57. НААРОС. ДЕНЬ СВАДЬБЫ

И все-таки треволнениям того вечера было суждено померкнуть по сравнению с событиями следующего дня. Эйрар допоздна провалялся в постели, продолжая полусонно обдумывать, как бы все-таки справиться с неразрешимой задачей, что подсунула ему жизнь. Но вот за окном послышались крики, потом в дверь постучали, и Эйрар, поспешно одевшись, отправился в гавань встречать прибывший корабль. Судя по обводам, корабль был из Двенадцатиградья, но не боевой, а высокобортный торговый. Над кормой корабля вилось знамя, которого никто не смог опознать: зеленый куст, объятый огнем. Вот бросили сходни, и на причал, сопровождаемый трубачом, спустился герольд в форменном плаще и потребовал проводить его к барону Наароса.

— Если тебе непременно нужен рыжий Барон, разворачивайся и мотай в Малый Лектис, — хмыкнул Рогей, с несколькими лучниками вышедший на пирс. — По нашим последним сведениям, он направлялся именно туда…

— Тогда проводите меня к виконту!

— Виконта ты, верно, найдешь в цитадели, но я, уволь, с тобой не пойду. Вряд ли меня там ласково встретят!

Герольд был невысок, с острым, настороженным лицом. Он резко, по-птичьи, поворачивал голову туда и сюда и даже морщил нос, точно пытаясь вынюхать правду.

— Где же ваш предводитель, все равно кто? Я привез ему послание от имени Двенадцати Городов!

Эйрар вышел вперед:

— Я здесь.

— Труби, трубач!.. Я прислан сюда, в Наарос, их высочествами, шестью спадарионами Пермандоса, дабы объявить вашему барону и предводителю, кто бы он ни был, следующее. Граф Вальк, владетель Дейларны, предоставил помощь и кров мерзостному изменнику и тирану, Стенофону-без-титула, а также некоторым другим старейшинам Народной партии Пермандоса, Каррены и Ксифона, по каковой причине названные города заявляют оному Вальку о своем открытом неповиновении и провозглашают войну без пощады и перемирий, доколе означенный Стенофон не будет выдан нам для справедливого наказания. Тебя же я знать не знаю и не повинуюсь тебе!

И он побледнел, ожидая удара, но все-таки вытащил из-за пояса железную рыцарскую перчатку и собрался было метнуть ее наземь, но не успел: его вмиг окружили, почти оглушив и совершенно сбив с толку громким радостным криком — пока наконец вперед не протолкался Эвименес и не сдернул с головы шапку:

— Узнаешь меня? Узнаешь?..

— А как же! — расплылся в щербатой улыбке посланец Двенадцати Городов.

— То есть, сударь, я знаю вас, братьев, но который вы есть, сказать затруднюсь.

Всем принесли выпивку, а герольда с доставившим его шкипером повели в ратушу, где они вдвоем рассказали, что произошло за морем. Стенофон слишком долго не возвращался из плавания, и народ Пермандоса, озлобленный его жестоким правлением, сперва начал ворчать, а потом перешел от слов к делу. Сторонников единоличного спадариона прогнали, власть перешла к партии Гильдий. Новость быстро добралась до Каррены, и та тоже поднялась против Народной партии, замучившей городской люд непосильными налогами. К тому же, будучи отлучены от Империи за отсутствием представителя в Совете, карренцы лишились права торговать в городах Стассии, равно как и обращаться за умиротворением к колодцу. Тем временем из Дейларны перестали приходить корабли торговцев шерстью, испокон веку приносившие немалую прибыль.

— По мнению купечества, это могло означать только одно — какие-то волнения в северных странах, куда отправился Стенофон. А что, если он потерпел поражение или даже погиб в какой-нибудь схватке? Когда же разнесся слух, что Империя отказалась далее поддерживать Валька, решение было принято немедля: война!

Выслушав, Эвименес сказал радостно:

— Государь Эйрар, по-моему, нам не о чем больше мечтать. Пермандос и Каррена! Теперь мы сможем доставить тебе не менее двенадцати сотен тяжеловооруженных конников. Если будет время на сборы, то и больше, но этих — немедля. Приказывай!

