Глава 4

Вернувшись домой, я налил себе виски и достал все двенадцать номеров «В-а-а-у!» за прошлый год. В конце концов, я же подписчик, а не нравится — катитесь к дьяволу.

В аквариуме бодро резвились слегка поддатые, но по-прежнему совершенно безнадежные неоны. Я устроился на большом, обитом темно-коричневой кожей диване, разложив журналы и новое цветное фото на кофейном столике, крышка которого носила следы от мокрых стаканов, тлеющих сигарет и неизвестного происхождения царапин, отхлебнул из бокала, закурил и начал охоту, поиск.

Первый номер журнала, сентябрьский, появился год назад, а двенадцатый, августовский, только недавно исчез в газетных киосках. Гвоздем каждого номера было фото красотки. В первых трех номерах (сентябрь, октябрь, ноябрь) — осенних — это были шатенки. В следующих трех номерах — зимних — брюнетки. Весной — блондинки, рыжие — летом.

Все девушки были сняты хотя и в полный рост, но под таким углом, что лица не было видно. Иногда — полупрофиль, иногда — упавшие на лицо волосы натурщицы, словом, ни на одной фотографии лица позировавшей толком разглядеть было невозможно. На страницах журнала вовсю рекламировалась идея Уэбба, состоявшая в том, что каждая из натурщиц, спустя ровно год после выхода номера с ее фотографией, снова будет позировать для фото, но на этот раз лицом к зрителям. И все девушки были так прелестны, что сотни и тысячи мужчин с лихорадочным нетерпением ожидали, когда же можно будет увидеть лица Сентября, Октября, Ноября и так далее до конца.

Мне это облегчало задачу. Считая, что на моем цветном фото изображена жена Уэбба, и памятуя о том, что, по его словам, он женился на одной из двенадцати фотомоделей журнала, мне оставалось только сравнить свой снимок с фотографиями двенадцати «В-а-а-у!». И если интересующее меня место (а вы помните это место) совпадет с аналогичным местом, скажем, Июня — значит, мне нужна девушка Июнь.

Но все оказалось не так-то просто. Я просмотрел все двенадцать номеров журнала, но ни на одной фотографии никаких веснушек не обнаружил. А без веснушек — будем откровенны до конца — особой разницы между ними не было, все они были великолепны. Они, конечно, отличались друг от друга, немножко тут, немножко там, но не настолько, чтобы можно было уверенно идентифицировать какую-либо из них.

Отсутствие веснушек озадачило меня, пока я не вспомнил, как Гарольд спрашивал меня, хочу ли я «отретушировать снимок». Конечно же негативы, с которых печатались фотографии в журнале, были отретушированы. Думаю, что Уэбб сделал бы у себя в лаборатории то же самое.

Но я бы не сказал, что зашел в безвыходный тупик. Одна линия расследования у меня оставалась. Это — двенадцать девушек «В-а-а-у!».

Нет, я не попал в тупик. Я просто не знал точно, как мне действовать дальше.

Мне было противно это делать, но по зрелому размышлению я решил позвонить в полицию Медины. Дело Уэбба Олдена вел Фарли, поэтому пришлось говорить с ним. Приятного в этом было мало.

Я сказал ему, что свидетельницей преступления, о которой я говорил в своем заявлении, сделанном вчера, была одна из двенадцати натурщиц журнала «В-а-а-у!». Я объяснил, что она может быть идентифицирована по веснушкам (вы помните, на каком месте). Но я еще говорил, а мои слова становились все менее и менее убедительными, а голос слабым.

Ясно, что Фарли они показались минимум странными. Примерно минуту он орал на меня, потом отдышался и сказал:

— Ты, проклятый маньяк! Что же, по-твоему, я должен носиться по всей Калифорнии за какой-то голой задницей? Ты придумай какой-нибудь другой способ выставить меня круглым идиотом.

— При чем здесь ты? Нужно, чтобы тюремная надзирательница...

— Хватит, Скотт! Еще одно слово, и я упеку тебя в камеру. За бродяжничество или за попытку помешать отправлению правосудия. — Несколько секунд он сопел, а потом заорал:

—" За извращения!

Он прямо-таки зашелся, но сделал усилие и овладел собой.

