Терри ПРЭТЧЕТТ
      НОМЫ I
      УГОНЩИКИ
      Анонс
      Первая книга фантастической трилогии современного английского писателя Терри Прэтчетта "Угонщики" рассказывает о маленьких существах - номах, ростом не более десяти сантиметров, которые живут рядом с людьми в мусорных контейнерах, старых ящиках из-под гамбургеров, под полом универсального магазина. Это умные, веселые и предприимчивые существа, которые умеют постоять за себя пережив множество приключений, они научились управлять грузовиком и вовремя спасаются из сносимого магазина. Сталкиваясь с миром людей, номы находят в нем удивительно много смешного и странного. Как лучший писатель 1991 года, автор получил премию Английской Критики.
      НОМЫ И ВРЕМЯ
      Номы - совсем маленькие существа. И, как все маленькие создания, живут они очень недолго. Но, может быть, они просто живут очень быстро?
      Я бы объяснил это так.
      Среди всех существ, населяющих планету Земля, самая короткая жизнь у взрослой бабочки-поденки. Ей отпущен всего один день. Самая долгая жизнь у дерева кандори - оно продолжает расти, когда ему уже исполнилось четыре тысячи семьсот лет.
      Кажется, что бабочке-поденке выпала очень жестокая участь. Но ведь важно вовсе не то, сколь долгая жизнь нам дана, а то, сколь долгой она при этом кажется.
      Может, для поденки час длится не меньше, чем для нас - столетие. И старые поденки собираются вместе и жалуются друг другу, что жизнь в последние минуты не идет ни в какое сравнение со старыми добрыми мгновениями, когда мир был гораздо моложе, солнце ярче и молодые личинки куда уважительнее относились к старикам. И, может быть, деревьям, которые известны своей медлительностью, отпущено ровно столько времени, чтобы они могли увидеть сияние звезд прежде, чем корни их иссохнут, а ствол разрушит жук-древоточец.
      Все относительно, все зависит от того, как на это смотреть. Чем быстрей вы живете, тем больше растягивается время. И для нома год тянется столько же, сколько для человека - десятилетия. Помните об этом. И не переживайте за номов. Они не нуждаются в сочувствии. Они даже не ведают о том, что им можно посочувствовать.
      ВНАЧАЛЕ...
      I. Была Пустошь.
      II. И Арнольд (осн.1905) носился по Пустоши и увидел, что она хороша.
      III. Ибо была она на Хай-стрит.
      IV. И ходили мимо автобусы.
      V. И сказал Арнольд (осн.1905): Да будет там Универсальный Магазин, и да будет это Универсальный Магазин, какого еще не видывал Мир.
      VI. Да будет простираться он от Пальмер-стрит до Рыбного рынка и от Хай-стрит до самой Аизраэли-роуд.
      VII. И да будет он высотою в пять этажей, и будет в нем цокольный этаж. И да украсится он лифтами, и да будет Вечное Пламя бойлерной во чреве его, и да обретут клиенты в том Магазине все, что душа их алчет.
      VIII. И да прославится через то Арнольд (осн. 1905), ибо у него все собрано под одной крышей. И да зовется это отныне и во веки веков "Универсальный магазин братьев Арнольд" (осн.1905).
      IX. И стало так.
      X. И разделил Арнольд Универсальный Магазин на отделы: отдел Скобяных Товаров и отдел Дамского Белья и прочие по роду и подобию их, и сотворил Людей, и наполнил ими Универсальный Магазин, сказав: "Вот - все здесь". И сказал Арнольд (осн. 1905): Да будут грузовики, и да будут они выкрашены в цвета красный и золотой, и да поедут они по земле благовестить, что Арнольд (осн.1905) продает Все.
