По дороге на службу Рябинина нагнал «паккард» Черногорова. Визжа тормозами, черный лимузин прижался к тротуару.
      – Эй, кавалерист! Давай-ка я тебя подхвачу, – отворяя дверцу, крикнул Кирилл Петрович.
      Рябинин козырнул и уселся на заднее сиденье рядом с начальником.
      – Топаешь рапортовать об успехах? – улыбнулся Черногоров. – А я, брат, с рассвета на ногах, заботы не дают выспаться.
      – Поздравляю с назначением на должность полпреда, – поклонился Андрей.
      – Расскажи-ка лучше об операции, – отмахнулся Кирилл Петрович.
      – Я составил рапорт, – Рябинин похлопал ладонью по кожаной папке для бумаг.
      – Прочту непременно, – кивнул Черногоров. – А покамест – выкладывай самую суть: что показали арестованные бандиты?
      – Рядовые члены шайки ничего не знают о поддержке их формирования уездным прокурором Апресовым. Создается впечатление, что связь Скоков держал через двух доверенных лиц – начальника местного допра Туманова и вора Зубова по кличке Золотник. Последний был убит в бою, а Туманова вместе со Скоковым я предварительно допросил и доставил к нам.
      Вкратце картина складывается такая: еще в 1920 году, через сестру Скоков весьма недвусмысленно намекнул начальнику допра о сотрудничестве (сестра Скокова приходится Туманову любовницей). Сам начальник допра объяснил, что согласился помогать бандитам не столько ради денег, сколько из-за страха – власть, по его словам, в ту пору была слаба, бандиты сильны, а потом – «просто засосало». Мирону Скокову терять уже нечего, поэтому он довольно откровенно рассказал, как Апресов помогал его шайке. Я счел, что оснований для ареста предостаточно, и осмелился заключить Апресова в изолятор при уездном отделении ОГПУ. Арест произвели в строгой секретности, дабы не спугнуть заместителя губернского прокурора Изряднова.
      – А он и так ничего не узнает, – усмехнулся Черногоров. – Товарищ Изряднов с семьей пребывает на отдыхе в Кисловодске. Самое время действовать!
      Автомобиль въехал во внутренний двор ГПУ.
      – Не торопись, – предупредил Черногоров желание Андрея выйти. – А что Скоков поведал о Гимназисте?
      Рябинин пожал плечами:
      – Банду Скокова связал с Гимназистом Фрол. Летом 1923 года он вышел на Золотника, а потом познакомился с самим Мироном. Частенько наведывался в Торжец и Степченко. Кто таков Гимназист, Скоков не знает. Уверяет, что Фрол представился подручным весьма авторитетного в уголовном мире человека. Общих дел Скоков с людьми Гимназиста, как будто, не имел, – встречи носили характер «дружеских визитов» и обмена информацией.
      – Он не юлит? – недоверчиво сощурился Кирилл Петрович.
      – Не похоже.
      – А Степченко? Мне доложили, что привезли его мертвое тело.
      Андрей коротко вздохнул:
      – Оказал сопротивление. Пришлось…
      – Кто посмел? – нахмурился Черногоров.
      – Я сам.
      – Лично? Ну тогда верю, что не было другого выхода. В рапорте описал, как все произошло?
      – Так точно.
      Кирилл Петрович удрученно покачал головой:
      – Эх, жаль, что так получилось! Попадись нам Степченко живым – все бы о Гимназисте вытянули.
      Он задумчиво посмотрел в окно и обратился к шоферу:
      – Поди-ка, Матвей, погуляй!
      Водитель вышел из машины. Черногоров подвинулся ближе к Рябинину:
      – Мы с Гриневым тут тоже не баклуши били – взяли адвоката Боброва и нескольких мелких чинуш из совнархоза. Материальчик для ареста собрали секретные агенты из Москвы. Бобров держится на допросах стойко, не признает никаких обвинений, а вот совнархозовцы быстро сникли и наперебой дают показания, в том числе и на Изряднова. Разлюбезный заместитель прокурора губернии не только потворствовал банде Гимназиста, но и крутил темные делишки с нэпманами.