— Скотт, — сказал он тяжело и медленно, — откуда у тебя эта идея? Что ты пытаешься сделать? Что доказать?

Я начал было ему объяснять, но внезапно смолк. Не мог я рассказать Фарли об имевшемся у меня фото. Вчера во время допроса я умолчал о том, что взял негатив из фотоаппарата Уэбба. Если сейчас я сознаюсь в том, что утащил негатив под носом у полиции...

— Да просто знаю, и все, — сказал я.

— Конечно, точно так же, как ты знаешь, что Уэбб женился. Его жена была похищена. А его, возможно, кто-то из ревности застрелил. Хотя я и знал, что лжешь, я лично связался с Гонолулу. Там никаких свидетельств того, что Олден регистрировал брак, нет. Поверь мне, Скотт, будешь продолжать в том же духе — попадешь в камеру или в психушку.

— Уэбб не говорил, что женился в Гонолулу. Он сказал «на Гавайях». Может быть...

— Я уже сказал тебе, чтобы ты прекратил, Скотт. Мне позвонили из «В-а-а-у!», что ты и к ним подкатывался. Смотри, я тебя предупредил. — Он замолчал, словно вспомнив что-то. Потом медленно сказал:

— Мне доложили, что кто-то вломился в дом Олдена сегодня утром. Где ты был в девять тридцать?

— Да брось ты.

— Тебя отпустили в девять, значит, это вполне мог быть и ты.

— Конечно, это был я. Я просто мечтал снова очутиться в твоих ласковых объятиях. Ты вычислил все очень точно.

Мой сарказм не очень-то убедил его, но больше об этом он не говорил. Когда он начал угрожать мне снова, я положил трубку.

Я знал заранее, что именно так и будет, но все же попытался; теперь уж точно, от полиции Медины мне не видеть сотрудничества или помощи; могу нажить только неприятности, ничего более. Значит, все, что будет необходимо сделать, мне придется делать самому. О'кей! Да будет так!

Я стал опять рассматривать журналы. Под каждым фото стояло только имя натурщицы, а на следующей странице приводились данные о ней, включая имя и фамилию или псевдоним. Имена по порядку публикации фотографий были: Сью, Жанетта, Ева, Рэйвен, Лоана, Дотти, Джейн, Альма, Гэй, Кэнди, Пэйджин и Чарлина.

Я посмотрел помещенные в журнале данные о натурщицах и начал переносить их на лист бумаги. Вот что у меня получилось в результате — двенадцать месяцев и двенадцать имен:

ОСЕНЬ

(шатенки)

Сентябрь: Сью Мэйфэйр

Октябрь: Жанетта Дюре

Ноябрь:

Эвелина Йенс (Ева)

ЗИМА

(брюнетки)

Декабрь:

Рэйвен Мак-Кенна

Январь:

Лоана Калеоха

Февраль:

Дороти Лассуэлл (Дотти)

ВЕСНА

(блондинки)

Март:

Джейн Уоллес

Апрель:

Альма Виллар

Май:

Гэй Беннетт

ЛЕТО

(рыжие)

Июнь:

Кэндис Смолл (Кэнди)

Июль:

Пэйджин Пэйдж

Август:

Чарлина Лэйвел

* * *

Выписав эти имена, я еще раз просмотрел список. До сих пор об этих девушках мне больше ничего не было известно. Разве только, что у одной из них было четыре веснушки (вы помните где). Оставалось эти веснушки отыскать.

Я знал, где можно отыскать одну из девушек, позировавших для «В-а-а-у!», так как каждая из них после появления в журнале ее фото следующий месяц выступала в казино «Алжир» в Лас-Вегасе. Сейчас шел август, значит, Мисс Июль находится в Лас-Вегасе. Я сверился со своим списком, позвонил в «Алжир» и справился, там ли мисс Пэйджин Пэйдж. Поскольку для участников шоу было еще рановато, я назвался и оставил свой номер телефона, попросив мисс Пэйдж позвонить мне, когда она появится. Одну фамилию я нашел в телефонном справочнике Лос-Анджелеса, другую в городском справочнике Голливуда. Остальные девушки могли находиться где угодно, думал я. Должен быть какой-то более простой путь... И тут в моей памяти всплыло имя: Орландо Десмонд. Если кто-нибудь мог знать местонахождение всех девушек в данное время, это был он.

