- Эй, парень, - сказала Юлия - Тут вашего начальника кандрашка хватила!
      - Чего? - переспросил охранник, и не дожидаясь ответа бросился в кабинет. Потом он выскочил из кабинета и куда-то убежал, но очень скоро вернулся с человеком в белом халате, очевидно врачом и еще какими-то людьми. Началась невероятная суматоха. У кабинета Пахана собрался почти весь бардель; все толкались, чего-то кричали, суетились. Юлия подошла к Сергею, взяла его за руку и тихо сказала:
      - Пойдем! Они спокойно вышли из здания, на них никто даже не посмотрел.
      Глава пятая
      К И С Е Л Ь
      На улице, между тем, уже начало темнеть. Зажглись фонари, и почти под каждым фонарем можно было увидеть девицу, пестро одетую и ярко накрашенную, и где-то рядом, как правило, вертелся известного сорта человек в красном пиджаке. И, вообще, публика по сравнению с дневным временем сильно изменилась: исчезли простые инженеры и служащие, живущие от зарплаты до зарплаты. Вместо них появились какие-то странные, фантастические типы, одетые очень своеобразно: некоторые были целиком в черной блестящей коже, в заклепках и с петушиными перьями на голове, другие, напротив, в совершенно прозрачной одежде, словно составленной из целофановых пакетов, одежда третьих просто не поддавалась описанию, но производила на неподготовленного зрителя сильное впечатление.
      Некоторое время они шли молча, наконец, Сергей не выдержал и спросил:
      - Что с Паханом?
      - Он умер, - ответила Юлия, - Видит Бог, он сам этого хотел! Некоторое время им будет не до нас, но потом они хватятся и нас будут искать. Ни к тебе, ни ко мне идти нельзя. Мы сейчас пойдем к моей подруге Марине, она здесь недалеко работает в ресторане.
      Он свернул вслед за Юлией на одну из небольших улиц, после ярко освещенной Тверской ему показалось, что они вдруг нырнули в чернила, и первое время он почти ничего не видел, но скоро глаза привыкли, и он увидел, что улица совершенно пуста. Они шли молча и настолько быстро, насколько это было возможно. Через некоторое время улица повернула направо, и они тоже повернули направо. И тут он увидел, что им навстречу движется компания подростков от четырнадцати до восемнадцати лет, человек десять, не больше, все в черной коже с заклепками. Бежать было некуда, да и глупо, и они пошли навстречу.
      Когда они поравнялись, компания окружила их, и один из подростков, очевидно самый младший и такой вертлявый, что казалось будто у него вообще нет позвоночника, сказал:
      - Опять резаная б... попалась! Столько их развелось, что просто шагу ступить некуда.
      - Не гони волну Гаденыш, - остановил его другой, самый высокий в группе, по всей видимости главарь, - Дорезать мы ее всегда успеем! - и повернулся к Сергею:
      - Сколько хочешь за свою мочалку?
      - Какую еще мочалку? - машинально переспросил Сергей, и почувствовал что в горле у него стало совсем сухо.
      - Свою, - уточнил длинный кивнув на Юлию.
      - Нисколько, - ответил Сергей, с трудом ворочая в сухом, как пустыня Гоби, рту языком, - Она не продается!
      - Не бери на понт, фраер, я плачу хорошие деньги! - сказал длинный и вытащив из кармана пачку стодолларовых банкнот, отделил от нее три бумажки - Триста баксов!
      - Ты что, Коба, да она и десятки не стоит! - вылез опять Гаденыш, - Да я за сотню знаешь какую тебе приведу? Сиськи аж до самой...
      Но Коба только посмотрел на него и тот тут же заткнулся. Длинный все так же, без слов, добавил к трем зеленым бумажкам еще одну и посмотрел на Сергея - тот молчал. Он добавил еще, потом еще несколько.
