Первым, кого я увидел в отделе, был мой друг Фил Сэмсон. Выглядел Фил крайне усталым. Он сидел, зажав в зубах одну из своих неизменных больших черных сигар. Как всегда, не зажженную. Мы поздоровались, и Фил сугубо казенным тоном предложил мне еще раз изложить всю историю. Как правило, начальник отдела редко принимает участие в допросах, но сейчас случай был лично для Фила из ряда вон выходящий. Ему давно уже полагалось находиться дома, в постели. Как, впрочем, и мне.

Кроме Сэмсона, в дежурке присутствовали Роулинг и еще трое сотрудников отдела. Я был не простым арестованным, и допрос проводили не в специальной камере, а в комнате, где я бывал сотни раз; мне даже принесли картонный стаканчик горячего кофе. Но несмотря на это, атмосфера оставалась напряженной, какой-то неестественной. Несколько раз, опуская незначительные мелочи, я пересказывал свою историю. Полицейские слушали молча.

То напряжение, которое с самого начала сосредоточилось в области моего солнечного сплетения, начало постепенно сжимать все тело. И пока в комнате царила гнетущая тишина, я почувствовал, что тяжесть придавливает меня все сильнее. Наконец я не выдержал:

— Ну и чего мы тут сидим? Чего дожидаемся?

Никто не отозвался. Немного погодя Фил вынул изо рта сигару, внимательно осмотрел ее и сказал:

— Ждем заключения баллистической экспертизы.

— Баллистической экспертизы? А какое отношение имеет эта чертова баллистическая экспертиза к наезду и... — Не договорив, я повернулся к пристроившемуся на краю стола Роулингу. — Билл, кажется, ты упоминал об... об убийстве? Кого-то застрелили?

— Да, застрелили.

— А я тут при чем? — Я по очереди окинул взглядом их мрачные лица. — Ничего не понимаю.

Они продолжали молчать.

— Послушайте, — взорвался я, — сколько мне еще изображать паиньку, сколько можно играть в молчанку и держать меня в неведении?! Мое терпение может лопнуть. Давайте выкладывайте.

Сэмсон перестал разглядывать свою сигару, сунул ее обратно в рот и выудил из кармана коробок спичек, но, встряхнув его, рассеянно сунул обратно. Роулинг с плохо скрытым недоумением смотрел на меня.

Почувствовав, что мои пальцы непроизвольно сжались в кулаки, я с усилием распрямил их и, стараясь ронять слова как можно спокойнее, заговорил:

— Послушайте. Я сообщил вам, где провел весь вечер. И вы отлично знаете, что не в моей натуре увертываться — гореть мне в аду, если говорю неправду. Но допустим, я все-таки был на Двадцать первой. Допустим, я сбил кого-то машиной. Неужели вы считаете, что я мог сбежать? Неужели сомневаетесь, что я остановился бы, сделал все, что в моих силах, и, разумеется, сам вызвал бы вас на место происшествия?

Молчание. Все то же тяжелое, тягостное молчание. А я не унимался:

— Ни один из тех, кто знает меня, и в мыслях не допустит, что я способен на подобную подлость. Вы ведь меня хорошо знаете. — Я посмотрел на Фила. — Особенно ты, Фил. Да и ты, Билл. — Я взглянул на Роулинга.

Тот прикурил сигарету и посмотрел на Сэмсона.

— Может, я расскажу ему обо всем?

Но Фил взял инициативу в свои руки.

— В десять двадцать семь вечера — плюс-минус минута — было получено сообщение о том, что на Двадцать первой стреляли. Убили человека. Когда на место прибыла первая машина, он еще истекал кровью. Подозреваемый бросился к своей машине и на бешеной скорости помчался по Двадцать первой. В двух кварталах от места убийства он сбил женщину и скрылся. Женщина умерла на месте. Случилось это почти в десять тридцать. Мы забрали дело у местной полиции... — Фил справился в бумагах на столе. — В восемь минут первого поступил звонок, объявился свидетель наезда. Он сообщил, что женщина попала под колеса голубого «кадиллака» с опущенным верхом. Свидетелю удалось рассмотреть и водителя: по его словам, это был крупный, светловолосый парень. Кроме того, он успел заметить номер.

