— Марк Логан. — Я сунул ему под нос свою лицензию. — Видите ли, я частный детектив.

Парень ухмыльнулся, и я заметил белые, как сахар, зубы.

— А не врете? И что же случилось?

— Просто навожу кое-какие справки о той вечеринке в прошлую субботу у Уэзеров, на которой вы были вместе с Айлой Вейчек.

— Ах да. — Он хмыкнул. — Грандиозная была вечеруха! — Потом вдруг лицо парня потемнело и он неожиданно нахмурился. — А вам что, собственно, надо знать? Неужели что-то не так?

— Вот-вот! Да вы не волнуйтесь, ничего особенного. Так, просто расспрашиваю всех, кто там был. Можно сказать, навожу справки.

Внезапно дверь за его спиной тихо приоткрылась, и в комнату вплыла высокая черноволосая девица. Довольно хорошенькая, прикинул я. Густые черные как смоль волосы откинуты назад и тяжелой волной падают на спину, высокий лоб открыт. На ней было черное кимоно из какой-то полупрозрачной ткани, да и все остальное точь-в-точь совпадало с описанием Энн. Я даже зажмурился — девица походила на спелый плод, восхитительный, сочный плод, в который так и хотелось вонзить зубы. Энн не ошиблась и в другом — девушка прямо-таки источала сладострастие. Ногти у нее были ярко-алого цвета, такие же яркие пухлые губы, от которых просто невозможно было отвести глаз, изумительной формы нос, а над глазами дивные брови вразлет, подобные взметнувшимся крыльям какой-то диковинной птицы.

— Привет, — пропела она. — Здесь что — вечеринка?

— Нет, не вечеринка, — терпеливо объяснил Питер. — Во всяком случае, пока еще нет. Познакомься, Айла, — Марк Логан, частный детектив. Парень роет землю копытом, хочет узнать побольше о том, как мы шаманили в субботу.

Она бросила на меня долгий взгляд, но ничего не сказала и молча продефилировала в угол, где стояло обшарпанное кресло. Плюхнувшись в него, она небрежно перекинула ноги через ободранную ручку. Я завороженно следил за тем, как она, с моей точки зрения, совершенно безответственно относится к этим длинным стройным ногам. Кроме этого, я успел убедиться, что под кимоно была только сама Айла, и ничего, кроме Айлы.

Я прокашлялся и еще раз объяснил, зачем пришел. После этого мы минут десять пережевывали злосчастную вечеринку, но не выяснилось ничего, кроме того, что я знал и без них. И мне показалось, что они оба совершенно искренне удивились, когда я с невинным видом поинтересовался, как они относятся к попугаям. Ребята подтвердили все, что поведал незадолго до того Джозеф Борден. Я уже собирался уходить, как вдруг припомнил, что Энн упоминала картины Питера, и словно бы случайно обронил: «Моя любительская живопись».

Лицо Питера мигом просветлело.

— Ну так пошли скорее — я как раз закончил тут одну пустяковину! Глядишь, вам понравится!

Я не возражал против того, чтобы вернуться вместе с ним в студию, тем более что дорогу нам показывала Айла. Продолжая разглядывать ее, я ломал голову: все же есть ли на ней хоть что-то под кимоно или нет. Туго перетянутое в талии, оно восхитительно облегало крутой изгиб полных бедер, а божественная плоть под тонкой тканью женственно колыхалась при каждом шаге.

В центре комнаты на подрамнике было натянуто внушительных размеров полотно. Прямо перед ним стоял низенький диванчик, задрапированный тканью. Айла направилась к нему и, изящно изогнувшись, уселась на него, умудрившись сделать это так, что проклятое кимоно не сдвинулось ни на дюйм. Я подавил разочарованный вздох, с трудом отвел глаза в сторону и взглянул на холст.

На нем не было ничего. То есть ничего доступного моему пониманию. От дикой пестроты у меня заломило глаза. Я поморгал, чтобы привыкнуть к щедрой палитре художника, а затем снова взглянул на холст, но снова не увидел ничего, кроме каких-то кривых, загогулин, клякс и чего-то еще, чему и названия-то не подберешь. Я растерянно молчал, чувствуя себя идиотом.

Питер встревоженно заглянул мне в глаза:

— Ну как, нравится?

Я принялся яростно жевать нижнюю губу. Явно «модерновая» картина должна была называться «Гимн бессмыслице» либо «Издевательство над критикой». Увы, я не мог догадаться, каких слов от меня ждут.

