– Я знаю, – ответил я уже менее любезно. – Но я не с какой-то мелочью. Хочу сказать пару слов самой Наташе Антуанетт, когда она будет бездельничать в перерыве между съемками. – Я вылез из "кадиллака" и посмотрел на него сверху вниз. – Идет?
– Ну, это от меня не зависит, приятель. Но... – замялся толстяк.
– Я обещаю не крутиться перед камерой, – добавил я.
– Послушай, приятель...
– Кончай называть меня "приятель"! Будь добр, – строго сказал я.
Он сделал шаг назад:
– Может быть... мы лучше спросим кого-нибудь. Слэйда или еще кого-то.
– Прекрасная мысль.
Он повернулся и пошел туда, где стояли люди и было сгруппировано оборудование. Я последовал за ним. Как оказалось, не все участники съемок в этот момент были в центре площадки. Я узнал Джереми Слэйда, который, стоя ко мне спиной, разговаривал с сидевшим на парусиновом стуле директором картины. В нескольких шагах справа от них стояла группа артистов в сорок или пятьдесят человек, одни в обличье монстров, другие – почти голые, но, надо признаться, неплохо сложенные. Это были самые симпатичные начинающие звезды, которые всегда фигурировали в фильмах Слэйда. Мне показалось, что цвет костюмов был выбран с учетом цвета тела молоденьких артисток.
Одна из самых заметных – полураздетая красотка амазонка с большим бюстом. Не стесненная никакими условностями, она уже снималась в двух предыдущих сериях "Мрази". У нее было невероятное имя – Вивиан Вирджин. Вивиан была той самой молодой актрисой, по милости которой произошла задержка столь дорогих съемок последней картины Слэйда. Я не уверен, что женщине на самом деле было так плохо. Я слышал, что она была "больна", а в Голливуде это может означать все, что угодно. От простого ларингита до головной боли после неумеренной дозы алкоголя.
Парень, который встретил меня на автостоянке, прошел к Слэйду, и я на некоторое время потерял его из виду. Зато я заметил Наташу Антуанетт, которая сидела недалеко от Вивиан Вирджин. Я махнул рукой и направился прямо к ней. В этот момент съемки не вели, и я не думал, что могу кому-нибудь помешать. Наташа помахала рукой в ответ и улыбнулась.
Они вместе с другой девушкой сидели на полотняных шезлонгах под пляжным зонтиком. Нат была высокой темноволосой красавицей с изумительной фигурой. Одетая в белую греко-венерианскую тунику с глубоким вырезом спереди, открывавшим грудь ровно настолько, чтобы это удовлетворило блюстителей морали, – правда, ей только не следовало нагибаться, – девушка притягивала к себе мужские взоры. Туника была длиной до лодыжек, но она несколько распахнулась и открывала неполные, но прекрасных очертаний ноги.
Я остановился около нее и поздоровался.
– Привет, Шелл, – ответила она глубоким, мягким голосом. – Не ожидала тебя здесь увидеть.
– А я и сам не ожидал, что попаду сюда, – признался я.
– Будь как дома. Не уходи до моего танца, – попросила красотка.
Наташа снова улыбнулась и сверкнула в мою сторону черными глазами. О, этот взгляд – фантастический, вызывающий, словно черные бриллианты в пламени. Просто сатанинский, с затаенным огнем. Этот взгляд был способен пробить лондонский туман, он мог обезоружить любого мужчину и заставить закипеть его кровь.
И моя кровь тоже была готова закипеть, но Наташа перенесла взгляд с меня на девушку, которая сидела вместе с ней под зонтом.
– Этот здоровенный парень – Шелл Скотт, Шерри, – представила она. – Шелл, Шерри Дэйн.
– Здравствуйте, – поздоровался я.
– Хэлло, мистер Скотт, – прощебетала подруга Наташи.
– Называйте меня Шелл, пожалуйста, будто мы старые друзья.
– Хорошо, мне это нравится.