Который, конечно, оказался моим.

— СРТ-210. Твой номер.

— Неубедительно.

Все промолчали, а я спросил:

— Звонил кто — мужчина или женщина? Ты говорил все время о «свидетеле».

— Мужчина.

— Все равно неубедительно. Почему только через полтора часа после так называемого наезда?

— Вовсе не так называемого. Такое случается, и тебе не хуже нашего известно, что свидетели преступления нередко выжидают час — если не целый день, — прежде чем сообщить в полицию. А иногда и вовсе не сообщают. Не желают вмешиваться.

— Восемь к пяти, что звонок был анонимным.

— Это верно. Ты же знаешь, так чаще всего и бывает.

— Ну еще бы. Но только не в этом случае. — Я задумался. — Постой-ка... Ведь вы все тут маетесь из-за того, что нет результатов баллистической экспертизы.

Меня перебил Роулинг:

— Таннер передал мне твой револьвер. Когда мы сюда приехали, я лично произвел из него выстрел в бак. Пулю сравнивают с той, что извлекли из трупа на Двадцать первой. Вот-вот мы получим заключение криминалистов.

На несколько минут я лишился дара речи. Бак, о котором упомянул Роулинг, стоял в криминалистической лаборатории и представлял собой цилиндр высотой девять футов, наполненный водой. В него стреляют из оружия подозреваемого, вылавливают пулю из воды и под микроскопом сравнивают с извлеченной из тела жертвы. Нарезка в канале ствола оставляет на пуле хорошо различимые отметины, которые не менее индивидуальны, чем отпечатки пальцев.

Я немного успокоился, потому что определенно знал: из моего револьвера никого не могли застрелить в десять тридцать вечера. Кольт находился при мне все время — с тех пор, как я вышел из квартиры, и до того момента, когда Таннер забрал его у меня.

— Кстати, насчет твоей блондинки. Ты, кажется, говорил, что она работает в похоронном бюро братьев Рэнд?

— Совершенно верно.

— И она вчера звонила тебе около восьми вечера?

— Да. Я не сказал вам: она позвонила потому, что подслушала разговор — двое мужчин рассуждали о том, с каким удовольствием они разделаются со мной. — И я, пересказав всю историю, закончил: — Где-то около часа ночи они сговорились мне позвонить — чтобы выманить из дома. А потом Лютер должен был подложить бомбу под кровать. — Я теперь и сам понимал, что рассказ мой звучит малоубедительно и, признаться, весьма странно.

Однако никто его не прокомментировал.

— Это правда, — настаивал я. — По крайней мере, она мне так все изложила — и не раз. Но теперь события начинают выглядеть...

— Ты весь вечер таскал револьвер с собой? — спросил Роулинг.

— Да. Если не считать того недолгого времени, когда клал в бардачок машины.

— Зачем?

— Ну... пришлось. Сам знаешь, когда у тебя пылкое свидание с девушкой...

— И никто не мог взять его из бардачка?

— Билл, никто не мог взять ни револьвер, ни саму машину. К тому же я находился в противоположном от Лос-Анджелеса конце, в Голливуде.

— Значит, ты утверждаешь, — вмешался Сэмсон, — что в течение всего вечера никто не мог воспользоваться ни твоей машиной, ни револьвером?

— Клянусь. Окончательно и бесповоротно. И когда ты получишь результаты экспертизы, тебе придется проглотить свою сигару, дружище.

Зазвонил телефон. Сэмсон взял трубку и что-то записал. Потом, нарочито медленно — ну, прямо душу выматывает — раскурил свою сигару. Комнату начали затягивать ядовитые клубы дыма, но на сей раз никто и не подумал отпускать по этому поводу традиционных шуточек.

Сэмсон поднял на меня глаза и, с сожалением пожав плечами, сообщил:

— Никакой Джун Кори в отеле «Визерли» не знают. И, насколько удалось установить, нигде поблизости тоже...

— Позволь...

— У братьев Рэнд никакая Джун Кори не работает, к твоему сведению. И не работала. Женщин туда вообще не берут. Двое наших офицеров показали твое фото мистеру Трупенни — им пришлось поднять его с постели, — и он утверждает, что никогда не видел тебя...

