Это повесть о том, что было. А вот что было до того, как все случилось…
      …Однажды Смерть Плоского мира – по понятным ему одному причинам – спас жизнь маленькой девочке. Ту девочку он привел в свой дом между измерениями, где позволил ей вырасти до шестнадцати лет – поскольку считал, что подростки доставляют меньше хлопот, чем малыши, из чего мы делаем следующий вывод: можно быть бессмертной антропоморфической сущностью и тем не менее ошибаться в простейших, так сказать, смертных вопросах…
      …Позднее он взял себе ученика по имени Мортимер, или, сокращенно, Мор. Между Изабель и новым учеником Смерти мгновенно возникла взаимная неприязнь, но все мы прекрасно знаем, чем заканчиваются подобные отношения. В качестве заместителя Мрачного Жнеца Мор потерпел сокрушительное поражение, приведшее к некоторому искажению Реальности и поединку между Смертью и его бывшим учеником. И в поединке этом Мор опять-таки потерпел поражение…
      …Однако Смерть – все по тем же, понятным лишь ему одному, причинам – сохранил Мору жизнь, вернув его и Изабель обратно в реальный мир.
      Никому не известно, с чего вдруг Смерть заинтересовался человеческими существами, с которыми работал на протяжении долгих лет. Вероятно, причиной тому обычное любопытство. Даже самый опытный крысолов рано или поздно начинает искренне интересоваться крысами, которых прежде беспощадно уничтожал. Впрочем, можно сколь угодно долго наблюдать за крысами, записывать каждую подробность их жизней, но так и не понять, каково это на самом деле – бегать по лабиринту.
      Впрочем, если верно утверждение о том, что простое наблюдение изменяет объект наблюдения , значит, наблюдатель тем более должен измениться.
      Мор и Изабель поженились.
      И у них родился ребенок.
 
      А еще это повесть о сексе, наркотиках и Музыке, В Которой Слышится Глас Рока.
      Э-э…
      …Ну, одно из трех – не так уж и плохо, правда?
      Конечно, это каких-то жалких тридцать три процента, но все ведь могло быть куда хуже.

      А закончилось все одной темной дождливой ночью. Карета, проломив хлипкую, по сути дела бесполезную, ограду, падает с обрыва. Кувыркаясь в воздухе, она достигает далекого дна ущелья – пересохшего русла реки, – где и рассыпается на части.
 
      Госпожа Ноно нервно перебирала бумаги. Вот сочинение. Шестилетней девочки.
       «Што мы делали на каникулах: На каникулах я костила у дедушки, у нево есть балъшая белая лошатъ и сад, чорный-причорный. Мы ели яйца и чипсы».
 
      Вспыхивает вытекшее из каретных фонарей масло, раздается взрыв, и из клубов едкого дыма – трагедия тоже подчиняется законам жанра – выкатывается горящее колесо.
 
      А вот картинка. Которую нарисовала девочка в возрасте семи лет. Сплошные черные тона. Госпожа Ноно недовольно фыркнула. Щеботанский колледж для молодых барышень закупал самые дорогие карандаши. Разумеется, всех цветов и оттенков. Но девчонка словно назло выбрала черный.
 
      Последний из угольков с тихим треском щелкает, затухает, и воцаряется тишина.
      И тут появляется наблюдатель.
      – ДА. Я МОГ ЧТО-НИБУДЬ СДЕЛАТЬ, – бросает он кому-то, скрывающемуся во тьме.
      После чего уезжает на лошади прочь.
 
      Госпожа Ноно снова зашуршала бумагами. Она чувствовала себя абсолютно сбитой с толку, она нервничала – впрочем, подобным образом вел бы себя любой нормальный человек, столкнувшийся с этой девчонкой. Обычно бумаги успокаивали ее. Они – сама надежность, на них всегда можно положиться.
      Но этот несчастный случай…
      Госпожа Ноно не в первый раз оказывалась в такой ситуации. Когда руководишь большим пансионом, время от времени приходится сталкиваться со всякого рода неприятными известиями. Родители многих девочек частенько уезжают за границу, дела могут быть самыми разными, но зачастую большие деньги чреваты встречами со всякими неприятными людьми.
      И госпожа Ноно знала, как вести себя в подобных случаях. Это больно, но не смертельно. Сначала – потрясение, слезы, а затем все постепенно рассасывается. Люди умеют справляться с такого рода новостями. В человеческий мозг заложен специальный сценарий, предусматривающий подобные случаи. И жизнь продолжается.
      Но эта девочка была абсолютно спокойна. И подчеркнуто ВЕЖЛИВА.Кошмарный ребенок! О нет, госпожа Ноно не была лишена сочувствия – несмотря на то что всю свою жизнь посвятила делу образования, – однако ж есть приличия, которые нужно блюсти… Госпожа Ноно точно знала, как следует вести себя в подобных ситуациях, но эта девчонка никак себя не вела, поэтому управительница слегкаволновалась.
      – Э… наверное, тебе хочется побыть одной, поплакать? – подсказала госпожа Ноно, пытаясь направить ход событий в нужное русло.
      – А это поможет? – спросила Сьюзен.
      Госпоже Ноно это помогло бы. Определенно помогло бы.
      – Кажется, ты не до конца поняла то, что я тебе сказала?… – только и смогла вымолвить она.
      Девочка долго смотрела на потолок, словно пытаясь решить в уме сложную алгебраическую задачу.
      – Я работаю над этим, – наконец отозвалась она.
      Она как будто все знала заранее – и заранее все для себя решила. Потом госпожа Ноно попросила учителей присмотреть за Сьюзен, но услышала в ответ, что сделать это будет довольно трудно, поскольку…
      В дверь кабинета госпожи Ноно кто-то постучал – нерешительно, словно не хотел, чтобы стук был услышан. Управительница отвлеклась от воспоминаний и усилием воли вернулась в настоящее.
      – Войдите.
      Дверь распахнулась.
      Сьюзен всегда приближалась бесшумно. Это отмечали все учителя. «Жуть какая-то, – говорили они. – Она возникает перед тобой, когда ты меньше всего ожидаешь этого».
      – А, Сьюзен, – кивнула госпожа Ноно, и по ее лицу, как нервный тик по пугливой овце, пробежала улыбка. – Присаживайся, прошу тебя.
      – Конечно, госпожа Ноно.
      Госпожа Ноно переложила пару бумажек с места на место.
      – Сьюзен…
      – Да, госпожа Ноно?
      – С сожалением вынуждена отметить, что тебя снова не было на уроках.
      – Я вас не понимаю, госпожа Ноно.
      Управительница наклонилась вперед. Конечно, ребенок пережил такое потрясение, однако… в этой девочке было что-то откровенно неприятное. Сьюзен блестяще успевала, но только по предметам, которые ей нравились. Настоящий алмаз – сплошные острые грани и холод внутри.
      – Ты опять… за свое? – спросила она. – Ты же обещала, что прекратишь эти глупости.
      – Госпожа Ноно?
      – Ты снова становилась невидимой?
      Сьюзен покраснела. Как и госпожа Ноно, правда та – в меньшей степени. «Совершенно нелепая ситуация, – возмущенно подумала управительница. – Мне-то что краснеть? И… О нет…»
      Она несколько раз недоуменно моргнула.
      – Да, госпожа Ноно? – сказала Сьюзен буквально за мгновение до того, как госпожа Ноно окликнула:
      – Сьюзен?
      Госпожа Ноно содрогнулась. Про это учителя тоже рассказывали. Иногда Сьюзен отвечала на вопросы прежде, чем их задавали…
      Управительница попыталась взять себя в руки.
      – Ты ведь все еще здесь?
      – Конечно, госпожа Ноно.
       Совершенно нелепая ситуация…
      «Невидимость здесь ни при чем, – твердо сказала себе госпожа Ноно. – Просто… она умеет становиться незаметной. Эта девчонка… Она… Но с кем я…»
      Управительница перевела дыхание и сосредоточилась. Именно на такой случай она составила памятную записку, которую прикрепила к личному делу девочки.
       «Ты разговариваешь со Сьюзен Сто Гелитской,– прочитала госпожа Ноно. – Постарайся не забыть об этом».
      – Сьюзен? – наконец отважилась позвать она.
      – Да, госпожа Ноно?
      Сосредоточившись, госпожа Ноно снова увидела сидящую перед ней Сьюзен. А приложив еще немножко усилий, она даже услышала голос девочки. Тут главное было избавиться от навязчивого впечатления, что она, госпожа Ноно, в кабинете одна.
      – Боюсь, у госпожи Гурец и госпожи Греггс есть к тебе ряд претензий, – с трудом выдавила она.
      – Я посещаю все занятия, госпожа Ноно.
      – Наверное, так. Госпожа Изменна и госпожа Штамп говорят, что ты не пропускаешь ни одного их урока.
      По этому поводу в учительской не раз вспыхивали споры.
      – А все потому, что тебе нравятся логика и математика и не нравятся уроки по языку и истории?
      Госпожа Ноно снова попыталась взять себя в руки. Девочка никак не могла покинуть кабинет. Чуточку воображения, и…
      – Не знаю, госпожа Ноно, – раздался едва слышный голос.
      – Сьюзен, ты меня крайне огорчаешь. Ведь…
      Госпожа Ноно замолчала, потом оглядела кабинет, бросила взгляд на записку, прикрепленную к пачке бумаг, вроде бы даже прочла ее, после чего, мгновение поколебавшись, скомкала листок бумаги и бросила в корзину для мусора. Взяв со стола ручку, госпожа Ноно некоторое время смотрела в пустоту, а затем занялась проверкой школьных счетов.
      Вежливо выждав некоторое время, Сьюзен тихонько выскользнула из кабинета.
 
