30

К полуночи на океане поднялась та медлительная, словно на масле, зыбь, которая часто следует за летним ветерком. Хатч поднялся из-за стола и подошёл к окну сборного барака, осторожно ступая по тёмному офису. Он устремил взор за хижины Главного лагеря, ожидая приближения огней, которые могли означать, что коронер, наконец, прибывает. Морская пена призрачными нитями протянулась по тёмной воде. Ветренная погода, казалось, временно сдёрнула с острова вуаль тумана, и на горизонте показался материк – еле различимая россыпь огней под усыпанным звёздами небом.

Малин вздохнул и отвернулся от окна, непроизвольно потирая перевязанную руку. Когда вечер перешёл в ночь, он в одиночестве продолжил сидеть в своём офисе, не желая ни шевелиться, ни даже включать свет. В темноте было легче не думать о бесформенном теле, которое покоилось на носилках под белой простынёй. Намного легче отбросить все мысли и шепотки, непрестанно вторгающиеся в сознание.

Раздался мягкий стук, ручка двери повернулась. В лунном свете в проёме возникла худощавая фигура капитана Найдельмана. Тот проскользнул в хижину и растворился на фоне тёмного кресла. Чиркающий звук – и комната на миг осветилась жёлтым светом. Трубка ожила; тихие звуки выдыхаемого дыма достигли ушей Малина на несколько мгновений раньше, чем он вдохнул аромат турецкого табака латакия.

– Коронера ещё не видно, верно? – спросил Найдельман.

Молчание доктора красноречиво ответило на вопрос. Они собирались перевезти тело Вопнера на материк, но коронер – важный, недоверчивый мужчина, выехавший аж из Мачиаспорта – настоял на том, чтобы труп перемещали как можно меньше.

В течение нескольких минут капитан молчаливо курил, единственным признаком его присутствия служило периодическое попыхивание трубкой. Затем Найдельман отложил её в сторону и прокашлялся.

– Малин? – мягким тоном позвал он.

– Да, – ответил Хатч.

Собственный голос показался ему сиплым и чужим.

– Трагедия нас потрясла. Всех нас. Я очень хорошо относился к Керри.

– Да, – повторил Хатч.

– Никогда не забуду, – продолжил капитан, – как руководил группой у острова Сэйбл. Кладбище погибших кораблей в Атлантике. Команда работала на глубине. Шестеро аквалангистов сидели в барокамере – декомпрессия после работы на двухсотметровой глубине. Там затонула нацистская подлодка с золотом. Что-то поломалось, и герметичность камеры нарушилась.

Хатч услышал, как капитан ёрзает в кресле.

– Можете представить, что с ними случилось. Обширный эмболизм. Разрывает на части мозг, а затем останавливает сердце.

Доктор ничего не сказал.

– И один из этих молодых аквалангистов был моим сыном.

Хатч посмотрел на тёмную фигуру.

– Мне очень жаль, – сказал он. – Я и не думал…

И умолк. Я и не думал, что вы были отцом. Или мужем. В действительности, о личной жизни Найдельмана он практически ничего не знал.

– Джефф был нашим единственным ребёнком. Его смерть стала для нас тяжёлым ударом, и моя жена, Аделаида, – ну, она так и не смогла меня простить.

Хатч снова помолчал, вспоминая застывшее выражение на лице матери в тот ноябрьский день, когда она узнала о смерти отца. Она брала с камина фарфоровый канделябр, рассеянно протирала передником, ставила на место, а затем снова бралась за него и снова протирала, и ещё, и ещё раз – а лицо было серым, словно осеннее небо. Малин подумал, а чем сейчас занята мать Керри Вопнера.

– Боже, как я устал! – сказал Найдельман, снова поёрзав в кресле, на этот раз активней, словно пытаясь заставить себя проснуться. – В нашем деле такое случается. Этого нельзя избежать.

