Терри ПРЭТЧЕТТ
      ПЛОСКИЙ МИР III
      МАЛЕНЬКИЕ БОГИ
      А теперь - о черепахах и орлах. . Черепаха существо земное. Невозможно быть ближе к земле не зарываясь в нее. Горизонт черепахи очерчен на расстоянии в несколько дюймов. Ее скрости более или менее хватает, чтобы добыть несколько салатных стеблей. Она выжила, обтекаемая течением эволюции, ибо, в общем-то, не представляла ни для кого никакой угрозы, а с тем, чтобы ее съесть, было слишком много возни. И напротив - орел. Живущее на высокогорьях дитя воздуха; его горизонт простирается до самого края мира. Зрение, позволяет уловить шебуршение какого-нибудь крохотного писклявого зверька на расстоянии в полмили. Весь - мощь, весь - власть. Молниеносная крылатая смерть. Когти, способные превратить в еду всех, кто мельче, или, по меньшей мере, перехватить закуску у того, кто больше. Итак, восседает орел на скале и хранит покой королевств мира, пока замечает в отдалении легкое шевеление и начинает всматриваться, всматриваться, всматриваться в маленький панцирь, подрагивающий среди кустов внизу, в пустыне. Потом следует прыжок... А минутой позже черепаха замечает, что мир стремительно падает куда-то вниз. И она видит мир, впервые за свою жизнь, не с расстояния в один дюйм, а с пяти сот футов сверху, и она думает: "Какого замечательного друга я приобрела". А потом орел переходит к делу. И почти всегда черепаха бросается навстречу собственной гибели. Все знают, почему так поступают черепахи: гравитация - привычка, с которой трудно расстаться. Никто не знает, почему так поступают орлы. Конечно, черепашина - прекрасное блюдо, но, если учесть затраченные усилия, практически все, что угодно, может считаться не хуже. Одного не понимают орлы - того, что они участвуют в жестоком процессе естественного отбора. Однажды какая-нибудь черепаха научится летать.
      ***
      Действие данной истории происходит в пустынных краях, в оттенках темно-коричневого и оранжевого. Сложнее сказать, когда оно начинается и заканчивается, но по меньшей мере одно из начал расположено над границей вечных снегов, в тысячах миль от пустыни, в горах вокруг Пупа. (Если вы являетесь приверженцем Омнианизма, то Столпа). Один из популярных философских вопросов звучит так: "Производит ли звук падающее в лесу дерево, если вокруг нет никого, кто может это услышать?"
      Это кое-что говорит о натуре философов, потому что в лесу всегда есть кто-нибудь. Это может быть всего-навсего ласка, заинтересовавшаяся, что там за треск, или белка, слегка озадаченная пейзажем, становящимся вверх тормашками, но хотя бы кто-нибудь. На худой конец, если это достаточно глубоко в лесу, миллионы маленьких богов услышат это. События происходят, одно за другим. Им не важно, кто об этом знает. Но история... История - это совсем другое дело. За ходом истории кто-то должен следить. Иначе, какая же это история? Это так, события, происходящие одно за другим. И, конечно, она должна находиться под контролем. Иначе она может зайти бог весть куда. Потому что история, вопреки досужему мнению, это именно короли и даты, и битвы. И все это должно случиться вовремя. Что сложно. В хаотичном мироздании слишком многое может пойти наперекосяк. Генеральская лошадь запросто может потерять подкову, кто-то может неверно расслышать приказ, а гонец, несущий жизненно важное донесение вполне может быть остановлен группой лиц с дубинками и проблемами с пополнением бюджета. Имеется множество диких историй, паразитической поросли на древе Истории, пытающихся повернуть ее на свой лад. Так что у истории есть свои хранители. Они живут... конечно, в принципе они живут там, куда их послали, но их духовная родина расположена в тайной долине среди покрытых снегом Козьих Высоток Дискворлда. Там, где хранятся книги Истории. Нет, не книги, напичканные событиями прошлого, как пробковая коробка пришпиленными бабочками. А те книги, по которым история составляется. Их более 20 тысяч. Каждая из них высотой в 10 футов, в свинцовом переплете, а