- Э, бригадир, как поживаете? - весело воскликнул мальчик. - Что это с вами? Вы потеряли по дороге свою форму?
      - Тсс! - зашипел полицейский, прикладывая палец к губам. - Замолчи ты, чертенок! Захотел, чтобы меня схватили немцы? Ты что, не знаешь, что они делают со всяким, кто попадется им в итальянской форме? Да, парень, они с нами не церемонятся. Как увидят, сразу бросаются и - раз! - пулю в лоб. Или в Германию угонят.
      Перчинка вспомнил случай с итальянскими офицерами на площади Викария и утвердительно кивнул головой.
      - Знаете что, бригадир, - сказал он, желая поскорее переменить разговор, - у меня есть недорогое масло.
      - Недорогое! - воскликнул полицейский. - А мне безразлично, какое оно. У меня ни одной лиры в кармане.
      - Ну и что же? - возразил мальчик. - Можно сменять на что-нибудь.
      - Нечего мне менять, - печально проговорил бригадир. - Вот если только форму...
      - Э-э, нет, бригадир! - засмеялся Перчинка. - На что мне ваша форма?
      - Чего ж тогда?
      - Пистолет! - выпалил Перчинка.
      В том обществе, где он жил, иметь огнестрельное оружие было совсем ее лишним. И вот теперь у мальчика появлялась возможность приобрести по дешевке настоящий пистолет!
      - Что же ты с ним будешь делать? - возразил бригадир. - Разве ты не знаешь, что есть приказ не позднее завтрашнего вечера сдать все оружие? А того, кто не сдаст, - к стенке, то есть расстреляют.
      - Не беспокойтесь, бригадир, - с самодовольным видом заявил Перчинка. Я знаю, куда его пристроить. У меня есть кому его сбагрить в случае чего.
      - Ну, так и быть, - согласился полицейский. - Ты даешь мне литр масла...
      - Литр? - воскликнул мальчик. - Да вы шутите, бригадир! За литр я не то что пистолет, целую пушку куплю!
      Наконец пистолет с полной обоймой патронов перешел в руки Перчинки всего за триста граммов масла. Мальчик вышел от бригадира, гордо задрав нос, - теперь и у него было оружие. В корзинке, которая стала заметно тяжелее, громко постукивая о бутылки с маслом, лежал настоящий пистолет.
      Очень довольный своей сделкой, Перчинка отправился к следующему "клиенту". Правда, в те времена людям гораздо нужнее были хлеб и мука, чем масло, потому что на нем просто нечего было готовить. Однако если не запрашивать дорого, то всегда можно было продать достаточное количество этого неходового товара. На минуту мальчику пришла мысль обменять пистолет на муку. Такой обмен сулил большие выгоды. Но, преодолев желание нажиться, он направился домой, решив спрятать пистолет в каком-нибудь укромном уголке монастырского подземелья, куда он приходил теперь только для того, чтобы переночевать.
      Дома он нашел обоих своих приятелей, беседовавших с бывшим солдатом, которого, как оказалось, звали Микеле. Даже не поздоровавшись с ними, Перчинка с таинственным видом направился в свой тайник, расположенный под монастырской кладовой.
      - Эй, Перчинка, постой-ка! - окликнул его Винченцо.
      - Ну, что случилось? - остановившись, снисходительно спросил мальчик.
      - Немцы пришли, - взволнованно сообщил Чиро.
      - Немцы? - удивленно воскликнул Перчинка, - Где они?
      - Да тут, в монастыре, - вмешался солдат. - Прямо, можно сказать, над нами.
      Мальчик почесал в затылке.
      - А зачем их принесло сюда? - спросил он.
      - Они рядом на холме пушки устанавливают, - ответил Микеле, - а здесь, видно, собираются квартировать.
      "Не очень-то это приятно, жить в одном доме с немцами", - подумал Перчинка.
      - Ну, а сюда они не заходили? - спросил он, помолчав.
      - Нет. Они, наверное, думают, что здесь, кроме развалин, ничего нет, отозвался солдат.