      Да-да, Андрюша, оборотистым мерзавцем оказался этот «законник»! Вкупе с Сахаровым, заместителем председателя ГубСНХ, Изряднов за солидные взятки раздавал подряды на строительство и поставки своим верным людям. Чаще всего – Татарникову. Весь этот деятельный «кооператив жуликов» мы вскорости арестуем, а вот с поисками Гимназиста – зашли в тупик. Как ни допрашивали Боброва, – стоит на своем: не знаю, мол, никакого Гимназиста. Даже с Фролом, клянется, не был знаком.
      – Выходит, все дела велись через Степченко? – Андрей затаил дыхание.
      – Получается, так, – понурился Черногоров. – А с него теперь только Господь Бог спросить может.
      Кирилл Петрович нервно покусал губу:
      – Хочу знать твое мнение об одной версии. Мне представляется, что Гимназист – не кто иной, как «Император Биржи» Татарников! – Он откинулся на спинку сиденья и искоса поглядел на Андрея. – Что молчишь, глаза выпучил?
      – Не верится, – выдавил Рябинин. – Деловой человек – и… уголовники?
      – Именно! – рассмеялся Черногоров. – Денег у него – куры не клюют, всех подмазал, купил на корню Изряднова, Сахарова, Боброва и прочих мелких сошек.
      – А к чему, в таком случае, ему нужны бандиты? – пожал плечами Андрей. – Лишние заботы… Вы Боброва об этом спрашивали?
      – Само собой. Да только молчит адвокат! Может, он и не знает об истинной роли Татарникова во всей истории.
      – Отчего, простите, вы так считаете?
      – Не знаю… Все это – лишь предположения.
      – Доподлинно выяснить правду удастся после ареста всех участников преступной группы, – сказал Андрей.
      – Верно, – кивнул Черногоров. – Вот ты этим вскоре и займешься. Мы немного подготовимся и начнем операцию. А пока – вот тебе информация к размышлению!
      Он вытащил из нагрудного кармана сложенный вчетверо лист и протянул Андрею:
      – Полюбопытствуй. Получили по почте на прошлой неделе.
      Рябинин развернул листок:
      «Уважаемый товарищ Черногоров!
      Мы – воспитанники детского дома номер один – просим вас о помощи.
      Нам не хочется выглядеть перед славными органами ОГПУ ябедниками, но уже нет мочи терпеть. По приказу Советской власти нас собрали с улицы, отдали в детдом, а здесь – еще хуже. Заведующий Чеботарев постоянно ругается, обзывает последними словами, часто бьет и сажает в карцер. Его даже учителя боятся. Мы видим, как на кухню привозят продукты, но нам достаются лишь крохи. И это при том, что много младших ребят недавно болели малярией и воспалением легких и теперь нуждаются в хорошем питании.
      Товарищ Черногоров! Мы знаем вас как справедливого человека и стойкого большевика. Помогите нам, пришлите хорошего заведующего, а не то мы попросту здесь перемрем.
      Шлем вам пламенный коммунистический привет!
      От имени двадцати старшеклассников писал воспитанник Казаков Иван».
      Андрей удивленно посмотрел на начальника.
      – Сигналы о воровстве и грубости Чеботарева имелись и раньше, – поморщился Кирилл Петрович. – Руки не доходили учинить в детдоме проверку. А теперь – сами дети не выдержали. Значит, совсем плохи дела, коли бывшие беспризорники, отчаянные ребята, просят о помощи. Обрати внимание: они жалуются, будто заведующий сажает их в карцер! Подожди, он у меня на своей шкуре узнает прелести самого глухого каземата! – Черногоров хватил кулаком по спинке водительского сиденья. – Я ему такие «апартаменты» выделю – волком взвоет.
      – Вы предлагаете мне отправиться к Чеботареву с проверкой? – уточнил Андрей.