      Определенные события должны происходить раньше других. Боги играют судьбами людей, но сначала нужно расставить на доске все фигуры и найти кости.
      В маленьком гористом государстве Лламедос шел дождь. В Лламедосе всегда шел дождь. Дождь был основной статьей экспорта Лламедоса. Тут даже располагались знаменитые дождевые рудники.
      Дион сидел под вечнозеленым деревом скорее по привычке, нежели в надежде укрыться от дождя. Вода капала с иголок, ручейками стекала по ветвям – дерево служило своего рода концентратором влаги. Иногда на голову начинающего барда шлепались целые комьядождя.
      Ему было восемнадцать, он был исключительно талантлив и совершенно не знал, что делать со своей жизнью.
      Он настроил арфу, свою новую прекрасную арфу, и сейчас смотрел на дождь, капли которого стекали по его щекам, смешиваясь со слезами.
      Боги обожаюттаких персонажей.
      Говорят, боги, желая уничтожить человека, сначала лишают его разума. На самом же деле боги вручают такому человеку некое подобие шашки с дымящимся фитилем и надписью «Динамитная компания Акме». Так гораздо интереснее и значительно быстрее.
 
      Сьюзен слонялась по воняющим хлоркой коридорам. Ее не особо беспокоило, что подумает госпожа Ноно. Ее никогда не беспокоило, что думают другие. Сьюзен сама не знала, как так выходит, что люди забывают о ней, стоит ей того пожелать. А на ее вопросы никто не отвечал, почему-то все очень смущались, когда она затрагивала эту тему.
      Некоторые учителя словно не видели ее. И Сьюзен это вполне устраивало. Обычно она брала с собой в класс книгу и спокойно читала, пока другие ученики изучали основные статьи клатчско-го экспорта.
 
      Арфа была поистине прекрасной. Таким инструментом мог бы гордиться любой мастер: ничего не отнимешь, ничего не прибавишь – в общем, настоящий шедевр. Человек, создавший его, не утруждал себя всякими завитушками и позолотой, и правильно: на этой арфе любые украшения выглядели бы кощунственными.
      А еще арфа была новой – достаточно необычный факт, ведь в основном арфы были старыми. Старыми не в том смысле, что с инструментами плохо обращались, нет, просто… Иногда нужно заменить корпус или гриф, натянуть новые струны, ничего страшного, но сама арфа от этого не молодеет. Опытные барды утверждают, что чем старше арфа, тем лучше, однако старики вечно говорят что-нибудь подобное.
      Дион щипнул струну. Нота повисла в воздухе и медленно стихла. Арфа была новенькой, блестящей, но звенела как колокольчик. А как она будет звучать, скажем, лет этак через сто?!
      Чепуха все это, сказал отец. В земле наше будущее, а не в каких-то там нотах.
      И это было лишь началом…
      Потом он сказал еще что-то, а потом Дион что-то сказал, и мир вдруг изменился, стал новым, неприятным, потому что сказанные слова обратно не воротишь.
      «Ты ничего не понимаешь! – сказал Дион. – Старый дурак! Я посвящу свою жизнь музыке! И очень скоро люди заговорят обо мне как о величайшем музыканте всех времен!»
      Глупые слова… Как будто настоящего барда заботит мнение других людей. Нет, судить его могут только те, кто всю жизнь слушает музыку, живет ею, то есть другие барды.
      Но тем не менее слова были произнесены. А если слова произнести с нужным чувством и богам в этот самый момент нечем больше заняться, то вселенная может вдруг измениться соответственно твоей воле. Слова имеют власть над миром.
      Будь осторожен в своих желаниях, ведь неизвестно, кто может их услышать.
      Или что.
      А вдруг нечто, плывущее по вселенной, услышит слова, сказанные в нужный момент не тем человеком, и решит сменить свой курс?…
      Далеко-далеко, в суматошном Анк-Морпорке, по голой стене пробежали искры, и…
      … Возникла лавка. Лавка старых музыкальных инструментов. И никто не заметил ее появления. Всем казалось, что она была тут всегда.
 
