Если его хорошенько прижмут, и даже растянут и разобьют, он всегда сможет утверждать, что это означало: "Наконец! Это блестящая возможность доблестно погибнуть во славу Ома, единственного истинного Бога, который Растопчет Неправедных Железными Копытами!". Погоды это не сделает: свидетельские показания ничего не меняют для попавших на нижние уровни, где обвинение приобретает силу доказательства, но это может, наконец, оставить у одного-двух инквизиторов ощущение, что они могли и не быть правы. - Да, Церковь была куда менее военизирована в прошлом веке. - ответил Драна, оглядывая пустыню, -Многое связано с мирскими проблемами империи. Формулировка. Без малейшей бреши, куда мог бы быть вставлен разъединитель костей. - Был крестовый поход на Ходгсонитов, сухо перечислил Фрайят, - и Покорение Мельхиоритов. И Выявление лжепророка Зебы. И Исправление Ашелян. И Очищение... - Но все это только политика. - сказал Драна. - Гм... Да, конечно, ты прав. - И разумеется ни один не может сомневаться в целесообразности войны во имя распространения Культа и Славы Великого Бога. - Нет. Никто не может сомневаться в этом. сказал Фрайят, не раз обходивший поля боя на следующий день после славной победы, когда представляется широкая возможность увидеть, что эта победа означает. Омнианцам было запрещено использовать все виды наркотиков. В подобные времена, когда не осмеливаешься сомкнуть глаз от страха перед своими снами, придерживаться такого запрета весьма сложно. - Разве не Великой Бог провозгласил через Пророка Аввея, что нет более почетной и великой жертвы, чем пожертвовать жизнью во имя Бога?
      - Да, это его слова. - сказал Фрайят. Он не смел напомнить, что Аввей был епископом в Цитадели пятьдесят лет, прежде чем Великий Бог Избрал его. К нему никогда не заявлялись с мечами вопящие недруги. Он никогда не смотрел в глаза тех, кто желал бы увидеть его мертвым . Нет, конечно он смотрел в них все время, ведь в Церкви существует своя собственная политика, но по крайней мере, они не держали в это время оного орудия за нужный конец. - Погибнуть во славе во имя своей веры - великое дело. - Драна произнес это, словно считывая с пространственной доски объявлений. - Так нас учат пророки. - жалобно сказал Фрайят. Он знал, что пути Великого Бога неисповедимы. Несомненно, Он избирает своих пророков, но выглядит это так, словно Он сам нуждается в помощи. Возможно, он слишком занят, чтобы выбрать кого-то для Себя. Уж слишком много было встреч, кивков и обмена любезностями даже во время службы в Главном Святилище. Конечно, юного Ворбиса окружало что-то вроде ореола - как легко перескочить с одной мысли на другую. Этот человек был отмечен судьбой. Крошечная часть Фрайята, та, что большую часть жизни провела в палатках, была много раз ранена и побывала в самом пекле схваток, где с одинаковой легкостью можно оказаться убитым как врагом, так и союзником, прибавила: "Или по крайней мере чем-то". Это была та его часть, что должна будет провести все вечности во всех преисподнях, но в этом у нее уже было много практического опыта. - Вы знаете, что я много путешествовал в молодости? - сказал он. - Я слышал ваши рассказы, самые интересные из них относились к вашим путешествиям по языческим краям. - тактично сказал Драна, - Часто упоминались колокольца. - Я рассказывал вам когда-нибудь о Коричневых Островах - Где-то у самого края мира. - сказал Драна, - Помню. Где хлеб растет на деревьях и юные женщины находят маленькие белые шарики в раковинах. Они ныряют за ними без единой нитки на теле... - Я помню еще кое-что. - сказал Фрайят. Это было одинокое воспоминание из нездешних мест, где нет ничего, лишь кустарник под пурпурным небом, - Море там неспокойное. Волны там поднимаются куда большие, чем на Кольцевом Море, понимаете, и люди уплывают за них на рыбалку. На странных деревянных досках. И когда они хотят вернуться на берег, они ждут волны, а потом... они встают во весь рост на волне, и она везет их весь путь до самой отмели. - Мне больше нравится история о молодых ныряющих женщинах. - сказал Драна. - Иногда бывают очень большие волны. - сказал Фрайят, игнорируя эту реплику, -Ничто не могло бы их остановить. Но если удастся оседлать волну, то не утонешь. Вот, что я понял. Драна заметил блеск его глаз. - Ах, - сказал он кивая, какая благодать, что Великий Бог поставил на пути нашем такие поучительные примеры. - Вся штука в том, чтобы научиться определять силу волны, сказал Фрайят, и оседлать ее. - А что случается с теми, кто не может?