      XI. И да будут по череде их Рождественские ярмарки и Зимние распродажи, Сезонные снижения цен и Продажи товаров к школе.
      XII. И явились тогда в Универсальный Магазин номы, чтобы стал он их обиталищем во веки веков.
      Из "Книги номов". Основание, Ст. I - XII
      Глава 1
      Это история Возвращения Домой. Это история Опасного Пути. Это история Грузовика, что несется с рычанием через спящий город, сворачивает на пригородную аллею, вихляет из стороны в сторону, задевая стекла витрин, - пока полицейская машина не прижимает его наконец к обочине. А когда сбитые с толку полицейские возвращаются к своему автомобилю, чтобы доложить по рации: "Вы слышите, там? В кабине никого нет!" - тогда начинается история Грузовика, срывающегося с места, объезжающего растерянных служителей порядка и исчезающего в ночи. Но здесь эта история не кончается. Как не здесь берет она и свое начало.
      Небо было скрыто пеленой дождя. Дождь шел и шел, наводя тоску, наводя уныние. Это был не милый привычный дождик, а промозглый дождище, срывающийся с неба крупными каплями. Они сливались в сплошной поток, образуя настоящее вздыбленное море, и лишь иногда выпадали редкие просветы.
      Дождь барабанил по старым ящикам из-под гамбургеров, по бумажным пакетам из-под чипсов - всему этому хламу, сваленному в решетчатый контейнер, ставший сейчас временным приютом для Масклина.
      Вот он, посмотрите на него. Вымокший до нитки. Продрогший. Страшно обеспокоенный. А ростом - четыре дюйма <Приблизительно десять сантиметров>.
      Даже зимой пустые мусорные контейнеры были славным местом для охоты. В выброшенных пакетах из-под чипсов часто оставалось немного остывшего картофеля, а порой - и целая куриная косточка. Иногда ему удавалось поймать шнырявших здесь крыс. Последний раз это была настоящая удача: крысы хватило им на целую неделю. Плохо лишь то, что на третий день крысиное мясо уже совершенно не лезет в горло. Три дня - и тебе приходится признать, что с крысами дело обстоит именно так.
      Все внимание Масклина сосредоточилось сейчас на стоянке для грузовиков. И - вот оно! Грузовик пришел минута в минуту. Поднимая тучу брызг из-под колес, машина пересекла лужу и остановилась, скрипнув тормозами. За появлениями этого грузовика Масклин следил уже четыре недели. Машина приезжала каждый вторник и четверг, и всегда - утром. Теперь Масклин точно знал, сколько времени стоит грузовик.
      У них было ровно три минуты. Для существа ростом с нома это более получаса.
      Он выскользнул из-под кучи промасленной бумаги, перевалился через край мусорного контейнера и опрометью бросился к кустам на краю парка, где его ждали Гримма и старики.
      - Грузовик приехал! - выпалил он, задыхаясь. - Пошли!
      Со стоном и ворчанием они поднялись на ноги. Сколько раз он уже проводил их через это и прекрасно знал, что радостных возгласов не будет. Они лишь помрачнели и насупились, а потом принялись ворчать. Они ворчали всегда: они ворчали, что чипсы холодные, хотя Гримма и подогревала их, что крысятина им надоела. Он всерьез подумывал о том, чтобы бросить их и начать жить одному, но так и не смог на это решиться. Они ведь нуждались в нем. Им был нужен кто-то, на кого можно ворчать. Но до чего же они медлительны и неповоротливы!
      Масклин чувствовал: еще немного - и он разрыдается.
      Но вместо этого он обернулся к Гримме:
      - Да поторопи же их, слышишь! - Голос его срывался от напряжения. - Сделай что-нибудь, а то они вовек не сдвинутся с места. Она похлопала его по руке.
      - Они же боятся. Иди. Я беру их на себя.
      Спорить было некогда. Масклин бросился обратно через парк, увязая в раскисшей от дождя грязи. На ходу он разматывал веревку, к концу которой был привязан разлапистый крюк. (Он потратил целую неделю, чтобы сделать этот крюк из куска проволоки, выломанной из какой-то изгороди; еще несколько дней у него ушло на тренировки.) Подбегая к колесам грузовика, Масклин лихо раскручивал над головой свой метательный снаряд.
      Со второй попытки крюк впился в брезент наверху кузова. Раз-другой Масклин подергал веревку, желая убедиться, что она не подведет, и вот уже его ноги нащупывают опору на скользкой поверхности шины, и он карабкается вверх - выше и выше.