      – Не совсем. Комиссию по проверке от глаз не утаишь и внезапно в детдом не направишь. Учреждение находится в ведомстве наробраза, который надлежит поставить в известность, включить в состав комиссии представителей как образования, так и партийных органов. Чеботареву об этом тут же сообщат (благо, у него всюду дружки-приятели имеются). Узнав о проверке, заведующий вмиг к ней подготовится: появятся на кухне припасы, отошлют в отпуска неблагонадежных педагогов.
      – А как же дети? Разве их не спросят?
      – Э-э, милый ты мой, они только писать храбрые, а спроси глаза в глаза – испугаются. У нас был подобный случай в соседней губернии года два назад.
      – И что прикажете делать? – насторожился Андрей.
      Черногоров снисходительно улыбнулся:
      – Объясняю: в наробразе у меня есть верный человек. Получив письмо, я с ним снесся и узнал, что детдому срочно требуется преподаватель истории (прежний неделю как женился и переехал в Биркин). Тут-то я и вспомнил о тебе. Дай, думаю, пошлю в детдом Рябинина под видом учителя. Пусть поработает немного, приглядится, наладит контакт с воспитанниками. Изнутри все видно получше – и размер продуктового довольствия, и отношение Чеботарева к детям. Может, и о карцере что-либо узнаешь.
      Как только будут налицо факты хищений или издевательств над детьми – немедленно снесись со мной. А я тем временем подберу кандидатуру нового заведующего. Кстати, прежний историк жил при детдоме, во флигеле учительского общежития. Поселим тебя там же, чтобы вести наблюдение круглые сутки. Нам на руку то, что в городе ты – личность малоизвестная.
      – После «похода за Скоковым» – сомневаюсь, – покачал головой Рябинин. – По возвращении я услышал немало сплетен, где фигурировало мое имя.
      – Смотри-ка, загордишься! – шутливо погрозил пальцем Кирилл Петрович. – Согласен, о тебе говорят. Однако кто знает тебя в лицо? Немногие. Состряпаем тебе подложные документы. Можешь даже имя себе выбрать по душе.
      – Янус, – усмехнулся Андрей и опустил глаза. – Простите.
      – Символично, – хлопнул его по плечу Черногоров, – но не подойдет. Не забывай, там работают педагоги, люди образованные.
      – Я пошутил.
      – Понимаю. Так как мы поступим?
      – Пусть СПЕКО выписывает документы, – пожал плечами Андрей.
      – Бумаги будут готовы к вечеру. Завтра с утра можно выходить на задание.
      – Есть, – Андрей поправил фуражку. – Разрешите идти?
      Черногоров кивнул:
      – Иди. Не забудь занести свой рапорт Гриневу. И вот еще! Твою «особую группу» я расформировал в середине июля, «дело банды Гимназиста» передали на доследование в угро, однако по моему приказу ты их курируешь от ГПУ по этому вопросу. Делом занимаются твои прежние подчиненные – Непецин с Деревянниковым. Навести Бориса – он, по-моему, что-то раскопал. В буквальном смысле. Подробностей я не знаю, потому как был несколько дней в Колчевске. Поинтересуйся, а потом расскажешь. Ну ступай.
 

* * *

 
      На протяжении всего дня Андрей с тревогой размышлял, что именно мог «раскопать» Непецин по «делу Гимназиста». Добежать до уголовного розыска никак не удавалось – Гринев приказал Рябинину присутствовать на допросах Мирона Скокова. Только к вечеру Андрей сумел встретиться с Борисом Борисовичем.
      – Зашли узнать о наших успехах? – усаживая Рябинина на стул в своем крохотном кабинетике, приговаривал Непецин.
      – Сами знаете – приказ! – попытался улыбнуться Андрей.
      – Понимаю, – Борис Борисович извлек из стола картонную папку. – Как мы с Деревянниковым и думали, спустя некоторое время после налета на Госбанк начнут просачиваться кое-какие сведения. В начале августа мы услышали о небольшом скандале, который случился на Еврейском кладбище еще в начале июля. Заведующий кладбищем Каплан заметил в дальнем углу свежую могилу, о которой никто не знал, – не имелось ни записей в книге регистрации, ни положенной кладбищенской бирки. Каплан собрал сторожей и начал допытываться, кто же посмел произвести незаконное захоронение. Один из них, некто Мейерсон, сознался, что сжалился над умершим нищим, которого подобрал на улице неизвестный ему нэпман. По словам сторожа, этот сердобольный богач и заплатил за похороны. Заведующий побоялся нагоняя от вышестоящего начальства, поэтому влепил сторожу строгий выговор и постарался историю замять.