      Смерть сидел и смотрел в пустоту, подперев костлявый подбородок руками.
      Альберт на цыпочках, стараясь не шуметь, приблизился к хозяину.
      В особо созерцательные моменты, а сейчас был именно такой момент, Смерть не переставал удивляться поведению своего слуги.
      «ОСОБЕННО УЧИТЫВАЯ РАЗМЕРЫ КОМНАТЫ…» – добавил он про себя.
      …Которая была бесконечной – ну, или настолько бесконечной, что ее размеры теряли значение. На самом деле кабинет был площадью в милю. Честно говоря, неплохие результаты для комнаты. Обычные люди называют такое бесконечностью.
      Создавая свой дом, Смерть кое-что напутал. Временем и пространством нужно управлять, а не подчиняться им. Так что внутренние размеры были заданы с размахом. Он забыл сделать дом больше снаружи, чем внутри. То же самое с садом. Изучив данные вопросы несколько внимательнее, Смерть отчасти начал понимать роль, которую люди придавали цветам в отношении таких концепций, как, допустим, розы. Тем не менее он создал их черными. Ему вообще нравился черный цвет. Прекрасно гармонирует со всеми цветами. Рано или поздно он идет всем.
      Но все известные ему люди, а таковых было немного, как-то странно реагировали на невообразимые размеры комнат – они их просто не замечали.
      Взять, к примеру, Альберта. Открылась огромная дверь, вошел Альберт, осторожно неся чашку на блюдце…
      …И в следующее мгновение оказался у края относительнонебольшого ковра, окружавшего письменный стол Смерти. Смерть уже отчаялся понять, каким образом Альберт так быстро пересекает разделяющее их пространство, как вдруг до него дошло, что для его слуги этого пространства просто не существует…
      – Я принес настой ромашки, хозяин, – сказал Альберт.
      – ГМ-М?
      – Хозяин?
      – ИЗВИНИ. ЗАДУМАЛСЯ. ЧТО ТЫ СКАЗАЛ?
      – Настой ромашки.
      – Я ДУМАЛ, РОМАШКУ ДОБАВЛЯЮТ В МЫЛО.
      – Можно добавить в мыло, можно в чай, хозяин, – сказал Альберт.
      Он встревоженно посмотрел на своего господина. Альберт неодобрительно относился ко всяким созерцательным настроениям. Размышления вообще ни к чему хорошему не приводят, а размышления Смерти – тем более.
      – КАКОЙ ПОЛЕЗНЫЙ ЦВЕТОК. ОЧИЩАЕТ СНАРУЖИ, ОЧИЩАЕТ ИЗНУТРИ.
      Смерть снова опустил подбородок на ладони.
      – Хозяин? – немного погодя окликнул Альберт.
      – ГМ?
      – Он остынет, хозяин.
      – АЛЬБЕРТ…
      – Да, хозяин?
      – Я ТУТ ПОРАЗМЫСЛИЛ…
      – Хозяин?
      – ВОТ ЕСЛИ ЧЕСТНО, ЗАЧЕМ ВСЕ ЭТО? Я СЕРЬЕЗНО – ЗАЧЕМ?
      – О-о… Э-э… Не могу знать, хозяин.
      – Я НЕ ХОТЕЛ ЭТОГО, АЛЬБЕРТ. И ТЕБЕ ЭТО ПРЕКРАСНО ИЗВЕСТНО. ТЕПЕРЬ Я ПОНИМАЮ, ЧТО ОНА ИМЕЛА В ВИДУ. И ВИНОВАТЫ ТУТ НЕ ТОЛЬКО КОЛЕНИ.
      – О ком ты говоришь, хозяин? Никакого ответа.
      На пороге кабинета Альберт оглянулся. Смерть пристально смотрел в пространство. Никто не умеет смотреть так, как он.
 
      То, что ее не видели, большой проблемы не представляло. Сьюзен куда больше волновало то, что видела она.
      Во-первых, сны. Конечно, сны – это не более чем… сны. Сьюзен знала, что современная наука считает сны изображениями, которые были отброшены за ненадобностью, пока мозг сортировал события прошедшего дня. Но ей было бы куда спокойнее, если бы эти самые события хоть раз включали в себя парящих белых лошадей, огромные мрачные комнаты и безумное количество черепов.
      Это что касается снов. Но она видела не только сны. Например, она так никому и не рассказала о странной девушке, появившейся в спальне в ту ночь, когда Ребекка Шнелль положила под подушку выпавший зуб. Девушка смахивала на молочницу и была совсем не страшной, несмотря на то что с легкостью проходила сквозьмебель. Что-то звякнуло. На следующее утро зуб исчез, а Ребекка разбогатела на пятидесятипенсовую монету.
      Такие штуки Сьюзен терпеть не могла. Она, разумеется, слышала всякие глупые сказки о зубной фее, которые рассказывают умственно отсталые родители своим детишкам. Но из этих сказок вовсе не следует, что зубная фея действительно существует! Что Сьюзен действительно презирала, так это подобные глупости. За что подвергалась гонениям со стороны режима госпожи Ноно.
      Впрочем, нельзя сказать, что режим этот был таким уж строгим. Госпожа Эвлалия Ноно и ее коллега госпожа Перекрест основали колледж, когда им в головы пришла поразительная идея, состоявшая в следующем: в связи с тем, что девочкам до замужества все равно делать нечего, они вполне могут заняться образованием.
      В мире было великое множество школ, но всеми руководили либо различные церкви, либо Гильдии. Церковное образование госпожа Ноно не одобряла по вполне логичным причинам, а единственными Гильдиями, считавшими обучение девочек стоящим делом, были Гильдия Воров и Гильдия Белошвеек. Тогда как мир – это огромное и крайне опасное место, и девочкам не помешает выйти в него с надежными знаниями геометрии и астрономии под корсетом. Госпожа Ноно искренне верила, что между девочками и мальчиками особой разницы нет.
      По крайней мере, разницы, заслуживающей внимания.
      Или той, о которой, по мнению госпожи Ноно, стоило бы упоминать.
      Таким образом, она верила в поощрение логического мышления и развитие пытливого ума у вверенных ее заботам девушек, что, с точки зрения житейской мудрости, можно было сравнить с охотой на аллигаторов в картонной лодке в богатый на утопленников сезон.
      Например, когда она с дрожащим от возбуждения острым подбородком читала лекцию о подстерегающих в городе опасностях, в трехстах пытливых, логично настроенных умах сразу же возникали следующие мысли: 1) что данные опасности следует испытать при первой же возможности, 2) а откуда, собственно, об этих опасностях знает сама госпожа Ноно? Высокая ограда с острыми шипами не представляла собой особого препятствия для юного ума, наполненного знаниями тригонометрии, и здорового тела, натренированного занятиями фехтованием, художественной гимнастикой и закаленного холодными ваннами. Госпожа Ноно умела выразить свои мысли так, что любая опасность казалась крайне ИНТЕРЕСНОЙ.
      Ну а что касается той загадочной полуночной посетительницы… Через некоторое время Сьюзен решила, что все случившееся ей просто пригрезилось. Это было наиболее логичным объяснением. По части логики со Сьюзен мало кто мог сравниться.
 
      Как говорится, каждый человек что-то ищет.
      Как раз сейчас Дион искал, куда бы ему податься.
      Деревенская телега, подвезшая его на последнем отрезке пути, грохоча, удалялась по полю.
      Он посмотрел на дорожный столб. Одна стрелка указывала на Щеботан, вторая – на Анк-Морпорк. Он знал только то, что Анк-Морпорк – большой город, правда, построенный на известняке и потому не представлявший интереса для друидов, которые встречались среди родственников Диона. При себе у юноши было три анк-морпоркских доллара с мелочью. Не слишком крупная сумма для Анк-Морпорка.
      О Щеботане ему было известно лишь то, что город этот находится на побережье. Тракт на Щеботан выглядел не слишком наезженным, в то время как дорога на Анк-Морпорк была вся изрыта глубокими колеями.
      Конечно, разумнее всего было бы отправиться в Щеботан, чтобы, так сказать, прочувствовать жизнь города. Сначала стоило бы познакомиться с тем, как мыслят типичные городские жители, – прежде чем отправиться в Анк-Морпорк, который, по слухам, был самым большим городом на Плоском мире. Разумнее было бы найти в Щеботане работу, скопить немного деньжат. И вообще, стоит научиться ходить, прежде чем начать бегать.
      Вот что подсказывал Диону здравый смысл. Внимательно его выслушав и взвесив все «за» и «против», начинающий бард уверенно зашагал по дороге, ведущей в Анк-Морпорк.
 
