«Пиджак»

Офицерскому сыну, внуку, правнуку (и так — до седьмого колена, как минимум), служба в армии никогда не казалась мне чем-то чуждым, страшным или обременительным. Если бы не осложненная астигматизмом близорукость, я, скорее всего, плавно перешел со школьной скамьи в профильный военный вуз и начал бы службу в войсках с соответствующей должности командира младшего звена, но судьба распорядилась иначе. После школы я испытывал себя в качестве студента Академии художеств и факультета журналистики, пока, в итоге, не приобрел диплом переводчика английского языка и не пристроился на теплое местечко в «Интуристе». Интересная, непыльная и неплохо, в целом, оплачиваемая должность гида предполагала карьерный рост, в финале которого вполне реально маячило некое уютное кресло в управлении одного из немногих советских акционерных обществ, бывшего к тому же абсолютным монополистом в сфере туристического бизнеса. Однако и здесь жизнь распорядилась иначе. Имея все шансы «закосить» от службы в армии и спокойно дожить до 27-летнего возраста, чтобы гарантированно не быть призванным в армию, я призвался. На срочную службу. На целых полтора года, предусмотренных для таких же, как я, обладателей дипломов вузов, не имевших военной кафедры.

Даже не буду пытаться объяснить причины своего решения. Тому, кто избрал аналогичный жизненный путь, и без того все ясно, а тем, кто не разделяет идеалов рыцарского воспитания, это все равно останется непонятным. Как бы то ни было, в один прекрасный майский день (день и в самом деле был прекрасным!) я оказался курсантом учебного батальона связи одной из гвардейских учебных дивизий одного из краснознаменных военных округов. И к своему удивлению обнаружил, что таких же гражданских «пиджаков» набрался целый взвод. Тридцать стриженных наголо мужиков в солдатской форме, годившихся в старшие братья не только определенным в командование нам сержантам, но и большинству лейтенантов и старших лейтенантов части. Солидный по армейским понятиям возраст и наличие университетских дипломов, как оказалось, не имели в армии решающего значения. В военных дисциплинах мы, понятно, были полными младенцами, и если «отцы-командиры» трепетно прислушивались к нашим советам в житейских проблемах, то в вопросах службы были в большинстве своем непререкаемыми авторитетами и примерами для подражания. Впрочем, в чем-то возрастной и образовательный статус моих однополчан сыграли важную роль. Хотите верьте, хотите нет, но командиры обращались к нам исключительно на «вы», и ни в нашем взводе, ни в нашей роте, ни в части в целом не было и помина той «дедовщины», которая во все времена отличала специфические коллективы, будь то армия или какое-либо место лишения свободы.

Не думаю, чтобы кому-нибудь из моих армейских товарищей — взрослых, полностью сформировавшихся людей — было легко и просто. Однако всех нас грели обычные для любого солдата мысли о бренности и скоротечности армейского бытия, и мы без потерь прошли печально известный «Курс молодого бойца». А затем, приняв присягу на верную службу тому, что некогда было нашим общим Отечеством, влились в здоровую армейскую жизнь, оказавшуюся куда более интересной и разнообразной, чем это можно было себе представить.

Мороженое

Ничто, поверьте мне, ничто на свете не может сравниться с радостью первого заслуженного увольнения из расположения части. Да, интуиция и здравый смысл настойчиво шепчут тебе о том, что подобных, официальных и иных, самовольных, путешествий в находящийся за высоким забором свободный гражданский мир будет еще много. Но ты не думаешь о том, что будет потом.

Ты предвкушаешь ближайшую, самую что ни на есть близкую перспективу увольнения. И драишь, драишь до одурения свои и без того блестящие сапоги. А потом выравниваешь гипотетические складочки на парадном мундире. И первый пух на своей еще совсем недавно лысой, как колено, голове. И ждешь не дождешься, когда, наконец, старшина осмотрит твой внешний вид, а командир роты выдаст вожделенную увольнительную записку, дающую тебе право гордо шагать мимо бесконечных патрулей.