      - Чего же нам тогда волноваться? - воскликнул мальчик.
      - Как - чего? - возразил калабриец. - А вдруг услышат?
      Ему, как видно, было здорово не по себе, и он уже подумывал о том, чтобы удрать, пока его не сцапали.
      - Ничего они не услышат! - уверенно заявил Перчинка. - Будем вести себя потише, и всё. А из-за немцев я из своего дома не уйду.
      Трое его приятелей молчали.
      - Если вы хотите уходить, то так и скажите, - продолжал Перчинка. - А я остаюсь, - решительно закончил он.
      Действительно, хорошенькое дело! Не хватало еще, чтобы какие-то там немцы выгнали его из дома! Какое они имеют право, эти белобрысые образины? В конце концов, он тут родился!
      Мальчик раздраженно топнул ногой, сунул руку в корзинку и выхватил оттуда пистолет.
      - Пусть только сунутся! Всех перестреляю, - крикнул он.
      Однако через секунду он уже взял себя в руки и спокойно добавил:
      - Это я, конечно, просто так сказал.
      Увидев пистолет, солдат испугался, а у обоих приятелей Перчинки восторженно заблестели глаза.
      - Ой, где ты его достал? - хором воскликнули ребята. - Дай посмотреть, жалко, да?
      - Ни с места! Он заряжен! - важно сказал Перчинка.
      По правде говоря, он не очень-то был в этом уверен. Просто ему хотелось показать этим трусишкам, что он не какой-нибудь там молокосос-мальчишка, а в полном смысле слова взрослый человек, один из тех, кто всюду ходит с револьвером.
      - Сейчас я пойду спрячу пистолет, - сказал он. - У меня есть такое место, где его никто не найдет. А вы делайте, что хотите. Оставайтесь или уходите, мне все равно. Только старайтесь поменьше галдеть и не попадаться на глаза этим. - Он кивнул наверх. - Это самое главное. А в общем-то, чего вам беспокоиться? Я ведь здесь... - добавил он покровительственным тоном.
      Перчинка говорил с такой уверенностью, словно он был не маленький мальчик, а взрослый человек. Даже солдат Микеле, который все еще гостил в подземелье, потому что никак не мог придумать способа добраться до родной Калабрии, даже он заметил это. Выслушав Перчинку, все трое согласились с ним и принялись за свои обычные дела. Солдат, который целые дни только тем и занимался, что похрапывал, растянувшись на соломе, в то время как ребята рыскали по улицам в поисках работы, снова завалился спать.
      Чиро и Винченцо, закончившие свою работу у торговца арбузами, отправились собирать окурки. Надо сказать, что, кроме сбора окурков, они не брезговали и другим промыслом, который мы лучше не будем называть его настоящим именем, но который в удачные дни приносил довольно обильные плоды в виде сигарет, хлеба и кое-чего другого. Самым главным в этом промысле было ухитриться обмануть бдительность часовых, ходивших возле военных складов, когда-то принадлежавших итальянскому командованию, а теперь захваченных немцами. Дела у ребят шли довольно хорошо до того дня, когда немецкие власти отдали приказ открыть для народа военные продовольственные склады.
      В этот день по улицам разъезжали нагруженные до отказа крытые немецкие грузовики, из которых сбрасывали на землю сигареты, муку, масло, в то время как притаившиеся за брезентом немецкие солдаты развлекались тем, что стреляли в каждого, кто осмеливался слишком близко подойти к валявшимся на земле продуктам. Организаторы этой психологической атаки рассчитывали использовать голод и нищету населения Неаполя, чтобы совершенно раздавить его сопротивление. На самом же деле эти события стали первыми семенами восстания, брошенными к тому же самими немцами, ибо можно безнаказанно унизить одного человека, но тот, кто рискнет столь бессмысленно унизить целый народ, не избегнет справедливого возмездия.
