Терри ПРЭТЧЕТТ
      ПЛОСКИЙ МИР
      ТВОРЦЫ ЗАКЛИНАНИЙ
      Огромная благодарность Нилу Гэйману, одолжившему нам последний сохранившийся экземпляр "Liber Paginarum Fulvarum", и большой привет всем ребятам из Воскресного клуба поклонников Г. Ф. Лавкрафта.
      С самого начала мне хотелось бы расставить все точки над i. Эта книга не "с приветом". "С приветом" бывают только тупоголовые рыжие девицы в комедиях пятидесятых годов.
      Но она и не "с приколом".
      Эта книга про волшебство, про то, куда оно девается и - что, наверное, куда важнее - откуда берется. Хотя данный манускрипт не претендует на то, чтобы ответить на какой-либо из этих вопросов.
      Тем не менее он, вероятно, поможет объяснить, почему Гэндальф никогда не женился и почему Мерлин был мужчиной. Видите ли, эта книга также касается вопросов пола - не того, деревянного, паркетного или земляного, - а мужского и женского. Поэтому герои могут в любой момент выйти из-под контроля автора. Это случается.
      Но прежде всего эта книга про мир. Вот он приближается. Смотрите внимательно, спецэффекты обошлись недешево.
      Слышится звук контрабаса. Глубокая, вибрирующая нота, намекающая на то, что в любую секунду может вступить духовая секция, насыщая космос фанфарами. Сцена представляет собой черноту космического пространства, в которой мерцает несколько звезд, похожих на перхоть на плечах Создателя.
      Потом откуда-то сверху появляется она (или он), огромнее, чем самый огромный, самый мерзко ощетинившийся пушками звездный крейсер, рожденный воображением режиссера-космотолога. Это черепаха, черепаха в десять тысяч миль длиной. Это Великий А'Туин, одна из редких космических рептилий, обитающих во Вселенной, где вещи меньше всего похожи на то, какими они должны быть, а скорее выглядят такими, какими люди их себе представляют. Великий А'Туин несет на своем изрытом метеоритными кратерами панцире четырех гигантских слонов, которые держат на исполинских плечах громадный круг Плоского мира.
      Камера отъезжает, и в поле зрения появляется весь Диск, освещенный крошечным, вращающимся вокруг него солнцем. Здесь присутствуют континенты, архипелаги, моря, пустыни, горные цепи и даже малюсенький центральный ледниковый покров. Обитателям этого мирка глубоко чужды теории о том, что земля обязана иметь форму шара. Их мир, обрамленный океаном, который вечно низвергается в пространство одним гигантским водопадом, - круглый и плоский, как геологическая пицца, хотя и без анчоусов.
      Подобный мир, существующий только потому, что и у богов есть чувство юмора, просто обязан быть местом магическим. И разделенным по половым признакам.
      ***
      Он шел сквозь грозу, и в нем сразу можно было признать волшебника отчасти по длинному плащу и резному посоху, но главным образом - по дождевым каплям, которые останавливались в нескольких футах над его головой и превращались в пар.
      Это был край суровых гроз, верховья Овцепикских гор, край зазубренных пиков, густых лесов и маленьких речных долин, настолько глубоких, что не успевал дневной свет добраться до дна, как ему пора было возвращаться обратно. Растрепанные клочья тумана льнули к менее высоким утесам, виднеющимся над горной тропой, по которой, скользя и оступаясь, брел волшебник. Несколько коз наблюдали за ним глазками-щелочками, в которых светился легкий интерес. Чтобы заинтересовать коз, много не нужно.
      Периодически волшебник останавливался и подбрасывал тяжелый посох в воздух. Посох, приземляясь, всегда указывал в одну и ту же сторону. Хозяин со вздохом поднимал его и, хлюпая по грязи, брел дальше.
      Гроза, рокоча и ворча, обходила холмы на ногах-молниях.
      Волшебник скрылся за поворотом, и козы снова принялись щипать мокрую траву.
      Но что-то заставило их оторваться от этого занятия. Козьи глаза расширились, ноздри раздулись. Хотя на тропе ничего не было. Но козы все равно провожали взглядами это "ничего", пока оно не скрылось из виду.
