1

Проверив регулятор и воздушные клапаны, Сноу провел ладонями по гладкому неопрену гидрокостюма. Все в полном порядке, как и минуту назад, во время предыдущей проверки. Катер замедлил ход.

– Еще пять минут, – сообщил сержант, командир отряда аквалангистов.

– Классно! – донесся сквозь грохот дизеля язвительный голос Фернандеса. – Лучше не придумаешь.

Остальные молчали. Сноу уже успел заметить, что на подходе к месту погружения все разговоры стихают. Он посмотрел назад: за кормой разбегался пенный клин. Гарлем-ривер здесь была особенно широкой и лениво несла свои бурые воды в серой дымке августовского утра. Сноу перевел взгляд на берег и слегка поморщился: резиновый капюшон натянул кожу.

Высокие, некогда жилые здания с разбитыми окнами. Призрачные оболочки бывших складов и мастерских. Заброшенная игровая площадка. Нет, не совсем заброшенная. Какой-то малыш раскачивается на проржавевших качелях.

– Эй, водолаз-инструктор! – крикнул Фернандес. – Ты свои тренировочные памперсы натянуть не забыл?

Сноу поправил пальцы резиновых перчаток, продолжая разглядывать берег. Фернандес не унимался:

– Когда мы в прошлый раз выудили какую-то дохлую целку, он обдристал свой костюм. Ну и дерьма же было! Ему весь обратный путь пришлось на транце просидеть. А это было рядом с Либерти-Айленд, которому до Клоаки ой как далеко!

– Заткнись, Фернандес, – лениво сказал сержант.

Сноу молча смотрел за корму. Перекантовавшись из обычной нью-йоркской полиции в отряд аквалангистов, он совершил непростительную ошибку, когда сказал, что в свое время обучал любителей-ныряльщиков. Лишь позже он узнал, что многие из его отряда раньше укладывали подводные кабели, ремонтировали трубопроводы или вкалывали на подводной добыче нефти, и для них такие вот водолазы-инструкторы всегда были сосунками, недоучками, привыкшими к прозрачной водице и чистому песочку. И Фернандес не уставал ему об этом напоминать.

Катер, повернув к берегу, тяжело накренился на правый борт и начал замедлять ход. На набережной среди серой монотонности бетонных строений чернело жерло кирпичного тоннеля. Катер нырнул во тьму, двигаясь к тусклому пятну света на дальнем конце. В ноздри ударила неописуемая вонь, глаза тут же начали слезиться. Сноу с трудом подавил кашель. Фернандес ухмыльнулся. Его гидрокостюм был расстегнут, открывая начертанный на футболке неофициальный слоган полицейских-аквалангистов:

МЫ НЫРЯЕМ В ДЕРЬМО,

ИЗВЛЕКАЕМ ЖМУРИКОВ.

Правда, на сей раз они собирались извлечь не жмурика, а большой брикет героина, выброшенный бандитами этой ночью с железнодорожного моста во время перестрелки с полицией.

По сторонам канала тянулись бетонные набережные, впереди в тени моста покачивался на воде полицейский катер. На катере Сноу заметил двоих: рулевого и плотного мужчину в скверно сидящем костюме. Мужчина был слегка лысоват, изо рта у него свисла обслюнявленная сигара. Он подтянул брюки, плюнул в воду и приветственно махнул рукой.

– Посмотрите-ка, кто здесь! – сержант кивнул в сторону катера.

– Лейтенант д’Агоста, – констатировал расположившийся на носу водолаз. – Хреновое дело.

– Когда ранят копа, дело всегда хреновое, – глубокомысленно заметил сержант и подвел свой катер к полицейскому – борт в борт – и заглушил двигатель. Д’Агоста шагнул вперед, катер качнулся, а когда он снова встал на ровный киль, Сноу заметил на борту зеленоватую маслянистую полосу.

– Доброе утро, – бросил д’Агоста. В тени моста он походил на какое-то бледное пещерное создание, по ошибке извлеченное на свет.

– Обращайтесь ко мне, сэр, – сказал сержант, прикрепляя к запястью глубиномер. – Что случилось?

– Захват прошел отвратно. Мальчишка оказался всего лишь курьером. Сбросил груз с моста. – Лейтенант кивнул, указывая на нависающее над ними сооружение. – А потом выстрелил в копа, после чего навеки распрощался со своей задницей. Если найдем брикет, это вонючее дело можно будет закрыть.

– И зачем было вызывать нас? – вздохнул сержант. – Парня-то все равно кокнули.

– А вы что, хотите оставить там кирпич героина, который тянет на шестьсот тысяч? – вопросом на вопрос ответил д’Агоста.

Сноу посмотрел наверх. Сквозь черную решетку моста виднелись обгорелые фасады домов. Скверно, что курьер бросил груз в Протоку Гумбольдта. Ее ещё называют “Клоакой Максима” – в честь грандиозной канализационной системы древнего Рима. Сотни лет она собирала все дерьмо, токсичные отходы, дохлых кошек и собак и неопознанные трупы. Над головами, сотрясая мост, прогрохотал поезд подземки. Палуба задрожала, маслянистая темная вода слегка колыхнулась, как начинающий застывать желатин.

– О’кей, мужики, – кивнул сержант. – Пора в воду.

Сноу занялся своим гидрокостюмом. Сам-то он знал, что он первоклассный ныряльщик. Сноу вырос в Портсмуте, все свободное время проводя на реке Пискатакуа. Еще тогда ему удалось спасти пару человек. Позже, работая на море Кортеса, он охотился на акул, а однажды даже совершил техническое погружение на двести футов. Но сейчас, несмотря на все прошлые подвиги, лезть в воду ему категорически не хотелось.

Он ещё ни разу не был в Клоаке, но достаточно наслушался о ней на базе. Самое мерзкое из всех мерзких мест для погружения в Нью-Йорк-Сити. Хуже, чем Пролив Артура, Адские Врата и даже чем канал Говейнас. Говорили, что когда-то канал был довольно приличным притоком Гудзона, но столетия промышленного строительства, слива всевозможного дерьма и общего небрежения превратили его в неподвижную ленту грязи, напичканную всеми мыслимыми и немыслимыми отбросами.

Дождавшись своей очереди, Сноу снял со стойки кислородные баллоны, закрепил их за спиной и двинулся к корме. Он до сих пор ещё не привык к тугому, плотно обтягивающему тело сухому гидрокостюму. Краем глаза Сноу заметил приближающегося сержанта.

– Все готово? – негромко спросил сержант.

– Кажется, все, сэр, – ответил Сноу. – Только вот как насчет головных фонарей?

Сержант в недоумении уставился на Сноу.

– Эти постройки закрывают солнечный свет. Если мы хотим что-то найти, нам нужны фонари, разве нет?

– Фонари не помогут, – ухмыльнулся сержант. – Глубина Клоаки примерно двенадцать футов. Ниже – слой илистой взвеси толщиной футов в десять, а может, и в пятнадцать. Как только твои ласты коснутся ила, он взорвется не хуже пылевой бомбы. Ты перестанешь вообще что-либо видеть. За слоем ила – тридцать футов грязи. Брикет погрузился в эту грязь. Так что там, внизу, ты можешь смотреть лишь руками.

Чуть помявшись, он вопросительно глянул на Сноу:

– Послушай. Это совсем не то, что наши тренировочные погружения в Гудзон. Я взял тебя только потому, что Куни и Шульц до сих пор валяются в госпитале.

Сноу понимающе кивнул. Куни и Шульц, извлекая на прошлой неделе изрешеченное пулями тело из лимузина со дна реки, подхватили “бласто”, или, по-научному, бластомикоз – грибковое заболевание, поражающее внутренние органы. Несмотря на все необходимые меры предосторожности, многие аквалангисты становились жертвами странных и весьма неприятных заболеваний.

– Если хочешь пересидеть сегодня, никаких проблем, – продолжал сержант. – Останешься на палубе и будешь помогать мне с гайдропами.

Сноу посмотрел на ныряльщиков, которые затягивали на себе пояса-грузила, застегивали молнии гидрокостюмов и закрепляли лини. Первая заповедь команды аквалангистов: “В воду уходят все”. Фернандес, по-быстрому закрепив линь, глянул на них с понимающей ухмылкой.

– Я иду, сэр, – сказал Сноу.

Сержант задумчиво посмотрел на подчиненного:

– Помни, чему тебя учили. Выбери нужный темп. Когда в первый раз оказываешься в такой грязи, всегда хочется задержать дыхание. Ни в коем случае этого не делай! Это самый верный способ получить эмболию. Не переполняй воздухом гидрокостюм и – самое главное – во имя всего святого, не отпускай троса. Находясь в грязи, ты забудешь, где верх и где низ. Если потеряешь веревку, нам придется искать ещё одно тело. – Он указал на ближайший к корме гайдроп: – Это твой.

Сноу натянул маску, закрепил линь, в последний раз проверил экипировку и шагнул за борт.

Несмотря на то что тело надежно защищал гидрокостюм, вода показалась Сноу весьма необычной и недружелюбной. Похожая на густой сироп, она не вихрилась между пальцами и не шумела веселыми пузырьками в ушах, и двигаться в ней было тяжело, как в отработанном машинном масле.

Крепко держась за гайдроп, Сноу опустился на несколько футов. Киль катера уже не был виден – он растаял в мириадах мельчайших частиц, насыщающих жидкость. Сноу вгляделся в зеленоватый полумрак и прямо перед собой увидел собственную руку в перчатке, мертвой хваткой вцепившуюся в гайдроп. В отдалении лениво двигалась другая рука. Все пространство между руками было заполнено бесконечным количеством мелкой взвеси. Под ногами была сплошная чернота. Но он знал: двадцатью футами ниже находится крыша иного мира – мира грязи.

Впервые в жизни Сноу так остро осознал, насколько ощущение безопасности зависит от солнечного света. В море Кортеса он чувствовал себя увереннее даже на глубине пятидесяти метров. Свет фонаря в прозрачной воде создавал иллюзию открытого пространства.

Он опустился ещё на несколько футов. Внизу показалась еле различимая колышущаяся поверхность со светлыми прожилками: слой ила. Сноу медленно спускался, чувствуя, как где-то под ложечкой нарастает напряжение. Сержант как-то раз сказал, что в мутной воде ныряльщикам часто мерещатся странные вещи. Никогда не знаешь, какие из видений подлинные, а какие лишь плод воображения.

Его нога коснулась лениво дышащей поверхности, прошла сквозь нее, и в тот же миг ил выбросил из себя густое темное облако. Клубы тьмы окутали Сноу, и он перестал вообще что-либо видеть. На мгновение Сноу охватила паника, и он невольно начал карабкаться вверх по гайдропу. Однако, представив себе ухмыляющуюся рожу Фернандеса, взял себя в руки и возобновил спуск. Малейшее движение порождало новый смерч черной жижи. Заметив, что при каждой вспышке темного урагана он задерживает дыхание, Сноу усилием воли заставил себя дышать медленно и ровно. “Вот дерьмо, – подумал он. – Первое настоящее погружение, а я веду себя как немощный дохляк”. Он ненадолго остановился, справился с дыханием и снова продолжил спуск.

Он спускался медленно: три фута – перерыв, три фута – перерыв, стараясь в промежутках расслабиться. Вскоре Сноу с удивлением обнаружил, что уже не имеет значения то, как он двигается – с открытыми глазами или нет. Мыслями он постоянно возвращался к ожидавшему в самом низу толстому слою грязи. В этой грязи могли таиться весьма странные вещи…

В какой-то момент Сноу показалось, что ноги коснулись дна. Но это дно было какое-то не такое. Оно проминалось, расступалось под его тяжестью. Дно поглотило ступни, ноги, тело по самую грудь. Вот так вот, наверное, и гибнут люди в зыбучих песках. Мгновение – и грязь сомкнулась над его головой, а он все ещё погружался и погружался, кожей ощущая, как невидимая мерзость трется о ткань гидрокостюма. Сноу слышал, как пробивают себе путь наверх пузырьки воздуха. Это был не привычный веселый взлет, а неторопливое, натужное восхождение. Тем временем грязь становилась все более тягучей, все более вязкой. Интересно, сколько ему ещё предстоит ползти в этом дерьме?

Сноу медленно повел свободной рукой и тут же наткнулся на что-то твердое. В толстых перчатках невозможно было определить на ощупь, что это – кусок деревяшки, коленвал, моток проволоки или ещё какая-нибудь гадость.

“Спущусь футов на десять, и можно будет начать подъем, – решил Сноу. – Даже этот выродок Фернандес теперь не посмеет ухмыляться”.

Рука встретила ещё одно препятствие. Сноу схватил неизвестный предмет и медленно потянул на себя. Судя по всему, это нечто было весьма увесистое. Сноу намотал гайдроп на согнутую руку и тщательно ощупал трофей. Нет, явно не брикет героина. Сноу брезгливо отпихнул свою находку.

Однако неизвестный предмет, ударившись о ласты, взмыл вверх, зацепился за его маску и чуть не вырвал изо рта загубник. Приведя в порядок экипировку, Сноу попытался избавиться от предмета. Он протянул руку – и угодил в сплетение древесных ветвей. Странно… В некоторых местах ветви были необъяснимо мягкими. Сноу ещё раз ощупал предмет и обнаружил округлые выпуклости, гладкие участки и гибкие отростки. И тут его осенило: это кость! И не одна, а несколько! Кости, соединенные сухожилиями. Видимо, чей-то скелет. Лошадь? Сноу продолжил свои изыскания. Нет, сомнений быть не могло. Это человеческий скелет.

Он в очередной раз попытался заставить себя дышать глубоко и медленно. Здравый смысл и долг говорили, что останки необходимо поднять на поверхность.

Сноу протянул гайдроп через тазобедренный сустав скелета и обвязал кости со всей возможной тщательностью. Ему никогда ещё не приходилось завязывать узлы на ощупь в толстенных перчатках под многофутовым слоем грязи. Сержант забыл включить подобные премудрости в программу обучения.

Ну что ж, героина он не нашел. Но все-таки ему повезло. Он наткнулся на нечто важное. Возможно, на нераскрытое убийство. Да Фернандес просто обмочится от зависти!

Но как ни странно, особого восторга Сноу не испытывал. Единственное, что ему хотелось, это поскорее выбраться из мерзкой вонючей грязи.

Дыхание опять сбилось, но Сноу уже не пытался его выровнять. Гидрокостюм стал совсем холодным – ерунда, некогда сейчас наполнять его воздухом.

Веревка сорвалась. Сноу предпринял очередную попытку закрепить её, прижав к себе скелет, чтобы тот не ускользнул. Мысли снова и снова возвращались к ярдам грязи над головой, к водоворотам ила и к густому слою непрозрачной воды, которую и водой-то не назовешь.

Наконец веревка затянулась. В последний раз проверив узлы, Сноу трижды дернул за линь (сигнал о том, что он что-то нашел) и начал проворно карабкаться по гайдропу, чтобы как можно скорее выбраться из этого черного ужаса на твердую землю. Он мечтал о том, как простоит под душем часа полтора, а потом напьется хорошенько и подумает, не стоит ли вернуться на прежнюю работу. До начала сезона у аквалангистов-любителей оставалось меньше месяца. Сноу опять проверил трос и в очередной раз убедился, что скелет прикручен надежно. Все же, нащупав ребра и грудину, Сноу протравил ещё немного веревки и завязал ещё один узел. Теперь-то уж скелет точно не развалится, когда его вытянут на поверхность. Пальцы водолаза поползли вдоль спинного хребта и наткнулись на пустоту…

Головы не было! Сноу инстинктивно отдернул руку и с ужасом обнаружил, что в панике потерял гайдроп. Он беспорядочно замахал руками и тут же наткнулся на что-то. Скелет! Сноу вцепился в него мертвой хваткой, но… веревки на костях не оказалось.

Неужели соскользнула? Нет, невозможно! Он попытался развернуть костяк, чтобы нащупать гайдроп, и тут воздушный шланг за что-то зацепился. Сноу дернулся, окончательно потерял ориентацию в пространстве и почувствовал, что маска на лице теряет герметичность. Он снова дернулся – маска съехала набок, и теплая густая грязь хлынула в глаза, полезла в нос, в левое ухо. И Сноу в ужасе понял, что оказался в смертельных объятиях второго скелета.

Лейтенант д’Агоста со спокойным интересом взирал с палубы полицейского катера на то, как извлекают из воды новичка-аквалангиста. Парень отчаянно отплевывался и бился в конвульсиях. Из гидрокостюма изливалась мерзкая охристая жижа, растекаясь живописными пятнами на бурой воде. Ему ещё очень повезло, что он сумел выбраться на поверхность.

Д’Агоста терпеливо ждал, пока водолаза освобождали от гидрокостюма и обмывали из шланга, и наблюдал за тем, как парень блюет за борт. “За борт, а не на палубу”, – с одобрением подумал полицейский. Водолаз нашел скелет. И не один, а целых два. Посылали его, конечно, не за этим, но для первого погружения неплохо. Надо будет походатайствовать, чтобы ему вынесли благодарность. Главное, чтобы он не наглотался того дерьма, которое поначалу текло у него изо рта и из носа. Если же наглотался… Впрочем, антибиотики нынче творят чудеса…

Первый скелет был весь покрыт грязью. Один из аквалангистов приволок его к полицейскому катеру, подвел сеть, влез на палубу и вытянул находку. Теперь безголовый скелет лежал в сети на брезенте у самых ног д’Агосты, похожий на улов какого-то дьявольского рыбака.

– Господи, неужели его нельзя было чуть-чуть сполоснуть! – д’Агоста скривился от аммиачного духа.

– Вы позволите мне его окатить из шланга, сэр? – подошел к водяной помпе ныряльщик.

– Окати вначале себя.

Водолаз выглядел потрясающе: к голове прилип развернутый во всю длину презерватив, с ног стекала вонючая жижа. Еще два водолаза поднялись на борт и принялись осторожно тянуть за веревку. Вскоре на поверхности возник и третий, свободной рукой придерживая второй скелет. Когда второй скелет тоже оказался на палубе и все увидели, что и у него нет головы, воцарилась гробовая тишина. Д’Агоста посмотрел на найденный и уже помещенный в целлофановый мешок брикет героина – и неожиданно для самого себя понял, что потерял к этому брикету всякий интерес.

Лейтенант задумчиво затянулся дымом и неторопливо осмотрел Клоаку. Его взгляд задержался на устье обводного отвода Вестсайдского коллектора. Этот обводной, пожалуй, был самым крупным водостоком города, собирая сточные воды со всего Верхнего Вест-Сайда. Каждый раз, когда на Манхэттене был ливень, очистные сооружения канализационной станции Нижнего Гудзона, не справляясь с нагрузкой, сбрасывали тысячи галлонов неочищенных стоков через Вестсайдский обводной. Прямиком в Клоаку.

Д’Агоста выкинул окурок за борт:

– Вот что, мужики. Придется вам помокнуть ещё раз. Мне нужны черепа.

2

Луис Падельски, младший судмедэксперт города Нью-Йорка бросил взгляд на часы, прислушиваясь к урчанию в желудке. Он буквально умирал от голода. Три долгих дня он питался одним только коктейлем “Береги фигуру”, и вот наконец близился долгожданный миг, когда он сможет насладиться жареным цыпленком. Падельски погладил свое обширное брюшко, ткнул в него пальцем, ущипнул – кажется, уменьшилось. Да, похоже, что так.

Отхлебнув кофе из бумажного стаканчика – пятого за день, – он взглянул в рабочий листок. Ага! Наконец что-то интересное. Ему страшно надоели огнестрельные и колотые раны, так же как, впрочем, и скоропостижные кончины.

В дальнем конце прозекторской раздался стук двери из нержавеющей стали, и медсестра Шейла Рокко, вкатив в помещение труп, переложила его на хирургический стол. Падельски посмотрел на тело, отвернулся и тут же посмотрел ещё раз. “Слово “тело” тут не совсем уместно”, – решил он. То, что лежало на столе, было скелетом, покрытым остатками плоти. Падельски сморщил нос.

Рокко перекатила стол под лампу и начала готовить дренажную трубку.

– Не трудись, – бросил Падельски. Единственный предмет, который здесь следовало осушить, был стаканчик с кофе. Он прикончил кофе одним глотком и, швырнув стаканчик в мусорную корзину, сверил бирку на трупе с рабочим листом, поставил свою подпись и принялся натягивать зеленые латексные перчатки.

– Кого ты приволокла мне на сей раз, Шейла? Пещерного человека? – Рокко нахмурила брови и поправила лампу над столом. – Его закопали лет двести назад. И закопали, судя по вони, в дерьме. Фараон Дерьмохамон собственной персоной.

Рокко поджала губки. Когда Падельски наконец отсмеялся, она молча передала ему сопроводиловку.

Медэксперт пробежал глазами запись. Неожиданно он выпрямился:

– Извлечено из Протоки Гумбольдта. Боже всемогущий! – Он покосился на ящик с хирургическими перчатками, размышляя, не стоит ли натянуть ещё пару, но все же решил этого не делать. – Хм-м-м. Обезглавлен… Голова пока не обнаружена… Никакой одежды, однако там, где когда-то была талия, имеется металлический пояс…

Он осмотрел останки и глянул на бирку, которая теперь свешивалась со стола.