буквы так малы, что их надо читать через лупу. Когда люди говорят: "это записано", то это записано здесь. Вокруг куда меньше метафор, чем принято считать. Каждый месяц Настоятель и двое старших монахов идут в пещеру где хранятся книги. Настоятель должен бы заниматься этим в одиночестве, но, после казуса, происшедшего с 59-ым Настоятелем, сделавшим миллион долларов на мелких пари прежде, чем его засекли коллеги, были добавлены еще двое доверенных монахов. Кроме того, ходить туда в одиночку опасно. Поток чистой, концентрированной истории, беззвучно истекающий во внешний мир, может смыть с ума. Время - это наркотик. Слишком большая его доза смертельна. 493-ий Настоятель скрестил на груди свои морщинистые руки и обратился к Лу-Тзе, одному из своих самых старших монахов. Благодаря чистому воздуху и спокойной жизни тайной долины все тамошние монахи были старшими. Кроме того, Время действует как наждак, когда работаешь с ним каждый день. Место - Омния, на Клатчанском берегу. - сказал Настоятель. - Да, помню. отозвался Лу-Тзе. - Юноша, по имени Оссори, не там ли это было?
      - Все должно находиться под тщательнейшим наблюдением. - продолжил Настоятель. - Существуют методы давления. Свободная воля, предопределение, сила символов, поворотные моменты... Ну, да ты все это знаешь. - Я не был в Омнии лет семьсот. - вздохнул Лу-Тзе. Сухое место. Не думаю, что там наберется тонна плодородной земли на всю страну. - Так что давай, пошел. - произнес Настоятель. - Я возьму мои горки. Климат будет хорош для них. Еще он взял свою метлу и свой спальный коврик. Исторические монахи идут не для того, чтобы владычествовать. Большинство таких вещей теряет ореол привлекательности уже через пару столетий. На то, чтобы достичь Омнии, ушло четыре года. По ходу дела он должен был пронаблюдать за парой битв и одним покушением, иначе они так и остались бы случайными событиями.
      ***
      Этот год был годом Воображаемой Змеи, двухсотым, со времени Декларации Пророка Аввея. Это означало, что приближается время прихода 8-го Пророка. Совершенно достоверно, что пророки церкви Великого Бога Ома очень пунктуальны. По ним можно было бы сверять календарь, если бы он у вас был достаточно большим. И, как обычно, по случаю того, что вскорости ожидается пророк, Церковь удвоила усилия по достижению святости. Это напоминало переполох в любой крупной компании в ожидании ревизии, только выражалось в том, что люди брались под подозрение в недостаточной святости и отправлялись на смерть сотней самых фантастических способов. Это считается верным показателем собственной святости в большинстве популярных религий. Существует тенденция провозглашать в таких случаях, что вокруг существует куда большее расползание, чем во время национальных саночных гонок, что у ереси должны быть вырваны и корни, и ветви, а также, и руки, и ноги, и глаза, и язык, и что сейчас самое время отмыть избу от накопившегося сора. Кровь считается для этого самым эффективным средством.
      ***
      И было так, что в это время Великий Бог Ом воззвал к Бруте, Избранному Своему:
      - Псст!
      Брута оторвался от рыхления грядки и оглядел огород Святилища. - Извините? Это был прекрасный день ранней меньшей осени. Ветер с гор весело крутил молельные мельницы. Пчелы без дела вились над цветами бобов, пытаясь громким жужжанием симулировать видимость напряженной работы. Высоко вверху кружил одинокий орел. Брута пожал плечами и вернулся к своим дыням. И снова Великий Бог Ом воззвал к Бруте, Избранному Своему:
      - Псст!
      Брутой овладели сомнения. Было очевидно, что кто-то обращается к нему из воздуха. Возможно, это демон. Демоны были коньком его наставника, Брата Намрода. Нечистые помыслы и демоны. Одно порождает другое. Бруте было немного не по себе от чувства, что он, кажется, допустил демона. В таких случаях следовало быть непоколебимым и повторять 9 фундаментальных афоризмов. Еще раз Великий Бог Ом воззвал к Бруте, Избранному Своему:
      - Ты что, оглох, парень?