      - Смотри, фраер, - помахал он деньгами, - здесь тысяча зеленых, за такое барахло тебе никто столько не даст!
      Сергей продолжал молчать. Он молчал потому, что в горле у него было настолько сухо, что если бы он попытался чего нибудь сказать, то у него все равно, скорее всего, ничего бы не получилось. Но длинный главарь понял его молчание по своему.
      - Значит ты не хочешь ее продавать, так да? - спросил он. Сергей молча кивнул.
      - Прекрасно! Я тебя понимаю, ты купил ее для себя, и хочешь попользоваться ею сам, это твое право. И мы не будем тебе в этом мешать, напротив, я даже отдам тебе эти деньги, только с одним условием: ты сделаешь это здесь и сейчас.
      - Коба, дай лучше я ее отфачу за пять баксов! - не вытерпел Гаденыш, но никто даже не посмотрел в его сторону. Все смотрели на Сергея, но он молчал. Горло у него перехватило, и он не мог выдавить из себя ни звука. Это было как в том сне, когда хочешь закричать и не можешь.
      - Ну что же ты? - Не вытерпел длинный, - Давай, не бойся, ведь ты же хотел ее! Она же тебе нравится! Или не очень? Может быть в ней что-то не так? Может быть ее в больнице не очень хорошо подрезали? Ну это очень легко исправить! - и он щелкнул выкидным ножом.
      И тут кто-то скрутил Сергею руки за спиной, а к горлу приставили холодное лезвие ножа. А Коба тем временем подошел к Юлии и приставил свой нож к ее щеке. Девушка инстинктивно отпрянула, и тогда он взял ее рукой за затылок и, придерживая голову, начал медленно двигать лезвие вверх, оставляя на тонкой коже узкий след. От уголка рта постепенно кончик ножа начал перемещаться к уху, как бы рисуя на красивом лице девушки отвратительную улыбку.
      И в этот момент что-то произошло: словно ветер прошелестел над головами, и хотя ветра никакого не было, все головы повернулись в одну и ту же сторону. " Кисель" - прошептал один из подростков, и вся компания бросилась бежать вниз, в сторону Тверской. Слышно было только как звякнул упавший на мостовую нож, и через секунду рядом с Сергеем и Юлией не было никого. Сергей поднял голову и увидел как из переулка вытекает и постепенно заполняет собой всю улицу беловатая, студенистая масса "киселя", более всего по внешнему виду действительно похожая на молочный кисель, но только очень густой. Казалось, что "кисель" горячий, над ним постоянно клубился пар, но так ли это на самом деле, никто не знал.
      "...О "киселе" было мало, что известно. Знали только,
      что появляется он всегда неожиданно, словно ниоткуда, и
      исчезает совершенно бесследно, если не считать "кисельных
      людей", то есть людей с которыми "кисель" соприкоснулся
      физически. И хотя "кисель" не убивал, его панически боя
      лись все, даже самые отпетые бандиты, которые не боялись
      ни ножа, ни пули, ни бомбы, бежали от студенистой массы,
      вытаращив от ужаса глаза и бросая оружие.
      "Кисель" не обжигал, не ранил, и вообще никаких сле
      дов соприкосновения на теле не оставлял, да и общее состо
      яние контактера казалось было нормальным, но такие люди
      оказывались навсегда потерянными для общества. Во первых,
      такой человек становился полностью нечувствителен к боли,
      его можно было бить, жечь огнем, загонять иголки под ног
      ти, у него даже не менялось выражение лица. Во вторых, он
      терял чувство голода, если ему предлагали поесть - он ел,
      но если его забывали покормить, он мог не есть день, три
      дня, неделю, и в конце концов мог умереть от голода. Чувс
      тво страха ему тоже становилось неведомо. Он не спал, в
      общепринятом смысле этого слова, но он мог часами сидеть с
      открытыми глазами, уставившись в одну точку, словно разг
      лядывая нечто, видимое только ему одному. У него открыва
      лось какое-то внутреннее зрение, внутренний "третий глаз".