Банкет по случаю годовщины со дня выхода первого номера «В-а-а-у!» планировался на будущей неделе, а Десмонд должен был руководить всеми приготовлениями. Он был выбран для этого единогласно всеми двенадцатью героинями праздника, что дает вам представление о том, что чувства, которые будил Десмонд в женщинах, были отнюдь не материнскими. Таким образом, Десмонд должен был знать, где находится каждая девушка.

Десмонд жил в Медине Вот, значит, куда мне опять надо ехать — в Медину. Цветное фото, сделанное Уэббом, я решил взять с собой.

Направляясь к двери, я покрошил в аквариум изрядную порцию сухих дафний — питание для мамы и папы. Или мамы и мамы. Или папы и папы. Прямо детектив какой-то. Я грустно посмотрел на них и направился вниз к своему «кадиллаку».

В определенных кругах Орландо Десмонда звали «Десмонд — мальчик моей мечты». Он был молодой, симпатичный и холостой, что заставляло женские сердца трепетать в унисон. Он снялся в двух или трех фильмах в Голливуде, участвовал в паре телешоу из Нью-Йорка и несколько раз в год — в специальных передачах, где он поднял пару песен и не менее семнадцати — восемнадцати раз упоминал о своих ролях в кино.

Словом, он был «персонаж» и актер, но известен он был в основном как певец. Во всяком случае, это называлось пением. Молодые женщины визжали, а пожилые истекали слюной, когда он начинал свои «би-би-би» («бу-бу-бу» у него не получалось), но для меня его пение звучало как жалобное мяуканье маленького котенка, раздираемого двумя огромными псами.

Нужный мне дом — два этажа, кирпич, красное дерево — выглядел впечатляюще и привлекательно. По слухам, за домом был бассейн, где Десмонд, опять же по слухам, купался с красотками в неглиже или в полунеглиже, но от передней двери бассейн был не виден. Орландо открыл мне дверь через полминуты после звонка.

Он выглядел усталым и сонным и еле проморгался, пока я объяснил ему, что я — Шелл Скотт и хочу с ним поговорить. Наконец он сказал:

— Шелл Скотт? Вы детектив, так?

— Правильно. Не могли бы вы мне немного помочь? Выражение его лица говорило «нет», но он открыл дверь пошире:

— Это в связи со смертью Уэбба?

— Да. Вы слышали об этом?

— Сегодня утром газеты сообщили об этом. И полиция только что была здесь. Я уже устал от их вопросов.

Я не ответил.

Десмонд впустил меня в дом, затем мы поднялись на второй этаж по прикрепленной к стене лестнице и попали в роскошную гостиную. Вся дальняя стена представляла собой стеклянные двери, открывающиеся в стороны. Через них можно было попасть во внутренний дворик, над которым была крыша из бамбуковых пластин; сквозь них на цветные кафельные плитки пробивались лучи солнца. Около черного камина справа от меня находился массивный приземистый диван.

За двориком сквозь густые зеленые листья видны были солнечные блики на поверхности бассейна.

Я сказал Десмонду, что мне нравится дом и эта комната. Он поблагодарил, довольный. Если бы он не пел, мы могли бы и подружиться.

Он был чертовски симпатичен, не отнимешь. Около тридцати, моего возраста, может, на пару лет больше; двумя дюймами выше меня (шесть футов два дюйма), худощавый, но хорошо сложенный, загорелый до цвета красного дерева, с густыми, слегка вьющимися коричневыми волосами. На нем были белый махровый халат, свободно завязанный на талии, и открытые кожаные сандалии.

Мы сели в комфортабельные кресла, обитые парчой, и он спросил:

— Ну, Скотт, в чем дело?

Из бассейна донесся плеск воды. Я посмотрел в ту сторону, но увидел лишь что-то черное и взмах загорелой руки. Или ноги. Я вспомнил слухи, ходившие об этом бассейне.

Повернувшись к Десмонду, я сказал:

— Насколько я знаю, вы вроде бы главный по организации празднования годовщины журнала, намеченного на будущую неделю. Или банкет отменили?