      Мотыга загремела по спекшейся на солнце земле. Брута обернулся кругом. Вокруг были пчелы, орел и, в дальнем конце сада, над навозной кучей сонно помахивал вилами Брат Лу-Тзе. Молельные мельницы мерно крутились вдоль стен. Он сделал знак, которым пророк Ишкибл изгонял духов. - Предстань передо мной, демон! - пробормотал он. - Я и так перед тобой!
      Брута медленно повернулся обратно. Сад был по-прежнему пуст. Он бросился бежать.
      ***
      Многие истории начинаются задолго до того момента, с которого их обычно начинают рассказывать. Так и история о Бруте началась за много тысяч лет до его рождения. В мире существуют биллионы богов. Они напичканы так же плотно, как селедочная икра. Большинство из них слишком малы, чтобы их увидеть и никогда небыли никем почитаемы, по крайней мере никем, крупнее бактерий, которые никогда не молятся вслух и которым не нужны никакие чудеса. Это маленькие боги: духи перекрестков муравьиных тропок, покровители микроклимата между корнями травы. Большинство из них такими и остается. Ибо им не хватает веры. Малая ее толика способна совершить чудо. А начаться все может с какой-нибудь мелочи. Пастух, ищущий заблудшую овечку, найдя ее среди кустов шиповника, потратит пару минут на то, чтобы сложить маленькую каменную пирамидку в благодарность всем духам, какие только могут быть в этом месте. Или дерево странной формы станет ассоциироваться с избавлением от эпидемии. Или кто-нибудь закрутит спираль на одиноком камне. Ибо все, чего хотят боги, это вера, а чего хотят люди, это боги. Обычно тем все и кончается. Но иногда дело идет дальше. Растут пирамидки, покрываются новыми барельефами камни, на том месте, где некогда стояло дерево, вырастает святилище. Растет сила бога. Вера почитателей возносит его как тысячи тонн ракетного топлива. Очень, очень мало кто из богов достигает неба. Но иногда и оно не становится пределом.
      ***
      Брат Намрод в одиночку боролся с нечистыми помыслами в своей суровой келье, когда до него донесся страстный голос из послушнической спальной. Парень по имени Брута лежал лицом вниз перед статуей Ома в обличьи молнии, потрясающей трепещущие фрагменты молящегося. Что-то в этом парне внушало Намроду ужас. Когда ему что-то говоришь, он смотрит так, словно бы он слушал. Намрод вышел и ткнул распростершегося юнца концом трости. - Вставай, парень. Чем это ты занимаешься в спальной в середине дня, а?
      Брута ухитрился, все еще лежа на полу, извернувшись, обхватить щиколотки священника. - Голос! Голос! Он говорит со мной! прорыдал он. Намрод вздохнул. О! Это была знакомая почва. За время затворничества голоса для Намрода стали привычной нормой. Он слышал их все время. - Вставай, парень. - произнес он чуть мягче. Брута встал. Намрод давно жаловался, что Брута уже вышел из возраста хорошего послушника. Лет десять тому назад. "Вот дайте мне мальчишку лет семи..." - говаривал Намрод. Но Брута, кажется, собирался так и скончаться послушником. Когда писались правила, никто не рассчитывал на что-либо подобное Бруте. Сейчас на его большом круглом лице было написано глубокое внимание. Сядь на свою кровать, Брута. Брута немедленно повиновался. Он не знал значения слова "неповиновение". Это было всего лишь одно из того множества слов, значения которых он не знал. Намрод сел напротив. - Итак, Брута, ты знаешь, что случается с теми, кто лжет, не так ли?
      Брута кивнул, краснея. - Отлично. А теперь расскажи мне об этих голосах. Брута мял в руках край рубашки. - Это был скорее один голос, наставник. - один голос. - повторил Брат Намрод. - И что этот голос сказал, а?
