Дуглас Престон посвящает эту книгу Даве и дедушке
      Линкольн Чайлд посвящает эту книгу дочери Веронике

      Подъехав к поместью Гроува на белом «форд-эскорте», Агнес Торрес выбралась из машины в прохладу утра и услышала, как из-за высокой живой изгороди долетают шум океана и соленое дыхание волн.
      Заперев машину и проверив замок – ибо пренебрегать осторожностью не стоило даже здесь, – Агнес подошла к массивным воротам. Выбрав из увесистой связки нужный ключ, она вставила его в замочную скважину, и створки из листового железа плавно открылись. За ними до самых дюн песчаного пляжа зеленело триста ярдов лужайки.
      На панели с внутренней стороны замигал красный светодиод: система давала всего тридцать секунд, и Агнес поторопилась войти. Как-то раз, переволновавшись и промешкав, она не успела ввести код, и тогда рев сигнализации перебудил полгородка. Примчались аж три патрульные машины и злой как черт мистер Джереми.
      Агнес нажала последнюю кнопку, лампочка на панели загорелась зеленым, и домработница облегченно вздохнула. Закрыв ворота и быстро перекрестившись, она ступила на выложенную плитами извилистую тропинку, ведущую к дому. Пухлая, с короткими ногами Агнес, вооружившись четками, очень медленно пошла по дорожке, бормоча «Отче наш», «Аве Мария» и «Славься». Прочитав молитвы по десять раз, она снова перекрестилась. Еще бы, ведь это жилище Гроува.
      А дом-то – не дом, а великанище! Щурит желтый глаз-окошко, почитай, что облизывается. В сером небе над ним кружат чайки, неймется крикуньям.
      Агнес остановилась. Странно, раньше на чердаке свет не включали. И что бы мистеру Джереми делать там в семь часов? Спал бы себе до полудня, как всегда. Так и Агнес сподручнее. Бывает, хозяин, ходит за ней и бросает окурки – будто нарочно в местах, где она только-только прошлась шваброй. Стоит ей прибраться на кухне, в раковине сразу же вырастают горы немытой посуды. К тому же Гроув постоянно ругается, даже оставаясь наедине с собой. Облив кого-нибудь грязью, ему обязательно надо рассмеяться, и его хохот режет слух, как тупой ржавый нож. Иногда этот человек, пропахший сигаретами и бренди, принимает у себя содомитов. Однажды владельцу поместья вздумалось заговорить с Агнес по-испански, но та быстро поставила его на место. Вот еще, ее английский и без того хорош, а по-испански с ней говорят только в семье.
      Впрочем, за десять лет Агнес успела поработать во многих домах, и мистер Джереми обращался с ней нисколько не хуже прежних хозяев: платил достойно и вовремя, сверхурочно задерживаться не просил, графика не менял и ни разу не обвинил в воровстве. Случилось как-то Гроуву богохульствовать, но Агнес отчитала его, и владелец дома вполне даже вежливо извинился.
      Агнес вторым ключом открыла заднюю дверь и вступила в противоборство с панелью внутренней сигнализации.
      В окно было видно, как бушующие волны устилают берег ковром из водорослей. В угрюмой серости дома ощущался подозрительный жар. И еще запах – словно кто-то забыл в духовке подгоревшее мясо. Проковыляв на кухню, Агнес застала там обычный бардак: немытая посуда с остатками жареной рыбы, батарея пустых винных бутылок и размазанный по ковру сыр. Последний праздник – День труда – прошел месяц назад, но в этом доме гулянка продлится как минимум до ноября.
      Агнес прошла в зал. Да, пахло горелым мясом, однако поверх этого душка накладывался еще один – запах горелых спичек, который шел сверху.
      Ощущая смутную тревогу, домработница поднялась на второй этаж. Прокравшись мимо кабинета и спальни Гроува, она заковыляла дальше. Следующий пролет вывел ее к двери на третий этаж. Вонь усилилась, да и сгустившийся воздух как будто стал горячее.
      Подобрав ключ, Агнес открыла дверь.