      - Они тонут. Часто. Некоторые волны слишком велики. - Я понял, такова природа волн. . Орел по-прежнему кружил. Если он и понял что-нибудь, то ничем этого не выдавал. - Полезно иметь это ввиду. - сказал Драна с внезапным весельем. - Если когда-нибудь очутишься в землях язычников. - Конечно.
      ***
      С молельных башенок вверх и вниз вдоль контуров Цитадели дьяконы бубнили дневные обязанности. Брута должен был быть на уроке. Но преподователи-священники не были к нему слишком строги. В конце концов, благодаря усилиям своей бабушки он знал наизусть каждую Книгу Семикнижия и все молитвы и псалмы. Скорее всего, они предполагали, что где-то ему было найдено применение. Делать нечто полезное, чего никто другой делать не хотел. Для вида Брута мотыжил фасольные грядки. Великий Бог Ом, в настоящее время маленький Бог Ом, грыз салатный лист. Всю свою жизнь, думал Брута, - я думал, что Великий Бог Ом, - не слишком уверенно, он сделал знак святых рогов, - это э... огромная великолепная борода в небесах, или иногда, когда он снисходит в мир, он подобен огромному быку или льву, или... Словом, чему-то большому. На что можно смотреть снизу вверх. Так или иначе, это не черепаха. Я очень стараюсь, но это не черепаха. И слушать, как он говорит об авторах Семикнижия как о... Так, словно это были всего-навсего сумасшедшие старикан... это похоже на сон. В джунглях брутиного подсознания появились и начали расправлять крылышки бабочки сомнений, не подозревающие, что о подобных вещах говорится в теории хаоса... - Сейчас я чувствую себя куда лучше. - сказала черепаха, -Лучше, чем все последние месяцы. - Месяцы? - сказал Брута, -А как давно ты... болен?
      Черепаха поставила лапу на лист. - Какое сегодня число?
      - Десятое грюня. - Да? А какого года?
      - Э... Воображаемой Змеи. Что ты имеешь ввиду "какого года"?
      - Тогда... три года. сказала черепаха, - Это хороший салат. И это Я говорю. В холмах салата недостать. Немного подорожника, куст-другой колючек. Пусть здесь будет еще один лист. Брута сорвались с ближайшего стебля. "Что за чудеса", подумал он: еще один лист уже был. - Ты собирался стать быком? сказал он. - Я открыл глаза... мой глаз... и оказался черепахой. - Почему?
      - Откуда мне знать? Я не знаю! соврала черепаха. - Но ты... Ты же всеведающий. - сказал Брута. - Это не значит, что я знаю все. - сказала черепаха. Брута закусил губу. - Гм... Да. Значит. - Ты уверен?
      - Да. - По-моему, это всемогущий. - Нет. Это когда ты всесилен. И ты действительно все можешь. Так сказано в Книге Оссори, который был одним из Величайших Пророков, сам знаешь. Надеюсь. - добавил Брута. - Кто сказал ему, что я всемогущий?