      Брута колебался. По некотором раздумье он понял, что голос собственно ничего не сказал. Он просто говорил. В любом случае, об этом было бы сложно рассказать Брату Намроду, имевшему привычку все время нервно коситься на губы собеседника и повторять последние несколько слов с теми интонациями, как они были произнесены. Кроме того, он постоянно ощупывал пальцами окружающие предметы: стены, мебель, людей, словно бы опасаясь, что вселенная может рассыпаться, если он не будет ее удерживать. У него было такое множество нервических подергиваний, что они составляли как бы одну непрерывную линию. Что ж, Брат Намрод был совершенно нормален для любого, прожившего в Цитадели целых 50 лет. - Ну...-начал Брута. Брат Намрод поднял высохшую руку. Брута мог разглядеть на ней нити серо-голубых вен. - И, я уверен, ты знаешь, есть два рода голосов, которые слышатся вдохновленным. - произнес наставник. Одна из его бровей начала подергиваться. - Да, наставник. Брат Мардук говорил нам это. - говорил нам это. Так. Иногда, когда Он в своей бесконечной мудрости считает нужным, Бог говорит с избранным и тот становится великим пророком. Я уверен, ты не осмелишься считать себя одним из таких, а?
      - Нет, наставник. - наставник. Но есть другие голоса. - произнес Брат Намрод, и в его голосе послышались легкие вибрации. -Голоса льстивые, обманывающие и убеждающие, да? Голоса, которые только и ждут момента, чтобы похитить нас у нашего хранителя?
      Брута расслабился. Это было знакомо. Все послушники знают об этом типе голосов. Только обычно они говорят о куда более понятных вещах, таких как прелесть ночных манипуляций и острая потребность в девочках. Из этого видно, что в то время, когда дело дошло до голосов, из послушнического возраста они еще не вышли. По сравнению с этим, в голове Брата Намрода голоса исполняли целые оратории. Те из послушников, кто посмелее, любили разговорить Брата Намрода на тему голосов. Они говорили, что он становился воплощением просвещением. Особенно когда в уголках его рта появляются сгустки белой пены. Брута слушал.
      ***
      Брат Намрод был наставником, но не был Наставником. Он был всего-навсего наставником той группы, в которую входил Брута. Были и другие. Возможно, кто-нибудь в Цитадели знал, сколько. Всегда есть кто-нибудь где-нибудь, чьей обязанностью является знать все. Цитадель занимала всю центральную часть города Кома, расположенного на землях между пустынями Клатча и равнинами и джунглями Ховондаланда. Она, со своими святилищами и церквями, школами и спальнями, с садами и башнями, врастающими друг в друга изнутри и опоясывающими снаружи, простиралась на многие мили, наводя на мысль о миллионах термитов пытающихся одновременно выстроить себе надгробия. Врата центрального Cвятилища горели в лучах восходящего солнца. Их створки были бронзовые, в сотню футов высотой. На них, золотом по свинцу, были запечатлены Заповеди. Их было уже пятьсот двенадцать, и, без сомнения, следующий пророк еще внесет свою лепту. Отраженные лучи солнца били вниз на десятки тысяч правоверных, трудившихся во славу Великого Бога Ома. Вряд ли кто-нибудь действительно знал, сколько их тут. Некоторые вещи склонны стремиться к критическому уровню. Несомненно, здесь был только один Ценобиарх, титулуемый Старшим Ясмем. Это было вне сомнения. И шесть Архисвященников. И тридцать Младших Ясмей. И еще сотни епископов, дьяконов, субдьяконов и священников. И послушников, как крыс в амбаре. И ремесленников, и пастухов, и пыточных дел мастеров, и весталок... Не важно, что вы умеете, для вас найдется место в Цитадели. А если вы только и умеете, что задавать не те вопросы, или проигрывать явно выигрышные сражения, то этим местом могут быть печи очищения или подземелья правосудия Квизиции. Место для каждого. И каждый на своем месте.
      ***
      Солнечные лучи впивались в землю огорода святилища.