Эйрар ощутил прилив вдохновения, точь-в-точь как в тот вечер, когда он единым духом родил план засады против деции в урочище Вороньей Башни. И с восторгом осознал, что до сего часа страшился исхода битвы с непобедимыми терциариями; но теперь страх исчез — чего бояться, когда с ними рыцарская конница Двенадцатиградья? А перед внутренним оком мгновенно, во всех подробностях встал план будущего сражения. Он обратит против валькингов привычный им способ ведения боя! Он открыл рот говорить, но едва издал звук — господин Ладомир опередил его:

— А цена?

Смуглолицый Звездный Воевода слегка даже обиделся:

— А чего вы хотите? Мы-то с братьями — ваши союзники и особо торговаться не будем, но воинам в самом деле придется платить. Скажем, по одному золотому ауру в месяц на каждого конного и по пол-аура — на каждого пешего. А нам, полководцам — половину того, что остальным всем вместе. Право грабить на поле битвы, во взятых лагерях и городах. И острова Джентебби во владение. Мы бы заново отстроили все, что там разрушено, и правили от вашего имени.

— Немалая плата, — угрюмо, исподлобья глядя на Воевод, заметил Черный Галлиль.

— Больше, чем запрашивали с Мариолы, — сказал Рогей.

Эвименес поджал губы и ответил только последнему:

— Когда нас нанимали гильдии Мариаполя, мы были бездомными бродягами, объявленными вне закона, и мало что могли предложить, кроме своего искусства. А теперь мы — и впрямь Воеводы, можем привести сюда армии. Ха, неужели вы в самом деле считаете, что ваши недоноски-крестьяне смогут выстоять против воинов Валька без поддержки настоящих солдат? Спросите хоть своего герцога Эйрара — я же вижу, как он хмурится на каждом смотру. И, между прочим, эта сумма куда меньше той, что мы взяли тогда с Полиолиса

— помните, братья? Или с короля страны Гезибус, что в Ураведу, за то, что вернули ему трон!

На некоторое время воцарилась мертвая тишина. Потом Галлиль сказал:

— Как хотите, но для нас это цена непомерная. Она окончательно разорит страну… и потом, синдики ни за что не согласятся платить. Да они к Вальку скорее перебегут!

Рогей ударил по столу ладонью:

— Победа и освобождение никогда дешево не даются. Но вот чего я решительно не могу переварить: неужто мы собрались избавиться от власти одного чужеземца, чтобы тотчас посадить себе на шею других? Неужели нельзя снять это условие?

— Нет, — сказал Эвименес. — Слишком долго мы бродяжничали по свету. Нам нужна тихая гавань… хотя бы на случай новых переворотов у нас дома. В деньгах мы могли бы еще уступить, но в этом — нет.

Эйрар увидел, как безнадежно помрачнели лица сидевших. Однако он был согласен с Рогеем: острова Джентебби не должны отпасть от Дейларны. Ни в коем случае не должны.

Но тут вновь подал голос господин Ладомир Ладомирсон:

— А что вы скажете, благородные карренцы, если вместо сюзеренитета над Джентебби я предложу вам положение куда прочней и надежней любого, о каком только вам приходилось мечтать? И притом такое, которое навеки скрепило бы дружбу Каррены с Дейларной — и послужило бы вам платой сразу за все?

— А именно? — спросил Эвименес.

Тогда рыцарь вытащил пергамент — тот самый, что он хотел показать Эйрару, — и бросил шуршащий свиток на стол:

— Здесь сказано, господа, что ваш покорный слуга назначен опекуном имперских наследников, пребывающих ныне здесь, в Нааросе. И я бы очень хотел собрать юные мечи Каррены вокруг древнего меча Аргименеса. Итак, что вы скажете насчет брачного союза с правящим Домом? С ее высочеством принцессой Аурией?

Плейандер провел языком по губам, глядя на братьев. Альсандер ответил просто, но непреклонно:

— Никогда в жизни — хоть за дюжину графских корон. Слишком болтлива!

Кто-то захохотал — кажется, Микалегон. Эвименес долго молчал, потом проговорил:

— Да. Но вот если бы не с ней, а с меньшой… — на что Эйрар ответил коротко и резко:

— Нет!

