Очередная впадина. Ил большими клубами поднимается из-под ног. Черные одеяния величественно плывут следом.
      Это было царство тишины, давления и полной, абсолютной темноты. Но даже здесь, на такой глубине, существовала жизнь. Тут обитали гигантские кальмары и странные омары, состоящие сплошь из зубов. Паукообразные существа с желудками на ногах и рыбы, вырабатывающие свет. То был тихий кошмарненький мирок, но жизнь живет везде, где только может. А где не может – что ж, жизнь никуда не торопится, нужно только время.
      Смерть направлялся к небольшой возвышенности. Вода вокруг нее была значительно теплее, и морские обитатели тоже изменились: теперь они выглядели так, словно их на скорую руку сляпали из чего попало.
      Над возвышенностью поднимался невидимый, но легко ощутимый столб горячей воды. Где-то внизу камни нагрелись почти до белого каления благодаря магическому полю Плоского мира.
      К морской поверхности тянулись шпили из минералов, и в этом крошечном оазисе развились свои жизненные формы. Они не нуждались в воздухе или свете. Не нуждались даже в пище – в том смысле, который вкладывают в это слово другие виды.
      Жизненные формы просто росли вокруг столба горячей воды и больше походили на помесь цветка и червяка.
      Смерть опустился на колени и пригляделся к одной из жизнеформ – иначе ее было и не увидеть, настолько она была мала. По какой-то причине, пусть даже в этом маленьком мирке не существовало ни глаз, ни света, существо было ярко-красным. Подобное расточительство жизни не переставало удивлять Смерть.
      Затем он достал из-под плаща сверток из черного материала, похожий на набор каких-нибудь ювелирных инструментов. Крайне осторожно вытащил из соответствующего кармашка косу не более дюйма длиной и зажал ее между большим и указательным пальцами.
      Где-то наверху течение качнуло обломок скалы, и он покатился вниз, подпрыгивая и поднимая крошечные тучки ила.
      Обломок упал рядом с живым цветком, прокатился еще чуть-чуть и сорвал существо со скалы.
      Как только ярко-красный цвет поблек, Смерть взмахнул миниатюрной косой…
      О всевидении богов говорится много и часто. Считается, будто они способны узреть падение каждой ласточки.
      Возможно, так оно и есть. Но боги лишь смотрят, а он присутствует.
      Душа трубчатого червя была маленькой и незамысловатой. Греховные намерения его не занимали. Он никогда не домогался жены живущего по соседству полипа. Никогда не играл в азартные игры и не употреблял крепкие спиртные напитки. Никогда не задавался вопросами типа: «Зачем я здесь?», поскольку понятия не имел ни о «здесь», ни о каком-то там «я».
      Тем не менее острейшее лезвие косы что-то освободило, и это что-то, ныне свободное, быстро скрылось в волнах.
      Смерть аккуратно убрал инструмент и поднялся с колен. Все хорошо, все функционирует нормально, и…
      …Нет, не нормально.
      Подобно опытнейшим инженерам, которые по чуть-чуть изменившемуся звуку машины способны выявить неисправный подшипник (причем намного раньше самых чувствительных приборов), Смерть уловил в симфонии мира фальшивую нотку. Одна-единственная нота среди миллиардов ей подобных, но она тем более была заметна, словно крошечный камешек в огромном ботинке.
      Его палец поднялся и начертил в морских водах некий прямоугольник. На мгновение возник синий силуэт двери, Смерть шагнул через порог и исчез.
      Червячки даже не заметили его ухода. Если уж на то пошло, не заметили они и его появления. Они ничего не замечали. Никогда.
 
      По замерзающим, затянутым туманом улицам громыхала телега. Возница ссутулился на козлах, изображая из себя огромный живой коричневый тулуп.
      Внезапно из туманных клубов выскочила некая фигура и через мгновение оказалась рядом с возницей.
      – Привет, – поздоровалась фигура. – Меня зовут Чайчай. А тебя?
      – Эй, эй, а ну слазь! Мне, не дозволяется подво…
      Дернув вожжи, возница остановил телегу. Нож Чайчая с легкостью преодолел четыре слоя одежды, и при этом острие клинка лишь самую малость царапнуло кожу.
      – Что-что ты сказал? – переспросил Чайчай, широко улыбаясь.