— М-да... конечно... Что ни говорите... — проблеял я.

— Ну, ясное дело, тут еще предстоит поработать, чтобы смысл картины стал понятен обычному человеку. Это одна из моих последних работ. «Диана после охоты» — так я ее назвал. Честно говоря, даже не представляю, смог бы я добиться подобной экспрессии, если бы не великолепие моей модели! Только Айле дано внести в полотно столько огня, страсти, даже драматизма...

— Айле? — вдруг сорвалось у меня с языка. — Так это что — Айла?!

Брови Питера грозно сдвинулись. Я понял, что свалял дурака.

— Конечно, — развязно заявил он. — Это же видно с первого взгляда. Да вы сами посмотрите. — Он коснулся холста длинной кистью, которую держал в руке. — Вот же он, лейтмотив. — И он обернулся за поддержкой к миловидной модели.

Она молча кивнула и повела плечами так, что кимоно как по команде покорно сползло вниз. Полы его разошлись, и я понял, что угадал. Под кимоно и в самом деле ничего не было. С полным равнодушием и к своей наготе, и к моему присутствию она снова натянула на, плечи кимоно. Все это действо заняло не больше минуты, но мне показалось, что прошла целая вечность. Каждое движение Айлы отличалось восхитительной, поистине царственной неторопливостью.

Тонкая ткань, отливая шелковистым блеском, струилась по плечам и скользящими складками сбегала вниз, подчеркивая упругие чаши высокой груди. Казалось, ее вовсе не смущала нагота, я даже заметил, что ее темные глаза прикованы к моему лицу. Она перехватила кимоно поясом, прикрыв верхнюю часть ослепительных бедер, и так и застыла, словно прекрасная статуя: черные брови вразлет, полные груди дерзко выпирают, грозя прорвать тонкую ткань. Ее белоснежная кожа отливала перламутром на фоне черного как ночь шелка, из-за чего девушка казалась обнаженной. И не просто девушкой, а прекрасной дьяволицей. Так мне показалось.

Вдруг кимоно опять распахнулось и струйкой черного шелка скользнуло на пол. Айла повернулась к нам спиной и растянулась на диване, привольно закинув руки за голову. Подняв правую ногу, она лениво отбросила в сторону свое кимоно и замерла.

Питер все еще продолжал болтать как заведенный, но я почти не слышал его. Слова доносились до меня, будто через слой ваты: светотень... элементы символики... требования тональности и что-то еще столь же ценное для меня. Но я смотрел только на Айлу. Насколько я разбирался в живописи, единственным подлинным произведением искусства в этой комнате была лишь она, потому что в ее арсенале имелись и все необходимые элементы, и символика, и тональность, и черт знает что еще.

Питер по-прежнему не мог оторвать глаз от своего холста и не умолкал ни на минуту, ну а я продолжал таращиться на девушку. Ни на мгновение не отрывая глаз от Айлы, я через какие-то промежутки времени произносил бессмысленные слова восхищения и вдруг заметил, что Айла искоса поглядывает на меня с лукавой усмешкой.

Питер повернулся ко мне, когда и я решил, что стоит разочек взглянуть на него, хотя бы для разнообразия. Он счастливо улыбался.

— Спасибо вам, — пробормотал этот блаженный, — вот увидите, какой она будет, когда я закончу.

— Конечно, конечно, — закивал я. — Непременно, я в этом совершенно уверен.

А Питер вновь повернулся к своему творению и, забыв обо всем, самозабвенно накинулся на холст. Насколько я понимал, с картиной уже больше ничего нельзя было сотворить, но он продолжал яростно водить кистью вверх-вниз, отрешившись от всего. Я завороженно следил за ним. Но поскольку уже проник во все секреты его мастерства, то решил, что пора перейти к допросу Айлы.

И тут раздался его истошный вопль:

— Проклятье, куда опять запропастился желтый крон?!

От неожиданности я вздрогнул:

— Что?!

— Желтый крон! Где он? Там, что ли? — Он яростно расшвыривал вещи, словно ледокол, пробираясь к ящику, в котором горой были свалены мятые тюбики с краской. — Айла, я тебя спрашиваю, куда, к дьяволу, запропастился желтый крон?!

Она досадливо пожала плечами. Потом, приподнявшись на локте, кокетливо надула губки. Густая грива волос пышной волной рассыпалась по белоснежному плечу.