      «Матерь Божья!» Дышать здесь было почти нечем. Щадя артритные ноги, Агнес по одной преодолела крутые недоделанные ступеньки и задержалась на самом верху – перевести дух.
      На пыльном чердаке обрастали паутиной забытые игровая и с полдесятка детских комнат. Здесь хозяин складывал мебель и коробки с кошмарной современной живописью.
      В конце невообразимо длинного коридора, под дверью, Агнес увидела полоску желтого света. Сжимая в руках четки и стараясь унять бешено стучащее сердце, домработница подошла к той самой комнате, из которой исходил смрад.
      Дотронувшись до круглой дверной ручки, Агнес обожглась. Не дай Бог, кто-то из пьяных гостей уснул в комнате с сигаретой! Из-под двери тянуло дымом. Необычно едкий, дым нес в себе что-то злое.
      А если кому-то нужна помощь? Ведь было однажды: в монастырской школе, где училась Агнес, ночью умерла старая сумасшедшая монахиня, и утром, чтобы войти к ней, пришлось ломать дверь.
      С десятой попытки Агнес подобрала ключ, но дверь поддалась только на несколько дюймов. Толкнув сильнее, домработница услышала грохот.
      Святая Мария, вот теперь мистер Джереми точно проснется! А если не спал, то сейчас как выскочит из ванной или из кабинета! А хуже будет, если выяснится, что Агнес отвлекла хозяина от важного дела в уборной.
      Однако ни раздраженных шагов, ни хлопка дверью она так и не дождалась.
      Задержав дыхание, домработница просунула голову внутрь. В удушливой сизой дымке с фанерных стен грязными хлопьями свисала паутина.
      Взглянув на пол, Агнес поняла, что гремело – шкаф. Мистер Джереми подпер им дверь. Впрочем, и остальная мебель в комнате, казалось, готова была обрушиться на голову любого вошедшего.
      Гроув в верхней одежде лежал на кровати у дальней стены.
      – Мистер Джереми! – позвала Агнес, хоть и было ясно, что Гроув не ответит.
      Хозяин не спал. Спящие не смотрят в потолок выжженными глазами, изо рта у них не торчит распухший черный язык, ногти не впиваются до крови в ладони, а тела не выгибаются обугленной головней. На мертвецов Агнес Торрес насмотрелась еще в детстве, пока жила в Колумбии, а мистер Джереми выглядел мертвее мертвого.
      – Во имя Отца и Сына и Святого Духа... – забормотал кто-то, и Агнес вдруг осознала, что слышит собственный голос.
      На полу у самой кровати чернели следы раздвоенных копыт.
      Из горла вырвался сдавленный крик, ноги сами вынесли Агнес в коридор. Ключ никак не желал попадать в скважину, но вот, справившись с дверью, домработница шаг за шагом попятилась к выходу, бормоча «Символ веры». Она снова и снова осеняла себя крестным знамением, и постепенно за всхлипами стало не различить слов молитвы.
      Агнес Торрес все поняла: за мистером Джереми наконец пришел дьявол.

      Сжимая в руках моток желтой ленты, сержант критически оглядывал творящееся безобразие. Надо же было так лопухнуться! Не установили вовремя ограждения, и теперь на пляже топчется толпа зевак. А если там были следы?! Потом – да, поставили ограду, но оказалось, что заперли на стоянке два джипа. Прибежали хозяева, такие крутые мужик с бабой, и как заорут, потрясая мобильниками: мол, они сейчас вызовут адвокатов, потому как опаздывают на жизненно важные встречи (конечно, без новой прически и партии в теннис богачи умирают).
      Дерьмо уже чавкало под ногами, и сержант понимал: огласка пойдет такая, что чистыми останутся очень немногие. Убиенный, видите ли, еще при жизни успел прославиться на весь Саутгемптон – и далеко не с лучшей стороны.
      – Сержант! – окликнул его лейтенант Браски. – Разве я не вам поручил закрыть место преступления полностью?! Шевелитесь уже, ну!
      Ответом сержант утруждаться не стал, только принялся растягивать ленту вдоль живой изгороди. Как будто высоченных кустов и колючей проволоки не хватит, чтобы сдержать журналистов! Или они звери какие и от желтой ленты побегут, будто черти от ладана?