      ***
      В узкой долине, зажатой между крутыми лесистыми склонами, примостилась деревушка, совсем крошечная, которую ни в жизнь не найдешь на карте гор. Едва заметная на карте самой деревни.
      По сути, это было одно из тех мест, которые существуют только для того, чтобы люди могли происходить оттуда родом. Вселенная просто усыпана такими местечками - укромными деревушками, открытыми всем ветрам городками под бескрайним небом, одинокими хижинами в промозглых горах. Согласно истории, в этих невероятно заурядных местах обычно берет начало нечто необычайное. Зачастую об этом свидетельствует лишь маленькая табличка, сообщающая, что, вопреки всякой гинекологической вероятности, именно в этом домишке и в этой комнатке (поднимите глаза, вон то окно) родился кто-то очень знаменитый.
      Когда волшебник пересек узкий мосток над вздувшимся ручьем и направился к деревенской кузнице, между домами клубился туман. Впрочем, эти два факта не имеют между собой ничего общего. Туман клубился бы в любом случае: это был опытный туман, который возвел умение клубиться в ранг высокого искусства.
      В кузнице, разумеется, было полно народу. Кузница - это единственное место, где наверняка можно согреться и перекинуться с кем-нибудь словцом. Несколько жителей деревни сидели, развалясь в теплом полумраке, однако появление волшебника заставило их выжидающе выпрямиться. С незначительным успехом они попытались принять умный вид.
      Кузнец не счел нужным проявлять подобное подобострастие. Он кивнул волшебнику, но это было приветствие равного равному. Любой мало-мальски сведущий кузнец может претендовать на нечто большее, чем просто шапочное знакомство с магией, хотя некоторые просто тешат себя.
      Волшебник поклонился. Спавшая у горна белая кошка проснулась и окинула его внимательным взглядом.
      - Как называется эта деревня, почтенный? - осведомился волшебник.
      - Дурной Зад, - пожав плечами, ответил Кузнец.
      - Дурной ..?
      - Зад, - повторил кузнец.
      "Ну давай, давай, - хорохорился его вид. - Попробуй только опустить по этому поводу какую-нибудь шуточку".
      Волшебник обдумал доведенную до его сведения информацию.
      - Видать, за этим названием скрывается какая-то история, которую, сложись иначе обстоятельства, я бы с удовольствием выслушал, - сказал он наконец. - Но я хотел бы поговорить с тобой о твоем сыне.
      - О котором? - поинтересовался кузнец, и его приспешники подобострастно захихикали.
      Волшебник улыбнулся.
      - У тебя ведь семь сыновей... А ты сам был восьмым сыном.
      Лицо кузнеца застыло. Он повернулся к остальным.
      - Так, дождь почти закончился. Чешите все отсюда. Мне и... - вопросительно приподняв брови, он посмотрел на волшебника.
      - Драм Биллет, - представился тот.
      - Мне и господину Биллету надо перекинуться парой слов.
      Он неопределенно махнул молотом, и присутствующие, оглядываясь через плечо - вдруг волшебник отколет что-нибудь напоследок, - один за другим разошлись.
      Кузнец вынул из-под лавки пару табуретов, вытащил из стоящего рядом с бочкой воды буфета бутылку и налил в два маленьких стаканчика какую-то прозрачную жидкость.
      Волшебник и кузнец сидели и смотрели на дождь. Над мостом стелился туман.
      - Я знаю, какого сына ты имеешь в виду, - сказал вдруг кузнец. - Старая матушка сейчас наверху, у моей жены. Восьмой сын восьмого сына. Мне приходило это в голову, но, честно говоря, я как-то не обольщался. Ну-ну. Волшебник в семье, а?
      - Быстро соображаешь, - буркнул Биллет.
      Белая кошка соскочила со своей лежанки, неторопливо пересекла кузницу, вспрыгнула ему на колени и свернулась в клубок. Тонкие пальцы волшебника начали рассеянно поглаживать ей спинку.
      - Ну-ну, - повторил кузнец. - Волшебник в Дурном Заду, а?
      - Возможно, возможно, - ответил Биллет. - Но сначала ему придется закончить Университет. И очень может быть, что дела у него пойдут успешно.