А мне понравилось то, что ей это нравится. У этой девушки были примерно все те же достоинства, что и у Наташи, но только в другой пропорции – она была пониже Наташи. И уж конечно, светлее по цвету кожи, потому что в фильме она играла венерианку более низкого класса. У нее тоже была туника, как и у Наташи, но длиною только до колен. Это когда она стояла. А когда сидела, туника намного не достигала колен. Очень даже намного.
И если глаза Наташи, казалось, излучали свет, отраженный от другого мира, то взгляд Шерри излучал то самое электричество, которое и заставляет мир вертеться. Этот взгляд был чистым и ясным, ярко-голубым. Именно такой мог быть у самого дьявола, если бы он был ослепительно красивой и дружески настроенной к вам женщиной.
Но мне нельзя было восхищаться этим взглядом, каким бы возбуждающим он ни был. Я пришел сюда по делу. Но могло случиться так, что Наташа не захотела бы говорить о событиях прошлой ночи в присутствии третьего лица. Поэтому я сказал:
– Нат, раз уж ты не занята в этот момент, то могу ли я сказать тебе пару слов нае...
И это было все, что я успел сказать.
Чья-то рука железной хваткой, словно щупальцами осьминога, схватила меня за левый бицепс и повернула кругом. А мне очень не нравится, когда меня хватают руками, даже когда это делают близкие друзья.
Поэтому я вовсе не улыбался, когда вновь стал крепко на ноги и глянул в лицо человеку, который позволил себе схватить меня. Это был постановщик Джереми Слэйд. Я сказал ему:
– Больше так не делайте.
Но прежде, чем я успел это произнести, он зарычал:
– Какого черта вы тут вытворяете?
Я немного пожевал губами, глубоко вздохнул и чуть поостыл. В конце концов, это была его картина. Если он захочет выставить меня отсюда, то будет прав и мне не на что будет пожаловаться.
Поэтому я сказал:
– Просто хотел поздороваться со старыми друзьями. – Потом перевел взгляд на Шерри и добавил: – И с новыми тоже.
Слэйд снова схватил меня за руку и приказал:
– А теперь идите отсюда.
Я сжал пальцы.
– Угу. Только не надо хватать за руки. – Я попытался улыбнуться. – Сейчас пойду.
Он что-то проворчал, повернулся и вышел на открытое место, где никого не было, а потом повернулся лицом ко мне.
Этот человек был широк в плечах и узок в талии. Он выглядел плотным и здоровым, но на его лице застыло, казалось, навсегда хмурое выражение. Как у астронавта, который поднимается в космическом корабле. Смесь какой-то решимости, воинственности и мученичества. Словно мужчина сорокового размера втиснулся в шорты тридцатого размера. Так или иначе, но казалось, что его черты отражают чувство сдавленности, удушья и тупой боли.
Это, может быть, и объясняло, почему у него был такой тембр голоса, похожий то ли на высокий свист, то ли на птичий щебет, что совсем не сочеталось с его массивной грудью и мощной шеей. Даже для истощенной кошки такой голос показался бы очень слабым, а когда Слэйд открывал рот, то было похоже, что это маленькая птичка хочет побеседовать со своими пернатыми друзьями.
Я сказал режиссеру, кто я такой и что хотел поговорить с Наташей, а он прощебетал в ответ:
– А о чем вы хотите с ней поговорить?
– Ничего важного, мистер Слэйд. Просто хотел подкрепить информацию, данную мне клиентом.
– Каким клиентом? – поинтересовался он.
– Я предпочел бы не называть его...
Он так хмуро посмотрел на меня, как будто за все это ему придется выложить пару тысяч долларов. А когда Слэйд так хмурился, это много значило. У него были такие большие и такие спутанные брови, что блоха могла родиться и умереть там, так и не увидев дневного света. Они выглядели как одна длинная и густая бровь, потому что срослись посередине, и из этих пучков волос торчал длинный и жесткий нос, словно рог носорога.
Наконец режиссер поднял брови и разлепил губы.