Он покачал головой:

— Нет, не отменили. Журнал будет издаваться и дальше. К сожалению, без Уэбба. Было также решено, что празднование состоится в доме мистера Уиттейкера. Да, я там буду.

— Тогда у вас должна быть связь со всеми двенадцатью натурщицами — виновницами торжества, то есть вы знаете, как с ними связаться. — Он кивнул, и я продолжал:

— Могли бы выедать мне их адреса?

— Ну... Вообще-то мог бы, — сказал он медленно, — но эта информация обычно оглашению не подлежит.

— Я всего лишь хочу задать каждой из них пару вопросов в связи со смертью Уэбба. Одна из них могла бы мне здорово помочь.

Он на мгновение нахмурился, потом сказал:

— Ну, в таком случае, пожалуй. — Он поднялся. — Сейчас найду свою маленькую черненькую книжечку.

Когда он выходил из комнаты, со стороны бассейна опять донесся всплеск, однако видно ничего не было. Через минуту Десмонд вернулся. Его «маленькая черненькая книжечка» оказалась красного цвета и размером с телефонный справочник Лос-Анджелеса. Я достал список, который сделал по материалам журнала «В-а-а-у!». Десмонд зачитал мне адреса и телефоны девушек, я занес их против каждого имени.

Потом я достал из кармана фотографию, сделанную Уэббом, протянул ему и спросил:

— Сделайте одолжение, посмотрите, пожалуйста. Он мельком глянул на фотографию, но вдруг его глаза задержались, и несколько секунд спустя он сказал:

— Кому же это я делаю одолжение? Я спросил:

— Вы не знаете, кто это, кто эта девушка? Он покачал головой, слегка озадаченный. Ах, эти мужчины, все они одинаковы.

— Нет, не знаю... но хотел бы знать. А почему вы решили спросить меня, не знаю ли я ее?

— Ну, я думаю, что это — одна из натурщиц журнала, а поскольку вы со всеми ними знакомы, может быть, кого-нибудь узнаете?

Выражался я достаточно невнятно, но Десмонд понял.

— А, — сказал он, — нет. Но, возможно, я могу помочь вашему расследованию.

— Прекрасная идея.

— Я понял, что вы хотите поговорить с каждой из девушек?

— Правильно.

— Прекрасно, — улыбнулся он, — тут я могу вам помочь. Так сказать, дать старт. — Он посмотрел в сторону бассейна и позвал:

— Рэйвен!

Рэйвен? В моем списке была Рэйвен Мак-Кенна — Декабрь. Тут я обнаружил, что с моим мышлением происходят странные вещи. Я помнил наизусть имена и фамилии девушек, и стоило мне вспомнить какое-либо из них, в моем сознании возникало соответствующее фото из журнала «В-а-а-у!». Я уже говорил, что ни на одном из фото лица натурщиц видно не было. Поэтому, как бы ужасно ни выглядела эта мысль, но каждая из этих очаровательных девушек представлялась мне, простите, попкой. Как только я вспоминал имя — бэнг! — и я мысленно видел хорошенькую попку.

А как иначе могло быть? Другой-то информации у меня не было. Нет, поверьте мне, друзья, такое может случиться с кем угодно. Это может случиться даже с вами.

Я помнил Мисс Декабрь. Ах, как хорошо я помнил ее на цветной вкладке декабрьского номера. Рэййен Мак-Кенна была снята в момент, когда она выходила из бассейна. Нагая, как и все натурщицы на таких снимках, она выходила из воды по лестнице, а фотограф, совершенно очевидно, находился в воде, охлаждаясь и снимая снизу вверх. Будем откровенны. Существует множество видов красоты. Восходы и закаты, белый парусник на голубой волне, леса, горы — это все красоты природы. Но такой снимок, как снимок Декабря, — это особая красота.

Помню, когда я впервые увидел этот снимок, я подумал: «Если это Декабрь, то в этом году зимы не будет».

Из бассейна раздался звонкий женский голос:

— Да?

— Минуточку, Скотт, — сказал Десмонд. — Она, наверное, вся мокрая и не может войти сюда. — Он вышел, а я сидел, размышляя.

Потом Десмонд позвал меня:

— Скотт!

— Да?

— Идите сюда. С таким же успехом разговаривать можно и в бассейне.