      Кузнец рассмотрел это предположение со всех сторон и решил, что оно ему очень нравится. Вдруг его словно осенило.
      - Погоди-ка! - воскликнул он. - Помню, отец некогда рассказывал мне... Волшебник, знающий, что смерть его близка, может вроде как передать свое, ну, вроде как волшебство вроде как преемнику, верно?
      - Верно, - согласился волшебник. - Правда, мне никогда не удавалось изложить это в столь краткой форме.
      - Значит, ты вроде как скоро умрешь?
      - О да.
      Пальцы волшебника пощекотали кошку за ухом, и та замурлыкала.
      На лице кузнеца отразилось смущение.
      - Когда?
      Волшебник поразмыслил секунду.
      - Минут шесть.
      - О-о.
      - Не волнуйся, - сказал волшебник. - По правде говоря, я жду этого с нетерпением. Я слышал, это совершенно не больно.
      Кузнец обдумал его слова.
      - И кто тебе такое сказал? - изрек он наконец.
      Биллет сделал вид, что погрузился в свои мысли. Он смотрел на мост, пытаясь разглядеть в тумане красноречивое завихрение.
      - Слушай, - окликнул его кузнец. - Ты бы лучше объяснил мне, как правильно воспитывать волшебника. Видишь ли, в наших краях волшебников отродясь не бывало и...
      - Все уладится само собой, - любезно заверил его Биллет. - Магия привела меня к тебе, она же позаботится обо всем остальном. Так оно обычно бывает. Кажется, я слышал крик?
      Кузнец поднял глаза к потолку. Сквозь шум дождя до них донеслись звуки, издаваемые парой новеньких, работающих на полную мощность легких.
      Волшебник улыбнулся.
      - Пусть его принесут сюда.
      Кошка у него на коленях уселась и заинтересованно уставилась на широкую дверь кузницы, а потом, когда кузнец подошел к лестнице и окликнул тех, кто был наверху, соскочила на пол и неторопливо удалилась в противоположный угол, мурлыча как ленточная пила.
      По ступенькам спустилась высокая худая женщина, держащая в руках нечто, завернутое в одеяло. Кузнец торопливо повел ее к волшебнику.
      - Но... - запротестовала она.
      - Это очень важно, - напыщенно перебил ее кузнец. - Что нам делать теперь, господин?
      Волшебник поднял свой посох. Посох достигал в высоту человеческого роста и был толщиной с Биллетово запястье. А еще его покрывала резьба, которая (кузнец аж моргнул) менялась прямо на глазах, будто не хотела, чтобы посторонние видели, что именно она изображает.
      - Ребенок должен взять его в руку, - сказал Драм Биллет.
      Кузнец кивнул, покопался в складках одеяла и, отыскав там маленький розовый кулачок, осторожно направил его к посоху.
      Крошечные пальчики крепко обхватили отполированное дерево.
      - Но... - вмешалась повитуха.
      - Все в порядке, матушка, я знаю что делаю. Она ведьма, господин, не обращай на нее внимания. Так, что теперь?
      Волшебник не ответил.
      - Что нам делать те...
      Кузнец, осекшись, наклонился и вгляделся в лицо старого волшебника. Биллет улыбался, но одним богам было ведомо, что показалось ему таким забавным.
      Кузнец сунул ребенка лихорадочно мечущейся женщине, как можно более уважительно разогнул тонкие бледные пальчики и высвободил посох.
      Посох был странно маслянистым на ощупь, словно статическое электричество. Само дерево казалось почти черным, но резьба светлыми пятнами выделялась на нем и резала глаз, стоило попробовать к ней присмотреться.
      - Ну что, доволен собой? - спросила повитуха.
      - А? О да. По правде говоря, да. А что? Она откинула складку одеяла. Кузнец взглянул вниз и сглотнул.
      - Нет. Он же сказал...
      - А что ОН мог об этом знать? - презрительно хмыкнула матушка.
      - Но он же сказал, что родится сын!
      - По мне так это не похоже на сына, приятель.
      Кузнец тяжело хлопнулся на свой табурет и обхватил голову руками.
