Глава 8

Мои мысли не ускорились, зато из ста пятидесяти лошадиных сил под капотом моего «кадиллака» я выжал максимальную скорость и понесся в направлении Сансет-Стрипа и мастерской покойного художника-шантажиста Роджера Брэйна.

Я припарковался у обочины и огляделся. Вы знаете Стрип: извилистая улица, уставленная небольшими, но роскошными дворцами типа «Мокамбо» или «Сиро», со множеством шикарных заведений. Например, «У Жака», где на дверях мужских и женских туалетов не увидишь никаких опознавательных знаков и где завсегдатаи наслаждаются ощущением интимности, чувствуют себя полноправными членами клуба и знают, что к чему. По крайней мере, в этом клубе. Блестяще, не правда ли? Они знают, где там сортир.

Ах, Сансет-Стрип! Если вам повезет, вы сможете достать тут за доллар одну печеную картофелину, а если вы голодны или испытываете жажду, но не при больших деньгах, вам лучше отправиться в другое место. На Стрипе вам не выставляют счет за бифштексы и напитки, вас за них наказывают.

И именно здесь находилась мастерская художника Роджера Брэйна, витринные окна которой высились над тротуаром рядом с «Гостиной Патти» и примерно в одном квартале от «Сироккорум». Над дверью висела маленькая вывеска, «брэйн» — вот так, со строчной буквы, причудливым рукописным шрифтом В большом окне справа была выставлена написанная маслом картина, в маленьком слева — висела фотография Я подошел поближе и принялся сначала рассматривать фотографию. Глянцевая, восемь дюймов на десять, на ней была снята девушка в баре. Она сидела спиной к камере, слегка повернув голову так, что едва можно было различить профиль. Ее ноги были неуклюже согнуты на перекладинах табурета, чулки сморщились, и швы извивались как червяки. Мало приятного, конечно, но и ничего особенного. Типичный пример, решил я, умения Брэйна захватить человека врасплох. Кто-то мог и узнать эту девицу, но только не я.

В картине я не нашел ничего интересного, но понял, как Брэйн использовал маленькое окно для возбуждения любопытства прохожих и привлечения их внимания к большой витрине, в которой он выставлял серьезные картины. Неплохая идея Но только очень бессердечный человек мог додуматься до подобного рекламного трюка, который служил прикрытием для более шокирующих фотографий, используемых Брэйном в целях шантажа. Однако точно я ничего не знал.

Мне понравилась картина в другом окне. Это был портрет старушки — седовласой, сморщенной, в черной шали, наброшенной на узкие плечи. Не беспардонная мазня, а вполне сносное изображение живой женщины.

Она мне понравилась. Когда я смотрю на изображение дома, мне хочется видеть дом, а не «молнию» в горошек и лошадиный зад с надписью: «Дом моего папы». О'кей, я человек простой. Но уж какой есть! Портрет старушки притягивал. Тени на ее морщинистом лице светились, в них угадывалась плоть, а не просто темные пятна на холсте, а морщинки на ее темных коричневатых щеках, казалось, можно было разгладить, проведя по ним ладонью. Я мог не любить самого Роджера Брэйна, но мне понравилось то, что вышло из-под его кисти В мастерской художника находился высокий сержант с тяжелыми челюстями. Я кашлянул, и он показался в дверях.

— Я — Шелл Скотт, — представился я. — Капитан Сэмсон предупредил вас обо мне?

Он долго разглядывал меня. Я никогда раньше не встречал его, и он меня, похоже, тоже. Потом он проворчал:

— Предупредил. Вы хотите зайти?

— Верно, хотел бы оглядеться здесь.

Губы у него дрогнули — он, видимо, был в курсе событий на вечеринке. Наконец он холодно проговорил:

— Тогда заходите. Вы, кажется, знаете капитана лучше, чем я. Так вы и есть Скотт, а? — В его голосе не слышалось благоговения.