      0 том, что он видел "там", он никому не рассказывал, но оче
      видно это было настолько интересно, что контактер навсегда
      терял интерес к деньгам, власти, славе, сексу.
      Одним словом, общество теряло все рычаги, с помощью
      которых оно могло бы управлять своим членом, и такой инди
      видуум мог представлять интерес разве что для науки.
      Впрочем, и науке с такого человека было мало проку:
      он мог часами рассказывать о своем новом взгляде на мир, о
      своей философской системе, к которой он пришел, кстати го
      воря, в результате длительной, кропотливой, внутренней ра
      боты, а вовсе не вследствие контакта с каким-то "кисе
      лем". Что касается самого "киселя", то сказать хоть
      что-либо путное о нем, он не мог и даже сам момент контак
      та с этим феноменом он не помнил, этот отрезок времени
      оказывался просто стертым в его сознании..."
      Между тем, студенистая масса вытекавшая из переулка заполнила собой всю улицу, и двинулась в направлении Сергея и Юлии.
      - Сперма, - сказала девушка завороженно глядя на медленно надвигавшуюся на них слизь.
      - Что? - не понял Сергей.
      - Сперма, - повторила Юлия, - это космическая сперма, она оплодотворяет.
      - Ты что, с ума сошла? - сказал Сергей и дернул ее за руку, - Бежим!
      Они побежали от ползучего студня в сторону Тверской, вслед за подростками и, завернув за угол, увидели их. Ребята стояли посредине улицы, не зная что делать, а со стороны Тверской на них надвигался новый "кисель". Они оказались зажаты между двумя "киселями", дома на этом отрезке улицы стояли вплотную друг к другу, а все подъезды уже давно были оборудованы кодовыми замками.
      Из-за поворота появилась первая порция "киселя" и потекла на соединение со своей второй половиной. Расстояние между двумя порциями начало стремительно сокращаться. Подростки растерянно метались на сужавшемся участке улицы, один из них не выдержал и полез вверх по водосточной трубе. Сергею показалось что это "главарь", который приставлял нож к Юлиной щеке.
      Юлия бросилась к ближайшему подъезду, зачем-то сначала начала барабанить в дверь кулаками, а затем стала лихорадочно нажимать кнопки кодового замка. Сергей подбежал к ней, он хотел ей помочь, но тут вдруг загудел зуммер, дверь открылась, они влетели в подъезд и дверь за ними захлопнулась. Не останавливаясь, они тут же помчались вверх по лестнице до самого последнего этажа, кажется это был четвертый, и только здесь они перевели дух.
      Сергей подошел к окну и глянул вниз. "Кисель" заполнил уже всю улицу, над ним клубился редкий, клочковатый туман, и в этом тумане, в самых разных позах стояли или сидели подростки. Они были совершенно неподвижны, густой "кисель" стекал с их одежды, рук и все это было похоже на музей восковых фигур. И только длинный "главарь" все еще висел вцепившись в свою водосточную трубу, с ужасом глядя вниз на чуть колыхавшуюся под ним массу. И тут вдруг вся эта масса пришла в движение, под водосточной трубой, на которой сидел длинный, образовался мощный бугор, и этот бугор потек прямо по стене вверх. За несколько секунд кисельный поток достиг человека, лизнул ему подошвы, поднялся выше, до уровня груди, и постояв в таком положении некоторое время, так же быстро двинулся вниз. Не успела студенистая масса достичь асфальта, как человек сидевший на трубе разжал руки и с громким всплеском рухнул в "кисель".
      Сергей оглянулся, Юля стояла рядом и смотрела вниз темными влажными широко распахнутыми глазами. Из тоненькой царапина на щеке выступили две маленькие капельки крови, и они начали уже подсыхать.
      - Сейчас он уйдет - сказала она.