— Не видел? Но ведь я же был там сегодня днем. Поставил эти шутихи...

— Что поставил? — поспешно переспросил Роулинг.

— Я установил... шесть бабахалок... на кладбище. — Я судорожно сглотнул. Да уж, история — глупей некуда. — Понимаете, я хотел выманить их всех из похоронного бюро, чтобы заглянуть в архивы. И мой план сработал. Оба, Трупенни и Джун — та самая блондинка, — в панике выскочили на улицу. А когда я уже собирался уезжать, меня схватили эти придурки, Джейк и Пот, и приволокли домой к Джо Черри.

И я коротко посвятил их в подробности моего вынужденного визита к Черри.

— Черт, это не иначе как Черри. Меня явно подставили, и дирижировал всем этим, скорее всего, Джо Черри.

— А как быть с твоим «кадиллаком»? Ты признал, что он твой. Хотя нам это и так известно.

— Ну да. — У меня даже во рту пересохло. — Посудите сами. Я пробыл у себя в квартире по меньшей мере полчаса. Примерно с двенадцати до половины первого. За это время кто-то мог взять машину, проехать пару кварталов, сбить кого-нибудь и поставить «кадиллак» на прежнее место. Возможно, это была блондинка, которая чего-то испугалась и ударилась в панику. А что, если был не один, а два наезда?

Никто не нарушил молчания. Просто сидели и смотрели на меня.

— Возможны и другие варианты, — продолжал я. — Пока машина стояла за отелем, ее побили, помяли и испачкали кровью...

На этот раз мне ответил Сэмсон. В его голосе звучала усталая безнадежность.

— Вот рапорт криминалистов. Кровь, волосы — все совпадает. Это твоя машина, Шелл. Группа крови и волосы на ней соответствуют крови и волосам погибшей девушки. Кроме того, имеются частицы кожи, характер повреждений и все остальное...

Мне вдруг стало тошно. В голове снова горячим гейзером запульсировала боль. Строго говоря, она и не думала униматься с тех самых пор, как, почти сутки назад, Джейк с Потом отделали меня возле меблирашек «Бискайн» — из-за эмоциональных и прочих перегрузок. Все последнее время мне почти удавалось не обращать на нее внимания, однако теперь ее сила удвоилась, если не утроилась. Вдобавок ко всему, боль обручем стянула и шею.

Когда я заговорил, собственный голос показался мне каким-то чужим и тусклым:

— Что-то здесь не так. Фил. Если все было спланировано против меня заранее, то должно быть... то есть, они могли... я имею в виду тех, кто все затеял... могли остановиться и прихватить волос погибшей и крови...

Мне не удалось довести мысль до конца. В какой-то момент я в замешательстве подумал: а не мог ли я из-за свирепых ударов дубинкой по голове потерять... но нет, я отогнал пугающую мысль прочь. В медицинской практике подобные случаи известны: из-за черепно-мозговой травмы человек способен совершить странные, ужасные поступки, порою даже не отдавая себе в этом отчета. И если пострадавший от контузии не теряет сознания, у него может развиться амнезия или... или ложное восприятие реальности. Но я-то точно знал, что последние двадцать четыре часа был в уме и здравой памяти, если, конечно, не брать в расчет дикую головную боль.

Довольно долго никто из присутствующих не проронил ни звука. Все сидели, молча уставившись на меня. Я облизнул пересохшие губы.

— Черт, как болит голова, — пожаловался я. — Я ведь еще вчера рассказывал тебе о Джейке и Поте... Послушайте. — Я посмотрел сначала на Фила, потом на Билла. — Я знаю, вы поступаете по долгу службы... Действуете в соответствии с законом и все такое прочее. Тут все в порядке, я не в обиде. Но вам прекрасно известно, что по натуре своей я на такое не способен. Я рассказал вам, что произошло со мной, как бы нелепо это ни звучало. Все, что мог вспом... то есть я хотел сказать, в точности, как оно и было на самом деле.

Тут я почувствовал, как что-то шевельнулось в раздрызганных мозгах, тщетно пытаясь проникнуть в мое сознание, поэтому умолк в надежде уловить ускользающую мысль. Похоже, от умственного перенапряжения боль усилилась, словно процесс мышления вызвал прилив крови к сосудам головного мозга. Постойте-ка, ведь Фил сказал, что кровь и волосы девушки соответствуют обнаруженным на моей машине. Девушки...