– Так вы не назовете его, – сказал он. – Ну, я догадываюсь, ведь это ваш бизнес.
Я утвердительно качнул головой.
Слэйд некоторое время помолчал.
– Ну ладно, о'кей. Вы сможете поговорить с ней, но только после того, как мы снимем сцену танца.
– А когда это будет? – поинтересовался я.
– Скорее всего, этим утром. Зависит от того, помнят ли свои слова эти идиоты, как они будут работать. Может быть, это займет час. Если нам повезет.
Он не показался мне везучим человеком, а скорее таким, которого преследуют неудачи. Я уже говорил о задержке, которая была на съемках его предыдущего фильма, когда артистка, игравшая вторую роль, на несколько дней выбыла из обращения. А теперь, прямо после начала съемок этой серии, задержка могла случиться уже по вине самого Слэйда. На этот раз съемки начались в среду, 1 апреля, – как раз в День дураков. А вечером в следующую субботу, когда прошли по графику всего три дня съемок, Слэйд не смог правильно проехать поворот на горной дороге по пути домой и свалился в глубокий скалистый каньон. По крайней мере, его новенький "кадиллак" рухнул туда – сам Слэйд, согласно газетным отчетам, которые я читал, успел выскочить из машины. Он отделался разбитой головой и многочисленными ушибами и царапинами. Я знаю, что несколько дней он носил руку на повязке, но теперь был счастлив, что снимает третью серию своей "Мрази". Если, конечно, можно быть счастливым по такому поводу.
Я спросил:
– Ничего, если я подожду?
Он пожал плечами:
– Покрутитесь вокруг, если хотите. Но только держитесь подальше от Наташи, пока она не сыграет свою сцену. – Он сделал паузу и добавил: – Эта девушка адски темпераментна, и я не хотел бы, чтобы вы или кто-нибудь другой потревожили ее до съемки. Если это случится, то мне придется самому показать вам свой темперамент.
Режиссер сказал это так, что можно было понять: если Наташе помешают, то произойдет нечто страшное, вроде затмения солнца и луны. Черт возьми, она и в самом деле немного диковата. Но совсем не является фитилем к всеобщему возгоранию.
Тем не менее я сказал:
– Все понятно. Спасибо, мистер Слэйд.
Он что-то проворчал. А я отправился прочь, словно на прогулку без определенной цели. Но прогулка оказалась интересной. Час спустя я смотрел, как одна и та же сцена снималась дважды, потолковал со своим другом, красавцем актером Эдом Хауэллом, и провел еще несколько минут с очаровательной Шерри Дэйн. Она рассказывала мне, что на сегодняшней съемке должна бегать от ужасных устриц и что Эд спасет ее.
Съемочная группа была уже готова, и я очень внимательно смотрел, как Шерри бежит от клацающих позади чудищ в своем прозрачном легком одеянии и изображает ужас и отчаяние.
Глава 9
И вот наконец настало время для танца Наташи.
Это было куда как лучше бега Шерри. Я даже считаю, что это наивысшая точка всей картины. А может быть, высшая точка моего дня.
Наташа, как мне показалось, полностью изменила свой образ, отказавшись от присущего ей обаяния. Теперь она стояла посередине толпы косматых людей, самым волосатым из которых был, конечно, Груззак.
Остальные, как я понял, были его мятежные белые солдаты, которые захватили черную венерианскую королеву и привели ее к своему повелителю. Они выглядели очень раздраженными – скорее всего, потому, что не оставили ее для себя. И я не обвиняю их за это. Вместо земных одежд на Наташе была только прозрачная ткань, которая просвечивалась насквозь лучами солнца, светившего за ее спиной. И, несмотря на это, девушка выглядела очень поземному. Теплый свет подчеркивал контуры ее длинного роскошного тела, и оно было словно темное облако с серебряной каймой по краям. Она стояла гордо запрокинув голову, и темная волна волос падала на одно плечо.
