8

Он неподвижно сидел в тишине лаборатории. Хотя в помещении не было света, его взгляд перебегал с одной стены на другую, любовно задерживаясь на каждом предмете. Для него это ещё было в новинку – сидеть неподвижно часами, наслаждаясь замечательной остротой всех своих чувств.

Теперь он закрыл глаза и сконцентрировал все внимание на глухом городском шуме за стенами. Спустя некоторое время из общего рокота голосов он смог выловить обрывки разговоров, отделив самые громкие и близкие от тех, что велись на расстоянии нескольких комнат или даже этажей. Вскоре и эти шумы растворились в потоке его внимания, и он услышал шорох и писк мышей, совершающих свой тайный жизненный цикл глубоко за стенами. Временами ему казалось, что до него доносятся стоны самой земли, её движение и вздохи.

Позже – он не знал, насколько позже, – у него снова проснулось чувство голода. Это был не совсем голод. Скорее ощущение, что ему чего-то недостает. Казалось, что изнутри – места он определить не мог – его кто-то царапает, пока ещё очень нежно. Однако он никогда не позволял этому ощущению усиливаться.

Быстро поднявшись, он прошел по лаборатории, повернул вентиль на дальней стене, зажег газ и поставил на горелку реторту с дистиллированной водой. Когда вода нагрелась достаточно, он запустил руку в потайной карман и извлек оттуда продолговатую металлическую капсулу. Отвинтил колпачок, высыпал немного порошка на поверхность воды. Если бы в помещении горела лампа, можно было бы увидеть, что порошок имеет цвет светлого нефрита. Температура воды увеличивалась, и над поверхностью воды возникло легкое облачко. Наконец вода забурлила.

Он выключил газ и перелил дистиллат в мензурку. Теперь её следовало осторожно взять в ладони, отрешиться от всех мыслей и, совершив ритуальные движения, позволить божественному пару ласково прикоснуться к ноздрям. Но на это ему никогда не хватало терпения. Вот и сейчас, алчно глотая горячую жидкость, он почувствовал, как полыхает огнем нёбо. Он негромко рассмеялся. Его забавляло, как сам он нарушает ритуал, соблюдения которого так строго требует от всех остальных.

Он ещё не успел снова сесть, а странное ощущение внутри уже исчезло. В теле началось какое-то медленное движение. Поток огня, зародившись в конечностях, постепенно поднимался вверх, и вскоре ему стало казаться, что все его существо охвачено пламенем. Он ощутил в себе необыкновенное могущество, жизнь стала казаться ему неописуемо прекрасной. Чувства, и без того обостренные, позволяли теперь разглядеть в угольной тьме самые мельчайшие пылинки, услышать на Манхэттене все шумы, начиная от бесед в Радужной комнате на семидесятом этаже Рокфеллеровского центра и кончая голодными стенаниями его собственных детей глубоко под землей в тайных, забытых людьми местах.

Скоро они проголодаются ещё сильнее, и тогда их не сможет сдержать даже церемония.

Но к тому времени церемония больше и не потребуется.

Темнота казалась чуть ли не до боли яркой, и он прикрыл глаза, слушая, как течет в его сосудах кровь. Он будет сидеть, опустив веки, пока благостные ощущения не достигнут пика, а серебристая, блестящая пленка, временно затянувшая глазное яблоко, не исчезнет. “Кто-то назвал эту пленку “глазурью”, – весело вспомнил он. – Очень удачное название”.

Скоро – увы, слишком скоро – радостное пламя, полыхавшее в теле, начало угасать. Но ощущение могущества сохранилось как постоянное напоминание о том, что произошло с его суставами и связками, как напоминание о том, во что он превратился. Жаль, что его бывшие коллеги не могут его увидеть. Они бы все поняли.

Он поднялся, слегка сожалея о том, что приходится покидать это место наслаждений. Но сегодня ему предстоит ещё очень много дел.

Это будет бурная ночь.

