Они пытались ничего не выдумывать все это время. Может как-то незаметно…
      Вокруг него Братия декламировали слова, которые любой человек счел бы, в зависимости от своей просвещенности, в каком-то смысле мистическими. Общий эффект был вполне приличный, если только не прислушиваться к словам.
      Слова. Ах, да…
      Он взглянул на страницу и произнес их громко вслух.
      Ничего не произошло.
      Он моргнул.
      Когда он вновь открыл глаза, то обнаружил, что находится в темном переулке, живот горит огнем, а его самого переполняет злость.
 
      Эта ночь была наихудшей для Зеббо Спорщика, Вора Третьего Класса, и ему не становилось веселее от сознания, что она должна стать последней.
      Дождь держал людей по домам, а Зеббо уже превысил свою квоту. А потому он был не так осторожен, как обычно, или как мог бы быть.
      В ночное время осторожность на улицах Анк-Морпорка была абсолютной. Не бывает такого явления как средняя осторожность. Или вы весьма осторожны, или вы мертвы. Вы можете разгуливать вокруг и дышать, но вы все равно мертвы.
      Он услышал приглушенные звуки, доносящиеся из соседнего переулка, вытянул обтянутую кожей дубинку из рукава, подождал, пока жертва не завернула за угол, выскочил, сказал «Ах, че…» и умер.
      Это была самая необычная смерть. Никто более не умирал подобным образом сотни лет.
      Каменная стена, возвышавшаяся за ним, стала вишнево-красной от жара, постепенно гаснувшего в темноте.
      Он был первым, кто увидел анк-морпоркского дракона. Он испытал мало удобств узнав об этом, однако, лишь потому, что он был мертв.
      – …рт, – сказал он, а его лишенная тела сущность взглянула вниз на маленькую кучку древесного угля, которая, как он знал с достаточной уверенностью, была тем, откуда та вылетела. Это было странное ощущение, узреть свои бренные останки. Он ощутил, что это не столь ужасно, как он мог бы вообразить, если бы его об этом спросили еще десять минут назад. Ощущение того, что ты мертв, смягчалось тем, что именно ты сам смог узнать, что ты мертв.
      Противоположная сторона переулка была вновь пустой.
      – Это на самом деле странно, – сказал Спорщик.
      – ЧРЕЗВЫЧАЙНО НЕОБЫЧНО, БЕЗ СОМНЕНИЯ.
      – Ты видел это? Что это было? – Спорщик бросил взгляд на темный силуэт, вынырнувший из тени. – Черт, кто ты? – с подозрением спросил он.
      – УГАДАЙ, – сказал голос.
      Спорщик уставился на силуэт в капюшоне.
      – Боже! – сказа он. – Я думал, что ты избегаешь являться подобным мне личностям.
      – Я ЯВЛЯЮСЬ КАЖДОМУ.
      – Я имел в виду… в облике человека.
      – ИНОГДА. В ОСОБЫХ СЛУЧАЯХ.
      – Ну что ж, да, – сказал Спорщик, – и этот случай один из тех, верно! Полагаю, что он смахивал на дракона! Кто же это сделал? Вы не ожидали увидеть дракона за углом?
      – А СЕЙЧАС, ЕСЛИ БЫ ТЫ ПОТРУДИЛСЯ СДЕЛАТЬ ШАГ НА ЭТОМ ПУТИ… – сказал Смерть, возложив на плечо Спорщика костлявую руку,
      – Знаешь, предсказательница судьбы как-то сказала мне, что я умру в постели, окруженный скорбящими правнуками, – сказал Спорщик, следуя за силуэтом. – Что ты об этом думаешь, а?
      – ДУМАЮ, ЧТО ОНА ОШИБЛАСЬ.
      – Чертов дракон, – сказал Спорщик. – Да еще вдобавок огнедышащий. Я сильно страдал?
      – НЕТ. ЭТО ПРОИЗОШЛО ПРАКТИЧЕСКИ МГНОВЕННО.
      – Это хорошо. Мне не хотелось бы думать, что я сильно страдал. – Спорщик оглянулся. – Что там еще такое происходит? – сказал он.