      ***
      Великий Бог Ом старался оставаться в тени длинных плетей. Пожалуй, тут Он был в безопасности, в кольце этих стен с молельными башенками на каждом углу. Но тут уж трудно перестраховаться. Ему уже повезло однажды, но было бы верхом наглости ожидать, что повезет еще раз. У богов тоже есть свои трудности. Например, им некому молиться. Он медленно и целенаправленно полз вперед в сторону пожилого человека, разбрасывавшего навоз, пока, после долгих усилий не решил, что находится на расстоянии слышимости. И Он воззвал к нему сими словами: "Эй, ты!"
      Ответа не было. Не было даже малейшего признака, что что-то было услышано. Ом потерял терпение и превратил Лу-Тзе в мерзопакостнейшего червя, обитающего в глубинах помойных ям преисподни. Но что распалило его еще больше, так то, что пожилой человек и после этого продолжал мирно разбрасывать навоз. "Да наполнят дьяволы бесконечности твои еще живые кости фосфором!" - возвопил Он. Эффект остался прежним. "Старая глухая сволочь!" - пробормотал Великий Бог Ом.
      ***
      Хотя, возможно, здесь был кто-то, кто знал о Цитадели все, что стоило знать. Всегда находится кто-то, кто собирает сведения не из любви к искусству, а потому, почему сороки собирают все, что блестит, а шалашники - мелкие веточки и камешки. Всегда должен быть кто-то, кто делает все то, что должно быть сделано, но чего остальные люди предпочитают не делать, а лучше - и вообще не знать, что все это существует. Третье, что люди замечали в Ворбисе, был его рост. Он был порядком выше шести футов, но тощ как щепка, словно кусок плоти, преобразованный в тело пропорционального подростка, взяли и вытянули вверх. Второе, что люди замечали в Ворбисе, были его глаза. Его предки происходили из племен, населяющих глубокую пустыню, у которых в процессе эволюции выработалась странная особенность внешности: черные глаза. Не так просто черные, как у обычных людей, а с прочти черным глазным яблоком. Потому было сложно ответить на вопрос, куда он смотрит. Создавалось ощущение, что у него прямо под кожу надеты темные очки. Но первое, что они замечали, был его череп. Дьякон Ворбис был лыс по собственному желанию. Большинство церковников, как только их посвящали в сан, начинали культивировать свою растительность, так что в их волосах и бородах запросто могла бы заблудиться коза. Ворбис сбривал все. Он отбрасывал блики. Казалось, что недостаток волос только увеличивал его влияние. Он не угрожал. Он никогда не грозил. Он просто заставлял каждого почувствовать, что его личное пространство простирается на несколько метров вокруг, и что любой приблизившийся к нему, лезет во что-то очень серьезное. Последние пятьдесят лет его сеньор всякий раз чувствовал себя виноватым, прерывая его размышления, о чем бы они там ни были. Было почти невозможно понять, о чем он думает, и уж тем более никто об этом не спрашивал. Одна из наиболее весомых тому причин заключалась в том, что Ворбис являлся главой Квизиции, в чьи обязанности как раз и входило заниматься всем тем, чего все остальные предпочитают не делать. Вы не будете спрашивать таких людей, о чем они думают, хотя бы потому, что они могут очень медленно обернуться и сказать: "О тебе". Cамый высокий пост, какой можно было занять в Квизиции, был как раз пост дьякона. Это правило было установлено столетия назад, чтобы это отделение Церкви не выросло из своих башмаков (которые были на-все-ноги, шурупно-затягивающейся конструкции). Но с его умом, каждый сказал бы, что он давно уже мог бы быть Старшим Священником, а то и Ясмем. Ворбис не переживал из-за подобных мелочей. Ворбис знал свою судьбу. Уж не сам ли Бог сказал ему?
      ***
      - Значит - произнес Брат Намрод, похлопывая Бруту по плечуЯ уверен, что теперь ты будешь яснее видеть происходящее. Брута почувствовал, что от него ждут какой-то определенной реплики. - Да, мастер - ответил он - Я уверен, что буду - буду. Это твоя святая обязанность - сопротивляться голосам в любое время. - продолжал Намрод, все еще похлопывая. - Да, наставник. Я буду. Особенно если они будут уговаривать меня делать то, что вы тут перечислили. перечислили. Отлично. Отлично. Это я и хотел услышать. Я говорю это всем моим мальчикам. Помни, что я всегда рядом, чтобы помочь тебе с любой маленькой проблемкой. - Да, наставник. Могу ли я вернуться в огород?