Груззак, одетый в какую-то волосатую звериную шкуру, сидел спиной ко мне, на земле, покрытой другой шкурой. Одна волосатая рука опиралась на такое же волосатое бедро, а между ног у него наклонно лежал сверкающий меч. И уж конечно, работали три камеры. За пределами досягаемости камер толпились люди, державшие оклеенные фольгой отражатели и стрелу для микрофона. Фрэй восседал на журавле, на котором была установлена камера. Примерно пятьдесят актеров заполняли съемочную площадку, изображая зрителей. И если бы я хорошенько сконцентрировался, то и впрямь поверил, что это – настоящее кино.
Груззак поднял меч и легко махнул им в воздухе. Это был сигнал. Наташе надо было постараться, иначе Груззак скажет: "Фу! Отрубить ей голову!" Я не видел сценария и поэтому не представлял, какой на самом деле должен быть диалог. Но ставлю один против пяти, я догадываюсь, что он может сказать.
Ну, она и постаралась.
Наташа начала медленно, но даже в первой части танца не виделось никакой нерешительности и слабости, потом стала все быстрее раскачивать великолепный торс. Ее фигура напоминала восьмерку, потом, когда она стала двигаться быстрее, превратилась в девятку, а потом мне показалось, что там их вообще чуть ли не шестьдесят. Это она двигалась так быстро, хотя на площадке была всего одна.
Да, только женщина в танце может так много сделать, и так много можно узнать о ней самой по тому, как она танцует. И я могу сказать: если бы Наташа танцевала вот так в Пасадине, то в Глендейле разморозились бы все холодильники. Или, скорее, наоборот, в Пасадине никто вот так не станцует.
Когда танец закончился, она встала, прислонившись спиной к скале над Озером Огня, в котором снова пылал огонь, и солнце ярко озаряло ее изумительное тело. Покрывало упало с нее. И я понял, что, когда она начинала танец, на ней было всего два покрывала. Кинокамера сделала наезд и сняла ее крупно, хотя я был уверен, что эти кадры попадут на пол монтажной комнаты или так и останутся в личной библиотеке продюсера. А Наташа все стояла, закинув назад голову и широко раскрыв руки. Ее грудь была вызывающе направлена вперед. На Груззака.
А тот весь подался вперед, опершись на рукоятку меча, словно ища поддержки и как бы готовый произнести неотрепетированную реплику: вместо "Фу, отрубить ей голову!" сказать: "Отрубить ей голову? Фу!" Или что-то в этом духе.
В этот момент я посмотрел на Груззака.
И поэтому не увидел того, что случилось. Я только услышал пронзительный крик.
И это был даже не крик. А скорее громкий, душераздирающий стон.
Сначала я даже не понял, что это была Наташа.
Девушка рухнула с края скалы и исчезла из виду.
Мгновение было тихо, а потом я, как и все кругом, услышали всплеск оттого, что она упала в объятую пламенем воду далеко внизу.
Может быть, так было нужно по сценарию. Может быть. Но я так не думал, иначе она упала бы красиво. А тут девушка просто неуклюже рухнула, повернувшись и неловко прижав локти к телу. Если бы это было запланировано сценарием, то эпизод был бы испорчен. Потому что я собирался именно это сделать. Я бросился вперед, на ходу сдирая с себя куртку, вытащил из кобуры револьвер и швырнул его на брошенную на землю куртку на полпути к обрыву.
Подскочив к краю скалы, я остановился. Наташи не было видно. Но подо мной, в дымном красном пламени горящей на поверхности воды нефти, я увидел пятно, где не было огня. Это было пятно неправильной формы, внутри которого вода все еще колыхалась. Я заметил, что огонь смыкался вокруг него.
Я выбрал точку вблизи края этого смыкающегося кольца, набрал полные легкие воздуха и прыгнул.
Когда я летел вниз, то ощутил на руках и лице жар от пламени. Мои ботинки с плеском ударились о поверхность воды. Еще до того, как я упал в воду, я расставил руки, пытаясь замедлить свое погружение.