— Ага. Есть возражения? — Мне он тоже не внушил благоговения.

Его лицо помрачнело.

— Разве это имеет значение. Скотт?

— Мистер Скотт. И вправду не имеет. — Я прошел мимо него.

В мастерской в ноздри мне шибанул резкий запах скипидара, смешанный с запахами масляных красок. Я очутился в кабинете или скромно обставленной гостиной: стулья, диван и два столика, заваленных журналами, — вот и вся мебель. Запахи исходили из соседней комнаты, которая и была собственно студией. Сквозь застекленную крышу свет проникал в комнату и падал на стоящий там большой мольберт с холстом без подрамника. Это был неоконченный портрет лысеющего мужчины средних лет. Брэйну уже не суждено завершить эту работу.

Еще два холста без рам стояли прислоненными к стене, а в углу я увидел груду свернутых холстов. Слева от мольберта был стол, на нем — куча тюбиков с красками. На столе лежала расцвеченная мазками масляной краски палитра, словно Брэйн отложил ее на минутку. Я огляделся, заметил дверь и прошел туда. Это была третья комната в глубине дома. Сначала гостиная, потом студия и наконец жилая комната. И без того небольшая, она казалась еще меньше от кабинки душа, большого письменного стола, стула и незастеленной двуспальной кровати. И ничего больше — ни картин, ни фотографий.

Постепенно у меня начало складываться более полное представление о личности Брэйна. Незаконнорожденный, если оброненная им на вечеринке фраза не была просто шуткой. Человек со странным, искривленным характером. Антиобщественник-одиночка, озлобленный на весь мир и выплескивающий свои эмоции на прекрасные полотна, творящий в просторной мастерской в самом дорогом районе Голливуда, хотя и обитающий в более чем скромной задней комнатушке. И он же — садист с любительской камерой и, возможно, шантажист. Однако нет смысла разбираться в характере парня сейчас, когда он стал ничем.

Я осмотрел письменный стол и нашел то место, где он был взломан. Обыскал его и ничего не обнаружил. Потом я выглянул в разбитое окно над постелью и увидел узкий проход между зданиями, ведущий на улицу. Я вернулся к сержанту и спросил его:

— Послушайте, сержант, когда точно прибыла сюда полиция?

Он поджал губы, словно соображая, стоит ли отвечать. Но затем, вспомнив, очевидно, о просьбе Сэмсона, ответил:

— Около двух утра. Это имеет значение?

— Кто знает? Просто любопытно.

— По-вашему, Скотт, они приехали достаточно быстро?

Я поколебался и все же сказал вполне вежливо:

— Конечно, я доволен.

— Может, у вас есть предложения? Может, каждый раз, когда мы находим жмурика, нам следует посылать патруль в его дом, в его офис, в его любимые бары? Как вам это понравится?

— Я бы был в восторге.

Повернувшись, я снова вошел в студию и осматривал ее некоторое время, как и подобает сыщику, то есть просто озирался. Потом стал перебирать полотна, впрочем не надеясь отыскать что-нибудь существенное. Просто я помнил сказанное Холли: она позировала обнаженной, а я бываю иногда настроен очень распутно.

Мне показалось, что я нашел ее. Глубоко вдохнув и выдохнув ставший сразу горячим воздух, я разглядел, что это была не Холли. Обнаженная, но не она.

Я вдруг забыл о понравившейся мне старушке, выставленной в витрине. Да и кто не забыл бы? Разве что кто-нибудь старше восьмидесяти. Поправка: старше девяноста. Обнаженная была написана в половину натуральной величины и казалась трехмерной. Плоть была действительно плотью, а кожа — теплой, мягкой, живой. Не сразу дошла очередь до лица. Манили полные, выпяченные груди, тонкая крепкая талия, роскошные бедра, длинные, изящно выточенные ноги. Она лежала на боку, опираясь на локоть и повернувшись к зрителю лицом, обрамленным длинными черными волосами, спадающими на плечи.