– Что же, посмотрим. – Он взял пакет.

В пакете оказался золотой пояс с украшенной топазом пряжкой в стиле Уфицци. Падельски знал, что пояс уже прошел через лабораторию, но трогать его без дела все же не рекомендовалось. На внутренней стороне пряжки патологоанатом увидел номер.

– Дорогая штучка, – сказал он, кивая в сторону пояса. – Скорее всего это пещерная женщина. Или пещерный трансвестит. – И судмедэксперт опять громогласно загоготал.

– Нам следует проявлять больше почтения к усопшим, доктор Падельски, – сурово произнесла Рокко.

– Конечно-конечно. – Он отложил сопроводиловку и, поправив расположенный над столом микрофон, сказал: – Шейла, дорогая, тебя не затруднит включить магнитофон?

Как только щелкнул выключатель, голос медика неожиданно стал сухим и профессиональным.

– Говорит доктор Луис Падельски. Сегодня второе августа. Время двенадцать ноль пять. В работе мне ассистирует Шейла Рокко, и мы приступаем к исследованию… – он посмотрел на бирку: – …номера А-1430. Мы имеем обезглавленное тело, практически полностью скелетизировавшееся… Шейла, не могла бы ты его выпрямить? …длиной примерно четыре фута восемь дюймов. Если добавить утраченный череп, то мы получим что-то около пяти футов и шести-семи дюймов. Переходим к определению пола. Таз широкий. Итак, мы имеем дело с женщиной. Поясничные позвонки в норме, следовательно, ей менее сорока лет. Трудно определить, сколько времени она находилась в погруженном состоянии. Присутствует ярко выраженный запах… м-м-м… канализации. Кости имеют оранжево-бурый окрас, как будто их длительное время выдерживали в грязи. В то же время сохранилось достаточное количество соединительной ткани, удерживающей костяк. Имеются обрывки мышечной ткани вокруг суставов бедренных костей, а также на крестце и седалищных костях. Материала для анализа крови и ДНК более чем достаточно… Ножницы, пожалуйста. – Отрезав кусочек мышечной ткани и положив его в пакет, медик продолжил: – Шейла, не могла бы ты перевернуть таз набок? Теперь смотрим дальше… скелет сохранился практически полностью, если не считать отсутствия черепа. Похоже, не хватает и второго шейного позвонка… остальные шесть позвонков шейного раздела на месте… утрачены два ребра и вся левая ступня.

Закончив описание скелета, Падельски отодвинулся от микрофона.

Он неспешно подобрал нужный инструмент, отделил плечевую кость от предплечья, склонился над позвоночником и взял с него несколько образцов ткани.

– Пилу! – коротко бросил врач, надевая одноразовые защитные очки.

Шейла передала ему небольшой прибор, приводимый в действие сжатым азотом. Падельски включил пилу и подождал, пока двигатель наберет обороты. Когда алмазное лезвие прикоснулось к кости, раздался пронзительный писк: казалось, будто в прозекторскую влетел огромный разъяренный комар. Звук принес с собой вонь костной пыли, сточной ямы и разложившегося спинного мозга.

В помещении запахло смертью.

Взяв несколько образцов, доктор передал их Шейле.

– Мне потребуются микросрезы и их стереофотографии в большом увеличении. – Он отошел от стола и выключил магнитофон.

Рокко записала это требование на пакетах с образцами.

Раздался стук в дверь. Медсестра вышла из комнаты. Вскоре она заглянула в дверь:

– Произведено предварительное опознание. По поясу. Это – Памела Вишер.

– Памела Вишер из светской тусовки? – переспросил Падельски, стягивая защитные очки. – Боже…

– Кроме того, есть ещё один скелет. Из того же места.

Падельски уже направился к раковине, чтобы снять перчатки и вымыть руки.

– Еще один? – раздраженно спросил он. – Какого дьявола они не притащили его сразу? Я мог бы положить их бок о бок и обработать одновременно.

Он бросил взгляд на часы. Пятнадцать минут второго. Проклятие! Жареный цыпленок откладывается как минимум до трех. Еще минута – и он упадет в голодный обморок.

Двери распахнулись. В прозекторскую вкатили второй скелет. Падельски включил микрофон и отправился за очередным стаканчиком кофе.

– И этот без головы, – сказала Рокко.

– Ты что, шутишь? – Падельски подошел к скелету, посмотрел на него и так и застыл, не донеся кофе до рта.

– Что за?.. – он опустил стакан и молча уставился на скелет. Потом, быстро отставив кофе в сторону, он подскочил к столу, согнулся над скелетом и пробежал кончиками пальцев по одному из ребер.

– Доктор Падельски…

Доктор резко выпрямился, подошел к магнитофону и решительно вырубил его.

– Прикрой останки и вызови доктора Брамбелла. И никому ни слова. Никому!

Шейла замерла, с изумлением глядя на скелет, и широко раскрыла глаза.

– Шейла, дорогая, я прошу все сделать немедленно.

3

Телефонный звонок ворвался в тишину крошечного музейного кабинета. Марго Грин, сидя за экраном компьютера, с виноватым видом откинулась на спинку стула. Короткая прядь каштановых волос упала ей на глаза.

Телефон зазвонил снова. Она чуть было не подняла трубку, но вовремя одумалась. Наверняка кто-нибудь из отдела обработки информации. Сейчас опять будут ныть, что её программа занимает слишком много времени центрального процессора. Марго устроилась поудобнее и стала ждать, когда наконец умолкнет телефон. Мышцы ног и спины приятно побаливали после вчерашних занятий в оздоровительном центре. Взяв со стола ручной эспандер, она принялась сжимать его привычным, уже почти инстинктивным движением. Еще пять минут – и программа будет выполнена. После этого могут жаловаться сколько угодно.

Она знала о проекте снижения расходов, согласно которому обработка больших программных пакетов требовала предварительного разрешения. Но это означало, что программу удастся запустить только после бесконечной переписки по электронной почте. А результат требовался немедленно.

По крайней мере Колумбийский университет, в котором она преподавала, прежде чем согласилась занять пост помощника смотрителя в Нью-Йоркском музее естественной истории, не бился в перманентной судороге бюджетных сокращений. И чем хуже было финансовое положение музея, тем больше он увлекался не существом дела, а показухой. Марго успела заметить, что уже началась подготовка к сенсационной выставке будущего года – “Бедствия ХХI столетия”. Бросив взгляд на экран, чтобы проверить, как обстоят дела с программой, она отложила эспандер, потянулась за сумкой и извлекла оттуда свежий номер “Нью-Йорк пост”. “Пост” и кружка черного кофе “Килиманджаро” стали для неё ежедневным утренним ритуалом. В агрессивной, напористой журналистике была какая-то свежесть. Кроме того, Марго знала, что её старый приятель Билл Смитбек поднимет страшный хай, если она пропустит хоть один опус об очередном страшном убийстве в Нью-Йорке.

Марго развернула газету и фыркнула, увидев заголовок. Типично для “Пост”. Три четверти первой полосы занимали огромные буквы:

ТЕЛО ИЗ КАНАЛИЗАЦИИ ОПОЗНАНО!

НАЙДЕНА ИСЧЕЗНУВШАЯ КРОШКА ИЗ СВЕТСКОЙ ТУСОВКИ!

Марго пробежала глазами первый абзац. Так и есть, работа Смитбека. Вторая статья на первой полосе за этот месяц. Теперь Смитбек прямо-таки задымится от гордости и станет ещё более самодовольным и невыносимым.

Она быстро прочла статью. Сенсационная и жуткая. С мерзкими тошнотворными подробностями. В первом абзаце Билл кратко излагал факты, уже известные большинству ньюйоркцев. Богатая красотка Памела Вишер, известная своими марафонскими ночными попойками, исчезла два месяца назад из подвального клуба на Южной улице Центрального парка. С тех пор её “улыбающееся личико с потрясающими зубками, пустыми голубыми глазками и весьма дорогостоящей прической” взирало на прохожих с каждого угла между Пятьдесят седьмой и Девяносто шестой улицами. Марго постоянно видела цветные фотографии Вишер, когда трусцой бежала в музей из своей квартиры на Вест-Энд-авеню.

Итак, останки, обнаруженные вчера в “фекальных водах” Протоки Гумбольдта “в объятиях второго скелета”, принадлежали Памеле Вишер. Второй скелет остался неопознанным. На подверстанном к статье фото был изображен дружок Памелы, молодой виконт Эдер. Он сидел на краю тротуара, закрыв лицо руками. Всего несколько минут назад ему сообщили о страшной гибели его возлюбленной. Полиция, как водится, “предпринимала самые активные действия”. В конце статьи Смитбек, естественно, приводил интервью с простыми людьми с улицы. Все высказывания сводились к одному: “Сукина сына, который такое сотворил, надо посадить на электрический стул”.

Марго закрыла газету, припоминая лицо Памелы Вишер, смотревшее на неё с многочисленных плакатов. Да, пожалуй, она заслуживала участи лучшей, чем превращение в летнюю сенсацию нью-йоркской прессы.

Резкий вопль телефона снова прервал её размышления. Марго глянула на терминал. Обработка программы закончилась. Что же, теперь можно и ответить.

– Марго Грин слушает.

– Доктор Грин? Ну наконец!

Это характерное для нью-йоркского района Квинс произношение показалось ей знакомым, как полузабытый сон. Марго порылась в памяти, стараясь увидеть лицо на том конце провода.

“…Пока мы можем сказать лишь то, что в помещении было обнаружено тело при обстоятельствах, которые мы в настоящее время расследуем…”

Она ошарашенно откинулась на спинку стула.

– Лейтенант д’Агоста?

– Вы нам нужны в лаборатории судебной антропологии, – сказал д’Агоста, – и побыстрее, пожалуйста.

– Можно спросить?

– Нельзя. Прошу прощения. Чтобы вы ни делали, бросайте немедленно и спускайтесь вниз. – В трубке раздались частые гудки.

Марго некоторое время молча смотрела на телефонный аппарат, словно ожидая дальнейших объяснений. Не дождавшись, она открыла сумку, убрала “Пост”, тщательно прикрыв газетой маленький полуавтоматический пистолет, и, резко оттолкнув стул от компьютера, встала и вышла из кабинета.

4

Билл Смитбек с независимым видом прошествовал мимо кичливого фасада дома номер девять по Южной улице Центрального парка – величественного здания, известного под названием “Макким, Мид и Уайт билдинг”. Под нависающей над тротуаром золоченой маркизой стояли два швейцара. В роскошном вестибюле можно было разглядеть ещё нескольких человек обслуги. Да, дело будет нелегким. Очень нелегким.

Билл свернул за угол на Шестую авеню и остановился, продумывая дальнейшие действия. Он сунул руку в карман твидового пиджака и нащупал кнопку микрокассетника. Затем внимательно изучил свое отражение в витрине обувного магазина. Все в порядке. Внешность типичного выпускника привилегированного университета – насколько позволял гардероб. Глубоко вздохнув, он вышел из-за угла и уверенным шагом направился к входу. Швейцар стоял с непроницаемым видом, возложив руку на огромную, бронзовую ручку двери.

– Я пришел, чтобы увидеться с миссис Вишер, – сказал Смитбек.

– Назовите себя, пожалуйста, – монотонно произнес швейцар.

– Я – друг Памелы.

– Прошу прощения, но миссис Вишер никого не принимает.

“Швейцар сначала спросил имя, – лихорадочно думал Смитбек. – Значит, миссис Вишер кого-то ждет”.

– Если вам действительно это надо знать, мой визит связан с намеченной на утро встречей. Произошли кое-какие изменения. Не могли бы вы ей позвонить?

После недолгого колебания швейцар открыл дверь и зашагал впереди Смитбека по сверкающему мраморному полу. Журналист огляделся по сторонам. Консьерж, древний и сухой словно мумия, стоял за мраморным сооружением с бронзовым верхом, скорее напоминающим крепость, нежели конторку. В глубине вестибюля, за столиком в стиле Людовика ХVI сидел охранник. Рядом с ним, слегка расставив ноги и скрестив руки на груди, возвышался лифтер.

– Джентльмен к миссис Вишер, – объявил швейцар, обращаясь к консьержу.

Консьерж посмотрел на Билла сверху вниз из своей мраморной бонбоньерки.

– Да?

Смитбек глубоко вздохнул. Во всяком случае, в вестибюль прорваться удалось.

– Это связано с визитом, о котором имеется договоренность. Произошли изменения.

Консьерж ничего не сказал. Его глаза с набрякшими веками обратились на ботинки посетителя, затем на его твидовый пиджак, а затем на прическу. Смитбек молча ждал результатов экзамена. Он надеялся, что ему все же удалось слепить образ добропорядочного молодого человека из богатой семьи.

– Могу ли я спросить, кто желает её видеть?

– Друг семьи.

Консьерж выжидательно молчал.

– Билл Смитбек, – поспешил добавить журналист. Он был уверен в том, что миссис Вишер “Нью-Йорк пост” не читает.

Консьерж опустил глаза на что-то лежавшее перед ним на конторке.

– А как насчет её встречи в одиннадцать утра?

– Ради этого меня и прислали, – ответил Смитбек, возрадовавшись, что часы показывают лишь десять тридцать две.

Консьерж повернулся и скрылся в небольшом кабинете. Вернувшись примерно через минуту, он сказал:

– Позвоните, пожалуйста, по внутреннему телефону. Аппарат – на столе сзади вас.

Смитбек прижал трубку к уху.

– Что случилось? Неужели Джордж отменил встречу? – произнес жесткий, требовательный голос.

– Миссис Вишер, вы позволите мне подняться к вам, чтобы поговорить о Памеле?

– Кто говорит? – спросил голос после непродолжительной паузы.

– Билл Смитбек.

Последовала ещё одна пауза, на сей раз более длительная.

– Я располагаю весьма важной информацией о вашей дочери. Полиция, я уверен, не сочла необходимым поделиться с вами этими сведениями. Убежден, что вам хотелось бы узнать…

– Да-да. Не сомневаюсь, что убеждены, – произнес голос с неожиданным надрывом.

– Подождите…

Трубка молчала.

– Миссис Вишер!

Послышался щелчок.

“Что же, – подумал Смитбек, – я сделал все, что в моих силах”. Может, стоит подождать на скамье на той стороне улицы в надежде, что она сама выйдет из дома? Да нет, скорее всего в обозримом будущем миссис Вишер свою элегантную крепость не покинет.

У локтя консьержа зазвонил телефон. Это, конечно же, миссис Вишер. Желая избежать шумного столкновения, Смитбек повернулся и быстро зашагал через вестибюль.

– Мистер Смитбек! – окликнул консьерж.

Смитбек оглянулся. Начинался тот акт пьесы, который журналист ненавидел больше всего.

Консьерж равнодушно смотрел на него, прижав трубку к уху:

– Лифт вон там.

– Лифт?

– Да, – кивнул консьерж. – Восемнадцатый этаж.

Лифтер, отодвинув бронзовую решетку и открыв тяжелую дубовую дверь, выгрузил Смитбека в кремового цвета прихожей, чуть ли не до потолка забитой цветами. Маленький стол был весь завален конвертами. В дальнем конце наполненной тишиной комнаты виднелись двери во французском стиле, обе распахнуты. Смитбек медленно шагнул к дверям.

В просторной гостиной на пушистом ковре стояли величественные диваны и столь же величественные уютные кресла. На дальней стене виднелся ряд высоких окон. Смитбек знал, что из них открывается роскошный вид на Центральный парк. Но сейчас окна были плотно закрыты, а жалюзи опущены, что придавало комнате торжественно-мрачный вид.

Краем глаза Смитбек заметил какое-то движение. Он обернулся. На краешке дивана у стены сидела хрупкая, изящная дама с прекрасно уложенными каштановыми волосами и в очень простом темном платье. Ни слова не говоря, она жестом пригласила его сесть. Смитбек выбрал глубокое кресло напротив хозяйки дома. Между ними на крошечном столике стоял чайный сервиз; на тарелках и в вазочках были уложены разнообразные булочки и джемы, а розетки полнились свежим медом и взбитыми сливками. Однако хозяйка ничего не предложила ему: столик с яствами ожидал другого гостя. Смитбек задергался, вспомнив о том, что Джордж – тот, кого ждали к одиннадцати, – может явиться в любой момент.

– Миссис Вишер, – откашлявшись, приступил к делу Смитбек. – Во-первых, я хотел бы выразить свои соболезнования в связи с кончиной вашей дочери.

Он вдруг понял, что действительно испытывает сожаление. Увидев элегантную комнату и осознав, сколь ничтожно все это богатство на фоне трагедии, Смитбек с потрясающей ясностью почувствовал, как страдает эта женщина.

Миссис Вишер все так же молча смотрела на него, сложив руки на коленях. Возможно, она и кивнула, но в полумраке Смитбек этого не заметил. “Пора”. Он небрежно сунул руку в карман и тихонько нажал на кнопку.

– Выключите магнитофон, – негромко сказала миссис Вишер.

– Прошу прощения! – Смитбек быстро вынул руку из кармана.

– Достаньте, пожалуйста, магнитофон и положите так, чтобы я могла видеть, что он выключен.

– Да-да, разумеется, – пробормотал Смитбек.

– Неужели вам абсолютно чуждо понятие порядочности? – прошептала женщина.

Смитбек, краснея, положил кассетник на стол.

– Вы выражаете соболезнования в связи со смертью моей дочери, – продолжала она негромко, – и тут же включаете этот грязный аппарат. И это после того, как я пригласила вас в свой дом?

Смитбек заерзал в кресле, всячески избегая смотреть ей в глаза.

– Да-да… Прошу прощения… Извините… Я всего лишь… Это моя работа. – Все слова казались ему сейчас нелепыми и неуклюжими.

– Понимаю. Мистер Смитбек, я только что потеряла своего ребенка, последнее близкое мне существо. Скажите, чьи чувства должны мы щадить в первую очередь?

Смитбек замолчал, пытаясь заставить себя взглянуть в глаза собеседнице. Она смотрела на него, сидя все так же недвижно, сложив руки на коленях. И тут со Смитбеком начали происходить странные вещи. Вещи, настолько противные его натуре, что он даже не сразу смог распознать свои чувства. Он испытывал смущение… Нет, не то… Вот оно! Ему стало стыдно! Возможно, он чувствовал бы себя по-иному, если бы сам наткнулся на сенсацию, сам бы откопал новость. Но притащиться сюда только для того, чтобы понаблюдать за горем женщины… Вся радость, связанная с подготовкой большой статьи, растворилась в этом новом для него чувстве.

Миссис Вишер подняла руку и указала на стоящий рядом с ней журнальный столик:

– Как я полагаю, мистер Смитбек, вы пишете для этой газеты?

Смитбек в ужасе увидел свежий номер “Пост”.

– Да, – ответил он.

Миссис Вишер вновь сложила руки на коленях и продолжила:

– Мне хотелось увериться в этом. Итак, какой важной информацией в связи со смертью моей дочери вы пожелали со мной поделиться? Впрочем, не надо. Не говорите. Ведь это был всего лишь профессиональный трюк. Не так ли?

Вновь наступило молчание. Смитбек поймал себя на том, что почти с нетерпением ждет явления одиннадцатичасового визитера. Он был готов на все, лишь бы побыстрее уйти отсюда.

– Как вы это делаете? – спросила она.

– Что?

– Где вы берете все эти помои? Вам недостаточно того, что мою дочь жестоко убили. Вам и подобным вам людям хочется очернить её память. Почему?

– Миссис Вишер, – сглотнул слюну Смитбек, – я всего лишь…

– Прочитав всю эту мерзость, можно подумать, что Памела была всего-навсего сумасбродной, эгоистичной девчонкой из высшего общества, которая вполне заслуживала то, что получила. Вы заставляете читателя радоваться тому, что моя дочь убита. Поэтому мой вопрос очень прост: как вы это делаете?

– Миссис Вишер, жители этого города не желают ничего видеть, если не сунуть факты им прямо в рожи, – начал он, но тут же умолк. Миссис Вишер верила в его оправдания не больше, чем он сам.

Слегка подавшись вперед, она сказала:

– Ведь вы же совсем ничего не знаете о Памеле, мистер Смитбек. Вы замечаете лишь то, что лежит на поверхности. Ничто другое вас не интересует.

– Все совсем не так! – неожиданно для самого себя взорвался Смитбек. – То есть меня интересует не только это. Я хочу знать, какой была настоящая Памела Вишер.

Миссис Вишер долго молча смотрела на него. Затем она встала, вышла из комнаты и, вернувшись с аккуратно вставленной в рамку фотографией, протянула её Смитбеку. На качелях, привязанных к толстой ветке дуба, раскачивалась девчушка лет шести и что-то радостно кричала в камеру. У малышки не хватало двух передних зубов, а её фартучек и смешные косички развевались на ветру.

– Вот та Памела, мистер Смитбек, которую я запомнила навсегда, – ровным голосом сказала миссис Вишер. – Если вас действительно интересует моя дочь, напечатайте этот снимок, а не тот, который вы продолжаете печатать, и где она изображена безмозглой светской девицей. – Она села на диван и разгладила платье на коленях. – А ведь Памела только-только начала улыбаться после смерти отца. И ей хотелось немного отвлечься, прежде чем приступить осенью к работе. Разве это преступление?