— Проклятье, — недовольно буркнул Питер и вихрем вылетел из комнаты, Раздался топот ног, и где-то в глубине дома оглушительно грохнула дверь.

Айла лукаво поглядела на меня.

— Куда это он? — хрипло спросил я.

— Скорее всего, в гараж. Там у него краски и еще всякая всячина.

— Ах вот оно что. Всего лишь в гараж. Она улыбнулась. В глазах ее плясали бесенята, улыбка была дьявольски очаровательна.

— Мистер Логан, — выдохнула она.

— Да?

— Идите ко мне.

От этого голоса у меня внутри что-то дрогнуло. Пленительное контральто, манящее, как тьма, столь же чарующее и бархатистое, как колдовская прелесть ночи. Темная прелесть ее волос, бровей и черных как ночь глаз заворожили меня. Я шагнул к дивану.

— Садитесь, — промурлыкала она. Я сел возле нее и вдруг услышал:

— Посмотрите на меня.

Это ошеломило меня. Если честно, я ожидал не этого.

— Что? — прошептал я и, сам не зная почему, затаил дыхание.

— Взгляните на меня, мистер Логан. Просто посмотрите на меня. Вы ведь ничего не имеете против? — Она говорила очень медленно, лениво растягивая слова.

— Нет. Конечно же нет. Я...

Разговор зашел в тупик.

Она по-прежнему опиралась на локоть, но теперь откинулась на спину, прижав руки к бокам и вытянув длинные, стройные ноги. Наверное, у меня было ошеломленное лицо, потому что она промурлыкала:

— Мне нравится, когда на меня смотрят, мистер Логан. Я люблю, когда на меня смотрят мужчины. — Острый розовый язычок облизал губы, и они влажно заблестели. — Поэтому я и позирую обнаженной. Мне не просто это нравится, я наслаждаюсь.

На мгновение она замолчала, потом так же неторопливо продолжала:

— Питер глядит сквозь меня. С вами все по-другому. Я чувствую, что вам приятно смотреть на меня. Разве эти не так? Я не права?

— Ну, вообще-то да. Конечно, Айла.

— Ведь я угадала, Марк? Ну, скажите!

— Да.

— Посмотрите на меня, Марк. Сядьте ближе... еще ближе.

Меня тянуло к ней будто магнитом. Я взглянул на нее: лицо необыкновенной красоты и дивное, не знающее стыда обнаженное тело. На темном фоне дивана оно сверкало белизной, и я послушно пошел на зов сирены. Обняв за талию, я притянул ее к себе и принялся ласкать упругие полушария грудей.

Она медленно покачала головой, не сводя с меня глаз.

— Нет, — прошептала женщина, — не дотрагивайтесь до меня. Не сейчас, Марк.

Моя рука все еще покоилась на ее груди. Айла осторожно убрала ее и вновь вытянула руки вдоль тела. Я не знал, что и подумать, и только молча смотрел. Нежная кожа в свете лампы отливала перламутром. Чувствуя на себе мой взгляд, сирена подняла одну ногу, изящно согнула ее, провела обнаженной ступней по обивке дивана и с легким вздохом опустила. Снова подняла, теперь уже другую ногу, и опустила на прежнее место. Я посмотрел на ее лицо: глаза закрыты, но она улыбалась.

Мои пальцы незаметно для меня вновь скользнули по шелковой коже ее бедра, и она широко распахнула глаза. Розовый язычок кокетливо потрогал губы.

— Хорошо, — прошептала она. — Теперь можно, Марк.

Я склонился к ней. За моей спиной хлопнула дверь. Как ни странно, в ее лице ничто не дрогнуло. Я же как ошпаренный вскочил с дивана и выпрямился солдатиком.

— Мне... мне лучше уйти.

— Ему все равно.

— Что ты сказала?

— Питеру все равно. Он не возражает. В конце концов, я для него — всего лишь модель. Оставайся, Марк.

Я покачал головой.

В комнату вошел Питер. В руке у него был зажат мятый серебряный тюбик, он с восторгом тряс им перед нами. На лице светилось торжество.

— Желтый крон! — орал он. Я с наслаждением треснул бы его по башке. Этот идиот тут же с энтузиазмом принялся выдавливать на холст жирные желтые колбаски, а Айла со вздохом вновь вытянулась на диване. Затем она слегка повернула голову в мою сторону. Алые губы изогнулись в очаровательной улыбке. Она отвела взгляд, и я услышал, как багрово-красные ноготки лениво царапают обивку дивана. Она машинально водила рукой возле себя, а я долго и безнадежно вслушивался в это слабое шуршание.

