В "Серале" было не просто сказочно красиво, там царила теплая, возбуждающая атмосфера... Да что я все вокруг да около: воздух просто искрился от секса. Что мне чрезвычайно понравилось.

Я подошел к стойке и сел на первый свободный стул.

Бармен, казалось, сейчас исполнит передо мной какой-нибудь танец с немыслимыми пируэтами, такой он был вертлявый и манерный, но он просто подбежал ко мне и изобразил что-то вроде:

– Н-да?

Я решил, что он с юга. С южного Марса, судя по его пестрому одеянию.

– Бурбон с водой.

– Попытайтесь еще раз.

– Да ладно тебе, – буркнул я.

Пожалуй, он хватил через край.

– Может, попробуете что-нибудь из нашего коронного? – предложил он с такой надеждой, что ему было неловко отказать.

– Что еще за коронное?

– Один из наших коронных напитков.

Он куда-то упорхнул, но вскоре протанцевал назад с небольшой, ярко раскрашенной папкой.

Это было меню напитков, состоящее из, как минимум, пятидесяти наименований – от Кишмета до Стамбула и реки Хугли. "Последнее должно быть чем-то невероятным", – подумал я.

– Ну... – протянул я. – А, черт. Принеси любое. Только чтобы я мог его осилить.

– Я бы предложил "Поцелуй кобры", – обрадовался он.

– Валяй.

– Вы именно этого хотите?

– А что в нем?

– Этот напиток изготовлен по секретному индийскому рецепту.

– О'кей, – согласился я. – Какого черта! Находясь в Индии, поступай как индусы. Ну а теперь скажи, что на самом деле входит в "Поцелуй кобры"?

– Много-много выпивки. – Он заговорщически подмигнул и принялся смешивать коктейль – из девяти бутылок.

Во мне зародилось подозрение, и я заглянул в меню. Вероятно, его "коронный" напиток влетит мне в копеечку. Так и есть. Вот он, "Поцелуй кобры", – четыре доллара и девяносто пять центов. Да уж, в этой чертовой бурде, должно быть, уйма хмельного.

Высокий, тяжелый стакан, на краю которого красовалась орхидея, вращаясь, заскользил ко мне по стойке.

– Ну вот, – с гордостью произнес бармен.

– Молодец. Ты включаешься при помощи монетки?

Он покрутил головой, словно отгоняя мух, и утанцевал прочь. "Слава богу, – подумал я, – хоть этот не судья".

Хотя сейчас это не имело большого значения. По крайней мере, в отношении конкурсов красоты. Правда, конкурс в "Хане", похоже, здорово отличается от подобных шоу, размышлял я, попивая "Поцелуй кобры", в котором плавали какие-то штуки, напоминающие полые зубы змеи.

Вот что я вам скажу, не таясь, – я действительно с особой внутренней дрожью ждал этого конкурса красоты. Пусть даже конкурса "талантов" – хотите верьте, хотите нет. Сказать почему? Нет? А я все-таки пооткровенничаю.

Сейчас наступил такой момент, друзья мои, когда конкурс выигрывает ведущий – один из тех парней, которые без конца улыбаются, машут руками и заливаются нежными голосами.

Красота уже не служит главным критерием для участия в конкурсе. Коль у девушки имеется пара рук и ног и все остальное, она принята – если у нее есть талант. Умеет ли она петь? Танцевать? Может прочитать по памяти "Усеянное звездами знамя"?[3] Если да, она получает десять баллов. Для победы нужны одиннадцать.

Да, они расхаживают в вечерних платьях и купальниках и демонстрируют судьям свою неотразимость, а что потом? Потом каждая красавица должна сыграть на балалайке, просвистеть мелодию носом, исполнить какой-нибудь акробатический трюк или показать что-нибудь необычное, прежде чем ее признают лучшей из лучших. Почему? Потому что народ свихнулся, вот почему.