      - Ты. - Не я. - Ну, он сказал, что ты. - Я даже не помню никого по имени Оссори. пробормотала черепаха. - Ты говорил с ним в пустыне. - сказал Брута, -Ты должен помнить. Тот, который был восьми футов высотой? С очень длинной бородой? С большой палкой? С нимбом святых рогов, сияющим вокруг головы? - Он заколебался. Но он видел статуи и святые иконы. Они не могли лгать. - Никогда не встречал никого подобного. - сказал маленький Бог Ом. - Возможно, он был чуточку пониже. - уступил Брута. - Оссори... Оссори... Нет. Может я... - Он сказал, что ты говорил с ним из огненного столпа. - А... этот Оссори. сказала черепаха, -Да, столб пламени, верно. - И ты продиктовал ему Книгу Оссори, сказал Брута, в которую входят Указания, Пути, Запреты и Наставления. Всего сто девяносто три главы. - Не думаю, чтобы я столько понаговорил. - с сомнением сказал Ом, я положительно помнил бы про сто девяносто три главы. Тогда, что же ты сказал ему?
      - Насколько я помню, это звучало: "Эй, посмотри, что я могу!" Брута уставился на Ома. Тот, насколько это вообще применимо к черепахам, выглядел смущенным. - Даже боги любят поразвлечься. - сказал он. - Сотни тысяч людей всю свою жизнь живут в соответствии с Запретам и Наставлениями! прорычал Брута. - Да? Я им не запрещаю. - сказал Ом. - Но если не ты их продиктовал, то кто же?
      - Не спрашивай об этом меня. Я - не всезнающий!
      Брута был в бешенстве. - А Пророк Аввей? Я надеюсь, кто-нибудь удосужился продиктовать ему Кодексы, а?
      - Но не я... - Но они начертаны на свинцовых плитах десятифутовой высоты!
      - Да, и это, конечно, должен был сделать я, да? У меня всегда под рукой тонны свинцовых плит, на случай если я встречу кого-нибудь в пустыне, да?
      - Вот уж! Но если не ты дал их ему, то кто?
      - Я не знаю! Почему я должен это знать? Я не могу быть везде одновременно!
      - Ты же вездеприсутствующий!
      - Кто это сказал?
      - Пророк Хашими!
      - В жизни не встречал!
      - Да ну? И уж конечно не ты передал ему Книгу Создания?
      - Какую еще Книгу Создания?
      - Стало быть, ты не знаешь?
      - Нет!
      - Но кто же тогда передал?
      - Не знаю! Может, он сам ее написал!
      Брута в ужасе зажал себе рот рукой. - Эо бооуо!
      - Что?
      Брута отнял руку. - Это богохульство!
      - Богохульство? Как я могу богохульствовать? Я же бог!
      - Я тебе не верю!
      - Ха! Хочешь еще одну молнию?
      - И это называется молния?
      Лицо Бруты раскраснелось, его трясло. Черепаха горестно покачала головой. - Ладно, ладно. Ну, допустим, не слишком сильная. - сказала черепаха, -Если бы я был в форме, от тебя осталась бы пара дымящихся сандалий. - Он выглядел глубоко несчастным, -Не понимаю. Со мной никогда раньше не происходило ничего подобного. Я собирался недельку побыть большим ревущим белым быком, а вышло черепахой на три года. Почему? Не знаю, и при это предполагается, что я должен знать все. В соответствии с твоими пророками, которые говорят, что каким-то образом встречались со мной. Да знаешь ли ты, что никто даже не слышит меня? Я пытался разговаривать с пастухами и прислугой, но никто ничего и не замечал! Я уже начал думать, что я и есть всего-навсего черепаха, которой приснилось, что она была богом. Вот до чего дошло. - Возможно, так оно и есть. - сказал Брута. - Чтоб твои ноги раздулись как трехступенчатые колонны! - огрызнулась черепаха. - Но... но, сказал Брута, ты говоришь, что пророки это... всего-навсего что-то записавшие люди. . . - Чем они и являются!
      - Да, но это исходило не от тебя!
      - Возможно, кое-что из этого было и от меня. - сказала черепаха, - За последние годы столько забылось... - Но если ты все это время торчал здесь в обличьи черепахи, то кто же выслушивал молящих? Кто принимал жертвоприношения? Кто судил мертвых?
      - Я не знаю. - сказала черепаха , - А кто занимался этим раньше?
      - Ты!
      - Разве?
      Брута засунул пальцы в уши и открыл рот на третьем стихе "Смотри! Неверные бегут ярости Ома". Через пару минут черепаха высунула голову из-под панциря. Кстати, - сказала она, - перед тем, как неверных сжигают заживо, ты поешь им?
