Глава 13

Меня мучил какой-то детина. Рост его был — два моих, а ручищи такие длинные и хваткие, что он без труда согнул меня колесом и пытался завязать в узел. Я почувствовал, что еще чуть-чуть — и где-нибудь треснет, лопнет и мои бедные конечности уже нельзя будет поставить на место. Гигантский локоть чудовища сдавил мне глотку, пережал гортань, и я даже не мог сказать: «Перестань, парень, ты ошибся». Я боролся, пыхтел как паровоз, юлил и ерзал, пока наконец не изловчился и не врезал ему под левый глаз. Детина пропал. Уф-ф, какое облегчение.

Я продрал глаза и пришел в себя. Губы выпятились и округлились, как будто все еще тянули «уф-ф». Я пошевелил бровями, поднял голову и посмотрел на конец кровати. Из-под одеяла торчали заскорузлые босые ноги. Неужели мои? Я поскорее отвернулся. Что с головой? Оказалось, что затылок уперся в спинку дивана, и поэтому шею так свело, словно кто-то вылепил из нее крендель с маком. О'кей. С добрым утром, мистер Скотт!

Что за шум? И где это? Ах да, на кухне. Фу, какой отталкивающий запах.

С кухни вошла Лина. Она сияла:

— Завтрак готов.

— Уб-бери.

— Что?

— Убери, сказал.

— Ты, наверное, не понял. Я сказала, что приготовила завтрак. Яичницу.

— О нет! Только не это. Никаких яиц. Пожалуйста, не надо этих склизких сопливых яиц.

Я завернулся в одеяло, встал с постели и прошлепал на кухню. Веки разлипались с невероятным трудом. Что там на кухне? Ага, газ горит, сковородка плюется жиром.

Яйца, яйца, яйца. Желудок булькнул, как желток в белке.

Я проковылял обратно к дивану и поманил Лину пальцем:

— Подойди ко мне. Лина подошла и села.

— Спасибо, — сказал я, — спасибо за яичницу. Забыл сказать. По утрам я другой человек. Сла-абый, и... никаких яиц.

В глазах у нее застыл вопрос.

— А что приготовить? Что-нибудь другое?

— Ничего. Кофе. И если хочешь — кашу.

— Кашу?

— Да, кашу!

— Эту противную кашу? Она же как... как стю-юдень.

— Нет. Каша — это как каша. Овсяная, очень хорошая. И кофе. И хлеба поджарь.

— Как ты себя чувствуешь?

— Отвратительно.

Лина снова ушла на кухню. Варить кашу. А я подхватил концы одеяла и прыгнул в душ. Открыл на полную холодную, сжал зубы и — под воду. Без одеяла, конечно.

Под душем я проснулся окончательно. Стараясь не замочить забинтованную правую, я добавил левой рукой немного горячей, постоял так минуты две и потом снова оставил одну холодную. Еще через минуту я выключил душ и, насколько позволяли движения, растерся полотенцем. Я вновь чувствовал себя как огурчик.

В спальне я быстро сменил одеяло на темные плавки, белую рубашку и коричневый твидовый костюм, завязал широким косым узлом темно-красный галстук, а на ноги натянул шерстяные вязаные носки и свои обычные кордовские штиблеты. Теперь можно было отправляться на кухню.

— Привет, моя страстная. Что делаем?

— Кашу варю. Все из-за тебя.

— Ну-ну, милая, не сердись. Пока я с утра не попил кофе, ни в какие противоречия со мной советую не вступать.

— Может, хоть сейчас яичницу съешь?

Я поморщился:

— Пока нет. Яйца могу на обед, могу на ужин, но только не с утра. Ни-ко-гда.

Лина откинула назад волосы и села на кухонный уголок. Я уселся за стол напротив, где она для меня уже все накрыла.

— Мне очень нравится, когда твои волосы не убраны.

Лина не сдержала улыбку и сверкнула красивыми белыми зубами:

— Правда? Спасибо, Шелл. А когда собраны на макушке, нравится?