      Он уже проделывал это прежде. О, ему приходилось заниматься этим три или четыре раза. Вот он протиснулся под тяжелый брезентовый полог, за которым притаилась темнота, вытащил еще один шнур и крепко-накрепко привязал его к какой-то веревке в кузове - последняя была толщиной с его руку.
      Затем он скользнул обратно, к борту грузовика. Слава Богу, старики, ведомые Гриммой, уже пересекали гравийную дорожку. До него доносились их жалобы: они ворчали, что приходится ступать прямо по лужам.
      Масклин даже подпрыгивал от нетерпения.
      Казалось, этому не будет конца. Миллионы раз он повторял им, что и как нужно делать, но в детстве они никогда не забирались в кузов грузовика и сейчас не могли взять в толк, чего же от них хотят. Так, старая Гранни Морки требовала, чтобы все мужчины отвернулись, пока она будет карабкаться на машину: а то они еще, чего доброго, увидят ее нижние юбки, а Торрит так распричитался, когда его тянули наверх, что пришлось спустить старика обратно, и Гримма завязала ему глаза. После того как Мае клин втащил в кузов несколько человек, стало полегче: теперь веревку тянули все вместе, но время, время... Сколько они его уже потеряли!
      Последней он поднял Гримму. Она была легкой как пушинка. Они все были легкими, если на то пошло. Крысы ведь ловятся не каждый день.
      Поразительно. Они все были здесь. Он настороженно прислушался. Сейчас раздадутся шаги водителя по гравийной дорожке, хлопнет дверца кабины. Однако ничего не происходило.
      - Прекрасно, - сказал он, облегченно вздохнув. - Такие вот дела, только мы тронемся...
      - Я уронил коробок, - пробормотал вдруг Старый Торрит. - Коробок... Я выронил его, слышите? Там, у колеса, когда она завязывала мне глаза. Поди принеси мне его, мальчик.
      Масклин в ужасе уставился на старика. Потом высунул голову из-под брезента - и точно: коробок лежал там, далеко внизу. Крошечный черный кубик на земле.
      Он лежал в луже, хотя что ему сделается? Ему все нипочем. Он даже в огне не горит..
      И тут Масклин услышал неторопливые шаги по гравийной дорожке.
      - Некогда, - прошептал он. - На это сейчас уже нет времени.
      - Но мы не можем уехать без него, - возразила Гримма.
      - Да? И почему же? Это только жалкая побрякушка. И когда мы поедем, она нам уже не понадобится.
      Едва эти слова сорвались с его губ, как он почувствовал, что сказал что-то не то. "Как это меня угораздило?!" - в удивлении подумал он. Гримма, возмущенная этой дерзостью, потеряла дар речи. И тут во весь свой старческий рост поднялась трясущаяся от слабости бабушка Морки.
      - Да простятся тебе... - Старуха закашлялась. - Да простятся тебе эти ужасные слова! Торрит, объясни ему. - И бабушка Морки пихнула старика локтем под ребро.
      - Если мы не возьмем с собой коробок, я отсюда никуда не тронусь, - угрюмо объявил Торрит. - Это не...
      - Ты слышал слова старейшины? - оборвала Торрита бабушка Морки. - Сейчас ты сделаешь то, что было тебе ведено. Только подумать: бросить кубик! Это позор. Это святотатство! А значит, ты сейчас же пойдешь и принесешь его. Сию минуту.
      Возразить на это было нечего, и Масклин безмолвно уставился на хлюпающую грязь внизу. Потом обреченно перебросил веревку через борт и соскользнул вниз.
      Дождь усилился. Теперь с неба падала не только вода, но и хлопья снега. Масклина хлестнуло по лицу порывом ветра: выпустив из рук веревку, он сорвался и тяжело шлепнулся в лужу. Ему удалось доползти до маленького черного ящичка, вот он накрыл его рукой... И тут грузовик тронулся с места. Сперва послышалось рычание, которое тут же переросло в сплошную дрожащую стену шума. Потом последовал вонючий выхлоп - и грузовик завибрировал, да так, что у Масклина земля затряслась под ногами.