      Случилось так, что именно в этот день Перчинка решил попытать счастья и отправился продавать то масло, которое ему удалось приобрести у толстого контрабандиста. Однако дело почему-то не клеилось. Он еще не знал, что немцы раскидывают продовольствие прямо на улицах. Но, после того как ему навстречу стали попадаться целые вереницы людей, которые спешили домой, нагруженные мешками сигарет, мукой и другим добром, он начал кое о чем догадываться. Между тем всё новые толпы народа спешили к военным складам, откуда то и дело раздавались сухие автоматные очереди. Но никакие автоматы не могли испугать изголодавшихся людей. Старики, мужчины, женщины, даже дети, словно обезумев, бежали туда, где можно было найти продукты, которых они не видели столько лет.
      Перчинка с корзинкой в руках пошел следом за всеми, но, когда он добрался до места, было уже слишком поздно. На мостовой не оставалось ничего, кроме длинных белых полос просыпавшейся муки. Вокруг стояли группы хохочущих немецких солдат с дымящимися автоматами в руках. По земле полз раненый мужчина, спешивший укрыться в ближайшем переулке. В воздухе, словно туман, висела густая пыль, поднявшаяся от пустых мешков из-под муки, сваленных посреди площади и похожих издали на целую гору трупов. Двери склада были выломаны, и оттуда валил едкий белый дым. Это немцы жгли остатки продовольствия.
      Некоторое время Перчинка в нерешительности стоял на краю площади, глядя на эту страшную картину. Один из солдат увидел мальчика и знаком приказал ему подойти. Но вместо этого Перчинка начал медленно отступать назад, не отрывая глаз от лица немца. Может быть, желая просто попугать мальчишку, солдат поднял автомат. В следующую секунду Перчинка отпрыгнул в сторону и помчался во весь дух по переулку, сопровождаемый жалобным позвякиванием бутылок с маслом, стоявших у него в корзине.
      Мальчик был вне себя от гнева и обиды. Столько валялось добра, а он ничего не смог раздобыть! Сколько муки можно было бы собрать с земли, сколько пачек сигарет, пусть даже подмоченных маслом!.. Вдруг ему пришло в голову, что теперь, вероятно, будет еще труднее продать масло, которое он нес с собой. Впрочем, не могли же все неаполитанцы запастись продуктами! Значит, нужно только найти людей, которые не участвовали в расхищении армейских запасов. Врожденная сообразительность сразу же подсказала ему правильный путь. Ясно, что теперь нужно обходить квартиры, расположенные на верхних этажах тех домов, где живут люди не настолько проворные и смелые, чтобы рискнуть вслед за толпой броситься под пули.
      Размышляя таким образом, Перчинка добрался до улицы Трибуналов и, походив под арками, выполненными в мавританском стиле, заметил несколько домов, которые как будто подходили для его цели.
      После некоторого колебания он поднялся на крыльцо старинного особняка, построенного, по всей вероятности, еще в семнадцатом веке, и очутился на широкой лестнице из серого камня. Прошмыгнув незамеченным под самым носом у привратника (наученный опытом, он относился к людям этой профессии с недоверием, потому что никогда не знаешь, что у них на уме), Перчинка поднялся на второй этаж и оказался перед стеклянной дверью, рядом с которой была прибита медная дощечка. Если бы мальчик умел читать, то без труда разобрал бы выгравированные на ней слова: "Проф. Молли".
      Вспомнив, что со вчерашнего вечера во всем городе нет электричества, Перчинка тихонько постучал в стекло и стал ждать. Прошло несколько долгих минут. Мальчик уже решил, что никого нет дома, как вдруг послышалось шарканье шагов, дверь открылась, и на пороге показалась пожилая женщина.
      - Чего тебе? - спросила она таким недружелюбным тоном, что мальчик даже смешался.
      - Есть оливковое масло, - пробормотал он.
      - Какое еще масло?
      - Ну... обыкновенное... которое едят, синьора, -очень вежливо объяснил Перчинка.
      - Масло, говоришь? - оживилась женщина, как будто только что поняла, о чем идет речь. - И ты его продаешь?
      - Конечно, продаю, - подтвердил мальчик. - Что же вы думаете, я сам его ем?
      - Нет, в самом деле масло? - словно не веря своим ушам, переспросила женщина. - То самое, на котором готовят?