— А хоть как нравится, по-всякому.

Следующая улыбка была просто дьявольски обворожительной.

Я запустил ложку в кашу.

— Такой здоровый мужик, — заметила она, — и ест кашу.

Ложка повисла в воздухе.

— Не могу сдержаться. Это, наверное, особенность моей конституции. Слабость организма. Потом, в течение дня, хоть что подавай: бифштексы, отбивные, картошку. Но только не на завтрак. Кстати, а сколько сейчас времени?

— Двенадцать часов. Полдень то есть.

Подумать только! Я ничего не ел со злополучного субботнего вечера в «Эль Кучильо». Не считая, разумеется, жаркого, которым меня и Трэйси потчевали Сипели. Это было утром в воскресенье, да и то я почти не ел. А сейчас уже время обеда в понедельник. Я живо представил себе, как через час-другой начну резать толстый сочный бифштекс в одном из своих любимых ресторанчиков.

Пропустив залпом две чашки кофе, я поднялся из-за стола:

— Тебе задание, женщина: вымой посуду, подмети полы, приберись в ванной, накорми рыб... О Боже! Я — убийца. Рыб ты, конечно, забыла?

— Конечно же нет. Целую коробочку бросила.

— Коробочку?!

— Ну, не саму коробочку. А то, что в ней было.

Какой ужас! Целую коробку корма! Я опрометью кинулся в переднюю. Лина за мной. Она дала им на полгода вперед. Рыбки тем не менее резвились и играли, как маленькие щенки, и от банкета им пока еще плохо не стало. Вся кормушка была забита. Я схватил ее, отнес на кухню и, опрокинув содержимое в раковину, поставил обратно в аквариум.

— Я что-то не так сделала? — спросила Лина.

— Ничего-ничего. Все о'кей. Просто я испугался, что ты могла им дать чего-нибудь другого, — солгал я. — Не печалься, милая, прятаться тебе здесь осталось совсем недолго.

— А ты не допускаешь, что мне здесь нравится?

— Не спорь, моя сладкая. Я имел в виду, что скоро у тебя не будет причины оставаться в этом доме.

— Не будет причины? — Лина тряхнула головой и засмеялась.

Какой смех, какой голос!

Не переставая поедать ее глазами, я подошел к телефону и набрал номер отдела по расследованию убийств. Ответил Сэмсон.

— Ты что, так и поселился в кабинете? Или жена выгнала?

— Выгонит еще, немного осталось. — Он ворчал, как всегда. — А ты, я полагаю, только что встал?

Я подтвердил его догадку и пропустил мимо ушей очередной комплимент.

— Послушай, Сэм, вчера я вам послал пистолет. Вы что-нибудь обнаружили?

— Ничего, Шелл.

— Я... э-э... подумал, что из него могла быть убита Джорджия.

— Исключено. Калибр тот же, но ствол другой.

— О'кей, Сэм. А что насчет отпечатков?

— Есть хорошие. Немного смазанные, но вполне приличные. В общем, собирайся, приезжай и поболтаем. Все объясню.

— Обязательно приезжать к тебе? А так не скажешь?

— Могу сказать, почему нет? Ты удивишься. Один крупный жулик. Некто по имени Уолтер Пресс.

— Я не удивился, что дальше?

— Но этот Уолтер Пресс — он мертв.

Я отвел телефонную трубку в сторону, посмотрел на нее так, как будто вижу в первый раз, и снова приставил к уху.

— Повтори, что сказал.

— Этот тип — Пресс, тот, которому принадлежат отпечатки, — числится мертвым уже более года.

— Ты прав, — согласился я, — собираюсь и еду к тебе. Встретимся через двадцать минут.

Я быстро сообщил Лине, что дела не терпят и что увидимся ближе к вечеру, и спустился к «кадиллаку».