Мне двадцать два года. Еще недавно я казался себе взрослым, самостоятельным и женатым человеком, готовящимся стать счастливым отцом еще только формируемого в чреве матери сына, а сейчас… А сейчас я испытываю единственное, примитивное и даже, пожалуй, постыдное желание. Я страшно хочу мороженого. Любого. На палочке. В вафельном стаканчике. Фруктового или шоколадного. И точно знаю, что если не куплю и не съем его в самое ближайшее время, то просто умру.

Точно знаю, что перво-наперво мне надо добраться до междугороднего переговорного пункта, чтобы созвониться с женой и узнать, как она там без меня, но, получив увольнительную, не иду, не бегу, а несусь к палатке с мороженым. Хватаю лакомство и, не разбирая вкуса и чувствуя жесточайшие угрызения совести, глотаю холодную сладость. И ничего не могу с собою поделать до того момента, пока не съедаю всю порцию.

Торт

Нельзя сказать, чтобы в армейском рационе не хватало углеводов или того же сахара, который полагался и на завтрак, и на ужин, однако сладкое было, пожалуй, именно тем, чего нам всем поначалу так недоставало. Сладкое в виде мороженого, выпечки, конфет ассоциировалось с чем-то очень домашним, совсем «гражданским» и являлось предметом всеобщего вожделения и наиболее весомым продуктом солдатского товарообмена. За черствый пряник, скажем, можно было, не торгуясь, получить пачку сигарет с фильтром, а за банку сгущенки! За банку сгущенки не то, что от наряда отмазаться, внеочередное увольнение из части вполне даже можно было получить. Что уж тут говорить о настоящем торте…

Тем не менее торт — самый, пожалуй, вкусный в своей жизни — я ел именно в армии. В учебном подразделении. В первые же месяцы срочной службы. И был создан этот истинный шедевр Высокого кулинарного искусства из… черного хлеба.

Торт «Фантазия а-ля Хаки», как единогласно окрестили мы полученный продукт после его дегустации, готовился ко дню рождения одного из наших приятелей и представлял собой довольно сложную по составу композицию, предложенную дипломированным инженером-технологом пищевой промышленности. Истосковавшийся по любимому делу Кулинар с удовольствием вызвался подготовить праздничный стол и сотворил в итоге фуршет, посетить который, поверьте, не отказался бы ни один настоящий гурман.

На столе, накрытом в ротной каптерке сразу же после отбоя, явно недоставало хорошей посуды и крахмальных салфеток, однако все остальное было более чем на уровне! Из скудных по советским временам консервов наш Кулинар соорудил бутерброды, тосты, канапе и сэндвичи, разнообразие и отменные вкусовые качества которых поражали. Из растущих в изобилии по всей дивизии крапивы, одуванчиков и каких-то еще трав было изготовлено около полудюжины салатов и закусок, рецепты которых я пытаюсь безуспешно воссоздать вот уже который год. Мало того, все представленные нам блюда были настолько умело оформлены мятой и какими-то ягодами, что казались аппетитными и без дегустации.

Однако окончательно добил нас —непривычно сытых и несказанно довольных — десерт. Запеченные в сливках сухофрукты. И торт. Самый настоящий, «многоэтажный», выложенный на покрытый чистой салфеткой алюминиевый поднос из нашей столовки. Свежий, ароматный, изысканный торт был сметен в течение нескольких минут и на всю жизнь оставил в каждом из участников той «тайной вечери» ощущение самого настоящего праздника. И победы. Во всех отношениях сладкой победы над обстоятельствами!