– К работе? – спросил Смитбек.

Снова наступило молчание. В этой похоронной тишине полутемной комнаты Смитбек чувствовал на себе взгляд миссис Вишер.

– Да, к работе, – наконец сказала она. – Девочка приступала к работе в хосписе для умирающих от СПИДа. Вы без труда могли бы об этом узнать, если б провели хотя бы минимальное расследование.

Смитбек снова сглотнул слюну.

– И в этом – истинная Памела. – Голос миссис Вишер внезапно дрогнул. – Добрая, щедрая, полная жизни. Я хочу, чтобы вы написали о ней.

– Я сделаю все, что в моих силах, – пробормотал Смитбек.

Миг слабости прошел, и миссис Вишер снова стала очень холодной и очень далекой. Когда она опустила голову и слегка шевельнула рукой, Смитбек понял, что его отпускают. Он пробормотал слова благодарности, взял магнитофон и направился к лифту с максимально возможной в подобных обстоятельствах скоростью.

– И еще, – вдруг сказала миссис Вишер неожиданно жестким тоном. Смитбек замер в дверях. – Они не могут мне сказать, когда она умерла, где она умерла и даже как она умерла. Но Памела умерла не напрасно. Это я вам обещаю.

Миссис Вишер говорила с таким напором, что Смитбек повернулся и внимательно посмотрел ей в лицо.

– Вы сказали нечто очень важное, – продолжала она. – Вы сказали, что жители этого города не желают ничего видеть, пока факт не сунут им в рожу. Именно это я и намерена сделать.

– Каким образом? – спросил Смитбек.

Но миссис Вишер откинулась на спинку дивана, и её лицо оказалось в глубокой тени. Чувствуя себя совершенно опустошенным, Смитбек прошел через прихожую и нажал кнопку лифта. Лишь оказавшись на улице, он, щурясь от яркого летнего солнца, ещё раз взглянул на детскую фотографию Памелы. Только сейчас до него дошло, какая она неординарная личность, эта миссис Вишер.

5

На стальной двери в конце серого коридора была аккуратная маленькая табличка СУДЕБНАЯ АНТРОПОЛОГИЯ.

Здесь находились самые совершенные приборы для анализа человеческих останков. Марго попыталась повернуть ручку и с удивлением обнаружила, что дверь заперта. Странно. Она бывала здесь бессчетное количество раз, помогая в исследовании всего, что только можно, начиная с мумий, доставленных из Перу, и кончая обитателями пещерных городов, но дверь не запиралась никогда. Марго уже хотела постучать, и тут дверь перед ней распахнулась.

Войдя внутрь, она замерла. Обычно залитая ярким светом и кишевшая студентами лаборатория была непривычно темна и пуста.

Массивные электронные микроскопы, приборы для просмотра рентгенограмм и аппараты электрофореза, выключенные, стояли вдоль стен. Окно, из которого открывался роскошный вид на Центральный парк, было плотно зашторено. По краям единственного пятна света посреди комнаты стояли в тени несколько мужчин.

Под лампой белел большой стол для образцов. На столе лежало нечто коричневое и узловатое, а рядом с этим коричневым и узловатым виднелся накрытый синим пластиком удлиненный невысокий предмет. Всмотревшись повнимательнее, Марго поняла, что на столе находится человеческий скелет, декорированный бахромой из рассеченных сухожилий и мышечной ткани. В лаборатории витал хотя и слабый, но вполне различимый запах тления.

Дверь за ней закрылась, замок защелкнулся. Из полутьмы к собравшимся шагнул лейтенант д’Агоста. На нем, похоже, был все тот же костюм, который он носил полтора года назад, расследуя дело о Музейном звере. Проходя мимо Марго, лейтенант коротко кивнул, и ей показалось, что за это время д’Агоста сбросил несколько фунтов. Марго машинально отметила, что цвет его костюма прекрасно гармонирует с грязно-коричневым колером скелета.

Когда глаза адаптировались к полумраку, Марго обежала взглядом стоящие у стола фигуры. Слева от д’Агосты был какой-то нервный тип в лабораторном халате со стаканчиком черного кофе в пухлой руке. Рядом с ним – высокая худощавая Оливия Мирриам – новый директор музея. Еще один человек стоял совсем в тени, и Марго видела только неясный силуэт.

Директриса одарила её невыразительной улыбкой.

– Благодарю вас, доктор Грин, за то, что вы нашли возможность прийти. Эти джентльмены, – она едва заметно повела рукой в сторону д’Агосты, – обратились к нам за помощью.

В комнате повисло молчание. Первым его нарушил д’Агоста:

– Больше ждать мы не можем. Он живет у черта на рогах в Мендхэме. А когда я ему вчера вечером позвонил, он не выразил никакого восторга по поводу приглашения. – Лейтенант обвел взглядом собравшихся: – Все видели утренний выпуск “Пост”?

– Нет, – ответила директриса, глядя на него с нескрываемым отвращением.

– В таком случае позвольте мне кратко пояснить. – Он небрежно махнул рукой, указывая на скелет: – Разрешите представить вам мисс Памелу Вишер. Дочь Аннетт и Гораса Вишер, ныне покойного. Не сомневаюсь, что её фотографию вы видели в городе. Она исчезла двадцать третьего мая примерно в три часа пополуночи. Мисс Вишер провела вечер в “Винном погребке”, ночном полуподвальном клубе на Южной улице Центрального парка. Пошла позвонить по телефону и не вернулась. С тех пор её никто не видел. До вчерашнего дня, когда мы обнаружили её скелет – за вычетом черепа – в Протоке Гумбольдта. По всей видимости, его вынесло из Вестсайдского обводного коллектора во время последнего ливня.

Марго ещё раз посмотрела на лежащие на столе останки. Она видела сотни скелетов, но ни один из них не принадлежал её знакомому или хотя бы человеку, о котором она что-то слышала. Трудно поверить, что это отвратительная груда костей когда-то была той самой хорошенькой блондинкой, о которой Марго читала каких-то пятнадцать минут назад.

– Вместе с останками Памелы Вишер мы обнаружили это. – Д’Агоста кивком указал на предмет, накрытый синим пластиком. – Прессе, благодарение Богу, пока известно только, что найден ещё один скелет. – Д’Агоста посмотрел на стоящего в тени человека: – Теперь я передаю слово доктору Саймону Брамбеллу, главному судмедэксперту города Нью-Йорка.

Темная фигура выступила в свет, и Марго увидела стройного мужчину лет шестидесяти пяти. Обтянутая блестящей кожей голова напоминала обнаженный череп, а глубоко запавшие черные глаза, поблескивающие за старомодной роговой оправой, лишь усиливали впечатление. Подвижности в его удлиненном лице было столько же, сколько волос на голове.

Приложив палец к губам, он произнес:

– Если вы сделаете несколько шагов вперед, то сами сможете все увидеть. – Это было сказано с легким дублинским акцентом.

Когда все неохотно подошли к столу, доктор Брамбелл взялся за край синего пластика, замер и ловким движением фокусника сдернул его. Лицо его по-прежнему не выражало никаких эмоций.

Под покрывалом оказались останки ещё одного обезглавленного трупа, такие же бурые и в той же стадии разложения, что и первые. Марго едва не задохнулась от волнения, увидев безобразно утолщенные кости ног и непривычное строение некоторых крупных суставов. В этом скелете все было не так.

“Что за чертовщина?” – подумала она.

Раздался глухой удар в дверь.

– Господи! – д’Агоста бросился открывать. – Наконец-то!

Дверь распахнулась, и перед собравшимися предстал Уитни Кадваладер Фрок, знаменитый теоретик в области биологической эволюции. Заскрипела инвалидная коляска: доктор подъехал к столу для образцов. Ни на кого не обращая внимания, он воззрился на кости. Взгляд его задержался на втором скелете. По прошествии некоторого времени доктор Фрок, откинув упавшую на лоб седую прядь, кивнул директору музея и д’Агосте. Когда же он увидел Марго, лицо его выразило изумление, которое тут же сменилось радостной улыбкой.

Марго, в свою очередь, улыбнулась и кивнула. Она не видела Фрока со дня прощальной вечеринки, хотя до того, в бытность её аспиранткой в музее, доктор был её научным руководителем. Доктор Фрок оставил музей, чтобы посвятить все время написанию книги. Однако пока никаких признаков того, что обещанный им следующий том эпохального труда “Фрактальная эволюция” скоро увидит свет, не было.

Главный судмедэксперт города Нью-Йорка, едва удостоив взглядом прибывшего, продолжил:

– Теперь я предлагаю вам взглянуть на гребни, образовавшиеся на бедренных костях, а также на костные выросты и остеофиты на позвоночнике и суставах. Обратите внимание, что ребра имеют трапециевидное сечение, а не нормальное призматическое. И наконец, я хотел бы указать на необычайную толщину бедренной кости. Подводя итоги, должен сказать, что мы имеем дело с весьма странным случаем. Конечно, наблюдаются и другие ярко выраженные отклонения от нормы. Но их вы способны заметить и сами.

– Несомненно, – согласился д’Агоста.

– Что касается меня, – откашлялся доктор Фрок, – то я не имел возможности провести тщательное исследование. Однако посмею задать вопрос: не допускаете ли вы в данном случае возможности ДИСГа?

Патологоанатом, на сей раз более внимательно взглянув на Фрока, кивнул:

– Очень тонкое замечание, но, к сожалению, ошибочное. – Обращаясь к аудитории, он пояснил: – Уважаемый доктор Фрок имеет в виду диффузный идиопатический скелетный гиперостоз – разновидность тяжелого дегенеративного артрита. – Он покачал головой: – Это и не остеомаляция, хотя, живи мы не в двадцатом веке, я мог бы предположить, что мы имеем дело с чудовищным случаем деформации костей. Я прошелся по медицинским базам данных, но не нашел ничего, что могло бы объяснить подобное состояние скелета.

Брамбелл нежно, почти любовно провел пальцами по бурому позвоночнику и продолжил лекцию:

– У обоих скелетов имеется ещё одна общая любопытная аномалия, которую мы заметили только вчера вечером. Доктор Падельски, не могли бы вы оказать нам любезность и принести микроскоп?

Тучный мужчина в лабораторном халате исчез во тьме и тут же появился, катя перед собой большой бинокулярный микроскоп со снятым предметным столиком. Он остановил микроскоп над шейными позвонками изуродованного скелета, заглянул в окуляры, настроил фокусировку и отступил назад.

Брамбелл поднял ладонь:

– Прошу вас, доктор Фрок.

Фрок подъехал к столу и, прильнув к окулярам, застыл в неподвижности. Время шло. Наконец он распрямился и, ни слова не говоря, откатил свое кресло назад.

– Теперь вы, доктор Грин, – повернулся к ней патологоанатом. Марго подошла к микроскопу и склонилась над окулярами, зная, что находится в центре внимания.

Вначале она не могла понять, что это. Затем сообразила – бинокуляр сфокусирован на шейном позвонке. На одном из его краев виднелось несколько неглубоких, ровных бороздок.

Она медленно распрямилась, чувствуя, как возвращаются прошлые страхи и отказываясь верить в то, о чем кричали эти борозды на кости.

– Ваше мнение, доктор Грин? – вскинул брови главный судмедэксперт Нью-Йорка.

Марго глубоко вздохнула и, собравшись с силами, произнесла:

– Если делать догадки, то я предположила бы, что вижу следы зубов.

Она встретилась взглядом с доктором Фроком.

Теперь Марго знала – точнее, оба они теперь знали, – почему Фрока пригласили на эту встречу.

Брамбелл спокойно ждал, пока все посмотрят в микроскоп. Потом, ни слова не говоря, прокатил бинокуляр над скелетом Памелы Вишер и настроил фокусировку, но теперь уже над костями таза. И снова первым к микроскопу подкатил Фрок, а за ним – Марго. Сомнений не оставалось. Марго ясно увидела, что в некоторых местах костная поверхность прокушена, и зубы проникли в губчатую ткань.

– Лейтенант д’Агоста сообщил мне, что скелеты доставлены из Вестсайдского обводного коллектора, – щурясь от яркого света, сказал Фрок.

– Точно, – подтвердил д’Агоста.

– Вынесло во время последнего ливня?

– Теоретически да.

– Не исключено, что нашу парочку попробовали на зуб бродячие псы, пока тела находились в канализации.

– Это – одна из возможностей, – согласился Брамбелл. – Судя по глубине следов, я определил бы давление зубов примерно в 1 200 фунтов на квадратный дюйм. Пожалуй, для собаки многовато. Как, по-вашему?

– Нет. Если кусал родезийский риджбек.

– А может, собака Баскервилей, профессор? – Брамбелл склонил голову набок.

– Я не убежден, что давление зубов столь велико, как вы утверждаете, – уловив сарказм, сердито бросил Фрок.

– Аллигатор, – высказал предположение д’Агоста.

Все разом повернулись к нему.

– Аллигатор, – повторил он чуть ли не воинственно. – Да вы и сами знаете. Их спускают, совсем маленьких, в унитазы, и они вырастают большими в канализации. Я об этом где-то читал.

Брамбелл издал сухой, как песок в пустыне, смешок и назидательно произнес:

– У аллигаторов, лейтенант, как и у всех рептилий, зубы имеют коническую форму. Эти же следы оставлены небольшими треугольными зубами млекопитающего, скорее всего из семейства псовых.

– Из семейства. Но необязательно самой собаки. Давайте не станем забывать основополагающего принципа: самое простое объяснение, как правило, самое верное.

Брамбелл, набычившись, уставился на Фрока:

– Я знаю, что это основополагающий принцип ученых. В нашем же деле мы придерживаемся принципа Шерлока Холмса: “Когда вы устраните невозможное, то все, что осталось – каким бы невероятным оно ни выглядело, – должно оказаться истиной”.

– Ну и какие же ответы остаются, доктор Брамбелл? – поинтересовался Фрок.

– В настоящий момент у меня нет убедительных объяснений.

Фрок откинулся на спинку инвалидного кресла.

– Второй скелет представляет определенный интерес. Возможно даже, что он стоил путешествия из Мендхэма. Но вы забыли, что я удалился на покой.

Марго задумчиво смотрела на Фрока. Профессор, насколько она его знала, должен был бы заинтересоваться этой головоломкой. Неужели останки напомнили Фроку – так же как и ей – события полуторагодовой давности? Если так, его отношение понятно. Старик сопротивляется. Такие воспоминания не способствуют спокойному отдыху.

В беседу вступила Оливия Мирриам:

– Доктор Фрок, мы надеялись, что вы окажете помощь в изучении скелетов. Ввиду необычности ситуации музей согласился предоставить в распоряжение полиции свою лабораторию. Мы были бы счастливы выделить вам на необходимый срок кабинет на пятом этаже и предоставить помощь секретаря.

Фрок удивленно вскинул брови:

– Но я убежден, что городской морг располагает самым совершенным оборудованием. Я уже не говорю о ярком медицинском даровании доктора Брамбелла, осчастливившего нас сегодня своим присутствием.

– Что касается моего яркого медицинского дарования, доктор Фрок, тут вы абсолютно правы, – ответил Брамбелл. – Но вот относительно самого совершенного оборудования вы, к сожалению, заблуждаетесь. Бюджетные ограничения последних лет привели к тому, что мы существенно отстали от времени. Кроме того, морг не место для такого рода исследований. Его невозможно закрыть для публики. В настоящее время он подвергся нападению репортеров и телевизионщиков. И, к несчастью, – он выдержал паузу, – мы в городском морге лишены возможности услышать ваше просвещенное мнение.

– Благодарю вас, – кивнул Фрок и, указывая на второй скелет, продолжил: – Не понимаю, неужели трудно идентифицировать человека, который при жизни выглядел как…хм-м-м… как недостающее звено.

– Смею вас заверить, мы пытались, – сказал д’Агоста. – За последние двадцать четыре часа мы проверили каждого исчезнувшего Тома, Дика и Гарри в трех штатах. Ничего. И насколько нам известно, урод, подобный этому, вообще не существовал, а уж тем более не пропадал и не позволял себя сжевать, пребывая в нью-йоркском дерьме.

Фрок, казалось, не слышал ответа. Его голова медленно опустилась на грудь, и он на несколько минут застыл в неподвижности. В лаборатории воцарилась тишина, нарушаемая лишь нетерпеливым причмокиванием доктора Брамбелла. Наконец Фрок очнулся. Он глубоко вздохнул и, кивнув с таким видом, словно изнемог сопротивляясь, ответил:

– Ну хорошо. Я смогу уделить вам неделю. У меня есть и другие заботы в городе. Полагаю, присутствующая здесь мисс Грин будет мне помогать?

Только сейчас до Марго дошло, почему её пригласили на это секретное сборище. Теперь же ей все стало ясно. Фрок полностью доверял ей. Вместе они раскрыли тайну Музейного зверя. “Эти люди, видимо, решили, – догадалась она, – что Фрок согласится работать только со мной и больше ни с кем”.

– Подождите! – вырвалось у нее. – Я не могу этим заниматься!

Все взоры обратились на Марго, и она запоздало поняла, что высказалась более резко, чем хотела.

– Я хочу сказать, что сейчас у меня просто нет времени, – пояснила она уже более спокойным тоном.

Фрок сочувственно посмотрел на нее. Он-то прекрасно знал, какие ужасные воспоминания связаны с этой работой.

Узкое лицо директрисы сделалось суровым.

– Я поговорю с доктором Хоторном, – сказала она. – Он предоставит вам времени столько, сколько потребуется, чтобы оказать помощь полиции.

Марго уже было открыла рот, чтобы возразить, но передумала. Жаль, что она так недавно стала смотрителем музея и поэтому не имеет возможности отказаться.

– Вот и хорошо. – На иссушенном лице Брамбелла мелькнуло подобие улыбки. – Разумеется, я буду работать с вами. Но прежде чем мы разойдемся, я хотел бы ещё раз подчеркнуть, что расследование требует абсолютной секретности. Достаточно уже того, что появилось сообщение об обезглавленных останках Памелы Вишер. Если кто-то узнает, что светскую красавицу перед смертью… а может быть, и после смерти… погрызли… – Конец фразы повис в воздухе, а доктор провел ладонью по лысому черепу.

– Вы полагаете, следы зубов могут оказаться не посмертными? – бросил на него быстрый взгляд Фрок.

– Разница, доктор Фрок, буквально в каком-то часе. Во всяком случае, для одного из укусов. Одним словом, мэр и шеф полиции с нетерпением ждут результатов.

Фрок ничего не ответил. Было ясно, что совещание закончилось. Все, кроме Фрока и Марго, направились к выходу, стараясь как можно быстрее оказаться подальше от лежащих на столе коричневых останков.

Проходя мимо Марго, директриса музея сказала:

– Если вам потребуется помощь, обращайтесь непосредственно ко мне.

Доктор Брамбелл, бросив последний взгляд на Фрока и Марго, проследовал за директрисой.

Последним уходил лейтенант д’Агоста. На мгновение он задержался в дверях.

– Если вам будет невтерпеж с кем-нибудь потолковать, говорите со мной. – Он хотел сказать что-то еще, но передумал, кивнул, резко повернулся и вышел. Когда дверь за ним закрылась, Марго осталась в обществе профессора Фрока, того, что когда-то было Памелой Вишер, и безобразно деформированного безголового скелета.

– Марго, запри, пожалуйста, дверь, – попросил Фрок, выпрямляясь в своем кресле. – И зажги свет. – Подкатившись к столу, он добавил: – А теперь вымой как следует руки, да не забудь про щетку.

Марго посмотрела на скелеты и перевела взгляд на старого профессора.

– Доктор Фрок, – начала она, – вы не считаете, что это может быть работа…

– Нет! – яростно прошептал он. – Не считаю, пока мы не убедимся в обратном.

Некоторое время Марго смотрела ему прямо в глаза. Затем молча кивнула и направилась к выключателю. То, что сейчас не было сказано, беспокоило её гораздо больше, чем эта пара мерзких скелетов.

6

Смитбек втиснулся в узкую телефонную будку, расположенную в прокуренном зале бара “Кошачья лапа”. Не выпуская из рук стакана, он, с трудом отыскав в полумраке нужные кнопки, набрал номер своего рабочего кабинета. Его интересовало, сколько человек уже позвонили.

Смитбек никогда не сомневался в том, что он принадлежит к числу величайших журналистов города Нью-Йорка. Возможно даже, что он – самый великий. Полтора года назад он поведал миру о Музейном звере. И поведал не в той вялой, отстраненной манере, в которой обычно дается подобный материал. Нет, вместе с д’Агостой и другими он боролся за жизнь во тьме той апрельской ночи. После публикации написанной по следам событий книги его положение ведущего криминального репортера “Нью-Йорк пост” стало ещё более прочным. И вот теперь – дело Вишер. Сенсационные материалы появляются гораздо реже, чем он когда-то думал. Кроме того, всегда готовы подставить ножку конкуренты вроде этого ничтожества Брайса Гарримана – криминального репортера из “Нью-Йорк таймс”. Но он, Смитбек, разыграл карту Вишер правильно. Из неё получится такой же крутой материал, как и из Мбвуна. Если не круче.