Сначала по Россмор, потом направо по бульвару Сан-сет, короче, через четверть часа, руля забинтованной правой, я уже выехал на Мэйн-стрит и приткнулся на первом же свободном участке тротуара. Пришлось немного пройти обратно, до входа в городскую ратушу, где я бегом поднялся по каменным ступеням и вошел в холл. Я пренебрег лифтом и взбежал на второй этаж. Увидев Сэма, с удовольствием констатировал, что сигару он уже раскурил, и от пытки ожидания, пока она у него раскочегарится, я избавлен, но тут же чуть не поперхнулся от наплывшего на меня густого облака вонючего сигарного дыма. Вот уж действительно не знаешь, что лучше.

— Теперь мне ясно, откуда смог берется. Если курить сухие листья, напичканные верблюжьим дерьмом, еще и не то будет.

Впившись в сигару зубами, Сэм приподнял верхнюю губу и втянул воздух:

— Нас-стоящие с-сигары для нас-стоящих мужчин.

— Ну уж нет. Настоящий мужчина лучше посмотрит. Выкладывай, что там у тебя про Уолтера Пресса?

— Погоди, Шелл, как рука?

— Рука нормально. Доктор поработал. Кровь почти совсем не текла.

— Да-а. Надо ему было, конечно, в горло попасть. Ну да ладно. Мы передали отпечатки в ФБР, здесь ничего не обнаружили, и оказалось — это их информация, — что они принадлежат Уолтеру Прессу. Он официально считается погибшим в дорожной аварии в сентябре прошлого года. То есть более года тому назад.

— Что значит «официально считается»?

— Его нашли в машине у подножия скалы. И он и машина сгорели. Узнали по номеру, кольцам на руках, каким-то личным вещам. Вот почему его отпечатки хранятся сейчас в картотеке убитых и погибших. Да-да, я знаю, что ты хочешь сказать: это мог быть кто-нибудь другой в автомобиле. — Сэм пригладил рукой седеющие волосы. — Если бы это было не так, то как, черт побери, на этом стакане появились его отпечатки. У меня в мозгу что-то сработало.

— Скажи мне, Сэм, а этот Пресс — как он выглядел?

Сэм взял со стола листок бумаги и начал читать:

— "Уолтер Л. Пресс. Описание: мужчина, белокожий американец, тридцати девяти лет от роду, рост — пять футов семь с четвертью дюймов, вес — сто тридцать фунтов, среднего телосложения, глаза карие. Лысый, по краям головы сзади и с боков тонкая полоса каштановых волос. Заметных родимых пятен или шрамов нет". Это тебе что-нибудь дает?

— Ничего. — Идея, зародившаяся было в мозгу, рассеялась. — Абсолютно ничего. Еще раз повтори про вес и рост.

Сэм стряхнул пепел в большую стеклянную пепельницу:

— Сто тридцать фунтов. Пять футов семь с четвертью дюймов. Что ты об этом думаешь, Шелл?

— Ничего не думаю, провалиться мне на этом месте.

Я закурил сигарету и пошарил у себя в уме, не найдется ли там какой новой идейки.

— Сэм, этот парень, Пресс, — он либо сгорел в машине, либо сбежал, а в машине сгорел кто-нибудь другой. Блестящая догадка, не правда ли? Если бы он сгорел, то как его отпечатки оказались на стакане в комнате Нарды? Непонятно. А если он не сгорел — все равно ничего не складывается. Что еще у тебя о Прессе? Ты говорил, он крупный жулик, а поподробнее?

— Хорошо, слушай. Получив ответ на наш запрос из ФБР, мы много думали. Пытались найти подходящую версию. Многого не скажу, но из имеющейся информации известно, что он по-крупному дурачил людей. Играл на доверии. Сначала это было не очень значительно, что-то у Пресса, похоже, не ладилось, их приперли, до конца пока не ясно. Но затем он работал в паре, и вдвоем они сорвали очень неплохой куш. Здорово облапошили какого-то богатея. А выручку, всю сумму, Пресс втихаря присвоил и сбежал.