      - Нет!
      - О! Как милосердно! Могу я кое-что высказать?
      - Если ты попытаешься еще раз испытывать мою веру,...
      Черепаха молчала. Ом покопался в своей стершейся памяти. Потом заскреб коготками по пыльной земле. - Я... помню день... летний день... тебе было...тринадцать... Сухой тихий голос монотонно гудел. Рот Бруты принял форму постепенно расширяющегося "о". Потом он сказал. - Как ты это узнал?
      - Ты ведь веришь, что Великий Бог Ом следит за каждым твоим шагом, не так ли?
      - Ты черепаха, ты не должен... - Когда тебе было почти четырнадцать, и твоя бабушка охаживала тебя за кражу сливок из кладовой, чего ты в действительности не делал, она заперла тебя в темной комнате и тогда ты сказал: "Чтоб ты..."
      ***
      Будет знамение. - думал Ворбис. - Всегда бывало знамение человеку, его ожидающему. Мудрый человек всегда полагается на волю Божию. Он прохаживался по Цитадели. Он считал обязательной ежедневную прогулку по нескольким нижним уровням, конечно всегда в разное время и по разным маршрутам. Любимое развлечение Ворбиса, насколько вообще возможно говорить о развлечениях в его жизни, понятных нормальному человеку, состояло в созерцании лиц скромных чиновников, заворачивающих за угол и оказывающихся нос-к-плечу с Дьяконом Ворбисом из Квизиции. Это всегда сопровождалось коротким вдохом, служившим доказательством сознания собственной вины. Ворбису нравилось видеть должное сознание своей вины. Для этого сознание и существует. Чувство виновности - та смазка, благодаря которой вращаются подшипники авторитета. Он завернул за угол и увидел грубо нацарапанный на противоположной стене неровный овал с четырьмя подобиями лап и еще более грубыми головой и хвостом. Он улыбнулся. Пожалуй, позднее таких рисунков станет больше. Позволь ереси вызвать нагноение, позволь ей выйти на поверхность, подобно нарыву... Ворбис умел обращаться с ланцетом. Но секундное размышление заставило его пропустить поворот и, вместо этого он вышел на яркий солнечный свет. На мгновение он растерялся, несмотря на все свое знание окольных переходов Цитадели. Это был один из окруженных стеной огородов. Вокруг очаровательных зарослей высокой декоративной Кладчадской кукурузы плети фасоли возносили к солнцу белые и розовые цветы. Меж фасолевых грядок понемногу пеклись на солнце лежащие на пыльной земле дыни. В обычной обстановке Ворбис должен был бы отметить и одобрить столь рациональное использование пространства, но в обычной обстановке он не должен был бы наткнуться на толстого юного послушника, катающегося туда-сюда по земле заткнув пальцами уши. Ворбис внимательно посмотрел на него. Затем пнул Бруту носком сандалии. - Что тревожит тебя, сын мой?
      Брута открыл глаза. Отнюдь не многих членов высшей церковной иерархии Брута смог бы узнать в лицо, даже Ценобриарх оставался для него отдаленным пятном в толпе. Но всякий знал Ворбиса, эксквизитора. Нечто, относящееся к нему просачивалось в сознание в течение нескольких дней с момента прибытия в Цитадель. Не углубляясь в детали, можно сказать, что Бога просто боялись, в то время как перед Ворбисом трепетали. Брута потерял сознание. - Странно. сказал Ворбис. Шипящий звук заставил его оглянуться. У его ног была маленькая черепашка. Под его свирепым взглядом она попыталась отползти, и все время она смотрела на него и шипела как чайник. Он поднял ее и внимательно изучил, вертя в руках. Затем он оглядел окруженный стеной огород и, выбрав место на самом солнцепеке, положил ее туда, на спину. После секундного раздумья, он взял несколько камешков с одной из овощных грядок и подложил под черепаший панцирь, чтобы двигаясь она не смогла перевернуться. Ворбис верил, что ни одна возможность пополнить багаж эзотерических знаний не должна быть пропущена и отметил про себя, что стоит вернуться сюда через несколько часов, если позволит работа, и посмотреть, что получится. Затем его внимание переключилось на Бруту.