9

Марго подошла к двери и с отвращением отметила, что она такая же грязная, как обычно. Даже для музея, печально известного своей терпимостью к пыли, дверь в лабораторию физической антропологии, или “комнаты скелетов”, как именовал её персонал, казалась омерзительно грязной. “Ее, видимо, не мыли с начала века”, – подумала Марго. От множества прикосновений ручка была засалена, а панель блестела, словно лакированная. Марго захотелось вынуть из сумочки платок, но она тут же отказалась от этой мысли, решительно взялась за ручку и открыла дверь.

В лаборатории царил обычный полумрак, и ей пришлось выждать, пока привыкнут глаза. До потолка поднимались ряды металлических выдвижных ящиков – двенадцать тысяч, и в каждом хранился человеческий скелет – либо целиком, либо его фрагменты. В основном – скелеты коренных обитателей Африки и обеих Америк. Однако сейчас Марго интересовали не антропологические, а медицинские образцы. Доктор Фрок предложил для начала исследовать скелеты людей, страдавших острыми костными деформациями. Он выдвинул гипотезу, что скелеты жертв агромегалии, или синдрома Протея, помогут пролить свет на происхождение отвратительного костяка, лежавшего под синим пластиковым покрывалом в лаборатории судебной антропологии. Пробираясь между стеллажами, Марго горестно вздохнула. Она знала, что её ожидает весьма недоброжелательный прием. Здесь всем приходилось выслушивать ворчание Сэя Хедждорна, такого же древнего, как и охраняемые им скелеты. Хедждорн вместе с вахтером Керли и Эммалайн Спрэгг из лаборатории биологии беспозвоночных принадлежал к старой гвардии музея. Сэй презирал компьютерную технику и упрямо отказывался приводить каталог своего собрания в соответствие с требованиями двадцатого столетия. Когда бывший коллега Марго Грег Кавакита получил место в лаборатории, ему приходилось терпеть брюзжание Сэя каждый раз, как только он открывал свой портативный компьютер. Кавакита прозвал старика за глаза Стампи. Лишь Марго, да ещё несколько аспирантов знали, что это прозвище происходит от Stumpiniceps troglodytes – названия существа, обитавшего на дне океанов в каменноугольный период.

При воспоминании о Каваките Марго нахмурилась. Она чувствовала себя виноватой. С полгода назад он оставил сообщение на её автоответчике. Грег извинился, что давно не звонил, и сказал, что ему обязательно надо с ней поговорить и что он позвонит завтра в то же время. Когда в назначенный час зазвонил телефон, Марго машинально потянулась к трубке – и замерла, удивленно спрашивая себя, почему ей так не хочется говорить с Кавакитой. Впрочем, она знала ответ. Кавакита, Пендергаст, Смитбек, лейтенант д’Агоста и даже доктор Фрок были частью того… Экстраполяционная программа Грега позволила понять, что представляет собой Мбвун – чудовище, наводившее ужас на весь музей и до сих пор видевшееся ей в ночных кошмарах. Да, это эгоизм, но Марго не хотела общаться с теми, кто мог напомнить ей о тех ужасных днях. Теперь, когда она по горло увязла в изучении деформированного скелета, прежние предрассудки выглядели по меньшей мере глупо.

Громкое покашливание вернуло её к реальности. Оглянувшись, она увидела рядом с собой крошечного человечка в поношенном твидовом костюме, с обветренным, изборожденным морщинами лицом.

– Не зря мне показалось, что кто-то бродит среди моих скелетов, – мрачно произнес Хедждорн, скрестив маленькие ручки на груди. – Итак?

Марго испытывала невольное раздражение. Его скелеты, как бы не так! Стараясь не демонстрировать своих чувств, она извлекла из сумки листок бумаги и вручила его Хедждорну.

– Доктор Фрок хочет, чтобы эти скелеты направили в лабораторию судебной антропологии.

Стампи изучил бумагу и сделался ещё более мрачным.

– Три скелета? Но это же против всяких правил.

– Это очень важно, и мы хотели бы получить их немедленно, – ответила Марго. – Если у вас какие-то трудности, то доктор Мирриам, я уверена, даст свое разрешение.