      Внешним видом Сьюзен очень напоминала одуванчик, который вот-вот разлетится. Колледж одевал учениц в свободные шерстяные платья-халаты темно-синего цвета, скрывавшие тело от шеи до щиколотки, то есть в практичную, здоровую одежду, привлекательную, как обои. Линия талии проходила где-то на уровне колен. Тело Сьюзен начинало заполнять платье в соответствии с древними правилами, о которых неохотно и вскользь упоминала госпожа Перекрест на уроках по биологии и гигиене. Девочки уходили с ее занятий со смутным ощущением, что в мужья им придется брать кролика. (Сьюзен уходила с ее занятий со смутным ощущением, что висевший в углу картонный скелет напоминает ей какого-то очень близкого родственника…)
      Волосы девочки заставляли людей оборачиваться и смотреть ей вслед – они были чисто белыми, за исключением одной черной прядки. По школьным правилам все ученицы должны были носить две аккуратные косички, но упрямые волосы Сьюзен так и норовили вырваться из ленточек и уложиться в прическу произвольной формы, похожую на ту, что носила знаменитая Медуза .
      Кроме того, у Сьюзен было родимое пятно – если его можно так назвать. Оно появлялось, только когда девочка краснела, и прочерчивало щеку тремя бледными линиями, как будто после пощечины. Когда же Сьюзен злилась, а злилась она достаточно часто, учитывая полнейшую тупость окружающего ее мира, эти полосы просто пылали.
      Теоретически сейчас шел урок литературы. Сьюзен ненавидела литературу, поэтому, подперев голову ладонями, читала «Логику и Парадокс» Вольда.
      Вполуха она слушала, чем занимается класс.
      Вовсю обсуждалась какая-то поэма о бледно-желтых нарциссах.
      Очевидно, поэт очень сильно любил эти цветы.
      Сьюзен относилась к подобным вещам достаточно равнодушно. В конце концов, они живут в свободной стране, и человек, если ему так хочется, может сколько угодно любить бледно-желтые нарциссы. Но тратить на подобные любовные излияния больше страницы – это настоящее преступление, которое следует жестоко пресекать.
      Она снова опустила голову и продолжила свое образование, которому, по ее мнению, школа только мешала.
      А неокрепшие умы продолжили препарировать воображение поэта.
 
      Кухня была тех же колоссальных размеров, что и прочие помещения. В ней могла заблудиться и сгинуть целая армия поваров. Далекие стены терялись в тенях, а печная труба, поддерживаемая покрытыми сажей цепями и обрывками сальных канатов, исчезала во мраке на высоте примерно четверти мили от пола. Свое свободное время Альберт проводил на выложенном плиткой клочке, на котором размещались кухонный шкаф, стол и плита. И кресло-качалка.
      – Когда человек спрашивает: «Зачем все это?», с ним явно не все в порядке, – сказал Альберт, скручивая сигаретку. – А когда ОНэто говорит, я не знаю, что и думать. Опять на него нашло…
      Единственный, кроме Альберта, обитатель кухни согласно кивнул. Рот его был полон.
      – Сначала у него появилась дочка, – продолжал Альберт. – Не в том смысле, что появилась, а… ну, ты понимаешь. Потом ему в череп пришла идея взять себе подмастерье. Вынь да положь ему ученика, чем он других хуже?! Ха! И что из этого вышло? Ничего, кроме неприятностей. Кстати, ты, если вдуматься… тоже одна из его причуд. Не хотел тебя обидеть, – быстро добавил он, вспомнив, с кем разговаривает. – У тебя все прекрасно получается. Ты отлично справляешься.
      Очередной кивок.
      – Он все понимает как-то не так, вот в чем беда. Помнишь, что было, когда он узнал про Ночь Всех Пустых и этого, Санта Хрякуса? Мы же все расхлебывали. Запихивали дуб в котел, делали колбаски из бумаги, обед из свинины и все такое прочее. А он сидел в бумажной шляпе и все спрашивал: «ВЕСЕЛО, ПРАВДА?» Я сделал ему маленькое пресс-папье, а он подарил мне кирпич.
      Альберт поднес сигаретку к губам. Она была мастерски скручена. Только истинный мастер способен скрутить настолько тонкую самокрутку, что табака в ней практически нет.
      – Кстати, очень хороший кирпич. Я до сих пор его храню.
      – ПИСК, – отозвался Смерть Крыс.
      – Вот тут ты попал в яблочко, – согласился Альберт. – Вернее, попал бы, если бы у нас на кухне яблоки были. Самое важное он всегда упускает из виду. И чего он не умеет, так это забывать.
      Он с такой силой всосал самокрутку, что на глаза его навернулись слезы.
      – Если честно, зачем все это?… Да уж!
      Чисто по человеческой привычке он взглянул на кухонные часы, хотя они не ходили с того самого момента, как Альберт принес их сюда.
      – Обычно в это время он уже дома, – нахмурился он. – Приготовлю-ка поднос. Интересно, где это он задерживается?
 