      - Ну конечно! - воскликнул Перчинка. - Очень хорошее масло, только что из деревни...
      Женщина знаком велела мальчику подождать и скрылась за дверью. Поговорив с кем-то, она через минуту снова выглянула на лестницу.
      - Заходи, мальчик, - сказала она. - Почем же твое масло?
      - Да вы не беспокойтесь, сторгуемся, - ответил Перчинка, благоразумно уклоняясь от прямого ответа.
      Дело в том, что у него и действительно не было твердой цены на масло. Он устанавливал ее в зависимости от того, с кем ему приходилось иметь дело. В этом доме, конечно, жили синьоры, поэтому можно было запросить дороже, чем с простых людей.
      Пройдя переднюю, мальчик оказался в большом полутемном кабинете, где за столом черного дерева сидел тот самый старик с седенькой бородкой, с которым
      Перчинка разговаривал на площади Викария, когда немцы разоружали итальянских офицеров. Старик тоже тотчас узнал Перчинку и улыбнулся.
      - А, так это ты пожаловал! - воскликнул он. - Как же ты, скажи на милость, узнал мой адрес?
      Ему, видно, просто в голову не приходило, что мальчик мог попасть сюда случайно.
      - Мне сказали, что вам нужно масло, - не моргнув глазом, соврал Перчинка.
      - Мы, дорогой мой, во всем нуждаемся, не только в масле, - ответил старик. - Но... - Он пожал плечами и, кашлянув, бросил взгляд на женщину, которая отворила Перчинке, а сейчас стояла у него за спиной, вытирая руки о передник.
      - Спросите у него, сколько он хочет за свое масло, - сказала она, обращаясь к старику. - Хотя, постойте, дайте-ка я прежде посмотрю, что это за масло.
      Перчинка вытащил из корзинки бутылку и протянул ее женщине. Та посмотрела масло на свет, потом откупорила бутылку и, капнув его себе на палец, попробовала на вкус.
      - Действительно настоящее масло, - произнесла она, повернувшись к старику.
      - Так сколько же оно стоит, мальчик? - спросил тот.
      __- Сколько дадите, синьор, - ответил Перчинка. Старик пожал плечами.
      - Ну, уж в этом я ничего не понимаю, - сказал он. - Мария, сколько нужно ему заплатить?
      - М-м... - замялась женщина. - Если как по карточкам...
      - По каким карточкам? - перебивая ее, воскликнул Перчинка. - При чем тут карточки?
      - Помолчи, дай договорить, - сердито возразила женщина.
      - Я его по сто лир за литр продаю, - не слушая ее, решительно продолжал мальчик.
      При этих словах оба его покупателя подпрыгнули на месте.
      - Сто лир за литр! - тихо, почти шепотом, воскликнул старик. - Да знаешь ли ты, что все мое жалованье меньше ста лир? А я как-никак профессор!
      Перчинка молча пожал плечами. Его совсем не интересовало, какое жалованье платят профессорам.
      - Мы бы могли взять пол-литра и заплатить тебе десять лир, - снова заговорила женщина.
      Мальчик покачал головой и протянул руку за бутылкой. Однако женщина проворно отступила назад.
      - Да погоди ты, - с досадой воскликнула она. - Ну что ты, боишься, что у тебя его украдут?
      - Нет, так у нас ничего не выйдет, - начиная сердиться, воскликнул Перчинка. - Двадцать лир за литр! А вы знаете, почем оно мне самому обходится?
      Неожиданно ему бросился в глаза застекленный шкаф, стоявший за спиной у профессора. В шкафу виднелась фотография какого-то юноши с роскошными усами, в военной форме. Рядом с ней висел пробитый пулей шлем, два ружья старого образца, патронташи, кинжал и военный мундир, какого мальчик никогда в жизни не видел.
      - Да, возможно, ты прав, мой мальчик, - устало проговорил старый профессор. - Но у меня просто-напросто нет таких денег. Несколько десятков лир - вот все, что у меня есть, и на эту сумму я должен жить до тех пор, пока снова не начнут платить жалованье. Ты уж извини, но я не в состоянии купить твое масло.