      Позади них дождь смывал маленькую кучку черной золы, не оставляя и следа.
 
      Верховный Великий Магистр открыл глаза. Он лежал на спине. Брат Долбило готовился дать ему поцелуй жизни. Простой мысли было достаточно, чтобы вырвать кого угодно за пределы сознания.
      Он сел, пытаясь подавить чувство, что он весит несколько тонн и накрыт с головой весами.
      – Мы сделали, – прошептал он. – Дракон! Он явился! Я почувствовал!
      Братия обменялись взглядами.
      – Мы никогда не видели ничего подобного, – сказал Брат Штукатур.
      – Я мог бы кое-что увидеть, – сказал верноподданно Брат Сторожевая Башня.
      – Нет, не здесь, – прикрикнул Верховный Великий Магистр. – Вы изо всех сил желали, чтобы он материализовался здесь, не так ли? А он явился там снаружи, в городе. Лишь на несколько секунд…
      Он указал пальцем.
      – Смотрите!
      Братия с чувством вины повернулись вокруг, в любой миг ожидая горячего пламени возмездия.
      В центре круга волшебные предметы рассыпались в пыль. Даже амулет Брата Долбило, как и ожидалось, развалился на кусочки.
      – Высосано досуха, – прошептал Брат Пальцы. – Черт меня побери!
      – Этот амулет стоил мне три доллара, – пробормотал Брат Долбило.
      – Но это доказывает, что действует, – сказал Верховный Великий Магистр. – Вы что не понимаете, дураки? Действует! Мы можем вызывать драконов!
      – Может быть слишком разорительно для волшебных предметов, – с сомнением сказал Брат Пальцы. – Три доллара, как есть. Не хлам какой-нибудь…
      – Сила, – сказал Верховный Великий Магистр, – не приходит без затрат.
      – Истинная правда, – кивнул Брат Сторожевая Башня. – Не дешево. Истинная правда. – Он снова посмотрел на маленькую кучку исчерпавшего себя волшебства. – Боже, – сказал он. – Мы же сделали это, на самом деле сделали! Мы только пришли и чертовски хорошо сказали волшебное заклинание, верно?
      – Понимаете? – сказал Брат Пальцы. – Вы меня заманили тем, что здесь ничего не было.
      – Вы все действовали исключительно прекрасно, – ободряюще сказал Верховный Великий Магистр.
      – …Должно быть стоит шесть долларов, но он сказал, что вырвет себе глотку и продаст ее мне за три доллара…
      – Да-а, – сказал Брат Сторожевая Башня. – Мы уловили самую сущность этого. И ничуть не пострадали. Мы сделали настоящее волшебство! Не могу не заметить, Брат Штукатур, что мы могли бы вызвать зубастых фей прямо из их лесов.
      Остальные Братия согласно кивнули. Настоящее волшебство. Ничего не скажешь. Любой может запросто увидеть.
      – Хотя постойте, – сказал Брат Штукатур. – Куда же этот дракон подевался? Не пойму, мы его на самом деле вызвали или нет?
      – Охота вам задавать такие глупые вопросы, – сказал с сомнением Брат Сторожевая Башня.
      Верховный Великий Магистр смахнул пыль со своей мистической мантии.
      – Мы вызвали его, – сказал он, – и он явился. Но только до тех пор, пока действовало волшебство. Затем он вернулся. Если мы хотим, чтобы он оставался дольше, то нам необходимо больше волшебства. Понимаете? Вот чем нам надо заняться.
      – …Три доллара, из-за спешки я не увижу их больше…
      – Заткнитесь!
 
       Дражайший Отец,– писал Морковка. – Вот я и в Анк-Морпорке. Здесь совсем не так, как дома. Думаю, что здесь все сильно изменилось с тех пор, как прадедушка Лакового был здесь. Не думаю, что люди здесь отличают Правильное от Ложного.