Не буду томить заинтригованных читателей. Приведу подробный рецепт феерического лакомства, которое любой желающий может попытаться воспроизвести собственноручно. Итак, вместо традиционных бисквитных, песочных или каких там еще коржей в торте «Фантазия а-ля Хаки» предполагается использование обычного черного хлеба. Желательно черствого. Без корки. Хлеб нарезается вдоль на 3-4 пласта, которые слегка просушиваются в духовом шкафу, а затем пропитываются смесью спирта, воды, яичного желтка и сгущенного молока. (Рекомендую, кстати, в качестве самостоятельного десертного напитка, рядом с которым хваленный Baileys просто отдыхает!). Затем из обычного армейского масла и все той же сгущенки взбивается сливочный крем, которым смазываются хлебные коржи. Каждый слой щедро просыпается прожаренными и предварительно очищенными семечками подсолнуха. Последний слой обсыпается тертой шоколадной крошкой и украшается изюмом.

Приятного аппетита!

Цена крови

Голод — обычное состояние молодого мужского организма, облаченного в армейскую форму. С подъема и до самого отбоя основной мыслью физически и умственно нормального военнослужащего срочной службы является мысль о еде. Любой. Желательно калорийной и вкусной. Но не обязательно. Можно и некалорийной. И невкусной тоже. Хотя, конечно, понятия о вкусе штука очень даже относительная. В течение многих месяцев самой вкусной пищей для меня был обильно обсыпанный серой солью и табачными крошками кусок хлеба, тайно вынесенный после предыдущего и бережно хранимый до очередного приема пищи. Поедаемый, как правило, в самое неудобное для здорового пищеварения время.

Это я так, кстати. А вообще-то вспомнились мне редкие и потому особенно отрадные периоды изобилия солдатского стола. Дней, когда нам в каких-то невероятных, немыслимых количествах выдавали тушенку и сгущенное молоко, белый хлеб и масло, куриные яйца и натуральные фруктовые соки. Происходило подобное, повторюсь, крайне редко. Если быть точным, то только в периоды работы на территории воинской части гражданской станции переливания крови, выполняющей и перевыполняющей план за счет дармовой солдатской кровушки.

Не знаю уж, каким образом отцы-командиры договаривались по поводу нашего добровольно-принудительного донорства, но не помню, чтобы кто-нибудь из моих сослуживцев отказался сдать кровь в обмен на восхитительный обед и право целый день безнаказанно валяться на койке в расположении части и не вскакивать при появлении старших по воинскому званию. Не отказывался от заманчивой перспективы и я, читавший когда-то, что сдача ограниченного количества крови в определенные сроки даже способствует чему-то там в нашем организме. Правда, благодушия моего хватило всего на пару раз. Заглянув ненароком за занавеску, куда по прозрачной трубке утекала моя кровь, я заметил, что стекает она заодно с моей силушкой в пол-литровую емкость!

Подоспевший на мой крик медик равнодушно пояснил мне, что потеря подобного количества крови не чревата никакими негативными последствиями для молодого здорового организма. Однако после этого случая мне как-то расхотелось менять собственную кровь на тушенку. Как и многим моим тогдашним сослуживцам.

Караул

Особенности караульной службы, в том числе в плане армейского харча, узнаешь сразу, с момента первого же заступления в караул. В качестве часового. Лица неприкосновенного, между прочим, абсолютного Властелина, Хозяина и Повелителя того участка охраняемой территории воинской части, на вооруженную защиту которого ты заступил.

Первому заступлению в караул предшествуют долгие недели изнурительного тренинга, штудирования текстов Уставов и четкой, до автоматизма отработки действий в той или иной штатной и нештатной ситуации. Сознание того, что тебе доверено боевое оружие и полный боекомплект, поверьте, многого стоит, и, говоря откровенно, не прошедший «через караул» солдат и солдатом-то считаться может с натяжкой!