      - в огород? Да, разумеется. Разумеется. И чтобы никаких больше голосов, слышишь? -Намрод погрозил пальцем своей неласковой руки. Его щеку стянуло судорогой. - Да, наставник. - Что ты делаешь в огороде?
      - Рыхлю дыни, наставник. - Дыни? А, дыни. произнес Намрод медленно. Дыни. Дыни. Да, конечно, это кое-что объясняет. Его глаз бешенно заморгал.
      ***
      Не только Великий Бог Ом говорил с Ворбисом изнутри его головы. Любой заговаривал с эксквизитором рано или поздно. Это было всего лишь вопросом выдержки. Сейчас Ворбис редко спускался понаблюдать за работой инквизиторов. Эксквизитор отнюдь не обязан этого делать. Он посылает инструкции, он получает отчеты. Но нынче особые обстоятельства удостоились его особого внимания. Надо сказать, что... в подвалах Квизиции мало смешного. Если у вас нормальное чувство юмора. Здесь нет маленьких веселеньких надписей типа: "Ты Не Обязан Быть Безжалостным Садистом Для Того, Чтобы Работать Тут, Но Это Помогает!!!"
      Зато здесь вдоволь вещей, наталкивающих любого думающего человека на мысль, что Создатель вообще обладает весьма специфическим чувством юмора, и порождающих в его сердце яростное желание взять приступом небесные врата. Например, кофейнички. Инквизиторы дважды в день делают перерыв на кофе. Их кофейнички, которые каждый приносит с собой из дому, выстраиваются на центральной печи вокруг котла, в котором, кроме всего прочего, раскаляются цепи и ножи. На многих их них есть надписи, вроде: "Подарок Святого Гротто, Полученный Им От Оссори", или "Лучшему Папочке На Свете". Большинство из них оббиты и ни один не похож на другой. Еще на стенах висят открытки. Уже стало традицией, что ушедший в отпуск инквизитор присылает зверски раскрашенный резной вид местных окрестностей с подходящим к случаю веселеньким и двусмысленным текстом на обратной стороне. Здесь же висят: слезливое послание Инквизитора Первого Класса Ишмаля Бича Квума, в котором выражается благодарность местной молодежи за то, что каждый из них собрал по меньшей мере по семьдесят восемь оболов на подарок по случаю его ухода на пенсию, и очаровательный букетик цветов от Миссис Квум, отмечающий, что она никогда не забудет дней, проведенных в подвале номер 3 и всегда готова придти и помочь, если тут не будет хватать рабочих рук. Все это означает только одно. Что едва ли найдется такое измышление наисумасшедшего психопата, которое не смог бы с легкостью воспроизвести обычный добропорядочный семьянин, просто-напросто приходящий на работу и занимающийся своим делом. Ворбису эта мысль доставляла удовольствие. Тот, кто знает это, знает все, что нужно знать о человеческой психологии. В данный момент он сидел возле скамьи, на которой лежало то, что, выражаясь технически, все еще было трепещущим телом Брата Сашо, в прошлом его секретаря. Он взглянул на дежурного инквизитора. Тот кивнул. Ворбис склонился над скованным секретарем. - Каковы их имена? - повторил он. -...не знаю... - Я знаю, что ты доставлял им копии моей переписки, Сашо. Они изменники и еретики, которым предуготована вечность в преисподнях. Ты хочешь присоединиться к ним?
      - ...не знаю имен... - Я доверял тебе, Сашо. А ты шпионил за мной. Ты предал Церковь. -...не знаю... - Правда прекратит боль, Сашо. Скажи мне. -...правда... Ворбис дал знак. Вслед за тем он увидел палец Сашо, выкручиваемый и вкручиваемый под цепями. Щелкание. - Да?