      Святой человек, скрестив ноги и положив руки на колени, сидел под священным деревом. Глаза его были закрыты – с закрытыми глазами проще сосредоточиться на Бесконечности, – а из одежды на нем была только набедренная повязка – таким образом он демонстрировал свое пренебрежение мирскими вещами.
      Перед ним стояла деревянная чаша.
      Спустя какое-то время он вдруг понял, что за ним наблюдают, и приоткрыл один глаз.
      В нескольких футах от него сидела странная, размытая фигура. И эта фигура… кому-то она явно принадлежала – а как иначе? И еще, у фигуры совершенно точно был внешний вид – всякий человек как-то да выглядит. Фигура была приблизительно… вот такого роста, в общем, она определенно…
      – ПРОШУ ПРОЩЕНИЯ.
      – Да, сын мой? – откликнулся святой человек, наморщив лоб. – Э-э, ты ведь мужеского пола?
      – ТЕБЕ МНОГОЕ ОТКРЫТО, ОДНАКО И Я В ЭТОМ ПРЕУСПЕЛ.
      – Неужели?
      – МНЕ СКАЗАЛИ, ЧТО ТЫ ЗНАЕШЬ ВСЕ.
      Святой человек открыл второй глаз.
      – Таинство существования заключается в пренебрежении земными связями, отвергании химеры материальных благ и поиске единения с Бесконечностью, – изрек он. – И убери свои поганые лапы от моей чаши для пожертвований.
      Внешний вид просителя вызывал у святого человека какую-то неясную тревогу.
      – Я ВИДЕЛ БЕСКОНЕЧНОСТЬ, – сказал незнакомец. – НИЧЕГО ОСОБЕННОГО.
      Святой человек опасливо оглянулся.
      – Не говори ерунды, – сказал он. – Ты не мог видеть Бесконечность, потому что она БЕСКОНЕЧНА.
       –И ВСЕ-ТАКИ Я ЕЕ ВИДЕЛ.
      – Хорошо… И как же она выглядит?
      – ОНА СИНЯЯ.
      Святой человек неловко поежился. Все шло не так, как надо. Обычно следовал быстрый экскурс в Бесконечность, затем – многозначительный кивок в сторону чаши для пожертвований, и проситель уходил довольный.
      – Она черная, – пробормотал он.
      – НЕТ, – возразил незнакомец. – ЭТО ЕСЛИ СМОТРЕТЬ СНАРУЖИ. НОЧНОЕ НЕБО – ДА, ОНО ЧЕРНОЕ. НО ЭТО ВСЕГО ЛИШЬ ПРОСТРАНСТВО, КОСМОС. А БЕСКОНЕЧНОСТЬ – СИНЯЯ.
      – Ты, гляжу, все знаешь. Просвети меня тогда, какой звук получится, если хлопнуть одной ладонью? – язвительно осведомился святой человек.
      – ЗВУК «ХЛ».А ВТОРАЯ ЛАДОНЬ ДОБАВЛЯЕТ «ОП».
      – Ага! Вот здесь ты ошибаешься! – радостно воскликнул святой человек, наконец почувствовав под ногами твердую землю. Он торжествующе взмахнул костлявой рукой. – Никакого звука, видишь?
      – ТЫ НЕ ХЛОПАЕШЬ, А ПРОСТО МАШЕШЬ РУКОЙ.
      – Напротив, я именно что хлопаю. Но использую не обе ладони, а всего одну. Ладно, допустим, бесконечность – синяя, но какого именно оттенка?
      – ТЫ ПРОСТО ПОМАХАЛ РУКОЙ, – упорствовал незнакомец. – НЕ СЛИШКОМ-ТО ФИЛОСОФСКИЙ ПОДХОД. ОТТЕНКА УТИНОГО ЯЙЦА.
      Святой человек бросил взгляд на гору. Приближалась группа людей. Несли они нечто очень похожее на миску с рисом, и в их волосы были вплетены цветы.
      – Послушай, сын мой, – торопливо произнес святой человек. – Что тебе нужно? У меня мало времени.
      – ТЫ МОЖЕШЬ ОДОЛЖИТЬ ЕГО У МЕНЯ.
      – Чего ты от меня хочешь?
      – ОТВЕТЬ, ПОЧЕМУ ВСЕ ПРОИСХОДИТ ТАК, КАК ПРОИСХОДИТ.
      – Ну…
      – ТЫ НЕ ЗНАЕШЬ?
      – Э-э… знаю. Но это великая тайна, которую нельзя разглашать. Таков порядок вещей.
      Некоторое время незнакомец пристально смотрел на святого человека. Тот даже поежился – ему показалось, что его голова вдруг стала прозрачной.
      – ТОГДА Я ЗАДАМ ТЕБЕ БОЛЕЕ ПРОСТОЙ ВОПРОС: КАК ЛЮДИ ЗАБЫВАЮТ?
      – Забывают что?
      – ЧТО УГОДНО. ВСЕ.
      – Это… э-э… происходит автоматически.
      Предполагаемые последователи уже показались из-за поворота. Святой человек торопливо схватил свою чашу.
      – Предположим, – сказал он, – это твоя память. – Он помахал чашей. – В нее помещается ровно столько, видишь? Если добавляется что-то новое, старое переливается через край и…
      – ЭТО НЕПРАВДА. Я ПОМНЮ ВСЕ. АБСОЛЮТНО ВСЕ. ДВЕРНЫЕ РУЧКИ. ИГРУ СОЛНЕЧНОГО СВЕТА НА ВОЛОСАХ. ЗВУК СМЕХА. ШАГИ. ВСЕ ДО МЕЛЬЧАЙШИХ ПОДРОБНОСТЕЙ. СЛОВНО ЭТО СЛУЧИЛОСЬ ВЧЕРА. СЛОВНО ЭТО СЛУЧИЛОСЬ ЗАВТРА. ВСЕ.ПОНИМАЕШЬ?
      Святой человек озадаченно почесал блестящую лысую голову.
      – Вообще-то, – наконец сказал он, – насколько мне известно, существует несколько способов забыть абсолютно все. Можно вступить в Клатчский иностранный легион, можно выпить воды из какой-то там речки, которая неизвестно где протекает, а можно прибегнуть к помощи алкоголя.
      – АГА.
      – Но алкоголь истощает тело и отравляет душу.
      – ЗВУЧИТ НЕПЛОХО.
      – Учитель?
      Святой человек раздраженно повернулся. Последователи прибыли.
      – Одну минуту, я разговариваю с…
      Незнакомец исчез.
      – О учитель, мы прошли много миль, дабы… – начал было последователь.
      – Заткнись, а?
      Святой человек вытянул руку, держа ладонь вертикально, и несколько раз взмахнул ею, что-то бормоча про себя.
      Последователи переглянулись. Такого приема они не ожидали. Наконец их вожак отыскал в себе каплю мужества и вновь обратился к святому:
      – Учитель…
      Святой человек развернулся и врезал ему по уху. Раздался звук, определенно напоминающий «хлоп».
      – Ага! Понятно! – завопил святой. – Итак, чем могу быть по…
      Он вдруг замолчал. Некоторое время назад его уши уловили некое странное слово, и наконец извилистыми путями оно добралось до его мозга.
      – « Люди»!Что он этим хотел сказать?
 
      Погруженный в собственные мысли, Смерть приблизился к огромной белой лошади, пасущейся на склоне холма и мирно созерцающей окрестности.
      – УХОДИ, – велел он.
      Лошадь настороженно посмотрела на него. Она была значительно разумнее других лошадей, хотя это не такое уж великое достижение. Казалось, она понимала, что с хозяином происходит что-то неладное.
      – А ТЕПЕРЬ МНЕ ПОРА, – сказал Смерть. – НЕКОТОРОЕ ВРЕМЯ МЕНЯ, ВОЗМОЖНО, НЕ БУДЕТ.
      И он исчез.
 
      Дождь в Анк-Морпорке не шел, что явилось большим сюрпризом для Диона.
      Но еще больше его удивило то, как быстро у него закончились деньги. Он уже лишился трех долларов и двадцати семи пенсов.
      А лишился он их потому, что положил в миску перед собой – так охотник ставит подсадную утку, чтобы привлечь уток настоящих. Однако уже через мгновение он опустил взгляд на чашу и никаких денег там не увидел.
      Люди приходят в Анк-Морпорк в поисках богатства. К сожалению, многие другие люди ищут там того же.
      И вообще, местных жителей абсолютно не интересуют барды, пусть даже завоевавшие ветку памелы и почетную арфу на каком-то там музыкальном фестивале в Лламедосе.
      Дион отыскал на одной из площадей свободное местечко, настроил инструмент и начал играть. Никто не обращал на него внимания, некоторые прохожие толкали его, чтобы он не мешал им спешить по своим крайне неотложным делам… но кто-то, впрочем, задержался, чтобы опустошить его чашу. А потом, когда Дион уже начал было подумывать, что, приехав сюда, совершил большую ошибку, к нему подошли двое стражников.
      – Да нет, Шнобби, это арфа, – сказал один из них, некоторое время понаблюдав за музыкантом.
      – Это лира.
      – Да я готов поклясться, что это… – Толстый стражник вдруг нахмурился и опустил взгляд. – Сволочь ты, Шнобби. Тебе лишь бы поспорить. Ты, наверное, с самого своего рождения ждал того дня, когда кто-нибудь скажет: «Это – арфа», а ты сможешь возразить: «Нет, это лира»…
      Дион перестал играть. Продолжать в таких условиях было просто невозможно.
      – На самом деле это – арфа, – сказал он. – Я выиграл ее…
      – Ты, верно, из Лламедоса? – спросил толстый стражник. – Твой акцент – я сразу определил. Очень музыкальные люди, эти лламедийцы.
      – Говорят, как будто камней в рот набрали, – буркнул тот, которого назвали Шнобби. – Эй, приятель, а у тебя лицензия-то есть?
      – Лицензия? – переспросил Дион.
      – Знаешь, парни из Гильдии Музыкантов очень трепетно относятся к своим лицензиям, – сказал Шнобби. – И если застукают тебя без лицензии, то возьмут твой инструмент и засунут его тебе в…
      – Перестань, – перебил другой стражник. – Зачем так пугать паренька?
      – В общем, нелицензированным флейтистам туго приходится, – заключил Шнобби.
      – Но музыка свободна, как воздух, как небо! – воскликнул Дион.
      – Только не в Анк-Морпорке. Можешь мне поверить, дружище, – хмыкнул Шнобби.
      – Я никогда не слышал ни о какой Гильдии Музыкантов, – пожал плечами Дион.
      – Она находится на аллее Латунных Крышек, – подсказал Шнобби. – Хочешь стать музыкантом, вступай в Гильдию.
      Дион привык следовать правилам. Лламедийцы – очень законопослушные граждане.
      – Я немедленно отправлюсь туда, – заверил он.
      Стражники проводили его взглядами.
      – А чего он в ночной рубашке-то бродит? – удивился капрал Шноббс.
      – Это – настоящее одеяние барда, Шнобби, – возразил сержант Колон. – В Лламедосе почти все – барды.
      – Сколько, по-твоему, он протянет, сержант?
      Колон неопределенно взмахнул рукой, как будто тщательно взвешивал все факторы.
      – Два-три дня, – наконец рискнул он высказать догадку.
 