Упоминание о директоре возымело желаемое действие.

– Ну хорошо. Но все же это против правил. Ступайте за мной.

Он повел её к древнему письменному столу, колченогому и обшарпанному. Здесь, в рядах маленьких выдвижных ящичков, хранилась картотека. Проверив первый номер в заявке Фрока, Хедждорн провел костлявым желтоватым пальцем вдоль ящичков, отыскал нужный, выдвинул и, сварливо ворча, вынул оттуда карточку.

– 1930 – 262, – прочитал он. – Ну и везет же мне. Опять в самом верхнем ряду. К вашему сведению, я не столь молод, как прежде. Высота меня пугает… Постойте! Это же медицинский образец! – Хедждорн уставился на ярко-красное пятно в углу карточки.

– Остальные тоже, – спокойно сказала Марго. Старик явно ждал объяснений, но она упрямо молчала.

В конце концов хозяин комнаты скелетов, сурово сдвинув брови и ещё раз откашлявшись, сунул ей через стол каталожную карточку.

– Если вы настаиваете, распишитесь здесь и здесь, а также запишите номер вашего телефона и название отдела. Не забудьте в графе “Руководитель” указать имя Фрока.

Марго посмотрела на грязную, обтрепанную по углам картонку. Библиотечная каталожная карточка! Как необычно. В верхней строке аккуратными печатными буквами было выведено имя: Хомер Маклин. Все правильно. То, что просил Фрок. Если она правильно запомнила, жертва нейрофиброматоза.

Марго наклонилась, чтобы написать свое имя на свободной строке, и замерла. Среди трех или четырех имен предыдущих исследователей виднелась хорошо знакомая подпись – Г. С. Кавакита. Антропология. Он брал этот скелет для изучения пять лет назад. Впрочем, неудивительно. Грега всегда привлекало все необычное, нетривиальное, любое исключение из правил. Возможно, поэтому его так заинтересовала теория фрактальной эволюции доктора Фрока.

Когда-то Грег прославился тем, что использовал это помещение, тренируясь в забрасывании спиннинга. Он попадал блесной в намеченный заранее ящик. Естественно, в то время, когда в “комнате скелетов” не было Хедждорна. Марго с трудом подавила улыбку.

“Ладно, – решила она, – сегодня же вечером отыщу номер Грега в телефонной книге. Лучше поздно, чем никогда”.

Услышав тяжелое, хриплое дыхание, она подняла голову и встретилась взглядом с Хедждорном.

– Мне нужно ваше имя, – ядовито произнес он, – а не лирическая поэма. Поэтому кончайте размышлять и займемся делом.

10

Широкий, аляповато украшенный резьбой по мрамору и известняку фасад клуба “Музы Полигимнии” выдавался из общего строя домов, напоминая корму испанского галеона. Над входом возвышалась золоченая статуя музы риторики, давшей название клубу. Муза стояла на одной ноге, словно изготовясь к полету. Вращающаяся дверь под статуей, как всегда в субботние вечера, работала без остановки, несмотря на то что членство в клубе ограничивалось нью-йоркской газетной и журнальной братией. Но, как однажды пожаловался Хорас Грили, его членами стали все безработные щенки, обитающие к югу от Четырнадцатой улицы.

В самой глубине обширного обшитого дубовыми панелями помещения Билл Смитбек прошествовал к бару и заказал себе “Каол Ила” без льда. Статус клуба его не интересовал. Билла интересовало уникальное собрание завезенных из Шотландии особых сортов виски. Чистейший напиток обладал тонким привкусом древесного дымка и воды из озера Лох-нам-Бан. Он неторопливо сделал первый глоток и посмотрел по сторонам, ловя на себе восхищенные взгляды собратьев по перу.

Дело об убийстве Вишер стало самой большой его удачей. Меньше чем за неделю – три большие статьи на первой полосе. Даже болтовня и глухие угрозы Мефисто зазвучали в подаче Смитбека язвительно и серьезно. Когда он сегодня выходил из редакции, Мюррей сердечно шлепнул его по спине. И это Мюррей – редактор, который никогда не произнес ни единого слова похвалы в чей-либо адрес.