      – Э… слушай, если ты грабитель, так ничего ценного у меня нет, всего-навсего несколько мешков с…
      – Неужели? – удивился Чайчай, и лицо его озабоченно нахмурилось. – Ну да мы проверим. Так как тебя зовут, милостивый государь?
      – Эрни. Э… Эрни. Да, Эрни.
      – Залезайте, господа, – бросил Чайчай куда-то в сторону. – И познакомьтесь с моим другом Эрни. Сегодня он будет нас возить.
      Эрни заметил, как из тумана появились еще с полдюжины людей, которые поспешно вскарабкались на телегу. Однако оборачиваться, чтобы разглядеть их повнимательнее, он не стал – легкое покалывание в области почек недвусмысленно намекало на то, что любопытство не пойдет на пользу его служебной карьере. Правда, самым краешком глаза он все-таки рассмотрел, что один из неизвестных, больше похожий на ожившую гору, тащил на своем плече какой-то длинный рулон материи. Рулон шевелился и приглушенно постанывал.
      – Все, Эрни, все, кончай дрожать. Просто подвези нас до места, и мы распрощаемся, – сказал Чайчай, когда повозка снова загрохотала по булыжной мостовой.
      – Но куда? Куда везти-то?
      – Пока прямо. Первая остановка на Саторской площади, рядом со вторым фонтаном.
      Нож исчез, и Эрни наконец задышал нормально, по-человечески, не через уши.
      – Э…
      – Ну, в чем дело? О, да ты весь напряжен. Знаешь, почаще делай массаж плеч и шеи. Мне лично очень помогает.
      – Вообще-то, мне не разрешается никого подвозить. Чарли такой нагоняй мне устроит, если узнает…
      – Вот об этом тебе совсем не стоит беспокоиться, – успокоил его Чайчай, похлопав по спине. – Ты сейчас среди друзей!
      – А на что нам девчонка-то сдалась? – раздался чей-то голос сзади.
      – Девочек обижать нельзя, – пророкотал еще чей-то голос. – Так мама говорила. Только плохие мальчишки обижают девочек…
      – Банджо, тише ты!
      – Но мама…
      – Тс-с! Эрни совсем не обязательно знать о наших проблемах, – сказал Чайчай, не сводя глаз с возницы. – Правда, Эрни?
      – А? Что? Да туговат я на ухо, – пробормотал Эрни, который в некоторых случаях умел соображать очень быстро. – И вижу плохо. Очень. А лиц вообще не помню. Плохая память? Ха! Да кому вы говорите! Вот иногда я разговариваю с людьми, как сейчас с вами, потом они сходят, а я ну ничегошеньки не помню. Ни сколько их было, ни что они несли, ни о какой-то там девчонке… – В голосе возницы начали прорываться истерически-визгливые нотки. – Ха! Я даже имя свое порой забываю, так вот!
      – Но тебя ведь зовут Эрни, правильно? – спросил Чайчай и в очередной раз широко улыбнулся. – А, уже приехали. И похоже, здесь что-то происходит.
      Откуда-то спереди донеслись звуки драки, потом мимо пробежали два тролля в масках, за которыми по пятам гнались трое стражников. На телегу никто даже внимания не обратил.
      – Я слышал, банда Де Бриза собиралась сегодня брать сейф Пакли, – раздалось за спиной Эрни.
      – Похоже, господин Браун не сможет к нам присоединиться, – сказал другой голос и хихикнул.
      – Не уверен в этом, господин Белолиций. Совсем не уверен, – раздался еще один голос, на этот раз донесшийся со стороны фонтана. – Не примешь ли мой саквояж? Осторожнее, он тяжелый. – Голос был тонким и приятным. Обладатель подобного голоса, как правило, хранит деньги в бумажнике и тщательно пересчитывает сдачу, невольно подумал Эрни – и тут же постарался забыть о собственных измышлениях.
      – Так, Эрни, едем дальше, – велел Чайчай. – Вокруг Университета.
      Повозка тронулась, а тонкий и приятный голос произнес:
      – Основное правило: берешь деньги и тихонечко удаляешься. Правда?
      В ответ раздалось общее согласное бормотание.
      – Такое нужно впитывать с молоком матери.
      – Ну, ты-то многое впитал от своей мамочки, господин Белолиций.
      – Не смей ничего говорить о нашей маме! – Голос был похож на маленькое землетрясение.