      Он резко схватился за веревку и закричал им, чтобы они тянули, и тут вдруг понял, что даже сам не слышит собственного голоса, тонущего в этом шуме. Однако Гримма или кто-то другой догадались обо всем и без его подсказок, едва громадное колесо начало вращаться, веревка натянулась и Масклин почувствовал, как его ноги отрываются от земли.
      Он висел между небом и землей, раскачиваясь взад-вперед. Качание было медленно-ленивым, и от него становилось не по себе: в висках стучало, огромное крутящееся колесо проплывало совсем рядом, а веревка тянула вверх, вверх... И только несколько дюймов отделяло его от этого черного, холодного пятна, несущего в себе смерть.
      - Я не боюсь, не боюсь, - твердил он себе. - Нет ничего хуже, чем бояться. Я всегда смотрел опасности в лицо, я ни разу не струсил. Это слишком ужасно дать страху взять над тобой верх.
      Ему казалось, что его завернули в какой-то легкий, теплый кокон. И вот уже этот ветер, этот шум остались где-то далеко-далеко. "Я умираю, - мелькнуло в сознании. - Умираю - из-за этого коробка, который никогда нам не помог, умираю просто из-за кубика неизвестного вещества. Сейчас меня не станет - я отправлюсь на небо. Хотел бы я знать, правда ли то, что рассказывает Торрит о смерти? Почему ты должен умереть, чтобы получить ответ на этот вопрос, это же жестоко и несправедливо. А небо... Я смотрел на него каждую ночь, много-много лет, но так и не увидел на нем ни одного нома..."
      Однако все это его не трогало: казалось, это происходит не с ним и будто не взаправду.
      Чьи-то руки подхватили его и втащили в кузов, под брезентовый навес: и он слышал вокруг себя голоса, и кто-то забрал у него кубик, хотя он и не хотел его отдавать, судорожно зажимая в руке.
      Грузовик несся по проселку, оставляя позади себя серую завесу дождя, нависшую над опустевшими осенними полями.
      И во всей этой стране не было больше ни одного нома.
      ***
      А ведь когда-то - в те дни, когда еще не разверзлись хляби небесные, - их было множество. По крайней мере, Масклин помнил не меньше сорока. Но потом провели автостраду, ручей убрали в трубы под землю, живые изгороди выкорчевали. И номы, всегда ютившиеся на задворках мира, где-нибудь в укромном уголке, подальше от людей, вдруг обнаружили, что укромных уголков почти не осталось.
      Маленький народец стал таять на глазах. Тому было множество естественных причин: когда ты четырех дюймов роста, естественной причиной может оказаться любое создание с зубами, костями и желудком, урчащим от голода. Видя все это, Пирринс - ном, отличавшийся редким безрассудством, - возглавил отчаянную экспедицию через дорогу. Путешественники хотели выяснить, пригодны ли леса на той стороне шоссе для обитания номов. Однажды ночью они вышли в путь и никогда больше не вернулись. Кто говорил, что их съели ястребы, кто утверждал, что путешественники попали под грузовик. А некоторые были убеждены, что отряд прошел половину пути и умер с голоду, оказавшись отрезанным от мира на островке посередине шоссе, зажатым с двух сторон бесконечным потоком машин.
      Но вот у дороги выстроили кафе, и это было своего рода спасением. Конечно, все зависит от того, как к этому относиться. Если холодные отбросы, состоящие из недоеденных чипсов и обгрызанных куриных косточек, можно назвать едой, то еды теперь хватало на всех.
      А потом наступила весна, Масклин оглянулся вокруг и обнаружил, что в живых осталось всего десять номов. При этом восемь из них слишком стары и едва волокут ноги. Старому Торриту исполнилось почти десять лет!
      То было ужасное лето. С теми, кто еще мог хоть как-то передвигаться, Гримма устраивала ночные вылазки к мусорным контейнерам. Масклин пытался охотиться.