Изучение посетителей ничего не дало, и Билл, обратившись лицом к бару, сделал ещё один глоток. Просто удивительно, насколько велико могущество прессы, подумал он. Ведь благодаря ему весь город стоит сейчас на ушах. На Джинни, его секретаршу, обрушился поток звонков, связанных с вознаграждением, и к делу пришлось подключить телефонистку на коммутаторе. Даже мэру слегка подпалило хвост. Миссис Вишер должна быть довольна его работой. Это – вдохновение.

Мысль о том, что миссис Вишер сознательно им манипулировала, мелькнула в сознании Смитбека, но он тут же прогнал её прочь. Сделав ещё глоток виски, он закрыл глаза, стараясь прочувствовать восхитительный вкус, похожий на мечту об ином мире.

На его плечо легла чья-то рука, и Смитбек охотно обернулся. Это был Брайс Гарриман – криминальный репортер из “Таймс”, также занимавшийся делом Вишер.

– О… – разочарованно протянул Смитбек.

– Дорогу, Билл, – бросил Гарриман, проталкиваясь к стойке и при этом не снимая руки с его плеча. – “Киллианз”! – заказал он и постучал по стойке монетой.

Смитбек кивнул: “Боже, и как меня угораздило наткнуться на этого типа?”

– Да, – сказал Гарриман. – Очень толково. Держу пари, твои писания понравились всем в…”Пост”. – Перед последним словом он выдержал паузу.

– Если по правде, то да, понравились.

– Вообще-то мне следует тебя поблагодарить. – Гарриман взял кружку и с чувством пригубил её содержимое. – Ты подсказал мне отличный поворот темы.

– Неужели? – спросил Смитбек без всякого интереса.

– Именно так. Я хочу написать, как тебе удалось помешать расследованию. Практически парализовать его.

Смитбек поднял глаза, а журналист из “Таймс”, самодовольно кивнув, продолжил:

– Когда ты упомянул о вознаграждении, пошел поток звонков от всяких психов, а полиция должна к каждому из них относиться с полной серьезностью. И теперь они тратят время, расследуя каждый вонючий сигнал. Я дам тебе небольшой дружеский совет, Билл. Некоторое время, примерно лет десять, не показывай своей рожи вблизи дома номер один на Полис-плаза. На тебя имеет зуб весь департамент полиции города Нью-Йорка.

– Брось! – раздраженно ответил Смитбек. – Мы оказали полиции большую услугу.

– Но вовсе не тем, о чем я говорю.

Смитбек отвернулся и потянул виски. Он уже привык к постоянным колкостям Гарримана. Брайс Гарриман, выпускник факультета журналистики Колумбийского университета, полагающий, что ниспослан на ниву творчества самим Богом. В любом случае у Смитбека сохранились добрые отношения с лейтенантом д’Агостой, и это главное. А Гарриман – всего лишь мешок дерьма.

– Ты лучше скажи, Брайс, как самочувствие “Таймс”? – спросил он. – Что касается “Пост”, то наш тираж с прошлой недели увеличился на сорок процентов.

– Не знаю, и мне на это плевать. Объем продаж настоящего журналиста не должен интересовать.

Смитбек решил развить свой успех.

– Учись смотреть правде в глаза, Брайс. Ведь я вставил тебе фитиль. У меня было интервью с миссис Вишер. А у тебя что?

Гарриман потемнел лицом. Ага! Похоже, мужику крепко влетело от редактора.

– Да-а-а… – протянул Гарриман. – Она хорошо разыграла свою роль. Обвела тебя вокруг пальца. А подлинная сенсация-то совсем в другом.

– Да? И в чем же?

– Например, в идентификации второго скелета. Или в ответе на вопрос, куда они увезли тела. – Гарриман, небрежно потягивая пиво, покосился на Смитбека. – Неужели ты хочешь сказать, что ничего не знаешь? Боюсь, ты слишком много времени тратишь на болтовню с психами в железнодорожных тоннелях.