– Нельзя избежать, – эхом откликнулся Хатч.

– Я не пытаюсь оправдаться. Керри знал, на что идёт, и сделал свой выбор. Так же, как и все мы.

Вопреки желанию, Хатч непроизвольно бросил взгляд на бесформенную фигуру под простынёй. Тёмные пятна крови просочились сквозь ткань, образуя в лунном свете неровные чёрные дыры. Доктор задумался о том, сделал ли Вопнер на самом деле свой выбор.

– Но главное, – понизив голос, произнёс капитан, – мы не должны позволить, чтобы это нас победило.

Приложив усилие, Хатч отвёл взгляд. Он глубоко вздохнул.

– Думаю, я чувствую то же самое. Мы слишком далеко зашли. Смерть Керри будет ещё более напрасной, если мы решим остановить работы. Мы возьмём паузу, чтобы пересмотреть технику безопасности. А затем…

Найдельман выпрямился в кресле.

– Паузу? Малин, вы меня не так поняли. Мы обязаны продолжить уже завтра.

Доктор нахмурился.

– Как мы можем, после всего этого? Во-первых, люди упали духом. Лишь сегодня днём я услышал за окном разговор пары рабочих – они говорили, что вся эта затея проклята с начала до конца, и что никто никогда не достанет сокровище.

– Но ведь в этом-то и причина, почему мы обязаны двигаться дальше как можно быстрее, – перебил его капитан, в его голосе послышалось упорство. – Нечего слоняться без дела, пусть займутся работой. Неудивительно, что люди трещат без умолку. Чего ещё ждать после такой трагедии? Разговоры о проклятиях и сверхъестественных явлениях лишь подрывают настрой. И, кстати говоря, я пришёл сюда затем, чтобы именно это и обсудить.

Он придвинул кресло чуть ближе.

– Все эти проблемы с оборудованием, что у нас были. Всё работает как часы до тех пор, пока не установлено на острове – а затем возникают необъяснимые проблемы. Это задерживало нас, вызывало лишние затраты. Не говоря уж о том, что подрывало дух, – сказал Найдельман и взял трубку. – Вы не задумывались о возможной причине?

– Если честно, нет. Я не слишком-то разбираюсь в компьютерах. Керри не понимал, в чём дело. Он твердил, что здесь явно имеет место сверхъестественная злая сила.

Найдельман тихо и грустно рассмеялся.

– Да, даже он. Смех, да и только, что специалист по компьютерам настолько суеверен, – сказал капитан и повернулся к нему; даже во тьме Малин почувствовал на себе его взгляд. – Ну, а я над этим хорошенько подумал, и пришёл к выводу. Никакое это не проклятье.

– А что тогда?

Лицо капитана слабо осветилось – он заново разжёг трубку.

– Саботаж.

– Саботаж? – недоверчиво спросил Хатч. – Но кто? И почему?

– Я не знаю. Пока. Очевидно, некто из нашего внутреннего круга, у кого есть полный доступ к компьютерным системам и оборудованию. Это даёт нам Рэнкина, Магнусен, Сен-Джона, Бонтьер. Быть может, даже Вопнера, который подорвался на своей же мине.

Малина удивило, как может Найдельман настолько расчётливо говорить о Вопнере, когда тело программиста лежит лишь в шести футах.

– А что насчёт Стритера? – спросил он.

Капитан покачал головой.

– Стритер и я работаем вместе ещё со Вьетнама. Он служил на канонерке под моим началом. Я знаю, вы не слишком-то жалуете друг друга, в курсе, что он малость чудной. Но нет ни единого шанса на то, что саботажник – он. Ни малейшего. Всё, что у него есть, пущено в это дело. Но даже это ещё не всё. Однажды я спас ему жизнь. Если вы побывали на войне, бок о бок в бою, вы никогда не сможете лгать друг другу.

– Ладно, хорошо, – ответил Хатч. – Но я не могу представить ни малейшей причины, зачем саботировать раскопки.