Лицо было прекрасным и показалось знакомым, но не совсем. Однако кем бы она ни была, я бы не отказался с ней встретиться. В голливудской квартире у меня есть собственная обнаженная — «Амелия». Мне очень нравилась моя «Амелия», но теперь мне, пожалуй, придется расстаться с ней — я уже не смогу любить ее как прежде.

Вздохнув, я просмотрел остальные эскизы, натюрморты и портреты. В углу мастерской я обнаружил еще одну комнатку, размером примерно шесть на восемь футов. Она была заперта. Я догадался, что это такое, но все же хотел убедиться. Взяв ключ у сержанта, я открыл дверь.

Это была отлично оборудованная фотолаборатория. Включив верхний свет, я тщательно осмотрел все. Там были ванночки, коричневые стеклянные бутылочки с проявителем, закрепителем и другими химикатами, бачок для тридцатипятимиллиметровой пленки и увеличитель на маленьком столике рядом с раковиной, к которой была подведена вода. Было еще множество вещей, необходимых для фотодела: рамка, обрезной станок, ножницы, белые тряпочки и полотенца. Компактное и опрятное помещение.

Еще были две проявленные тридцатипятимиллиметровые пленки, но они меня разочаровали. Я просмотрел негативы и не нашел в них ничего интересного. Никаких обнаженных, ничего, годившегося для шантажа. Не было сомнений в том, что их проявил сам Брэйн и сделал это не очень аккуратно: на негативах были затемнения и пятна от закрепителя. Мне они не дали ничего существенного.

Погасив верхний свет, я включил красную лампу над раковиной и просмотрел пакеты с фотобумагой — вся она оказалась чистой. Ни одной фотографии.

Убедившись в бесполезности своих поисков, я вышел из фотолаборатории, запер дверь и с улыбкой вернул ключ сержанту. Провожаемый его сердитым взглядом, я вышел из дома, прыгнул в «кадиллак» и поехал в центр города.

Хэйзел уже встала из-за пульта, собираясь домой. Она сообщила мне, что меня никто не спрашивал, и поинтересовалась, неужели я провел все это время у Пита. Я посоветовал ей сделать стойку на ушах и прошел в свой офис. Наблюдая за золотыми рыбками, резвящимися в десятигаллонном аквариуме на книжном шкафу, я размышлял о Брэйне. Кто мог его убить и что, черт возьми, мне делать?

Обычно я держу дюжину золотых рыбок в офисном аквариуме. Сейчас их было тридцать три — во всяком случае, столько я смог насчитать. Но в количестве рыбок я не был уверен, потому что одна из самочек вывела дня три назад кучу деток, и теперь эти малютки были так полны жизни и энергии, что за ними невозможно было уследить. Однако наблюдение за рыбками не навело меня на блестящие идеи, поэтому я сел за письменный стол и погрузился в недолгие и, увы, бесплодные размышления. Занятый этим, я проверил ящик стола, в который засунул красивый пистолет Датча с перламутровой рукоятью. На месте. Интересно, как скоро я снова увижусь с Датчем и Флемом? И, конечно, с Гарви Мэйсом?

Я осторожно положил ноги в туфлях из козловой кожи на стол и угнездил телефонный аппарат на коленях. Бережно, ибо я горжусь моим почти новым письменным столом красного дерева со сверкающей столешницей.

Кстати, я вообще горжусь своим кабинетом. Недавно я заработал пять штук, и мой скромный офис внезапно преобразился. Я покрыл пол темно-синим ковром, поставил письменный стол с вращающимся креслом и два других глубоких кожаных кресла и добавил два шкафчика-картотеки. Рыбки плавают в аквариуме, стоящем на книжном шкафу, в котором я держу справочники «Кто есть кто», «Британскую энциклопедию» и три тома из четырехтомника «Моя жизнь и любовь» Фрэнка Харриса. Перед большим столом красного дерева, за моей спиной, широкое окно, через которое я могу наблюдать за снующими по Бродвею пешеходами. Одним словом, приятное местечко для расслабления, а иногда даже для работы.