      ***
      Существует преисподня для богохульников. Существует преисподня для спорящих с авторитетами. Есть аж несколько преисподен для лгунов. Возможно, есть даже отдельная преисподня для мальчиков, желающих смерти своим бабушкам. Существует широкий выбор преисподен, куда можно попасть. Таково определение вселенной: это временное пространство, поделенное Великим Богом Омом с тем, чтобы каждый был уверен, что понесет заслуженное наказание. В Омнианстве существует великое множество преисподен. В данный момент Брута проходил их все по очереди. На него, катающегося и мечущегося по кровати, словно выброшенный на берег кит, сверху вниз смотрели Брат Намрод и Брат Ворбис. - Это все солнце. - сказал Брат Намрод, почти спокойно, после первоначального шока, вызванного тем, что за ним пришел эксквизитор, -Бедный парень целый день работает в саду. Этого и следовало ожидать. - Вы пробовали его выдрать? спросил Ворбис. - Мне, право, жаль, но пороть Бруту - все равно, что сечь матрас. - сказал Намрод, -Он говорит "ох!", но, думаю, только потому, что хочет выразить свое усердие. Очень усердный парень, этот Брута. Это тот самый, о котором я говорил вам. - Он не производит впечатления очень смышленого парня. - сказал Ворбис. - Он таким и не является. - сказал Намрод. Ворбис одобрительно кивнул. Чрезмерный ум у послушника - двусмысленное благословение. Иногда оно может быть направлено к вящей славе Ома, но зачастую вызывает... ну, проблем это не создает, ибо Ворбис четко знал, что надо делать с заблудшим разумом, но это прибавляло ненужной работы. - Давеча ты говорил, что его учителя очень хорошо о нем отзываются. - сказал он. Намрод пожал плечами. - Он очень исполнителен. - сказал он, -И... да, еще его память. - Что "его память"?
      - Ее очень много. - сказал Намрод. - У него хорошая память?
      - Не то слово. Превосходная. Он знает наизусть все Семи... - Умм? - сказал Ворбис. Намрод поймал взгляд Ворбиса. - Так совершенна, как вообще может быть что-то в этом несовершенном мире. - пробормотал он. . - Благочестивый и начитанный молодой человек. - сказал Ворбис. - Э... нет. Он не умеет читать. И писать. - А... ленивый мальчишка. Дьякон был не из тех, кто задерживался в областях полутонов. Рот Намрода открылся и беззвучно закрылся, словно в поисках нужных слов. - Нет. - сказал он, -Он старается. Я уверен, что он старается. Кажется, он просто не в состоянии этого сделать. Он не может уловить связи между буквами и звуками. - Вы, по крайней мере, за это его пороли?
      - Кажется, это не дает никакого эффекта, дьякон. - Как же тогда он стал таким примерным учеником?
      - Он слушает. Никто не слушает так, как Брута. - думал он, -Поэтому его очень трудно учить. Это похоже... словно находишься в огромной длиннющей пещере. Все слова пропадают в ненаполнимых глубинах брутиной головы. Такая чистая концентрированная абсорбция может заставить неподготовленного учителя заикаться и заткнуться совсем, ибо каждое слово, которое он обронит, вихрем уносится в уши Бруты. - Он слушает все. - сказал Намрод, - И на все смотрит. Он все это впитывает. Ворбис уставился на Бруту. - И я ни разу не слышал он него невежливого слова. - сказал Намрод, -Остальные послушники издеваются над ним, иногда. Называют его Большим Тупым Буйволом. Ну, вы понимаете?
      Взгляд Ворбиса вобрал окорокоподобные руки и треобхватные ноги Бруты. Казалось, он глубоко задумался. - Не может ни читать, ни писать, сказал Ворбис, но бесконечно преданный, говоришь?