– А я могу, и даже не одну, – произнёс Найдельман. – Ну, например, – промышленный шпионаж. «Таласса» – не единственная компания такого плана в мире, об этом следует помнить. Если мы потерпим неудачу или обанкротимся, то тем самым откроем дверь кое-кому ещё.

– Ну уж нет – без моего согласия?

– Они могут этого и не знать, – ответил капитан и помолчал. – Но если и так… Всегда можно попытаться переубедить.

– Не знаю, не знаю, – сказал Хатч. – Мне сложно представить, что…

Он замолчал, вспомнив, как днём раньше столкнулся с Магнусен в помещении археологов, где составлялся каталог находок. Она рассматривала золотой дублон, найденный Бонтьер. Малин был потрясён: инженер, обычно настолько хладнокровная и лишённая индивидуальности, напряжённо всматривалась в монету с выражением дикого, неприкрытого вожделения. Когда он вошёл, Сандра моментально воровато положила её на место с чуть ли не виноватым видом.

– Не забывайте, – продолжил капитан, – на кону состояние в два миллиарда долларов. В нашем мире куча народу за двадцать баксов, не раздумывая, застрелит продавца в лавке. А сколько пойдут на любое преступление, в том числе и на убийство, за два миллиарда?

Риторический вопрос повис в воздухе. Найдельман встал и беспокойно заходил взад-вперёд у окна, попыхивая трубкой.

– Теперь, когда Колодец осушен, мы можем распустить половину рабочих. Я уже направил баржу и плавучий кран обратно в Портленд. Сохранить секреты будет проще. Но надо чётко понимать одно: вредитель вполне может продолжать своё грязное дело. Он или она мог испортить компьютеры, что заставило Керри пойти с нами. Но Керри Вопнера убил никто иной, как Макаллан, – сказал капитан и резко отвернулся к окну. – Точно так же, как убил вашего брата. Он добрался до нас, минуя три столетия, чтобы нанести удар. Господи, Малин, мы не можем ему позволить нанести нам поражение! Мы раскроем секрет Колодца и возьмём золото. И меч.

Хатч сидел во тьме, чувствуя, что в нём борются противоположные чувства. Он никогда не думал о Колодце с этой точки зрения. Но это правда: Макаллан, в некотором роде, умертвил его невинного брата и почти настолько же невинного программиста. Водяной Колодец, грубо говоря, представлял собой жестокую хладнокровную машину смерти.

– Я не знаю насчёт саботажника, – медленно ответил он. – Но думаю, насчёт Макаллана вы правы. Взгляните, что он говорит в последней записи. Архитектор сконструировал Колодец на убийство всякого, кто попытается его разграбить. Это лишь ещё одна причина, чтобы приостановить работу, изучить журнал, заново обдумать стратегию. Мы двигались слишком быстро, уж очень.

– Малин, это определённо неправильный подход, – сказал Найдельман, в небольшом помещении его голос зазвучал громко. – Как вы не можете понять, что это лишь на руку саботажнику? Мы должны продвигаться вперёд как можно быстрее, должны изучить внутренности Колодца, расставить опоры. К тому же каждый лишний день промедления означает ещё больше сложностей, принесёт ещё больше помех. Вопрос времени, прежде чем об этом пронюхает пресса. И ещё – «Таласса» уже платит «Ллойду» за страховку $300'000 в неделю. После того, что случилось сегодня, премия будет удвоена. Мы уже выходим за рамки бюджета, инвесторы недовольны. Малин, мы так близки. Как вы можете всерьёз предлагать, чтобы мы замедлили работы?

– На самом деле, – ровно произнёс Хатч, – я хотел предложить сделать перерыв на зиму и заново взяться за дело весной.

Найдельман с шипением вобрал в себя воздух.