Я отыскал номер отеля «Джорджиан» и позвонил Амелии Бэннер. После пары гудков на другом конце линии подняли трубку.

— Амелия, милая моя Амелия, это Шелл Скотт.

— О, привет, — ответил сонный голос. — Привет, Шелл. Как поживаешь? — Она откровенно зевнула в трубку.

— Тебе уже скучно? — расстроился я.

— Не говори глупости, дурашка. Ты меня разбудил.

— Отоспалась?

— Пожалуй. Который час?

Я посмотрел на часы:

— Уже пять. У тебя все в порядке?

— А? Да. Я только сейчас пришла в себя, Шелл. — Она, казалось, проснулась окончательно. — Ты разузнал что-нибудь?

— Ничего особенного. Завтра узнаю больше.

— Шелл?

— Да?

— Ты приедешь?

— Не думаю, Хол... Амелия. Спи дальше. Ты выглядела очень утомленной, а спала всего четыре-пять часов. Я просто хотел убедиться, что все в норме.

Она мягко проговорила:

— Я уже восстановила свои силы.

На это я не нашелся что сказать.

— Шелл? Ты меня слышишь?

— Слышу.

— Ну так что?

— Увидимся завтра.

— Противный.

— Я такой.

— Ты не хочешь уложить в постель убийцу?

— Прекрати. И не глупи. Увидимся завтра.

Черт, дурацкая шутка.

— Хорошо, Шелл. Пока.

— Спокойной ночи, Амелия. Выспись как следует. Я тебе позвоню.

— Провались ты! — Она бросила трубку.

Я полистал телефонный справочник в поисках Гарви Мэйса и Вандры Прайс, но они в нем не значились. Оператор тоже не помогла мне, и я позвонил в отдел расследования убийств. И ответил мне — кто бы вы думали? — мой любезный друг Керригэн.

— Да?

— Мне нужен капитан Сэмсон.

— Извините, но он уже ушел. Ха! — Его тон вдруг переменился, утратив всякое подобие вежливости. — Я, кажется, узнаю мужественный голос. Если это не кровожадный детектив Шелл Скотт, я перережу себе глотку.

Я мог бы и ответить, но не стал этого делать, а лишь попросил:

— Соедини меня с кем-нибудь еще.

— Ничего не выйдет, Скотт. Если хочешь чего, говори мне.

— Меня удивляет, что ты сидишь в отделе. Я-то думал, ты будешь болтаться где-то рядом, чтобы выследить меня, хотя я сомневаюсь в том, что ты можешь выследить кого-нибудь, разве что ребенка.

— Ладно, чего ты хочешь?

Черта с два попрошу я его о чем-нибудь.

— Не вешай трубку, — сказал я, положил свою и отправился домой.

Двойную порцию мяса на ребрышках и хорошенько выспаться. Глядишь, завтра будет более плодотворный день. В каком смысле плодотворный, я не знал, но предчувствовал, что скучать мне не придется.

Вернувшись в свой апартамент-отель, я выпил немного с Полом Энсоном — доктором, живущим на том же этаже через две двери от моей квартиры, у которого всегда был постоянный запас доброго кукурузного виски. Потом я отправился к себе.

На «Амелию» я взглянул с чувством, близким к отвращению. До сих пор она царила в гостиной моей трехкомнатной квартирки. Но по сравнению с пышной красоткой в мастерской Брэйна моя «Амелия» казалась мне слишком вульгарной. Она висит, как войдешь, на правой стене над фальшивым камином, и ее бесстыжие глаза лукаво смотрят вниз, на огромный диван шоколадного цвета, стоящий на толстом ворсистом желто-золотистом ковре, покрывающем пол от стены до стены. Чего только красотка не повидала, так что настала пора от нее отделаться.