      Но охотиться в одиночку - все равно что раз за разом искушать смерть. Твоя дичь сама не прочь поохотиться за тобой. А если тебе все же повезло и ты кого-то убил, добычу еще надо дотащить домой. Перетаскивание крысы заняло у Масклина два дня, да еще ночью он не сомкнул глаз, отгоняя всяких охочих до мертвечины тварей. Десять сильных охотников на что-нибудь годятся: они могут красть шмелиные гнезда, ставить капканы на мышей, травить кротов. Но что может сделать охотник-одиночка, пробирающийся в высокой траве и всей шкурой чувствующий, что никто не прикрывает ему спину? Да он просто-напросто ходячий дармовой завтрак для любой твари, у которой есть когти и зубы!
      Чтобы иметь достаточно пищи, нужно множество сильных, здоровых охотников. Но чтобы в племени было множество сильных охотников, нужно иметь изобилие пищи.
      - К осени все образуется, - говорила Гримма, перевязывая Масклину руку, оцарапанную горностаем. - Пойдут грибы, ягоды, орехи, и мы забудем все беды.
      Но вместо грибов пошли дожди, и все ягоды сгнили на корню. Орехи, правда, в тот год уродились на славу. Но до ближайшего орехового дерева было полдня пути. Если очистить орехи от скорлупы, сложить их в бумажный пакет, найденный на свалке, и тащить волоком, то зараз можно было принести целую дюжину орехов. На это уходил весь день, и всю дорогу туда и обратно Масклин трясся от страха, что на него нападет ястреб. А принесенного запаса хватало ровно на то, чтобы прожить один день, не чувствуя голода.
      В довершение всех бед из-за проливных дождей осел свод норы, служившей им укрытием. Масклин поймал себя на том, что он даже рад этому. Все лучше, чем слышать беспрерывное брюзжание, почему он еще не занялся ремонтом жилища. А потом случилась эта история с костром. У входа в нору обязательно должен гореть костер. На нем готовят еду, он отпугивает ночных мародеров. Однажды бабушка Морки заснула, и костер догорел дотла. Даже она поняла, что наделала, и вела себя в тот день тише воды, ниже травы.
      Когда в ту ночь Масклин вернулся домой, он долго смотрел на кучку мертвой золы у входа, потом воткнул копье в землю и расхохотался. Он хохотал, покуда смех не перешел в рыдания. В тот момент ему никого не хотелось видеть. Он вошел в нору и уселся в углу. Гримма тотчас принесла ему ореховую скорлупку с крапивным чаем. Холодным крапивным чаем.
      - Они страшно переживают, что так получилось, - пробормотала она извиняющимся тоном.
      Масклин лишь горестно рассмеялся в ответ:
      - Ну да. Могу себе представить. Я только и слышу от них: "Парень, у меня вышел весь табак, принеси-ка мне новый окурок". Или: "Что-то в последнее время у нас не было рыбы, выкроил бы ты время сходить на речку". Или:
      "Вы, молодые люди, только о себе и думаете. Вот в мои дни..."
      Гримма тяжело вздохнула:
      - Что ты хочешь от стариков? Они и так делают все, что могут. Просто у них не укладывается в голове, что во времена их молодости нас были сотни, а теперь...
      - На то, чтобы разжечь огонь, уйдет несколько дней, - угрюмо пробурчал Масклин. Что толку, что у них есть увеличительное стекло - ведь нужен еще и солнечный день. Очень солнечный день.
      Он бесцельно пнул ногой кучку грязи на полу.
      - Все, хватит с меня, - произнес он, не повышая голоса. - Я ухожу отсюда.
      - А.., а мы как же без тебя?
      - А как же я? Обо мне кто-нибудь подумал? Разве это жизнь?
      - Но если ты уйдешь, они умрут!
      - Они и так умрут! - огрызнулся Масклин.
      - Замолчи, это жестоко!
      - Но это - правда. Рано или поздно умирают все. Мы умрем, с этим ничего не поделаешь. Ты посмотри на себя. У тебя и минуты нет, ты только и знаешь, что убираешь за ними, ходишь за ними, стираешь за ними, готовишь им еду. А тебе уже скоро три! Не пора ли подумать о своей собственной жизни?