      Женщина чуть не плача вернула бутылку Перчинке, который стоял, о чем-то размышляя.
      - Я мог бы обменять на что-нибудь, - сказал он наконец.
      - А на что бы ты мог обменять? - сразу оживилась женщина.
      - Ну, например, вот так: я вам дам бутылку масла, а вы мне вот эти ружья и патроны, - предложил мальчик.
      Женщина умоляюще посмотрела на профессора. Тот стремительно повернулся к шкафу и долго, долго стоял так, не отрывая скорбного взгляда от лица юноши на фотографии.
      - Нет, - медленно проговорил он. - Я предпочитаю вовсе отказаться от еды... А это нельзя - память.
      - Целую бутылку, - заметил Перчинка, который все еще не терял надежды сторговаться.
      - Нет, мальчик, - решительно возразил профессор.
      Это вещи моего сына... Он умер. Нет. Я их не отдам за все золото в мире.
      Перчинка пожал плечами и, не прощаясь, пошел к двери. Женщина чуть не со слезами на глазах пошла следом.
      - А ты не хочешь обменять на мое платье? - робко спросила она. - Или, может, тебе подойдет старый костюм профессора?
      Перчинка покачал головой. Однако, уже переступив порог, он остановился и сказал:
      - Знаете что, отлейте себе стаканчик. А когда профессору заплатят жалованье, вы мне отдадите.
      Глава IX
      БОРЬБА НАЧИНАЕТСЯ
      Моросил дождь. Ленивые, мелкие капли нудно падали на город. Дома были словно окутаны мутной пеленой, вода проникала всюду, просачивалась сквозь одежду.
      Густая, липкая грязь хлюпала под ногами сотен людей. Это хлюпанье и шарканье обуви по мостовой сливалось в какой-то странный звук, словно огромная змея ползла по улицам города.
      Их было три или четыре сотни. Выстроившись в какое-то подобие колонны, они брели по мостовой, сопровождаемые вооруженными немцами. Двое немцев шли впереди колонны, остальные по бокам и сзади. Дождь лил на каски немцев, на обнаженные головы парней, на седины стариков.
      Перчинка остановился, с удивлением воззрившись на абсолютно голый, покрасневший от холода череп, маячивший впереди, на котором блестели капли дождя. Люди шли с опущенной головой. Ни слов, ни улыбок.
      - Куда они идут? - спросил Перчинка у невысокой женщины в черном, стоявшей на углу улицы Данте.
      - А кто их знает, сынок? - отозвалась та. Лицо у женщины было грустным.
      - Когда немцы увозят тебя, никогда не знаешь, куда попадешь, - добавила она, помолчав.
      - А почему их увозят? - снова спросил Перчинка. Но женщина не знала, что ответить мальчику. Она так же, как и он, не умела читать и не знала, что написано в прокламациях, расклеенных на стенах домов. Это был приказ немецкого командования. Все мужчины, говорилось в нем, должны явиться в распоряжение немецких и итальянских фашистских властей и считать себя военнообязанными. Это относилось и к пятнадцатилетним подросткам и к старикам.
      В длинных колоннах, печально движущихся по городу, было немало стариков. Со своего места Перчинка заметил по крайней мере троих. На площади Данте он увидел, как немцы остановили переполненный трамвай. Двое стали у передних дверей, двое у задних. Пассажирам предложили сойти. Всех выходивших из трамвая тут же делили на две группы, одна состояла из мужчин, другая из женщин. Перчинка видел, как какая-то женщина судорожно прижимала к себе высокого бледного юношу лет пятнадцати, словно пыталась спрятать его в своих материнских объятиях. Один из немцев, произнеся несколько непонятных слов, мягким, почти ласковым движением отодвинул их друг от друга. Стоявшие рядом женщины принялись успокаивать плачущую мать, а юноша, поникнув головой, присоединился к группе мужчин.