      - Преданный и благочестивый. - сказал Намрод. - И с хорошей памятью. бормотал Ворбис. - Более того, - сказал Намрод, - это вообще не похоже на память. Казалось, Ворбис пришел к какому-то заключению. - Пришли его ко мне, когда выздоровеет. - сказал он. Намрод запаниковал. - Я просто хочу поговорить с ним. - сказал Ворбис, пожалуй, у меня найдется для него работа. - Да, лорд?
      - Ибо пути Великого Бога Ома неисповедимы.
      ***
      Высоко вверху. Ни звука, лишь свист ветра в перьях. Орел парил в струях бриза, разглядывая игрушечные постройки Цитадели.
      ***
      Он уронил ее где-то, а теперь не мог найти. Где-то внизу, на этом маленьком зеленом лоскутке.
      ***
      Пчелы жужжали над цветами фасоли. Солнце било в перевернутый панцирь Ома. Существует преисподня и для черепах. Ом слишком устал, чтобы болтать лапками. Это все, что можно сделать: болтать лапками. И еще вытягивать шею так далеко, как только удастся, и размахивать ею в надежде, что удастся использовать ее в качестве рычага, и так перевернуться. Умираешь, когда не остается ни одного верующего; именно этого обычно и боятся маленькие боги. Но еще умираешь, когда умираешь. Той частью сознания, которая не была заполнена мыслями о жаре, он чувствовал ужас и смущение Бруты. Не стоило так поступать с мальчиком. Разумеется, он не наблюдал за ним. Кто из богов будет заниматься подобными вещами? Какая разница, что люди делают. Главное - вера. Он просто-напросто вытащил это воспоминание из головы мальчишки, чтобы произвести на него впечатление, подобно фокуснику, извлекающему яйца из чьего-то уха. - Я лежу на спине; становится все жарче, и я скоро умру... И еще... И еще... этот проклятый орел, уронивший его на компостную кучу. Ну и олух же этот орел. Местность - камень на камне камнем погоняет, а он приземлился в единственном месте, способном прервать его полет не прерывая его жизни. И очень близко к верующему. Странно. Удивительно, если здесь обошлось без божественного провидения, вот только ты сам и являешься божественным провидением... лежа на спине, раскаляясь, готовясь умереть... Человек, перевернувший его. Это выражение на кротком лице. Он будет помнить его. Выражение даже не жестокости, а какого-то другого уровня сознания. Это выражение жуткого покоя... Тень заслонила солнце. Ом скосил глаза на возникшее лицо Лу-Тзе, который смотрел на него с мягкой, вверх-тормашечной жалостью. Потом перевернул его. А потом поднял свою метлу и пошел прочь не оглядываясь. Ом обмяк, хватая воздух. Потом вдохнул. - Кто-то там, наверху, очень хорошо ко мне относится, - подумал он. -И это Я.
      ***
      Сержант Симони подождал, пока окажется в своей комнате и лишь потом развернул свой клочок бумаги. Его совершенно не удивило, что тот оказался помечен крошечным изображением черепахи. Он был счастлив. Ради чего-то подобного он и жил. Кто-то должен привезти автора Истины, дабы тот стал символом их движения. И он должен стать этим кем-то. Только вот досада - он не мог убить Ворбиса. Но это должно случится у всех на глазах. Однажды. У входа в Святилище. Иначе, никто не поверит.
      ***
      Ом ковылял по покрытому песком коридору. После исчезновения Бруты он еще некоторое время потоптался на месте. В топтании на месте черепахи тоже настоящие профы. Можно сказать, что в этом они практически мировые чемпионы. Проклятый бесполезный мальчишка! - подумал он. - Ну и по делом же мне за болтовню с первым попавшимся послушником. Конечно, тот тощий старик не мог его услышать. Не мог и начальник. Ну, скорее всего, старик глух. Что же до повара... Когда он восстановит всю свою божественную мощь, отметил про себя Ом, исключительная участь будет уготована поварам. Он пока довольно туманно представлял себе, что именно произойдет, но одной из составляющих этого будет кипящая вода, и, возможно, какая-то роль во всем это будет отведена моркови. Несколько мгновений он наслаждался этой мыслью. Где это она покинула его? В этом паршивом огородишке, в образе черепахи? Он помнил, как попал сюда - с тупым ужасом он воззрился на едва различимое пятнышко в небесах, в котором глазами памяти видел орла, - и он уж лучше поищет более земной путь отсюда, разве что ему захочется провести следующий месяц в укрытии под дынным листом. Другая мысль поразила его. Отличная еда!