      – Это же господин Браун, Банджо. Ну все, все, успокаивайся.
      – Он не должен ничего говорить о нашей маме!
      – Хорошо! Хорошо! Привет, Банджо… Где-то у меня была конфетка… Куда же она запропастилась? А, вот. На, кушай. О да, ваша маменька дело знала туго. Тихо войти, не торопиться, взять то, зачем пришла, и уйти по-умному. Не торчать на месте, не пересчитывать добычу и не твердить друг другу, какие умные и храбрые парни тут собрались…
      – Абсолютно согласен, господин Браун. Судя по всему, дела у тебя идут хорошо.
      Телега громыхая приближалась к противоположному концу площади.
      – Неплохо, господин Кошачий Глаз, неплохо. Близится страшдество, а это всегда расходы. Приходится крутиться. Так о чем там я? Ах да. Хватать и бежать – о нет, это не для меня. Возьми немножко и тихо удались. И одевайся поприличнее. Вот мой девиз. Прилично одевайся и степенно удаляйся. Почти стихи получились. Только не бежать. Ни в коем случае. Бегущий человек всегда привлекает внимание, а стражники похожи на тех же собак. Они бегут за бегущим. Нет, уйди медленно, немножко выжди за углом, пока суматоха не уляжется, затем поворачивай и иди обратно. Это их ставит в тупик. Тебе даже дорогу уступают. «Добрый вечер, офицеры», – говоришь ты и направляешься домой пить чай.
      – Понял, понял, главное тут – спокойствие. Если нервишек хватит. И ты выйдешь чистеньким из любого, ну, этого самого…
      – Прежде всего, господин Персик, ты никуда не вляпаешься.
      «Опытный волк учит щенят уличной жизни. Настоящий класс виден издалека», – подумал Эрни (и опять-таки приложил все усилия, чтобы немедленно забыть услышанное).
      – Кстати, Банджо, что у тебя с губами?
      – Он потерял зуб, господин Браун, – сказал кто-то и хихикнул.
      – Потерял жуб, господин Браун, – громыхал Банджо.
      – Следи за дорогой, Эрни, – напомнил сзади Чайчай. – Неприятности нам сейчас ни к чему…
      Улица, проходящая рядом с громадой Незримого Университета, была пустынной. В этом районе были еще несколько улиц, но в окрестных домах никто не жил. И что-то случилось со звуком. Анк-Морпорк словно бы перенесся куда-то далеко-далеко, его вечный шум как будто остался за невидимой толстой стеной. Этого района Анк-Морпорка сторонились. Тут располагалась громада Незримого Университета, насквозь пропитавшаяся волшебством, вследствие чего весь район носил название Колдунного Квартала.
      – Проклятые волшебники… – машинально пробормотал Эрни.
      – Прошу прощения? – переспросил Чайчай.
      – Мой прадедушка рассказывал, у нас тут когда-то был дом. Низкий уровень магии, безопасно для вашего здоровья! Черта с два! Самим-то волшебникам что? У них есть всякие защитные заклинания. Да и как уследишь за магией-то? Она ж постоянно утекает…
      – Ну, насколько я знаю, в особо опасных случаях вывешивали предупреждения. До сих пор так бывает, – ответил ему кто-то сзади.
      – Эти предупреждения только и годятся что на растопку. Предупреждения в Анк-Морпорке? Ха! – фыркнул еще кто-то.
      – Они ж там постоянно… – продолжал Эрни. – Раскопают какое-нибудь старое заклинание – и ну его испытывать. Что оно делает? Взрывает? Превращает? Морковку выращивает? Или все вместе? Одним богам ведомо, что получится. Прадедушка рассказывал: проснешься утром, а у тебя чердак с подвалом местами поменялись. Причем это было еще не самое страшное, – мрачно закончил он.
      – Во-во, а я слышал, бывало такое: идешь по улице и вдруг видишь… ты идешь навстречу! – поддержали его сзади. – Или проснулся утром, на улицу выглянул, а солнце уже заходит: снова спать пора…
      – Собака часто таскала в дом всякую гадость, – словоохотливо сообщил Эрни. – Прадедушка говорил: вся семья сразу сигала за диван, если собака являлась с чем-нибудь этаким в зубах. Что угодно могла притащить: сломанную волшебную палочку, из которой зеленый дым валит, или какую-нибудь остывшую шаровую молнию, которая вдруг как зашипит… А если кошка начинала с чем-нибудь играть, уверяю вас, лучше было не рассматривать, с чем она там играет.