Караульная служба — самое, пожалуй, богатое, обширное и неиссякаемое поле рождения солдатских баек. Не ищите заступающего в караул военнослужащего, который не был бы абсолютно точно уверен в том, что за отличное выполнение им своих обязанностей часового он как пить дать заработает отпуск домой. Общеизвестно, что часовой не будет наказан, даже если подстрелит нарушителя охраняемой зоны, а посему, господа-товарищи: добро пожаловать в воинскую часть, только не забывайте, что на ее территории есть объекты, куда вход не просто строго воспрещен, но и категорически заказан. И вряд ли стоит манкировать предупредительными щитами с надписями «Стой! Охраняемый объект»; по крайней мере, это означает, что, переступи ты границу поста, из-за любого безобидного с виду кустика по тебе могут открыть огонь. Со всеми вытекающими из этого последствиями. Включая летальный исход для тебя, неверующего, и отпуск домой для того, кто исправно несет службу.

«Икто идиот?»

Караульная служба на самом деле далеко не так примитивна, как это может показаться со стороны. В некотором роде, это короткое, длиной в сутки, вступление в боевые действия. Вне зависимости от того, насколько далеко от реальных или мнимых «горячих точек» вы служите. Караул — это абсолютно серьезное мужское дело, самая что ни на есть «всамделишная» вооруженная защита Родины, правда… Правда, как и в любом, даже самом серьезном занятии, в карауле случаются свои приколы.

«Околокараульных» анекдотов и баек, рассказываемых в армии из поколения в поколение, кажется, больше, чем рассказов о периодически впадающих в маразм офицерах и не выходящих из него генералах и прапорщиках. Прапорщики, впрочем, это особая армейская каста, о которой я обязательно поведаю ниже, а пока готовьтесь выслушать парочку случаев, действительно имевших место в нашей доблестной гвардейской учебной дивизии.

Сегодня, когда четкие и нерушимые границы рассекли на части не только бывшую некогда единой страну, но и мозги большинства родившихся и выросших в ней людей, трудно даже представить, что еще совсем недавно не было среди нас «своих» и «чужих». Все мы — русские и чеченцы, армяне и азербайджанцы, грузины и осетины, казахи и эстонцы, таджики и молдаване — были «своими» и жили, служили, тужили и не тужили бок о бок друг с другом. И охраняли Родину. Свою. Единственную. Одну на всех. Впрочем, не об этом разговор.

Служили в нашей (как, наверное, и в любой другой) роте представители практически всех национальностей и народностей СССР. Деления на «нерусских», «лиц кавказской (или какой другой) национальности» не было и в помине, хотя, естественно, прикалывались друг над другом по любому поводу и вовсе без него. А так как национальная принадлежность и степень знания государственного языка были каким-никаким поводом, то и пользовались постоянным спросом среди армейских острословов. Вследствие того, что те же кавказцы во все времена отличались крайней степенью обидчивости и крутым нравом, подсмеивались над ними редко. Не особенно располагали к острословию скорые на отпор славяне и суховато-медлительные прибалтийцы, а вот трудолюбивые, добросовестные и незлобивые выходцы из республик Средней Азии становились предметом незлых казарменных шуток довольно часто.

Служили в нашей роте два брата-близнеца из Таджикистана. Правильно произнести фамилию этих замечательных, похожих, как две половинки яблока, ребят, практически не владевших русским, не мог даже замполит батальона, что ж тут было говорить о нас —простых смертных?! Чтобы не обижать братьев коверканьем их непривычных для слуха и сложных для произношения имен, мы — с их, естественно, согласия — решили называть Алик первый и Алик второй, хотя, признаться, так и не сумели до конца разобраться в этой условной очередности. Так вот, первая «история с географией» произошла с братьями-близнецами именно в карауле.

Караул, как известно, дело святое. Помимо того, что назначаются в него самые стойкие и проверенные ребята, которых, после заступления на пост, периодически проверяют не только начальник караула и разводящий, но и должностные лица того подразделения, от которого они «заряжались», а также дежурный по части и (в нашем случае) дежурный по целому соединению.