Я вышел из гостиной в патио, пересек его и по тропинке, выложенной кругляшками из красного дерева и окруженной филодендронами и папоротниками, направился к бассейну. Над головой была решетка, увитая плющом, для создания укрытия от прямых лучей солнца, а может быть, для того, чтобы те, кто живет на верхних этажах, не пялились на купающихся. Бассейн был не правильной формы, большой, со сверкающей чистой водой голубоватого оттенка от кафельных стен и дна.

Десмонд сидел на складном стуле с парусиновым сиденьем у металлического столика. Рядом с ним, опираясь о стол, лицом ко мне стояла Рэйвен Мак-Кенна.

Ну, скажу я вам! Мы далеко ушли от тех времен, когда вид развязавшегося шнурка на женском ботинке мог свести мужчину с ума. Мы ушли от этого далеко — и еще дальше многих. Но вид Рэйвен Мак-Кенны в цельном черном купальнике мог свести с ума. Она была высокой, с копной тяжелых от воды, черных, как черна загробная жизнь, волос, с яркими губами и блестящими черными глазами. В глазах ее был вопрос, а на губах — ответ; а изгибы ее фигуры...

Когда она родилась и доктор сказал: «Это девочка», он не сказал и половины правды. Он высказал свое суждение, явно недооценивая новорожденную, примерно двадцать два — двадцать три года назад.

Десмонд махнул рукой в сторону девушки и сказал:

— Рэйвен, это Шелл Скотт.

Она ослепительно улыбнулась и сделала шаг мне навстречу. Купальный костюм ее отличался от всех купальных костюмов, которые мне приходилось видеть. Похоже, он был из джерси. Джерси, в отличие от многих материалов, не толст и не скрывает формы; джерси обычно идет на кофточки и платья, а не на купальники; джерси — материал легкий, тонкий, облегающий; купальные костюмы должны шиться из джерси. Даже в сухом виде эта ткань как влитая сидела на фигуре Рэйвен, а сейчас, влажная, она, казалось, плавилась на коже, облегая каждую пору.

Десмонд закончил церемонию представления:

— Скотт, это — Рэйвен Мак-Кенна.

— Я помню Мисс Декабрь, — сказал я — То есть Рэйвен. Здравствуйте, мисс Мак-Кенна!

— Здравствуйте, мистер Скотт! — Она улыбнулась, сверкнули белоснежные зубы на загорелом лице. — Присядьте, пожалуйста. Орландо сказал, что вы хотите поговорить со мной.

Мы уселись вокруг металлического столика. Рэйвен положила ногу на ногу. Оба они — Рэйвен и Десмонд — ждали, пока я начну. Неожиданно линия расследования, которую я планировал провести с помощью девушек из «В-а-а-у!», начала приобретать ужасающий вид. С Орландо было много проще. Я откашлялся.

— Мисс Мак-Кенна. — Я остановился. Продолжать я просто не мог, а она могла и отрицать все. Я попробовал с другой стороны:

— Можете ли вы мне рассказать о женитьбе Уэбба?

Она слегка нахмурилась:

— О чем?

— О женитьбе Уэбба. Два дня назад, на Гавайях.

— Женитьба? Уэбба? Уэбли Олдена? Похоже, она считала, что я шучу.

— Угу.

— Нет, а вы в этом" уверены?

— Да. Я пытаюсь разыскать женщину, на которой он женился. И начал с вас.

Нахмурившись, она спросила:

— Но, ради Бога, почему с меня? Тут вмешался Десмонд:

— Так вот зачем вам понадобились адреса всех девушек «В-а-а-у!», Скотт?

— Правильно. Во всяком случае, это часть правды.

— А Рэйвен — одна из двенадцати... Я кивнул.

— Ну, уж на мне-то он точно не женился, — сказала Рэйвен. Неожиданно она засмеялась и искоса взглянула на Орландо. Они обменялись взглядами, понятными только им двоим, исключавшими меня, как будто у них был секрет, о котором я не знал. Потом она, все еще с улыбкой, повторила:

— Уверяю вас, мистер Скотт, что это не могла быть я.

— И вы можете это доказать? Например, что вы не были на Гавайях два дня назад и ранее этого?