       Я нашел капитана Бодряка в обычной пивнушке. Я помнил о том, что вы говорили, что хороший гном не должен ходить в подобные места, но поскольку он не выходил, то я зашел. Он лежал головой на столе. Когда я обратился к нему, то он сказал, дерни еще один, малыш, и зазвонят колокола. Думаю, что ему было плохо из-за выпивки. Он приказал мне найти место где остановиться и сдать вечером рапорт сержанту Двоеточие в Доме Дозора. Он сказал, что всякий вступающий в стражу нуждается в проверке головы.
       Мистер Лаковый об этом не упоминал. Возможно, это делается из соображений Гигиены.
       Я отправился на прогулку. Здесь много людей. Я нашел место, его называют Тени. Затем я увидел нескольких человек, пытающихся ограбить юную Леди. Я противопостоял им. Они не знали, как правильно сражаться, и один из них попытался ударить меня в Жизненно Важные Органы, но я был одет в Защитное Устройство, как меня инструктировали, а потому он сам ушибся. Затем Леди подошла ко мне и спросила, был ли я интересен в постели. Я сказал да. Она сообщила мне, где она живет, бордель, так это называется. Им управляет миссис Пальма. Леди, чей кошелек это был, ее зовут Тростинка, сказала, вы бы только видели его, их было трое, это было восхитительно. Миссис Пальма сказала, за счет заведения. Она сказала, какое большое защитное устройство. То я и поднялся по лестнице и лег спать, хотя это и очень шумное место. Тростинка подняла меня раз или два, чтобы спросить, ты не хочешь ничего, но у них не было яблок. Так что я упал на Ноги, как они здесь говорят, но я не пойму, как это возможно, потому что если ты упал, то ты упал со своих Ног, это же здравый смысл.
       Здесь, несомненно, много работы. Когда я пошел повидать сержанта Двоеточие, то увидел место, которое называется Гильдия Воров! Я спросил миссис Пальму, а она сказала, разумеется. Она сказала, что руководители Воров в Городе встречаются здесь. Я отправился в Дом Дозора и встретился с сержантом Двоеточие, очень толстым человеком, а когда я рассказал ему о Гильдии Воров, то он сказал, Не Будьте Идиотом. Я не думаю, что он это всерьез. Он говорит, не беспокойся из-за Гильдии Воров, все, что тебе нужно делать, прохаживаться по Улицам Ночью, выкрикивая Двенадцать Часов или Все в Порядке. Я сказал, а что если не все в порядке, а он сказал, черт, да ты просто найди другую улицу.
       Это не Руководство.
       Я получил кольчугу. Она ржавая и плохо сделана.
       Они платят деньги за службу в страже. Это 20 долларов в месяц. Когда я получу их, то отошлю вам.
       Я надеюсь, что с вами все в порядке и шахта N5 опять открыта. Сегодня в полдень я пойду и посмотрю на Гильдию Воров. Это просто безобразие. Если я что-нибудь с ней сделаю, то это будет Перо на моей Шляпе. Я уже наловчился, как они здесь говорят. Ваш любящий сын, Морковка.
       P.S. Пожалуйста передайте Мяте, что я ее изо всех сил люблю. Мне на самом деле ее не хватает.
 
      Лорд Ветинари, Патриций Анк-Морпорка, прикрыл глаза рукой.
      – Что он сделал?
      – Меня провели по улицам, – сказал Урдо ван Подиум, нынешний Президент Гильдии Воров, Взломщиков и Смежных Ремесел. – При свете дня! С руками, связанными вместе!
      Он сделал несколько шагов в направлении Патриция, размахивая пальцем.
      – Вы хорошо знаете, что мы придерживаемся Бюджета, – сказал он. – Быть униженным до такой степени! Как обычного преступника! Должны быть принесены извинения, – сказал он, – или вам придется хлопнуть в ладоши еще раз. Мы будем до этого доведены, невзирая на наши гражданские обязанности, – добавил он.
      Этот палец. Палец был ошибкой. Патриций бросил холодный взгляд на палец. Ван Подиум проследил за его взглядом и быстро опустил перст. Патриций не был тем человеком, на которого можно было махать пальцем, если только вы хотели покончить с этим, умея сосчитать только до девяти.
      – И вы утверждаете, что это был один человек? – сказал лорд Ветинари.