      - Что же я натворил?! - простонал он.
      - Ты подарил миру первую женщину-волшебника, - отозвалась повитуха. - А сто это у нас здесь? Сто это за плелесть?
      - Чего?
      - Я разговаривала с ребенком. Белая кошка замурлыкала и выгнула спину, словно ласкаясь к старому другу. Самое странное, никого рядом с ней не было.
      ***
      "Какой же я дурак, - произнес чей-то голос, но слова эти не мог услышать ни один смертный. - Я думал, магия сама знает что делать".
      - ВОЗМОЖНО, ТАК ОНО И ЕСТЬ.
      "О, если бы я мог что-нибудь изменить..."
      - НАЗАД ХОДУ НЕТ. НАЗАД ХОДУ НЕТ, - прогудел глубокий, тяжелый голос, похожий на грохот закрывающихся дверей склепа.
      Струйка небытия, которая некогда была Драмом Биллетом, задумалась. "Но у нее будет куча проблем".
      - НАСКОЛЬКО МНЕ ИЗВЕСТНО, В ЭТОМ И ЗАКЛЮЧАЕТСЯ СМЫСЛ ЖИЗНИ. ХОТЯ МНЕ ОТКУДА ЗНАТЬ? "А как насчет реинкарнации?" Смерть поколебался (не стоит забывать, что на Диске Смерть - мужского рода).
      - ПОВЕРЬ МНЕ, ТЕБЕ ЭТО НЕ ПОНРАВИТСЯ.
      "Я слышал, некоторые люди только этим и занимаются".
      - ЗДЕСЬ ТРЕБУЕТСЯ ПОДГОТОВКА. НУЖНО НАЧАТЬ С НИЗШЕГО УРОВНЯ И ПРОДВИГАТЬСЯ ВВЕРХ. ТЫ ПОНЯТИЯ НЕ ИМЕЕШЬ, ЧТО ТАКОЕ БЫТЬ МУРАВЬЕМ.
      "Неужели это так страшно?"
      - ЕЩЕ КАК. А С ТВОЕЙ КАРМОЙ Я БЫ И МУРАВЬЕМ НЕ НАДЕЯЛСЯ СТАТЬ.
      Ребенка отнесли обратно к матери, а кузнец сидел, безутешно изучая дождь. Драм Биллет почесал кошку за ухом и задумался о своей жизни. Она была долгой одно из преимуществ профессии волшебника, - и он натворил много дел, о которых ему не всегда было приятно вспоминать. Самое время...
      - ЗНАЕШЬ ЛИ, ВРЕМЕНИ У МЕНЯ НЕ ТАК УЖ И МНОГО, - с упреком заметил Смерть.
      Волшебник посмотрел на кошку, и только тут до него дошло, насколько странно она выглядит.
      Живым невдомек, насколько сложно выглядит мир с точки зрения покойника, потому что смерть, освобождая разум от смирительной рубашки, в которой его держат три измерения, отсекает его также и от Времени, которое есть не что иное, как еще одно измерение. Хотя трущаяся о невидимые ноги Биллета кошка оставалась той же самой кошкой, которую он видел несколькими минутами раньше, она также являлась и крошечным котенком, и толстой, полуслепой старой кошачьей матроной, и всеми промежуточными стадиями. Одновременно. В результате кошка смахивала на белую кошкообразную морковку - описание, которым придется довольствоваться, пока люди не изобретут четырехмерные прилагательные.
      Костлявая рука Смерти мягко постучала Биллета по плечу.
      - ИДЕМ, СЫН МОЙ.
      "Неужели я ничего не могу сделать?"
      - ЖИЗНЬ - ДЛЯ ЖИВЫХ. КРОМЕ ТОГО, ТЫ САМ ОТДАЛ ДЕВОЧКЕ СВОЙ ПОСОХ.
      "Да. Что есть, того не отнять".
      ***
      Повитуху звали матушка Ветровоск. Она была ведьмой. В Овцепикских горах этот вид деятельности считался вполне приемлемым занятием, и никто не мог сказать о ведьмах худого слова. Если хотел проснуться утром в том же обличье, в котором лег спать.