— Фил, сбита девушка. А еще застрелен парень... Но ты ни словом не обмолвился, кто они.

— Застреленного звали Тонни Ковин. Толкач по кличке Коко.

— Толкач? Наркотиков?

— Да. А девушка была танцовщицей в кинотеатре «Регал». Ее звали...

— Рут! — Меня словно током ударило. — Малышка Рути?

Сэмсон едва не уронил сигару.

— ...Рут Стэнли. А ты откуда знаешь?

— Я разговаривал с ней вчера вечером. О господи... ну надо же, Рути... — Я вспомнил ее в гримерной, с мокрыми от слез щеками, и замолчал, потрясенный. — Ей так хотелось путешествовать, — зачем-то сказал я. — В Париж, в Каир... куда-нибудь далеко...

— Что? Ты это о чем? — удивился Сэмсон.

— Она мечтала повидать мир. Я... она сама мне об этом рассказывала. — Я сглотнул комок в горле. — Это не наезд, Фил. Ее убили.

Кто-то вошел в дежурку. Я едва обратил на него внимание, краем глаза заметив лишь, что Сэмсону на стол положили лист бумаги. Пробежав по нему глазами, Фил несколько секунд сидел неподвижно, мрачно уставившись в текст. Обычно розовое лицо Фила приобрело какой-то нездоровый сероватый оттенок.

Наконец он грузно повернулся к Роулингу.

— Пули идентичны, — выдавил Сэмсон. — Стреляли из оружия Скотта. — Каждое его слово гулко отдавалось в моем мозгу, словно брошенный на мостовую камень. — Оформи арест.

Не помню, как встал, но внезапно я очутился на ногах.

— Это бред какой-то, — сказал я. — Самый настоящий бред. Они не могут быть одинаковыми. Такого не может быть.

Сэмсон с состраданием посмотрел на меня.

— Шелл, ты же знаком со всеми моими ребятами. В том числе и из лаборатории. Они никогда не шутят. Пуля, которую Роулинг всадил в бак из твоего кольта, и извлеченная из груди Тонни Ковина, согласно заключениям экспертов, выпущены из одного и того же револьвера. Из твоего.

— Ты с ума сошел! Вы все тут свихнулись! Это не мог быть мой кольт. Повторяю, он все время был при мне! — Я уже не говорил, я кричал. Потом, понизив голос, повторил: — Не могли стрелять из моего револьвера.

Сэмсон толкнул ко мне через стол револьвер 38-го калибра. Я взял его в руки. Барабан был пуст. Да, это мое оружие. Оно было знакомо мне так же хорошо, как собственное отражение. Мой кольт.

— Давай, Роулинг. Оформляй арест, — устало повторил Фил.

— Подожди. — Мой голос зазвенел от напряжения. — Это какое-то фатальное недоразумение. Что-то тут не так, определенно не так. Ведь оружие все время было при мне. Могу поклясться. А что касается Ковина... А если его застрелили в другое время?

— Я же говорил тебе: когда на место преступления прибыла первая машина, он еще истекал кровью. Его застрелили в десять двадцать семь. Расхождение во времени — не более минуты.

Взяв за локоть, Роулинг деликатно потянул меня к двери.

— Меня подставили! — выкрикнул я. — Ты же знаешь, в городе немало желающих убрать меня с пути. Даю голову на отсечение, это дело рук Джо Черри. Каким-то образом он меня достал; Богом клянусь, это мерзавец Черри.

Роулинг остановился и с явным интересом спросил:

— Но каким образом?

— Каким? Черт... знать бы, каким.

Роулинг вежливо дернул меня за руку. Голова раскалывалась, словно ее зажали в тиски. Меня отвезли в центральную тюрьму, оформили арест, выгребли все из карманов, сфотографировали, сняли отпечатки пальцев и отвели в камеру.

И я остался наедине с самим собой, за крепко запертой стальной дверью. Мне было предъявлено обвинение в совершении наезда и бегстве с места преступления. А также в убийстве человека. Более чем достаточно, чтобы с комфортом усесться на электрический стул. Или посетить газовую камеру.