      Эрни сердито подернул поводья, почти позабыв о своем нынешнем крайне затруднительном положении, – так захватила его передававшаяся из поколения в поколение классовая ненависть.
      – И что нам говорят, спрашивается? Старые книги с заклинаниями и всякие отслужившие свое волшебные штуковины глубоко зарываются, а заклинания перерабатываются… Ага, только как-то мало в этом утешения, когда твоя картошка начинает гулять по полю. Мой прадедушка однажды отправился к самому главному волшебнику жаловаться, и знаете, что ему там заявили? – Эрни откашлялся и заговорил приглушенным гнусавым голоском, которым, по его мнению, говорили все образованные люди: – «Ну да, сейчас возможны временные неудобства, но вы загляните лет этак через пятьдесят тысяч…» Проклятые волшебники!
      Лошадь свернула за угол.
      Это был тупик. Полуразрушенные дома с разбитыми стеклами и отсутствующими, видимо украденными, дверями клонились друг к другу словно в поисках поддержки.
      – А я слышал, тут все скоро снесут, вычистят, и люди вернутся, – сказал кто-то.
      – Ага, как же, – фыркнул Эрни и сплюнул. Упав на землю, плевок быстренько юркнул в ближайшее подвальное окошко. – Теперь сюда только чокнутые лазают. Что-то вынюхивают, ищут…
      – Останови-ка вон у той стены, – ласково перебил его Чайчай. – Насколько мне известно, ориентироваться нужно на засохшее дерево, рядом с ним еще старая мусорная куча. Найти проход сложно, но можно. А вот сам процесс… Надеюсь, ты нам поможешь?
      – Э-э… я не могу вас туда перевезти, – с запинкой откликнулся Эрни. – Подвезти – одно, а перевезти…
      Чайчай с грустью вздохнул.
      – А ведь мы так хорошо ладили. Послушай, Эрни, ты перевезешь нас на ту сторону, иначе, поверь, мне очень жаль… но придется тебя убить. А ты такой приятный человек. Добросовестный. Тулуп, кстати, тебе идет.
      – Но если я перевезу вас туда…
      – Да, и что тогда? – уточнил Чайчай. – Ты потеряешь работу? Невелика потеря. Ведь в обратном случае ты потеряешь жизнь. Видишь, мы очень печемся о твоем благополучии. Умоляю, не отказывай нам.
      – Но я… – опять было принялся возражать Эрни и запнулся.
      Мозги у него потихоньку начинали закипать. Паренек вел себя очень вежливо, предупредительно, по-дружески, но то, что он говорил, совсем не вязалось с его обликом. Тон не соответствовал содержанию.
      – Да и в чем ты, спрашивается, виноват? – продолжал Чайчай. – Тебя же принудили, верно? Приставили нож к горлу, как тут откажешь…
      – Ну, если мы говорим о принуждении… – пробормотал Эрни.
      Похоже, выхода у него и вправду не было.
      Лошадь остановилась и с многозначительным видом оглянулась на своего хозяина: «Ну, что ты там медлишь? Забыл, куда ехать?»
      Порывшись в кармане тулупа, Эрни выудил оттуда крошечную жестянку, похожую на табакерку, и открыл ее. Внутри оказалась светящаяся пыль.
      – И что с этим нужно сделать? – с интересом спросил Чайчай.
      – О, нужно просто взять щепотку, бросить ее в воздух – раздастся звон и откроется путь, прозрачное место, так сказать.
      – Значит… никаких специальных знаний тут не требуется?
      – Э… нет, нужно только бросить порошок на стену, и раздастся звон, – повторил Эрни.
      – Правда? А можно попробовать? – Чайчай взял из его безвольной руки жестянку и бросил щепотку пыли в воздух прямо перед лошадью. На мгновение пыль зависла в воздухе, затем образовала узкую светящуюся арку. Она заискрилась, а потом раздался… Звон.
      – Ой! – воскликнул кто-то сзади. – Красиво-то как, правда, Дэйви?!
      – Правда, правда.
      – Какие искорки…
      – А потом нужно проехать туда? – спросил Чайчай.
      – Да, – подтвердил Эрни. – Только быстро. Путь недолго остается открытым.
      Чайчай положил жестянку себе в карман.
