Но больше всего меня поразило в словах Пола в прошлый раз – между прочим, тогда я был этим самым пациентом – то, что даже будучи без сознания, в сонном состоянии или в глубокой коме, пациент слышит все – все вздохи, "охи" и "ахи", наподобие "Черт, посмотри-ка на эту гадость рядом с его печенью", "У моего приятеля было то же самое, и он умер через три дня, бедолага" или "Я думал, что он уже скопытился". Может быть, его сознание и не слышит эти слова, но какая-то постоянно бодрствующая часть его внутреннего "я" фиксирует их более полно и более точно, нежели электронная память, и нередко происходит утечка этой информации в сознание, производя поистине разрушительное действие. То же самое происходит, когда комментарии делает такой врач, как Барри Мидленд, но эффект при этом получается просто волшебный.

Я с возрастающим интересом наблюдал, как доктор Мидленд вталкивает иглу в вену на руке Романеля, убирает зажим с пластиковой трубочки и регулирует струйку жидкости.

– Вы можете сказать мне, доктор, что это за жидкость? – поинтересовался я.

– Разумеется. – Он снова взглянул на меня и почти улыбнулся. – Я не из тех эскулапов, которые полагают, что больному пойдет на пользу, если он будет в неведении относительно магических манипуляций своего врача. – В этом месте он улыбнулся по-настоящему. – Я велел своей медсестре приготовить раствор № 4 заранее. Основой его служит обычная лактированная инъекция Рингера – главным образом вода и электролиты, к сожалению, остальные компоненты малоэффективны. Я считаю, что введение жидкостей в кровеносную систему больного – это лучший из имеющихся способов обеспечить питательную поддержку, чтобы восстановить его энергию, укрепить лимфатические узлы, нервные окончания и клетки, помочь ему подняться на нога.

– Вы все больше впечатляете меня, док... доктор.

– Пусть будет "док", мистер Скотт. – Он дотронулся пальцем до мешочка с раствором № 4. – Первым делом – и это самое важное – я добавил к этой настойке Рингера несколько граммов бессульфитного аскорбата, то есть витамин С, пригодный для внутривенного вливания. Во всех случаях инфекции, токсемии, шока, физического увечья или травмы, например, при хирургических операциях, врач должен давать больному аскорбат, хотя бы в больших оральных дозах, но предпочтительнее в виде внутривенного вливания, если состояние тяжелое или прогноз неутешителен.

– Аскорбат. Не слишком ли мудреное словечко для элементарного, всем известного витамина С? – спросил я, подмигнув Мидленду.

– Вы хотели сказать, элементарного, всем известного, волшебного витамина С. Его прием должен быть самым повседневным делом, особенно в больницах и хирургических отделениях. Как это ни печально, большинство врачей просто-напросто игнорируют это исключительно эффективное и безвредное лекарство, хотя их пренебрежение часто приводит к затяжке болезни или даже к смерти пациента.

– К смерти пациента? Не слишком ли сильно сказано, док? Вы не перехлестываете?

– Нисколько. – Он сердито посмотрел на меня, точно так же, как минуту назад. – Любой врач, но прежде всего любой хирург или онколог, который не прописывает аскорбат своему, как говорят, "гипоаскорбомичному" больному, должен считаться виновным – и он действительно виновен – в преступной небрежности и медицинском невежестве.

– Пол говорил мне, что вы – особый случай, – заметил я.

– Но я начинаю подозревать, что он не сказал и половины правды. – Я усмехнулся, а доктор снова подарил мне улыбку.

– Что еще имеется в этой похлебке? – спросил я. – Разжиженные ребрышки с картофелем?

– Не совсем. Еще есть кальций и калий, плюс приправа из цинка и магния, главным образом в виде оротатов и аспаратов. Витамин А в эмульсии, летрил, небольшое количество диметилсульфоксида или ДМС. Мы подпитаем нервные комплексы, поддержим иммунную систему, восстановим электролитический баланс, нарушенный грубым и чрезмерным электрическим вмешательством.

Объясняя всю эту кухню, Мидленд приготовил другой шприц для подкожного вливания, наполнил его раствором из двух разных пузырьков, затем вставил в него новую стерильную иглу. Но он вонзил ее не в тело Романеля, а в участок пластикового трубопровода между мешочком № 4 и иглой, которая уже торчала в левой руке Романеля. Медленно надавил на шток, посылая содержимое шприца в трубопровод, откуда оно практически мгновенно попало в иглу и затем в кровеносную систему.

– Пентотал, – прокомментировал доктор Мидленд, не дожидаясь моего вопроса.

– Пентотал натрия? Что-то вроде "сыворотки истины"?