      К поместью Гроува съезжались фургоны со спутниковыми тарелками. Где-то неподалеку занудно гудел вертолет. У ограждения на Дюн-роуд как снежный ком росла толпа орущих газетчиков. Не успели со стороны Сэг-Харбора и Ист-Гемптона подтянуться вспомогательный отряд и ребята из убойного отдела, как лейтенант в отчаянии бросил их сдерживать наплыв зевак, а особняк отдали в распоряжение экспертам-криминалистам. Да, не упусти он время, подумал сержант, работал бы сейчас с ними и, может быть, даже командовал.
      Обклеивая изгородь, сержант дошел до пляжа, где любопытных сдерживало несколько полицейских. Публика, слава Богу, попалась вменяемая: люди тупо глазели на дом с вычурными окнами и покрытыми черепицей башенками. Бабье лето затянулось, и атлетического вида парни в передних рядах были одеты кто в шорты, а кто в плавки, словно вот так старались задержать приход настоящей осени. Эти раздолбаи притащили с собой ящик пива и «бум-бокс» и теперь попивали себе под музычку. Будто на тусовку явились. Глядя на плоские животы парней, сержант подумал: «Ну-ну, посмотрим, что пиво и чипсы сделают с вами годиков через двадцать». Наглядный пример он каждый день видел в зеркале.
      Лейтенант цаплей расхаживал в стороне от экспертов, ползавших по лужайке и таскавших за собой металлические чемоданчики. Улик не предвиделось. «И на что я трачу таланты и опыт?! – сокрушался сержант. – Настоящая работа вот она, проходит мимо. Ладно, проехали».
      Репортеры уже наводили прицелы камер, красавчики корреспонденты без умолку трещали в микрофоны, а лейтенант – вы не поверите! – бросив экспертов, устремился в их сторону, будто муха на свежую кучку.
      Сержант покачал головой.
      Завидев, как в сторону дома короткими перебежками между дюн движется человек, он сорвался с места и подрезал бегуна у края лужайки. Нарушитель оказался фотографом: наметив жертву – «убойщика» и домработницу на веранде – и припав на колено, репортер уже наводил резкость. Глядя, как удлиняется серо-стальной объектив, сержант невольно подумал: «Таким только слоних иметь».
      Он накрыл камеру ладонью и мирно произнес:
      – Давайте отсюда.
      – Ладно вам, офицер. Ну пожалуйста...
      С людьми, которые просто делали свою работу – будь они хоть трижды из прессы, – сержант всегда обходился вежливо, а потому просто сказал:
      – Не хотелось бы конфисковывать у вас пленку.
      Отойдя на несколько шагов, фотограф воровато щелкнул фотоаппаратом и бросился наутек.
      Возвращаясь к дому, сержант почувствовал, как ветер разносит странный запах отработанных хлопушек и фейерверков.
      Лейтенант в окружении репортеров наслаждался звездным часом. Такая возможность – выборы не за горами и шеф в отпуске, – грех не воспользоваться. Лучшего шанса высунуться и придумать нельзя, разве только убить кого-то самому.
      Чтобы не мешать экспертам, сержант пошел в обход.
      У пруда с утками, где он собирался срезать дорогу, одинокий турист в «гавайке», гигантских мешковатых шортах и солнцезащитных очках крошил в воду хлеб. Чудо в перьях. Октябрь месяц, а он вырядился так, будто навсегда застрял в первом дне лета, пережив прежде лет десять сплошных снегопадов и бурь.
      Если к репортерам сержант относился терпимо, то заезжие искатели приключений вызывали у него исключительно ненависть и отвращение.
      – Эй, вы!
      Турист обернулся.
      – Вы что себе думаете? Это место преступления, разве не знаете?
      – Знаю, офицер, и мне ужасно жаль, правда. Но ведь...
      – Ну и катитесь к чертям!
      – ...Но ведь нельзя оставить уток голодными. Обычно их кормят, а сегодня...
      Нет, ну точно идиот! Тут человека убили, а он – утки голодные.
      – Документики предъявим.