      - Когда я была ребенком, бабушка Морки выходила меня. И ты тоже когда-нибудь состаришься... - не сдавалась Гримма.
      - Думаешь? Я лично в этом очень сомневаюсь. И кто же, интересно, будет тогда обдирать себе пальцы до кости, стирая мое белье?
      Масклин чувствовал, как заводится все больше и больше. Он знал, что правда на его стороне, и все же его не покидало отвратительное ощущение собственной не правоты. Это было хуже всего.
      Снова и снова думал он о том, чтобы уйти, и всегда после этих мыслей на душе оставался горький, злой осадок. А ведь все, кто был умен, все, у кого хватило решимости, кто был достаточно храбр, ушли давным-давно. Кто куда. "Старина Масклин, - говорили они, - мы знаем, на тебя можно положиться. Присмотри пока за стариками, а там мы вернемся, вот только найдем местечко получше - и придем за вами". И каждый раз старина Масклин соглашался, а потом, вспоминая, как все произошло, возмущался и негодовал. Он был зол на ушедших за то, что они ушли, он был зол на себя за то, что остался. В этом заключалась его беда - он слишком легко давал себя уговорить. Он и сам это знал. Что бы ни обещал он себе, берясь за какое-нибудь дело, рано или поздно он все равно выбирал путь наименьшего сопротивления.
      Гримма подняла голову и посмотрела ему в глаза.
      Он только пожал плечами.
      - Ладно, в конце концов, они могут пойти с нами, - решил он.
      - Ты же знаешь, они не хотят сниматься с места. Они слишком стары. И они здесь родились, здесь выросли. Им здесь нравится.
      - Им здесь нравится, пока мы за ними ходим, - пробурчал Масклин.
      Продолжать разговор дальше не имело смысла. На ужин опять были орехи. Масклину достался червивый. После ужина он выбрался наружу, дошел до насыпи и вскарабкался наверх. Он сидел, уткнувшись головой в ладони, и смотрел на автостраду.
      Внизу перед ним плыл поток красных и желтых огней. Там, внутри этих коробок, сидели люди, люди, спешившие по каким-то своим загадочным человеческим делам. Они вечно куда-то торопятся. Неведомо куда.
      Он готов был поклясться, что они не едят крыс. Людям вообще просто. Пусть они большие и неповоротливые, зато им не приходится жить в сырой норе. И у них нет выживших из ума старух, которых оставляют поддерживать огонь. У них никогда не бывает в чае червяков. Они могут идти, куда хотят, и делать, что им заблагорассудится. Весь мир принадлежит им.
      И они всю ночь напролет носятся туда-сюда в этих маленьких грузовичках. Неужели они никогда не спят? Их, должно, быть, сотни.
      Сколько раз он мечтал о том, чтобы забраться в какой-нибудь грузовик и уехать отсюда прочь. Грузовики часто останавливались у кафе, и было так просто - фантастически просто - залезть в один из них. Они такие чистые, такие блестящие, и уж наверняка они едут туда, где лучше, чем здесь. И разве был другой выход? Они не переживут зимы, если останутся здесь. Мысль о том, что они оказались без крова накануне наступления холодов, приводила его в отчаяние.
      Конечно, никуда он отсюда не уедет. "Ты никогда этого не сделаешь, говорил он себе. - Ты так и будешь сидеть здесь и мечтать, провожая взглядом эти огни, со свистом уносящиеся во тьму".
      Над ними покачивались звезды... Торрит говорил, звезды - это очень, очень важно. Но именно сейчас Масклин был с ним не согласен. Их ведь нельзя съесть. И смотреть на них не очень-то интересно. Если подумать, звезды совершенно бесполезны...
      Издалека донесся чей-то крик.
      Разум Масклина еще ничего не успел осознать, но тело его выпрямилось, словно подброшенное пружиной, и вот он уже бесшумно несся вниз с насыпи, через низкорослый кустарник, ко входу в нору.
      Первое, что он увидел: торчащий вертикально вверх и возбужденно подрагивающий рыжий хвост. Морда хищника была под землей, но Масклин сразу понял, с кем имеет дело. В прошлом он несколько раз сталкивался с лисами, едва избежал смерти.