— С вашего позволения, государь, — поклонился рыцарь и объяснил: — Господа, принцесса Аргира выходит замуж за нашего государя и предводителя, герцога Эйрара, который поведет воинов Дейларны на бой, — это решение не может быть отменено… Так значит, вы отвергаете наше великодушное предложение? Это ваше последнее слово? Тогда считаю своим долгом предупредить вас со всей откровенностью: мы — дейлкарлы и верные сыны Империи, которая, в случае разрыва отношений, пойдет на союз даже с Вальком, однако не даст чужеземцам владеть какой-либо частью этой страны…

— Ну и скатертью дорога, — глядя мимо него, сказал Эвименес и повернулся к остальным: — Давайте-ка, братья, кончим этот пустой разговор! В гавани стоит пермандосский корабль: сядем на него да и вернемся домой!

Альсандер и Плейандер уже начали подниматься следом за ним из-за стола, но тут вмешалась Эвадне:

— Нет, братья.

Они замерли.

— Нет, братья! — повторила она. — Сдается мне, нынче вы заломили слишком высокую цену: эта сделка — с душком! Вы что, в своей жадности позабыли о нашем брате Альсиде, до сих пор не отомщенном? И о брате Эвиде, томящемся у Валька в застенке? Или мы собираемся до конца дней странствовать по белу свету, выигрывая битвы лишь затем, чтобы промотать плату в ближайшей таверне? Нет, братья. Я смотрю, уж очень вы дорожите свободой… а я… я готова отдать свою. Господин рыцарь и опекун! Распространяется ли ваше опекунство также и на принца?..

Господин Ладомир потянулся к пергаменту:

— Здесь говорится об «имперских наследниках», сударыня. Я полагаю, мне следует ответить вам утвердительно.

— А раз так, — продолжала Эвадне, — я в присутствии всех заявляю, что прошу руки принца Аурария. Мое приданое — приданое спадариона Каррены. Это отдельно от братьев. Но я думаю… я уверена, что братья присоединятся ко мне и во имя величия нашего города откажутся от своих притязаний… кроме права на военную добычу: этого права у нас никто не волен отнять.

Сперва Звездные Воеводы ошеломленно вытаращили глаза. Но потом согласно кивнули — сперва Альсандер, за ним остальные. Кулак герцога Микалегона с грохотом обрушился на стол:

— Полторы женщины и полумужчина!.. Во парочка будет!..

…А дальше все было просто. Позвали писца, и писец составил все необходимые бумаги. На корабль послали гонца с наказом спешить немедля в Каррену, собирать войска именем Звездных Воевод и по их поручению. Когда все начали расходиться, Эвадне протолкалась к Эйрару:

— Государь и возлюбленный, моя утраченная любовь! Прими искупительную жертву и мою последнюю службу. Будь счастлив и… не поминай лихом…

Он хотел поцеловать ее, но она выскользнула из его рук. Он успел заметить лишь слезы, блестевшие на ресницах. Тогда Эйрар направился было к Аргире, но господин Ладомир его не пустил. Время подгоняло их, спешное венчание должно было состояться назавтра, а Дейларна, как и Дзик, держалась обычая, согласно которому жених накануне свадьбы не должен видеть невесту. Зато нужно было позаботиться кое о каких мелочах, и вот из гильдии портных явился горбатый мастер с двумя подмастерьями — у одного бегали глаза, другой пускал слюни, — снимать мерку с трангстедца для свадебного одеяния. А пока они этим занимались, с севера прибыл скороход:

— Дорога на Ставорну перекрыта… похоже, граф Вальк двинулся наконец!

Эйрар беспокойно переминался, горбун-портной хлопотал, а с улицы доносился топот копыт: прибыл новый отряд всадников Хестинги. Потом в двери просунулась чья-то лохматая голова:

— Государь, что нам делать с изгнанниками Мариолы, которых привел Вардо? Отменные воины, все с пиками и на конях, только нипочем не желают служить под началом карренцев: они говорят, Звездные Воеводы виновны в поражении у Марскхаунской дамбы!

Но самое скверное началось вечером, после ужина, точно Эйрару не достаточно было целого дня переживаний. Началось с того, что Рогей и Оддель пригласили его хорошенько повеселиться в последнюю холостяцкую ночь. Он отказался, и у друзей обиженно вытянулись лица, даже послышалось что-то насчет того, что некоторые, дескать, уже начали зазнаваться. Но едва он успел задуматься о тяжком бремени вновь приобретенной власти — пожаловала депутация синдиков: Богатей с двумя новыми спутниками. Они желали бы знать, обдумал ли уже государь Эйрар высказанные ими соображения, и если да, то каков будет ответ?..