      – Да-да, конечно. – Мужчина принялся шарить по карманам. – Мне, право, неловко, офицер... – затравленно произнес он. – Как только я услышал о преступлении, сразу примчался сюда. Накинул первое, что попалось под руку, а бумажник, похоже, остался в пиджаке.
      Его нью-йоркский акцент действовал сержанту на нервы. Гнать придурка в шею, подсказал рефлекс. Однако сержант не спешил. Никакой мужик не турист: во-первых, шмотки пахнут новьем, будто только-только из магазина, а во-вторых, сочетание цветов и предметов – просто страх божий. Небось нахватал только что в окрестном бутике.
      – Так я пойду?
      – Нет, не пойдете. – Сержант извлек из кармана блокнот и, открыв чистую страничку, послюнявил карандаш. – Живете поблизости?
      – В Амагансетте. Снял дом на неделю.
      – Адрес?
      – Брикмэн-Хаус, на Уиндмилл-лейн.
      Шляются тут, засранцы богатые.
      – Постоянное место жительства?
      – «Дакота», Вест-Сайд.
      Сержант даже писать перестал. В голове мелькнула мысль: «Совпадение?!»
      – Имя?
      – Офицер, не стоит, это целая история. Лучше я все же пойду...
      – Стоять. Имя? – И добавил с нажимом: – Пожалуйста.
      – Это правда необходимо? Мое имя не каждый сможет прочесть, а вслух произнести... Удивляюсь, о чем только думала мама?!
      Стоило оторваться от блокнота, и поток сарказма тут же иссяк. «Ох, докривляешься», – подумал сержант, мысленно уже надевая на остряка наручники.
      – Давайте-ка еще разок. Имя?
      – Алоизий.
      – А если по буквам?
      Человек продиктовал.
      – Фамилия?
      – Пендергаст.
      На последней закорючке карандаш замер, и сержант медленно поднял взгляд. На него смотрели серые глаза блондина с такими знакомыми благородными чертами лица; и эта мраморно-бледная, почти просвечивающая кожа...
      – Пендергаст?!
      – Собственной персоной, дорогой Винсент. – На смену нью-йоркскому акценту пришел милый сердцу протяжный южный выговор.
      – Вы что здесь делаете?
      – То же самое хотелось бы спросить и у вас.
      Винсент д'Агоста почувствовал, что краснеет. Еще бы, в последний раз, когда они виделись, он служил в полиции Нью-Йорка и страшно гордился должностью лейтенанта. А теперь... теперь он самый обыкновенный мухосранский сержант и украшает желтой лентой поместья мухосранских же богатеев.
      – Я как раз был в Амагансетте, – поведал Пендергаст, – когда узнал о безвременной кончине Джереми Гроува. Не устоял. Торопился как на пожар, так что за вид извините.
      – Вы ведете это дело?
      – Пока что я кормлю уток, дожидаясь официального подтверждения полномочий. Из горького опыта знаю: без него опасно беспокоить высшие круги. Честно говоря, Винсент, встретить здесь вас – большая удача.
      – Я тоже рад. – Д'Агоста вновь покраснел. – Вы уж извините, я сейчас не в фаворе...
      – У нас еще будет время пообщаться. – Пендергаст положил руку ему на плечо. – Вижу, к нам приближается довольно крупный представитель местной юридической фауны, явно не страдающий недостатком эмоций.
      – Мне страшно неудобно прерывать ваш разговор, – басом прогремел лейтенант, и д'Агоста обернулся. – Возможно, я что-то путаю, сержант, – Браски окинул взглядом Пендергаста, – но разве этот человек не нарушает границ вверенной вам территории?
      – Ну... э-э... мы тут... – Д'Агоста посмотрел на друга.
      – Я так понимаю, этот человек – ваш приятель.
      – На самом деле я...
      – Сержант как раз просил покинуть территорию, – мягко подсказал Пендергаст.
      – Да что вы говорите?! Ну раз так, позволю себе поинтересоваться, что вы тут делали?
      – Кормил уток.
      – Кормили уток. – Лицо Браски вспыхнуло, и д'Агоста подумал: «Самое время Пендергасту показать значок». – Какая прелесть, – продолжил тем временем лейтенант. – А не предъявите ли документы?