      Они свернули за угол Незримого Университета и зашагали по Задворкам – узкой пыльной улочке, по которой почти никто не ходил, на которой почти никто не торговал и которая поэтому очень нравилась стражникам, любившим засесть в каком-нибудь укромном местечке, чтобы перекурить и в очередной раз обсудить сложное устройство окружающего мира.
      – Ты знаешь, что такое лосось, сержант? – спросил Шнобби.
      – Допустим, я слышал о такой рыбе.
      – Так вот, ломтики этого самого лосося продают в банках…
      – Допустим, это мне понятно.
      – Это и мне понятно, но почему все банки одинакового размера? Лосось, он ведь везде разный – к хвосту сужается и становится тоньше, а у башки – наоборот.
      – Интересный вопрос, Шнобби. Лично я думаю…
      Стражник вдруг замолчал и уставился на дом на противоположной стороне улицы. Капрал Шноббс посмотрел туда же.
      – Эта лавка… – сказал сержант Колон. – Вон та лавка, видишь?… Она и вчера там была?
      Шнобби внимательно осмотрел облупившуюся краску, маленькое покрытое грязью окно, покосившуюся дверь.
      – Конечно, – кивнул он. – Судя по всему, она была здесь ВСЕГДА.Долгие годы.
      Колон пересек улицу и попытался стереть со стекла грязь. Внутри он разглядел неясные очертания каких-то предметов.
      – Ну да, конечно, – пробормотал он. – Просто… Я имею в виду, а ВЧЕРАона тоже была здесь долгие годы?
      – Ты в порядке, сержант?
      – Пошли, Шнобби, – сказал Колон и зашагал прочь так быстро, как только мог.
      – Куда, сержант?
      – Все равно куда, лишь бы подальше отсюда.
      В темных нагромождениях товара что-то почувствовало их уход.
 
      Дион уже имел возможность насладиться красотой зданий, принадлежащих Гильдиям, – величественным фасадом Гильдии Наемных Убийц, роскошными колоннами Гильдии Воров, дымящейся, но тем не менее производящей глубокоевпечатление ямой на том месте, где до вчерашнего дня находилась Гильдия Алхимиков. Поэтому он испытал некоторое разочарование, обнаружив, что Гильдия Музыкантов занимает не целое здание, а всего лишь две убогие комнатки над парикмахерской.
      Он сел в приемной с коричневыми стенами и стал ждать. На противоположной стене висело объявление, которое гласило: «Ради Тваего Удобства и Комфорты ТЫ НЕ БУДИШЬ КУРИТЬ». Дион не курил ни разу в жизни. Лламедос – слишком сырая страна, и курильщикам там приходится несладко. Но сейчас ему вдруг захотелось попробовать.
      Кроме него в приемной находились тролль и гном. Он чувствовал себя несколько неловко, потому что они все время таращились на него.
      – Ты случаем не из этих, как их, эльфисов, поклонников эльфов? – наконец спросил гном.
      – Я? Нет.
      – А похож. Судя по волосам.
      – Совсем не похож. Честно.
      – Тогда откуда ты? – спросил тролль.
      – Из Лламедоса, – ответил Дион и уставился в пол.
      Он знал, как тролли и гномы поступают с людьми, заподозренными в связях с эльфами. Гильдия Музыкантов могла бы многому у них научиться.
      – Что это у тебя? – спросил тролль, глаза которого были закрыты двумя квадратиками темного стекла в проволочной оправе, державшейся на ушах.
      – Арфа.
      – И ты на ней играешь?
      – Да.
      – Значит, ты – друид?
      – Нет!
      Воцарилась тишина, пока тролль собирался с мыслями.
      – В этой рубашке ты похож на друида, – проворчал он наконец.
      Гном погано хихикнул.
      Тролли не любят друидов. Любые разумные существа, привыкшие проводить большую часть жизни в неподвижном, похожем на скалу состоянии, вряд ли будут в восторге, когда другие разумные существа сначала протащат их добрых шестьдесят миль на валках, после чего расставят по окружности и закопают по колено в землю. Как правило, такое обращение несколько раздражает.
      – В Лламедосе все так одеваются, – возразил Дион. – Я – бард! Я не друид. И я терпеть не могу всякие булыжники!
      – Ого! – тихонько произнес гном.
      Тролль смерил Диона с головы до ног неторопливым, внимательным взглядом.
      – Вижу, ты недавно в этом городе? – спокойно произнес он.
      – Только что прибыл, – откликнулся Дион.
      «До двери я добежать не успею, – подумал он. – Сейчас из меня котлету сделают».
      – Тогда вот тебе бесплатный совет. Совет – бесплатный, то есть я даю его тебе бесплатно, даром. В этом городе «булыжниками» иногда называют троллей. Это очень плохое название, и троллей так называют только очень глупые люди. Если ты назвал тролля «булыжником», будь готов к тому, что тебе придется потратить некоторое время на поиски собственной головы. Тем более если ты своими ушами похож на эльфа. Совет даю бесплатно потому, что ты – бард и такой же сочинитель музыки, как я.
      – Хорошо! Спасибо! Да! – облегченно закричал Дион.
      Он схватил арфу и сыграл несколько нот. Это несколько разрядило атмосферу. Всем известно, что эльфы полностью лишены музыкальных способностей.
      – Лава Купорос, – представился тролль, протягивая нечто массивное с пальцами.
      – Дион Селин, – сказал Дион. – И никакого отношения к перетаскиванию камней я не имею!
      Маленькая узловатая ладонь протянулась к Диону с другой стороны. Он провел взглядом по руке и увидел, что она принадлежит гному, слишком маленькому даже для гнома. На коленях у того лежала большая бронзовая труба.
      – Золто Золтссон, – представился гном. – Ты играешь только на арфе?
      – На чем угодно со струнами, – ответил Дион. – Но арфа – королева инструментов!
      – А я дую во что угодно, – сказал Золто.
      – Правда? – спросил Дион и попытался добавить что-нибудь вежливое: – Наверное, ты очень популярен…
      Тролль поднял с пола огромный кожаный мешок.
      – А я играю вот на этом, – сказал он.
      Из мешка выкатились несколько круглых камней. Лава поднял один из них и щелкнул по нему пальцем.
      – Б ам,– пропел камень.
      – Музыка из камней? – удивился Дион. – И как вы ее называете?
      – Мы называем ее «ггруухауга», – сказал Лава, – что означает «музыка, добытая из камней». А иногда мы зовем ее «музыка, в которой слышится глас Рока».
      Камни были самых разных размеров и все точно настроены высеченными на поверхности бороздками.
      – Можно попробовать? – спросил Дион.
      – Конечно.
      Дион выбрал небольшой камень и щелкнул по нему пальцем.
      – Боп,– гулко отозвался камень.
      – Бин,– пропел камень поменьше.
      – И что ты с ними делаешь? – спросил Дион.
      – Стучу ими друг о друга.
      – А потом что?
      – То есть?
      – Что ты делаешь, после того как постучишь ими друг о друга?
      – Стучу снова, – сказал прирожденный барабанщик Лава.
      Тут дверь, ведущая во внутреннюю комнату, приоткрылась, и в щели показалась какая-то остроносая физиономия.
      – Вы все вместе? – осведомилась физиономия.
 