Я не достиг дна. Когда я открыл глаза, то увидел, что сквозь нефть и пламя на поверхности вглубь проникало достаточно света. Вокруг меня была мешанина из красных отблесков горящей нефти и неясных теней. Это была какая-то жуткая сцена из фантастического водяного ада. Красноватая тьма пульсировала вокруг меня, словно огромное живое существо.
И в этот самый момент я увидел Наташу. Девушка находилась слева и ниже меня, но еще не достигла дна озера. Одна ее рука, изящно согнутая в локте и кисти, была вытянута в сторону, другая опущена вниз. Она медленно поворачивалась в воде, и я увидел ее лицо. Ее рот был открыт.
Я резко сработал ногами, вытянул руки вперед и двинулся к ней. Ее глаза были полуприкрыты, и я не мог их увидеть. У меня забилось сердце, легкие разрывались от недостатка воздуха. Я обхватил ее рукой пониже груди и поплыл, оставаясь под поверхностью воды.
Мне надо было вдохнуть воздуха. Поднявшись к поверхности, я разогнал свободной рукой воду, чтобы избавиться от пленки горящей нефти. Я почувствовал сильный жар. Кожа на лице не загорелась только потому, что оно было мокрым, и я жадно вдохнул раскаленный воздух. Сделав несколько сильных гребков рукой, я протащил Наташу несколько метров, которые оставались до берега. Когда мои ноги коснулись мягкого дна, я, спотыкаясь, вынес ее на сухую землю. Девушка тяжело обвисла у меня на руках, ее голова свисала вниз.
Я еще не успел опустить ее на землю, как увидел кровь.
Глава 10
Кровь струилась из маленькой дырочки, что была под левой грудью Наташи.
А когда я убрал руку с ее спины, то увидел, что моя рука тоже в чем-то липком и красном. Я осторожно перевернул девушку, хотя в этой осторожности уже не было необходимости. Отверстие у нее в спине было немного ниже и в несколько раз больше, чем то, что на груди. Выходное отверстие всегда больше.
В Наташу стреляли. И конечно, она была уже мертва.
Милая, добрая Наташа. Ее глаза были все еще приоткрыты, и я закрыл их, опустив веки. Над этими горячими, черными, бархатными глазами, которые могли блестеть, жечь, иногда быть чуть бесстыдными, глазами, не похожими ни на какие другие. А теперь они были всего-навсего частью ее бездыханного тела.
Когда я поднялся на ноги, по дорожке сбоку скалы спускались Слэйд, Эд Хауэлл, Фрэй и другие. Десятки других мужчин и женщин сгрудились у края скалы и смотрели на нас сверху. Первым ко мне подбежал Эд. Он подскочил и бросился на колени перед Наташей. Потом спустился Слэйд.
– Что случилось, черт побери! – почти кричал он таким высоким голосом, какой бывает у женщины, бьющейся в истерике.
– Она мертва, – тихо сказал я.
– Мертва? Мертва?! – взвизгнул он.
– Да. Кто-то застрелил ее, – подтвердил я.
– Застрелил? Вы с ума... – Голос режиссера прервался. Он посмотрел вниз, на Наташу. – О мой бог!
Эд взял руку Наташи обеими руками. Его глаза были широко открыты, и губы пересохли. Уолтер Фрэй был уже рядом и что-то невнятно бормотал мне. Но я его не слушал.
Я стремглав бросился по тропинке на вершину скалы. Подъем был крутой, и я задохнулся, когда добрался до верха.
Я посмотрел на то место, где стояла Наташа, теперь тут группками стояли мужчины и женщины. Мужчины в звериных шкурах, а женщины в прозрачных накидках и в обычной одежде. Когда я повернул голову налево, откуда, скорее всего, стреляли, то увидел чудовищных устриц и жуков.
Пуля шла сверху вниз, прошла сквозь ребра и вышла ниже, около позвоночника. Здесь было два места, два холма или возвышения, где стрелок – а это был, наверное, стрелок – мог засесть. Теперь его там наверняка уже нет.