“Великий журналист, – размышлял Смитбек, – приспосабливается к открывающимся возможностям”. Взять, к примеру, дело Вишер. Он оказался совершенно не готов к встрече с матерью. Миссис Вишер произвела на него сильнейшее впечатление, Смитбек был смущен и тронут. Под влиянием новых для него эмоций Смитбек написал статью, в которой изобразил Памелу Вишер ангелом с Южной улицы Центрального парка и описал её смерть в трагических тонах. Но подлинным озарением гения была идея предложить награду в 100 000 долларов за информацию, которая поможет выявить убийцу. Озарение пришло как раз, когда он писал статью. С недописанной статьей и идеей о награде он направился прямиком в кабинет Арнольда Мюррея – нового редактора “Пост”. Мюррею идея пришлась по душе, и он её тут же одобрил, даже не посоветовавшись с издателем.

Джинни, секретарша, подняла трубку. Она была взволнована. Двадцать звонков – и все как один ложные.

– Неужели? – обескураженно спросил Смитбек.

– К тебе тут ещё посетитель приходил. Жуткий тип, нет, правда, – затараторила секретарша – тощая коротышка, обитавшая где-то в Ронконкоме и млеющая при виде Смитбека.

– Вот как?

– Точно! Весь такой оборванный, в лохмотьях и жутко вонючий. Господи, я прямо чуть не задохнулась. Еще и датый к тому же!

“Может быть, это как раз то, что надо?” – возбужденно подумал Смитбек, а вслух спросил:

– Что он хотел?

– Сказал, что у него есть сведения об убийстве Вишер. Предложил тебе встретиться с ним в мужском туалете Пенсильванского вокзала…

Смитбек едва не уронил стакан.

– В мужском туалете? Ты, наверное, шутишь?

– Так он сказал. Как ты думаешь, он извращенец? – спросила Джинни с нескрываемым интересом.

– В каком туалете?

На другом конце провода зашуршала бумага.

– Я все записала… Вот. Северный конец, нижний уровень, слева от эскалатора на двенадцатый путь. В восемь вечера. Сегодня.

– Какие у него сведения?

– Он больше ничего не сказал.

– Спасибо.

Смитбек повесил трубку и посмотрел на часы. Семь сорок пять. Вокзальный туалет? Нужно быть безумцем или вконец отчаявшимся человеком, чтобы отправиться за информацией в сортир.

Смитбеку никогда ещё не доводилось бывать в мужских туалетах Пенсильванского вокзала. Едва открыв двери в просторное жаркое помещение и чуть было не задохнувшись от ударивших в нос запахов, он твердо решил, что лучше помочится в штаны, чем воспользуется услугами этого сортира.

Смитбек опоздал на пять минут. “А может, этот тип уже ушел? – с надеждой подумал журналист. – Если, конечно, допустить, что он здесь вообще появлялся”. Он уже был готов выскочить из туалета, как вдруг услышал мрачный голос:

– Уильям Смитбек?

– Что? – Смитбек недоуменно оглядывал абсолютно пустое помещение. Наконец он заметил в щели под дверцей самой дальней кабины чьи-то ноги. Дверца открылась. Из кабинки вышел низенький костлявый мужчина и нетвердой походкой направился к журналисту. Одежда обитателя сортира состояла из грязных лохмотьев, волосы свалялись в комья самой разнообразной, но весьма непривлекательной формы. Неописуемого цвета борода раздваивалась на животе над самым пупком, видневшимся сквозь дыру в рубашке.

– Уильям Смитбек? – повторил он, глядя на журналиста слезящимися глазами.

– Кто же еще?

Ни слова не говоря, мужчина направился в дальний конец туалета. Он вошел в открытую кабинку и обернулся, поджидая Смитбека.

– У вас есть для меня информация? – спросил журналист.

– Топайте за мной. – Мужчина показал на кабинку.

– Еще чего! – возмутился Смитбек. – Если хотите со мной говорить, говорите здесь, но туда, приятель, я за вами не пойду.

– Так ведь это же единственный путь! – И оборванный тип гостеприимно махнул рукой.

– Путь – куда?

– Вниз.

Смитбек осторожно приблизился к кабинке. Тип уже вошел внутрь и, примостившись за унитазом, отодвигал в сторону крашеный металлический лист, который, как выяснилось при ближайшем рассмотрении, прикрывал пробитое в грязной стене большое отверстие с неровными краями.

– Туда? – спросил Смитбек.

Оборванный тип утвердительно кивнул.

– Куда ведет эта дыра?

– Вниз, – повторил тип.

– И не думайте! – И Смитбек решительно направился к выходу из туалета.

– Я должен привести вас к Мефисто! – крикнул ему вслед оборванец. – А уж он сам потолкует с вами об убийстве той девочки. Он знает кое-что очень важное.

– Ну уж увольте!

– Вы можете мне доверять, – просто сказал оборванец, глядя прямо в глаза журналисту.

Несмотря на лохмотья, вонь и взгляд наркомана, Смитбек ему почему-то поверил.

– Что – важное? – спросил он.

– А это вам скажет уже сам Мефисто.

– Кто такой Мефисто?

– Наш вождь, – ответил мужчина, пожав плечами с таким видом, словно сказанного было вполне достаточно.

– Наш?

– Да. Лидер сообщества “Шестьсот шестьдесят шестая дорога”.

Неуверенность ещё оставалась, но Смитбека уже охватил охотничий азарт. Организованное подземное сообщество? Да уже из одного этого выйдет отличный материал. А если этот Мефисто действительно что-то знает об убийстве Памелы Вишер…

– А где оно, это сообщество “Шестьсот шестьдесят шестая дорога”? – спросил он.

– Этого я сказать вам не могу. Но дорогу покажу. Они называют меня Стрелком-Радистом! – В глазах оборванца промелькнул огонек гордости.

– Послушайте, – сказал Смитбек. – Я не могу лезть в эту дыру. Там на меня могут напасть… ограбить.

– Ни за что! – Оборванец яростно замотал головой. – Со мной вы будете в полной безопасности! Всем известно, что я главный гонец самого Мефисто.

Смитбек внимательно посмотрел на оборванца: слезящиеся глаза, мокрый нос, грязная борода чародея. И этот человек проделал путь до редакции “Пост”. Непростое дело при такой-то внешности.

Затем он представил себе наглую рожу Брайса Гарримана и явственно увидел, как редактор “Таймс” вызывает Брайса, чтобы спросить, как получилось, что Смитбек вновь первым опубликовал сенсационный материал.

Картина ему понравилась.

Когда Смитбек лез в дыру, человек, именуемый Стрелком-Радистом, придерживал жестяной лист, и как только они оказались рядом, путем довольно сложных манипуляций вернул щит на место, укрепив его несколькими кирпичами.

Смитбек огляделся. Он стоял в длинном узком тоннеле. Над головой тянулись похожие на серые вены водопроводные и паровые трубы. Потолок был низким, но не настолько, чтобы человек его роста не мог стоять выпрямившись. Вечерний свет пробивался через решетки в потолке, расположенные одна от другой на расстоянии ста ярдов.

Журналист следовал за сутулой, невысокой фигурой, слабо различимой в тусклом освещении. Время от времени сырое, промозглое пространство заполнял грохот проносившихся поблизости поездов. Смитбек улавливал этот звук скорее костями, нежели ушами.

Они шли в северном направлении по казавшемуся бесконечным тоннелю. Минут через пятнадцать Смитбека охватило щемящее беспокойство.

– Простите, – сказал он, – насколько долгая прогулка нам предстоит?

– Короткую дорогу к нашему сообществу Мефисто держит в тайне.

Смитбек понимающе кивнул, старательно обходя здорово распухшую дохлую собаку. Неудивительно, что обитатели тоннеля страдали паранойей, но происходящее выходило за всякие рамки. Судя по времени, они сейчас где-то под Центральным парком.

Вскоре тоннель начал слегка изгибаться к западу. В массивной бетонной стене Смитбек заметил несколько стальных дверей. Над головой шла большая труба, с изоляции стекали на пол крупные капли воды. На изоляции было начертано:

ОПАСНО:

СОДЕРЖИТ АСБЕСТОВОЕ ВОЛОКНО.

ИЗБЕГАЙТЕ ОБРАЗОВАНИЯ ПЫЛИ.

УГРОЗА РАКА И ЛЕГОЧНЫХ ЗАБОЛЕВАНИЙ.

Остановившись и порывшись в карманах лохмотьев, Стрелок-Радист извлек оттуда ключ и вставил его в замочную скважину на ближайшей двери.

– Как вы раздобыли этот ключ? – поинтересовался Смитбек.

– В нашем сообществе много специалистов самого разного профиля. – Открыв дверь, оборванец вежливо помог Смитбеку перейти через порог.

Дверь за спиной закрылась, и на них обрушилась непроглядная тьма. Смитбек только теперь понял, насколько успокаивающе действовал на него серый свет из решеток.

– У вас есть фонарь? – спросил он, заикаясь от страха.

Послышался шорох. Вспыхнула спичка. В дрожащем свете Смитбек увидел ведущие вниз бетонные ступени, терявшиеся во тьме.

Стрелок потряс рукой, и спичка погасла.

– Достаточно? – спросил он.

– Нет, – ответил Смитбек, – зажгите ещё одну.

– Потом. Когда будет необходимость.

Смитбек осторожно ощупывал ногой каждую ступень, ладони упирались в скользкие влажные стены. Прошла целая вечность, когда зажглась наконец следующая спичка, и его взору открылся огромный железнодорожный тоннель. На убегающих вдаль рельсах играли тусклые оранжевые отблески.

– И где мы теперь? – поинтересовался Смитбек.

– На сотом пути. Двумя уровнями ниже.

– Мы ещё не на месте?

Спичка погасла, и на них снова навалилась непроглядная тьма.

– Идите за мной, – раздался голос. – Когда я скажу “стоять”, останавливайтесь немедленно.

Теперь они шагали по путям. Споткнувшись о рельс, Смитбек чуть было снова не ударился в панику.

– Стоять!

Смитбек замер. Вспыхнула спичка.

– Видите вот это? – Стрелок-Радист указал на блестящий медный рельс, вдоль которого на полу шла ярко-желтая полоса. – Третий рельс. Он под напряжением. Не вздумайте на него наступить.

Спичка погасла. Смитбек услышал, как его спутник сделал в плотной влажной тьме несколько шагов.

– Зажгите ещё одну!

Снова вспыхнула спичка. Смитбек переступил через третий рельс.

– И много здесь таких? – спросил он, указывая на медный прут.

– Да, – ответил проводник, – я вам их покажу.

– О Боже! А что будет, если на него наступить?

– Удар тока. Вас прошьет боль, потом оторвет руки, ноги и голову, – донесся из темноты бестелесный голос. – Поэтому лучше на него не наступать.

Снова загорелась спичка, осветив ещё одну желтую полосу и бегущий вдоль неё медный рельс. Опасливо переступив через рельс, Смитбек увидел в противоположной стене тоннеля небольшой лаз. В два фута высотой и шириной в четыре, лаз был проделан внизу старинной арки, давным-давно заложенной шлакоблоками.

– Нам туда, – указал на лаз Стрелок. – Вниз.

Из дыры тянуло теплым ветерком, сдобренным таким запахом, что желудок так и норовил вывернуться наизнанку. В эту ужасную вонь вплетался запашок древесного дыма.

– Вниз? – не веря своим ушам, переспросил Смитбек. – Опять? Вы что, хотите, чтобы я скользил на брюхе?

Но Стрелок-Радист уже скрылся в проломе.

– Ни за что! – крикнул журналист, присев рядом с лазом. – Эй, послушайте! Я вниз не полезу! Если этому вашему Мефисто действительно есть что сказать, пусть сам приходит сюда.

После довольно продолжительной паузы из-за шлакоблоков глухо прогудел голос Стрелка-Радиста:

– Мефисто никогда не поднимается выше третьего уровня.

– Ну, значит, сейчас ему придется изменить своим привычкам. – Смитбек отчаянно пытался казаться уверенным. Однако было совершенно очевидно, что, полностью полагаясь на своего странного проводника, он попросту загнал себя в угол. Вокруг царила глухая непроглядная тьма, и как отсюда выбраться, было непонятно.

Не дождавшись никакой реакции, Смитбек спросил:

– Вы ещё здесь?

– Ждите, – донесся голос.

– Если вы уходите, оставьте мне немного спичек! – Что-то ткнулось в его колено, и Смитбек от неожиданности вскрикнул. Нет, ничего страшного, всего-навсего рука. Стрелок-Радист протянул из дыры какой-то предмет.

– И это все? – спросил Смитбек, насчитав на ощупь три спички.

– Все, что я могу дать. – Голос звучал слабо, явно удаляясь. Стрелок сказал что-то еще, но Смитбек уже не смог разобрать слов. А потом на него обрушилась тишина.

Смитбек опустился на корточки, привалившись спиной к стене и сжимая в кулаке спички. Он сидел в темноте и запоздало проклинал свою глупость. Никакая статья не стоит такого. И как он теперь, интересно, выберется на свет, имея всего лишь три спички? Смитбек закрыл глаза и сосредоточился, пытаясь вспомнить пройденный путь, каждый его поворот. Вскоре он оставил это занятие – трех спичек все равно не хватит, чтобы благополучно миновать злосчастные рельсы.

Сидеть было неудобно, колени уже начали дрожать. Смитбек поднялся и прислушался, пристально вглядываясь в густую непроглядную тьму. Постепенно ему начали чудиться какие-то странные тени и движение. Он стоял неподвижно, стараясь дышать глубоко и размеренно. Казалось, он торчит здесь уже целую вечность. Безумие какое-то! Если бы он…

– Эй, Скриблерус! – раздался из пролома голос, который мог принадлежать лишь бестелесному призраку.

– Что? – выдохнул Смитбек, резко оборачиваясь.

– Я беседую с Уильямом Смитбеком, Скриблерусом, разве не так?

– Да-да. Я – Смитбек. Билл Смитбек. Кто вы? – спросил он довольно нервно.

– Мефисто. – Звук “с” был произнесен с каким-то зловещим шипением.

– Почему так долго? – спросил журналист, склоняясь к лазу.

– Труден путь наверх.

Смитбек помолчал. Он представил себе, как человек, находящийся сейчас там, за стеной, поднимался вверх на несколько уровней.

– Вы когда-нибудь выходите на поверхность? – спросил он наконец.

– Нет! Ты должен гордиться, Скриблерус. Так близко к поверхности я не был вот уже пять лет.

– Почему так? – продолжал допрос Смитбек, нащупывая в темноте кнопку включения магнитофона.

– Потому что это мой домен. Я властитель всего, что ты видишь.

– Но я ничего не вижу.

Из дыры в шлакоблоке донесся сухой смешок.

– Неверно! Ты зришь тьму. И тьма является моими владениями. Над твоей головой грохочут поезда, обитатели поверхности спешат по своим бессмысленным делам. Но все, что под Центральным парком – “Шестьсот шестьдесят шестая дорога”, “Тропа Хо Ши Мина” и “Бункер”, – принадлежит мне.

Смитбек задумался. Название “Шестьсот шестьдесят шестая дорога” имело смысл. Но два других его смутили.

– “Тропа Хо Ши Мина”? – переспросил он. – Что это?

– Сообщество, как и все остальные, – прошипел голос. – Теперь они объединились с моим для лучшей защиты. В свое время многие из нас были хорошо знакомы с “Тропой”. Многие из нас дрались в постыдной войне против отсталого народа. И за это нас подвергли остракизму. И вот теперь мы живем своей жизнью под землей в добровольной ссылке. Здесь мы дышим, размножаемся, умираем. И желаем лишь одного – пусть нас оставят в покое.

Смитбек потрогал магнитофон, надеясь, что пленка все зафиксировала. Он слышал об отдельных бродягах, искавших убежища в тоннелях подземки. Но чтобы постоянное поселение…

– Значит, все ваши подданные – бездомные? – спросил он.

Мефисто ответил не сразу.

– Нам не нравится это слово, Скриблерус. У нас есть дом, и не будь ты столь робок, я бы тебе его показал. У нас есть все необходимое. Трубы снабжают нас водой для приготовления пищи и для гигиенических целей. Подземные кабели дают электричество. Те немногие вещи, которые нам нужны с поверхности, доставляют гонцы. В “Бункере” есть даже медицинская сестра и школьный учитель. Другие подземные поселения – Вестсайдская сортировочная станция, например, – совершенно не организованы и там очень опасно. Мы же здесь живем с достоинством.

– Школьный учитель? Вы хотите сказать, здесь есть дети?

– О, сколь ты наивен, Скриблерус! Многие живут здесь только потому, что у них есть дети, а злобная государственная машина хочет отнять их и отдать в чужие руки. Они предпочли этот теплый и темный мир твоему миру отчаяния, Скриблерус.

– Почему ты так меня называешь?

Из дыры снова послышался сухой смешок.

– Ведь ты это ты, разве не так? Уильям Смитбек, Скриблерус?

– Да, но…

– Для журналиста ты очень плохо начитан. Прежде чем мы встретимся снова, изучи творение Александра Попа “Дунсиада”.

Смитбек начал подозревать, что его собеседник – личность куда более интересная, чем ему казалось.

– Кто вы на самом деле? – спросил он. – Каково ваше подлинное имя?

После недолгой паузы бестелесный голос прошипел:

– Я оставил свое имя на верхней ступени, и теперь я – Мефисто! Никогда, никогда не задавай мне этого вопроса.

– Извините! – Смитбек судорожно сглотнул.

Мефисто, похоже, рассердился. Тон его стал жестким, слова резко вырывались из темноты.

– Мы привели тебя сюда не без причины.

– Убийство Вишер? – с надеждой спросил Смитбек.

– В твоих статьях, так же как и в других, говорилось, что её труп обезглавлен. И я пришел сюда сообщить, что лишение головы – далеко не все. Это в некотором роде пустяк. – Он разразился резким кашляющим смехом.

– Что вы хотите этим сказать? Вам известно, кто это сделал?

– В каком-то смысле – да, – прошипел Мефисто. – Это сделали те, кто охотится на моих людей. Морщинники.

– Морщинники? – переспросил Смитбек. – Я не понимаю…

– В таком случае молчи и слушай меня, Скриблерус! Я сказал тебе, что мое сообщество – безопасная гавань. И так было всегда до прошлого года. Теперь на нас нападают. Те, кто покидает безопасную зону, исчезают, или их убивают. Убивают самым ужасающим способом. Наши люди все больше и больше боятся. Мои гонцы не раз пытались привлечь к этому внимание полиции. Полиция! – Послышался смачный звук злобного плевка, а голос перешел чуть ли не на визг. – Продажные цепные псы обанкротившейся системы! Для них мы всего лишь грязные твари, на которых можно орать и которых можно пинать. Наши жизни ничего не стоят! Сколько наших людей погибло или исчезло? Толстяк, Гектор, Черная Энни, Старший Сержант… Но стоило только одной светской красотке в шелках оторвать голову, как весь город встал на уши!

Смитбек облизал губы. Его интересовало, какой фактической информацией располагает Мефисто.

– Что вы имеете в виду, говоря о “нападении”?

– Извне, – после долгого молчания ответил Мефисто.

– Извне? – переспросил Смитбек. – Вы хотите сказать, на вас нападают отсюда? – Он принялся судорожно вращать головой, тщетно вглядываясь во тьму.

– Нет. Из-за пределов “Шестьсот шестьдесят шестой дороги” и “Бункера”. Есть ещё одно место. Место, которого все сторонились. Двенадцать месяцев тому назад поползли слухи, что это место заселено. Тогда же начались убийства. Наши люди стали исчезать. Вначале мы высылали поисковые отряды. Большинство жертв так и не были обнаружены. Но у тех, кого нашли, плоть была съедена, головы оторваны, а тела растерзаны.

– Подождите-подождите, – прервал его Смитбек. – То есть вы хотите сказать, что здесь обитает банда каннибалов, которые пожирают людей и отрывают им головы?

А может, этот Мефисто все же чокнутый? Смитбек снова начал подумывать о том, как выбраться на поверхность.

– Мне не по вкусу твои скептические интонации, Скриблерус, – проговорил Мефисто. – Да, это именно то, что я хочу сказать. Стрелок-Радист, ты здесь?

– Здесь, – раздалось у самого его уха. Смитбек отпрянул, издав от страха какой-то странный, похожий на ржание звук.

– Как вы сюда попали? – просипел он.

– В моем королевстве много путей, – послышался голос Мефисто. – А после жизни в этой благословенной тьме зрение наше приобретает необычайную остроту.

– Послушайте! – Смитбек судорожно сглотнул. – Это не значит, что я вам не верю. Я просто…

– Замолчи! – оборвал его Мефисто. – Мы беседовали достаточно долго. Стрелок-Радист, отведи его на поверхность.

– А как же насчет награды? – изумленно спросил Смитбек. – Разве не ради неё вы меня сюда позвали?