      Кузнец все еще сидел, хмуро созерцая дождь, когда матушка снова спустилась по лестнице и похлопала его по плечу бородавчатой рукой.
      Он поднял глаза.
      - Что мне теперь делать, матушка? Как он ни старался, в голосе его невольно прозвучала мольба.
      - Куда ты дел волшебника?
      - Вынес на улицу и положил в дровяном сарае. Я правильно поступил?
      - Пока этого достаточно, - бодро ответила она. - Теперь ты должен сжечь посох.
      Они оба обернулись и посмотрели на тяжелый жезл, который кузнец поставил в самый темный угол кузницы. Еще немного - и у них создалось бы впечатление, что посох смотрит на них в ответ.
      - Но он же магический, - прошептал кузнец.
      - И что с того?
      - А он сгорит?
      - Никогда не видела дерева, которое бы не горело.
      - Мне это кажется неправильным!
      Матушка Ветровоск хлопнула створками ведущих в кузницу дверей и сердито повернулась к нему:
      - Послушай-ка меня, кузнец Гордо! Женщина-волшебник - это тоже неправильно! Для женщины такая магия не годится, магия волшебников - сплошные книги, звезды и гимметрия. Ей этого ни за что не осилить. Ты вообще слышал о женщинах-волшебниках?
      - Но ведьмы-то существуют, - неуверенно отозвался кузнец. - И чародейки тоже.
      - Ведьмы - это совсем другое дело, - отрезала матушка Ветровоск. - Это магия, исходящая из земли, а не с неба, и мужчинам ей никогда не овладеть. А о чародейках вообще лучше не говорить. Послушай моего совета, сожги посох, похорони тело и сделай вид, что знать ничего не знаешь.
      Кузнец неохотно кивнул, подошел к наковальне и принялся работать мехами. Когда из горна полетели яркие искры, он вернулся за посохом.
      Кузнецу не удалось сдвинуть его с места.
      - Он вроде как прилип!
      Кузнец дергал упрямую палку, пока у него на лбу не выступил пот. Палка упорно отказывалась поддаваться его усилиям.
      - Дай-ка я попробую, - предложила матушка и потянулась к посоху.
      Что-то щелкнуло, и в воздухе запахло каленой жестью.
      Кузнец, слегка поскуливая, торопливо бросился к матушке, приземлившейся вверх ногами у противоположной стены.
      - Ты не ушиблась?
      Она открыла глаза, похожие на гневно сверкающие бриллианты.
      - Понятненько. Значит вот ты как, да?
      - Как? - переспросил совершенно обалдевший кузнец.
      - Помоги мне подняться, болван. И принеси топор.
      Ее тон ясно давал понять, что кузнец поступит очень благоразумно, если немедленно послушается. Он разворошил кучу старого хлама в глубине кузницы и извлек старый обоюдоострый топор.
      - Отлично. А теперь сними передник.
      - Зачем? Что ты задумала? - удивился кузнец, явно утративший контроль над ситуацией.
      Матушка раздраженно вздохнула:
      - Это кожа, идиот. Я оберну ее вокруг ручки. На одну и ту же уловку я дважды не поймаюсь!
      Кузнец кое-как стянул тяжелый кожаный передник и осторожно подал его ведьме. Она обернула топор и сделала пару пробных взмахов. Изрядно смахивающая на паука в свете раскалившейся почти добела наковальни, матушка Ветровоск пересекла кузницу и, торжествующе крякнув, с размаху опустила тяжелое лезвие на середину посоха.
      Что-то щелкнуло. Что-то вжикнуло, как куропатка. Что-то гулко стукнуло.
      Наступила тишина.
      Кузнец, замерев на месте, медленно поднял руку и коснулся острой стали. Топорище отсутствовало, а сам топор впился в дверь рядом с головой кузнеца, отхватив ему крошечный кусочек уха.
      Матушка, которая выглядела слегка размыто из-за того, что удар ее пришелся по абсолютно неподвижному предмету, уставилась на кусок дерева, оставшийся у нее в руках.
      - Н-н-н-н-у и л-лад-н-но, - заикаясь выговорила она. - В-в-в т-т-так-к-ком с-сл-лучае...