      Информация казалась настолько банальной, что вяло распространялась по городу в форме досужих сплетен. Нас эта суета с мертвым нищим заинтересовала лишь потому, что покойник был доставлен вскоре после налета на госбанк. Чем черт не шутит? Решили проверить. За могилкой стали приглядывать агенты угро. И вот в конце августа мы пару раз увидели у неприметного холмика на окраине кладбища слободского сапожника Абрама Аграновича. Старик частенько наведывался на кладбище – там похоронена его дочь Сара, герой революционного подполья, боевая подруга легендарного коммунара Шагина. Однако могила дочери находится в противоположном конце кладбища! Что привело Аграновича к безвестной могиле? Мы не смели подозревать старика в чем-либо преступном – семья Аграновичей пользуется большим уважением в городе: не только Сара отдала жизнь за дело пролетариата, но и старший сын Илья, соратник товарища Луцкого, погиб на фронте.
      И тут мы вспомнили о Якове, младшем Аграновиче, отчаянном хулигане, бывшем когда-то заводилой всей шпаны Еврейской слободки. Он нигде не работал, но жил на широкую ногу; водил дружбу с ворами и налетчиками. В 1921 – 1923-х годах его несколько раз арестовывали по подозрению в пособничестве нескольким ограблениям, но всегда отпускали, не найдя доказательств причастности и в связи с заслугами покойных брата и сестры.
      Деревянников предложил проследить за Яковом. На удивление, его не оказалось дома. Отец и мать утверждали, будто сын уехал к родственникам в Конотоп. Соседи последний раз видели младшего Аграновича вечером тридцатого июня. Мы насторожились. А ну как в могиле – Яшка! Немедленно был арестован кладбищенский сторож Мейерсон. После долгих допросов он сломался и рассказал, что в ночь с первого на второе июля к нему приехал хозяин каретной мастерской Степченко и, вручив тысячу рублей, попросил тайно похоронить мертвеца. Сторож уверял, что тело было завернуто в рогожу, и он не видел лица покойного. Понадобилась эксгумация. Пришлось уговаривать губернского прокурора Андронникова. Наконец, третьего сентября мы получили разрешение. Нам не хотелось огласки и оскорбления чувств родственников, поэтому мы пригласили для опознания знакомых Якова, взяли понятых и ночью раскопали могилу. Труп уже сильно разложился, и все же мы безошибочно узнали в покойном младшего Аграновича. Сомнений быть не могло – нашелся еще один член банды Гимназиста. Тотчас приступили к допросам приятелей Яшки, начали проверять связи. Работа эта нудная и кропотливая – у покойного имелась масса друзей, его знал почти весь город.
      – Могу я взглянуть на список подозреваемых? – спросил Рябинин.
      – Само собой, – Непецин подвинул ему папку. – Вот, шестьдесят два человека.
      Андрей лихорадочно пробежал глазами по колонкам фамилий. «Нет как будто подлеца… Стоп! Знакомая личность – мсье Кадет!»
      – Кто таков Ристальников? – стараясь быть бесстрастным, справился Рябинин.
      – Игрок. Кличка – Парижанин. Говорят, – бывший граф, – презрительно хмыкнул Непецин.
      – Он может быть налетчиком?
      Борис Борисович поиграл бровями:
      – А черт его знает. Аркаша – всем друг, как и младший Агранович. Якшается с кем ни попадя. Дойдет до него – проверим.
      – Такой длинный список быстро не проверишь, – задумчиво проговорил Андрей.
      – Да, возни много, – согласился Непецин. – Следует обобщить и проанализировать ряд показаний, сравнить, где есть зацепочки, косвенные доказательства.
      Мысль Андрея лихорадочно подыскивала варианты решения проблемы.