В спальне я повесил костюм, вставил растяжки в туфли и засунул все остальное в мешок для прачечной. Расслабившись в горячей ванне, я размышлял о Керригэне, убежденном — или почти убежденном — в том, что я убил Брэйна. Думал я и о том подозрении, с каким на меня смотрел сегодня Джонни Браун, да и некоторые другие. Вспоминал, как матерился Датч и рычал Гарви Мэйс.

Да, сколько бы ванн я ни принял, сколько бы дезодоранта ни вылил на себя, как бы тщательно ни чистил зубы, до какого бы блеска ни начищал туфли, мне придется изрядно потрудиться, чтобы восстановить былую популярность.

Глава 9

В половине девятого утра я уже подъехал к своему офису, предвкушая большой день. Открыв дверь, я застыл, вытаращив глаза и зло чертыхнувшись.

Большой день начался.

Ругался я сначала тихо, потом все громче, пока не завопил во все горло. Помните мой красивый офис? Тот, которым я так гордился? Так его не стало — его разгромили.

Кто-то поработал на славу. Казалось, три-четыре банды умственно отсталых юнцов, иногда называемые крысиными стаями, резвились здесь поочередно. И учинили основательный погром. У меня больше не было офиса. Мне остались только стены, пол и потолок.

Шкафчики-картотеки были повалены и разбиты, хранившиеся в них бумаги разбросаны по всему полу. Красавец письменный стол лежал на боку, с вырванными ножками и изрезанной столешницей. Рядом валялось разломанное на две части вращающееся кресло. Два прекрасных глубоких кресла были искромсаны, и набивка выпущена на ковер. Вернее, на коврики. Ковра не было — повсюду были разбросаны истерзанные темно-синие полоски.

Это не походило даже на обыск — простое варварство, совершенно бессмысленный погром.

Я впал в ярость. Но еще сильнее я был удивлен и ошеломлен. Гнев затуманил мой мозг. Однако я быстро начал оправляться от шока, ко мне вернулась способность мыслить. Я подошел к письменному столу и заглянул в выдвинутые ящики с левой стороны. Пистолет, отобранный мною у Датча, исчез.

Старина Датч, сукин ты сын! Ты забрал наконец свою пушку? Подожди, приятель, я сделаю тебя калекой.

Моя ярость постепенно утихала. Но тут я повернулся и увидел то, чего еще не видел: книжный шкаф был опрокинут, его стенки проломлены, а «Британская энциклопедия», «Кто есть кто» и томики Фрэнка Харриса разодраны в клочья.

А мертвые золотые рыбки лежали на полу среди осколков аквариума. Они уже застыли и высохли и стали похожи на игрушечные, покрытые защитным слоем лака. Теперь я мог сосчитать их всех.

Нет, крыша у меня не поехала, хоть я и был близок к этому. Но разгоравшийся внутри меня огонь готов был выплеснуться наружу. Оглядевшись еще раз, я подошел к телефону и набрал номер Сэмсона. Мне нужен был один адрес, и срочно.

Смех! Набрал номер! Я должен был предвидеть, что телефон мертв. Только сейчас я увидел, где был оторван или отрезан провод — я не стал уточнять. Стоя у разбитого стола и держа телефон в руках, я пытался сложить два и два, когда в дверях остановилась Хэйзел.

— О Боже! — задохнулась она. — Что стряслось, Шелл?

Я не мог положиться на самого себя, боялся открыть рот, боялся заорать на нее.

— Ты знаешь, кто это устроил? — спросила она.

Я кивнул.

— Сочувствую.

— Ага. Хэйзел, тебе лучше пойти к себе. Со мной сейчас не поговоришь.

Она послушно повернулась и ушла.

Через несколько секунд я уронил телефон, последовал за ней в конец коридора и попросил ее соединить меня через коммутатор с Сэмсоном.

— Сэм? Шелл. Сделай мне одолжение.

— У тебя неприятности?