      - Кто? - спросил Сергей
      - "Кисель" конечно, - ответила Юля - Смотри!
      И в самом деле, на противоположной стороне улицы недалеко от той самой водосточной трубы, вдруг образовалась большая воронка и "кисель" начал быстро всасываться в нее. Через несколько минут на улице не осталось ни одной капли "киселя", а на месте, где была воронка, оказалась обычная канализационная решетка.
      * * *
      Заведение, в котором работала Марина, Юлина подруга, называлось "Бешенная Лошадка", и представляло из себя довольно большой зал, в центре которого был оборудован круглый загон, где мирно паслись молоденькие "кобылки" - совершенно голые девушки с длинными гривами и привязанными сзади лошадиными хвостами. Посетителю выдавалось полное ковбойское снаряжение: сапоги со шпорами, ковбойская шляпа, и самое главное, лассо. Задача состояла в том, чтобы не перелезая через изгородь загона, набросить лассо на одну из "лошадок", подтащить к бортику, перетащить через него, а уж потом делать с "лошадкой" все, что подскажет бешенная ковбойская фантазия.
      Юлия провела Сергея через черный ход в низкий полутемный большой зал, ярко освещен был лишь загон в центре, окруженный невысоким, не больше метра, барьером. Вокруг располагались столики, а ближе к стене стойки с горячительными напитками.
      Когда они вошли в зал, веселье было в самом разгаре. Почти все места за столиками были заняты, многие сидели у стоек на длинных стульях со стаканами в руках, но больше всего народу столпилось у бортика вокруг загона, где четыре ковбоя охотились за кобылками. Публика поддерживала коровьих пастухов свитом и воплями, а лошадки, сбившись в табун в центре загона, старались увернуться от свистевших над их головами лассо. Но то ли кобылки попались слишком резвые, то ли ковбои слишком усердно прикладывались к бутылкам, но только все лассо летели мимо.
      Одному удалось, правда, кое-что заарканить, но когда он подтащил это кое-что поближе, то увидел, что это всего-навсего бутылка виски с одного из столиков. Ковбой не очень расстроился, открыл бутылку и надолго присосался к горлышку. Когда посуда опустела, он отбросил ее, сделал один шаг, рухнул на пол и громко захрапел.
      Между тем к Сергею и Юлии подошел официант и предложил:
      - Не хотите-ли сесть за столик? Пойдемте, я вас провожу.
      Лавируя между посетителями, он привел их к пустому столику, и , дождавшись когда они уселись, спросил:
      - Что вы будете есть?
      - Я ничего не хочу, я только недавно обедал, - сказал Сергей.
      - Закажи что нибудь, - прошептала Юлия чуть слышно.
      - У меня нет денег, - ответил он также тихо.
      - Это неважно, заказывай побольше, нам все равно не придется платить.
      Сергей посмотрел на официанта, тот деликатно отвел глаза в сторону, делая вид что не слышит, о чем говорят клиенты. И тут Сергей вспомнил, что с самого утра ничего не ел. Он заказал салат оливье, свиную отбивную и грибы в сметане, а Юлия заказала еще и бутылку шампанского.
      Официант удалился исполнять заказ, и вдруг вопль восторга потряс зал - это одному из ковбоев удалось наконец заарканить лошадку. Публика повскакивала со своих мест и придвинулась ближе к загону, чтобы лучше видеть разворачивающийся спектакль. Но когда счастливый охотник подтащил свою добычу почти к самому бортику, один из его менее удачливых соперников взял и набросил свое лассо на ту же самую кобылку. Они принялись тянуть несчастную девушку каждый в свою сторону, и наверное, в конце концов, разорвали бы ее пополам, но второму ковбою такой метод выяснения отношений показался не слишком убедительным. Он бросил свое лассо, взял стул и трахнул соперника по голове. Удар оказался таким сильным, что человеческий череп не выдержал и лопнул, как перезрелый арбуз, только вместо розовой сахарной мякоти, показалось нечто белое, и это белое шевелилось. Человек упал, а из образовавшейся трещины в черепе поползли большие, отвратительного вида черви.