Я помню, как одна милашка завоевала третье место в конкурсе "Мисс Автомобильная покрышка". В ней было пять футов одиннадцать дюймов роста и примерно девяносто семь фунтов веса, на голове – необычный парик, и вообще она смахивала на брата продюсера, а получила третье место за то, что щипала свой нос, как струны арфы. Она сыграла на носу "Алоха ой", и, если уж быть честным до конца, у нее здорово получилось. Плинг-плинг-плин-н-нг-плинг! Ну, сами знаете. Было видно, что она много тренировалась.

Меня же почему-то разбирало любопытство: какой будет реакция отважного человека – ее мужа, естественно, – если он запрыгнет на супружеское ложе и воскликнет: "Э-гей, а вот и я!", а она ответит: "Плин-н-нг!" Или даже: "О, скажи, в первых лучах рассвета ты чувствуешь себя так же прекрасно, как при последних лучах заката?" – и так далее. А почему нет? Разве не это оригинальное искусство обеспечило ей победу?

Вот так на сегодняшний день обстоят дела с конкурсами красоты в США.

И тем не менее я с нетерпением ждал конкурса талантов в "Кублай-хане". Потому что на этот раз для него было разумное основание. Раз победительница получит ведущую роль в телевизионном сериале Саймона Лифа, а некоторых конкурсанток пригласят для участия в небольших эпизодах, что позволит им немного подняться по лестнице шоу-бизнеса, значит, они будут читать стихи или исполнять какое-нибудь драматическое произведение. Тогда продюсеры и режиссеры смогут определить, обладают ли соискательницы хотя бы малейшими актерскими способностями, которые можно было бы развить, огранить и превратить в настоящий бриллиант. Конечно, главное внимание все равно будет сосредоточено на внешних данных – лице, фигуре, грудях, заднице и сексуальной привлекательности, – но зато девушка не станет победительницей лишь потому, что она может босиком шестнадцать раз прокрутиться на одном пальце.

Вот о чем я, судья конкурса, думал. И, увлеченный столь глубокими размышлениями, я вдруг с запозданием понял, что сижу рядом с еще одной исключительно красивой девушкой. Это уже перебор, друзья мои. Они были повсюду. Если пьяница окунется с головой в бак с красителем, он обязательно отравится, как бы ему ни хотелось этого избежать. Так и здесь. Эта красавица была старше остальных, но могла дать им всем сто очков вперед.

Она выглядела одного со мной возраста, лет тридцати. Темная дочерна, с точеным профилем, черные волосы убраны со лба и затянуты бантом на затылке. Глаза обрамляли невероятно длинные ресницы, нос прямой, высокие, выступающие скулы, чувственный, с жестоким изгибом рот.

Ауру доброты и подлинного мягкосердия, но отнюдь не агрессивности создавали ее столь же высокие, выступающие и очень интересные груди. Я сказал "интересные", а не "колыхающиеся" или "вздымающиеся, словно наполненные газом", потому что они были чертовски интересными, в основном благодаря тому, что вы могли их хорошенько рассмотреть и отдать должное этому шедевру природы. В наши дни со всеми этими конкурсами красоты, делающими ударение на свист носом, это крайне важно: сейчас ничего нельзя принимать на веру.

Всего несколько дней назад я прочитал рекламу в дамском журнале "Модерн Ив", которая торжественно вещала: "...и, девочки, для бюста 32-го размера вы можете приобрести "Мэджик-бра" с размерами 32 A-D, 34 A-D, 36 A-D и 38 А-С ("Мэджик-бра" размера 38D не подходит для бюста 32-го размера)", и мрачно подумал: "Пока не подходит". Есть еще журнал "Модерн Эдам", но я боюсь его читать.

Слава богу, еще не перевелись девушки, больше похожие на прародительницу Еву, вроде той, что сидела справа от меня.

На ней был цыганский наряд, свободная блузка с глубоким вырезом, плетеный золотой пояс и цветастая юбка. В ушах сверкали крупные бронзовые – а может, даже золотые – кольца. На левом запястье позвякивали многочисленные браслеты, на среднем пальце левой руки переливалось огромное кольцо – я решил, что это горный хрусталь, настолько оно было большим.