– Неужели ты не услышал того, что я тебе сказал? – прошипел Мефисто. – Ваши деньги для меня – ничто. Меня беспокоит лишь безопасность моего народа. Возвратись в свой мир, напиши статью. Расскажи тем, кто на поверхности, все, что тебе рассказал я. Скажи им: то, что убило Памелу Вишер, убивает и моих людей. И убийствам этим следует положить конец. – Бестелесный голос, казалось, уже звучал издалека, отдаваясь глухим эхом от стен подземного коридора. – В противном случае мы найдем иные пути для того, чтобы наши слова были услышаны.

– Но мне надо… – На его локте сомкнулись чьи-то пальцы.

– Мефисто ушел, – услышал он голос Стрелка-Радиста. – Я проведу вас наверх.

7

Лейтенант д’Агоста сидел в своем тесном кабинете со стеклянными стенами и, теребя сигару в нагрудном кармане пиджака, просматривал пачку докладов, связанных с находками водолазов в Протоке Гумбольдта. Вместо того чтобы закрыть одно простое дело, он открыл для себя ещё два. Даже не открыл, а распахнул настежь. Как всегда, никто ничего не видел и никто ничего не слышал. Дружок Памелы от горя впал в прострацию и как свидетель никуда не годился. Отец давно умер. Мать была холодна и отчужденна, как Снежная Королева. Лейтенант пребывал в самом мрачном расположении духа. Дело Памелы Вишер казалось ему взрывоопасным, как нитроглицерин.

Д’Агоста перевел взгляд с пачки бумаг на столе на надпись НЕ КУРИТЬ в коридоре напротив его кабинета и нахмурился ещё больше. Эта надпись, так же как и десятки подобных, появилась в стенах департамента неделю назад.

Он вытащил сигару из кармана и снял с неё целлофановую упаковку. Закона, запрещающего жевать сигару, слава Богу, ещё не приняли. Он любовно покатал сигару между большим и указательным пальцами, придирчиво изучая верхний лист. Не обнаружив дефектов, д’Агоста сунул сигару в рот.

Некоторое время он сидел неподвижно. Затем выругался, резко выдвинул верхний ящик и рылся в нем до тех пор, пока не нашел большую кухонную спичку. Чиркнув ею о подошву ботинка, он поднес огонек к кончику сигары и со вздохом откинулся на спинку кресла, прислушиваясь к легкому потрескиванию табака при первой затяжке.

Резко зазвонил телефон внутренней связи.

– Да? – ответил д’Агоста. Это не могло быть жалобой. Он едва успел выпустить первую струйку дыма.

– Лейтенант, – услышал он голос секретаря отдела. – Вас хочет видеть сержант Хейворд.

Лейтенант негромко зарычал, выпрямился и переспросил:

– Кто?

– Сержант Хейворд. Говорит, что по вашей просьбе.

– Не знаю я никакого сержанта Хейворда…

В дверном проеме возникла женщина в полицейском мундире.

– Лейтенант д’Агоста?

Д’Агоста недоуменно посмотрел на нее. Как из столь миниатюрного тела может исходить такое глубокое контральто?

– Садитесь. – Он молча наблюдал, как сержант устраивается на стуле. Похоже, она считала само собой разумеющимся свое самовольное явление в кабинет начальства.

– Не припоминаю, что вызывал вас, сержант, – наконец произнес д’Агоста.

– А вы и не вызывали, – ответила Хейворд. – Но я знала, что вы обязательно захотите меня увидеть.

Д’Агоста снова откинулся на спинку кресла и затянулся сигарой. Пусть скажет, что хочет сказать, а уж потом он задаст ей взбучку. Не потому, что строго придерживается правил, а потому, что считает покушение на покой старшего по званию вопиющим нарушением дисциплины. Неужели один из его парней прижал её в помещении архива? Только дела о сексуальных домогательствах ему ещё не хватало.

– Речь идет о тех телах, которые вы обнаружили в Клоаке, – начала Хейворд.

– Вот как? – Слова сержанта вызвали у д’Агосты нехорошие подозрения. Считалось, что расследование ведется в обстановке глубокой секретности.

– До реорганизации я работала в транспортной полиции, – сказала Хейворд таким тоном, словно это все объясняло. – Я до сих пор дежурю на Вест-Сайде. Чищу от бездомных Пенсильванский вокзал, Адскую Кухню и сортировочные станции под…

– Постойте-постойте. Так, значит, вы ассенизатор? – прервал её д’Агоста и тут же понял, что совершил ошибку.

Уловив насмешливое недоверие в его голосе, Хейворд вся напряглась и сдвинула брови. Повисло неловкое молчание.

– Нам не нравится это прозвище, лейтенант, – наконец сказала она.

Решив, что уже достаточно ублажил незваную гостью, д’Агоста бросил:

– Это мой кабинет.

Хейворд посмотрела на него, и по этому взгляду лейтенант понял, как меняется в худшую сторону её мнение о нем.

– О’кей. Если вы хотите играть по таким правилам… – Хейворд глубоко вздохнула и продолжила: – В этих ваших скелетах, когда я о них услышала, я почувствовала нечто знакомое. Они напомнили мне о ряде недавних убийств среди кротов.

– Кротов?

– Людей, обитающих в тоннелях. – Ее снисходительный тон разозлил лейтенанта. – Бездомных, поселившихся под землей. Впрочем, не важно. Сегодня я прочитала статью в “Пост”. Ту, которая про Мефисто.

Д’Агоста недовольно скривился. Этот вечно рыскающий в поисках скандалов Билл Смитбек нагнал страху на своих читателей и ещё более ухудшил ситуацию. В свое время они были в некотором роде друзьями, но теперь, получив пост криминального репортера, Смитбек стал просто невыносим. И д’Агоста предпочитал не снабжать его конфиденциальной информацией.

– Продолжительность жизни бездомного очень мала, – продолжала Хейворд. – Даже меньше, чем у настоящих кротов. Но журналист прав. Недавно произошло несколько необычайных по своей мерзости убийств. Головы исчезли, тела разорваны. Я подумала, что вам это будет интересно. – Чуть подвинувшись на стуле и одарив д’Агосту взглядом ясных карих глаз (этот взгляд почему-то тревожил его), Хейворд закончила: – Впрочем, мне, наверное, следовало поберечь дыхание.

Решив оставить последнее замечание без внимания, д’Агоста спросил:

– О каком числе безголовых покойников мы говорим, сержант? Двух? Трех?

– Скорее о полудюжине, – немного подумав, ответила Хейворд.

Рука с сигарой замерла на полпути ко рту.

– Полдюжины?!

– Это по моим прикидкам. Прежде чем прийти сюда, я порылась в делах. За последние четыре месяца было убито семь кротов. Модус операнди во всех семи случаях идентичен.

– Сержант, давайте напрямик. – Д’Агоста опустил руку с сигарой. – Вы хотите сказать, что под землей бродит какой-то Джек Потрошитель и никто им не занимается?

– Послушайте. Это всего лишь мое предположение, – воинственным тоном произнесла она. – Вообще-то это не мое дело. Я расследованием убийств не занимаюсь.

– Почему вы не действовали в установленном порядке и не сообщили о возникших подозрениях своему руководителю?

– Я сообщала своему шефу. Капитану Уокси. Вы его знаете?

Капитан Уокси был известен всем. Как самый жирный и самый ленивый начальник участка во всем городе. Как человек, своим бездельем сделавший карьеру, и сумевший при этом никого не обидеть. Годом раньше д’Агоста и сам был представлен благодарным мэром к званию капитана. Но тут случились выборы, и мэра Харпера турнули из кабинета. Новый мэр въехал в ратушу на обещаниях сократить налоги и уменьшить расходы. В результате политики экономии Уокси получил капитанство и участок под свою команду, а д’Агоста остался с носом. Таков, увы, мир.

– Убийство крота – совсем не то, что убийство на поверхности, – продолжала, закинув ногу на ногу, Хейворд. – Большую часть тел вообще не обнаруживают. А если и обнаруживают, то лишь после того, как их уже нашли крысы и собаки. Многие из них оказываются “Джонами Доу” – неизвестными. Идентифицировать их не удается даже в тех случаях, когда тела находятся в сравнительно приличном состоянии. А остальные кроты, можете быть уверены, нам не помощники.

– И Джек Уокси, значит, всю вашу информацию закопал?

– Плевать он хотел на всех этих людей, – снова помрачнела Хейворд.

Д’Агоста долго смотрел на нее, размышляя, почему Уокси, закоренелый шовинист старой закалки, взял в свой штат женщину ростом всего в пять футов три дюйма. Посмотрев ещё раз на её изящные черты лица, карие глаза и тонкую талию, лейтенант нашел ответ.

– О’кей, сержант, – кивнул он. – Я покупаю вашу информацию. Вы можете назвать места убийств?

– Места – практически единственное, чем я располагаю.

Сигара давно погасла, и д’Агоста принялся рыться в столе в поисках спички.

– Итак, где же их обнаруживали?

– Здесь и здесь. – Хейворд извлекла из кармана компьютерную распечатку, развернула и подвинула через стол.

Раскуривая сигару, д’Агоста изучал листинг.

– Итак, первое тело обнаружено тридцатого апреля в доме № 624 на Пятьдесят восьмой Западной улице.

– В подвале, в бойлерной. Из неё есть доступ к железнодорожной ветке, поэтому она попала под юрисдикцию транспортной полиции.

Д’Агоста кивнул, не сводя взгляда с листка.

– Следующее – седьмого мая под станцией подземки “Коламбус-сёркл”. Третье – двадцатого мая на железнодорожном отводе Б4, на двадцать втором пути, у дорожного знака “1,2 мили”. Где это, черт побери?

– Один из закрытых ныне грузовых тоннелей, которые в свое время вели на Вестсайдскую сортировочную. Кроты проломили стены и поселились в некоторых из них.

Д’Агоста слушал, с наслаждением затягиваясь сигарой. Год назад, в ожидании повышения по службе он перешел с “Гарсиф и Вегас” на “Данхилл”. Хотя повышение не состоялось, д’Агоста так и не сумел убедить себя вернуться к прежнему сорту сигар. Все так же, без эмоций, он взглянул на Хейворд. Конечно, уважением к вышестоящим она не отличается. Но, с другой стороны, несмотря на крошечный рост, в ней ощущались уверенность в себе и прирожденная властность. Явившись к нему, она продемонстрировала инициативность. И смелость тоже. На какой-то момент он даже пожалел, что начал разговор не с той ноги.

– Ваше появление, конечно, не соответствует порядкам, установленным в департаменте полиции, – сказал он. – Тем не менее я высоко ценю то, что вы потратили время.

Хейворд едва заметно кивнула, давая понять, что комплимент слышала, но не принимает.

– Я не хочу вторгаться в юрисдикцию капитана Уокси, – продолжал д’Агоста. – Но я могу передать ему все, что вы мне сказали, на тот случай, если между всеми убийствами существует связь. Вы, кстати, заметили это первой. Давайте поступим так: забудем, что вы приходили ко мне и что мы разговаривали.

Хейворд снова кивнула.

– Я позвоню Уокси, как будто я получил сообщения об убийствах по своим каналам, после чего мы совершим небольшую экскурсию по памятным местам.

– Ему это не понравится. Капитану по вкусу лишь одно место – его кресло в участке и один пейзаж – вид из окна его кабинета.

– Нет, он пойдет. Как он будет выглядеть в глазах начальства, когда его работу делает какой-то лейтенант, а он греет задницу в кресле? Особенно если это обернется серьезным делом. Итак, мы совершим небольшую прогулку втроем. Не стоит раньше времени тревожить больших шишек.

– Все это не очень здорово, лейтенант, – мгновенно помрачнела Хейворд. – Там крайне опасно. Мы будем играть на чужом поле. А это не какие-то бедняги, сбившиеся с пути истинного. Там образовалось сообщество крутых парней. Ветераны Вьетнама, бывшие уголовники, отпущенные под залог. Никого они не ненавидят так яро, как копов. Нам потребуется по меньшей мере отделение полицейских.

Д’Агосту вновь начал раздражать её безапелляционный тон. Ни грана уважения!

– Послушайте, Хейворд, – сказал он. – Ведь речь идет не о Судном дне, а всего-навсего о спокойной ознакомительной прогулке. Я хочу осмотреть все, как оно есть. И если мы на что-нибудь наткнемся, то сможем начать официальное расследование.

Хейворд молчала.

– И еще, сержант. Если я услышу разговоры о нашей беседе, я сразу определю, откуда растут ноги.

Хейворд поднялась со стула, разгладила брюки и поправила форменный пояс.

– Ясно, – сказала она.

– Я так и думал, что вы все поймете.

Д’Агоста встал с кресла и выпустил струйку дыма в сторону надписи НЕ КУРИТЬ.

Он заметил, как Хейворд смотрит на сигару – то ли с презрением, то ли с неодобрением.

– Не хотите ли закурить? – саркастически спросил он, запуская пальцы в нагрудный карман пиджака.

В первый раз за все время на губах сержанта промелькнуло подобие улыбки.

– Спасибо, не надо. Особенно после того, что случилось с моим дядей.

– А что с ним случилось?

– Рак полости рта. Ему вырезали губы.

Хейворд повернулась на каблуках и быстро вышла из кабинета. Попрощаться она не удосужилась. А вкус сигары почему-то резко ухудшился.

8

Он неподвижно сидел в тишине лаборатории. Хотя в помещении не было света, его взгляд перебегал с одной стены на другую, любовно задерживаясь на каждом предмете. Для него это ещё было в новинку – сидеть неподвижно часами, наслаждаясь замечательной остротой всех своих чувств.

Теперь он закрыл глаза и сконцентрировал все внимание на глухом городском шуме за стенами. Спустя некоторое время из общего рокота голосов он смог выловить обрывки разговоров, отделив самые громкие и близкие от тех, что велись на расстоянии нескольких комнат или даже этажей. Вскоре и эти шумы растворились в потоке его внимания, и он услышал шорох и писк мышей, совершающих свой тайный жизненный цикл глубоко за стенами. Временами ему казалось, что до него доносятся стоны самой земли, её движение и вздохи.

Позже – он не знал, насколько позже, – у него снова проснулось чувство голода. Это был не совсем голод. Скорее ощущение, что ему чего-то недостает. Казалось, что изнутри – места он определить не мог – его кто-то царапает, пока ещё очень нежно. Однако он никогда не позволял этому ощущению усиливаться.

Быстро поднявшись, он прошел по лаборатории, повернул вентиль на дальней стене, зажег газ и поставил на горелку реторту с дистиллированной водой. Когда вода нагрелась достаточно, он запустил руку в потайной карман и извлек оттуда продолговатую металлическую капсулу. Отвинтил колпачок, высыпал немного порошка на поверхность воды. Если бы в помещении горела лампа, можно было бы увидеть, что порошок имеет цвет светлого нефрита. Температура воды увеличивалась, и над поверхностью воды возникло легкое облачко. Наконец вода забурлила.

Он выключил газ и перелил дистиллат в мензурку. Теперь её следовало осторожно взять в ладони, отрешиться от всех мыслей и, совершив ритуальные движения, позволить божественному пару ласково прикоснуться к ноздрям. Но на это ему никогда не хватало терпения. Вот и сейчас, алчно глотая горячую жидкость, он почувствовал, как полыхает огнем нёбо. Он негромко рассмеялся. Его забавляло, как сам он нарушает ритуал, соблюдения которого так строго требует от всех остальных.

Он ещё не успел снова сесть, а странное ощущение внутри уже исчезло. В теле началось какое-то медленное движение. Поток огня, зародившись в конечностях, постепенно поднимался вверх, и вскоре ему стало казаться, что все его существо охвачено пламенем. Он ощутил в себе необыкновенное могущество, жизнь стала казаться ему неописуемо прекрасной. Чувства, и без того обостренные, позволяли теперь разглядеть в угольной тьме самые мельчайшие пылинки, услышать на Манхэттене все шумы, начиная от бесед в Радужной комнате на семидесятом этаже Рокфеллеровского центра и кончая голодными стенаниями его собственных детей глубоко под землей в тайных, забытых людьми местах.

Скоро они проголодаются ещё сильнее, и тогда их не сможет сдержать даже церемония.

Но к тому времени церемония больше и не потребуется.

Темнота казалась чуть ли не до боли яркой, и он прикрыл глаза, слушая, как течет в его сосудах кровь. Он будет сидеть, опустив веки, пока благостные ощущения не достигнут пика, а серебристая, блестящая пленка, временно затянувшая глазное яблоко, не исчезнет. “Кто-то назвал эту пленку “глазурью”, – весело вспомнил он. – Очень удачное название”.

Скоро – увы, слишком скоро – радостное пламя, полыхавшее в теле, начало угасать. Но ощущение могущества сохранилось как постоянное напоминание о том, что произошло с его суставами и связками, как напоминание о том, во что он превратился. Жаль, что его бывшие коллеги не могут его увидеть. Они бы все поняли.

Он поднялся, слегка сожалея о том, что приходится покидать это место наслаждений. Но сегодня ему предстоит ещё очень много дел.

Это будет бурная ночь.

9

Марго подошла к двери и с отвращением отметила, что она такая же грязная, как обычно. Даже для музея, печально известного своей терпимостью к пыли, дверь в лабораторию физической антропологии, или “комнаты скелетов”, как именовал её персонал, казалась омерзительно грязной. “Ее, видимо, не мыли с начала века”, – подумала Марго. От множества прикосновений ручка была засалена, а панель блестела, словно лакированная. Марго захотелось вынуть из сумочки платок, но она тут же отказалась от этой мысли, решительно взялась за ручку и открыла дверь.

В лаборатории царил обычный полумрак, и ей пришлось выждать, пока привыкнут глаза. До потолка поднимались ряды металлических выдвижных ящиков – двенадцать тысяч, и в каждом хранился человеческий скелет – либо целиком, либо его фрагменты. В основном – скелеты коренных обитателей Африки и обеих Америк. Однако сейчас Марго интересовали не антропологические, а медицинские образцы. Доктор Фрок предложил для начала исследовать скелеты людей, страдавших острыми костными деформациями. Он выдвинул гипотезу, что скелеты жертв агромегалии, или синдрома Протея, помогут пролить свет на происхождение отвратительного костяка, лежавшего под синим пластиковым покрывалом в лаборатории судебной антропологии. Пробираясь между стеллажами, Марго горестно вздохнула. Она знала, что её ожидает весьма недоброжелательный прием. Здесь всем приходилось выслушивать ворчание Сэя Хедждорна, такого же древнего, как и охраняемые им скелеты. Хедждорн вместе с вахтером Керли и Эммалайн Спрэгг из лаборатории биологии беспозвоночных принадлежал к старой гвардии музея. Сэй презирал компьютерную технику и упрямо отказывался приводить каталог своего собрания в соответствие с требованиями двадцатого столетия. Когда бывший коллега Марго Грег Кавакита получил место в лаборатории, ему приходилось терпеть брюзжание Сэя каждый раз, как только он открывал свой портативный компьютер. Кавакита прозвал старика за глаза Стампи. Лишь Марго, да ещё несколько аспирантов знали, что это прозвище происходит от Stumpiniceps troglodytes – названия существа, обитавшего на дне океанов в каменноугольный период.

При воспоминании о Каваките Марго нахмурилась. Она чувствовала себя виноватой. С полгода назад он оставил сообщение на её автоответчике. Грег извинился, что давно не звонил, и сказал, что ему обязательно надо с ней поговорить и что он позвонит завтра в то же время. Когда в назначенный час зазвонил телефон, Марго машинально потянулась к трубке – и замерла, удивленно спрашивая себя, почему ей так не хочется говорить с Кавакитой. Впрочем, она знала ответ. Кавакита, Пендергаст, Смитбек, лейтенант д’Агоста и даже доктор Фрок были частью того… Экстраполяционная программа Грега позволила понять, что представляет собой Мбвун – чудовище, наводившее ужас на весь музей и до сих пор видевшееся ей в ночных кошмарах. Да, это эгоизм, но Марго не хотела общаться с теми, кто мог напомнить ей о тех ужасных днях. Теперь, когда она по горло увязла в изучении деформированного скелета, прежние предрассудки выглядели по меньшей мере глупо.

Громкое покашливание вернуло её к реальности. Оглянувшись, она увидела рядом с собой крошечного человечка в поношенном твидовом костюме, с обветренным, изборожденным морщинами лицом.

– Не зря мне показалось, что кто-то бродит среди моих скелетов, – мрачно произнес Хедждорн, скрестив маленькие ручки на груди. – Итак?

Марго испытывала невольное раздражение. Его скелеты, как бы не так! Стараясь не демонстрировать своих чувств, она извлекла из сумки листок бумаги и вручила его Хедждорну.

– Доктор Фрок хочет, чтобы эти скелеты направили в лабораторию судебной антропологии.

Стампи изучил бумагу и сделался ещё более мрачным.

– Три скелета? Но это же против всяких правил.

– Это очень важно, и мы хотели бы получить их немедленно, – ответила Марго. – Если у вас какие-то трудности, то доктор Мирриам, я уверена, даст свое разрешение.

Упоминание о директоре возымело желаемое действие.

– Ну хорошо. Но все же это против правил. Ступайте за мной.