      Зрелище было настолько мерзким, что люди бросились врассыпную от страшного места, послышался женский визг, кого-то из близко стоявших вытошнило, чуть ли не на извивавшихся на полу червяков.
      "...На смену побежденному СПИДу пришло новое бедс
      твие, не менее страшное - паразит мозга, ученые назвали
      его цефалофаг. Микроскопические яйца этого паразита попа
      дали в организм человека, через пищу, воду, грязную посу
      ду, и даже при разговоре, с мельчайшими капельками слюны.
      Далее, через слизистую оболочку они всасывались в кровь, и
      по кровеносным сосудам заносились в мозг. И здесь, из кро
      шечного яйца начинал развиваться этот мозговой червь, точ
      нее клубок сросшихся друг с другом червей, пожирая в пер
      вую очередь незадействованные участки мозга. Но для того
      чтобы начать свое развитие цефалофагу было необходимо что
      бы не менее 50 процентов мозга было незадействовано, ина
      че, через сутки яйцо погибало.
      Но если условия оказывались благоприятными, то цефа
      лофаг начинал бурно расти, перерабатывая мозговую ткань в
      собственное тело, при этом человек абсолютно ничего не за
      мечал, ведь сам мозг не чувствителен к боли, а так-как по
      едались исключительно пустые участки мозга, то на поведе
      нии такого человека это никак не отражалось. Это был пер
      вый скрытый, или латентный, период болезни, и продолжался
      он до тех пор, пока не уничтожались все незадействованные
      ткани мозга. Затем рост паразита замедлялся, и болезнь пе
      реходила во вторую стадию.
      Во второй стадии цефалофаг начинал поедать части моз
      га хотя и задействованные, но не являвшиеся, с его, пара
      зитской, точки зрения, жизненно необходимыми. Например,
      уничтожались мозговые структуры, где хранилась воспоминания
      детства, прочитанные книги, виденные фильмы, спектакли и
      т.д. На этой стадии можно было уже заметить и первые кли
      нические симптомы: человек не мог вспомнить как зовут его
      мать, свою кличку в детстве, город, в котором родился.
      Четкой границы между второй и третьей стадией болезни
      не существовало, просто постепенно паразит начинал брать
      на себя функции съедаемых частей мозга: предварительно,
      создавался дублирующий участок, а затем уничтожалась соот
      ветствующая мозговая ткань. Структура тканей цефалофага
      была аналогична структуре мозговых тканей, только сигнал
      по ней проходил намного быстрее, так что у больных на
      третьей стадии улучшалась реакция, увеличивалась скорость
      чтения, принятия решений, они могли перемножать в уме пя
      тизначные числа, могли запоминать многостраничные таблицы
      цен, целые списки телефонов, и в то же время, могли не
      вспомнить, что они ели сегодня на обед. Одним словом, чело
      век становился все больше похож на робота.
      Кроме того, на третьей стадии, как правило, усилива
      лась агрессивность и сексуальность, а такие чисто челове
      ческие качества как, сочувствие, сострадание, доброта, ис
      чезали вовсе.
      Третья фаза болезни заканчивалась, когда съедались
      последние мозговые ткани, и человек уже окончательно терял
      свою индивидуальность и превращался в биоробота, управляе
      мого мозговым червем.
      Когда началась эпидемия цефалофагии, сказать было
      трудно, так как отсутствие сострадания и доброты никогда
      не считалось болезнью, а тем более повышенная агрессив
      ность и сексуальность, то люди с такими симптомами к врачу
      не обращались. Диагноз, обычно, устанавливался при вскры
      тии, если, конечно, проводилась трепанация черепа. Лечению
      болезнь практически не поддавалась, так как структура тка
      ней цефалофага была близка по своему строению к структуре
      мозга, то лекарства убивавшие паразита, убивали и мозг.