      – Вы упомянули, будто Ристальников игрок? Мне приходилось бывать в игорных домах, да и по книгам кое-что известно. Давайте я вам помогу, допрошу тех из списка, кто связан с картами и рулеткой.
      – Очень меня обяжете, – улыбнулся Непецин и глянул в список. – Итак, Ристальников – раз… вы берите карандаш, Андрей Николаевич, записывайте, – тут человек пятнадцать наберется…
 

* * *

 
      Старицкий неторопливо прогуливался по саду, когда Тимка доложил о приходе Рябинина. Георгий уселся в беседке и распорядился принести коньяку.
      – А-а, добрый вечер, Миша! – поприветствовал он друга.
      – Здравствуй, Жора, – сухо отозвался Андрей, глядя в сторону. – Я пришел по делу. Уголовный розыск нашел тело Аграновича. Под подозрением – Ристальников. Впрочем, оснований тревожиться нет. Пусть не паникует и ни в коем случае не думает скрываться.
      – Ты, Миш, присаживайся, – Георгий потянул Андрея за рукав.
      – Кажется, я говорил тебе, как меня звать, – нахмурился Рябинин.
      – Прошу прощения, Андрей Николаевич, – скривился Старицкий. – Ну, перестань ты, право!
      Рябинин строго посмотрел на него и, вздохнув, уселся рядом.
      – Выпьешь? – приподнимая бутылку, спросил Георгий.
      – Благодарю, не хочется.
      – Тогда и я не буду. Рассказывай, как живешь, – Старицкий излучал тепло и радушие.
      – Стремишься узнать, как идет расследование твоих «подвигов»? – усмехнулся Андрей. – Радуйся: зашло в тупик. Все известные органам члены банды мертвы. Остальные могут спать спокойно.
      – С Геней как получилось? – опустил голову Георгий.
      – Ах, ты уже знаешь? – удивился Андрей.
      – Блатной телеграф работает, – пожал плечами Старицкий. – До Пахана дошли вести.
      – Ну, а случись, что взяли бы мы Степченко, – тогда как? – еле сдерживая гнев, спросил Рябинин и поймал безмятежный взгляд Георгия.
      – Геню вы никогда бы не раскололи, – с улыбкой протянул Старицкий. – Не той породы мужик был.
      Андрей что есть силы сжал кулаки:
      – Раньше надо было о нем позаботиться. Не пришлось бы греха на душу брать, – негромко сказал он.
      – Так это ты его? – Георгий прищелкнул языком. – Ай да Мишка! Всех лучших людей уложил. И Федьку, и Степченко…
      – Очередь за тобой, – буркнул Рябинин и отвернулся.
      Старицкий весело рассмеялся:
      – А я и не против! Там, – он указал пальцем на темнеющее небо, – весьма занятная компания собралась.
      – Думается, тебе в другую сторону.
      – Ладно, молчу, – оборвал смех Георгий. – Прости, что невольно заставил тебя заботиться обо мне. Сам понимаешь, нам вдвоем тесно в этом городе. Отпусти меня, дай уехать. Я заберу Никиту, Кадета. И следа не останется.
      – Нет, – отрезал Рябинин.
      – Ну раз так, давай говорить по-хорошему, как старые друзья.
      Андрей напряженно уставился в траву, словно стараясь там найти ответ. Откуда-то снизу к горлу подступала неприятная тошнота.
      – Не могу я по-хорошему, – с трудом выговорил он. – Больно… Не знаю, как будет… Посмотрим.
      Рябинин поднялся и, не прощаясь, пошел по тропинке.
      – Разреши хоть в Ленинград съездить, мачеху навестить, – крикнул ему вслед Георгий. – Скучно мне здесь.
      – Проваливай, – махнул рукой Андрей. – Только обещай к концу месяца вернуться.
      – Даю слово!
 

* * *

 
      Георгию вдруг вспомнился жаркий день конца июля 1916 года. Тогда части германской армейской группы фон Линзенгена начали мощное контрнаступление против Восьмой и Особой русских армий…
      С раннего утра полк, где служили они с Михаилом, оборонял неприметную высоту. После седьмой попытки противника взять позицию командир поднял бойцов в контратаку.