Смитбек оглянулся на коллегу-репортера, изо всех сил пытаясь скрыть удивление. Неужели он хочет пустить его по ложному следу? Похоже, что нет. Взгляд из-за очков в черепаховой оправе презрительный, но вполне серьезный.

– Мне пока ещё не удалось это выяснить, – осторожно сказал Смитбек.

– Да будет тебе! – Гарриман шлепнул его ладонью по спине. – Сто тысяч долларов наградных. Как раз твое жалованье за два года. Да и то, если “Пост” снова не ляжет кверху брюхом. – Гарриман расхохотался, бросил на стойку бумажку в пять баксов и повернулся, чтобы уйти.

Смитбек проводил его взглядом. Итак, тела из патологоанатомической лаборатории забрали. Да, ему следовало бы узнать об этом раньше. Но куда их могли отправить? Похорон не было. Значит, скелеты находятся в лаборатории, причем в лаборатории, оборудованной лучше, чем прозекторская главного судмедэксперта города Нью-Йорка. Вдобавок она должна хорошо охраняться – значит, исследовательские центры Колумбийского и Рокфеллеровского университетов отпадают, там повсюду шастают студенты. Расследованием заправляет лейтенант д’Агоста, а д’Агоста – мужик серьезный. Он ничего не делает с кондачка. Интересно, почему д’Агоста решил перевезти тела…

Д’Агоста!

И в этот момент Смитбек догадался – нет, он теперь точно знал, где скелеты.

Он осушил стакан, соскользнул с табурета и зашагал по роскошному красному ковру к ряду телефонных будок в вестибюле. Бросив четвертак в щель ближайшего аппарата, Билл набрал нужный номер.

– Говорит Керли, – произнес дребезжащий от старости голос.

– Керли! – радостно завопил Смитбек. – Это Билл Смитбек. Как дела?

– Прекрасно, доктор Смитбек. – Керли, проверявший пропуска у служебного входа в Музей естественной истории, всех величал докторами. Правители приходят и уходят, династии возвышаются и рушатся, а Керли – Смитбек в этом не сомневался – пребывает вовек в своей бронзовой будке, проверяя удостоверения личности.

– Керли, в котором часу в среду прибыли машины “скорой помощи”? Те самые, которые подъехали парой. – Смитбек говорил быстро, в надежде, что древний страж не знает о его репортерской карьере.

– Сейчас соображу, – протянул в своей неторопливой манере Керли. – Похоже, что я ничего подобного не припоминаю, доктор, – сказал он после недолгого молчания.

– Неужели? – обескураженно спросил Смитбек. А он ведь был совершенно уверен.

– Да, вот так, – ответил старик, – если вы, конечно, не имеете в виду ту карету “скорой помощи”, которая подъехала без огней и сирены. Если вы говорите о ней, так она прибыла ночью в четверг, а вовсе не в среду. – Смитбек слышал, как старик шуршит страницами журнала дежурств. – Да, это произошло около пяти утра.

– Верно, в четверг. И о чем я только думаю? – Смитбек поблагодарил вахтера и, едва не приплясывая от восторга, повесил трубку.

Ухмыляясь от уха до уха, он вернулся в зал. Один-единственный телефонный звонок – и он узнал то, что Гарриман безуспешно пытается выяснить вот уже несколько дней.

В этом был смысл. Он знал, что д’Агоста и в других делах прибегал к помощи лаборатории музея. Одним из таких дел было расследование убийств, совершенных Музейным зверем. Лаборатория была хорошо защищена, так же как и весь музей. Вне всякого сомнения, лейтенант призвал себе на помощь старого, напыщенного доктора Фрока. Не исключено, что он пригласил и бывшую помощницу Фрока Марго Грин, с которой Смитбек был дружен в дни работы в музее.

“Значит, Марго Грин”, – подумал Смитбек. В этом направлении, видимо, тоже стоит поработать.

Он подозвал к себе бармена.