      Когда он обретет свою мощь, он потратит определенное количество времени на создание нескольких новых преисподен. . И нескольких свежих Предписаний. Ты не должен вкушать от Мяса Черепахи. Пожалуй, самое то. Он даже удивился, как он не додумался до этого раньше. Перспектива, вот что это такое. Если бы он придумал что-то вроде: "Ты обязан с дьявольским усердием подбирать каждую попавшую в беду черепаху и доставлять ее куда она только пожелает, разве что, и это важно, ты являешься орлом", несколько лет назад, он не попал бы в такую переделку сейчас. Больше ничего не остается. Он должен найти лично Ценобриарха. Кто-нибудь вроде Первосвященника обязан быть способным слышать его. Он где-то неподалеку. Первосвященники не склонны сходить с насиженного места. Его должно быть легко найти. Не смотря на то, что временно он был черепахой, Ом по-прежнему оставался богом. Так в чем проблема?
      Он должен двигаться вверх. В этом и заключается значение иерархии. Тех, кто наверху, следует искать двигаясь вверх. Вперевалку, подрагивая панцирем из стороны в сторону, экс-Великий Бог Ом отправился на изучение Цитадели, воздвигнутой к его вящей славе. Он не мог не заметить перемен, происшедших за последние три тысячи лет.
      ***
      - Меня? - сказа Брута. - Но, но... - Я не думаю, что он собирается наказать тебя, - сказал Намрод. - Хотя, конечно, заслужил ты именно наказание. Мы все его заслужили. - набожно добавил он. - Но почему?
      - ...почему? Он сказал, что хочет только поговорить с тобой. - Но скорее всего, я не смогу сказать ничего из того, что могло бы заинтересовать квизитора! - запричитал Брута. -...квизитора! Я уверен, что ты не собираешься обсуждать желания дьякона. - сказал Намрод. - Нет, нет. Конечно, нет. - сказал Брута. Он повесил голову. - Хороший мальчик. - сказал Намрод. Он похлопал Бруту так высоко, как смог достать. - Так что поспеши. - сказал он. - Я уверен, все будет в порядке. - И затем, ибо он тоже был воспитан в традициях честности, он добавил. - Скорее всего, в порядке.
      ***
      В Цитадели было мало лестниц. Продвижение процессий, входивших во многие ритуалы, посвященные Великому Ому, требовало длинных покатых подъемов. Те же ступени, которые были, были достаточно низкими, чтобы соответствовать уплощающимся шагам очень старого человека. В Цитадели было очень много очень старых людей. Песок из пустыни наносило все время. Кучи собирались на ступенях и во дворах несмотря на все усилия вооруженных метлами послушников. Но черепашьи лапки - крайне не эффективное средство передвижения. - "Ты Обязан Строить Низенькие Ступеньки" - шипел он, втаскивая себя на следующую. Ноги прогремели всего в нескольких дюймах позади него. Это была одна из главных артерий Цитадели, по которой каждый день тысячи пилигримов направлялись к Месту Плача. Пару раз случайный сандалий поддавал по его панцирю, заставляя крутиться на месте. - Чтоб твои ноги отделились от тела и были закопаны в термитнике! рявкнул он. Это слегка улучшило его самочувствие. Чья-то нога пнула его, заставив заскользить по камням. Со звоном он врезался в витую решетку внизу одной из стен. Лишь молниеносно сжав челюсти он спасся от скольжения сквозь нее. Он закончил путешествие вися над подвалом, зацепившись ртом. Мускулы рта развиты у черепах чрезвычайно хорошо. Он слегка покачивался, размахивая лапками. Отлично. Черепахи использовали этот метод в каменистых, изобилующих расселинами землях. Он всего лишь должен зацепиться лапой... Неясные звуки привлекли его внимание. Это были звон металла и затем тихое хныканье. Ом скосил глаза. Решетка находилась высоко в стене очень длинной низкой комнаты. Она была ярко освещена благодаря световым шахтам, всюду пронизывавшим Цитадель. Ворбис