      «Сейчас, – думал д'Агоста, – сейчас...»
      – Понимаете ли, я объяснил сержанту, что забыл бумажник дома...
      Повернувшись к д'Агосте, Браски кивнул на блокнот:
      – Уже опросили?
      – Да. – Д'Агоста умоляюще посмотрел на друга, но лицо агента ФБР оставалось бесстрастным.
      – Как он прошел через кордон?
      – Я... я не спрашивал.
      – А вам не пришло в голову, что спросить-таки надо?
      – Через боковые ворота на Литл-Дюн-роуд, – признался Пендергаст.
      – Невозможно. Они заперты. Я лично проверял.
      – Простите, но замок сам упал мне в руки. Может, механизм бракованный?
      – Ну вот, сержант, – сказал Браски. – Используйте возможность хоть как-то доказать свою полезность. Разберитесь с прорехой и ровно в одиннадцать отчитаетесь. Лично. У меня к вам разговор. А вас, сэр, я немедленно препровожу на выход.
      – Благодарю, лейтенант.
      С тяжелым сердцем д'Агоста посмотрел в спину начальнику и вальяжно, как на прогулке, шедшему рядом Пендергасту.

      Лейтенант полиции Саутгемптона Л.П. Браски-младший стоял в тени увитой виноградной лозой беседки и наблюдал, как эксперты-криминалисты прочесывают бесконечную лужайку. Он думал о шефе Маккриди – старик улетел на отдых в Сент-Эндрюс поиграть в гольф. Оно и понятно: горы Шотландии, осень, вересковые холмы, извилистые тропки, поросшие дерном, мрачный замок над торфяниками... Надо, конечно, звякнуть и доложиться, но Браски сделает это завтра. Спешить незачем – Маккриди свое отначальствовал, полиции Саутгемптона нужна свежая кровь.
      Сам Браски был местный – шустрый парень со связями в мэрии и родней в городе. Вдобавок успел втереться в доверие к влиятельной летней публике. Услуга здесь, услуга там... Браски умел разыграть свою карту.
      Приближался ноябрь, а с ним выборы шефа полиции. О да, убийство пришлось как нельзя кстати. Неделька-другая, и преступник у него в руках, так что кресло начальника – дело решенное. Маккриди... А что Маккриди? Браски звякнет ему – ну не завтра, так послезавтра – и скажет: «Блин, шеф, понимаю, ваш отдых – святое, но тут кое-что приключилось...»
      Сейчас главное не прошляпить дело: узнать, кто владел домом раньше, опросить свидетелей, найти мотив и орудие – все это надлежит сделать в первые сутки. Тогда получится крепкая цепочка расследования. Умудренный опытом работы в убойном отделе Саутфорка, Браски лично цепей не ковал, но следил за тем, чтобы в них не вплетались слабые звенья. И вот сегодня одно такое слабое звено он нашел: сержант Винсент д'Агоста. Этот малый не подчинился приказу, и лейтенант знал, в чем причина. Когда-то д'Агоста сам дослужился до лейтенанта убойного отдела в Нью-Йорке, однако страсть к сочинительству заставила его уволиться и переехать в Канаду. Когда же мистические романы не пошли, блудный пес, поджав хвост, вернулся. Разумеется, ему указали на дверь, и вот бывший нью-йоркский «убойщик» трудится здесь, в Саутгемптоне, в чине сержанта.
      Будь Браски шефом, он бы давно уже выдавил этот чирей на заднице департамента. Нет, свое дело сержант знал, но точно так же свое дело знает атомная бомба с часовым механизмом. Он – не командный игрок.
      Помяни черта... Обернувшись, Браски увидел д'Агосту. Сержант приближался, распространяя слезоточивый «аромат» самомнения – как, впрочем, и положено всякому обросшему неудачнику с намеком на брюшко. Миссис д'Агоста поступила верно, что осталась в Канаде с сыном.
      Лейтенант взглянул на часы: ровно 11.
      – Сэр, – приветствовал начальника сержант.