      По городу шли длинные колонны безоружных итальянских солдат. Обычно их сопровождали немецкие унтер-офицеры, а за колонной ползли два-три танка. На стенах домов изо дня в день появлялись прокламации, приказывающие под угрозой смертной казни сдать оружие и радиоприемники.
      Старик Микеле, который снял мундир ополченца ПВО и вновь принялся за свое прежнее ремесло разносчика, как умел, объяснял Перчинке события, происходившие в городе, и всегда ужасался, читая приказы немцев.
      - К ним применили оружие. Это значит расстреляли, понимаешь? воскликнул он, остановившись однажды перед одним из приказов.
      - За что? - удивился Перчинка.
      - Да так, ни за что, - развел руками старик. - Хозяева есть хозяева, так-то, сынок. У хозяев не спрашивают, зачем и почему. Не нравимся мы им, вот и все. Может быть, и прав дон Доменико...
      - А что он говорит, ваш дон Доменико? - поинтересовался Перчинка.
      - Э! Этот всегда будет на виду. Что ему говорить? - Он уже капитан милиции. Получил у немцев теплое местечко и теперь служит на Проспекте... Нас он называет предателями и говорит, что немцы правы, что так обращаются с нами.
      - Да что мы им сделали, этим немцам? Я с ними отродясь дела не имел! вмешался бывший сторож разрушенной школы.
      Перчинке тоже многое было неясно.
      Он понимал одно: теперь надо бояться уже не бомб, а немцев, угрюмых, жестоких, несущих с собою смерть. Вся разница заключалась в том, что прежний враг был невидим, ему нельзя было сопротивляться, он внезапно сваливался сверху и убивал человека, прежде чем тот успевал сказать хоть слово. Новый враг был здесь, рядом, живой, осязаемый, ему можно было посмотреть в лицо и убедиться, что он такой же, как и все прочие люди. А людей Перчинка боялся гораздо меньше, чем бомб.
      Дон Дженнаро сказал, что им придется на несколько дней прекратить работу. Продолжать ее сейчас было рискованно, к тому же из деревни больше ничего ее присылали.
      - Хоть бы уж скорее американцы приходили, - воскликнул дон Дженнаро.
      - А кто они такие? - спросил Перчинка, никогда прежде не слыхавший об американцах.
      - Это враги немцев, - пояснил дон Дженнаро. - Те самые, что раньше бросали бомбы. Теперь мы заключили с ними мир, и они больше не станут нас бомбить, а мы будем воевать только с немцами.
      Но дон Дженнаро оказался плохим пророком. Скоро на город снова начали падать американские бомбы. Укрепившиеся в Неаполе немцы оказывали отчаянное сопротивление, и американцам, чтобы выкурить их оттуда, пришлось возобновить бомбардировки.
      После недолгой передышки, во время которой город вздохнул свободно, наступили еще более тяжелые и мрачные дни.
      Перчинка злился. Он устал, к тому же ему все время хотелось есть. Даже Винченцо и Чиро не могли раздобыть ничего съестного, и ребятам приходилось довольствоваться остатками скудных запасов, которые они сделали еще в начале сентября.
      Калабриец по-прежнему жил у них. Он тоже побледнел и осунулся, но не решался высунуть нос на улицу и отсиживался в своем надежном убежище. В подземелье доносились пение и голоса поселившихся в монастыре немцев и унылое бормотание старых капуцинов, которых всех согнали в одну-единственную келью. Тех монахов, что были помоложе, немцы угнали в Германию. Это случилось утром. Сидевший на ограде Чиро увидел, как из дверей монастыря вышла шеренга монахов, закутанных в коричневые рясы. Их вел немецкий сержант, который покрикивал на них, как на своих солдат. Обутые в сандалии, монахи шлепали по грязи, старательно перепрыгивая через лужи. Некоторые плакали. У всех в руках были четки.
      Как-то ночью Перчинку разбудил шорох на лестнице. Неслышно вскочив со своего соломенного матраса, мальчик направился к выходу. Кто-то осторожно спускался по ступенькам. Мальчуган притаился в чахлых зарослях бурьяна, росшего в развалинах старого монастыря. Блеснул неяркий луч электрического фонарика, осторожно ощупывающий монастырские стены, и Перчинка увидел чей-то темный силуэт. Человек остановился у входа в подземелье и тихо позвал:
      - Перчинка! Перчинка!