      – Большое спасибо, Эрни. Я очень, очень тебе благодарен.
      Он взмахнул другой рукой. Блеснул металл. Возница изумленно мигнул и свалился с телеги на землю. Тишина сзади наполнилась ужасом с легкими оттенками восхищения.
      – Терпеть не могу зануд, – весело произнес Чайчай, поднимая вожжи.
 
      Пошел снег. Он падал на лежащее тело Эрни, а также на… вернее, сквозь несколько зависших в воздухе серых одеяний.
      В одеяниях, казалось, никого и ничего не было. Капюшоны тоже были пусты. Как будто их владельцы находились совсем в иной точке пространства.
      «Итак, – произнесло одно из одеяний. – Честно говоря, мы поражены».
      «Несомненно, – согласилось другое. – Никогда бы не подумали, что туда можно проникнуть вот так».
      «Этот человек наделен богатым воображением», – сказало третее.
      «А ведь мы, – ответило первое (или второе? впрочем, какая разница: одеяния ничем не отличались друг от друга), – мы обладаем такой властью, и всё ж…»
      «О да, – произнесло второе (или третье). – Ход мысли этих созданий поражает. Своего рода… нелогичная логика».
      «Дети… И как до такого можно было думаться? Но сегодня – дети, завтра – весь мир».
      «Дайте мне ребенка, которому еще не исполнилось семи, и он мой навек», – возвестило одно из одеяний.
      Воцарилась жутковатая пауза.
      Эти существа, действующие как одно целое и называющие себя Аудиторами, не верили ни во что, за исключением, быть может, бессмертия. А еще они твердо знали: чтобы обрести бессмертие, следует всеми возможными способами избегать жизни. Личность – вот начало конца. Ведь всякая личность когда-то начинается и где-то заканчивается. Ход их размышлений был следующим: по сравнению с бесконечностью вселенной любая жизнь невообразимо коротка: какой-то миг – и ее уже нет. Разумеется, данная логика была несколько ущербной, но всякий раз Аудиторы осознавали это слишком поздно. Между тем они старательно избегали любых комментариев, действий или переживаний, которые могли бы их разделить…
      «Ты, кажется, использовал местоимение „мне“?» – уточнило одно из одеяний.
      «Да, да, но мы же цитировали, – торопливо заговорило второе. – Так выразился какой-то известный религиозный деятель. Об образовании детей. Разумеется, он говорил о себе, но лично я никогда бы так не сказал, ведь… вот проклятье…»
      Одеяния исчезли, оставив после себя крошечное облачко дыма.
      «Пусть это послужит нам уроком», – сказало одно из оставшихся.
      И тут же на месте исчезнувшего коллеги возник еще один совершенно неотличимый от других плащ.
      «О да, – сказал вновь появившийся. – И кажется, что…»
      Внезапно он замолчал. Сквозь падающий снег к ним приближался некий темный силуэт.
      «Это – он».
      Одеяния поспешно исчезли, вернее, не просто исчезли: они истончались и растягивались, пока окончательно не растворились в воздухе.
 
      Темная фигура остановилась возле лежащего на земле возницы и протянула ему руку.
      – ТЕБЕ ПОМОЧЬ ВСТАТЬ?
      Эрни с благодарностью посмотрел на незнакомца.
      – Э-э… да, да, спасибо. – Чуть покачнувшись, он поднялся. – Ух, какие у тебя холодные пальцы, господин!
      – ИЗВИНИ.
      – Почему он так обошелся со мной? Я ведь делал все, что он говорил. Он же мог убить меня!
      Эрни достал из потайного кармана тулупа странно прозрачную фляжку.
      – В такие холодные ночи я без вот этой подружки, – он постучал по фляжке, – даже за порог не выхожу. Очень бодрит, снова живым себя чувствуешь.
      – НЕУЖЕЛИ? – отсутствующе произнес Смерть, оглядываясь по сторонам и шумно втягивая воздух.
      – Ну и как мне теперь объясняться? – пробормотал Эрни и сделал большой глоток.
      – ЧТО-ЧТО, ПРОСТИ? ПОНИМАЮ, ЭТО ОЧЕНЬ ГРУБО С МОЕЙ СТОРОНЫ, НО Я ПРОСЛУШАЛ.
      – Да я так, жалуюсь… Что я людям-то скажу? Какие-то подлецы угнали мою телегу… Нет, меня точно уволят. Интересно, какие еще неприятности меня ждут…
      – Э… ГМ. ЭРНЕСТ, У МЕНЯ ДЛЯ ТЕБЯ ЕСТЬ ХОРОШИЕ НОВОСТИ. ОДНАКО, ЕСЛИ ПОДУМАТЬ, ЕСТЬ И ПЛОХИЕ.
      Эрни внимательно все выслушал, бросая недоверчивые взгляды на лежащий у ног труп. Странно, изнутри он казался себе куда больше… Впрочем, у Эрни хватило ума не спорить. Когда определенные вещи сообщает тебе скелет семи футов ростом да еще с косой в костлявой руке, тут особо не поспоришь.
      – Стало быть, я умер? – наконец заключил он.
      – ПРАВИЛЬНО.
      – Гм… а священнослужители утверждают… ну, это… когда умираешь, будто бы открывается дверь, а на другой ее стороне… в общем, там такое… Страшное всякое…
      Смерть посмотрел на его обеспокоенное, полупрозрачное лицо.
      – ДВЕРЬ?
      – Ага.
      – СТРАШНОЕ ВСЯКОЕ?
      – Ага.
      – Я БЫ ТАК СКАЗАЛ: ТУТ ВСЕ ЗАВИСИТ ОТ ЛИЧНЫХ ПРЕДПОЧТЕНИЙ.
 
      Улица опустела, и на ней осталась валяться лишь пустая оболочка усопшего Эрни. Однако немного спустя в воздухе опять возникли серые силуэты.
      «Честно говоря, в последнее время он совсем обнахалился», – покачало капюшоном одно из одеяний.
      «Он что-то заподозрил, – сказало другое. – Вы заметили? Как будто почувствовал наше присутствие. Оглядывался, искал нас. Он… начал проявлять участие».
      «Да, но… вся прелесть нашего плана в том, – откликнулось третье, – что он ничего не сможет сделать».
      «Он способен проникнуть куда угодно», – возразило первое одеяние.
      «А вот это не совсем так», – ответило второе.
      И с неописуемым самодовольством силуэты опять растворились в воздухе.
      Снег падал все сильнее и сильнее.
 
      Это была ночь перед страшдеством. В саду спали птички, и рыбы благополучно спали в прудах, ведь была зима.
      А вот мышка за печкой не спала (вообще-то, никакой печки не было, а был камин, но ведь это не важно – правда?).
      Она исследовала совсем не праздничного вида мышеловку. Которую, однако, поскольку надвигался праздник, зарядили жареной свиной корочкой. Запах сводил мышку с ума, и теперь, когда все вроде бы отправились спать, она решила рискнуть.
      Признаться честно, мышь и не подозревала, что перед ней мышеловка. Мышиное племя так и не усвоило пользу передачи информации от одного представителя вида другому. Мышат не водили к знаменитым мышеловкам, чтобы сказать: «Вот, смотрите, именно здесь скончался ваш дядя Артур». Поэтому ход мышиных мыслей был прямым и незатейливым: «Эй, какая вкуснятина! На дощечке с проволочкой».
      Стремительное движение – и челюсти сомкнулись на кусочке свинины.
      Вернее, прошли сквозь.
      «Упс…», – подумала мышка, обернувшись на то, что лежало под проволочной скобой.
      А потом она подняла взгляд на фигуру в черном, проявившуюся на фоне плинтуса.
      – Писк? – спросила она.
      – ПИСК, – кивнул Смерть Крыс. А что тут еще можно было сказать? Проделав необходимый ритуал, Смерть Крыс с интересом огляделся. В процессе исполнения своих крайне важных обязанностей, сопровождая мышей и крыс в страну Сыра Обетованного, где он только не оказывался: и на сеновалах, и в темных подвалах, и внутри кошек. Но это место было совсем другим.
      Во-первых, оно было богато украшенным. С книжных полок свисали пучки плюща и омелы. Стены были увешаны яркими гирляндами – такое редко увидишь в мышиных норах и даже внутри самых ухоженных кошек.