      Крутой склон холма заканчивался глубокой лощиной, поросшей редким осинником. Первый взвод Старицкого и второй Нелюбина рассыпались среди деревьев. Огрызаясь редкими выстрелами, немцы отступали. Михаил нетерпеливо подгонял солдат и, войдя в раж, со всех ног побежал впереди цепи. Георгий краем глаза видел его мелькающую фуражку. «Не надо бы торопиться, – подумал Старицкий. – Противник может перегруппироваться!» – и, на несчастье, угадал – наперерез его бойцам, прямо на Мишкин взвод покатилась лавина серых мундиров. «А ну, братцы, поможем "второму»! – крикнул Георгий. – За мной!»
      Нелюбина с пятью бойцами отсекли от взвода. Когда Старицкий подоспел, на небольшой поляне вовсю шла рукопашная – солдаты яростно отбивались штыками от наседавших немцев, а Мишка катался по земле в обнимку с крепким парнем в «тевтонском» шлеме. В тот самый момент, когда немец уперся Нелюбину локтем в горло и выхватил из-за голенища нож, Старицкий смачно, без колебаний, будто на учебных занятиях, вогнал штык между лопаток германца. Тот на секунду застыл и мешком рухнул на грудь Нелюбина. Мишка запыхтел, сталкивая в сторону грузное тело. Георгий опустился на землю и, вытирая штык пучком травы, с легким сарказмом бросил: «Сколько раз говорил тебе: в атаку надобно ходить с винтовкой, а не с револьвером. И не гарцевать впереди. Ишь разлетелся, герой! До Берлина, что ли, мечтал добежать?» Нелюбин освободился от объятий мертвеца, поднялся и, тупо глядя на Старицкого, выдавил: «Это ж твой первый, Жорка, – вот так, лицом к лицу… Неужто не противно?» – «Будешь предаваться моральным сентенциям – пропадешь, – сплюнув в сторону, ответил Георгий и вскинул винтовку: – Таков уж, Миша, наш удел!» Он прицелился куда-то за спину Нелюбина и спустил курок: «Ага, вот и еще один!..»
      Старицкий вышел из беседки и направился к дому.
      «Бедный Мишка! – думал Георгий. – Изо всех действующих лиц сегодняшних событий он выглядит наиболее нелепо и трагично. Как в тот июльский день шестнадцатого. Видно, нелегко ему носить в себе груз горькой правды, бороться с самим собой. Интересно, что бы на его месте предпринял я? Пожалуй, так же мучился. Только не терзаниями бестолковой совести, – поисками выхода. Которого, впрочем, нет. С Судьбой-государыней играть в прятки глупо.
      Разошлись наши пути-дороженьки еще зимой восемнадцатого, значит, – тому и быть. А может, и раньше было предрешено нам расстаться? Тем же июлем шестнадцатого. Не успей я Мишке на выручку, кончилось бы дело геройской смертью любимого друга. Или пленом. А не вытащи меня Нелюбин в марте семнадцатого, – и подох бы я в слякотном снегу счастливым защитником Отечества… Вот побороли мы предназначенную нам смерть, переиграли могущественную судьбу, а жить рядом не можем. Оттого что один упрямо хочет все начать сначала, спасти себя и того, кто ему с детства дорог, берет на душу чужие грехи и от этого мучается; другой же смирился, давно и бесповоротно.
      Стремится Мишка вывести заблудшего из мрака Аида, да только не возьмет в толк, что любимый друг не желает выходить на свет, понимая всю бессмысленность предприятия и собственную обреченность. Сколько же Эвридик он хочет спасти? Уж не пол-России-матушки? Вовсе не стоит. Мы достойны своего удела. Наша с Мишей участь – тянуть ту лямку, которой мы отныне повязаны: он – нести в себе мой грех; а я – жить так, как ему надобно, по его законам. Нарушится связь – погибнем оба. А может, именно в этом, черт возьми, и состоит настоящая дружба? Истинная дружба во времена Януса?!»