      – Да! Это… – Ван Подиум заколебался.
      Все выглядело по меньшей мере странно, когда он принялся рассказывать об этом.
      – Но там же были сотни ваших людей, – сказал с прохладцей Патриций. – Толстых как, простите за выражение, как воры.
      Ван Подиум несколько раз открыл и закрыл рот. Честный ответ гласил бы: да, и если кое-кто пробирался боком и крался по коридорам, то тем хуже для них. Именно этим путем он прошел, как если бы был владельцем, что всех сбило с толку. Это – и тот факт, что он колотил людей и приказывал им Встать на Путь Исправления.
      Патриций кивнул.
      – Я буду действовать в этом деле моментально, – сказал он.
      Это были хорошие слова. Это всегда заставляло людей задуматься. Они никогда не были полностью уверены в том, что же он имеет в виду, будет ли он действовать сейчас, или он будет действовать кратко.
      Ван Подиум сделал шаг назад.
      – Полноценное извинение, заметьте. Это та позиция, которую я поддерживаю.
      – Благодарю вас. Не хочу вас задерживать, – сказал Патриций, вновь придавая языку свое собственное индивидуальное вращение.
      – Хорошо. Отлично. Благодарю вас. Очень хорошо, – сказал Вор.
      – Тем не менее, у вас так много работы, – продолжил лорд Ветинари.
      – Ну, в таком случае…
      Вор заколебался. Последнее замечание Патриция содержало намек. Вы замечаете, что ожидаете, когда он хлопнет в ладоши.
      – Э-э, – сказал он, надеясь на подсказку.
      – И вам приходится управляться со столь многими делами, не так ли?
      Паника охватила Вора, сделав ватными руки и ноги. Неожиданное чувство вины заполонило его разум. И отнюдь не из-за совершенного им, а поневоле возникавшего вопроса, как об этом узнал Патриций. У этого человека были глаза везде, но ни одни глаза так не пугали его, как эти ледяные голубые глаза, взирающие поверх носа.
      – Я, э, не совсем следую… – начал он.
      – Любопытный выбор целей. – Патриций взял лист бумаги. – Например хрустальный шар, принадлежавший предсказательнице судьбы на Прозрачной улице. Небольшое украшение со стены Офлийского храма Бога-Крокодила. И тому подобное. Побрякушки.
      – Боюсь, что действительно не понимаю, – сказал Глава Воров.
      Патриций склонился к нему.
      – Ни одного нелицензированного воровства, верно? – сказал он .
      – Я непосредственно займусь этим! – прокричал Глава Воров. – Невзирая ни на что!
      Патриций наградил его сладкой улыбкой.
      – Уверен, что так и получится, – сказал он. – Благодарю, что нашли время повидаться со мной. Не колеблясь отправляйтесь по своим делам.
      Вор откланялся. Так всегда оборачивалось с Патрицием, с горечью размышлял он. Вы приходили к нему с совершенно обоснованной жалобой. Следующее, что вы понимаете, вы пятитесь, кланяясь и забыв обо все, расшаркиваясь на ходу, испытывая облегчение, что вам удалось так легко удалиться. Но ведь нужно было вручить жалобу Патрицию, скрепя сердце признал он. Если бы вы не сделали этого, то Патриций послал бы людей взять ее и доставить ему.
      Когда он уходил, лорд Ветинари позвонил в бронзовый колокольчик, призывавший секретаря. Имя его, в соответствии с подписью, было Люпин Обычный. Он появился, готовый записывать.
      Что можно было бы сказать о Люпине Обычном? Он был аккуратен. Он всегда создавал впечатление полной законченности. Даже его волосы были всегда так тщательно приглажены и смазаны маслом, что выглядели как нарисованные.
      – Дозор, кажется, натолкнулся на определенные трудности с Гильдией Воров, – сказал Патриций. – Ван Подиум был здесь, утверждая, что один из Дозорных арестовал его.
      – За что, сэр?
      – По-видимому за существование как Вора.
      – Один из Дозорных? – сказал секретарь.