Она допила коктейль, похоже с шампанским, оттолкнула от себя пустой бокал и задумалась. Потом достала сигарету, и я с быстротой молнии выхватил свою зажигалку и поднес ей огня. Полный кретин. Понял я это несколько погодя.

Она повернула голову, глянула на меня холодными раскосыми глазами и, не обращая внимания на мое пламя, щелкнула своей золотой зажигалкой, усыпанной горным хрусталем, и зажгла сигарету.

– Привет, – улыбнулся я.

Пришлось второпях убрать зажигалку. Я знаю, когда нужно остановиться. По крайней мере, мне так кажется.

Она выпустила дым через нос, глядя на меня с приветливостью раненой антилопы, повстречавшей стаю гиен. Наконец холодно отозвалась:

– Что?

– Просто... привет. Как... ну, как "Привет вам!". Или "Салют, крошка!". В общем, здесь, в южной Калифорнии, дружественной южной Калифорнии, это означает "здравствуйте". – Я замолчал. – По крайней мере, раньше означало.

Все, я выдохся. Может, она была глухой, но при этом очень симпатичной. Это удивительное, необычное лицо. С раскосыми глазами и широкими скулами. Темная кожа и гладко зачесанные черные волосы. Она выглядела как представительница евразийской расы, даже азиатской. Даже... Меня вдруг осенило. Она была похожа на монголку. В ее костюме не было ничего цыганского, такие вещи носили прекрасные наложницы Кублай-хана.

Точно. Она идеально вписывалась в здешнюю обстановку, как будто этот дворец выстроен специально для нее – так же, как шах Йахан воздвиг Тадж для своей возлюбленной Мумтаз Махал. Это ее Занаду. Я легко представил ее одной из девяноста девяти жен Кублая. И так же легко вообразил, как она выхватывает огромный меч Кублая и сносит девяносто восемь голов.

Она рассматривала меня, сморщив нос. Не сильно. Но так, чтобы я заметил, как она его морщит и как ей этот милый трюк к лицу.

До меня вдруг дошло, что после беготни по пустыне, валяния в пыли и смены покрышки я сразу направился в бар, не "освежившись" у себя в номере. Естественно, я выглядел слегка помятым и грязноватым. И тем не менее ей не стоило морщить (я подумал – кокетничает) свой острый нос. Я пользуюсь дезодорантом, который по телевизору рекламируют как "убивающий запах пота".

– Кто вы? – спросила она, когда наконец решила снизойти до разговора со мной. – Водитель грузовика? Или, может...

– Не утруждайте себя перечислениями, – грубовато оборвал я ее. – Я слышал их все, мэм. Водитель грузовика, мусорщик, продавец хот-догов. Мы все несем свой крест. А вы кто, королева мая?

Обычно я позволяю людям рвать меня на части и не пытаюсь демонстрировать свой ум, говоря им колкости в ответ. Обычно я этого не делаю, потому что не могу на ходу придумать ничего достойного. Вот как сейчас. А в основном потому, что эта дорога ведет вниз, к проигрышу. Зачем мне это? Я уже достаточно проиграл.

Черт с ней, подумал я. С ней и с ее яркой блузкой. Она, наверное, мычит, когда просыпается по утрам. Черт, я ведь только хотел дать ей прикурить. Ну, может, и не только, сказал я себе. Но она-то этого не знала. А если и знала? Что ж она тогда вырядилась, как невеста на нудистской свадьбе?

Я сидел, делая вид, будто ничего не произошло, и в этот момент вошел высокий симпатичный парень и заскользил в нашу сторону. Казалось, он не идет, а плывет по воде. Его золотистые волосы вились крупными волнами, голова высоко поднята, он рассекал воздух, словно двадцативесельная военная баржа викингов. С широкими плечами и узкой талией, он выглядел как человек, который ни разу не потел за всю свою жизнь.