      Он наклонился ниже. Сашо открыл единственный оставшийся глаз. -...правда... - Да?
      - ...Черепаха Движется... Ворбис снова уселся. Выражение его лица не изменилось. Оно редко менялось, разве что он сам того хотел. Инквизитор в ужасе смотрел на него. - Ясно. - произнес Ворбис. Он встал и кивнул инквизитору. - Как долго он пробыл у вас?
      - Два дня, лорд. - И вы могли бы продержать его живым еще - ?
      - Пожалуй, еще дня два, лорд. - Так и сделайте. В конце концов, это наша обязанность, сохранять жизнь так долго, как только возможно. Не так ли? Инквизитор нервно улыбнулся, как улыбаются в присутствии начальства, чье одно слово может положить его закованным на скамью. - Д-д-да, лорд. - Ересь и ложь повсюду. - вздохнул Ворбис. - Теперь мне придется искать себе нового секретаря. Пренеприятно.
      ***
      Минут через двадцать Брута расслабился. Сиреньи голоса чувственного зла, казалось, пропали. Он занимался дынями. Он чувствовал, что способен понять, что им нужно. Дыни вообще были куда более понятны, чем большинство вещей. Эй, ты !
      Брута резко выпрямился. - Я не слышу тебя, вонючий суккуб. - сказал он. Разумеется, слышишь, парень. А теперь я хочу, чтобы ты... - Я заткнул уши. Что ж, тебе идет. Ты становишься похожим на вазу. А теперь... - Я собью тон! Я собью тон!
      Брат Прептил, наставник по музыке, описывал голос Бруты как наводящий на мысль о разочарованном стервятнике, опоздавшему к останкам пони. Посещение послушниками хорового пения шло в принудительном порядке, однако после лавины петиций Брата Препитла особой милостью для Бруты было сделано исключение. Смотреть на его большое круглое лицо, перекошенное от усилий угодить, уже было достаточно неприятно, но куда хуже было слушать его голос, мощный и исполненный дерзкой решимости, скользивший то вверх, то вниз вокруг тона, но никогда даже на мгновение не останавливавшийся на нем. За это он получил Дополнительные Дыни. Вверху, с молельной башенки, поспешно снялась стайка ворон. После исполнения полной хоровой партии из "Он топчет нечестивцев копытами раскаленного железа ", Брута ототкнул уши и рискнул чуть-чуть послушать. Стояла тишина, нарушаемая лишь далекими протестами ворон. Это сработало. Сказано: "Положись на Бога". И он всегда так и поступал с тех самых пор, какие только мог вспомнить. Он поднял свою мотыгу и с облегчением вернулся к плетям. Острие мотыги почти коснулось земли, когда он заметил черепашку. Она была маленькая, некогда желтая и вся покрыта пылью. Ее панцирь глубоко треснул. У нее был один похожий на бусину глаз; второй был утерян в одном из множества несчастий, подстерегающих любое медлительное создание, живущее в дюйме от земли. Брута огляделся вокруг. Огород находился внутри святилищного комплекса и был обнесен высокой стеной. - Как ты попала сюда, малышка ? Ты что, прилетела?
      Черепашка одноглазо смотрела на него. Брута почувствовал легкую тоску по дому. Там, в песчаных холмах, черепахи водились во множестве. - Я могу дать тебе немного салата. Хотя я не уверен, что черепах можно держать в огороде. А ты не клещ?
      Брута чувствовал, что должен что-то сделать. - Здесь есть виноград. сказал он. - Наверное, не будет грехом дать тебе одну виноградину. Тебя устроит виноград, черепашка?
      - Тебя устроит превратиться в самую отвратительную гадость в самой дальней дыре хаоса? спросила черепаха. Вороны, перелетевшие на внешнюю стену святилища снова поднялись в воздух при исполнении "Путь неверных идет сквозь тернии"
      Брута открыл глаза и вынул пальцы из ушей. - Я все еще здесь, - сказала черепаха. Брута колебался. Его начало понемногу осенять, что демоны и суккубы не появляются в образе маленьких старых черепах. Это ничего не дает. Даже Брат Намрод был бы вынужден согласиться, что когда дело доходит до безудержного эротицизма, вы можете куда больше, чем одноглазая черепашка. - Я не думал, что черепахи могут говорить. - сказал он. - Они не могут. - сказала черепаха. Почитай по моим губам. Брута пригляделся. - У тебя нет губ. - сказал он. - Да, как и достаточных голосовых связок. - подтвердила черепаха. Я делаю это прямо у тебя в голове, понимаешь?