      – Полагаю, что так. Это просто переходит все границы, не так ли?
      Патриций улыбнулся.
      Было всегда трудно проникнуться идиосинкратическим чувством юмора Патриция, но воспоминание о покрасневшем, кипящем от негодования Главе Воров вновь и вновь всплывало у него в памяти.
      Одним из самых величайших вкладов Патриция в дело надежного управления Анк-Морпорком была, в самом начале его правления, легализация древней Гильдии Воров. Преступление всегда с нами, пояснял он, а потому, если вы собираетесь не расставаться с преступлением, то пусть по крайней мере это будет организованное преступление.
      А потому Гильдию обнадежили выйти из тени и построить большой Дом Гильдии, занять свое место на гражданских банкетах, учредить свой учебный колледж с дневными курсами, а также дипломами Города и Гильдии и все такое прочее. Взамен этого, чтобы дать отдышаться Дозору, они согласились поддерживать уровень преступности на определенном годовом уровне. Таким способом, каждый мог строить наперед свои планы, говорил лорд Ветинари, и часть неопределенности была сведена на нет в хаосе, чем и является жизнь.
      А затем, немного времени погодя, Патриций вновь вызвал руководителей Гильдии Воров и сказал, ах, да, при случае, кое-что еще. Что же именно? Ах, да…
      Я знаю, кто вы, сказал он. Я знаю, где вы живете. Я знаю, на каких лошадях вы ездите. Я знаю, где ваша жена делает прическу. Я знаю, где ваши любимые дети, и сколько им сейчас лет, не тратят время даром, я знаю, где они играют. А потому давайте не забывать о том, о чем мы договорились, если не возражаете? И он улыбнулся.
      И они поневоле присоединились к его улыбке.
      И на самом деле он вывернулся весьма удовлетворительно, с какой точки зрения не посмотреть. Это дало руководителям Гильдии Воров слишком мало времени для того, чтобы отрастить брюшко, обзавестись гербами и проводить встречи в соответствующем здании, а не в дымных притонах, к которым никто не испытывал особой любви. Сложная система расписок и ордеров привела к тому, что каждый имел право на внимание со стороны Гильдии, впрочем, никто не слишком много, и это было весьма приемлемо – по крайней мере для тех граждан, которые были в достаточной мере богаты, чтобы позволить себе достаточно приемлемые премии Гильдии, взимаемые за бесперебойную жизнь. Для этого существовало странное иностранное слово: натуральная канализация. Никто в точности не знал, что же оно значит, но Анк-Морпорк сделал его собственным.
      Дозору это не нравилось, но сущей правдой было то, что Воры были значительно приемлемее во время управляемого преступления, чем даже Дозор. Кроме того, Дозор должен был работать в два раза напряженнее, чтобы немного снизить уровень преступности, в то время как всей Гильдии достаточно было работать чуть меньше.
      А потому город процветал, в то время как Дозор уменьшался, как бесполезный аппендикс, до горстки безработных, которых никто по здравом размышлении не мог воспринимать серьезно.
      Самым последним, чего мог бы кто-либо от них пожелать, было бы то, чтобы они сунули нос в борьбу с преступлениями. Но видеть Главу Воров в затруднительном положении было бы гораздо хуже, как ощущал Патриций.
 
      Капитан Бодряк нерешительно постучал в дверь, ибо каждый удар отзывался эхом у него в голове.
      – Входите.
      Бодряк снял шлем, сунул его подмышку и открыл дверь. Скрип открывавшейся двери тупой пилой отозвался у него во лбу.
      Он всегда чувствовал себя неспокойно в присутствии Люпина Обычного. Впрочем, он чувствовал себя неспокойно и в присутствии лорда Ветинари – но здесь была существенная разница, беспокойство проистекало от воспитанности. И, разумеется, обычный страх. Поскольку он знал Люпина еще в детские годы в Тенях. Еще тогда, будучи мальчиком, тот подавал надежды. Он никогда не был предводителем шайки. Ни малейшего желания. И не обладая должной силой и выносливостью для этого. А помимо того, в чем смысл быть предводителем шайки? У каждого предводителя шайки были лейтенанты, рвущиеся на повышение. Быть предводителем шайки – это отнюдь не работа с долгими перспективами. Но в каждой шайке есть розовощекий малец, которому разрешили остаться, потому что он единственный, кого посещают умные мысли, обычно о том, что делать со старушками или незамкнутыми лавочками; таково было естественное положение Обычного в порядке явлений.
      Бодряк был одним из тех середнячков, людей, говорящих фальцетом «да». Он помнил Обычного тощим мальчишкой, вечно плетущегося позади в сползающих штанах какой-то странной припрыжкой, которую он выдумал, чтобы не отставать от больших мальчиков, и вечно появлявшегося с новыми мыслями как остановить их от праздных нападок, что было обычным развлечением, если ничего более интересного не находилось под рукой. Это было превосходной подготовкой к тяготам взрослой жизни, и Обычный стал в этом не последним.
      Да, оба они начинали в сточной канаве. Но Обычный прокладывал себе дорогу так, как если бы он должен быть первым, кого стоит принять, Бодряк прокладывал себе дорогу просто вперед. Каждый раз, когда казалось он должен был попасть куда угодно, он высказывал свое мнение или говорил не то. Обычно и то, и другое.
      Было еще кое-что, делавшее для него пребывание рядом с Обычным неуютным. Это было четкое тиканье часового механизма честолюбия.
      Бодряк никогда не страдал избытком честолюбия. Подобные чувства испытывали другие.
      – А, Бодряк.
      – Сэр, – сказал Бодряк.
      Он не пытался отдать честь в случае, если выходил из строя. Он полагал, что должен иметь время съесть обед.
      Обычный порылся в бумагах на столе.
      – Странные дела затеваются, Бодряк. Боюсь, что на вас серьезная жалоба, – сказал он.
      Обычный не одел очки. Если бы он одел очки, то ему пришлось бы смотреть на Бодряка поверх них.
      – Сэр?
      – Один из ваших людей из Ночного Дозора. Кажется, он арестовал Главу Гильдии Воров.
      Бодряк немного заколебался и с трудом попытался сосредоточиться. Он не был готов к подобному.
      – Простите, сэр, – сказал он. – Кажется, вы что-то упустили.
      – Я сказал, Бодряк, что один из ваших людей арестовал Главу Гильдии Воров.
      – Один из моих людей?
      – Да.
      Разбегавшиеся нервные клетки мозга Бодряка с трудом попытались сгруппироваться.
      – Член Дозора? – сказал он.
      Обычный невесело улыбнулся.
      – Связал его и оставил перед Дворцом. Боюсь, что вони будет предостаточно. Да, там была записка… э… вот она… «Этот человек обвиняется в Заговоре с целью совершения Преступления, согласно Раздела 14 (iii) Общего Акта об Уголовных Преступлениях, 1678, мною, Морковкой Чугунолитейным».
      Бодряк покосился на него.
      – Четырнадцать и-и-и?
      – Как видите, – сказал Обычный.
      – И что это значит?
      – Не имею малейшего понятия, – сухо сказал Обычный. – А как насчет имени… Морковка?
      – Но мы не занимаемся подобными вещами! – сказал Бодряк. – Мы не должны совершать обходы, чтобы арестовать Гильдию Воров. Полагаю, что на это уйдет целый день!
      – По-видимому этот Морковка думает иначе.
      Капитан покачал головой и поморщился.
      – Морковка?
      Колокольчик не звякнет. Малоубедительность сказанного была понятна даже для Обычного, который моментально сбавил тон.
      – Он был совершенно… – Секретарь заколебался. – Морковка, Морковка, – сказал он. – Мне уже доводилось слышать это имя. Кажется где-то записано. – Он побледнел. – Новобранец, вот оно как! Помнится, что вы мне показывали его?
      Бодряк уставился на него.
      – А не было ли там некоего письма от, не припоминаю точно, некоего гнома…?
      – О служении обществу и поддержании порядка на улицах, верно. Присягал, что его сын окажется пригодным для Дозора. – Секретарь рылся в своих папках.