Он подошел прямо к грудастой монголке и наклонился к ней, складывая рубиновые губы для поцелуя. Я подумал с некоторой тревогой: "Лучше не надо, старик, – ты ее не знаешь так, как знаю я". Он непринужденно клюнул ее в щеку.

– Привет, дорогой, – сказала она.

Очевидно, он все-таки знал ее лучше, нежели я.

– Привет, милая, – ответил он.

– Ты почему так долго?

– Никак не мог найти трусы.

Он явно знал ее намного лучше, чем я.

– О, Джерри, – вздохнула она. – Они там же, где и всегда.

– Ага, я их там и нашел.

Поверьте, это был гнусный разговор. И от нарочитой откровенности становился еще противнее. Сидевшая рядом пара встала и ушла, и дружок монголки уселся на освободившийся стул. Потом он понизил голос, но не настолько, чтобы я не мог его услышать, и задиристо проговорил:

– Я видел, как ты болтала с этим мерзавцем, который сидит рядом с тобой. Он тебя доставал, Нейра?

– Да, – ответила она. – Ты заметил, какие у него грязные руки? Наверное, он работает в гараже.

– Руки? Он... он не дотрагивался до тебя?

Хлюст склонился над ней и в буквальном смысле оглядел ее прелести, словно хотел удостовериться, не остались ли там грязные следы от моих заскорузлых, изношенных тяжелым трудом лап.

– Господи, нет! – воскликнула она. – Что-что, а вкус у меня есть, дорогой.

– Ах, конечно, милая. Предоставь это мне. Я разберусь с подонком.

Я изучал свой стакан – пустой стакан, – когда он подошел и постучал меня по плечу. Я обернулся:

– Да?

Он придал своему лицу устрашающее выражение, над выработкой которого, видимо, долго тренировался.

– Эта дама справа, – с важным видом заявил он, – моя жена.

– Угу.

– Думаю, я должен уведомить вас, что ей неприятны ваши заигрывания, а я считаю их просто возмутительными.

– Да. Хорошо, извините. Черт, я всего лишь сказал "Привет". И больше ничего...

– И я требую, чтобы вы прекратили надоедать ей, – продолжал он, искоса поглядывая на жену: хорошо ли ей слышно.

– Договорились, – согласился я.

"Да уж, – подумал я. – Откуда мне было знать, что она его жена. Наверное, молодожены. О'кей, он выиграл сражение".

Но он никак не мог угомониться.

– Я настоятельно требую, – гневно провозгласил он, – чтобы вы больше не докучали ей своими приставаниями.

– Не беспокойтесь об этом. Я скорее пройдусь босиком по разбитому стеклу.

– По-моему, мне не нравится ваше к ней отношение, – заявил он.

Этот парень начинал меня раздражать.

– По-вашему, да? – огрызнулся я. – А точнее вы не знаете?

Он буквально закипал на глазах. Сначала я думал, что он просто поднимает пыль, но теперь его всего колотило. Я не сумасшедший. Черт, я только хотел, чтобы эти неземные существа оставили меня в покое.

– Ну, ты, хвастливая обезьяна! – крикнул он. – Ты...

– Уймись, дружище. Давай не будем обзывать друг друга. Все и так уже выглядит достаточно смешно.

– Смеш...

– Смешно и глупо. – Я и сам уже начал заводиться. – Раз уж я должен оправдываться, то скажу: я всего лишь попытался поднести огня твоей жене, но она повела себя так, словно я поджег ее трусики. Если тебе нужна правда, я думаю, она просто злобная...

– Все. Вон! – он протянул руку и схватил меня за локоть. Мое терпение лопнуло.

У меня есть один пунктик: я очень не люблю, когда меня хватают и пытаются выбросить за дверь или втолкнуть внутрь или просто пихают куда-нибудь. Я почувствовал, как во мне закипает ярость, и безуспешно попытался ее обуздать. А он тем временем толкал меня, обнаружив, вероятно, что это не так уж легко.