      Оперативное вмешательство тоже, как правило, заканчивалось
      неудачей, даже на первой стадии. Как ни странно, но после
      успешно проведенной операции по удалению паразита спустя
      две - три недели у больного начинались нарушения рефлек
      торной деятельности, и через несколько месяцев он умирал.
      А с червяками в голове человек мог жить десятилетиями, и
      даже не подозревать, что он болен. Определить масштабы
      эпидемии, так же было невозможно, так как люди панически
      боялись диагноза цефалофагия, и в конце концов предпочита
      ли не знать о том, что у них червяки в голове.
      Единственное, что можно было сказать с достаточной
      степенью уверенности, это то, что у определенной части на
      селения оказался стабильный иммунитет к паразиту..."
      На середину зала вышел высокий худой человек в черной форме с красными крестами на груди и спине и, легко перекрыв с помощью маленького, но очень мощного мегафона царивший в зале шум, объявил:
      - Санитарная полиция! Всем оставаться на своих местах! Известие о прибытии спецподразделения санитарной полиции только усилило панику. Люди бросились к выходу, ломая на своем пути стулья и опрокидывая столы, но у выхода их поджидали дюжие санитары все в той же черной форме с электроразрядными дубинками в руках. Легкими прикосновениями таких дубинок они загоняли людей в большие черные фургоны с красными крестами.
      Санитарная полиция была создана специально для борьбы с цефалофагом, и в ее задачу входило выполнение секретного указа президента о выборочной проверке граждан на предмет парзитоносительства. Так как желающих проходить такую проверку найти было трудно, то санполицейские обычно устраивали облавы в местах, где в силу несчастного случая, либо каких-то других причин выявлялся хотя бы один больной. Из практики было известно, что больные имеют тенденцию собираться вместе, причем в довольно большие группы.
      - Скорее к черному ходу! - крикнула Юлия и потянула Сергея за рукав.
      Они проскочили какой-то длинный кривой коридор, потом кухню, потом еще один коридор. Юлия открыла маленькую дверь, и они наконец оказались во дворе, но тут их ждали все те же люди в черной форме и черные фургоны.
      Сергея сунули в самый ближний, битком набитый фургон, и он потерял Юлию из виду. Его вплотную притиснули к одной из "лошадок", девушка попала в машину прямо из зала, как была, голая, только в суматохе потеряла где-то свой великолепный хвост.
      - Дерьмо! - сказала она, дыхнув Сергею в лицо, и он понял, что девушка пьяна.
      - Что? - переспросил он.
      - Все! - ответила она, - Все дерьмо. И машина эта - дерьмо, и санитары - дерьмо, и ты - дерьмо, и я...
      Она неожиданно замолчала и, положив ему голову на плечо заплакала, промочив всю рубашку.
      * * *
      - Павел Петрович, проснитесь, - услышал он мягкий женский голос - Вам пора делать укол!
      Он с трудом открыл глаза и увидел что на него смотрит совершенно незнакомая девушка, в белом халате и в белой шапочке. Лицо девушки было как-то странно деформировано, губы шевелились, а слова доходили до сознания Павла Петровича с запозданием, не в такт с губами. Он вспомнил, что девушку зовут Таня, она медсестра и пришла делать ему укол.
      Таня помогла больному повернуться на бок, задрала больничную рубашку и, протерев ягодицу спиртом, резким профессиональным движением вогнала иглу в мышечную ткань. Затем она мягко ввела лекарство, выдернула иглу, еще раз протерла спиртом место укола и принялась собирать инструменты. Собрав инструменты, девушка неожиданно высоко задрала юбку и стала подтягивать колготки. Сквозь колготки были видны узенькие прозрачные трусики. Она стояла, задрав юбку, буквально в двух метрах от Павла Петровича, делала свои дела и спокойно смотрела на него, как на неодушевленный предмет, который не способен говорить, самостоятельно передвигаться, есть и отправлять естественные надобности. Приведя в порядок свой туалет, Таня вышла, а Павел Петрович остался лежать, глядя в белый больничный потолок.