Он повел её к древнему письменному столу, колченогому и обшарпанному. Здесь, в рядах маленьких выдвижных ящичков, хранилась картотека. Проверив первый номер в заявке Фрока, Хедждорн провел костлявым желтоватым пальцем вдоль ящичков, отыскал нужный, выдвинул и, сварливо ворча, вынул оттуда карточку.

– 1930 – 262, – прочитал он. – Ну и везет же мне. Опять в самом верхнем ряду. К вашему сведению, я не столь молод, как прежде. Высота меня пугает… Постойте! Это же медицинский образец! – Хедждорн уставился на ярко-красное пятно в углу карточки.

– Остальные тоже, – спокойно сказала Марго. Старик явно ждал объяснений, но она упрямо молчала.

В конце концов хозяин комнаты скелетов, сурово сдвинув брови и ещё раз откашлявшись, сунул ей через стол каталожную карточку.

– Если вы настаиваете, распишитесь здесь и здесь, а также запишите номер вашего телефона и название отдела. Не забудьте в графе “Руководитель” указать имя Фрока.

Марго посмотрела на грязную, обтрепанную по углам картонку. Библиотечная каталожная карточка! Как необычно. В верхней строке аккуратными печатными буквами было выведено имя: Хомер Маклин. Все правильно. То, что просил Фрок. Если она правильно запомнила, жертва нейрофиброматоза.

Марго наклонилась, чтобы написать свое имя на свободной строке, и замерла. Среди трех или четырех имен предыдущих исследователей виднелась хорошо знакомая подпись – Г. С. Кавакита. Антропология. Он брал этот скелет для изучения пять лет назад. Впрочем, неудивительно. Грега всегда привлекало все необычное, нетривиальное, любое исключение из правил. Возможно, поэтому его так заинтересовала теория фрактальной эволюции доктора Фрока.

Когда-то Грег прославился тем, что использовал это помещение, тренируясь в забрасывании спиннинга. Он попадал блесной в намеченный заранее ящик. Естественно, в то время, когда в “комнате скелетов” не было Хедждорна. Марго с трудом подавила улыбку.

“Ладно, – решила она, – сегодня же вечером отыщу номер Грега в телефонной книге. Лучше поздно, чем никогда”.

Услышав тяжелое, хриплое дыхание, она подняла голову и встретилась взглядом с Хедждорном.

– Мне нужно ваше имя, – ядовито произнес он, – а не лирическая поэма. Поэтому кончайте размышлять и займемся делом.

10

Широкий, аляповато украшенный резьбой по мрамору и известняку фасад клуба “Музы Полигимнии” выдавался из общего строя домов, напоминая корму испанского галеона. Над входом возвышалась золоченая статуя музы риторики, давшей название клубу. Муза стояла на одной ноге, словно изготовясь к полету. Вращающаяся дверь под статуей, как всегда в субботние вечера, работала без остановки, несмотря на то что членство в клубе ограничивалось нью-йоркской газетной и журнальной братией. Но, как однажды пожаловался Хорас Грили, его членами стали все безработные щенки, обитающие к югу от Четырнадцатой улицы.

В самой глубине обширного обшитого дубовыми панелями помещения Билл Смитбек прошествовал к бару и заказал себе “Каол Ила” без льда. Статус клуба его не интересовал. Билла интересовало уникальное собрание завезенных из Шотландии особых сортов виски. Чистейший напиток обладал тонким привкусом древесного дымка и воды из озера Лох-нам-Бан. Он неторопливо сделал первый глоток и посмотрел по сторонам, ловя на себе восхищенные взгляды собратьев по перу.

Дело об убийстве Вишер стало самой большой его удачей. Меньше чем за неделю – три большие статьи на первой полосе. Даже болтовня и глухие угрозы Мефисто зазвучали в подаче Смитбека язвительно и серьезно. Когда он сегодня выходил из редакции, Мюррей сердечно шлепнул его по спине. И это Мюррей – редактор, который никогда не произнес ни единого слова похвалы в чей-либо адрес.

Изучение посетителей ничего не дало, и Билл, обратившись лицом к бару, сделал ещё один глоток. Просто удивительно, насколько велико могущество прессы, подумал он. Ведь благодаря ему весь город стоит сейчас на ушах. На Джинни, его секретаршу, обрушился поток звонков, связанных с вознаграждением, и к делу пришлось подключить телефонистку на коммутаторе. Даже мэру слегка подпалило хвост. Миссис Вишер должна быть довольна его работой. Это – вдохновение.

Мысль о том, что миссис Вишер сознательно им манипулировала, мелькнула в сознании Смитбека, но он тут же прогнал её прочь. Сделав ещё глоток виски, он закрыл глаза, стараясь прочувствовать восхитительный вкус, похожий на мечту об ином мире.

На его плечо легла чья-то рука, и Смитбек охотно обернулся. Это был Брайс Гарриман – криминальный репортер из “Таймс”, также занимавшийся делом Вишер.

– О… – разочарованно протянул Смитбек.

– Дорогу, Билл, – бросил Гарриман, проталкиваясь к стойке и при этом не снимая руки с его плеча. – “Киллианз”! – заказал он и постучал по стойке монетой.

Смитбек кивнул: “Боже, и как меня угораздило наткнуться на этого типа?”

– Да, – сказал Гарриман. – Очень толково. Держу пари, твои писания понравились всем в…”Пост”. – Перед последним словом он выдержал паузу.

– Если по правде, то да, понравились.

– Вообще-то мне следует тебя поблагодарить. – Гарриман взял кружку и с чувством пригубил её содержимое. – Ты подсказал мне отличный поворот темы.

– Неужели? – спросил Смитбек без всякого интереса.

– Именно так. Я хочу написать, как тебе удалось помешать расследованию. Практически парализовать его.

Смитбек поднял глаза, а журналист из “Таймс”, самодовольно кивнув, продолжил:

– Когда ты упомянул о вознаграждении, пошел поток звонков от всяких психов, а полиция должна к каждому из них относиться с полной серьезностью. И теперь они тратят время, расследуя каждый вонючий сигнал. Я дам тебе небольшой дружеский совет, Билл. Некоторое время, примерно лет десять, не показывай своей рожи вблизи дома номер один на Полис-плаза. На тебя имеет зуб весь департамент полиции города Нью-Йорка.

– Брось! – раздраженно ответил Смитбек. – Мы оказали полиции большую услугу.

– Но вовсе не тем, о чем я говорю.

Смитбек отвернулся и потянул виски. Он уже привык к постоянным колкостям Гарримана. Брайс Гарриман, выпускник факультета журналистики Колумбийского университета, полагающий, что ниспослан на ниву творчества самим Богом. В любом случае у Смитбека сохранились добрые отношения с лейтенантом д’Агостой, и это главное. А Гарриман – всего лишь мешок дерьма.

– Ты лучше скажи, Брайс, как самочувствие “Таймс”? – спросил он. – Что касается “Пост”, то наш тираж с прошлой недели увеличился на сорок процентов.

– Не знаю, и мне на это плевать. Объем продаж настоящего журналиста не должен интересовать.

Смитбек решил развить свой успех.

– Учись смотреть правде в глаза, Брайс. Ведь я вставил тебе фитиль. У меня было интервью с миссис Вишер. А у тебя что?

Гарриман потемнел лицом. Ага! Похоже, мужику крепко влетело от редактора.

– Да-а-а… – протянул Гарриман. – Она хорошо разыграла свою роль. Обвела тебя вокруг пальца. А подлинная сенсация-то совсем в другом.

– Да? И в чем же?

– Например, в идентификации второго скелета. Или в ответе на вопрос, куда они увезли тела. – Гарриман, небрежно потягивая пиво, покосился на Смитбека. – Неужели ты хочешь сказать, что ничего не знаешь? Боюсь, ты слишком много времени тратишь на болтовню с психами в железнодорожных тоннелях.

Смитбек оглянулся на коллегу-репортера, изо всех сил пытаясь скрыть удивление. Неужели он хочет пустить его по ложному следу? Похоже, что нет. Взгляд из-за очков в черепаховой оправе презрительный, но вполне серьезный.

– Мне пока ещё не удалось это выяснить, – осторожно сказал Смитбек.

– Да будет тебе! – Гарриман шлепнул его ладонью по спине. – Сто тысяч долларов наградных. Как раз твое жалованье за два года. Да и то, если “Пост” снова не ляжет кверху брюхом. – Гарриман расхохотался, бросил на стойку бумажку в пять баксов и повернулся, чтобы уйти.

Смитбек проводил его взглядом. Итак, тела из патологоанатомической лаборатории забрали. Да, ему следовало бы узнать об этом раньше. Но куда их могли отправить? Похорон не было. Значит, скелеты находятся в лаборатории, причем в лаборатории, оборудованной лучше, чем прозекторская главного судмедэксперта города Нью-Йорка. Вдобавок она должна хорошо охраняться – значит, исследовательские центры Колумбийского и Рокфеллеровского университетов отпадают, там повсюду шастают студенты. Расследованием заправляет лейтенант д’Агоста, а д’Агоста – мужик серьезный. Он ничего не делает с кондачка. Интересно, почему д’Агоста решил перевезти тела…

Д’Агоста!

И в этот момент Смитбек догадался – нет, он теперь точно знал, где скелеты.

Он осушил стакан, соскользнул с табурета и зашагал по роскошному красному ковру к ряду телефонных будок в вестибюле. Бросив четвертак в щель ближайшего аппарата, Билл набрал нужный номер.

– Говорит Керли, – произнес дребезжащий от старости голос.

– Керли! – радостно завопил Смитбек. – Это Билл Смитбек. Как дела?

– Прекрасно, доктор Смитбек. – Керли, проверявший пропуска у служебного входа в Музей естественной истории, всех величал докторами. Правители приходят и уходят, династии возвышаются и рушатся, а Керли – Смитбек в этом не сомневался – пребывает вовек в своей бронзовой будке, проверяя удостоверения личности.

– Керли, в котором часу в среду прибыли машины “скорой помощи”? Те самые, которые подъехали парой. – Смитбек говорил быстро, в надежде, что древний страж не знает о его репортерской карьере.

– Сейчас соображу, – протянул в своей неторопливой манере Керли. – Похоже, что я ничего подобного не припоминаю, доктор, – сказал он после недолгого молчания.

– Неужели? – обескураженно спросил Смитбек. А он ведь был совершенно уверен.

– Да, вот так, – ответил старик, – если вы, конечно, не имеете в виду ту карету “скорой помощи”, которая подъехала без огней и сирены. Если вы говорите о ней, так она прибыла ночью в четверг, а вовсе не в среду. – Смитбек слышал, как старик шуршит страницами журнала дежурств. – Да, это произошло около пяти утра.

– Верно, в четверг. И о чем я только думаю? – Смитбек поблагодарил вахтера и, едва не приплясывая от восторга, повесил трубку.

Ухмыляясь от уха до уха, он вернулся в зал. Один-единственный телефонный звонок – и он узнал то, что Гарриман безуспешно пытается выяснить вот уже несколько дней.

В этом был смысл. Он знал, что д’Агоста и в других делах прибегал к помощи лаборатории музея. Одним из таких дел было расследование убийств, совершенных Музейным зверем. Лаборатория была хорошо защищена, так же как и весь музей. Вне всякого сомнения, лейтенант призвал себе на помощь старого, напыщенного доктора Фрока. Не исключено, что он пригласил и бывшую помощницу Фрока Марго Грин, с которой Смитбек был дружен в дни работы в музее.

“Значит, Марго Грин”, – подумал Смитбек. В этом направлении, видимо, тоже стоит поработать.

Он подозвал к себе бармена.

– Падди, я, пожалуй, продолжу с “Исли”, но только из другой винокурни. Пусть на сей раз будет “Лафрейг”. Пятнадцатилетней выдержки.

Он приложился к стакану с великолепным виски. Десять баксов за одну выпивку. Но продукт стоит каждого пенни.

“Как раз твое жалованье за два года”, – дразнил его Гарриман. Смитбек решил, что после очередной статьи на первой полосе он явится к Мюррею и потребует прибавки. Куй железо, пока горячо!

11

Сержант Хейворд спустилась по длинной металлической лестнице, открыла узкую, покрытую бурой ржавчиной дверь и вышла на обочину заброшенного железнодорожного пути. Следом за ней, держа руки в карманах, появился лейтенант д’Агоста. Сквозь ряд решеток над их головами пробивались солнечные лучи, высвечивая летающие в воздухе пылинки. В обе стороны, растворяясь во тьме, убегали рельсы. Лейтенант обратил внимание, что, оказавшись под землей, Хейворд стала передвигаться совсем не так, как на поверхности. Ее походка сделалась бесшумной и осторожной.

– Где капитан? – спросила она.

– Идет, – ответил д’Агоста, очищая подошву о металлическую окантовку обочины. – Вы пока шагайте вперед.

Он смотрел, как Хейворд по-кошачьи настороженно уходит в глубину тоннеля. Узкий луч её фонаря рассекал лежащую впереди тьму. Сомнения, которые он испытывал, посылая вперед эту крошечную женщину, окончательно оставили его: Хейворд чувствовала себя здесь в своей стихии.

Уокси же, наоборот, потерял уверенность в тот момент, когда они два часа назад спустились в подвал дома из красного известняка. Здесь, в подвале, тремя месяцами ранее обнаружили первое тело. Сырое помещение было забито старыми бойлерами, на потолке болтались растрепанные провода. Хейворд молча показала на матрас, разложенный за почерневшей печью. Пол вокруг матраса был усеян пустыми пластиковыми бутылками и рваными газетами. Это было жилище убитого. На матрасе остались следы кровавого пятна диаметром в три фута, и в этом месте матрас был изгрызен крысами. Над матрасом, на ржавой трубе висела пара драных спортивных носков, поросших, словно мехом, зеленой плесенью.

Обнаруженное в бойлерной тело, по словам Хейворд, когда-то было Хэнком Джеспером. Свидетелей убийства не оказалось, точно так же, как не обнаружилось ни родственников, ни друзей покойного. Документация по делу оказалась совершенно бесполезной. Ни фотографий, ни описания места происшествия. Только несколько рутинных докладов, содержащих сообщение о “многочисленных рваных ранах” и полностью раздробленном черепе, а также подтверждающих, что захоронение было произведено на кладбище Поттерз-Филд на острове Харт.

В бездействующем туалете на станции подземки “Коламбус-сёркл”, где было обнаружено второе тело, они тоже не нашли ничего интересного. Их взору предстали горы мусора и следы жалких попыток смыть многочисленные кровавые пятна с древних фаянсовых умывальников и растрескавшихся зеркал. В этом случае идентифицировать тело не удалось: голова отсутствовала.

За спиной д’Агосты раздалось приглушенное проклятие. Лейтенант обернулся и увидел, как из узкой двери возникает объемистая туша капитана Уокси. Капитан с отвращением огляделся по сторонам. Его глуповатая физиономия в полусумраке тоннеля казалась совершенно неуместной.

– Господи, Винни, – бормотал он, осторожно шагая по путям в сторону д’Агосты. – Чем, дьявол нас побери, мы занимаемся? Разве я не говорил тебе, что такая работа не для капитана полиции? Особенно после обеда в воскресенье! – Он кивнул, указывая в глубину тоннеля, и продолжил: – Ведь в эту авантюру тебя втравила эта очаровательная крошка. Скажешь, нет? Воображает о себе бог весть что. Ты не поверишь, я предложил ей стать моей личной помощницей, а она предпочла остаться в бригаде чистильщиков, чтобы вытаскивать всяких бродяг из их нор. Понимаешь?

“Очень даже хорошо понимаю”, – подумал лейтенант, представив, что могло ожидать столь привлекательную женщину, оказавшуюся в прямой зависимости от Уокси.

– И проклятое радио почему-то замолчало! – раздраженно бурчал капитан.

– Хейворд предупреждала, что передатчик под землей не работает, – сказал д’Агоста, ткнув пальцем в потолок. – Или в лучшем случае работает ненадежно.

– Вот это да! И каким же образом, спрашивается, мы сможем вызвать подмогу?

– А мы не будем никого вызывать. Будем работать самостоятельно.

– Вот это да… – повторил Уокси.

Д’Агоста посмотрел на капитана. Над верхней губой у него выступили капельки пота, а обычно упругие румяные щеки обвисли.

– Это дело в твоей юрисдикции, не в моей, – сказал д’Агоста. – Подумай, как классно ты будешь выглядеть, если расследование вызовет шум. Выяснится, что ты сразу взял всю ответственность на себя, лично осмотрел все места происшествий. Для разнообразия. – Лейтенант потеребил карман пиджака, нащупывая сигару. Но, немного подумав, решил не курить. – А теперь представь, как будет скверно, если выяснится, что все эти смерти как-то между собой связаны. Ведь пресса поднимет вой, обвиняя тебя в том, что ты все прошляпил.

– Я не собираюсь баллотироваться в мэры, – покосился на лейтенанта Уокси.

– А я и не говорю о том, что ты намерен стать мэром. Я только хочу сказать, что когда на всех, как обычно, обрушится ливень дерьма, твоя задница окажется в безопасности.

Уокси пробурчал нечто невнятное. Очевидно, он слегка утешился.

Впереди по рельсам запрыгали пятна света, вскоре из темноты выступила Хейворд.

– Почти пришли, – сказала она. – Осталось только ещё немного спуститься.

– Спуститься? – переспросил Уокси. – Сержант, я полагал, что мы уже на самом нижнем уровне.

Хейворд промолчала.

– А как же мы спустимся? – поинтересовался д’Агоста.

Хейворд кивнула в том направлении, откуда она только что появилась:

– Примерно через четыреста ярдов у правой стены есть ещё одна лестница.

– А что, если пойдет поезд? – забеспокоился Уокси.

– Это заброшенный путь, – пояснила Хейворд. – Составы здесь давно уже не ходят.

– Откуда вам это известно?

Хейворд, ни слова не говоря, повела лучом фонаря вдоль рельса, высветив толстый слой оранжевой ржавчины. Д’Агоста, следуя взглядом за лучом фонаря, посмотрел ей в лицо. Хейворд показалась ему какой-то унылой.

– Имеет ли нижний уровень какие-нибудь особенности? – спокойно спросил д’Агоста.

– Обычно мы чистим только верхние уровни, – немного помолчав, ответила Хейворд. – Но кое-что слышать нам доводилось. Чем ниже уровень, тем безумнее его обитатели… Именно поэтому я и предлагала взять с собой больше людей, – закончила она с нажимом, после короткой паузы.

– Неужели там внизу кто-то живет? – спросил Уокси, избавив тем самым д’Агосту от необходимости отвечать.

– Естественно, – пожала плечами Хейворд, всем своим видом показывая, что капитану следовало бы об этом знать. – Зимой там тепло, ни ветра, ни дождя. И некого опасаться… кроме других кротов.

– Когда в последний раз вы чистили нижний уровень?

– Нижние уровни не чистят, капитан.

– Почему?

– Во-первых, потому, – немного помолчав, начала она, – что обнаружить глубоко зарывшихся кротов невозможно. Обитая в темноте, они обрели ночное зрение. Нижние уровни осматриваются лишь два раза в год с собаками, натасканными находить тела. Но даже и эти команды глубоко не спускаются. Помимо всего прочего, занятие это очень опасное. Не все кроты просто ищут себе убежище. Многие скрываются. Некоторые от чего-то бегут. Как правило, от закона. А кое-кто превращается просто в хищника.

– А как же та статья в “Пост”, где сказано, что подземные жители образуют сообщества? Журналист не представил их столь опасными.

– Это под Центральным парком, лейтенант, а не под Вестсайдской сортировочной станцией, – ответила Хейворд. – Некоторые районы спокойнее, чем другие. Но не забудьте, что в статье упоминается ещё кое о чем. Там ведь, насколько мне помнится, говорится о каннибалах? – И она очаровательно улыбнулась.

Уокси открыл было рот, но ничего не сказал, а только громко сглотнул.

Они молча двинулись по путям. Д’Агоста вдруг заметил, что бессознательно поглаживает пальцами свой “смит-и-вессон” двойного действия – модель 4949. В 1993 году в департаменте полиции возникла дискуссия, стоит ли переходить на полуавтоматическое оружие. Теперь же лейтенант был рад тому, что у него такой пистолет.

Лестницу, до которой они наконец добрались, защищала дверь, висевшая в раме под каким-то совершенно нелепым углом. Хейворд распахнула её и отступила в сторону. Д’Агоста переступил через порог. Глаза мгновенно заслезились. В ноздри ударил резкий запах аммиака.

– Я пойду первой, лейтенант, – сказала Хейворд.

Д’Агоста отошел в сторону. Спорить в такой ситуации не имело смысла.

Покрытая слоем извести лестница привела их на площадку, а затем сделала поворот. В глазах началась резь. Вонь усилилась неимоверно.

– Что за чертовщина? – спросил он.

– Моча, – очень по-деловому сообщила Хейворд. – Главным образом. И ещё кое-что, о чем бы вы не хотели знать.

Позади них слышалось пыхтение Уокси. Его одышка становилась все более заметной.

Через исковерканный дверной проем они вышли в темное сырое пространство. Хейворд поиграла своим фонарем, и д’Агоста увидел, что они находятся в конце похожего на пещеру старого тоннеля. Рельсов здесь не было. Под ногами – голая земля, лужицы масла и воды да остатки небольших костров. На этом, с позволения сказать, полу валялись самые разнообразные отбросы: старые газеты, пара изодранных штанов, один старый ботинок и лишь недавно запачканные детские подгузники.