— Интересно. И после этого его находят мертвым?

— Не сразу. — Сэмсон мясистыми пальцами вынул изо рта сигару и величественно отвел ее в сторону. — Мне не часто удается озадачить твой великий и всеобъемлющий ум, ведь так?

— О-о, ты собрался меня озадачить?

— Возможно.

— Ну так озадачивай побыстрее и не тяни резину, черт бы тебя побрал!

— Именно Уолтер Пресс первоначально основал то, что именуется Обществом Внутреннего Мира Ревнителей Истины, или как ты там его называешь.

— Дьявольщина! Просто не верится! Объясни же.

— И объяснять нечего. Мы собираем все вместе по крупицам и скоро узнаем больше, но то, что я уже сказал, проверено железно. В общем, дело было так: Уолтер Пресс занимался торговыми махинациями, перепродавал и так далее, пока в середине лета — прошлого лета — у него не родилось это Общество Внутреннего Мира, или ОВМ. Как раз в этот период он выходит на того второго парня, имя которого нам неизвестно, и они до конца держатся вместе. То есть до того момента, пока его машина не падает с обрыва. Однако, Шелл, не торопись делать выводы. У нас нет ни одной точной даты за исключением той, когда он предположительно погиб.

— Это когда?

— Это — двенадцатого сентября. В Орегоне.

— А ты не пытался найти тех, с кем Пресс работал? Ведь кто-то же ему помогал, через кого-то он управлял работой этого ОВМ. Я бы их с удовольствием послушал.

— Здесь тоже очень любопытная ситуация. Все говорит о том, что Пресс начал культовые служения, какое-то время их организовывал, и вдруг — бац! — всех, кто с этим был связан, уволил. Нам удалось переговорить с одной из девиц. Ее зовут Люсиль Стоунер. Она-то и поведала про внезапное увольнение. Сейчас мы вышли еще на некоторых, с кем Пресс проворачивал делишки.

Я записал себе три имени, взял адрес девицы, потом мы еще немного поболтали, и я рассказал Сэму о том, что все это время происходило со мной, ни слова, правда, не говоря о журналах для записи посетителей, после чего загасил сигарету и встал со стула. Итак, мы обменялись информацией, пора было действовать дальше. Когда есть отпечатки в деле, всегда как-то легче.

— Извини, Сэм, я должен бежать. Спасибо за ценные сведения. Кое-какие соображения есть, но я чувствую, что на поверку они мало чего стоят. И по-моему, я все-таки не зря там суетился, я это чувствую.

После некоторого раздумья я задал Сэму еще один вопрос:

— А этот твой милый Пресс, он, случайно, в Мексике раньше не орудовал?

— Нет. По крайней мере, насколько мне известно. А почему вдруг Мексика?

— Да так. Еще одна идея появилась. Сэм положил сигару в пепельницу и откинулся на спинку кресла:

— Нарду теперь я так не оставлю. Докопаюсь, кто он такой. И что в его доме делали эти пташки Сипели. Жаль, что ты раньше до меня не добрался, а то бы...

— Ничего, Сэм, успеем. Я кое-что задумал. Если можешь, отложи пока свой визит в ОВМ, я бы хотел потом заявиться к Нарде вместе с тобой. Если только ты подождешь, я скоро вернусь. И вернусь, скорее всего, не с пустыми руками. Я нигде твои планы не нарушаю?

Сэм нахмурил брови:

— Вроде бы нет. Что ты задумал?

— Черт, если бы я только знал! Но я вернусь. Обязательно. Жди меня, о'кей? Хочу кое-что разнюхать.

Сэм так же хмуро ответил:

— О'кей, действуй. Только не заставляй себя ждать всю ночь.

Я пулей вылетел из его офиса.