      - Я здесь, Марио! Я здесь! - почти крикнул Перчинка, который был так обрадован возвращением друга, что тут же простил ему и его внезапный уход и то, что он так долго не давал о себе знать. Мальчуган выскочил из укрытия и бросился навстречу Марио, но вдруг застыл на месте: за спиной Марио мелькнула какая-то тень.
      - Не бойся, это друг, - успокоил его Марио. - Заходи, - обернулся он к своему спутнику. - Не стоять же нам на лестнице, - добавил он.
      - Говори тише. Наверху немцы, - предупредил Перчинка.
      - Знаю, - ответил Марио. - Я поэтому и выбрал это убежище. Лучшего не найдешь. Немцы сразу не додумаются посмотреть, что делается у них под ногами. - Он тихо засмеялся.
      Сейчас Марио показался Перчинке более веселым и жизнерадостным, чем тогда, когда впервые появился у них после своего побега из Поджореале.
      Его товарищ молча следовал за ним. Это был невысокий, коренастый человек с суровым и решительным выражением лица. Такие лица - лица людей, привыкших быстро действовать, - были у многих из тех, кого Перчинка до войны прятал в своем подземелье.
      - Давайте-ка потише! - Это были первые слова незнакомца.
      Он распахнул пиджак и вытащил два автомата, старательно засунутые за ремень, после чего принялся разматывать патронташ, которому, казалось, не было конца. При виде оружия у Перчинки заблестели глаза. Тем временем Марио извлек из карманов пиджака и брюк пять револьверов. Тут мальчуган не выдержал. Он бросился к своему хранилищу и вернулся, держа в руке пистолет.
      - У меня тоже есть оружие, - проговорил он с достоинством.
      Мужчины посмотрели на него, но ничего не сказали. Проснувшиеся Винченцо, Чиро и солдат с любопытством разглядывали гостей.
      - Кто это? - вполголоса спросил Марио, указывая на калабрийца.
      - Это солдат, - с готовностью ответил Перчинка. - Он сбежал из армии и вот прячется у нас, чтобы его не сцапали немцы.
      Марио удовлетворенно кивнул головой. Потом, положив руку на плечо солдату, который изумленно таращил глаза то на оружие, то на незнакомцев, Марио отвел его в дальний угол подземелья. Ребята и приятель Марио, оставшиеся на прежнем месте, молча следили издали за двумя темными силуэтами, смутно видневшимися в тени.
      Разговор продолжался всего несколько минут. Когда они вернулись, Марио улыбался. Солдат казался озабоченным, но тоже старался улыбаться.
      - Ну, ребята, пора, - сказал Марио, садясь на землю.
      Остальные последовали его примеру. Перчинка не решился спросить, что хотел сказать Марио этим "пора", К тому же, сверху на них неожиданно обрушился разноголосый хор голосов. Это немцы, расположившиеся в своей временной казарме, принялись орать песни.
      - Нужно подобраться к складам оружия на Биржевой площади, - объяснил Марио. - Луиджи, Сальваторе и остальные будут ожидать нас на углу улицы Меццоканноне. Наша задача быстро снять часовых и расчистить путь для остальных. Я рассчитал, что, прежде чем поднимется тревога, пройдет примерно четверть часа. А за это время мы успеем внезапным ударом обезвредить десяток немцев, которые находятся внутри.
      - На то, чтобы вынести оружие, тоже нужно время, - заметил незнакомец.
      - Через пять минут после того, как мы войдем, грузовик Джакомо будет уже у дверей. Мы быстро нагружаем его пулеметами и другим оружием, и он сейчас же на полной скорости мчится к улице Трибуналов, а оттуда - к Антиканья.
      - А если за ним отправят погоню? - спросил солдат, который, как видно, сразу понял суть этого плана.