Сам не свой от усталости и раздражения, Эйрар ответил:

— Да, обдумал! Но заключить мир сегодня — значит предать всех, кто избрал меня военным вождем, да и саму Империю, под чьим знаменем я выйду на бой! А вы, небось, уже раструбили по городу, что я готов все и вся по дешевке продать прихлебателям Валька?

Синдик шерстяной гильдии пропустил это обвинение мимо ушей. Он спросил:

— Почему вы, государь, так боитесь мира, которого, во имя Колодца, жаждет народ? А что до Империи и ее знамени… не обольщайтесь. Старый император выжил из ума: завтра ему еще что-нибудь присоветуют, и он снова послушается. Подумайте: ведь до сего дня граф был женихом его дочки!..

…И разговор стал походить на шахматный поединок, бесплодный и бесконечный. Но тут вошел господин Ладомир и весьма выразительно глядел на синдиков, пока они не откланялись — пообещав, впрочем, еще вернуться к этой беседе.

— Ни за что! — проводил их Эйрар. — Или, во всяком случае, не со мной!

Богатей вновь улыбнулся своей рыбьей улыбкой… Когда же за ним закрылась дверь, старый рыцарь вновь подступил к Эйрару все с тем же мучительным вопросом:

— Все-таки вы обязаны ответить мне, государь: с кем вы? Что вам дороже? И чем скорей вы ответите, тем лучше. Выбирайте — и придерживайтесь своего выбора. Интрига — привилегия и развлечение правителей. Но совершаться она должна руками их слуг!

И снова две воли столкнулись в безысходном, затяжном поединке, похожем на первый. С той только разницей, что имперский советник удалился в конце концов со словами:

— Я должен по крайней мере заручиться неопровержимыми доказательствами, что ваша привязанность к родственникам, государь, не повлечет за собой измены нашему делу.

…Оставшись один, Эйрар забрался в постель и стал ждать рассвета, чувствуя себя в свой предсвадебный день несчастнейшим из людей. Все тело мучительно ныло, он уже знал, что поспать навряд ли удастся, разве только урывками. Он попробовал думать о красоте и очаровании Аргиры — самая мысль о том, чтобы обладать ею, доставляла блаженство…

Но как только его голова коснулась подушки, он перенесся в какой-то иной мир и понял: ему предстояла вещая ночь из тех, что, казалось, всегда предшествовали крутым изломам его судьбы.

…Безумные всадники мчались сквозь его сон; золотая корона манила издалека. Потом зажглись холодные зимние звезды — восходило созвездие Единорога, и он изо всех сил устремился к нему, но гнусный червь, виденный когда-то в хижине Мелибоэ, растерзал его крылья, и он, упав, покатился куда-то в бездну по нескончаемому крутому откосу, и вдруг все кончилось, и его обняли белые руки, принесшие покой, и он спросил: «Это смерть?» — в то же время сознавая, что спит, — и откуда-то явилась песня:

Ночь под безлунными небесами, где плещут сполохи — бледные отраженья огней городов, полоненных тенями, а вдалеке — бессильных ратей движенье…

…И тут Поэ Глупец осторожно коснулся его шеи под ухом, без шума, по-походному разбудив. Поэ держал в руке свечу, а за окном разливался металлически-синий предутренний свет.

— Что случилось, друг? — спросил Эйрар.

— Плохо дело, боюсь! — ответил Поэ. — В доме, где ты посадил под стражу двоих старых «союзников», твою родню, ночью слышался топот и какое-то мяуканье. Там вспыхивали синие огни и кто-то страшно кричал!

Эйрар мигом оказался на ногах:

— Идем!