Глава 14

От голода я трясся, словно бабочка в белой горячке, если, конечно, такое бывает. Усевшись за столик у Майка Лимана, я заказал любимое блюдо — ребрышки: как обычно, чтобы снаружи поджарились, а внутри — надавишь, и течет сок. Но до мяса не терпелось проглотить что-нибудь еще. Действуя одной левой, я набросился на салат из креветок и, пока жевал, расставлял в уме по полочкам все, что произошло с субботы. Пустых полочек оказалось больше. Чего-то то и дело не хватало, а многое просто-напросто никуда не подходило и не влезало. Впору было плюнуть и начать сначала.

Но подоспели ребрышки, такие сочные и мясистые, что я на время позабыл обо всем, кроме гастрономических ощущений. Не съев, однако, и половины, я почувствовал, что одной порции мне явно не хватит, и послал официанта за добавкой. В «кадиллак» я вернулся примерно в полвторого и искренне пожалел, что поблизости не было ни одной «гориллы». Поборолись бы.

Обратный путь по Бродвею занял немного времени, я свернул влево по Четвертой и подъехал к Гамильтон-Билдинг сзади. Там я припарковался и поднялся в офис.

В помещении никого не было. От девушки на коммутаторе я узнал, что ко мне никто не приходил и обо мне никто не спрашивал, но имеется кое-какая почта. Оказалось, ничего важного, разве что письмо от господина Мартина. Это было даже не письмо, а продолговатый листок бумаги с подписью: «Корнелл Мартин». Чек, выписанный на мое имя, на десять тысяч долларов. Надеясь в душе, что деньги заработаны, я нашел конверт с маркой, написал на нем адрес своего банка и, положив в него помимо чека еще и записку, отнес конверт к девушке на коммутатор. Теперь я мог отправляться по адресам.

Ходить по адресам в моей работе — значит встречаться с людьми. Это основа любого расследования. Официального, неофициального, частного, какого хотите. Основа — информаторы, люди, поставляющие полезную информацию. Некоторые из них мои личные друзья, а некоторые всего лишь ищут, как полегче подзаработать. И почти все они, хотя бы иногда, оказываются полезными. В тот день мне не везло. Пришлось обойти почти всех.

Я все хотел напасть на след хотя бы одного из упомянутых Сэмом приятелей Уолтера Пресса: Фрэда Винсента или Фостера Мэтьюса, по кличке Картонный Мальчик. Почему Картонный, я так и не понял. Я говорил с чистильщиками обуви, барменами, букмекерами, посыльными, официантами и официантками. Час ушел только на то, чтобы найти нескольких человек, которые знали либо одного, либо другого, но где их можно встретить — этого никто не знал. Наконец я присел в забегаловке «У Люси» на Хилл-стрит, там подают коктейли. В дальнем конце бара было пусто, и я забрался на высокий стул у стойки. Люси протирал стаканы чистым белым полотенцем. Увидев меня, он повесил полотенце на плечо и подошел.

Люси — это высокий толстый итальянец с пухлым и розовым, как у Санта-Клауса, лицом, только без бороды и с тусклыми зубами. По размеру и цвету его зубы напоминали почтовые марки, повернутые наружу намазанной клеем стороной. Полное имя его было Люциери. Однако никто никогда его так не называл. По крайней мере, на Хилл-стрит.

— Что скажешь, Шелл? — Он широко улыбнулся. — Чего принести?

— Сделай-ка мне пива, Люси. Я совсем высох. Хожу и хожу, понимаешь.

— Ходишь и чего-нибудь ищешь, нет? О'кей. Одну минуту.

Он налил холодного пива, вернее не очень холодного — нормального, поставил передо мной высокий запотевший стакан:

— Что нужно, говори?

— Знаешь ли ты Фрэда Винсента или кого-нибудь в округе по кличке Картонный Мальчик?

— Знаю. Обоих знаю. В чем дело?

Люси в этот день был уже не первый, кто знал Фреда или Картонного, поэтому со следующим вопросом я не торопился и медленно, с чувством, сделал несколько больших глотков.

— Где я могу их найти?