      - Нет. Вот смотри, - повернувшись к нему, начал объяснять Марио: грузовик поднимается по переулку Сан Паоло и останавливается на углу Антиканья. Там уже будут ждать человек десять наших товарищей. Они его разгружают и перекладывают оружие. Все это минут пять. Грузовик мы бросаем тут же на углу, часть оружия отправляем в Вомеро на мотофургончике - он подъедет со стороны Сапьенцы, и на него никто не обратит внимания... Тем временем тележка с зеленью медленно поднимется к улице Консоляционе, доберется до ворот Сан Дженнаро, потом проедет по улице Фория. А за Ботаническим садом ее уже будет поджидать другая группа наших людей. Так что не беспокойтесь, все предусмотрено, до самой последней мелочи.
      - Тележка с зеленью? - удивленно воскликнул Перчинка, который никак не мог понять, при чем же тут какая-то тележка с зеленью.
      - Вот именно, - засмеялся Марио, - тележка с самой обыкновенной морковкой и сельдереем. Наверху зелень, а под ней пулеметы.
      Потом, снова став серьезным, он добавил:
      - Операция начнется через четыре часа, на заре.
      - А почему не ночью? - озабоченно спросил солдат.
      - Да потому что, если ночью начнет расхаживать по городу столько народу, будут разъезжать грузовики и тележки с зеленью, то это сразу бросится всем в глаза, - ответил Марио. - А утром никто не обратит на это внимания. Да, кроме того, всякие неожиданности лучше всего удаются на заре. Часовые к этому времени уже усталые, сонные и не так внимательно следят, как ночью.
      - Ну, а я что буду делать? - без всякого энтузиазма спросил солдат.
      Ему, как видно, не очень-то улыбалась перспектива, открывающаяся перед ним в связи с появлением тут Марио.
      Последний смерил его взглядом и спокойно ответил.
      - Прежде всего перемени одежду. Ты думаешь, достаточно сорвать звездочки и уже никто не догадается, что ты солдат?
      Потом, повернувшись к мальчишкам, он спросил:
      - Какой-нибудь одежонки у вас не найдется, ребята?
      - Через час я тебе сколько угодно принесу, хоть на десятерых, вскакивая на ноги, с готовностью ответил Чиро.
      - Хватит и на одного, - улыбнулся Марио и, повернувшись к солдату, продолжал: - Ты с лошадьми когда-нибудь имел дело? Телегой править умеешь?
      - Это я-то? - обиженно переспросил калабриец. - Да я только этим и занимался у себя в Кротоне!
      - Ну вот и ладно, - обрадовался Марио. - Тогда сделаем так: немного погодя ты получаешь телегу с лошадью и отправляешься на место ждать сигнала. Остановишься неподалеку от Антиканья. Возьми в помощники кого-нибудь из этих ребят, они знают город как свои пять пальцев. Да если не хочешь, чтобы тебя обнаружили, постарайся как можно больше походить на неаполитанца.
      - А я? - спросил Перчинка, поглаживая свой пистолет, который он вытащил из груды оружия.
      Марио почесал за ухом.
      - Просто не знаю, что тебе сказать, Перчинка, - пробормотал он. - Такая операция, как наша, это не для ребят. А впрочем, знаешь что, поезжай-ка с телегой...
      - Ну да! - обиженно возразил Перчинка. - Там
      Чиро с Винченцо делать нечего. Нет, я хочу вместе с вами... захватывать склад.
      Но Марио отрицательно покачал головой.
      - Нет, - решительно сказал он. - Очень жаль, конечно, но я уже сказал это не для ребят. Ты нам только мешать будешь, пойми ты это. Но ничего, не огорчайся, - добавил он, дружески похлопав мальчика по плечу. - Какое-нибудь дельце подыщем! Война с немцами только начинается.
      Но Перчинка со злостью стряхнул с плеча руку Марио. Ага, значит, он не нужен! Для него, значит, не нашлось никакого дела! Ладно! Но он-то знает, что стоит любого из них! Вскочив на ноги, он дрожащим от ярости и обиды голосом крикнул: