Глава 3

В Лос-Анджелесе есть Уилширский бульвар, который больше известен под названием «Миля Чудес». На бульваре разместились модные магазины, громадные здания офисов и целые акры супермаркетов. Кроме того, «Миля Чудес» может похвастать такими заведениями, как отели «Амбассадор», «Коконат Грув», «Браун Дерби» и «Перино». Это, так сказать, блистательная верхушка социальной лестницы.

На другом ее конце находится Мэйн-стрит с обветшалыми кварталами — особенно та часть улицы, что между Первой и Третьей авеню. Эвелин сообщила, что ее братец проводил там довольно много времени: пил пиво, болтал с девчонками-битницами, знакомыми парнями и с теми, кто подкатывался к нему в вонючем подвале. Чаще всего Дэнни околачивался в заведении под названием «Гайети».[4]

Кафе «Гайети» оказалось темной, сырой, провонявшей затхлой кислятиной забегаловкой, почти пустой в час дня. Я взял себе пива. Бармен хорошо знал Дэнни. Фрэнка тоже. Но известны они ему были только по именам — как Дэнни и Фрэнк, которые обычно приходили вместе.

— А когда вы в последний раз видели Дэнни? — спросил я.

— В субботу. Он был вместе с Фрэнком.

— В прошлую субботу?

— Нет, в позапрошлую. В те выходные никто из них не заглядывал. Что довольно странно. Обычно по субботам эти парни торчат тут, как приклеенные.

Прошло часа полтора. Я выпил четыре бутылки пива и расспросил не менее десятка людей с Мэйн-стрит, знавших Дэнни Спринга. Большинство из них подтвердило, что он чаще всего показывался с Фрэнком. Но никто не знал их фамилий. Мои собеседники не имели ни малейшего представления и о том, кто такой Джим.

Какая-то нечесаная брюнетка с припухшим лицом дождалась, пока я возьму ей бурбон, и лишь потом сообщила:

— Кажется, я однажды слышала фамилию Фрэнка. Что-то вроде Айвор, Айвер или Айверс... — Она рыгнула и кокетливо почмокала губами. — Как насчет еще одной рюмашки, сладенький? Может, я вспомню поточнее.

Вряд ли вспомнит. И я не стал ее больше баловать.

— Тогда убирайся ко всем чертям, сладенький, — обиделась девица.

Около половины четвертого я допивал последнюю бутылку в тошниловке под романтическим названием «Старлайт Руф».[5] Почему этот гадючник так назвали, видимо, навсегда останется загадкой, поскольку находился он в подвале и имел замечательное сходство с разбомбленным уличным сортиром. Здесь я выслушал примерно ту же историю и уже готов был навсегда распрощаться со «Старлайт Руф» и подобными ему заведениями — «Сады Версаля», «Пэралайз» и даже «Сплендид»[6], когда на соседний табурет тяжело плюхнулся какой-то увалень.

— Позволь угостить тебя пивом, браток, — предложил он.

Я мельком взглянул на него.

— Нет, спасибо.

И принялся было слезать с табурета. Вдруг он протянул правую руку и сомкнул пальцы на моем предплечье. Именно сомкнул — это самое подходящее слово. Ощущение было такое, будто моя рука угодила под колесо самосвала.

Он сидел вполоборота ко мне и, несмотря на то что крепко сжимал мою руку, выглядел совершенно невозмутимым, даже расслабленным. Странным шутником оказался тот здоровенный парень, который за последний час попадался мне на глаза дважды. Оба раза он входил следом за мной в бар и садился за несколько мест от меня, но достаточно близко, чтобы слышать, о чем я говорю со случайными знакомыми. Подсевший ко мне тип походил на громадную гориллу с переразвитой мускулатурой, редеющими волосами и лицом, напоминавшим башмачную болванку, обтянутую чем-то вроде блеклой кожи. Весил он, должно быть, около двухсот пятидесяти фунтов, из которых большая часть приходилась на мускулы.

— Отпусти руку, — стараясь говорить спокойно, потребовал я.

Он и ухом не повел.

Я находился в очень неловком положении, поскольку из-за его бульдожьей хватки почти съехал с табурета и подался вперед. На стойке бара передо мной стояла моя пивная бутылка; я ухватил ее свободной рукой, всерьез намереваясь врезать нахальному кретину по зубам.

Но тут он отпустил меня. На какое-то мгновение предплечье пронзила резкая боль, вся рука тупо заныла.

Поставив бутылку на место, я соскользнул с табурета и встал лицом к этой образине.

— Извини, браток, — сказал он. — Не знал, что ты такой чувствительный.

— Теперь знаешь.

— Ладно, не заводись. Давай я лучше угощу тебя пивом.

— Я же сказал — нет. И вот что, дружище...

— Пот. Меня зовут Пот.

— Держи свои грабли от меня подальше.

— Да ладно те! Просто хотел чуток поболтать с тобой, вот и все.

У меня еще не улеглось желание двинуть его, хотя я и рисковал сломать собственную руку, если вложу всю силу в удар по его черепушке. Однако не это останавливало меня, а любопытство — чего ради он таскается за мной?

Пот искоса посмотрел на меня и поскреб своими кривыми зубами нижнюю губу.

— Я тут случайно слыхал, как ты выспрашивал о моих корешах, Дэнни и Фрэнке.

— Так уж случайно?

— Ну да. Или мы не бухали вместе? Они чё, вляпались? Во что?

Я промолчал.

— Ведь ты же Скотт, да? Частный сыщик?

Я кивнул.

— И чё за интерес у сыщика к моим корешам?

— Слушай, кончай базар. Хочешь говорить — давай ближе к делу.

Лицо Пота приобрело жесткое выражение.

— Ну, коль ты настаиваешь, ладно. В общем, кончай вынюхивать и выпытывать. Просто забудь о них, и все. — Пот посмотрел на бармена, протиравшего стакан в нескольких футах от нас. — Исчезни, — цыкнул он.

Бармен нахмурил брови.

— Черта с два. Я должен следить за баром.

Пот встал, обошел меня и протянул через стойку свою могучую лапу. Схватив бармена левой рукой за ремень вместе с брюками, он притянул его к себе, потом, словно это была пустая картонная коробка, поднял на пару футов в воздух и ласково попросил:

— Исчезни.

Несмотря на то что бармен был весьма упитанным мужиком, мне показалось, будто он прямо на глазах теряет в весе и съеживается, как проколотый шарик. Пот отпустил его. Когда бедняга коснулся ногами пола, они, словно ватные, подкосились. Падая, он впечатался подбородком в край стойки бара, но тут же поднялся и, не говоря ни слова, юркнул в дальний закуток.

Пот снова плюхнулся на табурет и спросил:

— Так на чем мы остановились, браток?

— Ты меня запугивал.

— Ах да, — ухмыльнулся он. — Как я те сказал, забудь о моих парнях. Пойдешь нам навстречу, мы не останемся в долгу, Скотт. Ну а если нет... Противно даже говорить, что будет...

— Вот и не трать времени даром.

— Можешь вляпаться в дерьмо, браток. Слышь, я те советую, как друг. Мне будет неприятно, если те достанется на орехи.

— А с чего это ты так разволновался? Стоило мне немного поспрашивать о Дэнни и Фрэнке, как на меня наслали здоровенного бугая с вот такой пастью, чтобы он рявкнул и взял меня на испуг. Неужто ты сам до такого додумался? Пот по-прежнему старался изображать улыбку.

— Ты же еще о ком-то выспрашивал, а? Кажись, о Маке, да? — Он вдруг нахмурился. — Нет, о Джиме. Ну да, точно, о Джиме.

Слишком уж небрежно он говорил.

— Верно, о Джиме. — Я тоже посерьезнел. — Забыл, как его?.. — Похоже, я слегка перестарался, пытаясь казаться равнодушным.

Пот угрожающе ощерился.

— Не знаешь, да? Ну и не надо. Просто завяжи свой язык на два узла — и проживешь до ста лет.

Он сполз с табурета. И тут обнаружилось, что Пот дюймов на пять ниже моих шести футов двух дюймов, хотя на первый взгляд он казался приплюснутым верзилой не менее семи футов роста. Не сказав больше ни слова, он повернулся и вышел на Мэйн-стрит. Я заторопился к выходу и успел увидеть, как он забирается в черный «бьюик-электра», припаркованный несколькими ярдами дальше по улице; кто сидел за рулем, я не разглядел, они быстро исчезли в потоке машин. Правда, номер «бьюика» мне удалось запомнить.

Вернувшись к стойке, я залпом допил пиво. Потом расстегнул запонку на манжете рубашки, приподнял рукав и осмотрел руку.

На ней отчетливо проступали следы от каждого пальца Пота. Значит, у меня целых пять синяков — и столько же я буду ему должен.

Отдел по расследованию убийств находился на четвертом этаже здания, в котором размещалось управление полиции Лос-Анджелеса. Когда я вошел, лейтенант Роулинг, пристроившись на краешке стула, разговаривал с каким-то коллегой в штатском. Дверь в кабинет Сэмсона была распахнута. Бросив Роулингу: «Привет», я вошел к капитану.

Фил Сэмсон, настоящий фанатик и мастер своего дела, уже несколько лет возглавлял отдел по расследованию убийств полиции Лос-Анджелеса. Здоровенный и крепкий атлет с седыми волосами, он казался вытесанным из каменной глыбы. И был довольно крутым парнем. Если новоиспеченного полицейского взять и бросить — как яйцо в кипяток — в бурлящую среду преступного мира большого города и дать ему там повариться, то, если он выдержит, пойдет к цели, как ледокол, из него получается самый настоящий крутой коп. Его нередко можно отличить по бульдожьей челюсти, твердому, немигающему взгляду и властному тону. Но даже гранитному Филу было далековато до некоторых своих коллег и подчиненных — такие здесь подобрались ребята.

Как обычно, он смолил свою черную сигару и в кабинете повис густой дым и удушливый запах крепкого табака.

— Ах, этот аромат уличных сортиров! — завел я свою обычную шутку по поводу сигары Сэма. — И как это вы, друзья...

— Не пудри мне мозги, Шелл, — пробурчал Фил. — Что у тебя стряслось на этот раз?

— Стряслось? Да ты, Фил, совсем очумел от своего сигарного благовония...

— Ладно, не цепляйся. Какое дело заставило тебя в очередной раз прибегнуть к помощи полиции Лос-Анджелеса?

— Да так, кое-какие мелочи. В среду, семнадцатого, к вам поступило заявление об исчезновении некоего Дэнни Спринга. Его сестра — кстати, очаровашка — обратилась ко мне с просьбой, скажем так, пособить вам в розысках. И вот я вознамерился переворошить весь город, прочистить городскую канализацию и...

— Послушай, Шелл, — устало перебил меня Сэмсон, неумело пытаясь изобразить раздражение. — Вообще-то у меня есть кое-какие служебные обязанности и заботы. Конечно, по сравнению с твоими они кажутся совершеннейшей ерундой. Но, бога ради, объясни, какого черта тебе от меня надо? Конкретно?

Я усмехнулся.

— Видишь ли, когда я расспрашивал о Дэнни Спринге во всех выгребных ямах на Мэйн-стрит, ко мне пристал один здоровенный и весьма неприятный тип, грозил, требовал, чтобы я бросил это дело, а не то... Не тебе говорить, что в таких случаях обещают громилы. Весит он примерно восьмую часть тонны, рост пять футов девять дюймов, какой-то весь квадратный и чересчур самоуверенный. Зовут Пот.

— Знаю такого. С ним работает в паре такой тощий, желчный парень по имени Джейк?

— Мы были только вдвоем, и, поверь мне, его одного хватило с лихвой. Однако уехал он на черном «бьюике» с кем-то еще. А кто такой Джейк?

— Запасной игрок; так сказать, прикрытие. Если еще раз повстречаешься с Потом, не сомневайся — Джейк где-то поблизости. — Фил помолчал и не без иронии добавил: — Если повстречаешь. Эта парочка из очень крутых. Но какое отношение они имеют к твоему пропавшему?

— Вот этого Пот не сказал. Есть у вас что-нибудь на него?

— Мне только известно, что он убил человека — представь, голыми руками. Просто слегка стукнул его кулаком по голове, а у того возьми да и случись кровоизлияние в мозг.

— Да, он не производит впечатления особо деликатного и уж тем более слабосильного.

— Еще бы, ведь Пот выступал в цирке. Силач. Насколько мне известно, он до сих пор не оставил гири. Пару раз мы его забирали, но ничего серьезного доказать не сумели.

— А эти двое работают сами по себе или за ними кто-то стоит?

— Трудно сказать. Но теперь, коль он проявился столь откровенно, мне и самому интересно уточнить подробности.

Мы спустились на третий этаж, в отдел архивов и идентификации, и Сэмсон запросил дела на обоих. Мы уселись за небольшой столик; просмотрев папки, Фил передал их мне. На каждой была наклеена маленькая фотография.

На одной из них — Пот, его полное имя Винс Поттер, на другой — Джейк Лютер, тощий и, если судить по выражению глаз, злобный тип с тонкими усиками. Машина, номер которой я успел заметить, принадлежала Лютеру. По приговору местного суда он уже отбывал срок в Сан-Квентине за незаконное ношение оружия, а также сидел какое-то время в Фолсоме по обвинению в непреднамеренном убийстве. Против Пота в Лос-Анджелесе никаких обвинений ни разу не выдвигалось, однако, согласно данным ФБР, на его счету имелись аресты — тоже без предъявления обвинения — в Пеори, Далласе и Лас-Вегасе. Короче, парочка довольно темных типов.

Сэмсон расписался за папки с делами, вернул их, и мы поднялись к нему в кабинет.

— И никаких обвинений, связанных с наркотиками, — заметил я.

— А что, должны быть?

— Да так, просто предположение. Во всяком случае, Дэнни Спринг точно сидел на чем-то сильнодействующем. Кстати, сестра в заявлении об этой стороне жизни брата умолчала.

Фил хмыкнул.

— Значит, наркоман? Если раскопаешь что-нибудь еще, дай знать Фини. Да и меня держи в курсе.

Капитан Фини возглавлял отдел по борьбе с наркотиками. Мне доводилось расследовать несколько дел, связанных с наркоманами, и я хорошо знал Фини. Иначе и быть не могло, ведь работа, которую делали его ребята, почти всегда — прямо или косвенно — связана с деятельностью других отделов и подразделений департамента полиции Лос-Анджелеса. Неудержимая, болезненная страсть поймать вожделенный кайф может толкнуть наркомана практически на любое из преступлений, перечисленных в Уголовном кодексе: мелкую кражу, грабеж, разбой, кражу со взломом, мошенничество, убийство и так далее. Стремясь заполучить нужную им дозу, они выходят на тропу войны против всего остального мира, против всех нас.

— Фини снова одолевает бессонница? — поинтересовался я.

— А кто из нас вообще спит? Ты же знаешь, как обстоят дела с наркоманией в городе. Какое-то время волна поднимается, потом нам удается несколько сбить ее уровень, но немного погодя она снова идет в рост. В данный момент мы как раз наблюдаем усилившуюся активность.

— Есть какие-нибудь соображения — почему?

— Вполне вероятно, что появился новый поставщик или поставщики. Возможно, дело в нашем старом друге Черри. А может, подбавляет дрожжей в тесто десяток еще каких-то неведомых нам причин. В любом случае, сейчас этой дряни полным-полно. — Фил достал новую сигару. — У Фини может оказаться что-нибудь свеженькое на сей счет. Он чуть душу не вытряс из известных нам толкачей и потребителей. К сожалению, насколько мне известно, в сети попадает все более мелкая шпана.

Черри... Фил называл так Джианномо Чиари, местного бизнесмена, проживавшего в пригороде Лос-Анджелеса уже больше десяти лет и известного как Джо Черри. Обычно его можно было увидеть в обществе какой-нибудь хорошенькой девушки, причем непременно блондинки. Мне доводилось несколько раз бегло перемолвиться с ним словом-другим. На этом наши взаимоотношения и заканчивались. Между нами никогда не возникало трений, но и симпатий особых тоже. Черри владел рестораном, текстильным концерном и несколькими зданиями, занятыми под офисы в Голливуде. Он регулярно посещал церковь и славился щедрыми пожертвованиями благотворительным организациям. Надо ли говорить, что за Черри не замечалось никаких противозаконных деяний — по крайней мере таких, причастность к которым можно было бы убедительно доказать. Полиция Лос-Анджелеса, понятное дело, проверяла Черри, но так и не обнаружили на него ничего ни местное управление, ни ФБР. Тем не менее, он представлял для них определенный интерес, и его не выпускали из виду последние годы.

Ничего удивительного. Можете сами поговорить с полицейскими чиновниками любого крупного города — и они выложат вам целый список лиц, подозреваемых или даже точно замешанных в крупном рэкете, в принадлежности к мафиозному синдикату, в шантаже, торговле наркотиками, в преступном сговоре или заговоре и т.д., но против которых нет ни единого обоснованного доказательства причастности к преступной деятельности. По крайней мере, таких доказательств, которые можно было бы представить суду. А если таковые и находились, то зачастую оказывалось, что грош им цена — они попросту рассыпались в ходе судебного разбирательства. Все дело в том, что при толковании многих законов судьи, похоже, больше заботятся о соблюдении «гражданских прав» преступников, нежели законопослушных граждан. Не говоря уже о купленных адвокатах. Одним словом, в списке не выявленных и особо опасных преступников Лос-Анджелеса Джо Черри мог бы претендовать на почетное место среди первой тройки.

Черри давно уже подозревался в оптовой торговле наркотиками, но с точки зрения буквы закона был чист как стеклышко. Или этот хитрец действительно таковым и являлся, или представлял собой чрезвычайно осторожное и хитроумное отродье. Единственным достоверным фактом было то, что за последние четыре года он дважды встречался с Доном Сальваторе Лучиано, Лаки Лучиано,[7] и оба раза в Италии. В обоих случаях они обедали в отеле «Эксельсиор» в Неаполе. Конечно, нельзя привлекать к ответственности человека за обед с кем-то в ресторане, но репутация после подобных встреч, согласитесь, остается навсегда подпорченной.

— Итак, это пока лишь предположения, — сказал я. — Посмотрю, может, удастся раскопать что-нибудь посущественнее.

Фил кивнул и углубился в лежащие перед ним бумаги, а я отправился в кабинет триста двадцать три, в архив отдела без вести пропавших, где дежурный сержант выдал мне все заявления, накопившиеся с четырнадцатого мая — всего за одиннадцать дней. Довольно часто в отдел по расследованию убийств в полиции Лос-Анджелеса за день поступает с десяток, а то и больше подобных сигналов бедствия, так что пачка оказалась довольно внушительной. Быстро перебрав ее, я нашел заявление об исчезновении Дэнни Спринга и отложил его в сторону, затем, понадеявшись, что интуиция что-то да подскажет, принялся рассматривать остальные.

Все, с кем я разговаривал до сегодняшнего дня, не видели Дэнни Спринга после тринадцатого числа; точно так же никому не попадался на глаза и его закадычный приятель Фрэнк. Поэтому, вполне вероятно, Фрэнк тоже значится среди пропавших, и если у него в городе имеются родственники, то один из них мог подать заявление в полицию. Тщательно перебирая просьбы о помощи, я высматривал фамилию, созвучную с Айверсом или Айвором.

Пока я перелистывал страницы, за стойкой переговаривались два полицейских. Тот, что принес мне заявления, все еще держал одно из них в руке, посвящая, видимо, приятеля в подробности.

— Ну да, я как следует разглядел ее, пока она писала это заявление, — говорил он напарнику. — И сделал все, чтобы она задержалась подольше. Ну и глазки же у нее, дружище! Такие ослепительно голубые... я чуть не растаял на месте, не говоря уже обо всем остальном.

Второй хохотнул.

— Навряд ли ее благоверный сбежал бы от такой красотки. Если, конечно, он совсем не рехнулся.

— А может, именно из-за нее он и слетел с катушек? Я и сам не прочь потерять голову за-ради подобной конфетки.

Бросив бумаги мне на стойку, полицейский увлеченно продолжал разговор. И тут мне попалось заявление, датированное двадцатым мая. Оно поступило от вдовы, миссис Марты Эйверсон. Я насторожился. Довольно похоже. Особенно если принять во внимание, что пропал ее сын, Фрэнк, которого она не видела с воскресенья, то есть с четырнадцатого мая.

Отложив это заявление в сторону, я собрал остальные в стопку, оставив то, что разглядывали офицеры, сверху. Мое внимание привлекло имя пропавшего. Два дня назад, в понедельник, двадцать второго мая, миссис Маккьюни заявила об исчезновении мужа. В прошлый понедельник, пятнадцатого мая, он отправился на работу в собственное агентство по торговле автомобилями и домой не вернулся.

На первый взгляд, для моих поисков оно казалось совершенно бесполезным, если не считать, что мужа звали Джеймс Рэнделл Маккьюни. Джеймс. А если фамильярно — то Джим.

Скорее всего, в рапорте привлекло мое внимание что-то, связанное с фамилией. Не разобравшись толком, что именно меня задело, я выписал на всякий случай имевшуюся информацию, включая адрес. Затем еще раз просмотрел заявление о пропаже Дэнни Спринга и Фрэнка Эйверсона. Новым для меня здесь оказался только адрес миссис Эйверсон. Его я тоже взял на заметку.