      - Нет, - твердо сказал кузнец, потирая ухо. - Что бы ты ни собиралась предложить - нет. Оставь посох в покое. Я завалю его чем-нибудь. Никто и не заметит. Не трогай его больше. Это обыкновенная палка.
      - ПАЛКА?
      - Ты можешь придумать что-нибудь получше? Так, чтобы я вообще без головы не остался?
      Матушка Ветровоск свирепо смерила глазами посох, который, похоже, полностью игнорировал ее, и призналась;
      - Прямо сейчас не могу. Но если ты дашь мне немного времени...
      - Хорошо, хорошо. А пока извини, у меня дел невпроворот, всякие незахороненные волшебники, ну и так далее...
      Кузнец взял лопату, которая стояла у задней двери, но вдруг, засомневавшись, остановился.
      - Матушка...
      - Что?
      - Ты, случаем, не знаешь, как волшебники предпочитают, чтобы их хоронили?
      - Знаю!
      - Ну и как?
      Матушка Ветровоск задержалась у подножия лестницы. - С неохотой.
      Последний медлительный луч оставил долину, и на деревню мягко опустилась ночь, а в усеянном звездами ночном небе засияла бледная, умытая дождем луна. В темном саду за кузницей периодически раздавались стук лопаты о камень и приглушенные проклятия.
      В колыбельке на втором этаже первая женщина-волшебник Плоского мира спала и не видела во сне ничего особенного.
      Белая кошка дремала на личной полочке рядом с горном. Единственным звуком, раздающимся в теплой кузнице, было потрескивание углей, остывающих под пеплом.
      Посох стоял в углу, где ему и хотелось стоять, окутанный тенями, которые были чуть более черными, чем обычно.
      Время шло, в чем, собственно, и состояла его основная работа.
      В кузнице что-то слабо зазвенело, пронесся порыв воздуха. Какое-то время спустя белая кошка уселась на своей лежанке и принялась с интересом наблюдать за происходящим.
      ***
      Наступил рассвет. Здесь, в Овцепикских горах, рассветы выглядят очень впечатляюще, особенно если гроза очистит воздух. Из долины, занимаемой Дурным Задом, открывался вид на менее высокие горы и предгорья, озаряемые ранним утренним светом, который медленно лился по их склонам (потому что в мощном магическом поле Диска свет никогда никуда не спешит) пурпурными и оранжевыми красками. Дальше расстилались обширные равнины, все еще утопающие в тени. Еще дальше изредка поблескивало море.
      По сути дела, отсюда можно было увидеть весь Плоский мир до самого Края.
      Причем это не поэтический образ, а простой и непреложный факт, поскольку Диск имеет плоскую поверхность. Более того, всем известно, что передвигается Плоский мир на спинах четырех слонов, которые, в свою очередь, стоят на панцире А'Туина, Великой Небесной Черепахи.
      Внизу, в долине, Дурной Зад начинает просыпаться. Кузнец только что зашел в кузницу и с удивлением обнаружил, что в ней царит порядок, коего не наблюдалось здесь ни разу за последние сто лет. Все инструменты лежат на своих местах, пол подметен, а горн подготовлен к тому, чтобы разжечь в нем огонь. Кузнец сидит на наковальне, которая оказалась передвинутой в другой конец кузницы, смотрит на посох и пытается думать.
      ***
      В течение семи лет не происходило ничего важного, если не считать того, что одна из яблонь в саду кузнеца заметно обогнала в росте своих сестриц. На нее частенько лазила маленькая девочка с каштановыми волосами, дыркой между передними зубами и чертами лица, которые обещали стать если не красивыми, то, по крайней мере, интересными.
      Ее назвали Эскариной - без всяких на то особых причин, просто ее родной матери нравилось, как звучит это имя. Хотя матушка Ветровоск не переставала внимательно присматриваться к девочке, ей так и не удалось обнаружить никаких признаков магии. Ну да, Эскарина, в отличие от обычных маленьких девочек, проводила гораздо больше времени, лазая по деревьям и носясь с воплями по двору, но девочке, четверо старших братьев которой до сих пор живут дома, можно многое простить. Так что ведьма постепенно успокоилась и начала думать, что магия все-таки не привилась.