      Река, одна капля воды из которой напрочь лишала человека памяти, существовала на самом деле.
      Правда, многие люди считали, что эта река – Анк, воду из которого можно было не только пить, но и резать на ломтики и жевать. Глоток воды из Анка действительно мог лишить человека памяти – или, по крайней мере, привести к таким последствиям, о которых человеку никогда не захочется вспоминать.
      Но, повторимся, река, лишающая человека памяти, в самом деле существовала. Правда, была одна загвоздка. Никто не знал, где эта река находится, потому что все те, кто натыкался на нее, как правило, сильно страдали от жажды.
      Смерть решил поискать забвения в другом месте.
 
      – Семьдесят пять долларов? – переспросил Дион. – Только за то, чтобы играть музыку?
      – Двадцать пять долларов – регистрационный взнос, плюс двадцать процентов от предполагаемого будущего гонорара, плюс пятнадцать долларов – обязательное добровольное пожертвование в пенсионный фонд, – пояснил управляющий делами Гильдии господин Клеть.
      – Но у нас нет столько денег!
      Управляющий пожал плечами, словно бы говоря, что в мире, конечно, много проблем, но именно эта не имеет к нему никакого отношения.
      – Быть может, мы расплатимся после того, как начнем играть? – предложил Дион. – Скажем, через недельку или две…
      – Играть музыку разрешается только членам Гильдии, – отрезал господин Клеть.
      – Но мы не можем стать членами Гильдии, пока не начнем играть, – вмешался Золто.
      – Это верно, – весело откликнулся господин Клеть. – Хат-хат-хат.
      Это был странный смех, совершенно безрадостный и какой-то птичий. А еще он очень шел своему владельцу – господин Клеть смахивал на некое наряженное в костюм древнее существо, чей генетический материал извлекли из куска янтаря.
      Лорд Витинари поощрял развитие Гильдий. Именно они являлись теми шестернями, благодаря которым работал часовой механизм хорошо управляемого города. Капля масла здесь… палка в колесо там… и в целом механизм работает.
      И порождает таких типов, как господин Клеть, – точно так же компост порождает червей. Впрочем, управляющий делами Гильдии Музыкантов не был таким уж плохим человеком… ведь крысы, которые, как известно, разносят чуму… нельзя сказать, что они ПЛОХИЕживотные.
      Всю свою жизнь, не щадя сил и живота, господин Клеть трудился во благо общества. В мире существует множество дел, которые нужно делать, но делать которые очень не хочется, – и люди, как правило, весьма благодарны тем, кто выполняет за них такую работу. Например, ведет протоколы. Обновляет списки членов Гильдии. Регистрирует. Систематизирует.
      Сначала господин Клеть добросовестно работал на Гильдию Воров, хотя сам вором не был – в обычном значении этого слова. Потом вакантным оказался достаточно высокий пост в Гильдии Шутовских Дел и Баламутства. И наконец, господин Клеть стал управляющим дел Гильдии Музыкантов.
      Официально эту должность должен был занимать музыкант. Поэтому господин Клеть предусмотрительно запасся расческой и бумажным листком. Однако его приняли без прослушивания – до того Гильдией управляли настоящие музыканты, следовательно, список членов не велся, взносов почти никто не платил и организация задолжала несколько тысяч долларов (плюс проценты за просрочку) троллю Хризопразу.
      Когда господин Клеть открыл первую запущенную бухгалтерскую книгу, его охватило ни с чем не сравнимое глубокое и чудесное чувство. С того момента он ни разу не оглядывался назад. Взор его был постоянно устремлен ВНИЗ.Несмотря на то что у Гильдии были свой президент и совет, у нее теперь появился еще и господин Клеть, который вел протоколы, обеспечивал, чтобы все проходило гладко, и язвительно посмеивался про себя. Такова действительность, какой бы странной она ни казалась: когда люди наконец сбрасывают с себя ярмо тирании и берут управление в собственные руки, обязательно появляется, как гриб после дождя, господин Клеть.
      Хат-хат-хат… Господин Клеть смеялся обратно пропорционально комизму ситуации.
      – Но это же полная чепуха!
      – Добро пожаловать в прекрасный мир экономики, – ответил господин Клеть. – Хат-хат-хат.
      – А если мы все-таки не вступим в Гильдию? – поинтересовался Дион. – Что будет? Вы конфискуете наши инструменты?
      – Для начала, – сказал управляющий делами Гильдии. – А потом, в некотором роде, вернем их вам. Хат-хат. Кстати… ты случаем не из эльфисов?
 