– Падди, я, пожалуй, продолжу с “Исли”, но только из другой винокурни. Пусть на сей раз будет “Лафрейг”. Пятнадцатилетней выдержки.

Он приложился к стакану с великолепным виски. Десять баксов за одну выпивку. Но продукт стоит каждого пенни.

“Как раз твое жалованье за два года”, – дразнил его Гарриман. Смитбек решил, что после очередной статьи на первой полосе он явится к Мюррею и потребует прибавки. Куй железо, пока горячо!

11

Сержант Хейворд спустилась по длинной металлической лестнице, открыла узкую, покрытую бурой ржавчиной дверь и вышла на обочину заброшенного железнодорожного пути. Следом за ней, держа руки в карманах, появился лейтенант д’Агоста. Сквозь ряд решеток над их головами пробивались солнечные лучи, высвечивая летающие в воздухе пылинки. В обе стороны, растворяясь во тьме, убегали рельсы. Лейтенант обратил внимание, что, оказавшись под землей, Хейворд стала передвигаться совсем не так, как на поверхности. Ее походка сделалась бесшумной и осторожной.

– Где капитан? – спросила она.

– Идет, – ответил д’Агоста, очищая подошву о металлическую окантовку обочины. – Вы пока шагайте вперед.

Он смотрел, как Хейворд по-кошачьи настороженно уходит в глубину тоннеля. Узкий луч её фонаря рассекал лежащую впереди тьму. Сомнения, которые он испытывал, посылая вперед эту крошечную женщину, окончательно оставили его: Хейворд чувствовала себя здесь в своей стихии.

Уокси же, наоборот, потерял уверенность в тот момент, когда они два часа назад спустились в подвал дома из красного известняка. Здесь, в подвале, тремя месяцами ранее обнаружили первое тело. Сырое помещение было забито старыми бойлерами, на потолке болтались растрепанные провода. Хейворд молча показала на матрас, разложенный за почерневшей печью. Пол вокруг матраса был усеян пустыми пластиковыми бутылками и рваными газетами. Это было жилище убитого. На матрасе остались следы кровавого пятна диаметром в три фута, и в этом месте матрас был изгрызен крысами. Над матрасом, на ржавой трубе висела пара драных спортивных носков, поросших, словно мехом, зеленой плесенью.

Обнаруженное в бойлерной тело, по словам Хейворд, когда-то было Хэнком Джеспером. Свидетелей убийства не оказалось, точно так же, как не обнаружилось ни родственников, ни друзей покойного. Документация по делу оказалась совершенно бесполезной. Ни фотографий, ни описания места происшествия. Только несколько рутинных докладов, содержащих сообщение о “многочисленных рваных ранах” и полностью раздробленном черепе, а также подтверждающих, что захоронение было произведено на кладбище Поттерз-Филд на острове Харт.

В бездействующем туалете на станции подземки “Коламбус-сёркл”, где было обнаружено второе тело, они тоже не нашли ничего интересного. Их взору предстали горы мусора и следы жалких попыток смыть многочисленные кровавые пятна с древних фаянсовых умывальников и растрескавшихся зеркал. В этом случае идентифицировать тело не удалось: голова отсутствовала.

За спиной д’Агосты раздалось приглушенное проклятие. Лейтенант обернулся и увидел, как из узкой двери возникает объемистая туша капитана Уокси. Капитан с отвращением огляделся по сторонам. Его глуповатая физиономия в полусумраке тоннеля казалась совершенно неуместной.

– Господи, Винни, – бормотал он, осторожно шагая по путям в сторону д’Агосты. – Чем, дьявол нас побери, мы занимаемся? Разве я не говорил тебе, что такая работа не для капитана полиции? Особенно после обеда в воскресенье! – Он кивнул, указывая в глубину тоннеля, и продолжил: – Ведь в эту авантюру тебя втравила эта очаровательная крошка. Скажешь, нет? Воображает о себе бог весть что. Ты не поверишь, я предложил ей стать моей личной помощницей, а она предпочла остаться в бригаде чистильщиков, чтобы вытаскивать всяких бродяг из их нор. Понимаешь?