      Но магия имеет привычку затаиваться, словно грабли в траве.
      ***
      Снова наступила зима, которая на этот раз выдалась суровой. Облака, точно большие толстые бараны, висели над Овцепикскими горами, заполняя лощины снегом и превращая леса в безмолвные мрачные пещеры. Перевалы завалило, и следующий караван ожидался только весной. Дурной Зад превратился в маленький островок тепла и света.
      - Я беспокоюсь за матушку Ветровоск, - как-то раз за завтраком сказала мать Эскарины. - Что-то в последнее время ее не видать.
      Кузнец мрачно посмотрел на жену поверх ложки с овсяной кашей.
      - А я и не жалуюсь. У нее...
      - Слишком длинный нос, - вставила Эск.
      Родители уставились на девочку свирепыми взглядами.
      - У тебя нет никаких оснований для подобных обвинений, - строго заявила мать.
      - Но папа говорил, что она вечно сует свой...
      - Эскарина!
      - Но он...
      - Я сказала...
      - Да, но он действительно говорил, что у нее...
      Кузнец дотянулся до дочери и шлепнул ее по попе. Шлепок вышел не очень сильным, но кузнец все равно пожалел о содеянном. Мальчишкам доставалось и от его ладони, и - когда они того заслуживали - от его ремня. Однако беда с дочерью заключалась не в обычном непослушании, а в досадной привычке продолжать спор, когда его давно следовало закончить. Это всегда приводило кузнеца в смятение.
      Эскарина ударилась в слезы. Кузнец, злой и сконфуженный своим поведением, поднялся из-за стола и, громко топая, удалился в кузницу.
      Оттуда донесся громкий треск, за которым последовал глухой удар.
      Кузнеца нашли лежащим на полу без сознания. Впоследствии он утверждал, что ударился лбом о притолоку. Правда, роста он был невысокого и раньше без труда проходил в дверь... Во всяком случае, по его мнению, к смазанному пятну, мелькнувшему в самом темном углу кузницы, случившееся не имело никакого отношения.
      Каким-то образом эти события наложили отпечаток на весь день, который стал днем битой посуды, днем, когда все мешались друг у друга под ногами и раздражались без причины. Мать Эскарины разбила кувшин, который принадлежал еще ее бабке, а на чердаке заплесневел целый ящик яблок. Горн в кузнице заупрямился и наотрез отказывался разгораться. Джаймс, старший сын, поскользнулся на раскатанном льду на дороге и вывихнул руку. Белая кошка или, возможно, кто-то из ее потомков - кошки вели свою собственную уединенную и сложную жизнь на сеновале рядом с кузницей - ни с того ни с сего залезла в дымоход и наотрез отказалась спускаться вниз. Даже небо, нависающее над деревней, стало похоже на старый матрац, а воздух, несмотря на свежевыпавший снег, казался каким-то спертым.
      Истерзанные нервы, скука и дурное настроение заставляли атмосферу гудеть, словно перед грозой.
      - Ну ладно! Все. С меня хватит! - выкрикнула мать Эскарины. - Церн, возьми Гальту и Эск, проведайте-ка вы матушку... А где Эск?
      Два младших брата, затеявшие под столом лишенную всякого энтузиазма драку, подняли головы.
      - Она ушла в сад, - сообщил Гальта. - Снова.
      - Ну так приведи ее - и отправляйтесь.
      - Но там холодно!
      - И снег вот-вот пойдет!
      - До дома матушки всего одна миля, и дорога расчищена. Кроме того, кому это так не терпелось выскочить на улицу, когда впервые пошел снег? Марш отсюда, и не возвращайтесь, пока у вас не исправится настроение.