Слева от меня, вдалеке, на той самой грязной дороге, по которой я приехал час или чуть более назад, я увидел клуб пыли. Точно такой же, какой поднял мой "кадиллак" на пути сюда. Я не мог рассмотреть, какой марки был автомобиль и даже был ли он типа купе или седан.
Толпа людей на скале двигалась по направлению ко мне. Было похоже, что один человек шел впереди, а остальные непроизвольно следовали за ним. Я побежал к ним навстречу. Когда я подбежал к ним и остановился, мое внимание привлекло какое-то движение слева. Кто-то бежал сюда с автостоянки. Это была голубоглазая актриса Шерри. Я узнал ее, несмотря на то что она была в обычной одежде, в какой ходят по улицам. Так и было, ведь она пошла туда, чтобы переодеться.
Люди вокруг зашумели. Рядом со мной оказался Дейл Беннон, ас-оператор, который работал у Слэйда, а сегодня снимал на нижней площадке. Я давно знал его и заговорил с ним, а остальные слушали нас. Я рассказал ему, что произошло, что в Наташу стреляли, что она мертва, и спросил, может быть, он или кто-нибудь другой видел или слышал что-нибудь такое, что может помочь разобраться в том, что случилось.
Никто ничего не слышал и не видел. Да и сам я тоже. Я даже звука выстрела не слышал. Наверное, на винтовке был глушитель. А это значит, что убийца вовсе не был любителем.
Женщина – это была массивная Вивиан – тихо спросила:
– Она мертва? Вы сказали, что она мертва?
– Да. Поймите же вы все, наконец, она убита, – заявил я. – Не просто мертва – убита. Поэтому, если вы можете вспомнить...
Я не успел договорить. Подбежала запыхавшаяся Шерри.
– Что? Убита? Кто!.. – закричала она.
Кто-то в толпе громко запричитал:
– Наташа, кто-то убил ее...
Шерри широко раскрыла глаза:
– Он застрелил ее? Это он сделал? Я...
– Замолчите!
Но я опоздал. Всего на полсекунды, но опоздал. Она продолжала:
– ...видела его, я видела его. Я не знала, что он кого-то застрелил, но видела, как он бежал к стоянке, Он сел в...
– Замолчите, Шерри!
– ...машину и умчался... Что?
Она посмотрела на меня огромными голубыми глазами, будто не понимая.
Черт возьми, было уже поздно. Но я все-таки сказал:
– Попридержите это немного, Шерри. Не стоит повторять это дважды, нам придется вызвать полицию. У меня в "кадиллаке" есть радиотелефон. Пойдемте со мной, я позвоню в полицию, о'кей?
Она посмотрела вокруг себя, потом глянула вниз, где стояли четверо актеров, и все еще лежало на земле мертвое тело. И я понял, что Шерри очень напугана.
– Хорошо, Шелл, – послушно пробормотала она.
Мы покинули площадку и направились к стоянке машин. По пути я сказал ей:
– О'кей. Вы видели того человека или, по крайней мере, какого-то человека. Что вы можете сказать о нем, Шерри?
Вместо прямого ответа, она проговорила:
– Я догадываюсь, что мне не стоило говорить все это при людях. Именно это вам не нравится?
– Думаю, обойдется, – успокоил ее я. Но потом решил выложить ей все. – Вы должны учитывать последствия, Шерри. Если вы видели человека, который убил Наташу, и он знает вас и понимает, что вы способны опознать его, то он может... ну, откровенно говоря, он может попытаться убить вас.
Девушка побледнела:
– Я потом сама подумала об этом. Но слишком поздно.
– Вы хорошо рассмотрели того человека? А как думаете, он видел вас?
– Да, он видел меня, – подтвердила подруга Наташи. – Вы же знаете, я переодевалась в автомобиле, вместо того чтобы ехать на студию. Как только я вышла из машины, я увидела того человека. Он бежал по направлению к автостоянке.