      Все происходившее дальше Масклин видел как бы со стороны. Какая-то частица его "я" - Торрит даже называл ее особым словом - с ужасом наблюдала, как руки его тянутся к копью, выдергивают копье из земли... В этот удар Масклин вложил все свои силы. Копье вонзилось в заднюю лапу...
      Раздался приглушенный визг, зверь дернулся, и прямо перед собой Масклин увидел страшный оскал взбешенного хищника. Желтые, горящие глаза лиса сфокусировались на маленькой фигурке нома. Тяжело дыша, Масклин рванул копье. То было одно из тех мгновений, когда время замирает и все вокруг видится с необычайной отчетливостью. Возможно, на пороге смерти чувства обостряются, жадно пытаясь схватить последние детали, пока еще есть хоть какой-то шанс.
      Морда лиса была перепачкана кровью.
      И вдруг Масклина охватил неистовый гнев. Он нарастал, словно огромный пузырь, готовый вот-вот лопнуть. Что у него было в этой жизни? А сейчас перед ним стояла ухмыляющаяся тварь, готовая отнять и это немногое.
      Лис высунул красный шершавый язык и облизнулся. Масклин знал, что теперь у него остается лишь один выбор: бежать или умереть.
      Вместо этого он бросился в атаку. Копье взвилось, словно птица, и задрожало, вонзившись лису в губу. Взвизгнув, зверь принялся царапать лапами морду, и тогда Масклин рванулся вперед, через грязь, не разбирая дороги; толкаемый гневом, он подпрыгнул и, уцепившись за рыжий мех, принялся карабкаться вверх, туда, где была лисья шея. В руке его оказался костяной нож, и он бил, бил, бил изо всех сил, пытаясь раз и навсегда свести счеты со всем, что есть несправедливого в этом мире...
      Лис взвизгнул, взвился в воздух и тяжелыми скачками понесся прочь. Если бы Масклин мог тогда осознавать, что делает, он бы понял, что удары ножа не причиняют зверю ни малейшего вреда, а только раздражают его, но лис еще ни разу в жизни не сталкивался с пищей, сражающейся с такой яростью, и сейчас единственным желанием его было убраться отсюда подальше.
      Лис с разбегу ударился грудью о дорожное ограждение, взвизгнул, пригнулся и, протиснувшись под бетонной балкой, бросился навстречу огням шоссе.
      И тут к Масклину вернулась способность думать. В уши ему ударил гул машин, двигающихся по автостраде. Он резко разжал руки и упал в высокую траву, в то время как животное на всем скаку выскочило на асфальт.
      Несколько раз перекувырнувшись, Масклин тяжело плюхнулся на землю. От удара у него перехватило дыхание.
      То, что произошло дальше, он не забудет до самой смерти. Это воспоминание не изгладилось из его сознания даже после того, как он повидал столько необычного, что оно просто не умещалось в голове.
      Пойманный светом фар, лис замер, словно статуя, оскалив зубы и угрожающе рыча, будто пытаясь взглядом отогнать десять тонн металла, надвигающихся на него со скоростью семьдесят миль в час. Потом был удар, пронесшийся мимо сквозняк - и темнота.
      Масклин долго лежал, зарывшись лицом в холодный мох. Наконец он заставил себя встать. Его била дрожь. Он старался не думать, что могло бы произойти с ним самим, если бы... Шатаясь из стороны в сторону, он побрел по направлению к дому. К тому, что осталось от этого дома...
      Гримма ждала у входа в нору, расхаживая взад-вперед и размахивая прутиком, словно дубинкой. Она едва не размозжила Масклину голову, когда он неожиданно вынырнул из темноты. Узнав его, она отбросила палку прочь и протянула навстречу дрожащие руки.
      - А мы тут не знаем, что с тобой! Где тебя только носит! - По голосу ее было слышно, что она на грани истерики. - Мы услышали шум, а тебя не было, и эта тварь, она.., она.., унесла мистера Мерта и миссис Куум, разворотила весь вход и... - Она остановилась: казалось, силы вдруг оставили ее.