      - Гошш... - Понял, да?
      - Нет. Черепаха закатила глаз. - Я должен был предвидеть. Ладно, все равно. Я не обязан тратить время на садовников. Пойди и приведи ко мне главного, сейчас же. - Главного сказал Брута. Он приложил руку ко рту. - Ты не имеешь ввиду... Брата Намрода?
      - Кто это? сказала черепаха. - Наставник послушников!
      - О, Я! сказала черепаха. - Нет. продолжала она в монотонном подражании голосу Бруты. - Я не имею ввиду наставника послушников. Я имею ввиду Первосвященника, или как там он себя величает. Я надеюсь, здесь есть такой?
      Брута подавленно кивнул. - Первосвященник, ясно? Первый Священник. Первосвященник. Брута снова кивнул. Он знал, что здесь есть Первосвященник. Хотя он уже почти мог объять умом иерархическую структуру, связывающую его с Братом Намродом, он был просто не в состоянии воспринимать всерьез узы, существующие между ним, послушником Брутой, и Ценобриархом. Теоретически, он подозревал, что нечто такое есть, и этим нечто является могучая инфраструктура Церкви с Первосвященником наверху и им, Брутой, прочно внизу. Однако, он представлял себе это как, возможно, амеба представляет себе цепь эволюции от себя вплоть до, к примеру, главбуха. В течение всего пути наверх происходит потеря связей. - Я не могу пойти позвать...-Брута заколебался. Сама мысль о разговоре с Ценобриархом пугала его до онемения. - Я не могу попросить кого-нибудь попросить Первосвященника придти и проговорить с черепахой. Стань болотной пиявкой и сгинь в огне воздаяния! - воскликнула черепаха. - Не надо проклятий. - сказал Брута. Черепаха в гневе подскочила. - Это не проклятие! Это приказ! Я - Великий Бог Ом!
      Брута сморгнул. Потом он произнес: "Нет. Я видел Великого Бога Ома", он взмахнул рукой, добросовестно сотворяя знамение святых рогов, - "он не черепахообразный. Он появляется как орел, или лев, или могучий бык. В главном святилище есть статуя. Она семи локтей в вышину. На ней бронза и все такое прочее. Она топчет неверных. Невозможно топтать неверных будучи черепахой. Я имею ввиду, все, что ты можешь сделать это многозначительно на них посмотреть. У него рога из настоящего золота. Там, где я жил, в соседней деревне была статуя в локоть высотой, и это тоже был бык. Потому я знаю, что ты - не Великий Бог", святые рога, - "Ом". Черепаха осела. - Ну и сколько же говорящих черепах ты встречал? - саркастически спросила она. - Не знаю. - сказал Брута. - Что значит - не знаю?
      - Ну, они все могли разговаривать. - искренне ответил Брута, демонстрируя глубоко специфический тип логики, приобретенный им на Дополнительных Дынях. Они просто могли ничего не говорить, когда рядом был я. - Я - Великий Бог Ом. - произнесла черепаха угрожающим и неотвратимым низким голосом. - И скоро ты станешь очень несчастным священником. Пойди и найди его. - Послушником. сказал Брута. - Что?
      - Послушником, а не священником. Они не позволят мне... - Найди его!
      - Но я не думаю, что Ценобриарх вообще приходит в наш огород. - произнес Брута. - Я не уверен, что он вообще знает, что такое дыня. - Меня это не волнует. Приведи его немедленно, - сказала черепаха, - или здесь будет землетрясение, луна станет, как кровь, лихорадка и фурункулы снизойдут на человечество и произойдут всевозможные другие болезни. Я серьезно. - добавила она.