Д’Агоста слышал, как за его спиной хрипит Уокси. Странно, что капитан перестал ныть. “Может быть, это из-за вони?”

Хейворд направилась к ведущему из пещеры коридору.

– Сюда, – сказала она. – Тело было обнаружено в нише, недалеко отсюда. Остерегайтесь труб.

– Труб? – переспросил д’Агоста.

– Именно. Кто-то подкрадывается к вам сзади в темноте и лупит обрезком трубы по голове.

– Но я никого не вижу, – возразил д’Агоста.

– Они здесь, – ответила Хейворд.

Уокси дышал с огромным трудом.

Полицейские медленно шагали по тоннелю, время от времени Хейворд обводила фонарем стены. Примерно через каждые двадцать футов в камне были вырублены прямоугольные ниши. Хейворд сказала, что сто лет назад в них хранились инструменты и материалы ремонтных бригад. Сейчас во многих из них валялись грязные подобия постелей. Среди отбросов мелькали растревоженные светом огромные коричневые крысы, неторопливо, с чувством собственного достоинства покидавшие освещенные участки. Однако никаких признаков присутствия людей видно не было.

Хейворд остановилась, сняла форменную фуражку и заправила за ухо выбившуюся из прически влажную прядь.

– В докладе говорилось, что тело обнаружили в нише напротив рухнувшего металлического помоста, – сказала она.

Д’Агоста попытался дышать, прикрыв рот и нос ладонью, а когда это не помогло, ослабил галстук и, вытянув воротничок рубашки, превратил его в подобие маски.

– Здесь. – Она указала фонарем на груду искореженных металлических конструкций. Затем повела лучом по стенам тоннеля, отыскивая нужную нишу. Внешне ниша ничем не отличалась от других. Пять футов в поперечнике, три фута в глубину и два фута над уровнем земли. Д’Агоста подошел поближе и заглянул внутрь. Смятое подобие постели было испещрено обильными следами высохшей крови. Стены также были забрызганы кровью и ещё какой-то субстанцией, о происхождении которой д’Агосте не хотелось думать. Здесь же валялась неизбежная картонная коробка – перевернутая и слегка раздавленная. Пол был застлан газетами. Вонь не поддавалась никакому описанию.

– Этого парня тоже нашли без головы, – пояснила Хейворд. – Его идентифицировали по отпечаткам пальцев. Шашин Уолкер. Список преступлений подлиннее вашей руки. Серьезный тип.

В другое время д’Агосте показалось бы сущей нелепицей, что полицейский говорит шепотом. Но сейчас он был почему-то этому рад. Д’Агоста при помощи фонаря обследовал внутренности ниши. Все молчали.

– Голову нашли? – наконец спросил он.

– Нет, – ответила Хейворд.

В грязной берлоге не было никаких признаков того, что в ней вообще что-то искали. Страстно желая оказаться в другом месте и заниматься любым другим делом, д’Агоста протянул руку в нору, захватил кончик засаленного одеяла и резким движением откинул его.

Из складок выкатился округлый бурый предмет и остановился на краю ниши. То, что осталось на лице от рта, навсегда замерло в последнем крике.

– Полагаю, они здесь не особенно надрывались, – заметил д’Агоста, прислушиваясь к тому, как за спиной негромко постанывает Уокси. – Ты в порядке, Джек? – Он оглянулся.

Уокси молчал. Его лицо напоминало бледную луну, плавающую в зловонной тьме.

– Придется вызывать команду, чтобы провести полный осмотр. – Д’Агоста снова осветил голову и потянулся к радио, но вовремя вспомнил, что оно здесь не работает.

– Лейтенант? – шагнула вперед Хейворд.

– Слушаю, – не сразу откликнулся д’Агоста.

– Кроты оставили это место только потому, что здесь кто-то умер. Все они ужасно суеверны. Но как только мы уйдем, подземные жители очистят нишу и избавятся от головы так, что нам её ни за что не отыскать. Больше всего они ненавидят полицию.

– Но как они узнают о нашем посещении?

– Я не устаю твердить, лейтенант, что они все время рядом с нами. Слушают.

Д’Агоста повел вокруг себя фонарем. Коридор был тих и пуст.

– Итак, что вы предлагаете?

– Если вам так нужна голова, придется прихватить её с собой.

– Ну и дерьмо! – не сдержался д’Агоста. – Что ж, сержант, в таком случае будем импровизировать. Тащите-ка сюда вон то полотенце.

Выступив из-за спины Уокси, Хейворд взяла грязное, пропитанное водой полотенце и расстелила его на мокром бетоне рядом с головой. Затем, натянув рукав мундира на пальцы, закатила голову на полотенце.

Д’Агоста со смешанным чувством отвращения и восхищения наблюдал за тем, как сержант, взявшись за концы полотенца, ловко завязала его узлом. Он заморгал, стараясь прогнать вызванную гнусными запахами резь в глазах.

– Пошли, сержант, – сказал он. – Честь тащить голову предоставляется вам.

– Без проблем. – Хейворд подняла узел, стараясь держать его от себя как можно дальше.

Когда д’Агоста повернулся, чтобы осветить путь назад, раздался свистящий звук и из темноты вылетела бутылка. Метательный снаряд лишь на несколько дюймов разминулся с черепом Уокси и, ударившись о стену, разлетелся вдребезги. Из глубины коридора донесся какой-то хруст.

– Кто там? – заорал д’Агоста. – Ни с места! Полиция!

Из темноты, бешено вращаясь, вылетела ещё одна бутыль. Д’Агоста всем своим существом почувствовал, как к ним подползают какие-то тени. Но разглядеть их он, как ни старался, не мог.

– Нас всего трое, лейтенант, – сказала Хейворд. В её голосе явственно звучало напряжение. – Я, с вашего разрешения, предлагаю уносить отсюда ноги. И желательно, как можно скорее.

Из темноты раздался хриплый шепот, крик, топот бегущих ног. У своего плеча д’Агоста услышал исполненный ужаса стон и, оглянувшись, увидел окаменевшего от страха Уокси.

– Ради всего святого, капитан, возьми себя в руки! – заорал он.

Уокси тихо скулил. Из темноты доносилось какое-то шипение. Оглянувшись на звук, лейтенант увидел напряженную маленькую фигурку Хейворд. Она стояла выпрямившись, уперев руки в бедра. Из одной руки свисало полотенце с драгоценным грузом. Хейворд ещё раз, словно к чему-то готовясь, с шипением втянула в себя воздух, быстро огляделась по сторонам и повернулась в сторону лестницы.

– Не бросайте меня, во имя всего святого! – взвыл Уокси.

Д’Агоста резко тряхнул капитана за плечо, и тот, издав протяжный стон, сдвинулся с места. Он шел сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее. Очень скоро он уже пропыхтел мимо Хейворд.

– Шевелитесь! – выкрикнул д’Агоста, толкая сержанта вперед. Почувствовав, как что-то пролетело мимо его уха, он остановился, развернулся, вытащил пистолет и выстрелил в потолок. Вспышка высветила с десяток людей, разделившихся на две группы, чтобы окружить полицейских. Пригнувшись к самой земле, они с ужасающей быстротой двигались в кромешной темноте. Д’Агоста повернулся и опрометью бросился к лестнице. Взлетев на один уровень и оказавшись за перекошенной дверью, он остановился, хватая широко открытым ртом воздух. Хейворд застыла рядом, с оружием на изготовку. В тоннеле стояла полная тишина, нарушаемая лишь топотом ног Уокси, бегущего по обочине путей к спасительным пятнам света. Капитан был уже далеко.

Отдышавшись, д’Агоста отступил от двери и сказал:

– Сержант, когда вы в следующий раз предложите захватить с собой подкрепление – или выступите с другой инициативой, – напомните мне, что я должен отнестись к вашим словам с полной серьезностью.

– Я боялась, что вы, оказавшись внизу, разнервничаетесь так же, как капитан, – улыбнулась Хейворд, убирая пистолет в кобуру. – Но для первого раза, сэр, вы держались отлично.

Д’Агоста взглянул на сержанта. В первый раз она, обращаясь к нему, произнесла “сэр”, как положено при разговоре со старшим по званию. Он очень хотел спросить, что означало её пугающее свистящее дыхание, но, подумав, решил этого не делать.

– Еще не потеряли? – поинтересовался он.

Вместо ответа Хейворд подняла полотенце.

– В таком случае выметаемся отсюда к дьяволу. Остальные места оcмотрим как-нибудь в следующий раз.

По пути наверх д’Агоcту неотступно преследовало одно видение. И это не был вид окружающей его толпы или бесконечного черного тоннеля. Перед его мысленным взором неотступно стоял образ свежеиспачканного детского подгузника.

12

Марго отмыла руки под краном в глубокой металлической раковине, установленной в лаборатории медицинской антропологии, и обтерла их грубым больничным полотенцем. Затем она обернулась к столу, на котором лежали останки Памелы Вишер. Все образцы были взяты, все необходимые описания закончены. Утром тело отдадут родственникам для захоронения. В другом конце комнаты Брамбелл и Фрок трудились над неидентифицированным скелетом. Склонясь над нелепо вывернутыми бедренными костями, они производили какие-то сложные измерения.

– Вы позволите мне сделать замечание? – спросил доктор Брамбелл, откладывая в сторону вибропилу Страйкера.

– Буду счастлив выслушать, – медовым голосом пророкотал Фрок, величественно взмахнув рукой.

Эти двое недолюбливали друг друга.

Марго, отвернувшись, чтобы скрыть улыбку, натянула на руки по две латексовые перчатки. Возможно, первый раз в жизни Фрок встретил человека, не уступающего ему ни в силе интеллекта, ни в самомнении. Просто чудо, что им вообще удалось завершить какую-то часть работы. За последние несколько дней они провели тестирование антител, остеологические анализы, проверку на токсины и тератогены – субстанции, вызывающие уродства. Теперь предстояло закончить анализ ДНК и провести экспертизу следов, оставленных зубами. Несмотря на все усилия, скелет по-прежнему отказывался открывать свои тайны. Марго понимала, что это усиливает напряжение в и без того наэлектризованной атмосфере лаборатории.

– Даже при менее развитом интеллекте должно быть ясно, что прокол не был сделан со стороны позвонка. Будь это так, на поперечном разрезе остались бы следы.

– Я, признаюсь, не понимаю, при чем здесь вообще поперечный разрез, – пробормотал Фрок.

Марго перестала прислушиваться к мало интересному для неё спору. Она специализировалась в этнофармакологии и генетике, а не в общей анатомии. Ей надо было решать свои проблемы.

И она взялась за изучение образцов тканей с неизвестного скелета. Как только она согнулась над микроскопом, её собственные трапециевидные мышцы издали протестующий вопль. Вчера вечером она сделала пять подходов к тренажеру вместо обычных трех. За последние несколько дней она резко увеличила физическую нагрузку, впредь следует быть более осторожной, чтобы не перетренироваться.

Десять минут внимательного изучения темных полос различных элементов протеина подтвердили её худшие опасения. Не было никаких сомнений в том, что это протеин обычной мышечной ткани человека. Более детальную генетическую информацию должен был дать анализ ДНК. Его результаты, к сожалению, можно было ожидать лишь через несколько дней.

Отодвинув образцы в сторону, Марго обратила внимание на лежащий неподалеку от её рабочего места конверт из плотной бумаги. Рентгенограммы, решила она. Видимо, доставили рано утром. Брамбелл и Фрок были настолько заняты спором, что наверняка не нашли времени взглянуть на снимки. Впрочем, это вполне объяснимо. Для изучения тела, от которого ничего, кроме костей, практически не осталось, рентгенограммы не очень-то и нужны.

– Марго! – позвал доктор Фрок.

Она подошла к столу, на котором лежал скелет.

– Дорогая, – начал Фрок, откатываясь от стола и показывая на бинокуляр, – взгляни, пожалуйста, на бороздку, тянущуюся вдоль правой бедренной кости.

Хотя увеличение было небольшим, Марго показалось, что она заглянула в совсем другой мир. Коричневая костная ткань заняла все поле зрения, превратившись в миниатюрный пустынный ландшафт с грядами холмов, разделенных долинами.

– Что можешь сказать по этому поводу ты?

Не в первый раз Марго приглашали выступить арбитром, и от этой роли она не испытывала никакого удовольствия.

– Похоже на естественную бороздку в кости. – Она старалась говорить как можно более нейтральным тоном. – Видимо, того же происхождения, что наросты и продолговатые выступы, характерные для костей данного скелета. Я бы не стала утверждать, что бороздка оставлена именно зубами.

Фрок откинулся на спинку инвалидного кресла, безуспешно пытаясь скрыть победную улыбку.

Брамбелл, казалось, не верил своим ушам.

– Прошу прощения, доктор Грин, – начал он. – Я не осмеливаюсь вам противоречить, но это – не что иное, как продольные следы зубов. Более типичных следов мне видеть не доводилось.

– Я также не хочу вступать с вами в противоречие, доктор Брамбелл. – Марго усилила увеличение, небольшая долина на пустынном ландшафте тут же превратилась в огромный каньон. – Но на внутренней стороне бороздки я вижу поры естественного происхождения.

Брамбелл подскочил к столу и приник к окулярам. Несколько мгновений он созерцал объект, а затем отошел от стола. Отходил он значительно медленнее, чем приближался.

– Хм-м-м, – протянул он, водружая на нос очки. – Как мне ни больно это признавать, но в вашем предположении есть доля истины.

– Вы хотите сказать, что в словах Марго имеется доля истины?

– Да, конечно. Прекрасная работа, доктор Грин.

Телефонный звонок избавил Марго от необходимости отвечать. Фрок подкатил к аппарату и энергично заговорил. Марго внимательно смотрела на своего старого научного руководителя. Он по-прежнему казался величественным, хоть и несколько похудел с тех пор, как оставил работу в музее. Его кресло-каталка тоже изменилось – оно изрядно потерлось и пестрело царапинами. Неужели, сочувственно подумала она, для её старого наставника наступили тяжелые времена? Если и так, то это на нем не сказалось. Профессор казался даже более энергичным и жизнелюбивым, чем в те годы, когда заведовал антропологическим отделом музея.

Фрок внимательно слушал. Судя по его виду, он был расстроен. Марго посмотрела в окно, на роскошный вид Центрального парка. Деревья зеленели густой летней листвой, озеро сверкало в ярком свете дня. В его южном конце лениво двигались гребные лодки. Ей безумно захотелось оказаться в такой вот лодке и наслаждаться летним солнцем, вместо того чтобы торчать в музее, разбирая по частям разложившиеся тела.

– Это д’Агоста, – сказал Фрок, со вздохом вешая трубку. – Он говорит, что у нашего приятеля на столе скоро появится компания. Марго, ты не могла бы закрыть жалюзи? Искусственное освещение более благоприятно для работы с микроскопом.

– Что вы имеете в виду, говоря о компании? – резко спросила Марго.

– Так выразился лейтенант. Насколько я понял, обследуя вчера какой-то железнодорожный тоннель, они обнаружили сильно разложившуюся голову и теперь посылают её нам на экспертизу.

Доктор Брамбелл что-то весьма выразительно пробормотал по-галльски.

– Голова принадлежит… – Марго не закончила фразу, кивнув в сторону скелетов.

– По-видимому, она не имеет к ним никакого отношения, – ответил Фрок, мрачно покачивая головой.

На некоторое время в лаборатории воцарилась тишина. Затем, как по команде, оба мужчины вернулись к столу. Вскоре оттуда снова послышался негромкий спор. Марго, вздохнув, занялась работой. Ей предстояло каталогизировать результаты всех утренних анализов.

Взгляд её снова обратился на пакеты с рентгенограммами. Для того чтобы их доставили утром, пришлось устроить невообразимый шум и вдрызг разругаться с рентгеновской лабораторией. Может быть, все-таки стоит на них взглянуть прямо сейчас?

Она извлекла три первые рентгенограммы и прикрепила их к просмотровому экрану. Это были снимки верхней части торса скелета. Как и следовало ожидать, они показывали – и при этом гораздо менее ясно – то, что Марго и её коллеги уже сумели определить при визуальном обследовании. Скелет имел ужасающие деформации, с ненормальным утолщением костей и с образованием на них гребней.

Марго перешла к следующей серии. На экране высветился поясничный отдел скелета.

Она увидела их сразу. Четыре небольших пятна, четких и белых. Интересно! Марго взяла лупу, чтобы лучше рассмотреть изображение. Пятна имели ярко выраженную треугольную форму и образовывали правильный четырехугольник в самом низу позвоночника. Сверху они были полностью прикрыты разросшейся костью. Это наверняка должен быть металл. Только металл не прозрачен для рентгеновских лучей.

Марго выпрямилась. Ученые мужи по-прежнему о чем-то спорили, склонившись над скелетом.

– Здесь есть нечто такое, на что вам следовало бы взглянуть, – сказал она.

Брамбелл подошел первым и внимательно посмотрел на экран. Отступив на шаг, он поправил очки и снова вперился в изображение.

Фрок, подкатив секундой позже, уткнулся в ноги патологоанатома.

– Если не возражаете, – пробормотал он, используя тяжелое кресло, чтобы оттеснить Брамбелла в сторону, и наклонился вперед, едва не уткнувшись носом в экран.

В комнате повисла тишина, только тихо шипела воздушная вытяжка над столом с останками. Впервые за все время Марго удалось увидеть на лицах ученых недоумение.

13

Д’Агоста, впервые попав в кабинет шефа полиции после назначения на эту должность Хорлокера, огляделся и не поверил своим глазам. Больше всего помещение походило на пригородный ресторан, владельцы которого сделали все, чтобы улучшить интерьер. Массивная мебель под черное дерево, низкие светильники, тяжелые драпри и дешевые кованые украшения в средиземноморском духе. Впечатление оказалось настолько сильным, что лейтенант испытал острое желание позвать официанта и заказать себе “Гибсон”.

Шеф полиции Редмонд Хорлокер восседал за огромным столом, на котором не было ни единого листка бумаги. В ближайшем к столу кресле удобно разместилась туша Уокси. Капитан живописал вчерашние события. Он как раз перешел к тому захватывающему моменту, когда разъяренные подземные обитатели напали на его крошечный отряд, и как он, Уокси, сдерживал толпу, чтобы позволить д’Агосте и Хейворд скрыться. Хорлокер слушал, не выказывая никаких эмоций.

Д’Агоста уставился на Уокси, который, вдохновленный собственным рассказом, оживлялся все больше и больше. Лейтенант хотел было вмешаться, но опыт подсказывал, что его слова в конечном счете ничего не изменят. Уокси, командуя участком, редко имел возможность посетить департамент полиции и тем более произвести впечатление на шефа. Не исключено, что в результате его трепа к делу подключат дополнительные ресурсы. Более того, негромкий внутренний голос нашептывал д’Агосте, что в ходе этого расследования ливень из дерьма окажется особенно обильным. И хотя за следствие отвечает он, д’Агоста, подчеркнуть некоторые заслуги Уокси будет не вредно. Тем, кто на первом этапе расследования окажется на виду, ближе к завершению дела придется больше других беречь свои задницы.

Когда Уокси закончил, повисло молчание. Хорлокер вполне сознательно хотел создать в кабинете некоторое напряжение.

– Твоя очередь, лейтенант, – слегка откашлявшись, сказал шеф, оборачиваясь к д’Агосте.

– Я считаю, сэр, что пока слишком рано категорически утверждать, существует связь или нет, – произнес д’Агоста. – Дело требует более тщательного изучения. И если мне будут выделены дополнительные людские ресурсы…

Зазвонил антикварный телефонный аппарат, Хорлокер поднял трубку и некоторое время молча слушал.

– Это может подождать, – бросил он и вновь обратил свое внимание на лейтенанта. – Ведь ты, кажется, регулярно читаешь “Пост”? – спросил он.

– Иногда читаю. – Д’Агоста понимал, куда гнет шеф.

– И ты знаком со Смитбеком, который пишет весь этот вздор?

– Так точно, сэр.

– Он ведь, кажется, твой друг?

– Не совсем так, сэр, – после некоторой паузы произнес д’Агоста.

– Не совсем так? – переспросил Хорлокер. – Но в своей книжонке о Музейном звере Смитбек представляет дело так, будто вы с ним закадычные друзья. Если поверить его писаниям, то выходит, будто вы вдвоем чуть ли не голыми руками спасли мир в тот момент, когда в Музее естественной истории возникли, в сущности, небольшие неприятности.

Д’Агоста промолчал. Роль, которую он сыграл в катастрофе на приеме в честь открытия выставки “Суеверия”, отошла в область преданий. И в новой администрации никто не желал признавать его заслуг в ту ночь.

– Твой не-совсем-друг Смитбек совершенно извел нас, заставляя гоняться за психами, которые звонят, желая получить обещанную им награду. Вот куда пошли дополнительные людские ресурсы, о которых ты говоришь. И это тебе должно быть известно лучше, чем кому-либо. Итак, ты утверждаешь, что в убийстве Вишер и гибели бездомных присутствует идентичный модус операнди?