– То же самое. Она полностью расслабит мистера Романеля, все мышцы его тела; кстати, в нем есть и другой компонент: анектин, производное яда "кураре". Эти составы попутно блокируют нормальное питание мозговых клеток. Но позже я закапаю пациенту под язык несколько капель гомеопатического ацетилхолина, который восстановит нормальное питание.

– Как раз это я и хотел сказать, – заметил я.

Он улыбнулся. В самом деле, этот парень – что надо.

Доктор Мидленд объяснил мне, что возможно придется потратить еще час на вливание раствора № 4 в вену Романеля, хотя он уже вливает его с такой скоростью, что позже это может вызвать у пациента очень болезненные ощущения. Но поскольку он не уйдет, пока не сделает свое дело, у него будет время осмотреть и меня. Через четверть часа он дезинфицировал и перевязывал мою рану на правом боку, а также заменил любительскую повязку из тряпки и клейкой ленты, которую прошлой ночью я наложил на свое левое плечо. Неужели это было только прошлой ночью? Мне показалось, что прошла целая неделя.

Закончив, Мидленд сказал:

– Насколько я понимаю, вы совсем не врач.

Я ухмыльнулся и ответил:

– А вы самый настоящий, насколько я понимаю.

Он наложил последний штрих в виде ленты на мою наплечную повязку со словами:

– Те же ребята, что пустили вам кровь последний раз?

– Приблизительно те же.

– Я сделаю вам укол, если хотите. Граммов пять этого волшебного аскорбата натрия и еще кое-что.

– Годится. Вливайте все, что у вас имеется. Хотя... я могу проглотить это?

Он улыбнулся, порылся в своем чемоданчике, извлек оттуда необъятных размеров пластиковый шприц и начал наполнять его какой-то гадостью из одного большого и нескольких мелких пузырьков.

– Нельзя ли просто проглотить все это? – снова поинтересовался я.

Когда он вставил в шприц жуткую, острую и отвратительную иглу, я начал:

– Может, не надо, доктор... Получить пулю – это одно дело, а вот когда в тебя засадят такую иглищу...

– Только не говорите мне, что вы испугались маленькой иголки, мистер Скотт.

– Это совсем не маленькая иголка. Я видел, как самурайские воины отрывали головы и меньшими...

Он протер тампоном участок на моей коже и стал подносить свой острый инструмент все ближе и ближе к пульсирующей вене на моей руке.

– О-ох! – вырвалось у меня. – Послушайте, я передумал...

– Представьте себе, что это пистолет, – сказал он.

– Не могу... Ой! Мне больно, дядя.

Он изобразил на лице широкую улыбку, какой славятся доктора, и большим пальцем начал медленно нажимать на шток.

– Слишком больно, – сказал я.

– Гым-гом-гум, – промычал он.

Процедура заняла две утомительных минуты, но к тому времени, когда он вытащил свою иглу и прижал к месту укола маленький тампон, я почувствовал себя лучше. Во всяком случае, не было во мне противной слабости.

– Это предотвратит инфекцию и поможет вам веселее смотреть на жизнь, – сказал Мидленд. – Тем более, если в ваши планы входят какие-нибудь передвижения.

– Естественно, входят. Даже прямо сейчас, если не возражаете.

Он покачал головой, а я продолжил:

– Мне надо отлучиться на полчаса или на час. Но уйти я смогу только при условии, что вы будете находиться здесь с мистером Романелем. Во всяком случае, пока ему не будет лучше.

– Мистер Романель очень скоро поправится.

– Вы... – Я остановился и продолжал совсем тихо, глотая слова: – Вы уверены?

– Я в этом совершенно уверен, – сказал он обычным тоном и достаточно громко, чтобы слышал Романель, если он мог слышать. И я так и не понял, для кого предназначался этот ответ: для меня или для моего пациента.

Но я сказал так:

– Прекрасно. Я в этом не сомневался. – И пошел к двери.

Доктор Мидленд остановил меня.

– Вы уже уходите? Уходите... куда?

– Угу, ухожу в пески палящей пустыни, на холодные грязные улицы... Ну и что?

Он снял с себя свой коричневый пиджак и протянул мне.

– Вам лучше надеть вот это. Без этого вы будете смотреться как убийца с топором. Или жертва.

Я открыл было рот, чтобы запротестовать, но промолчал: он был совершенно прав. Пятна крови на моих штанах и особенно на футболке бросятся в глаза всякому, кто мне встретится. В сущности одна из причин, почему мне надо было выйти, заключалась в том, чтобы вернуться в Реджистри и купить себе одежду, которая не будет выглядеть рабочим халатом мясника. Кроме того, я хотел снова увидеть Спри. Я очень-очень хотел увидеть мою прелестную Спри.

– Спасибо, доктор, – сказал я. – Это пригодится.

Пригодится, подумал я, но я если надену этот пиджак, он расползется по швам.

– Но если в вас снова начнут стрелять, быстрее стаскивайте его, пока не пошла кровь. Я очень люблю этот костюм.