      Смерть Крыс прыгнул на стул, а оттуда – на стол, вернее, в бокал с янтарной жидкостью, который тут же упал и разбился. Лужа залила четыре репки и начала впитываться в лежащую рядом записку, написанную достаточно корявым почерком на розовой бумаге. Записка гласила:
       «Дарагой Санта-Хрякус,
       На страждество я хатела бы барабан и кукалку и мышку и Жуткую Камеру пыток Амнеакской Инквезицыи с Завадной Дыбой и Пачти Настаящей Кровью, Каторую Вы Можыте Использавать снова и снова. Она прадается в магазине игрушек на Кароткой улице всево за 5,99. Я вила себя харашо и пригатовила тебе бокал хереса и репки для Долбиллы, Клыкача, Рывуна и Мордана. Надеюсь ты пралезешь в нашу труб хоть мой друк Уильям и гаварит что на самам деле ты это не ты а мой папа.
       Заранее большое спасиба,
       Вирджиния Пруд».
      Смерть Крыс отгрыз кусочек пирога со свининой – таков был порядок, ведь как ни крути, а он являлся воплощением смерти мелких грызунов и потому должен был вести себя надлежащим образом. По той же причине он усладил желудок кусочком репки – фигурально выражаясь, разумеется, поскольку у скелетов, даже у таких маленьких и в черных мантиях, желудок отсутствует как класс.
      После чего Смерть Крыс спрыгнул со стола и побежал, оставляя пахнущие хересом отпечатки лапок, к росшему в углу комнаты дереву в горшке. На самом деле это было никакое не дерево, а большая голая ветвь дуба, но она была настолько густо увита остролистом и омелой, что так и сверкала в свете свечей.
      Также на дубовой ветви висели блестящие украшения, разноцветные ленты и маленькие мешочки с шоколадными монетками.
      Смерть Крыс взглянул на свое сильно искаженное отражение в одном из шаров, а потом поднял взгляд на каминную доску.
      Одним прыжком он взлетел на камин и неторопливо прошелся вдоль расставленных там открыток. Его серые усики презрительно подергивались, когда он читал такой, например, текст: «Жылаю Радасти и Веселья в Свячельник и На Пратяжении Всего Следущего Года».На паре открыток изображался толстый весельчак с большим мешком. Еще на одной тот же самый весельчак горделиво восседал в санях, запряженных четверкой огромных кабанов.
      Смерть Крыс понюхал вязанный чулок, который свисал с полки, почти доставая до каминной решетки. Огонь в камине уже превратился в несколько мрачно мерцающих угольков.
      Смерть Крыс ощущал какое-то напряжение в воздухе, чувствовал, что очень скоро это место станет некой сценой, на которой разыграются некие, гм, сценки. Словно бы образовалась какая-то дыра, которую срочно следовало заткнуть пробкой…
      Послышался далекий шорох. Из каминной трубы посыпалась сажа.
      Смерть Крыс кивнул.
      Шорох стал громче, потом последовал момент тишины, а затем раздался громкий лязг, когда нечто большое вывалилось из трубы и сбило набор декоративных каминных приборов.
      Наконец фигура в большом красном балахоне распуталась, поднялась на ноги и заковыляла через комнату, потирая ушибленное кочергой бедро. Смерть Крыс внимательно наблюдал за вновьприбывшим.
      Приблизившись к столу, фигура прочла записку. Послышался едва слышный стон – или это Смерти Крыс показалось?
      Репки скрылись в кармане, за ними, к вящей досаде Смерти Крыс, последовал и пирог со свининой. Налицо было злостное нарушение всяких традиций: пирог полагалось съесть на месте.
      Фигура еще раз пробежала глазами намокшую записку и направилась обратно к камину. Смерть Крыс поспешно юркнул за открытку с надписью «Паздравляем-Паздравляем, Счастья-Радасти Жылаем!».
      Рука в красной рукавице сняла чулок. Послышалось шуршание, и вскоре чулок был водружен наместо, только теперь выглядел более толстым, а на торчащей оттуда коробке виднелась надпись: «Фигурки Жертв В Комплект Не Входят. Для детей в возрасте 3-8 лет».
      Лица щедрого дарителя не было видно. Из-под большого капюшона торчала только длинная белая борода.
      Убедившись, что чулок держится, фигура сделала шаг назад и достала из кармана бумажный листок. Подняла его к капюшону, словно бы внимательно изучая. Второй рукой ткнула в камин, в черные следы на коврике, в пустой бокал, затем в чулок. После чего еще ближе поднесла листок к капюшону, как будто пытаясь разобрать мелкий шрифт.