— Картонного Мальчика — так звали некоего Мэтьюса — ты уже нигде не найдешь. Он мертв. Ввязался в одну аферу, но не рассчитал. Оказалась не по зубам. В результате очутился в морге. А Винсент — он здесь сшивается. Был у меня два-три дня назад. Денег куры не клюют.

— Где сейчас Винсент?

Люси пожал плечами:

— Не знаю. Правда. Опять где-нибудь капусту стрижет. Слушай, он же с этим — как его — Уолтером Дапрэлом все время околачивается. Его-то ты хоть знаешь?

— Нет.

Люси запустил руку под фартук, достал обломок карандаша и послюнявил его:

— Я дам тебе адрес. Он сейчас не работает. Что-то там не заплатил вовремя или что другое, не знаю.

Он нацарапал адрес на обратной стороне чека.

Следующие сорок пять минут ничего нового не дали, зато высосали из меня сотню долларов. И все на ногах. Туда-сюда, туда-сюда, пока ботинки не сотрешь. От Люси к Уолтеру, от Уолтера к Куки-Мартини, от Куки к Джонни Вульфу. Наконец повезло. Я нашел-таки след Винсента. Оказалось, что он действительно не знает куда девать деньги, и Вульф посоветовал поискать его в «Лорд-энд-Лэйдис» — частном клубе, где в первых комнатах играют в бридж, пинкл или канасту, а в дальних — в рулетку и кости. Вульф дал мне карточку клуба. Сказал, без нее не пропустят.

Внешне «Лорд-энд-Лэйдис» совсем не походил на клуб, где устраиваются азартные игры. Солидное старинное здание на бульваре Джефферсона в полуквартале от Гранд-авеню. Крыльцо со ступеньками, а в конце лестницы — три колонны. Такие обычно встречают вас у входа в суд. Массивные дубовые двери держались постоянно закрытыми и изредка отворялись только для того, чтобы впустить входящего с надеждой или выпустить проигравшего. Внутри клуба я никогда раньше не был, хотя слышал о нем немало.

Поднявшись по каменным ступенькам, я взглянул на блестящую золоченую табличку с названием заведения и нажал утопленную в стене кнопку звонка. Невысокий служащий в смокинге впустил меня в вестибюль, но сделал это только после того, как услышал имя и увидел карточку Джонни Вульфа. Без нее бы мне точно пришлось помериться силой с «гориллами». Хорошо, что я успел для этого подкрепиться у Майка Лимана. Гориллообразных и гориллоподобных было двое — они как церберы охраняли порталы, ведущие в глубину помещения.

Гориллоподобный справа скосил глаза на мою забинтованную руку, но ничего не сказал. Взял карточку и уперся в нее глазами. По тому, как он шевелил губами, у меня сложилось впечатление, что читал он по буквам.

— Джонни Вульф, — пояснил я, — сказал, что с карточкой проблем не будет.

Но гориллообразный все продолжал шевелить губами, так что я даже усомнился, знает ли он вообще целые слова, а может, только некоторые слоги.

— О'кей, — прогнусавил он наконец, и я протянул руку, чтобы взять карточку. Не тут-то было. Вышибала зажал ее в огромной лапище и добавил: — Останется у меня.

Мне ничего не оставалось, как согласиться. Из двух желаний — попасть внутрь и попробовать пару приемов на предке человека — первое оказалось сильнее.

Было уже полчетвертого. Игра шла вовсю. С десяток хорошо одетых леди и джентльменов сгрудились вокруг рулетки в середине комнаты. За двумя столиками для игры в кости у правой стены собралось еще с полдюжины. В другие игры играли в левой части зала, а напротив меня, в глубине, за обтянутым сукном столом, тихо сидели покерщики.

Я взял на двадцатку зеленых фишек — четыре штуки — и направился к рулетке. Поставил одну внизу первого столбика цифр: это столбик из двенадцати номеров (вверху единица, потом четыре, семь и так далее до двенадцатого), и, пока крупье запускал вертушку, огляделся. Не имея ни малейшего понятия о внешности Винсента, надо было найти кого-нибудь, кто бы его знал. Кого-нибудь желательно мало-мальски знакомого. Совершенно посторонних спрашивать не хотелось.