      * * *
      Юлия ошиблась, сказав, что Пахан умер. Приехавшей через несколько минут бригаде скорой помощи удалось спасти главаря пресненской мафии, но левая сторона его тела осталась парализована.
      Павла Петровича поместили в одну из лучших клиник Москвы, городскую больницу Сергия Радонежского, в отделение сосудистой хирургии, которым руководил профессор Поспелов. Больному назначили курс интенсивной терапии, и буквально на второй день он уже мог с помощью медсестры садиться на постели, принимать твердую пищу и общаться с окружающими при помощи карандаша и блокнота - разговаривать он не мог, очевидно, оказался задет речевой центр.
      Едва придя в себя, Павел Петрович потребовал, чтобы к нему привели Сергея и Юлию, а когда узнал о побеге, так разозлился, что врачи стали опасаться второго удара. Он приказал во что бы то ни стало найти беглецов и привести к нему. Особенно ему хотелось увидеть Юлию. Ему казалось, что именно в этой девушке заключен секрет его столь неожиданной болезни и, самое главное, секрет маячившей где то уже здесь, совсем рядом, смерти.
      И вот шестерки Пахана понеслись по городу и очень легко проследили путь беглецов до самой "Бешеной лошадки". Им даже удалось найти официанта, который принимал заказ у Сергея и Юлии, (по счастливой случайности ему удалось избежать черного фургона. В момент облавы, благодаря полученному заказу, он оказался на кухне и спрятался в варочном котле). Сопоставив время появления странной пары и время облавы на заведение, преследователи без труда определили где искать пропавших свидетелей. Но на этом дело застопорилось, так как иметь дело с санитарной полицией никто не хотел.
      "...К тому времени организованная преступность уже
      не боялась ни милицию, ни федеральную службу безопасности,
      ни ФСК, ни какие-либо другие секретные службы. И только
      мрачное длинное здание на Каширке, обнесенное высоким бе
      тонным забором и двумя рядами колючей проволоки, да витав
      шая над ним тень профессора Сербского, главного санитарно
      го врача Москвы, все еще навевали на преступные души какой
      -то странный, почти мистический ужас. И в самом деле, кто
      с полной уверенностью мог бы сказать о себе, что у него
      нет червяков в голове?..."
      Спецклиника санитарной полиции на Каширке тщательно охранялась, пожалуй, даже лучше чем "Белый дом", и проникнуть туда был только один способ - стать ее пациентом.
      Глава шестая
      КЛИНИКА СЕРБСКОГО
      Санитар Струпьев сидел в приемном покое в кресле дежурного врача и, положив ноги на стол, скучал. Был выходной, весь персонал больницы отдыхал после тяжелой трудовой недели, и даже дежурный врач куда-то запропастился, оставив за себя Струпьева и приказав ему строго-настрого никуда из приемного покоя не уходить. Никуда уходить Струпьев вовсе и не собирался, но сидеть просто так и ничего не делать, было очень скучно Телевизора в приемном покое не было, по радио передавали какую-то белиберду, и от нечего делать он принялся плевать, нет, не в потолок, а на пол, стараясь попасть в жирную зеленую муху, ползавшую вокруг большой хлебной крошки.
      И тут неожиданно дверь открылась, и в комнату вошла девушка, молодая, лет 16 - 17, не больше. В первый момент у Струпьева даже мелькнула мысль: а не снять ли ноги со стола? Но потом он передумал - много чести.
      - Здравствуйте! - сказала девушка.