В связи с тем, что в армии всегда существовало негласное правило не разлучать близнецов без особой необходимости, загремели братья Алик первый и Алик второй в караул на пару. Определены были, соответственно, в качестве часового первой и второй смены, чтобы, иными словами, сменять друг друга через каждые четыре часа. Чем, собственно, и занялись, вступив на охрану и оборону важнейшего в армии объекта —продовольственного склада. Несут караульную службу Алик первый и Алик второй, несут исправно, не подозревая о том, какая туча сгущается над ними, а заодно и над всей нашей ротой.

А на дежурство по штабу дивизии, между тем, заступил офицер политотдела. Вредный такой дядька, ненавидящий не только всех солдат, сержантов, прапорщиков и младших по воинскому званию офицеров, но, кажется, и саму жизнь. Случая не упускал, сволочь, чтобы подловить какого-нибудь военнослужащего за курением, скажем, и потом битых два часа разъяснять ему текущую политику партии и правительства, таскать по политотделу, грозить исключением из комсомола и иными карами небесными, которых и без того хватало служивому люду.

То ли с бодуна был товарищ гвардии подполковник из политотдела дивизии, то ли солнечный летний день разморил его, только, проводя развод караула и лиц суточного наряда, не заметил он, что от нашей роты в караул этот самый заступили два брата-близнеца. Порасспросил он, не глядя, вооруженных защитников Родины насчет обязанностей часового, проблеял что-то нечленораздельное о подлых происках мирового империализма, зверином оскале НАТО и нынешнем политическом моменте, да и потопал к себе, в дежурку. Дежурить, стало быть. Или кефир пить охлажденный. А может, спать. Не знаю, не видел.

Не видел я, признаться, и всего последующего, хотя потом оказался непосредственным участником драмы. Или трагикомедии. А произошло вот что. Откушал товарищ гвардии подполковник холодного кефира (или отоспался — не знаю), и потянуло его посты проверять. Проверил, убедился, что все в порядке, и назад — в дежурку. Кефир охлажденный пить. Или еще там чего, не знаю. Знаю, правда, что, откушав изрядное количество алкоголесодержащего (это он так потом в объяснительной писал!) кисломолочного продукта, утратил товарищ гвардии подполковник чувство времени. Стал ходить посты проверять через каждый час.

Раз пришел, смотрит — таджик симпатичный на часах стоит, второй пришел — опять бдительный сын пустынь склады охраняет, третий — снова на посту один из наших Аликов. Шесть раз, рассказывают, приходил подполковник посмотреть за несением службы, пока не убедился окончательно, что является очевидцем открытого и вопиющего нарушения уставного порядка. «Дедовщины», иными словами. Ну, в смысле, решил товарищ гвардии подполковник, что вконец распоясавшиеся шовинисты (русские, стало быть) сослуживцы решили использовать известную покладистость представителей среднеазиатских этносов для того, чтобы самим не выходить из караульного помещения, балдеть, стало быть, ничего не делая, а таджика бедного сгноить, бессменно продержав на посту целые сутки.

И нет бы товарищу гвардии подполковнику в караулку перезвонить, раз уж он во время развода не разглядел, что в караул только от нашей роты заступили даже не два, а шесть таджиков! Решил он собственноручно раскрыть и пресечь вопиющий факт нарушения воинской дисциплины. А про положения Устава, знание которого спрашивал с солдат, видимо, забыл. За употреблением кефира. Или чтением передовицы в газете «Правда». Не знаю, не проверял.

Словом, уже под утро убедившись, что несчастного таджика на посту так и не заменили, решил он снять с него показания. Чтобы к делу подшить, как положено. Сунулся он, стало быть, к одному из наших Аликов. Осторожно так, чтобы не привлекать раньше времени внимания виновных в воинском преступлении ярых нарушителей ленинской национальной политики. Сделал шаг, сделал второй, а тут наш Алик грозно так:

— Сутой, шайтан! Икто идиот?

— Да ты что, солдат! — взвился в бешенстве товарищ гвардии подполковник, усмотрев в словах несчастного часового как минимум угрозу действием своему офицерскому достоинству. — Это кто тут у тебя идиот?!