      Подумать только, одно слово, а сколько сарказма! Браски отвернулся. Криминалисты все ползали по лужайке.
      – Это дело, сержант, очень важное.
      Д'Агоста кивнул. Браски сощурился, окинул взглядом особняк, затем – океан.
      – И провалить его – роскошь непозволительная.
      – Так точно, сэр.
      – Рад слышать, а то я уж подумал, что дела Саутгемптона вас вроде как не касаются.
      Вздохнув, лейтенант вперил в д'Агосту пристальный взгляд и наткнулся на молчаливый вызов. Сержант напомнил ему Клинта Иствуда: «Ну, дай мне повод», – всем своим видом говорил подчиненный.
      – У вас что, – сказал Браски, – проблемы с ориентацией во времени и пространстве? Уж как-нибудь свыкнитесь с тем, что теперь вы – сержант департамента полиции Саутгемптона.
      – Не понимаю, к чему вы клоните, сэр.
      – Ваши мысли для меня открытая книга. – Лейтенант потихоньку терял терпение. – Мне глубоко плевать на нью-йоркское прошлое лейтенанта д'Агосты. Сейчас от сержанта Д'Агосты требуется только действовать согласно моему плану.
      Винсент д'Агоста промолчал.
      – Утром я добрых пять минут вынужден был наблюдать, как вы болтаете с тем нарушителем. Думаете, сейчас я устрою вам головомойку? Нет. Но запомните: мой сержант не стал бы тратить пять минут на то, чтобы сказать: «Пшел вон, козел!»
      Лейтенант буравил д'Агосту взглядом и ждал, что на лице подчиненного вот-вот появится ехидная ухмылка. Нет, хитрец держался. Надо с ним что-то делать.
      Тут Браски краешком глаза уловил знакомое сочетание «гавайки», мешковатых шортов и дорогих солнечных очков в причудливой оправе. С тем же упорством, с каким дерьмо отказывается тонуть, давешний нарушитель во второй раз преодолел кордон и теперь спокойно шел прямо к беседке.
      Браски обернулся к д'Агосте и мягко произнес:
      – Сержант, арестуйте этого человека и зачитайте ему права.
      – Погодите, лейтенант...
      Да Браски никак ослышался: д'Агоста спорил?! После того что лейтенант ему высказал!
      – Сержант, – еще тише произнес Браски, – я отдал приказ. – И лейтенант обратился к незнакомцу: – Надеюсь, сейчас-то документы у вас при себе?
      – По правде говоря, да. – Мужчина полез в карман.
      – Ради Бога, увольте! Бумажки предъявите на описи в участке.
      Но мужчина плавным, отработанным движением извлек из кармана бумажник и раскрыл его. В глаза Браски ударили золотые с серебряным блики.
      – Что за... – не поверил глазам лейтенант.
      – Специальный агент Пендергаст, Федеральное бюро расследований.
      Судорожно сглотнув, Браски сказал:
      – Понимаю.
      Бумажник захлопнулся и исчез в кармане шортов агента.
      – Что же привлекло внимание федеральной службы? – как можно тщательнее подбирая слова, поинтересовался Браски. – Здесь налицо рядовое убийство.
      – Предполагается, что убийца или убийцы подошли к поместью на лодке через пролив. Возможно, из Коннектикута.
      – На лодке?
      – Или даже самолетом.
      – Приличный крюк.
      – Только если речь идет о рядовом убийстве.
      А и верно. Выходит, Гроув был крупной рыбой. Чем же он занимался: наркотиками, отмыванием денег, терроризмом? Федералы секут все в нашем бешеном мире, без их внимания даже пукнуть нельзя. Дело приняло новый оборот, и Браски использует его с максимальной выгодой.
      Сглотнув, лейтенант протянул руку:
      – Добро пожаловать в Саутгемптон. Если я или департамент в состоянии хоть как-то помочь, дайте знать. Шеф сейчас в отпуске, так что со всеми вопросами обращайтесь ко мне. К вашим услугам.
      Агент пожал руку сухо и сдержанно. Чего и следовало ожидать от человека сухого и сдержанного. И еще, разве федералы бывают такие бледные? Вот на этого посмотреть, так старуха смерть – образец румяности для художников. Осень осенью, а к вечеру для специального агента нужно организовать крем от солнечных ожогов и мартини по первому требованию.