Питер продолжал увлеченно размазывать по холсту краску. Я повернулся и вышел.

В драйв-инне <Драйв-инн (от англ drive-inn) — закусочная для водителей, где еду подают прямо в машину.> на бульваре Уилшир мне удалось на ходу перехватить гамбургер и чашечку черного кофе, по крайней мере горячего. Оставалось немного времени, чтобы вызвать в памяти чарующие образы девушек — Энн Уэзер и Айлы Вейчек. От этих воспоминаний настроение у меня упало ниже нулевой отметки, а в таком состоянии не оставалось ничего другого — только повернуть домой, в «Гордон-Апартментс», где я и жил.

Мне пришлось долго будить храпевшего за стойкой дежурного, но я проявил настойчивость, и в конце концов мне удалось получить ключ от комнаты. Лифт поднял меня на пятый этаж. Уже добравшись до своего номера, я с силой хлопнул дверью и попытался зажечь маленькое бра, висевшее на стене справа от входа. Я довольно быстро нашел выключатель, раздался слабый щелчок, но комната по-прежнему была погружена во мрак. В первую минуту я подумал, что просто перегорела лампочка.

Пожав плечами, я на ощупь двинулся вперед, надеясь зажечь верхний свет. Добравшись до выключателя, я облегченно вздохнул. Но результат оказался тот же: слабый щелчок — и кромешная тьма. Ничего не понимая, я ошарашенно хлопал глазами, и вдруг меня осенило. Я инстинктивно втянул голову в плечи, перед моим мысленным взором возник ярко освещенный холл внизу, сияющие ослепительным светом бра в коридоре, где я только что проходил. К сожалению, я опоздал. Рука моя еще только нащупывала кобуру, как вдруг темнота перед глазами вспыхнула ослепительным светом, и мне показалась, что голова моя взорвалась изнутри.

Я медленно плыл куда-то... плыл... плыл, мою несчастную голову пронзила слепящая боль, будто сумасшедший садист принялся ковырять ее долотом. Глаза будто завесила серая плотная пелена паутины. Я слышал, как кровь шумела в ушах и молоточками стучала изнутри, разрывая череп. Голова моя вот-вот должна была разлететься на куски, и я тупо подумал: скорее бы это случилось. Возле меня кто-то шевелился, и я сделал героическую попытку разлепить веки.

Видеть я не мог, к тому же немедленно выяснилось, что и нормально думать тоже. Нечеловеческим усилием воли я попытался было оторвать свое тяжелое тело от земли, но не смог даже пошевелиться. Почему-то мне вдруг показалось, что какая-то неведомая сила тянет меня вниз. Я покачал головой, темная пелена по-прежнему застилала мне глаза, и в этот момент я почувствовал чьи-то пальцы на своей руке. Как ни странно, я понимал, что меня держат не за рукав пальто или рубашки, нет, я чувствовал прикосновение чужой руки к обнаженной коже. Но ведь я не раздевался, что же произошло? Как долго я пролежал без памяти? Я снова заворочался, стараясь оторваться от земли, собраться с мыслями, разобраться наконец, что здесь происходит, черт возьми!

Вдруг что-то кольнуло меня в сгиб локтя. Боль была внезапной, словно в руку вонзилось что-то маленькое и острое. Очень маленькое и очень острое, вроде иголки, и эта иголка медленно погружалась в мою плоть как раз там, где отчетливо проступают вены. Вдруг мысли мои закружились вихрем, я почувствовал, как меня охватывает панический страх. Перед глазами встало добродушное лицо Брюса — он тыкал себя в предплечье и объяснял... Боже, ведь колющая боль в моей руке как раз в том самом месте, где показывал Брюс... Нет, должно быть, я спятил, это же невозможно! Тем не менее в том месте кожа как-то странно онемела. Я напряг мышцы, стараясь избавиться от этой чертовщины.

Дышать стало тяжело. Горло перехватило, рот внезапно пересох, и я с ужасом почувствовал, что еще мгновение — и я задохнусь. Я попытался успокоиться. Странно, но голова уже болела не так сильно. На меня волнами накатывала тяжелая дремота. Боже, я так устал, подумал я. Но как ни странно, мне показалось, что эти слова произнес чей-то незнакомый голос. Он был такой приятный, хоть и чужой, и я полностью с ним согласился. Я и в самом деле чертовски устал.