Я сбросил его лапу со своей руки и произнес с большим пылом, чем следовало бы:

– Ладно, раз ты ужасно жаждешь правды, получай ее. Случилось вот что: я увидел, что ее грудь растеклась по стойке, и начал подбирать ее, решив, что это ангельский пирог, приготовленный из восьми дюжины яиц. Она сказала: "Будьте добры..."

Он не дал мне закончить. Он снова протянул свою клешню и попытался схватить меня, но я выбросил вперед руку и задержал его.

– Не делай этого.

Может, он уловил угрозу в моем голосе или еще что-нибудь, но, к счастью, не схватил меня. Моя рука была повернута к нему тыльной стороной и находилась всего в шести дюймах от его физиономии, поэтому он хорошо ее рассмотрел. Она вся в шрамах, а костяшки немного распухшие – от битья физиономий, – и он весьма заинтересованно разглядывал ее.

– Есть одна маленькая деталь, – сказал я. – Я слышал, как твоя жена назвала тебя Джерри. Прежде чем я уделаю тебя, хотел бы узнать, твоя фамилия, случайно, не Вэйл? Надеюсь, что не так.

– Вэйл? Конечно, Вэйл. Откуда вы знаете? Как... Вы и моя жена...

– О, кончай, Джерри Вэйл. Замечательно. Я – Шелл Скотт, – вздохнул я облегченно, – и мы станем хорошими друзьями.

– Вы – Скотт? – Он вдруг расплылся в улыбке. – О, черт, Орманд предупредил, что вы приедете. Мне только что сказали, что вы здесь, Скотт. – Он снова протянул руку – на этот раз для того, чтобы пожать мою. Потом, сияя, обернулся к жене: – Все в порядке, Нейра. Это – мистер Скотт. Шелл Скотт.

Интересно, подумал я, почему это сейчас все в порядке. И что именно в порядке? Нейре, похоже, все было до лампочки. Для нее все оставалось по-прежнему. Ей невозможно было угодить. Она передернула плечами – при этом ее цыганская блузка едва не соскользнула вниз – и равнодушно протянула:

– Ну и?..

"Все-таки она злобная", – решил я. Джерри Вэйл понизил голос и прошептал:

– Я очень рад, что вы здесь, Скотт. Девушка – ну, вы знаете?.. – так и не появилась. Вы понимаете, о чем я говорю? Орманд посвятил вас в детали?

– Да. А теперь позвольте посвятить вас. Девушка и не появится. А вам придется оседлать коня...

– Не появится?

Я огляделся вокруг. Два места за Нейрой оставались свободными, а молодой петушок, сидящий слева, склонился к малышке в платье восточной красавицы и то ли говорил с ней, то ли собирался ее съесть, так что никто не мог нас подслушать.

Я тоже понизил голос:

– Самое важное сейчас – это то, что ваш босс в каталажке. Закон...

– В каталажке?

– Да, в тюряге в Индио. В тюрьме. Может, его и не посадили, а только допрашивают, но ему это не нравится. Я бы рискнул...

– О господи, какого черта Орманд делает в тюрьме?

– Думаю, пытается выбраться оттуда. Что, кстати, вы должны были организовать уже десять минут назад.

– А что случилось? Почему он...

– Девушка, Джин, не появится, потому что ее убили. Кто-то застрелил ее.

У Вэйла перехватило дыхание, и он начал было что-то лопотать мне, но я его не слушал.

– Не знаю, как полицейские собираются связать его со смертью девушки, – я был там, когда это произошло, – но они хотят серьезно поговорить с ним о каком-то типе по имени Сардис.

– О ком?

– О Сардисе. Эфриме Сардисе. Похоже, его прикончили, и ребята шерифа интересуются...

– Убили? Кто-то убил Эфрима Сардиса?

Его челюсть отвисла, глаза выкатились из орбит.

Я медленно продолжал:

– Да. Похоже, так. Я не знаю подробностей... Мне так и не удалось закончить.

Нейра издала какой-то свистящий звук, сползла со стула, как раненая птица, выпрямилась и пронзительно завизжала. Ее глаза закатились, она тут же потеряла сознание и свалилась на пол.