      - Здравствуй! - ответил санитар, спокойно разглядывая девушку. Девушка была симпатичная и, пожалуй, даже очень, хотя и "резаная". "Шлюха!" - подумал он, разглядывая стройные ножки почти полностью открытые благодаря короткой гофрированной юбке. Для Струпьева все особи женского рода подразделялись на две категории: шлюхи и уродины. Первых он презирал, а вторые его просто не интересовали.
      - Видите ли в чем дело, - начала девушка, явно волнуясь и не зная с чего начать, - я приехала из Камышина поступать в медицинский институт и вот, так вышло, короче, я не поступила...
      Девушка замолчала и посмотрела на Струпьева, ожидая что он хоть что-нибудь скажет, но тот молчал.
      - И тогда, я подумала, может быть вам нужны санитарки или еще кто-нибудь... - продолжила она после некоторого молчания.
      Все это было более чем странно! Почему она явилась сюда в приемный покой, а не в отдел кадров, впрочем, какой отдел кадров в воскресенье? Но ведь можно было подождать до понедельника!
      - Вы, наверное, думаете, что я совсем ничего не соображаю, пришла устраиваться на работу в приемный покой, а не в отдел кадров. Но дело в том, что я не могла ждать до понедельника, из общежития меня выселили, и мне негде ночевать...
      "Да она еще и телепатка!" - подумал Струпьев, а вслух произнес:
      - Раздевайся!
      Девушка подняла руку к верхней пуговице и застыла в нерешительности, глядя на Струпьева круглыми от удивления глазами.
      - Ты же собираешься у нас работать, так?
      - Так, - ответила она.
      - Значит ты должна пройти медосмотр! Раздевайся, я тебя осмотрю!
      - Понятно! - сказала она и начала расстегивать кофточку. Она сняла с себя все и осталась в маленьких розовых трусиках.
      - Трусики снимать? - спросила она, подняв на него глаза.
      - Да, - ответил он.
      Она сняла трусики и положила их на стул, рядом с остальной одеждой. Теперь она стояла перед ним совершенно голая, не зная что делать дальше, и ждала, что он скажет ей что-нибудь, но он ничего не говорил, а продолжал молча разглядывать девушку, явно наслаждаясь ее замешательством.
      - Я разделась, - сказала она, не выдержав наконец игры в молчанку.
      - Я вижу, - ответил он, и снова надолго замолчал. Она уже подумала, что это молчание никогда не кончится, и ей так и придется все время стоять голой посреди комнаты, когда он наконец заговорил.
      - Подойди сюда! - сказал он. Она обошла стол и остановилась возле его кресла.
      - Ближе, - сказал он. Девушка сделала еще один шаг. Струпьев поднял руку и положил ей на грудь. Грудь была теплая и упругая. Он сжал ее, и увидел как сосок начал быстро, буквально на глазах, увеличиваться в размерах. Тогда он захватил его двумя пальцами и стал поворачивать. По лицу девушки было видно, что ей больно, но она терпела.
      - Как тебя зовут? - спросил Струпьев, продолжая медленно поворачивать сосок.
      - Лена, - ответила девушка, с трудом пересиливая боль.
      - Что ты чувствуешь, Лена?
      - Мне больно! - ответила девушка.
      - Так почему же ты молчишь?
      - Не знаю!
      - Нагнись! - приказал он, отпустив наконец ее грудь. Она послушалась. - Ниже! Еще! - она нагнулась еще ниже и Струпьев положил руку ей на спину.
      - Теперь расстегни мне брюки, - сказал он, но когда девушка протянула руку остановил, - Не так, зубами.
      Она медленно повернула голову и встретилась с его взглядом. На нее смотрели пустые и какие-то белесые, словно у дохлой рыбы глаза, и еще она почувствовала запах, сладковато-тошнотворный запах разлагающегося трупа. Этот казавшийся живым человек был мертв и даже начал уже смердеть. И тут вдруг эти мертвые глаза неожиданно округлились, в них мелькнуло что-то живое, похожее на испуг, медленно переходящий в ужас.