— Личные счеты. Скажи мне домашний адрес Гарви Мэйса, если знаешь. Его нет в телефонной книге, а я не могу терять время.

— Мы многое чего знаем о нем, и адрес тоже. Что за спешка?

— Просто я жажду его повидать.

— С утра пораньше?

— Немедленно.

Было слышно, как он тяжело вздохнул:

— О'кей, Шелл. С тобой не соскучишься.

— И еще, Сэм. Ты знаешь парней по имени Датч и Флем, подручных Мэйса?

— Не все сразу.

— Ладно, достаточно адреса Мэйса.

Через пару минут он сообщил мне адрес: 2038, Уитли-Террас. Шикарный район всего в нескольких кварталах от центра Голливуда. Я поблагодарил Сэма, передал трубку Хэйзел и бросился к «кадиллаку». В любом случае я собирался повидать Мэйса, теперь же я мог провернуть дельце, сочетая приятное с полезным.

Большой коричневый дом на Уитли-Террас, рядом с Грейс-авеню, был расположен почти на верхушке холма, вдали от улицы. Крутая крыша возвышалась над огромным газоном с большим плавательным бассейном в форме почки в центре.

И вообразите только: в доме в разгаре была гулянка! Не то чтобы я считал девять часов утра неподходящим временем для гулянки, но это никак не согласовывалось с моими планами. Не похоже было, чтобы она только начиналась, скорее, подходила к концу.

На газоне стояло с полдюжины столов, ломившихся от бутылок и блюд, и я насчитал около двадцати человек, шатавшихся по лужайке в спортивной одежде и купальниках. Я вылез из машины и зашагал по газону, чуть не наступив на прелестную маленькую брюнетку, свернувшуюся клубочком на траве. Ее юбка задралась выше колен, она еле слышно похрапывала. Наверное, набиралась сил. Я перешагнул через нее и подошел к двум рыжим девушкам с покрасневшими глазами, жадно поглощавшим сандвичи с одного из столов. Оглядевшись и не заметив нигде Мэйса, я предстал перед девушками, что само по себе было волнующе, каким бы мотивом я ни руководствовался.

Утро было теплым, солнышко уже ощутимо пригревало, и обе девушки были одеты в купальники. Та, что стояла чуть дальше от меня, — в закрытый черный без бретелек, а та, что ближе, была в гораздо более интересном наряде. Лифчик и трусики в красно-белую полоску — вероятно, так называемый французский купальный костюм, однако он был слишком смелым даже для Французской Ривьеры. Если она купила это в магазине, оно, наверное, продавалось под девизом: «Любовь» или «Да-да», но, по-моему, она изобрела его сама. Маленькое металлическое кольцо соединяло спереди две половинки лифчика, а два крошечных косячка ткани, служившие нижней частью наряда, соединялись на каждом бедре кольцом большего размера. Ее купальный наряд не оставлял места воображению и позволял видеть ровный загар на всем теле.

Я спросил более интересную, не знает ли она, где Мэйс.

Она крутанулась в мою сторону, ухватилась за стол, чтобы не упасть, и заморгала.

— Уу-хуу, — выдохнула она. — Где это ты был? — Голос маленькой девочки контрастировал с телом вполне зрелой женщины. Однако она здорово набралась.

— Где Мэйс? — повторил я.

— А ты милый. Кто ты?

— Где, черт побери, Мэйс?

— Поцелуй меня крепко-крепко.

— Леди, я ищу человека по имени Гарви Мэйс.

— Ну, поцелуй же меня, а?

В иных обстоятельствах я бы не отказал себе в таком тихом удовольствии, но сейчас мне предстояло нечто более энергичное.

Я поспешно отступил от жаждущей лобызаться девицы, ринувшейся уже ко мне, словно осьминог, направился к бассейну и наконец увидел его.

Он сидел на бортике, болтая ногами в воде. Я и раньше знал, что Гарви накачан что надо, но сейчас он поразил меня еще больше.