      – Теперь, когда все прояснилось, – елейным голосом произнес назвавшийся Пендергастом, – хотелось бы осмотреться. И я бы взглянул на предварительные результаты расследования. Они готовы? – Агент посмотрел на д'Агосту. – Не составите ли компанию, сержант?
      – Да, сэр.
      Браски вздохнул. Вмешательство ФБР – все равно что инфекция гриппа. Остается лишь набраться терпения и ждать, пока жар, понос и головная боль не пройдут сами собой.

      На веранде, выходящей на большой внутренний двор, детективы устроили импровизированный допрос домработницы. Вместе с Пендергастом и Браски Винсент д'Агоста направился прямо туда. Фэбээровец шел так быстро, что Браски и д'Агоста едва поспевали.
      Главный инспектор поднялся из-за стола и вышел навстречу. Этого маленького смуглого человека с большими черными глазами в обрамлении длиннющих ресниц д'Агоста прежде не видел. Браски представил их:
      – Детектив Тони Инносенте. Агент Пендергаст, ФБР.
      Инносенте протянул руку.
      Для человека, нашедшего труп, домработница выглядела чересчур безмятежной, если не считать беспокойного блеска в глазах.
      Пендергаст наклонился к ней и, протянув руку, представился.
      – Агнес Торрес, – ответила женщина.
      – Разрешите? – с азартом спросил Пендергаст у Инносенте.
      – Пожалуйста, только учтите, идет видеозапись.
      – Миссис Торрес...
      – Мисс.
      – Да-да, конечно. Мисс Торрес, вы верите в Бога?
      Детективы во главе с Инносенте переглянулись. Повисла неловкая пауза.
      – Верю, – ответила домработница.
      – Вы – ортодоксальная католичка?
      – Да.
      – А в дьявола верите?
      Вновь наступила тишина.
      – Верю.
      – И ваша вера подсказала, как истолковать найденные следы, так?
      – Да. – Ответ прозвучал настолько обыденно, что д'Агоста непроизвольно вздрогнул.
      – По-вашему, так важно, во что леди верит? – вмешался Браски.
      – Мы видим то, во что верим. – Пендергаст смерил лейтенанта холодным взглядом. – Спасибо, мисс Торрес.
      Браски повел их к боковому входу, где один из полицейских, кивком приветствовав лейтенанта, открыл дверь. В холле заместитель шефа остановился.
      – Сейчас мы выясняем, кому раньше принадлежал дом, – пояснил Браски. – Ворота были заперты, сигнализация по периметру включена. Тут повсюду датчики движения. Их можно отключить с панели, и, возможно, кто-то еще, кроме хозяина и прислуги, знал код. Сигнализация стоит и на дверях, и на окнах. По всему дому вкупе с инфракрасными сенсорами установлены датчики объема. Система работает превосходно, мы проверяли. Как видите, у мистера Гроува богатая коллекция произведений искусства, однако ничего не пропало.
      Д'Агоста заметил, как восхищенно разглядывает Пендергаст одну из картин. Сам он так и не понял, что особенного фэбээровец нашел в гибриде свиньи, пары игральных костей и нагой девицы.
      – Этой ночью мистер Гроув принимал гостей. Немного, всего четыре человека.
      – Список составили?
      – Д'Агоста! Список у Инносенте. Пойдите принесите!
      Но Пендергаст остановил д'Агосту, сказав:
      – Будет лучше, лейтенант, если сержант останется. Пошлите кого-нибудь другого.
      Браски долго и подозрительно смотрел на д'Агосту, затем сделал знак другому копу.
      – Прошу, продолжайте, – сказал Пендергаст.
      – Гости разъехались; последний, по нашим подсчетам, ушел в половине первого. До половины восьмого Гроув находился в доме один.
      – Время смерти установили?
      – Еще нет. Патологоанатом как раз наверху. Но мы точно знаем, что в три десять Гроув был еще жив – в это время он звонил отцу Каппи.
      – Священнику? – удивился Пендергаст.