Д’Агоста ограничился утвердительным кивком.

– О’кей. Нам не нравится, что в городе Нью-Йорке убивают бездомных. Это проблема серьезная и очень неприятная. Но реальная проблема возникает тогда, когда убивают девицу из высшего общества. Вы понимаете, к чему я веду?

– Абсолютно понимаю, сэр, – ответил Уокси.

Д’Агоста снова промолчал.

– Мои слова вовсе не означают, что нас не трогает гибель бездомных, и мы намерены в этом отношении принять необходимые меры. Но послушай, д’Агоста, бродяги умирают ежедневно. Между нами говоря, цена им десять центов за дюжину. Тебе, как и мне, это прекрасно известно. А из-за этой безголовой девки на мой зад навалился весь город. Мэр требует, чтобы именно это убийство было раскрыто. – Шеф водрузил локти на стол и, нагнувшись вперед, с величественным видом произнес: – Послушай, я понимаю, что в этом деле тебе потребуется дополнительная помощь. Поэтому я оставлю у себя капитана Уокси, чтобы он курировал ход расследования. Чтобы развязать ему руки, на Двадцать четвертый полицейский участок я посажу другого человека.

– Слушаюсь, сэр! – завопил Уокси, вскочив на ноги и вытянувшись.

В душе д’Агосты поднялась – и тут же улеглась – волна протеста. В помощи этого ходячего недоразумения он нуждался меньше всего. Теперь, вместо того чтобы пустить в дело новых людей, ему придется постоянно нянчиться с Уокси. Конечно, его можно будет задвинуть на обочину, чтобы не путался под ногами, но все равно остается проблема субординации. Как можно направлять капитана из участка на следствие, которым руководит лейтенант из отдела по расследованию убийств? Ничего хорошего, дьявол их побери, из этого получиться не может!

– Д’Агоста! – чуть ли не крикнул шеф.

– Что? – спросил лейтенант, поднимая глаза на начальство.

– Я тебя спросил, что происходит в музее?

– Они закончили исследовать тело Вишер и передали его семье, – ответил д’Агоста.

– А второй скелет?

– Они все ещё пытаются его идентифицировать.

– Как насчет следов зубов?

– Относительно их происхождения возникли разногласия.

– Боже мой, – покачал головой Хорлокер. – Мне показалось, будто ты сказал, что эти люди знают свое дело. Не заставляй меня пожалеть о том, что я согласился с твоим предложением перевезти тела из морга.

– Расследование ведут главный судмедэксперт города и крупнейшие специалисты музея. Я знаю этих людей лично и лучше их…

Хорлокер громко вздохнул и, махнув рукой, сказал:

– Их родословная меня нисколько не интересует. Мне нужен результат. Теперь, когда к расследованию подключился Уокси, дело пойдет быстрее. Мне нужно что-то новенькое завтра к вечеру. Ты понял меня, д’Агоста?

– Так точно, сэр, – кивнул лейтенант.

– Вот и хорошо. Оба свободны. – Шеф сопроводил свои слова взмахом руки.

14

Смитбек подумал, что такой нелепой и странной демонстрации, как эта, ему не доводилось видеть за все десять лет его пребывания в Нью-Йорке. Все лозунги начертаны профессиональными художниками. Звуковая система первоклассная. А сам Смитбек, находясь среди демонстрантов, чувствовал себя скверно одетым. Толпа являла собой весьма необычное зрелище. В платьях от Донны Каран, украшенные бриллиантами дамы с Южной улицы Центрального парка и Пятой авеню, молодые банкиры, юные биржевые брокеры, моложавые оптовики и прочие младотурки слились в блаженном экстазе гражданского неповиновения. В толпе можно было увидеть и прекрасно одетых школьников старших классов. Но больше всего Смитбека потрясло количество собравшихся. Вокруг него толпилось не менее двух тысяч людей. Тот, кто организовал демонстрацию, вне всяких сомнений, обладал поддержкой городских властей. Получить разрешение на протест рядом с Площадью Великой армии в будний день, да ещё в час пик… Это кое-что да значит. За линией полицейских ограждений и толпой телевизионщиков уже скопилось полчище истерически сигналящих машин.

Смитбек знал, что демонстранты чрезвычайно богаты и обладают в Нью-Йорке огромным могуществом. Эти люди обычно не выходят на улицы, чтобы выразить протест, но сейчас они изменили своим правилам. Ни мэр, ни шеф полиции, ни все остальные, так или иначе связанные с политикой люди не могли отнестись к демонстрации с легким сердцем.

На высокой трибуне из красного дерева, установленной рядом с золоченой скульптурой на углу Пятой авеню и Южной улицы Центрального парка, стояла миссис Горас Вишер. Она говорила в микрофон, и мощный усилитель делал её слова всеобщим достоянием. За её спиной было установлено огромное цветное, уже ставшее знаменитым изображение Памелы в детском возрасте.

– Как долго? – вопрошала она толпу. – Как долго мы ещё позволим умирать нашему городу? Как долго мы намерены терпеть убийства наших дочерей, наших сыновей, наших братьев, наших родителей? Как долго мы собираемся скрываться в страхе в своих собственных домах?

Она обвела взглядом толпу, прислушиваясь ко все усиливающемуся ропоту возмущения.

Уловив нужный момент, миссис Вишер продолжила речь, но уже более задушевным тоном:

– Мои предки прибыли в Нью-Амстердам три столетия назад. И с тех пор этот город был нашим домом. И уверяю вас, это был добрый дом. Когда я была маленькой девочкой, мы по вечерам ходили гулять с бабушкой в Центральный парк. Я одна возвращалась из школы даже после наступления темноты. Мы никогда не запирали двери наших городских домов.

Почему все сидят сложа руки теперь, когда нам угрожают наркотики, преступления и убийства? Сколько матерей должны потерять своих детей, прежде чем мы скажем – хватит!

Она чуть отодвинулась от микрофона, собираясь с мыслями. По толпе прокатился гневный ропот. Речь этой женщины обладала той простотой и достоинством, которые бывают только у прирожденных ораторов. Смитбек поднял магнитофон повыше, предвкушая появление на первой полосе очередной своей статьи.

– Настало время, – заговорила миссис Вишер снова громко и убедительно, – вернуть себе наш город! Вернуть его нашим детям и внукам. Если для этого потребуется казнить торговцев наркотиками, если придется потратить миллиарды на строительство тюрем, мы должны это сделать. Это – война! Если вы мне не верите, то посмотрите статистику. Они убивают нас каждый день. Тысяча девятьсот убийств в Нью-Йорке в прошлом году. Пять человек в день! Мы ведем войну, друзья, и мы её проигрываем. Нам следует нанести ответный удар всеми теми силами, которыми мы располагаем. Улицу за улицей, квартал за кварталом от Бэттери-парка до Клойстерз от Ист-Энд-авеню до Риверсайд-драйв мы вернем себе наш город!

Гневный ропот стал громче. Смитбек заметил, что к толпе начали присоединяться привлеченные шумом молодые мужчины. По рукам пошли карманные фляжки и пинтовые бутылки с виски. “И это называется “джентльмены-банкиры”, чтоб я сдох!” – с отвращением подумал журналист.

Миссис Вишер неожиданно повернулась и указала на что-то. Смитбек посмотрел в ту сторону и увидел, что за полицейской линией кипит бурная жизнь. К демонстрантам подкатил длинный черный лимузин, и из него появился мэр – невысокий лысеющий человек. Вокруг мэра увивалась стайка помощников. Смитбеку не терпелось увидеть, что произойдет дальше. Количество демонстрантов, очевидно, явилось для городского головы сюрпризом, и теперь он возжелал примкнуть к собравшимся, дабы выразить свою озабоченность.

– Мэр Нью-Йорка! – провозгласила миссис Вишер, в то время как мэр с помощью нескольких полицейских пробивался к трибуне. – Он явился, чтобы выступить перед нами!

Шум усилился.

– Но нам не нужны его выступления! – воскликнула миссис Вишер. – Мы хотим действий, господин мэр, а не болтовни!

Толпа разразилась одобрительным ревом.

– Действий! – выкрикивала миссис Вишер. – Хватит разговоров!

– Действий! – ревела толпа, а молодые люди принялись выкрикивать оскорбления и свистеть.

Мэр уже стоял на трибуне, улыбаясь и приветственно помахивая рукой. Смитбеку показалось, что мэр обратился к миссис Вишер с просьбой уступить ему микрофон. Она сделала шаг назад и выкрикнула:

– Нам не нужна ещё одна речь! Нам надоело выслушивать все это дерьмо! – С этими словами она вырвала микрофон из гнезда и сошла с трибуны, оставив мэра один на один с толпой. На лице градоначальника, как приклеенная, застыла улыбка.

Последний демарш миссис Вишер окончательно взорвал толпу. Теперь её гул напоминал рев какого-то гигантского животного. Демонстранты угрожающе надвигались на трибуну. Смитбек следил за развитием событий, чувствуя, как по спине ползет холодок страха. На его глазах сборище цивилизованных людей превращалось в озлобленного зверя. К трибуне полетели пивные банки и бутылки. Одна из них разлетелась осколками в пяти футах от мэра. Группы молодых людей сплотились в единую массу и начали прокладывать путь к трибуне, оглашая воздух свистом и ругательствами. Смитбек расслышал некоторые слова: “Позор! Задница! Пидер! Либеральная вонючка!” Из толпы полетели ещё бутылки, и помощники мэра, поняв, что битва проиграна, поспешно увели его с трибуны и посадили в лимузин.

“Забавно видеть, – подумал Смитбек, – как психология толпы распространяется на все классы”. Он не мог припомнить другой столь же короткой и столь же воспламеняющей массы речи, как та, которую произнесла только что миссис Вишер. Когда атмосфера стала менее накаленной и толпа начала растекаться, журналист прошел в парк и уселся на скамью, чтобы зафиксировать впечатления, ещё не утратившие первоначальную яркость. Закончив, он посмотрел на часы. Пять тридцать. Смитбек поднялся со скамьи и зашагал через парк на северо-восток. На всякий случай следовало заранее занять выгодную позицию.

15

Марго трусцой выбежала из-за угла на Шестьдесят пятую улицу и резко остановилась, удивленно глядя на знакомую долговязую фигуру, прислонившуюся к ограде перед её домом. Над вытянутой физиономией торчал непокорный, похожий на темный рог вихор.

– О… – выдохнула она и выключила настроенный на новости приемник. – Это ты.

Смитбек отступил на шаг и глумливо произнес:

– И неужели это ты? Вот уж воистину, неблагодарный друг опаснее змеиного яда. Нам вместе пришлось столько пережить, наш общий резервуар просто неисчерпаем – а я заслужил от тебя лишь “О… Это ты”?

– Я пытаюсь оставить в прошлом этот неисчерпаемый резервуар, – ответила Марго, затолкав приемник в сумку и наклонившись, чтобы помассировать икроножные мышцы. – И кроме того, как только ты появляешься, ты говоришь только о своей карьере и о том, как великолепно она развивается.

– Точный и сильный удар, – пожал плечами Смитбек. – Но ты, в общем, права. Поэтому давай, Цветок лотоса, притворимся, будто мы верим в то, что я появился здесь с целью загладить свои грехи. Разреши мне поставить тебе выпивку. – Окинув её оценивающим взглядом, он добавил: – Боже, до чего же ты классно выглядишь. Намерена получить титул “Мисс Вселенная”?

– Я очень занята, – выпрямившись, сказала Марго и попыталась проскользнуть мимо него к дверям.

Он успел схватить её под руку и спросил, поддразнивая:

– Так как насчет “Кафе художников”?

Марго остановилась и вздохнула.

– Ну хорошо, – согласилась она с легкой улыбкой, освобождая руку. – Вообще-то я не продаюсь, но, пожалуй, иногда это можно себе позволить. Дай мне только несколько минут, чтобы принять душ и переодеться.

Они вошли в почтенное кафе через вестибюль “Отеля художников”. Смитбек кивнул метрдотелю и повел Марго к тихому старинному бару.

– Выглядит неплохо, – заметила Марго, кивнув в сторону сервировочного столика, уставленного яствами.

– Эй, я говорил о выпивке, а не об ужине из восьми блюд.

Смитбек выбрал столик и уселся под картиной Ховарда Чандлера Кристи, на которой была изображена мило резвящаяся в саду обнаженная женщина.

– Мне кажется, я этой рыжульке по вкусу. – Он подмигнул и указал большим пальцем через плечо на резвящуюся ню. Древний официант с морщинистым лицом, на котором застыла вечная улыбка, принял заказ.

– Мне нравится это место, – сказал Смитбек, глядя в спину официанту, являвшему собой этюд в черно-белых тонах. – Они здесь к клиентам хорошо относятся. Ненавижу официантов, которые смотрят на тебя, как на дерьмо низшего сорта. – Устремив на Марго суровый взгляд следователя, он произнес: – Начинаем нашу викторину. Итак, вопрос первый: ты читала статьи, которые я написал со времени нашей последней встречи?

– Должна покаяться, что не все. В лучшем случае пятую часть. Но я видела твои материалы о Памеле Вишер. Думаю, что особенно удалась вторая статья. Мне понравилось, как ты представил её самым нормальным человеком, а не объектом расхожего любопытства. Для тебя это, похоже, новый поворот, верно?

– Узнаю мою Марго, – улыбнулся Смитбек.

Появился официант и, поставив на стол их заказ и вазу соленых орешков, удалился.

– Я только что был на демонстрации, – продолжил он, – эта миссис Вишер воистину выдающаяся женщина.

– Я узнала это из новостей, – кивнула Марго. – Звучит дико. Интересно, понимает ли эта выдающаяся женщина, какого джинна выпустила из бутылки?

– К концу мне стало страшно. Богатые и влиятельные вдруг открыли для себя могущество вульгарной толпы.

Марго рассмеялась, стараясь не утратить бдительности. Имея под боком Смитбека, следует держать ухо востро. Она не сомневалась, что весь их разговор сейчас записывается на магнитофон, лежащий в его кармане.

– Странно, – заметил журналист.

– Что именно?

– Как мало требуется для того, чтобы тонкий слой цивилизации слинял с представителей высшего класса, превратив их в грубую, озверелую толпу.

– Если бы ты был знаком с антропологией, ты бы не удивлялся, – ответила Марго. – Кроме того, как я слышала, толпа состояла не только из представителей высшего класса. – Отпив из бокала, она откинулась на спинку стула и продолжала, сменив тему: – Все же я не верю, что у нас с тобой дружеская встреча. Я не знаю случая, чтобы ты тратил деньги, не имея на то скрытых мотивов.

Смитбек отставил бокал в сторону. Казалось, он был искренне задет.

– Я поражен! Изумлен. Эти слова так не похожи на слова Марго, которую я когда-то знал. Я редко встречаю тебя, а когда встречаю, ты постоянно несешь эту чепуху. А во что ты превратилась внешне? Комок мышц, как у какой-то дикой газели. Куда подевалась нелепо одетая, с опущенными плечами Марго, которую я так любил? Одним словом, что с тобой произошло?

Марго уже хотела ответить, но ничего не сказала. Одному Богу известно, как отреагирует Смитбек, когда узнает, что в дамской сумочке она постоянно таскает пистолет. “Действительно, что со мной произошло?” – подумала Марго. Но уже задавая себе вопрос, она знала ответ. Она и вправду редко видит Смитбека. По той же причине она избегала встреч со своим наставником доктором Фроком. А также с Кавакитой и агентом ФБР Пендергастом. Одним словом, со всеми, кто встречал её раньше в музее. Воспоминания о том, что им тогда пришлось пережить, были ещё слишком свежи в памяти и по-прежнему внушали ужас. Марго избегала всего, что могло бы напомнить о пережитом. Ей вполне хватало ночных кошмаров, время от времени нарушавших её сон.

Пока она размышляла, обида на лице Смитбека сменилась улыбкой.

– Не будем хитрить, – фыркнул он. – Ты слишком хорошо меня знаешь. Конечно, у меня есть тайные мотивы. Мне известно, что ты делаешь по вечерам в музее.

Марго замерла: “Неужели произошла утечка?” – и тут же успокоилась. Смитбек – опытный рыболов, его слова могут быть простой, насаженной на крючок приманкой.

– Я так и думала, – сказала она. – Итак, чем же я занимаюсь вечерами в музее, и как ты об этом узнал?

– У меня свои источники, – пожал плечами Смитбек. – Тебе это должно быть известно лучше, чем другим. Я потолковал с некоторыми старыми приятелями из музея и узнал, что тело Памелы Вишер и неопознанный труп доставили туда в прошлый четверг. Вы с Фроком проводите исследования.

Марго промолчала.

– Не беспокойся, это не для ссылок.

– Кажется, мы уже закончили. – Марго встала из-за стола. – Пора уходить.

– Подожди. – Смитбек взял её за руку. – Одна вещь мне по-прежнему не известна. Тебя ведь пригласили потому, что на костях обнаружены следы зубов, да?

– Откуда ты знаешь?! – вырвав руку, спросила Марго.

Смитбек победоносно осклабился, и Марго с упавшим сердцем осознала, как умело её поймали на крючок. Ведь он просто строил догадки. А она своей реакцией подтвердила их.

– А ты все-таки большой мерзавец, – сказала Марго, опускаясь на стул.

– Это была не только игра ума, – пожал плечами Смитбек. – Я точно знал, что тела перевезли в музей. И если ты читала мое интервью с Мефисто – подземным вожаком, то, наверное, помнишь, что он говорил о каннибалах, обитающих под Манхэттеном.

– Ты не можешь печатать это, Билл. – Она покачала головой.

– Но почему? Никто не узнает, что я получил сведения от тебя.

– Меня вовсе не это беспокоит, – выпалила она. – Попытайся хоть на секунду отключиться от своих проблем! Ты представляешь, что произойдет в городе после появления подобной статьи? Подумай о своей приятельнице миссис Вишер. Она пока ничего не знает. И каково ей будет услышать о том, что её дочь не только убили и обезглавили, но ещё и маленько пообглодали?

Лицо Смитбека на мгновение исказила гримаса боли.

– Я все это хорошо понимаю. Но это же сенсация!

– Отложи хотя бы на день.

– С какой стати?

Марго молчала.

– Тебе, Цветок лотоса, следует привести аргументы, – стоял на своем Смитбек.

– Ну хорошо, – вздохнула она. – Дело в том, что это могут быть следы собачьих зубов. Судя по всему, прежде чем тела вынесло ливнем, они долго пролежали под землей. Не исключено, что бродячие псы их слегка погрызли.

– Так ты хочешь сказать, что каннибалов не было? – не скрывая огорчения, спросил Смитбек.

– Жаль, что приходится тебя разочаровывать. Мы сможем дать точный ответ завтра, когда закончатся лабораторные исследования. После этого я предоставлю тебе эксклюзивную информацию. Обещаю. Завтра во второй половине дня мы проводим совещание в музее. Я потолкую обо всем с д’Агостой и Фроком.

– Но что может изменить один день?

– Я тебе уже сказала. Опубликуй ты статью сейчас, начнется страшная паника. Ты только что видел беснующиеся сливки общества. Подумай, что произойдет, если они узнают, что на свободе бродит какое-то чудовище. Еще один Мбвун, например, или другой серийный маньяк-убийца. А когда на следующий день мы объявим, что это были следы собачьих зубов, ты окажешься полным идиотом. Если ты беспричинно учинишь панику, тебя из города вынесут на шесте, предварительно вымазав дегтем и обваляв в перьях.

– Хм-м, – протянул Смитбек, откинувшись на спинку стула.

– Еще один день, Билл, – сказала Марго. – Пока статьи ещё нет.

Смитбек молча сидел, погрузясь в размышления.

– О’кей, – неохотно согласился он. – Интуиция кричит мне, что я сошел с ума. Но один день я тебе даю. После этого я получаю эксклюзив. Не забудь. Никакой утечки информации.

– Не беспокойся, – с легкой улыбкой ответила Марго.

Некоторое время они сидели молча, а потом Марго сказала:

– Чуть раньше ты спросил, что со мной случилось. Я не знаю. Думаю, все эти убийства вернули к жизни очень нехорошие воспоминания.

– Ты о Музейном звере? – спросил Смитбек, методично атакуя вазу с орешками. – Да, крутое было время.

– Думаю, что можно выразиться и так, – содрогнувшись всем телом, сказала Марго. – После всего того, что случилось, мне захотелось… захотелось оставить все в прошлом. Ночь за ночью меня преследовали кошмары, и я просыпалась в холодном поту. Когда я поступила на работу в Колумбийский университет, дело пошло на поправку. Я решила, что все кончилось. Но когда я вернулась в музей, и началось все это… – Она помолчала, а затем неожиданно спросила: – Билл, ты не знаешь, что случилось с Грегори Кавакитой?

– С Грегом? – переспросил Смитбек. Он уже покончил с орешками и взял вазу в руки, как бы желая посмотреть, не осталось ли чего-нибудь под ней. – Не видел его с тех пор, как он взял в музее отпуск без сохранения содержания. Почему он тебя интересует? – Его глаза хищно сузились. – Вы ведь не особо между собой ладили. Разве нет?