— Разумеется, я могу доказать это — если понадобится. В последнее время мы с Орландо много были вместе. — Они опять обменялись понимающими взглядами. — А это так важно?

— Очень важно.

Ее глаза перестали сверкать, и она улыбнулась мне:

— Сообщите мне, когда потребуются доказательства. Не помню, что я пробормотал в ответ, но Десмонд прервал меня. Его симпатичное лицо выражало участие.

— Скотт, — медленно сказал он. — Это фото... Вы, помните, сказали, что на нем одна из двенадцати натурщиц?

— Верно.

— Понимаю. Так вот, это не... Рэйвен. — Он улыбнулся, по-моему, излишне самодовольно. — Не может быть, старина. Я могу это гарантировать.

Он может это гарантировать? А «старина» — это я? Он продолжал улыбаться своей идиотской улыбкой. Я почувствовал легкий атавистический импульс, движение нейронов потаенной памяти предков, пещерный инстинкт, легкий позыв... Легкий позыв двинуть ему в челюсть.

Но он продолжал:

— Надеюсь, это облегчит вашу задачу, Скотт. И, разумеется, если я... узнаю что-либо, я дам вам знать, старина. — Теперь он обращался только ко мне:

— С другой стороны, если вам удастся узнать... ну, словом, решить проблему, я бы хотел знать, что вы... каков ответ в задаче.

— Хороши.

Рэйвен посмотрела на Десмонда, а потом на меня:

— Ради Бога, о чем это вы двое толкуете?

Десмонд отрывисто спросил:

— Что-нибудь еще, Скотт?

Это был самый вежливый вариант невысказанного:

«Катился бы ты отсюда к чертовой матери, парень!»

— Думаю, что пока все. Спасибо за информацию.

— Не хотите ли искупаться? — спросила меня Рэйвен.

Я улыбнулся.

— К сожалению, я не прихватил с собой плавки, — с иронией ответил я.

— Ах, какая жалость.

Я встал. Десмонд пожал мне руку и просил заходить, если он сможет быть чем-нибудь еще полезен. Рэйвен грациозно поднялась, подошла к краю бассейна и наклонилась вперед. Потом легонько подпрыгнула и нырнула в воду.

Когда она наклонилась вперед, я сам чуть не подпрыгнул. В этот момент я бы дорого дал за то, чтобы на ней не было купальника. А вы вовсе не о том подумали. По крайней мере, не вполне о том. Черт возьми, а вдруг Десмонд врал?

Я прошел через патао и вышел из дома к своей машине, думая о том, что хоть маленького прогресса, но я добился. Теперь, когда я подумаю о Рэйвен Мак-Кенне — Декабре, я увижу черные волосы и черные глаза, черный купальник, ну и так далее.

Это ли не прогресс?

Глава 5

К семи часам вечера я обегал немало мест, но не продвинулся в поисках моей девушки.

В международном аэропорту Лос-Анджелеса не оказалось никого, кто помнил бы Уэбли Олдена и его жену. Мне удалось поговорить со стюардессой рейса, которым они прилетели из Гонолулу в Лос-Анджелес; она смутно помнила Уэбба, летевшего вместе с какой-то женщиной. Однако женщину она практически не помнила и не могла описать ее внешность. С удовлетворением я установил, что в окрестные морги и больницы не поступал труп молодой девушки. Вернувшись домой, я снова попытался связаться по телефону с девушками из «В-а-а-у!».

Лишь одна из двенадцати жила на Гавайях, поэтому первой, кому я позвонил, была Лоана Калеоха, живущая в Гонолулу. Мне по ее номеру никто не ответил, но до некоторых девушек мне удалось дозвониться. Одна из них, Эвелина Йене, уже два года была замужем, что позволяло ее исключить из списка. Я еще кое-что проверил и точно установил, что последние полтора месяца она не выезжала из Мичигана. Она определенно не была на Гавайях и не выходила замуж за Уэбба, поэтому в своем списке я зачеркнул имя Ева — Ноябрь.

Кэндис Смолл, она же Мисс Июнь, работала манекенщицей в большом магазине дамской одежды на Голливудском бульваре и последние три недели ежедневно была на работе, так что я ее тоже вычеркнул.