      – Что он сделал? – сказал Бодряк.
      – Ничего. Только это. Ничего исключительного.
      Брови у Бодряка выгнулись дугой, как будто его мысли пытались воссоздать образ, перевернувший их новыми соображениями.
      – Новобранец? – сказал он.
      – Да.
      – Он не должен был вступать?
      – Он хотел вступить. А вы еще сказали, что это, должно быть, шутка, а я сказал, что мы могли бы попробовать и принять кое-кого из этнических меньшинств в Дозор. Помните?
      Бодряк попытался. Это было нелегко. Он не был уверен, что он не напился до бесчувствия, что, впрочем, делало бессмысленным пытаться вспомнить то, что невозможно было забыть еще сильнее. В конце он просто надрался, чтобы забыть о выпивке.
      Попытка выловить из хаотических воспоминаний, которым он даже не пытался придать достойный вид, не привела ни к чему, что могло послужить путеводной нитью.
      – Помню ли я? – беспомощно сказал он.
      Обычный сложил руки на столе и наклонился вперед.
      – А сейчас послушайте, капитан, – сказал он. – Лорд требует объяснений. Я не имею ни малейшего желания докладывать ему, что капитан из Ночного дозора совершенно не представляет, что творится среди людей, точнее выражаясь, ему подчиненных. Подобные явления всегда ведут только к неприятностям, задаются вопросы, и тому подобное. Мы не желаем этого, не так ли. Не так ли?
      – Да, сэр, – пробормотал Бодряк.
      Смутное воспоминание о ком-то, разговаривавшем с ним в «Грозди Винограда», толчком отозвалось у него в памяти, вызвав запоздалое чувство вины. Сомнительно, что он мог быть гномом? Во всяком случае вряд ли, если только его размеры не были радикально изменены.
      – Разумеется, не желаем, – сказал Обычный. – Не будем ворошить прошлое. И тому подобное. А потому я подумаю, что сказать ему, а вы, капитан, отыщите способ узнать, что творится, и положите этому конец. Преподайте этому гному маленький урок о том, что такое быть стражником, хорошо?
      – Ха-ха, – сказал Бодряк.
      – Простите? – сказал Обычный.
      – Да-да. Подумал, что вы отпустили этническую шутку, сэр.
      – Послушайте, Бодряк. Я бываю весьма понятлив. В определенных обстоятельствах. Сейчас, я желаю, чтобы вы убрались отсюда и во всем разобрались. Вы понимаете?
      Бодряк отдал честь. Глубокое уныние, постоянно таившееся и готовое воспользоваться преимуществом его трезвости, охватило его, пытаясь высказаться.
      – Вы правы, господин секретарь, – сказал он. – Я присмотрю за тем, чтобы он выучил, что арестовывать воров – это противозаконно.
      Он подумал, что не стоило говорить это. Если бы он не говорил подобные вещи, то был бы сейчас на более выгодной должности, Капитаном Дворцовой Стражи, большим человеком. Дать ему Дозор было со стороны Патриция небольшой шуткой. Но Обычный всегда читал новые документы, лежавшие на его столе. Если бы он заметил сарказм, то не показал этого.
      – Прекрасно, – сказал он.
 
       Дражайшая Мамочка!– писал Морковка. – Это был прекрасный день, когда я вошел в Гильдию Воров, арестовал главного Злодея и притащил его во Дворец Патриция. Надеюсь, что с ним больше не будет неприятностей. А миссис Пальма сказала, что я могу оставаться на чердаке, потому что всегда полезно иметь мужчину под рукой. А все потому, что ночью тут были мужчины, страждущие выпить, и подняли скандал у девушек в комнате, а я должен был поговорить с ними, а они затеяли драку, и один из них попытался ударить меня коленом, но я был в Защитном Устройстве и миссис Пальма сказала, что он сломал свою коленную чашечку, но мне не нужно платить за новую.
       Я не понимаю некоторых обязанностей Дозора. У меня есть напарник, его зовут Валет. Он говорит, что я слишком увлекаюсь. Он говорит, что мне надо многому научиться. Я думаю, что это правда, потому что я добрался только до 326-й страницы «Законов и Указов Городов Анка и Морпорка». Любящий всех, ваш сын, Морковка.