Шарик закатился на номер двадцать шесть, и я проследил, как моя фишка, вместе с большинством других, уплыла к какому-то счастливчику. Однако вторую я бросил на то же место. Выпало семнадцать. Чао, фишечка. Но новую я поставил туда же. На этот раз семерка. Итак, я опять с четырьмя фишками, с чего, собственно, и начал. Да-а, так, пожалуй, не разбогатеешь.

За спиной раздался чей-то тихий голос:

— Привет, Шелл.

Я обернулся и увидел узкое сморщенное лицо Эрва Кауэрда. Он занимался тем, что давал советы на скачках. И не только в Лос-Анджелесе. Очевидно, это приносило немалый доход, иначе бы он в такой клуб не попал. Несправедливо. В свое время, когда я тоже любил ходить на ипподром, я иногда ставил по его подсказкам. Правда, вскоре я от таких помощников отказался. Сам научился выбирать, да и систему разработал практически беспроигрышную, но это было потом. А когда Эрв наводил и лошадь выигрывала, что иногда бывало, я отдавал ему пять долларов. Если же лошадь не приходила к финишу, как он думал, а это бывало гораздо чаще, я с Эрва не брал ничего. Конечно, это было не совсем приемлемо, но мы оставались друзьями. Лошади — одно, а дружба — другое.

— Твоя подсказка, Эрв? — усмехнулся я. — Когда ты наконец расколешься и сознаешься, что в каждом заезде у тебя было по десять подкупленных лошадей?

— О-о, никогда. Никогда я такого не делал. Но, Шелл, я к тебе подошел совсем не из-за этого. У меня есть для тебя наводка, но выигрышем тут не пахнет. Пойдем. — Он потянул меня за рукав, и мы отошли в угол. — Тебя повсюду разыскивает один мерзавец. Оч-чень плохой человек. Зовут Сипель. Я не понял, в чем дело, но ты у него на мушке.

— Спасибо, Эрв. Все нормально. Не вижу повода для беспокойства.

— Но я серьезно, Шелл. И Сипель тоже серьезно. Если он кого-то задумал убрать, считай, тот уже мертвец. Это я вчера ночью узнал. Пытался выйти на тебя, но...

Я не дал ему договорить:

— Он мертв. Но все равно, спасибо за совет. Может, подскажешь, где тут можно набить карман?

Эрв задергал головой:

— К черту! Плюнь на все! Я тебе это говорю потому, что не хочу видеть тебя в гробу, ясно? И лучше здесь не играй. — Он свернул губы в трубочку и посмотрел на меня снизу вверх. — Значит, он нашел тебя?

— Во-во, он меня нашел. Скажи лучше, ты знаешь Винсента?

— Фрэда Винсента?

— Да.

— Конечно. Он тебе нужен?

— А он где? Здесь, что ли?

— А где же еще? Рулетка. Никак не может выиграть. А сейчас в баре. Здоровый рыжий парень.

— Спасибо, Эрв. Я тебе очень признателен.

— Мелочи, Шелл. Рад прогнуться.

Я пошел к бару.

Интересно, сумею что-нибудь вытянуть или нет? Винсент в свой колодец плевать не станет. Люди этого класса, как правило, очень представительны и умны, держатся со спокойным достоинством. В отличие от тех, кто живет грабежом и вымогательством, эти вместо оружия используют мозги. За крупными шишками типа Винсента всегда авторитет и уважение. Их слушаются и признают. А иначе и быть не может. Он бы не мог существовать, если в его жертвы и уголовники, с кого он сосет, сами не жили в обход закона. Выбирают сильнейшего. Как в джунглях. Ну что ж, либо он разговорится, либо нет. Все зависит от того, как я ему понравлюсь и какое у него настроение.