“Очень даже хорошо понимаю”, – подумал лейтенант, представив, что могло ожидать столь привлекательную женщину, оказавшуюся в прямой зависимости от Уокси.

– И проклятое радио почему-то замолчало! – раздраженно бурчал капитан.

– Хейворд предупреждала, что передатчик под землей не работает, – сказал д’Агоста, ткнув пальцем в потолок. – Или в лучшем случае работает ненадежно.

– Вот это да! И каким же образом, спрашивается, мы сможем вызвать подмогу?

– А мы не будем никого вызывать. Будем работать самостоятельно.

– Вот это да… – повторил Уокси.

Д’Агоста посмотрел на капитана. Над верхней губой у него выступили капельки пота, а обычно упругие румяные щеки обвисли.

– Это дело в твоей юрисдикции, не в моей, – сказал д’Агоста. – Подумай, как классно ты будешь выглядеть, если расследование вызовет шум. Выяснится, что ты сразу взял всю ответственность на себя, лично осмотрел все места происшествий. Для разнообразия. – Лейтенант потеребил карман пиджака, нащупывая сигару. Но, немного подумав, решил не курить. – А теперь представь, как будет скверно, если выяснится, что все эти смерти как-то между собой связаны. Ведь пресса поднимет вой, обвиняя тебя в том, что ты все прошляпил.

– Я не собираюсь баллотироваться в мэры, – покосился на лейтенанта Уокси.

– А я и не говорю о том, что ты намерен стать мэром. Я только хочу сказать, что когда на всех, как обычно, обрушится ливень дерьма, твоя задница окажется в безопасности.

Уокси пробурчал нечто невнятное. Очевидно, он слегка утешился.

Впереди по рельсам запрыгали пятна света, вскоре из темноты выступила Хейворд.

– Почти пришли, – сказала она. – Осталось только ещё немного спуститься.

– Спуститься? – переспросил Уокси. – Сержант, я полагал, что мы уже на самом нижнем уровне.

Хейворд промолчала.

– А как же мы спустимся? – поинтересовался д’Агоста.

Хейворд кивнула в том направлении, откуда она только что появилась:

– Примерно через четыреста ярдов у правой стены есть ещё одна лестница.

– А что, если пойдет поезд? – забеспокоился Уокси.

– Это заброшенный путь, – пояснила Хейворд. – Составы здесь давно уже не ходят.

– Откуда вам это известно?

Хейворд, ни слова не говоря, повела лучом фонаря вдоль рельса, высветив толстый слой оранжевой ржавчины. Д’Агоста, следуя взглядом за лучом фонаря, посмотрел ей в лицо. Хейворд показалась ему какой-то унылой.

– Имеет ли нижний уровень какие-нибудь особенности? – спокойно спросил д’Агоста.

– Обычно мы чистим только верхние уровни, – немного помолчав, ответила Хейворд. – Но кое-что слышать нам доводилось. Чем ниже уровень, тем безумнее его обитатели… Именно поэтому я и предлагала взять с собой больше людей, – закончила она с нажимом, после короткой паузы.

– Неужели там внизу кто-то живет? – спросил Уокси, избавив тем самым д’Агосту от необходимости отвечать.

– Естественно, – пожала плечами Хейворд, всем своим видом показывая, что капитану следовало бы об этом знать. – Зимой там тепло, ни ветра, ни дождя. И некого опасаться… кроме других кротов.

– Когда в последний раз вы чистили нижний уровень?

– Нижние уровни не чистят, капитан.

– Почему?

– Во-первых, потому, – немного помолчав, начала она, – что обнаружить глубоко зарывшихся кротов невозможно. Обитая в темноте, они обрели ночное зрение. Нижние уровни осматриваются лишь два раза в год с собаками, натасканными находить тела. Но даже и эти команды глубоко не спускаются. Помимо всего прочего, занятие это очень опасное. Не все кроты просто ищут себе убежище. Многие скрываются. Некоторые от чего-то бегут. Как правило, от закона. А кое-кто превращается просто в хищника.