На нем были лишь короткие купальные трусы гавайской модели, и, ей-богу, он напоминал бритую обезьяну. И не только грудью с густой порослью коричневатых волос, похожих на мотки стальной проволоки. В плотном теле не было ни капли жира. Под кожей перекатывались узлы стальных мышц.

Я подошел к нему сзади и сказал:

— Мэйс, я хочу поговорить с вами.

Он оглянулся на меня и поболтал еще немного ногами в воде, как игривый слон. Выражение тихого восторга засветилось на его лице, и его густые каштановые усы слегка пошевелились.

Он был так пьян, будто уже в третий раз нырял в неразбавленное виски.

Широко улыбнувшись, он произнес:

— Хорошо. Рад, что ты смог прийти. Водичка отличная.

— Мэйс, черт побери! Мне нужно поговорить с тобой. Сейчас.

Он чуть нахмурился, продолжая улыбаться, потом встал и повторил:

— Рад, что ты смог прийти.

Он протянул огромную мозолистую ладонь. Я схватил ее и попытался пожать. Черта с два! Он сдавил мою руку как железными клещами. С трудом освободившись от его захвата, я прорычал:

— Ради Бога, Мэйс, протрезвей наконец. Я Скотт. Шелл Скотт. Я тебе не нравлюсь, и ты меня не приглашал.

Он снова помрачнел и перестал тянуться к моей руке. В его голубых глазах промелькнуло что-то осмысленное, и они стали менее дружелюбными.

— Скотт? Сыщик?

— Он самый. Что, черт возьми, вы сделали с моим офисом?

— Офисом? — Он резко потряс головой и взглянул на меня. — Подожди минутку.

Он повернулся и плюхнулся животом в воду, потом нырнул и всплыл в другом конце бассейна. Отфыркавшись и встряхнув головой, он опять ушел под воду. Наконец он легко, поигрывая мускулами, подтянулся, выбрался из воды, потопал к столу, на котором стоял блестящий кофейник, и стал жадно пить черный кофе.

Я остался ждать у бассейна. Минут через десять он вернулся. Еще не окончательно протрезвевший, он мог, однако, вести разумный разговор или даже переломать мне конечности.

Остановившись передо мной, он прогрохотал своим гулким басом:

— Так в чем, черт побери, дело?

— Это я сам хотел бы знать. Какого дьявола ты велел своим парням устроить погром в моем офисе? Тебе или им придется заплатить за это.

Он уставился на меня:

— Какой еще офис?

— Мой. А ты думал какой?

Он тихо ответил:

— Понятия не имею о твоем офисе.

— Мэйс, ты не отделаешься пустой болтовней. Я не шучу.

Вспышка гнева пробежала по его лицу.

— Мистер, вы хотите, чтобы я зашвырнул вас в бассейн? Я уже объяснил, что не имею понятия, о чем, черт побери, ты говоришь. Ты думаешь, если бы я знал, то сказал бы, что не знаю, убежал бы и спрятался?

Ярость душила меня, и я не обратил никакого внимания на его угрозу. Однако говорил он вполне убедительно, поэтому я сдержался:

— Ладно, Мэйс. У меня нет оснований считать, что ты лжешь. Но я знаю, что это сделали твои парни.

— Какие парни?

— Датч и Флем.

Вокруг нас начали собираться люди, привлеченные возможностью посмотреть, как я буду тонуть. Мэйс огляделся и проревел:

— Убирайтесь! Исчезните! Гулянка кончилась!

Они как бы растворились в воздухе, и мы с Мэйсом остались одни у бассейна. Никто не будет наблюдать, как я тону.

— Ты их знаешь, — продолжал я. — Те самые ребята, что были с тобой вчера утром.

Мэйс огляделся, убедился, что никто нас не подслушивает, и пожал мощными плечами. Мне стало жутковато.

— Ты можешь надоесть мне, Скотт. Ладно, это мои парни. Так ты предполагаешь, что они разгромили твой офис?