– Откуда?
К этому моменту мы были уже почти на стоянке, и она указала мне на один из холмов, на который я смотрел раньше.
– Мне кажется, оттуда. Он как раз был на полпути оттуда. А я стояла возле своей машины. – Шерри указала на бледно-голубой "корвет". – Он сначала меня не заметил. У него в руках было что-то вроде маленького кейса.
– Угу. Вот там и могла быть разобранная винтовка, – заметил я.
– Он бежал к автомобилю, но увидел меня до того, как достиг его.
– А где была машина? И что это был за автомобиль?
– Не знаю, какой марки, но это был большой темный седан. А стоял вот здесь. – И она указала на пустое теперь место между "фордом" и "крайслером".
– Наверное, сообразил, что если бы оставил машину одну-единственную в другом месте, то это вызвало бы подозрение. Припарковаться на общей автостоянке – это была неплохая идея. И что же он сделал, когда увидел вас?
– Остановился и посмотрел на меня, – продолжала девушка. – И все. Потом прыгнул в автомобиль и очень быстро уехал. Это удивило меня, но ведь я не знала... что он застрелил кого-нибудь или еще что.
– Откуда же вам было знать, Шерри. А вы отсюда не слышали звука выстрела?
Она покачала головой.
– О'кей, а как выглядел этот человек?
Мы были уже в моем "кадиллаке", и, пока она говорила, я потянулся к щитку, достал телефон и вызвал полицию.
– Я теперь с трудом вспоминаю. Я же не знала, что должна была его запомнить.
– Попробуйте, так подробно, как сможете, – попросил я.
– Он был высокий. Худой, мне кажется. Да, он был худой, с узким лицом, Вот... и все.
– А сколько ему может быть лет?
– О, старше вас. Может быть, сорок или сорок пять...
– Темные волосы, светлые? Лысый? Усы? Еще что-нибудь необычное? – настаивал я.
Девушка снова покачала головой.
– Одежда? Необычное пальто, или шляпа, или что-нибудь другое?
– Нет... у него не было шляпы. И он не был лысый, у него были волосы, но вот какого они цвета, не помню. Мне очень жаль...
– Нет причин сожалеть, – подбодрил ее я. – Но если вы что-нибудь вспомните, дайте мне знать, немедленно. И в любое время.
Я надеялся, что Шерри Дэйн вспомнит что-нибудь еще. А пока это был высокий худой человек, с шевелюрой, и только.
Я соединился с полицией, рассказал дежурному офицеру, что произошло, и сообщил место. Закончив, я сказал Шерри:
– Если случайно вы захотите позвонить мне, вот телефон. – Я записал номер на листке бумаги.
Она взяла его и спросил:
– А разве вашего телефона нет в книге?
– Да, один из телефонов там есть. Но вот второй, в моей спальне, не внесен в книгу, – пояснил я.
Она слабо улыбнулась:
– В спальне?
– Это в некотором роде специальный телефон... Я хочу сказать, что все люди, у которых есть этот номер, могут звонить мне в любое время дня и ночи. Даже когда я в спальне. И сплю. С определенной информацией, я имею в виду. – Я удивился, почему это меня охватило волнение, когда Шерри заговорила о спальне. – То есть звонят, когда хотят передать что-то важное. Иногда я не подхожу к телефону, который стоит в гостиной. Но на звонок в спальне я отвечаю очень быстро. Понимаете?
Она улыбнулась, а я спросил:
– Вы собираетесь еще побыть здесь? Конечно, вам придется дождаться приезда полиции.
Ее улыбка исчезла.
– Да, я хотела бы поговорить с Эдом. Он, конечно, потрясен всем этим. Он так любил Нат, вы же знаете.
– Да, верно. Но что с ними случилось? Все шло так хорошо – и вдруг они оба остыли.
Она пожала плечами:
– Что случается с людьми? Я не знаю.