– Господи Боже, да о чём вы говорите? Нам пришлось бы снести плотину, заново всё затопить, разобрать Ортанк и Остров-1 – вы не можете говорить серьёзно.

– Смотрите, – сказал Хатч. – Всю дорогу мы считали, что в журнале содержится ключ к сокровищам. А теперь мы знаем, что его нет. На деле, мы знаем, что всё с точностью до наоборот. Мы здесь уже три недели, август почти закончился. С каждым новым днём растёт вероятность, что на нас свалится шторм.

Найдельман махнул рукой.

– Мы же не детский конструктор собирали, и запросто переживём любой шторм. Даже ураган, если он вдруг налетит.

– Я говорю не о ураганах или юго-западниках. О них узнаёшь заблаговременно, и в запасе есть три-четыре дня – достаточно, чтобы убраться с острова. Я говорю о северо-восточнике. Он может налететь на берег неожиданно, о нём узнаёшь меньше чем за сутки. И если он вдруг налетит, нам повезёт, если мы запрыгнем на борт и успеем укрыться в порту.

Найдельман нахмурился.

– Я в курсе, что такое северо-восточник.

– Тогда вы знаете, что это крайне неприятный ветер, который приносит гигантские волны. Они куда опаснее, чем даже волны от ураганов. Не знаю и знать не хочу, как сильно укреплена дамба – её сметёт, как игрушку.

Найдельман со свирепым видом открыл рот; Малин понял, что ни один из аргументов его не пронял.

– Смотрите, – продолжил Хатч, пытаясь говорить как можно рассудительнее. – У нас возникло препятствие, но это же не означает отказ от работ! Аппендикс воспалился, но не лопнул. Я вот что хочу сказать – мы должны потратить время на то, чтобы по-настоящему изучить Колодец, сравнить его с прочими творениями Макаллана, попытаться понять ход его мыслей. А вслепую бросаться в бой слишком опасно.

– Я говорю, что среди нас работает саботажник и что мы не можем позволить себе замедлить работы, а вы говорите мне, что мы слепы? – резко выпалил Найдельман. – Это же в точности тот малодушный подход, на который Макаллан и рассчитывал. Действуй не спеша, не делай ничего рискованного, просирай свои деньги, пока от них ничего не останется. Ну уж нет, Малин! Исследование и всё такое – это, конечно, замечательно, но… – хотя при этих словах капитан понизил голос, в нём прозвучала потрясающая решимость, – но теперь самое время для продвижения вперёд.

Малина никто и никогда не называл малодушным – он даже не сталкивался с этим словом, кроме как в книгах – и оно ему не понравилось. Он почувствовал, как в нём нарастает ярость, но усилием воли подавил её. Если ответить что в голову взбредёт, потеряешь всё, – подумал он. – Может быть, капитан и прав. Может статься, на меня повлияла смерть Вопнера. В конце концов, мы столько всего сделали. И мы настолько близки к цели, так близки. В напряжённой тишине доктор услышал жалобный вой мотора, доносящийся с океана.

– Должно быть, лодка коронера, – произнёс Найдельман. Он уже отвернулся к окну, и Малину больше не было видно его лица. – Думаю, мне стоит оставить это дело в ваших руках.

Капитан шагнул в сторону и направился к двери.

– Капитан Найдельман? – обратился к нему Хатч.

Капитан остановился и обернулся, не отпуская дверную ручку. Хотя Малин не мог хорошенько рассмотреть в темноте его лицо, он всё же почувствовал невероятную силу взгляда капитана, пытливо направленного на него.

– Субмарина, полная фашистского золота, – продолжил Хатч. – Как вы поступили? Я имею в виду – после смерти вашего сына?

– Мы возобновили операцию, конечно же, – твёрдо ответил Найдельман. – Он и сам пожелал бы этого.

И исчез за дверью. Единственным следом его присутствия остался слабый аромат табачного дыма, повисшего в ночном воздухе.