– Обязательно, – кивнул я. – А если успею написать завещание, я оставлю вам весь свой гардероб.

Он улыбнулся без особого энтузиазма, и я ушел.

Первым делом мне надо было отделаться от машины Энди Фостера. Альда Чимаррон и дюжина его мордоворотов несомненно знают этот красный "субару". Я не мог припарковать его на той стоянке, где обещал Энди, пока на мне были испачканные кровью повязки. Это дело могло подождать, и я, проехав еще полмили, остановился, вышел и, оглянувшись по сторонам, влез в "форд" – новенький синий "таурус".

Никто не завопил "Держи вора!", когда я отъезжал, но предвкушение этого вопля заставило меня поежиться и ощутить легкий озноб. Я начинал чувствовать себя преступником. Ну что ж, в каком-то смысле я был им – все зависит от того, под каким углом на это посмотреть. Я решил заплатить штраф, если удастся, тому парню, чье имя было на водительском удостоверении в бардачке "тауруса", но у меня возникло предчувствие, что он не совсем поймет мою точку зрения на этот предмет – я имею в виду поговорку о том, что иногда цель оправдывает средства. Впрочем, несмотря на многочисленные возражения, так оно и есть.

Я остановился перед Реджистри Ризорт, прошел несколько метров до виллы 333, осторожненько постучал несколько раз, и сразу после этого из-за двери послышалось: "Эй? Это ты? Это ты, м... Билл?"

Должно быть, я волновался за нее больше, чем отдавал себе в этом отчет; и это беспокойство, смешанное с тревогой, было даже сильнее, чем обычное влечение и подавляемое желание заключить в объятия мою Спри, прелестную, сладкоголосую, нежнотелую Спри, потому что меня самого поразила теплая волна облегчения с примесью внезапно вспыхнувшей радости, которая окатила меня, когда я услышал ее голосок, и я так и не сумел разобраться в чувствах, испытанных мною в тот момент. Я просто позволил им просочиться в прежде недоступные трещинки и щелки в моей броне.

– Это я, тот самый старина Билл, который обнял тебя на прощанье сегодня утром, А теперь явился с приветом. – Я сделал паузу и закончил: – Ты меня впустишь?

Послышалось металлическое "клик-клак", дверь распахнулась, и Спри предстала передо мной улыбающаяся, протягивая ко мне обе руки; она стояла неподвижно, но все равно приближалась, потому что я не стоял на месте – я двигался к ней довольно порывисто. Все происходило очень просто, механически и естественно. Я обнял ее за плечи, почувствовал, как ее руки нежно скользнули по моей груди, ее ладони крепко прижались к моей спине, а ее немыслимая, волшебная, ее сногсшибательная мордашка приблизилась к моему лицу. Я склонился к ней, и наши губы соединились – робко, испытующе, как незнакомые люди при первой встрече, которые вначале присматриваются друг к другу, а затем приветливо улыбаются.

Я не знаю, как долго это продолжалось, да и кто может сказать сколько? Несколько секунд, минуту, день? Но ее губы, язык, весь рот, ее потрясающие груди и упругие бедра, ее жаркие чресла и что еще там пылало у нее внутри, все это стало частью меня, моим продолжением, чем-то родным и давным-давно знакомым.

Не отпуская меня из кольца своих рук, она еще теснее прижалась ко мне извивающимся, податливым телом, и одна ее рука нечаянно задела повязку, которую только что наложил доктор Мидленд прямо на свежую рану.

Я невольно отшатнулся, выдохнув из себя слабый стон, что-то вроде "О-о-х!"

Спри подняла на меня вмиг покрасневшее лицо, потом погладила это место, нащупала повязку и, опустив взгляд, вскрикнула испуганно:

– О Господи! Что... что с тобой случилось?

– Ничего, – ответил я. – Ничего особенного. А где мой пиджачок? Я имею в виду пиджачок доктора? Он же прибьет меня и никогда больше мне не поверит, если... Ага, вот он где.

Он валялся на полу возле стула. Видимо, я просто уронил его.

Спри отошла назад и, прижав одну руку к груди, продолжала расширенными глазами смотреть на мои испачканные кровью рубашку и брюки, как обычно женщины смотрят на что-нибудь уродливое.

– Все в порядке, – бодро сказал я. – Один тип стрелял в меня. Но только чуть-чуть поцарапал. И не о чем тут говорить.

– Но здесь слишком много крови.

– Только потому, что у меня ее слишком много, дорогая. Или, вернее, было слишком много. Теперь в самый раз. Теперь я чувствую себя гораздо лучше. А то лишняя кровь сводила меня с ума.