      – По-моему, это старый друг Гроува. Лет тридцать – сорок назад они поссорились, и больше Гроув с Каппи не общались. Собственно, и сейчас Гроув довольствовался беседой с автоответчиком.
      – Предоставьте мне копию сообщения.
      – Да, разумеется. На пленке слышно, как Гроув в истерике просит отца Каппи приехать.
      – А прихватить с собой Библию, крест и святую воду не просит?
      – Так вы уже знаете?!
      – Только предполагаю.
      – Отец Каппи прибыл в восемь утра – сразу, как только прослушал сообщение. Естественно, он опоздал и смог только соборовать Гроува.
      – Вы опросили гостей?
      – Есть предварительные показания. Так, мы узнали, во сколько завершилась вечеринка. А еще – что Гроув, похоже, был не в духе, беспрестанно и возбужденно говорил. Некоторые гости утверждают, будто он чего-то боялся.
      – Из них кто-то мог остаться или проникнуть в дом, когда ушли остальные?
      – Эту версию мы прорабатываем. Мистер Гроув, видите ли, имел извращенные сексуальные наклонности.
      – То есть?
      – Ему нравились мужчины и женщины.
      – При чем же здесь извращения?
      – Так я же говорю: мужчины. И женщины.
      – То есть он был бисексуалом? Насколько я знаю, подобные склонности проявляют тридцать процентов мужчин.
      – Только не в Саутгемптоне.
      Д'Агоста изобразил приступ кашля, чтобы скрыть смех.
      – Лейтенант, вы отлично поработали. Не покажете мне место преступления?
      Браски повел их наверх. Слабый душок сгоревших петард сделался намного сильнее, теперь к нему примешался запах горелого дерева и жареной дичи. Это напомнило д'Агосте, как он однажды пробовал во дворе дома готовить шашлык из медвежатины. Тогда на запах выбежала жена и устроила ему разнос. Пришлось ограничиться заказанной пиццей.
      Они поднялись на второй этаж, попетляли по извилистому коридору и вышли к лестнице на чердак.
      – Дверь была заперта, – пояснил Браски. – Ее открыла домработница.
      По узеньким скрипучим ступенькам они поднялись на третий этаж. Стараясь дышать через нос, д'Агоста шел по длинной анфиладе к последней двери, из которой лился яркий свет.
      – Дверь в ту комнату тоже была заперта. Внутри есть окно – его не открывали, – продолжал Браски. – За десять лет там выросла настоящая баррикада из мебели.
      Следом за Браски Пендергаст с д'Агостой переступили порог.
      Зловоние в маленькой спальне под самой крышей одуряло. Единственное слуховое окошко выходило на Дюн-роуд. Джереми Гроув лежал на кровати в дальнем конце комнаты. Дабы произвести необходимые изыскания, патологоанатом уже разрезал на нем одежду. Сейчас, однако, эксперт стоял чуть поодаль, спиной к вошедшим, и делал записи.
      Д'Агоста утер пот со лба. Жар от нагретой крыши и вонь делали пребывание в комнате невозможным.
      Пендергаст вертелся у трупа. И так и эдак, он подходил к телу с разных сторон. Д'Агоста нервничал – похоже, ему передались исходящие от фэбээровца мощные флюиды напряжения.
      Выпученные глаза мертвеца налились кровью, пальцы были стиснуты в кулаки. Неестественно лоснящаяся кожа как бы отслаивалась. Рот, да и все лицо искривила гримаса столь сильного ужаса и боли, что д'Агоста, не выдержав, отвернулся. За долгие годы работы в Нью-Йорке он составил и хранил в уме небольшую картотеку образов смерти. Сегодня коллекция пополнилась еще одним файлом, который вместе с другими сохранится навсегда.
      Патологоанатом собирал инструменты, а двое ассистентов готовились упаковать труп в мешок. Еще один полицейский брал образцы прожженного напольного покрытия.
      – Доктор! – позвал Пендергаст.
      – Да?
      К удивлению д'Агосты, эксперт оказался молодой привлекательной блондинкой, которая просто-напросто спрятала волосы под форменной кепкой.