      – АГА, – наконец изрекла она. – Э-Э… ХО. ХО. ХО.
      И, пригнувшись, нырнула обратно в камин. Некоторое время она шумно возилась там, но в конце концов остроносые башмаки, очевидно, нашли опору и фигура исчезла.
      Смерть Крыс вдруг поймал себя на том, что в потрясенном волнении грызет рукоять своей крошечной косы.
      – ПИСК?
 
      Он спрыгнул на едва теплые угли и принялся быстро карабкаться вверх по каминной трубе, причем так разогнался, что, вылетев наружу, несколько секунд дрыгал лапками в воздухе, прежде чем упасть на покрытую снегом крышу.
      Рядом с водосточным желобом в воздухе висели сани.
      Фигура в красном плаще как раз пыталась залезть на них.
      – ВОТ ЕЩЕ ОДИН ПИРОГ, – сказала фигура, обращаясь к кому-то невидимому из-за целой горы мешков.
      – А горчица? – вопросили мешки. – К таким пирогам полагается горчица.
      – ГОРЧИЦЫ, ПО-МОЕМУ, НЕ БЫЛО.
      – Ну и ладно. Так тоже вкусно.
      – А МОЖЕТ, НУ ЕГО?…
      – Как это «ну его»?! Хороший пирог, чуточку погрызенный с краю, так ведь можно отломать…
      – Я ИМЕЮ В ВИДУ СИТУАЦИЮ. МОЖЕТ, НАМ ВСЕ ЭТО БРОСИТЬ? ЗНАЕШЬ, В БОЛЬШИНСТВЕ ПИСЕМ… ОНИ НЕ ВЕРЯТ. ПРОСТО ПРИТВОРЯЮТСЯ, ЧТО ВЕРЯТ. ТАК, НА ВСЯКИЙ СЛУЧАЙ . БОЮСЬ, МЫ НИЧЕГО НЕ СМОЖЕМ СДЕЛАТЬ. СЛИШКОМ УЖ БЫСТРО РАСПРОСТРАНЯЕТСЯ РЕАКЦИЯ. ПРИЧЕМ ИЗМЕНЯЕТСЯ ДАЖЕ ПРОШЛОЕ.
      – По-моему, ты, хозяин, несколько преувеличиваешь, – с набитым ртом откликнулись мешки. – Все не так смертельно.
      – А ПО-МОЕМУ, ВСЕ ИМЕННО ТАК.
      – Я хотел сказать, перспективой полного и окончательного поражения нас не испугаешь.
      – ГМ, ДА? НУ, ХОРОШО. ПОЛАГАЮ, НАМ ПОРА. – Фигура взяла в руки вожжи. – НО, ДОЛБИЛА! НО, КЛЫКАЧ! НО, РЫВУН. НО, МОРДАН! ПОЕХАЛИ!
      Четыре запряженных в сани огромных кабана даже не пошевелились.
      – ПОЧЕМУ ОНИ НЕ СЛУШАЮТСЯ? – недоумевающе вопросила фигура.
      – Понятия не имею, хозяин, – ответили мешки.
      – С ЛОШАДЬМИ У МЕНЯ ЛУЧШЕ ПОЛУЧАЕТСЯ.
      – Может, попробовать: «Но, мои свинки»?
      – НО, МОИ СВИНКИ! – Некоторое время царила тишина.
      – НЕТ, КАЖЕТСЯ, ДО НИХ НЕ ДОХОДИТ. – Послышался неразборчивый шепот.
      – ПРАВДА? ДУМАЕШЬ, ПОДЕЙСТВУЕТ?
      – Будь я свиньей, хозяин, на меня бы точно подействовало.
      – ХОРОШО.
      Фигура снова встряхнула поводьями.
      – ВКУСНЫЕ! ЯБЛОКИ!
      Ноги кабанов мгновенно пришли в движение. В воздухе возник серебряный луч, удаляющийся в сторону горизонта. Стронувшись с места, сани почти мгновенно превратились в точку, а потом и вовсе исчезли.
 
      – ПИСК?
      Смерть Крыс пробежал по снегу, спустился по водосточной трубе и приземлился на крышу сарая.
      Здесь сидел ворон и с безутешным видом что-то разглядывал.
      – ПИСК!
      – Нет, ты только посмотри, – риторически произнес ворон и ткнул когтистой лапой в сторону птичьей кормушки.