— Не предполагаю. Они сделали это. Отдай мне их, Мэйс.

— Что им пришло в голову?

— Я отобрал у Датча пистолет. Он обещал заполучить его обратно. Вот и заполучил. И потехи ради разнес в клочья мой офис.

— Датч обычно исполняет обещания, — тихо проговорил Мэйс. — Он, правда, туп и ограничен. Но сердить его опасно.

Я припомнил, что говорил Датч о моем трупе. Гнев его был беспределен. Мэйс продолжил:

— Тебе не следовало отбирать у него пушку. Он очень к ней привязан.

— Эта привязанность дорого ему обойдется.

— Послушай, Скотт. Мне нравятся крутые парни, но я не люблю, когда мне досаждают. Кто бы то ни было. Так что оставь меня в покое.

Я покачал головой:

— Я должен отплатить Датчу и Флему. Поэтому лучше примирись с их потерей.

Он заскрипел зубами, потом вдруг задал вопрос, заставший меня врасплох:

— Где девушка?

— Какая девушка?

— "Какая девушка"! Холли Уилсон. Где она?

— Гм-м. Мне неизвестно, где она, Мэйс. — И вправду, я знал только, где я ее оставил.

— Ладно, я сам ее найду.

— Почему она тебя интересует? — спросил я.

— Мое дело.

— И мое тоже. Она — моя клиентка.

Мне самому это показалось смехотворным. В это дело я ввязался главным образом потому, что сам был на подозрении, но также и ради Холли, хотя у нас с ней не было никакого разговора о моем вознаграждении. Я как бы получил задаток лишь в виде пары испуганных глаз да красивых губ, не считая всего прочего.

Мы с Мэйсом молча стояли и пялились друг на друга. Потом он сделал приглашающий жест в сторону стульев рядом с бассейном:

— Присядем, Скотт. Поговорим.

Что еще он надумал. Он сел было лицом ко мне, но тут же поднялся и сходил за сигаретами. Закурив, он перебросил мне пачку сигарет и спички.

Пока я закуривал, он спросил:

— Значит, она действительно твоя клиентка? Я слышал, что случилось на том маскараде, и о твоей стычке с Брэйном. Похоже, ты хочешь найти того, кто пришил Брэйна, чтобы отмазаться самому, так?

— Естественно, я хочу найти его.

— Его? Почему именно его?

— Почему бы и нет?

Он выпустил дым через ноздри и сказал:

— Холли! Вот кто прикончил Брэйна.

Я уставился на него и заморгал:

— Я в это не верю.

Он ухмыльнулся:

— Она милашка, не правда ли?

— Не имеет значения.

— Нет?

— Нет. У вас есть доказательства?

— Ничего, что сгодилось бы копам. Но я-то не сомневаюсь. Мне наплевать, что она замочила Брэйна. И слава Богу. Но она еще и играет в шантаж.

С минуту я молчал — слишком уж все обернулось неожиданно для меня. И я не просто не верил в сказанное им — я не желал верить. Хорош частный детектив, а? Однако иногда такое случается.

— Может, у тебя и есть основания считать так, Мэйс, но меня ты не убедил. Скажи мне что-нибудь определенное, тогда я подумаю. — Я затянулся сигаретой, пока он качал головой.

— Это все, что ты получишь от меня. А основания у меня есть.

— Ты ведь можешь прикрывать кого-нибудь. Насколько я знаю, ты был возле особняка Фелдспена, когда убили Брэйна?

— Я там был.

И все Никаких подробностей.

— Ты достаточно высокий, чтобы перерезать ему горло.

— И ты тоже, Скотт. — Он усмехнулся. — И не я один говорю это Но я не думаю, что это был ты. Опять же вовсе не надо быть высоким, чтобы перерезать кому-нибудь горло. Даже карлику это под силу, имей он нож и дотянись до горла.

Он швырнул окурок в бассейн, и тот зашипел, коснувшись поверхности воды.