Сью Мэйфэйр, Мисс Сентябрь, жила в Голливуде. Я позвонил ей, и она оказалась дома. Голос ее звучал очень приятно, она сказала, что имя Сью ей не нравится, и попросила называть ее Блэкки. Я не спорил, но и не сказал, почему я ей звоню. Сказал, что просто хотел бы поговорить с ней. Она пригласила меня зайти к ней часов в восемь.

— Отлично, — сказал я, — в восемь.

Я уже знал, что мисс Октябрь, Жанетта Дюре, сегодня начинает выступать в ночном клубе «Паризьенн» — небольшом интимном заведении со стриптизом, которое находилось всего в миле от того места, где жила Блэкки. Первое шоу начиналось в девять вечера, так что я мог зайти к Блэкки и после этого успеть на выступление Жанетты.

Мало-помалу, думал я, я до нее доберусь; нужно только открывать один краник за другим и работать, работать, без устали работать.

Я позвонил Мисс Июль, Пэйджин Пэйдж, в казино «Алжир» и попросил к телефону "девушку из «В-а-а-у!» — этим титулом они награждались на тот месяц, что жили и выступали в казино. Через пару минут мягкий голос произнес:

— Хэлло?

— Мисс Пэйдж?

— Нет, это Чарли. А кто это говорит?

— Шелл Скотт. Но... Чарли?

— Это уменьшительное имя, а полное — Чарлина, Чарлина Лэйвел.

— Но, насколько мне известно, в этом месяце в «Алжире» выступает Пэйджин Пэйдж?

— Да, но мне пришлось ее заменить. Я нахмурился:

— А что с ней случилось?

— Я знаю только, что должна была начать свои выступления в сентябре, но Эд позвонил мне и попросил приступить на две недели раньше.

— Эд Грей?

— Да, босс.

— Я его знаю. Когда это было, Чарли?

— Вчера.

Меня словно током ударило.

— Вчера, а? Где же Пэйджин теперь?

— Не знаю. Мне никто ничего не говорил, только то, что я должна приступить к работе.

Это было очень странно. Каждая девушка, было мне известно, за свои выступления получала пять грандов[5] — не семечки. Что же случилось с Пэйджин, почему она внезапно прекратила выступления? Я сказал Чарли:

— Скоро, возможно завтра вечером, я буду в Лас-Вегасе. Если вы что-нибудь узнаете о Пэйджин, не откажите в любезности сообщить мне.

— Может быть, что-нибудь и услышу, а может — нет. Поспрашивать у девушек?

— Нет! Ни в коем случае не высовывайтесь. Это может быть — и тут я вполне серьезен — очень опасным. Как только я туда приеду, я поговорю с вами. О'кей?

— Хорошо. Ну, пока.

Я положил трубку и стал думать об Эде Грее. Он, разумеется, был гангстер. Но в настоящее время стал уважаемым гражданином; дни, когда он лично лупцевал своих сограждан, ушли в прошлое. Сегодня он — улыбающийся, богатый, носящий смокинг. Он был владельцем — по крайней мере, на бумаге — казино «Алжир» и, как я знал, превратил его в маленький монетный двор, ковал деньги. И еще я вспомнил, что на Гавайях был принадлежащий ему ночной клуб.

Я решил подумать над всем этим попозже и стал готовиться к визиту к Сью Мэйфэйр — Блэкки. Прежде чем выйти из квартиры, я бросил взгляд на фото Блэкки в сентябрьских номерах журнала. Я сказал «номерах», так оно и было: в первом и последнем номерах «В-а-а-у!». В первом номере она была снята на зеленой, поросшей кустарником поляне, глядя на маленький серебряный ручеек, журчащий по склону. Одну ногу она вытянула, как будто пробуя пальцами казавшуюся холодной воду в ручье. Она немного наклонилась в одну сторону, чтобы сохранить равновесие.

Год спустя она позировала на фото у того же самого ручейка в той же самой позе, только снимок был сделан с другой стороны, она была лицом к камере. Вида спереди мисс Блэкки Мэйфэйр было вполне достаточно, чтобы за конфискацию этого номера высказались все — от местных полицейских до сенаторов в Вашингтоне Остановили карательные действия крайне хитро помещенные на фото несколько зеленых листьев.