       P.S. Моя любовь Мяте.
 
      Это было не просто одиночество, это был способ жить шиворот-навыворот. Именно так и не иначе, подумал Бодряк.
      Ночной Дозор просыпался, когда остальные люди отправлялись спать, и отправлялись спать, когда рассвет вползал на улицы города. Проводя все время на темных, мокрых улицах, в мире теней. Ночной Дозор притягивал к себе тип людей, которые по той или иной причине были склонны к подобному образу жизни.
      Он дошел до Дома Дозора. Это был древний и на удивление большой дом, вклинившийся между дубильней и портным, шившего подозрительные кожаные вещи. Когда-то он должно быть был весьма представительным, но сейчас выглядел необитаемым и посещался только совами и крысами. Над дверью висел девиз на древнем языке, который почти сгнил от времени, грязи и лишайника, и можно было только разобрать:
      FABRICATI DIEM, PVNC
      Он переводился – согласно сержанта Двоеточие, который служил в иностранных частях и считал себя знатоком в языках – как «Служить и Защищать».
      Да. Когда-то быть стражником что-то да значило.
      Сержант Двоеточие, подумал он, спотыкаясь в затхлой темноте. Вот человек, которому нравилась темнота. Сержант Двоеточие был обязан тридцатью годами счастливого супружества тому, что миссис Двоеточие работала весь день напролет, а сержант Двоеточие работал всю ночь. Они поддерживали связь с помощью записок. Он оставлял ей готовым чай перед тем как вечером покинуть дом, а она оставляла по утрам в печи прекрасный горячий завтрак. У них было трое взрослых детей, родившихся, как предполагал Бодряк, в результате чрезвычайно убедительной переписки.
      А капрал Валет… да-да, вряд ли кто-либо еще имел неопределенные причины для пожелания, чтобы его не видел никто из посторонних людей. Не стоило над этим слишком сильно задумываться. Единственная причина, по которой вы не могли заявить, что Валет близок к царству диких животных, была та, что царство диких животных пробудилось и умчалось прочь.
      Ну и конечно там присутствовал он, собственной персоной. Тощее, небритое сборище дурных привычек, замаринованное в алкоголе. Таковым был Ночной Дозор. Или только трое его представителей. Когда-то их было дюжины, сотни. А сейчас – только трое.
      Мир попал в фокус.
      Жизнь – это просто химикалии. Капля здесь, капля там, и все изменилось. Простая капля ферментных соков, и вы внезапно собираетесь прожить еще несколько часов на этом свете.
      Давным-давно, когда этот район был представительным, один владелец соседней таверны, питавший некоторые надежды, заплатил волшебнику огромную сумму денег за светящуюся надпись, каждая буква другого цвета. Сейчас она работала со сбоями и временами в сырую погоду происходили короткие замыкания. В этот момент буква F горела ярко-розовым цветом и беспорядочно помигивала.
      Бодряк вырос, привыкнув к ней. Она казалась частью жизни.
      Он полюбовался переливающейся игрой света на покоробившейся штукатурке, а затем поднял ногу и с силой ударил по полу, дважды.
      Через несколько минут отдаленное сопение показало, что сержант Двоеточие подымается по ступенькам.
      Бодряк молча считал. Двоеточие всегда делал передышку на шесть секунд после пролета, чтобы немного отдышаться.
      На седьмой секунде дверь открылась. Выглянувшее из-за двери лицо напоминало полную луну.
      Сержанта Двоеточие можно было бы описать как человека, который если занялся военной карьерой, то автоматически должен тяготеть к посту сержанта. Невозможно было даже представить его в чине капрала. Или, по той же причине, капитаном. Если бы он не сделал военную карьеру, то искал себе другое занятие, нечто вроде мясника; любая работа, для которой большая красная рожа и способность потеть даже в морозную погоду, была на самом деле частью требуемых условий.
      Он отдал честь и с большим усилием положил на стол Бодряка грязный лист бумаги и разгладил его.