Улицы были еще по-ночному пустынны, лишь изредка попадались вышедшие на прогулку коты, да еще реже — пьянчужки, храпящие у порогов. Поэ шепотом обратился к стражнику, застывшему у дверей маленького каменного дома в квартале ювелиров. Стражник сжимал побелевшими пальцами древко копья и клялся Богами и грифонами — никто и ничто не проникало внутрь дома сквозь эту единственную дверь; но этак с час тому назад они с напарником в самом деле услыхали тяжелый топот наверху, а потом вспыхнули колдовские огни и раздались кошмарные крики…

…Нижний этаж, где прежде была лавочка, теперь пустовал. Эйрар взлетел наверх по ступеням, но дверь оказалась заперта изнутри. На стук никто не откликнулся, и он уже примеривался ударить плечом, но Поэ отсоветовал:

— Это очень крепкий дуб, государь герцог… позволь лучше мне! — и, вынув короткий меч, принялся умело и ловко рубить дверь. С каждым ударом на пол опадали длинные завитые стружки.

Тем временем шум привлек внимание горожан. На другой стороне улицы распахнулось окно, высунулась голова любопытного, потом еще и еще. Кто-то закричал:

— Стража!..

Парень, карауливший дверь, вышел наружу и попытался успокоить людей. По знаку Морского Орла на шлеме в нем признали воина Ос Эригу; собравшаяся толпа зашумела громче, люди явно решили, что за изменниками явился палач, а они заперлись и не даются. Эйрар услышал крики:

— Несите веревку!

— Огня!.. Зажгите огонь!

Дыра в двери была шириной всего в несколько дюймов, и Эйрар знал, что надо спешить, спешить изо всех сил — и все-таки ему пришлось спуститься вниз, вновь выйти наружу и предъявить себя горожанам. Те узнали его и разразились восторженным ревом, и Поэ Глупец со всех ног помчался за стражей, а молодой герцог напутствовал его:

— Да пусть прихватят топоры…

Но люди услышали, как Эйрар отдавал приказание, и откуда-то вмиг появился добрый топор и широкоплечий малый при нем. Ему потребовалось всего несколько ударов, — посыпались щепки, и вот уже можно было просунуть руку вовнутрь и откинуть засов.

Дверь то ли отворилась, то ли попросту рухнула… Толпа любопытных почти втолкнула Эйрара через порог, и он тотчас понял: здесь поработал Мелибоэ. В комнате витал не только запах смерти — был еще и другой, настолько жуткий, что простодушного силача, рубившего дверь, немедленно вырвало. И воздух был до того напоен магией, что глаза лезли из орбит.

— Назад! — крикнул Эйрар. — Назад, если вам дорога жизнь и душа!

И сам не посмел сделать дальше ни шагу, пока по его просьбе ему не передали мешочек зерна. Выложив вокруг себя пентаграмму, он начал произносить самое страшное отвращающее заклятие из всех, какие знал… Но вот знакомая слабость отозвалась дрожью в коленках, и страх исчез с лиц зевак, заглядывавших с лестницы, а потом исчезли и сами зеваки, потому что прибежал Поэ и привел с собой стражников.

Поздно!.. Слишком поздно…

За маленькой прихожей виднелась комната побольше. Окно в комнате было слегка приоткрыто, а с подоконника на пол тянулась длинная полоса зеленой, гнусно пахнущей слизи, а справа и слева — отметины грязных когтей… След вел в спальню, и Эйрар понял, почему ему снился червь, ноющий за прутьями клетки. Ночной ужас обрел плоть: на полу спальни лежал отец — его родитель, его учитель и друг — лежал, уставив седую бороду в потолок — неподвижный, иссохший, бескровный, точно вырезанный из мрамора — и рядом с ним дядя Толо, лицом вниз, с прокушенным затылком… развороченная плоть была бледна и лишена даже капельки крови…

Эйрар отчаянно закричал и рухнул на пол, проваливаясь во тьму…

Он не знал, сколько минуло времени. Но вот в храмах и на улицах зазвонили колокола, и кто-то подошел к нему со словами:

— Сегодня твоя свадьба, государь. Пора наряжаться!

Ему помогли подняться и под руки проводили по ступенькам на улицу, и люди обнажали перед ним головы, бормоча что-то сочувственное. Никто больше не требовал вздернуть предателей: горожане искренне соболезновали его горю. Но за пределами квартала ювелиров, там, куда не дошли скорбные вести, шапки летели в небо, а со всех сторон слышалось:

— Да здравствует Хозяин Дейларны!

— Счастливой свадьбы тебе, государь!

Его уже поджидал господин Ладомир, а с ним Рогей и Микалегон — два шафера.