Затем я проверил в архиве документацию на Фрэнка Эйверсона. И к его биографии добавилась еще одна небезынтересная страничка. Три года назад, оказывается, Фрэнк угодил в Сан-Квентин на целый год. Хранил наркотики, за что и осудили.

Снова вернувшись к Сэмсону, я поведал ему о том, что мне удалось раскопать.

— Точно, осужден за хранение.

— Он наркоман?

Сэмсон кивнул.

— И толкач. Но доказать не сумели. Поэтому пришлось судить за хранение. — Фил перекатил сигару из одного угла рта в другой и взялся за телефон. Попросив соединить его с Фини, он коротко переговорил с ним и повесил трубку. — Значит, дело обстоит так, Шелл. Мы брали Эйверсона в начале пятьдесят седьмого. Тогда он трудился в похоронном бюро братьев Рэнд. Живет с матерью. Адрес не изменился. В последнее время околачивался без дела.

— Где, ты сказал, он числился раньше? В похоронном бюро?

— Да. Мы проверяли — там все чисто. Работал на кладбище — это через дорогу от бюро. Стриг газоны, рыл могилы — короче, куда пошлют. Да и продержался там всего пару месяцев. Куда бы он потом ни устраивался — та же картина. Финн говорит, что последнее время за Эйверсоном не замечено никаких свежих грешков. — Сэмсон помолчал. — Но если это тот Фрэнк, который тебя интересует...

— Уверен. Девять к одному, что это он.

Фил прикусил свою сигару.

— Возможно, что-то уже вырисовывается...

— Возможно, — согласился я и, поблагодарив его, ушел.

Глава 4

Дом Эйверсонов выглядел так, словно он не развалился на части только благодаря тому, что был покрашен, хотя сама краска уже порядком потрескалась и облупилась. Миссис Эйверсон, открывшая на мой стук дверь — а мне пришлось стучать, потому что звонок не работал, — произвела на меня точно такое же впечатление.

Есть такой термин — потерянное поколение, которым называют стаи немытых и нечесаных помоечных котов, протестующих против конформизма общества, но при этом исповедующих собственный тотальный конформизм, поскольку все они пристрастно следуют своей моде — одинаково одеваются, говорят и думают, — и которые вызывают у вас приблизительно такие же добрые чувства, как и расплодившиеся в их бородах паразиты. Подобных особей стоило бы называть «поколением летучих мышей».[8] Самое подходящее определение для таких неряшливых и зачуханных существ, как миссис Эйверсон.

Хозяйка хибары уставилась на меня из-за двери; с покрытого толстым слоем косметики лица искоса поблескивали настороженные, недружелюбные глазки. На первый взгляд миссис Эйверсон можно было дать примерно лет шестьдесят, но, благодаря боевой раскраске, она тянула на все сто. Из-под сопревшей зеленой юбки выглядывал подол ночной рубашки, поверх некогда белой блузки был надет изодранный черный мужской свитер, а кожаные тапочки, казалось, были надеты не на ту ногу.

— Чё надо? — спросила она.

— Вы — миссис Эйверсон?

— Ну!

— Мне хотелось бы с вами немного поговорить. Можно, я войду?

— Черта лысого. Ты коп?

— Нет, я частный детектив.

— И чё те надо?

— Я насчет Фрэнка.

— У-у. — Это ее слегка успокоило. — Его нашли?

— Нет... Можно мне все-таки войти?

Она смахнула с губы ошметок помады — а может, еды — и потянула на себя дверь. Дверь что-то сшибла, однако распахнулась настежь. Я вошел. Пол в комнате был застлан основательно вытертым ковром, на котором стоял продавленный диван, стол, торшер и два заваленных каким-то барахлом стула.

Сбросив тряпье с одного из стульев, миссис Эйверсон плюхнулась на диван, а я не без опаски опустился на освободившееся место. Последовавший разговор мало что дал. Фрэнк жил здесь, но последний раз миссис Эйверсон видела его десять дней назад, в воскресенье утром. Он собирался вернуться в тот же вечер, но так и не появился.

Когда я поинтересовался, что, по ее мнению, могло случиться с Фрэнком, она ответила:

— А откудова, черт побери, я могу знать? Ну что за милая пожилая леди!

— Вы, случайно, не знаете Дэнни Спринга?

— Да, растыка. Фрэнки всю дорогу болтается с растыками. Ничё про него не знаю. Он из дружков Фрэнки — и баста!

— А вы видели Дэнни перед тем, как пропал ваш сын?