настоял на этом. Инквизиторы не должны работать в тени, сказал он. - но на свету. Где они будут видеть, очень четко, что они делают. Так же видел это и Ом. Он так и свисал некоторое время с решетки, не в силах оторвать глаз от ряда скамей. В целом, Вообис был против использования раскаленных клещей, цепей с шипами, вещичек со сверлами и большими болтами, разве что для публичного показа во время главных Постов. "Удивительно," частенько говаривал он, -"какие вещи можно делать обыкновенным ножом..." Но многие инквизиторы предпочитали старые способы. Через некоторое время Ом, резкими сокращениями шейных мускулов очень медленно подтянулся к решетке. Двигаясь, словно ее мысли были где-то очень далеко отсюда, черепаха зацепила за перекладину сначала одну переднюю лапку, потом другую. Некоторое время ее задние лапки болтались в воздухе, потом коготь зацепился за неровность кладки. Он напрягся и вытолкнул себя назад, к свету. Он медленно выбирался оттуда, держась поближе к стене, чтобы избежать ног. В любом случае, он не мог бы передвигаться не медленно, но сейчас он передвигался медленно потому, что думал. Большинству богов трудно передвигаться и думать одновременно.
      ***
      Любой мог придти в Место Плача. Это была одна из величайших свобод в Омнианизме. Существуют всевозможные способы ходатайствовать перед Великим Богом, но все зависит от того, что вы можете себе позволить, что вполне справедливо и правильно, так как и именно так и должно быть. В конце концов, те, кто достиг в этом мире успеха, сделали это с благоволения Великого Бога, ибо было бы совершенно невозможно поверить в то, что они сделали это с его неодобрения. Точно так же, Квизиция не может ошибаться. Подозрение является доказательством. Как же может быть иначе? Не было бы никакого смысла Великому Богу вкладывать подозрение в разум своих эксквизиторов, если бы его присутствие там не было обоснованным. Жизнь сильно упрощается, когда веришь в Великого Бога Ома. И иногда, правда, очень укорачивается. Но всегда находятся такие, промотавшиеся, глупые, или те, кто из-за каких-то недостатков или оплошностей в этой или прошлой жизни не могут позволить себе даже щепотку ладана. И Великий Бог Ом, по своей мудрости и милосердию, как просочилось через Его священников, предусмотрел кое-что и для них. В Месте Плача возносились молитвы и мольбы. Разумеемся, все они выслушивались. Некоторые из них даже исполнялись. За Местом, представлявшем собой площадь длинной в двести метров, возвышалось собственно Центральное святилище. Оттуда, без тени сомнения, Бог и слушает. Или немного ближе... Тысячи пилигримов каждый день приходили на Место. Чья-то пятка стукнула Ома по панцирю, заставив отлететь от стены. Во время рикошета край щитка задел костыль, и, закрутив, как копейку, швырнул в толпу. Его отбросило на спальный мешок какой-то пожилой женщины, считавшей, подобно многим другим, что молитва тем действеннее, чем больше времени проведено на площади. Бог одурело заморгал. Это почти ничем не уступало орлам. Это было не лучше подвала... нет, все что угодно лучше подвала... Ему удалось уловить несколько слов прежде чем его отшвырнула следующая нога. - Уже три года в нашей деревне стоит засуха...хоть маленький дождик, а, Господи?
      Крутясь на перевернутом панцире, осененный проблеском надежды, вдруг да верной ответ спасет его от пинков, Великий Бог пробормотал: "Без проблем". Еще одна нога поддела его, неприметного никому из верующих среди леса ног. Мир слился в пятно. Он уловил исполненный безнадежности старческий голос, произносивший: "Боже, Боже, почему моего сынка забирают в твой Божественный Легион? Кто теперь будет тянуть хозяйство? Не можешь ли ты взять какого-нибудь другого мальчика?"