— Мой отец умер, — простонал Эйрар, и тут горе и слабость, причиненная страшным заклятием, совсем скосили его, он подломился в коленях и упал на застланную коврами скамью. Рыдания душили его. Старый рыцарь коснулся его плеча, произнося добрые и достойные слова утешения. Но они не облегчили душу, как не облегчила ее и совсем уже дикая мысль, что по-настоящему сейчас мог бы помочь лишь один человек — Мелибоэ-чернокнижник, Мелибоэ-философ — Мелибоэ, который и послужил причиной всему. Эйрару показалось, что измученный мозг стянуло узлами… и, как ни странно, именно это ощущение все-таки придало ему сил и помогло справиться со слезами.

— Я должен идти, — сказал рыцарь, обрадованный тем, сколь действенны оказались его увещевания. — Мне следует побеседовать с невестой, ибо я, как опекун, замещаю ее отца.

И он удалился.

— Ну так что, парень? — спросил герцог Микалегон. — Собираешься пережить своих предков — или как?

И протянул Эйрару кружку с глотком огненного вина.

Явился горбатый портной и принес одеяния. Явился священник и принялся наставлять Эйрара в предстоявшем обряде. А снаружи неслись радостные клики, писк скогалангских свистков мешался с торжественным звоном колоколов, город полнился ликованием, сладкое вино лилось в чаши, люди шутили и подзадоривали друг друга…

Аурарий считался престолонаследником, и его свадьба, конечно, должна была совершиться первой. Время тянулось. Эйрар никак не мог взять в толк, о чем это говорил ему священник, и в добрых глазах святого отца росло недоумение: юноша вновь и вновь забывал, как следовало отвечать на вопросы.

И вот наконец, сияя и пританцовывая, по ступеням взбежал мальчик-посыльный с новеньким значком Кошки, вышитым на рукаве, и радостно объявил:

— Все готово! Пожалуйте, государь!

К тому времени Эйрар успел прийти в себя настолько, чтобы спросить:

— Где Мелибоэ?..

Ему ответили, что нынче с самого утра колдуна никто не видал, а вообще-то он безвылазно сидел в своем курятнике с тех самых пор, как ему доставили отысканные в городе философические инструменты.

Трубы пели на улицах. Эйрару все еще казалось, что кожа лица натянута, точно на барабане, и тем не менее, все вместе — музыка, взгляды, необычность происходившего — словно бы сговорилось встряхнуть его, вдохнуть силы. Микалегон подсадил его в свадебный экипаж, хлопнув по плечу со словами:

— Держись, парень! Вспомни Медвежий фиорд — я-то тогда уже понял, ты не из той породы, чтобы сдаваться!

В соборе не оказалось епископа, обряд совершал простой священник — духовный владыка Наароса был валькингом, и его отпустили с Богом по его просьбе. Преклоняя колени подле Аргиры, Эйрар покосился на нее и понял: она знает, что у него случилась беда. Как бы то ни было, он ухитрился запутаться лишь в одном ответе — насчет того, что он, дескать, берет эту женщину в жены безо всякого приданого, кроме крови короля Аргименеса в ее жилах — да и то, вопрос не входил в обычную службу и был задан лишь ради имперской наследницы.

Под звуки флейт и звон струн, под крики скачущих свадебных танцоров их повели прочь от алтаря, через боковой неф к двери наружу.

— Я скорблю вместе с тобой, — шепнула она, и ему подумалось: «Первые слова, произнесенные моей женой!»

Поскольку титул принца был выше, его свадебный пир происходил в ратуше, а для свадьбы Эйрара отвели зал гильдии кожевников. Зал был убран со всей подобающей роскошью, но неистребимый запах кож витал в воздухе, вливаясь сквозь высокие окна. Люди, кому надо было поздороваться или попрощаться, переходили с пира на пир. Герцог Микалегон пил больше всех и без конца сыпал шутками, далеко не всегда пристойными. Уже горели факелы, когда Аргиру и Эйрара подняли с мест под звуки свадебной песни:

— «И наедине оставляем…» — последние слова еще звучали за дверью на лестнице, когда герцог Эйрар обнял и прижал к сердцу ту, что некогда клялся завоевать… Но его страстное объятие осталось почти безответным, а потом ее руки безвольно повисли вдоль тела, и его ищущие губы натолкнулись на холодную щеку… холодную, как щека Гитоны тогда… как ледники неведомых северных гор…