Она впилась в меня своими большими, таинственно блестевшими зелеными глазами, покачала головой и улыбнулась. Это была слабая улыбка. Я хочу сказать, слабоватая для ее возможностей, не на всю катушку. И все же на какой-то момент мне показалось, что если я не буду на нее смотреть, я потеряю меньше жизненных флюидов. И я подумал, что в улыбке Спри, вернее, в том, как она на меня действует, есть что-то магическое, какое-то смутное напоминание об Андромеде, Орионе и обо всем таком прочем.

– Значит, ты невезучий, – заметила она. – Ведь тот тип вообще мог в тебя не попасть.

– Ну, это был бы полнейший нонсенс, – сказал я. – Хватит об этом, а теперь привет, солнышко.

– И тебе привет. Давай, выкладывай все.

– Я нашел твоего папашу.

Молчание длилось две или три долгих секунды. После чего последовал лаконичный вопрос: "Где?.."

– Он... – Быстренько прикинув, что к чему, я решил не миндальничать с ней. И рассказал Спри, как нашел ее отца, о том, что произошло после, правда, не назвав мотель, где его оставил, и закончил так: – теперь он в безопасности. Но учитывая то, как с ним обращались те ребята, мне пока не удалось поболтать с твоим отцом.

– Боже мой, это ужасно...

Она остановилась, подошла к дивану и уселась на него.

– Он так ничего и не сказал? Ни одного слова?

– Ни одного.

– Ты говоришь, с ним сейчас врач?

– Да. И он произвел на меня самое благоприятное впечатление. Вообще-то я оптимист, и мне надо возвращаться. Я заскочил только переодеться. Конечно, я надеялся заодно увидеться с тобой.

Она загадочно улыбнулась.

– В какой-то степени ты увиделся.

Это был вызов, но я знал, что задерживаться мне никак нельзя, и направился наверх в спальню. Пять минут спустя, прополоскав свои кости под душем, я натянул бледно-зеленые слаксы и обтягивающую футболку, добавил к этому наряду пару тяжелых башмаков из цветной кордовской кожи, куртку кремово-бежевого цвета и спустился вниз.

Спри по-прежнему сидела на диване.

– Я смотрела все теленовости в одиннадцать тридцать и в полдень. Там упоминали папу и то, что случилось прошлой ночью. Обо мне не было сказано ни слова, о тебе тоже, Шелл. Но ведь не может такого быть, чтобы они о нас не знали... не знали о том, что мы здесь?

– Может, пока не знают. Но ситуация быстро может измениться. Многое зависит от того, что взбредет в голову Альде Чимаррону. Разумеется, он не выложит, что держал Романеля в качестве пленника. Так что мы можем пока не дергаться. Когда будет следующая сводка новостей?

– В пять. Я обязательно посмотрю.

– Я все время думал, не позвонить ли мне самому в полицию, чтобы обеспечить юридическую защиту твоему старику. Ну и тебе, конечно. Но решил, что сначала надо поговорить с ним, выяснить кое-что, что мне еще неизвестно и что не кажется мне утешительным на данный момент.

– Тебе придется рассказать полицейским о прошлой ночи? О том, что ты стрелял в человека?

– Радость моя, мне придется рассказать им очень многое. Если ничего не изменится, полиция будет продолжать подозревать твоего отца в убийстве Китса. И мне придется объяснить им все, как есть, ну, и, соответственно, ответить на кучу других вопросов. Вот это и будет связывать мне руки в течение ближайших нескольких часов. Может, даже дней. Так что пока я не могу рисковать.

Перед уходом я оставил автоматический кольт на полке в шкафу, но под курткой у меня была моя родная кобура, отделанная перламутром, а в ней неродной мне "смит-и-вессон" 38-го калибра, полностью заряженный. Пиджак доктора Мидленда я повесил на руку.

– Ну... – начал я.

– Думаю, тебе пора уходить.

– Угу. Я позвоню тебе, как только смогу.

– Позвони, Шелл. Все-таки это... успокаивает.

– Может быть, все проблемы разрешатся совсем скоро, и мы сможем немного расслабиться. Может, твой старик придет в себя, когда я вернусь к нему. Может, худшее уже позади, Спри.

– Конечно, – кивнула девушка.

И мне показалось, что она в это не верила.

Впрочем, я тоже.

Я опять припарковался позади мотеля, обошел его и негромко постучал в дверь комнаты, из которой вышел сорок минут назад. Через несколько секунд выглянул доктор Мидленд, потом открыл дверь шире. Я вошел и, возвращая ему его коричневый пиджак, произнес:

– Спасибо за маскарадный костюм. Как дела у Романеля? – Во всяком случае, я начал этот вопрос, но дошел только до имени своего клиента: – "Как дела у..."

Потому что в комнате послышался чей-то сильный вибрирующий голос. И хозяин этого голоса произнес следующие слова:

– Либо ты взял эту идиотскую башку напрокат в антикварной лавочке, либо ты и есть Шелл Скотт.