      Эскарину нашли сидящей в развилке большой яблони. Мальчики недолюбливали это дерево. Прежде всего, оно настолько заросло омелой, что даже зимой выглядело зеленым. Яблоки, которые оно приносило, были мелкими и за одну ночь из кислятины, от которой сводило живот, превращались в переспевшие, прогнившие, гудящие от ос огрызки. Хотя с виду на яблоню было нетрудно залезть, в самый неподходящий момент на ней, как правило, ломались ветки. Церн клятвенно заверял, что как-то раз одна ветка, после того как он залез на яблоню, нарочно вывернулась у него из-под ног. Но дерево терпело Эск, которая обычно шла посидеть на нем, когда была чем-то раздражена или сыта по горло и когда ей хотелось побыть одной. Мальчики интуитивно чувствовали, что неотъемлемое право каждого брата нежно мучить свою младшую сестричку заканчивается у ствола этой яблони. Так что они кинули в Эск снежком. И промахнулись.
      - Мы идем проведать старуху Ветровоск.
      - Но тебе не обязательно увязываться за нами.
      - Потому что из-за тебя нам придется идти медленнее, да и ты наверняка скоро опять разревешься.
      Эск бросила на них серьезный взгляд. Она редко плакала, ей всегда казалось, что слезами многого не добьешься.
      - Если вы так не хотите брать меня с собой, тогда я пойду, - заявила она.
      Среди братьев и сестер подобные вещи сходят за логику.
      - О, мы очень хотим, чтобы ты пошла с нами, - быстро откликнулся Гальта.
      - Рада слышать, - сказала Эск, спрыгивая на утоптанный снег.
      Они прихватили с собой корзинку, в которой лежали копченые колбаски, вареные яйца и - поскольку их мать была не только щедрой, но и расчетливой большая банка персикового варенья, которое в семье никто не любил. Но каждый год, когда созревали маленькие дикие персики, мама упорно варила его вновь.
      Жители Дурного Зада научились уживаться с долгими зимними снегами, и ведущие из деревни дороги были ограждены с обочин досками, чтобы уменьшить заносы и не дать путникам заплутать. Впрочем, если человек жил поблизости, он мог плутать сколько угодно, потому что какой-то невоспетый потомками местный гений, заседавший в деревенском совете несколько поколений назад, выступил с идеей пометить зарубками каждое десятое дерево в лесу в радиусе двух миль от деревни. На это ушли века, и с тех пор каждый мужчина, у которого выдался свободный часок, немедленно отправлялся обновлять зарубки, но зимой, когда в снежном буране человек может заблудиться в нескольких шагах от собственного дома, не одна жизнь была спасена узором из зарубок, нащупанным испытующими пальцами под налипшим снегом.
      Когда трое детей свернули с дороги и начали подниматься по тропе к домику ведьмы, который летом утопал в буйно разросшихся кустах малины и странной ведьмовской траве, снова пошел снег.
      - Никаких следов, - заметил Церн.
      - Кроме лисьих, - поправил Гальта. - Говорят, она умеет превращаться в лисицу. В кого угодно. Даже в птицу. Поэтому всегда знает, что происходит вокруг.
      Они с опаской оглянулись по сторонам. На торчащем в отдалении пне сидела подозрительного вида ворона и внимательно наблюдала за ними.
      - Поговаривают, что за Треснувшим пиком живет целая семья, которая умеет оборачиваться волками, - продолжал Гальта (он никогда не отказывался от многообещающей темы, не развив ее до конца), - потому что однажды ночью кто-то подстрелил волка, а на следующий день их тетка хромала, и у нее на ноге была рана от стрелы...
      - А я думаю, что люди не могут превращаться в животных, - медленно произнесла Эск.
      - И с чего ты это взяла, госпожа Всезнайка?
      - Матушка очень большая. Если она обернется лисицей, что станет с теми кусками, которые не поместятся под шкуру?
      - Она их просто заколдовывает, и они исчезают, - заявил Церн.
      - По-моему, магия действует несколько иначе, - возразила Эск. - Ты не можешь взять и заставить что-то случиться, это как.., как качаются на доске когда опускается один ее конец, другой обязательно поднимается...
      Ее голос постепенно затих.
      Братья смерили сестру испытующими взглядами.
      - Не могу представить себе матушку качающейся на доске, - заметил Гальта.
      Церн хихикнул.
      - Да нет, я хотела сказать, каждый раз, когда что-то происходит, должно произойти и что-то другое.., мне так кажется, - неуверенно произнесла Эск, огибая более высокий, чем обычно, сугроб. - Только.., в противоположном направлении.