      - Спасибо за беспокойство, - холодно произнес Масклин. - Со мной все в порядке, так что большое спасибо.
      - Что... Что случилось?
      Не обращая на нее внимания, он прошел в темноту норы и лег. Все глубже погружаясь в холодное сонное оцепенение, он слышал бормотание стариков, их шамкающий, свистящий шепот.
      "А ведь в тот момент я мог бы оказаться в норе", - думал он. - Они зависят от меня. Мы уедем. Все вместе".
      ***
      Тогда это казалось хорошей идеей.
      А сейчас все выглядело несколько иначе. Сейчас номы сбились в кучу в углу огромного темного пространства в кузове грузовика. Никто не произносил ни слова. Здесь было просто негде расшуметься. Рычание двигателя наполняло все вокруг, порой смолкало на мгновение и начиналось вновь. На слишком крутых поворотах грузовик бросало из стороны в сторону.
      Гримма подползла поближе к Масклину и устроилась рядом.
      - Сколько времени мы будем туда добираться? - прокричала она, перекрывая шум мотора.
      - Куда? - не понял Масклин.
      - Ну, туда, куда едем.
      - Просто не знаю. - Он пожал плечами.
      - Они хотят есть. Слышишь?
      Они вечно чего-нибудь хотели. Масклин с отчаянием поглядел на стариков. Нахохлившись, они сидели на грязном полу грузовика... Они явно чего-то ждали от него...
      - Я ничем не могу им помочь. Грузовик пуст. Тут нет никакой еды. Я ведь тоже голоден, но с этим ничего не поделаешь.
      - Бабушка Морки, проголодавшись, начинает брюзжать, - напомнила Гримма.
      Масклин посмотрел на старуху долгим, ничего не выражающим взглядом. Потом подполз поближе и сел между ней и Торритом.
      А ведь он никогда толком с ними не говорил, вдруг осознал Масклин. В детстве они казались ему гигантами, не обращавшими на него никакого внимания, а потом он стал охотником среди других охотников, а потом... Весь этот год он только и делал, что пытался найти им хоть какую-нибудь пищу, а в промежутках, вымотавшись до предела, проваливался в глубокий, тяжелый сон. Но все же он знал, почему предводителем племени был Старый Торрит. Так повелевал разум: вождем должен быть самый старый. Такова была традиция, и все споры по этому поводу казались излишними. Самый старый ном обязательно становился предводителем. Именно ном. Все знали: глупо и неразумно ставить во главе племени женщину. Даже бабушка Морки никогда на это не претендовала, что было несколько странно, она считала Торрита идиотом, а он.., он не принимал ни одного важного решения, не взглянув перед этим украдкой в сторону бабушки Морки.
      Масклин вздохнул и опустил глаза, делая вид, что увлеченно рассматривает свои колени.
      - Видите ли, я не знаю, сколько...
      - Не беспокойся обо мне, мальчик, - прервала его бабушка Морки. Казалось, она уже почти оправилась от недавнего потрясения. - Знаешь, во всем этом что-то есть...
      - Но.., но путешествие.., оно может растянуться на годы, - пролепетал Масклин. - Я не знал, что это будет так долго. Это была безумная идея... Морки направила на него свой костлявый палец.
      - Молодой человек, - произнесла старуха, - я выжила Великой Зимой тысяча девятьсот восемьдесят шестого года. То было ужасное время. Так что не говорите мне о голоде: я знаю, что это такое, получше вас всех. Гримма хорошая девочка, но она слишком много нервничает.
      - Но я даже не представляю, куда нас везут! - выпалил Масклин.
      - Простите меня, простите, это я во всем виноват. Торрит поправил коробок, стоявший у него на коленях, и близоруко уставился на Масклина.
      - У нас есть коробок, - объявил он. - И коробок укажет нам путь. Масклин уныло кивнул. Интересно, откуда Торрит всегда знает, чего хочет от них коробок. Ведь это - черный кубик, и только, а послушать Торрита - у этого ящичка на все есть ответ: и как важно регулярно питаться, и почему ты всегда должен слушаться старших...