Через минуту Шерри уже направлялась туда, где толпились люди. А я отправился на холм, который она мне указала. Я поднялся на него с противоположной стороны и не стал затаптывать вершину. Однако отыскать место, где сидел киллер, было совсем нетрудно. Там были не только следы в виде вмятин на мягкой земле. Я заметил пять окурков сигарет. Интересно, что каждая была докурена до самого фильтра. Даже если бы я подошел поближе и захотел узнать марку сигарет, я не смог бы этого сделать. Но я, конечно, не стал подходить.
Частный детектив – это обычный гражданин, и полицейские офицеры, как я сказал вчера вечером лейтенанту Роулинсу, часто недолюбливают нас за то, что мы, как правило, подвергаем сомнению очевидное.
И вот я стоял наверху и смотрел вниз, на людей, которые толпились вокруг скалы. Это был очень умелый и удачный выстрел. У него была мощная винтовка, которую он хорошо знал, с оптическим прицелом. Кроме того, был тихий день, и ему не мешал ветер.
Но так или иначе, он убил ее. Наташа была мертва.
И вот, наконец, я спросил себя: "Кто? Кто хотел ее смерти?"
И появились назойливые мысли, которые стали беспокоить меня. Скорее всего, Наташа не сказала бы мне много, но, по крайней мере, она призналась бы мне, была ли с Уэверли в тот вечер. А если была, то могла бы рассказать, о чем был тот телефонный звонок. Но главное – я надеялся, что она подтвердит историю, которую мне рассказал мой клиент.
Теперь она уже ничего не сможет подтвердить.
Глава 11
Но прошло еще целых сорок пять минут, прежде чем я смог оттуда уехать. Прибыла полиция, я рассказал им, что знал, – и все, что сказала Шерри перед целой полусотней людей. Сообщил следователям, где они могут меня найти в случае надобности.
А потом отправился в город.
Мне надо было заехать к себе на квартиру, отмыться от копоти и нефти, почистить револьвер, который тоже вывалялся в грязи. Потом я сел за телефон, чтобы перезвонить кое-кому, с кем говорил прошлым вечером.
Джима Грэя не оказалось по его номеру. Но он говорил, где я могу его найти и что хотел встретиться со мною.
Я нашел его в небольшом баре на Бреа, в двух кварталах от бульвара Сансет. Я увидел его сидящим на высоком стуле, с кружкой пива, перехватил его взгляд и кивком вызвал наружу. Он вышел и залез в мой "кэдди".
Я поехал вниз по улице и спросил:
– Есть что-нибудь для меня, Джим?
– Может быть, кое-что, – проговорил он. – Вы спрашивали меня про этих Пайка и Уэверли да еще про Джанта и его ребят. Ну, насчет Пайка я ничего не слышал, кроме того, что его убили. – Он ухмыльнулся. – Но это вы и без меня знаете, правда?
– Ну да.
У Джима Грэя было шишковатое, морщинистое лицо, но он улыбался прямо как молодой человек. Два передних зуба у него торчали вперед и напоминали нос небольшого каноэ, а улыбка этого немолодого уже человека казалась совсем легкомысленной. Но сам он вовсе не был таким.
– Ну а что Уэверли? – спросил я.
– Он и Джант крепко повязаны. Вы сказали, что он издает этот журнал, "Инсайд", но не знаете, кто стоит за его спиной, так?
– Говори же, Джим, кто там у него за спиной? Я уже заказал для тебя этот чертов телевизор. Тебе его доставят сегодня к вечеру.
– Ну, приятель, это просто здорово! – воскликнул Джим. – Но вы могли этого и не делать. Ну так вот, Уэверли должен знать этого бандита Джанта очень хорошо. Аль вложил деньги, чтобы тот смог начать издавать свой маленький журнал.
– Это Джант? Он вложил наличные, чтобы начать выпускать "Инсайд"? – переспросил я. – Ты уверен, Джим? Это может оказаться очень важным.
– Вполне уверен. Я давал вам когда-нибудь неверные сведения? – обиделся мой агент.