Выкрикивая бессвязные угрозы, дежурный сделал еще несколько шагов в сторону одного из наших Аликов.

— Сутой, икто идиот, отцом прошу! — перешел на язык отчаянных просьб часовой, распознав в нарушителе территории поста офицера из штаба дивизии. — Сутой, ситирять буду!

Видя, что и второе предупреждение не останавливает нарушителя, один из наших Аликов передернул затвор автомата, досылая патрон в патронник, и приготовился любыми способами задержать очевидно невменяемого человека.

— Да ты! Да я тебя! Да твою мать! — визжал товарищ гвардии подполковник, вытаскивая из кобуры непослушный табельный «Макаров». — Застрелю, скотина!

Доведенные до автоматизма навык поведения в подобной чрезвычайной ситуации, к счастью, оказался смикшированным природной смекалкой и пониманием того, что действия офицера необходимо каким-то образом пресечь. Еще разок (вдруг, поможет?!) именем отца попросив товарища гвардии подполковника остановиться, один из наших Аликов вдруг громко закричал что-то на своем языке, и буквально через пару секунд, как будто ожидая призыв земляка о помощи, из караулки вывалило шесть здоровых военнослужащих таджикской национальности, которые в миг разоружили и утихомирили буяна. Спокойно так, деловито. Как будто всю жизнь только тем и занимались, что успокаивали чрезмерно разгоряченных товарищей гвардии подполковников. Ну, разве что пару отметин на физиономии задержанного оставили. Не очень приметных, если особенно не присматриваться.

Думаю, нет нужды рассказывать о том, что случилось дальше. Искушенный в армейских делах читатель наверняка и сам догадался о том, что товарищ гвардии подполковник был срочно переведен в другую часть. С повышением, разумеется. А часовой? Нет, к сожалению, его не отправили в отпуск на родину, хотя комбату очень, ну очень хотелось примерно поощрить отличившегося подчиненного.

«Истории с географией»

Хотите верьте, хотите нет, но большинство армейских анекдотов не просто имеют вполне реальную основу и привычные длинные «бороды» бесчисленных пересказываний, но и одну не совсем понятную особенность. Повторяются они, почти слово в слово повторяются от поколения к поколению, от призыва к призыву, от одной воинской части до другой, находящейся иной раз за десятки тысяч километров (страна-то у нас, слава Богу — вон какая!).

В одной только учебке, на моей памяти, имели место практически все анекдотичные истории, которые позже рассказывали мне десятки людей, служивших в самых разных географических пунктах. Не Пупкин, честное слово, не Пупкин, а рядовой Егоров, исполняя обязанности дневального по роте и встречая прибывшего с проверкой из штаба округа генерала, увидел его листьями шитые петлицы и, понятное дело, принял дедульку за лесничего. Не Пупкин, ей-Богу, не Пупкин, а рядовой Горивода, усвоив, что, не зная пароля, ни один человек не имеет права вступить на территорию охраняемого объекта, бдительно спросил у проверяющего: «Пароль знаешь?» и, получив ответ «Знаю», пропустил того к складу с боеприпасами. И никакой там не Пупкин, поверьте, вырезал напильником пронзенное стрелой сердце на артиллерийском снаряде, прятал плитку шоколада в намотанной на ногу портянке или устраивал фейерверк в честь дня рождения своей невесты. Это было, было, было и в моей части! И — уверен — в частях большинства из служивших в армии читателей. Как были у них свои плохие и хорошие командиры отделений, взводов, рот и батальонов, далекие и грозные командиры полков и дивизий, близкие и разные старшины.

Кондратич

Служить я начал тогда, когда еще не все должности старшин рот были замещены прапорщиками. Не был прапорщиком по воинскому званию и старшина (по должности!) нашей роты — Виктор Кондратьевич Спиридонов. Кондратич, как величали его все, включая нас, желторотых, уже на втором месяце срочной службы.