31

Бада Роуэлла едва ли можно было назвать примерным прихожанином. А уж после появления в городе Вуди Клэя – тем более: проповеди пастора всегда велись в жёсткой манере, «огонь-и-сера», что для конгрегационалистской церкви довольно-таки редкое явление. Зачастую тот приправлял проповеди призывами к пастве вести духовную жизнь несколько строже, чем привык это делать сам Бад. Но в Стормхавэне владелец магазина играл важную роль в распространении слухов, и, будучи профессиональным сплетником, Роуэлл терпеть не мог пропускать что-нибудь важное. Говорили, что преподобный Клэй подготовил специальную службу – такую, в которой прозвучит нечто интересное.

Роуэлл вошёл в храм за десять минут до начала проповеди и обнаружил, что помещение битком набито горожанами. Он попытался найти место за колонной, подальше от алтаря, откуда можно незаметно исчезнуть. Так и не преуспев в поисках, грузно опустился на крайнее место в ряду, на деревянную скамью, и суставы застонали от жёсткого сиденья.

Он медленно обвёл глазами собравшихся, кивая многочисленным клиентам «Суперетты», с которыми встречался взглядом. Отметил на первом ряду мэра, Джаспера Фитцджеральда. Тот радушно пожимал руку главе городского совета. Билл Баннс, главный редактор газеты, сидел несколькими рядами дальше, его зелёный козырёк так плотно устроился на голове, словно вырос из неё. И Клэр Клэй расположилась на своём обычном месте по центру второго ряда. Она превратилась в идеальную жену пастора – печальная улыбка, в глазах одиночество. По залу были рассыпаны и те люди, которых он не знал; Бад предположил, что это сотрудники «Талассы». Весьма необычно: никого из них в церкви раньше не замечали. Видимо, недавние события их несколько встряхнули.

Затем взгляд Бада упал на непонятный предмет, возлежащий на небольшом столике рядом с кафедрой. Его покрывает белоснежная простыня. Определённо, это странно. Проповедники в Стормхавэне используют театральный реквизит не чаще, чем громко скандируют что-то, трясут кулаками или стучат по Библии.

Все встали, лишь когда миссис Фэннинг уселась за орган, и зазвучали ноты «Наш Бог – могучая крепость». Когда паства выслушала обычные еженедельные приветствия и помолилась, вперёд выступил Клэй, с его худощавой фигуры свободно свисала чёрная роба. Он занял место за кафедрой и обвёл собравшихся взглядом. На лице застыло серьёзное, решительное выражение.

– Некоторые полагают, – заговорил он, – что работа пастора – успокаивать людей. Делать так, чтобы они чувствовали себя хорошо. Сегодня я здесь не для того, чтобы кто-нибудь почувствовал себя хорошо. Это не моя миссия, не моё призвание – пускать пыль в глаза, рассказывать утешительные банальности или полуправду. Я говорю без обиняков, и то, что собираюсь вам поведать, заставит некоторых почувствовать себя неуютно. Ты поведал своему народу тяжкую истину.

Клэй снова обвёл взглядом аудиторию, после чего склонил голову и прочитал краткую молитву. Мгновение помолчав, повернулся к лежащей Библии и раскрыл её на тексте сегодняшней проповеди.

Клэй поднял голову и медленно захлопнул книгу.

– Откровения, глава девятая, – объявил он и позволил угомониться встревоженному гулу.

Потом он заговорил тише.

– Несколько недель назад здесь объявилась крупная компания и взялась за очередную обречённую попытку достать сокровища острова Рэгид. Все вы слышали взрывы динамита, гул двигателей и днём, и ночью, сирены, вертолёты. Все видели остров в ночи, освещённый огнями наподобие нефтяной вышки. Некоторые из вас работают на эту компанию, сдают комнаты её сотрудникам или получают финансовую выгоду от поисков сокровищ, – при этих словах взгляд преподобного задержался на Баде.