— Не видала. Уж с месяц, а то и поболе.

— Миссис Эйверсон, мне необходимо отыскать Дэнни. Во что бы то ни стало. Дэнни и вашего сына. Я оставлю вам свою карточку, и, если вы узнаете что-нибудь о нем или Фрэнке, позвоните мне. Буду чрезвычайно вам признателен.

— Так ты, говоришь, детектив?

— Совершенно верно.

— А те за ето плотют?

— Да.

— А ежели я чё узнаю и позвоню — ты заплотишь мне? Вот так. Без всяких экивоков. Прямо в точку — забота о сыне.

— Ну что ж, раз вы настаиваете.

— А чё, рази не справедливо? Тебе же плотют деньги. Ежели я те помогу, то должна получить свое. Пять долларов. Тяжело вздохнув про себя, я согласился.

— Хорошо, пять долларов.

— Ето только справедливо, — повторила миссис Эйверсон. — И потом, мою пенсию еще не принесли. Ета долбаная почта. Ничё не могут сделать вовремя. Задрыги. А как жить? На ети жалкие гроши никак не протянешь.

— Еще раз насчет Фрэнка, миссис Эйверсон. Не могли бы вы назвать мне имена его друзей? Или, может, подружки? — Я выдержал паузу и осторожно уточнил: — Забесплатно? А?

Других приятелей она не знала, но слышала от сына о Рут Стэнли. Фрэнк называл ее Рути. Где живет эта девушка, миссис Эйверсон не имела понятия, но работала она в кинотеатре «Регал» на Мэйн-стрит. Как раз сегодня я проходил мимо него.

— А вы не слыхали, чтобы Фрэнки упоминал когда-нибудь такие имена: Джейк или Пот?

Судя по ее реакции — нет, не слышала.

В полиции я прихватил с собой снимки Фрэнка, а также Джейка и Пота. Достав из кармана фотографии бандитов, я показал их миссис Эйверсон.

Она удивленно уставилась на них.

— Кто ето?

— Двое субчиков, на которых в полиции заведены уголовные дела. Я подумал, не спутался ли с ними Фрэнк каким-то образом?

— Фрэнки не станет путаться с такими задрыгами.

Я несколько натянуто улыбнулся.

— На Фрэнка тоже имеется уголовное дело, и вам это известно, миссис Эйверсон. Так что вполне возможно, что он встречался...

— Ево подставили! Фрэнки хороший мальчик! Ети задрипанные легавые все подстроили!

— Но, мэм, они взяли его с...

— Все подстроили! Только так ети задрипанные легавые и могут чё-то раскрыть. Никода и никово не ловют, а просто подставляют. Фрэнки в жисть не делал ничего плохого. Ево подставили.

— Они не подставляли его, миссис Эйверсон. Он совершил самое гнусное из преступлений — толкал наркотики. Только полиция не сумела подтвердить это фактами. Но они доказали, что он хранил наркотики. Так что Фрэнк мог знать этих типов, Джейка и Пота.

Если при встрече глазки миссис Эйверсон пялились на меня довольно недружелюбно, то по сравнению с тем, как она вытаращилась на меня сейчас, тот взгляд был просто по-матерински любящим. Не рассчитывая больше на ее помощь, я все-таки спросил:

— Миссис Эйверсон, а где работал ваш сын?

— У ево не было работы. В последнее время не было.

— Но должен же он был на что-то жить? Откуда он брал деньги?

— Ему не нужны деньги! Я получаю пенсию.

— Но вы же сами сказали, что это жалкие гроши. Значит, Фрэнк должен был добывать где-то средства. Если честно, он толкал наркотики?

Тут чаша терпения миссис Эйверсон переполнилась.

— Он получал пособие по безработице, понял, задрыга?! И больше не говори такова о Фрэнки!

— Хорошо, я все понял. Он хороший мальчик. — Я встал. — Спасибо вам за помощь, миссис Эйверсон.

— Давай-давай, двигай отсюдова!

И я «двинул отсюдова». Уже сидя в машине, я оглянулся на дом и задумался: как, черт побери, Фрэнк умудрился получить пособие по безработице? Из синдиката его уволили по сокращению штатов, что ли?

Я вздохнул. Пособия... пенсии... социальное страхование... Эх, подумалось мне, вот почему нас все облагают и облагают налогами. Во имя государства всеобщего благоденствия. Чтобы помочь нуждающимся...