      – Семьдесят пять долларов! Это же грабеж! – воскликнул Дион, когда они вышли на вечерние улицы.
      – Это больше чем грабеж, – поправил его Золто. – Я слышал, Гильдия Воров взимает только проценты.
      – К тому же тебя принимают в действительные члены Гильдии со всеми вытекающими льготами, – проворчал Лава. – И пенсию дают. И раз в год оплачивают тебе поездку в Щеботан.
      – Музыка должна быть СВОБОДНОЙ и БЕСПЛАТНОЙ,– стоял на своем Дион.
      – Что будем делать? – спросил Лава.
      – У кого-нибудь есть деньги? – осведомился Золто.
      – У меня доллар, – сказал Лава.
      – У меня несколько пенсов, – сказал Дион.
      – Значит, по крайней мере, мы прилично поужинаем, – кивнул Золто. – Вот здесь.
      Он указал на вывеску.
      – «Буравчик. Шахтная Кулинария», – прочитал Лава. – Все для гномов, да? Я слышал о «буравчиках», это вроде такие пирожные. А еще червешель и все прочее?
      – Теперь здесь троллью еду тоже готовят, – возразил Золто. – Отбросим этнические разногласия ради общей прибыли. Пять сортов угля, семь сортов кокса и золы, отложения, от которых слюнки потекут. Тебе понравится.
      – А гномий пирог тут дают? – спросил Дион.
      – Тебенравится наш хлеб? – не поверил Золто.
      – Обожаю, – признался Дион.
      – Что? НАСТОЯЩИЙгномий хлеб? Ты уверен?
      – Конечно, вкусный и хрустящий.
      Золто пожал плечами.
      – Вот теперь я тебе действительно верю, – сказал он. – Ни один эльф не может любить гномий хлеб.
      В заведении почти никого не было. Из-за стойки на них смотрел гном в переднике, доходившем до самых подмышек.
      – Жареная крыса есть? – спросил Золто.
      – Лучшая жареная крыса в городе, – сказал Буравчик.
      – Отлично. Подай-ка нам четырех жареных крыс.
      – И настоящий гномий пирог, – добавил Дион.
      – И немного кокса, – настойчиво произнес Лава.
      – Вам головы или лапки?
      – Четырех жареных крыс.
      – И немного кокса.
      – Кетчуп к крысам нужен?
      – Нет.
      – Ты УВЕРЕН?
      – Никакого кетчупа.
      – И немного кокса.
      – И два яйца вкрутую, – сказал Дион.
      Все как-то странно посмотрели на него.
      – Ну и что? Просто я люблю яйца вкрутую.
      – И немного кокса.
      – И два яйца вкрутую.
      – И немного кокса.
      – Семьдесят пять долларов, – произнес Золто, когда они уселись за стол. – Сколько будет три раза по семьдесят пять?
      – Много, – сказал Лава.
      – Больше двухсот долларов, – сказал Дион.
      – Я двухсот долларов и не видел никогда, – покачал головой Золто. – Ну, то есть наяву, не во сне.
      – Мы найдем деньги? – спросил Лава.
      – Музыкой мы ничего не заработаем, – ответил Дион. – Законы Гильдии. Если тебя поймают, то возьмут твой инструмент и засунут его тебе в… В общем, флейтистам приходится несладко, – добавил он, припомнив слова стражника.
      – Ну, тромбонисту тоже не позавидуешь, – заметил Золто, посыпая перцем крысу.
      – И домой вернуться нельзя… – продолжал Дион. – То есть… мне домой возвращаться нельзя. Если я вернусь, то всю оставшуюся жизнь буду ворочать монолиты, как и мои братья. Их только каменные круги интересуют.
      – А если я вернусь домой, – сказал Лава, – мне опять придется гонять дубиной всяких друидов.
      Оба осторожненько, как можно незаметнее отодвинулись друг от друга.
      – Значит, мы будем играть там, где Гильдия нас не найдет, – бодро заявил Золто. – Найдем какой-нибудь клуб…
      – Здесь хватает дыма, – сказал Лава.
      – Я имею в виду ночной клуб, – пояснил Золто.
      – Наверное, ночью здесь дыма еще больше.
      – Одно я знаю точно, – продолжил Золто, меняя тему разговора, – в городе хватает уютных местечек, где не любят платить налоги Гильдиям. Выступим пару-тройку раз и без проблем заработаем деньжат.
      – Мы трое? Вместе? – спросил Дион.
      – Конечно.
      – Но мы играем абсолютно разную музыку, – напомнил Дион. – Вряд ли у нас что получится. Ну, то есть гномы слушают свою музыку, тролли – свою, а люди – свою. Мы что, возьмем все это и смешаем? Нет, это будет ужасно.
      – Мы хорошо друг с другом ладим, – пожал плечами Лава, поднимаясь, чтобы взять со стойки соль.
      – Мы же музыканты, – кивнул Золто. – И этим отличаемся от обычных людей.
      – Вот именно, – подтвердил тролль.
      Лава сел.
      Что-то хрустнуло.
      Лава встал.
      – О, – сказал он.
      Дион протянул руку и медленно, очень бережно поднял со скамьи обломки арфы.
      – О, – повторил Лава.
      Издав печальный звук, скрутилась струна. Они словно наблюдали, как умирает котенок.
      – Я выиграл ее на знаменитом фестивале в Лламедосе, – сказал Дион.
      – А склеить ее нельзя? – спросил, помолчав, Золто.
      Дион покачал головой.
      – В Лламедосе не осталось никого, кто мог бы починить ее…
      – Да, но на улице Искусных Умельцев…
      – Извините, правда извините, не понимаю, как она там оказалась.
      – Ты не виноват…
      Дион тщетно пытался соединить два обломка. Но музыкальный инструмент отремонтировать нельзя. Она вспомнил, что об этом говорили старые барды. У инструмента есть душа. У каждого. Когда инструмент ломается, душа покидает его, улетает, словно птица. После ремонта остается обычная вещь, состоящая из дерева и струн. Она будет играть, неискушенный слушатель даже ничего не заподозрит, но… С таким же успехом можно сбросить в пропасть человека, потом сшить его и попытаться оживить.
      – Гм… Может, купим тебе другую? – предложил Золто. – На Задворках… есть отличная лавка, которая продает всякие музыкальные инструменты…
      Он вдруг замолчал. На Задворках действительно есть хорошая лавка музыкальных инструментов. Она ВСЕГДАтам была.
      – На Задворках, – повторил он, убеждая больше себя, чем Диона. – Мы ее там обязательно найдем. На Задворках. Да. Уж и не припомню, сколько лет она там…
      – Такой инструмент мы не купим, – грустно промолвил Дион. – Чтобы создать нечто подобное, мастер должен просидеть две недели под водопадом, завернувшись в шкуру вола, – и это еще до того, как он притронется к дереву.
      – Зачем?
      – Не знаю. Таков обычай. Он должен очистить свой разум от всего, что может отвлечь его внимание.
      – Ну, купим что-то другое, – решительно сказал Золто. – Обязательно подыщем тебе что-нибудь. Иначе какой из тебя музыкант?
      – Но у меня совсем нет денег, – ответил Дион.
      Золто похлопал его по плечу.
      – Это неважно, – успокоил он. – Зато у тебя есть друзья! Мы поможем тебе! А с помощью друзей ты…
      – Но мы истратили все, что у нас было, на еду, – перебил его Дион. – У нас нет больше денег.
      – Это крайне пессимистический взгляд на жизнь, – упрекнул Золто.
      – Да, конечно, но денег у нас действительно нет.
      – Я что-нибудь придумаю, – успокоил Золто. – Я – гном. О деньгах нам известно все. Я все знаю о деньгах – это практически мое второе имя.
      – Довольно длинноеу тебя второе имя.
 
      Уже почти стемнело, когда они подошли к лавке, находившейся рядом с Незримым Университетом. Это было нечто среднее между магазинчиком музыкальных инструментов и ростовщической норой – в жизни каждого музыканта случаются моменты, когда он вынужден заложить свой инструмент, если хочет набить свой желудок и переночевать не на улице.
      – Ты когда-нибудь что-нибудь здесь покупал? – спросил Лава.
      – Нет… насколько я помню, – ответил Золто.
      – Закрыто, – сказал Лава.
      Золто забарабанил в дверь. Послышались шаркающие шаги, дверь скрипнула, и в щели показалось худая старческая мордочка.
      – Э-э, госпожа, мы хотели бы приобрести инструмент, – сказал Дион.
      Один глаз и половина рта осмотрели его с головы до ног.
      – Ты случаем не эльфис?
      – Нет, госпожа.
      – Тогда входите.
      Лавку освещала пара тускло горящих свечей. Старуха поспешила скрыться за прилавком, откуда принялась внимательно наблюдать за поздними покупателями, пытаясь выявить признаки того, что они хотят зверски убить ее в постели.
      Трио медленно двинулось вдоль груд товара. Казалось, ассортимент лавки состоял сплошь из залогов, хранящихся здесь в течение вот уже нескольких веков. Музыканты частенько испытывают недостаток в средствах. Кстати, это является одним из определений настоящего музыканта. Тут были боевые рога. Тут были лютни. Тут были барабаны.
      – Ненужный хлам, – едва слышно произнес Дион.
      Золто сдул пыль с одной из труб и поднес ее к губам. Раздавшийся звук походил на глас пережаренной фасоли.
      – Кажется, внутри лежит дохлая мышь, – сообщил он, заглянув в трубу.
      – С ней все было в порядке, пока ты в нее не подул, – проскрипела старуха.
      В другом конце лавки со звоном посыпались на пол тарелки.
      – Э-э, прошу прощения, – сказал Лава.
      Золто открыл крышку инструмента, абсолютно незнакомого Диону. Под крышкой оказался ряд клавиш. Золто пробежался по ним короткими пальцами, издав серию печальных, едва слышных звуков.
      – Что это? – шепотом спросил Дион.
      – Клавесин, – ответил гном.
      – Нам может пригодиться?
      – Вряд ли.
      Дион выпрямился. Ему показалось, что за ним кто-то следит. Старуха, разумеется, не спускала с них глаз, но чувствовалось что-то еще…
      – Бесполезно, – громко сказал он. – Ничего здесь нет.
      – Эй, что это было? – воскликнул Золто.
      – Я сказал, что…
      – Я что-то слышал.
      – Что?
      – Вот и сейчас, снова!
      За их спинами что-то затрещало, раздалась серия глухих ударов. Это Лава, достав контрабас из-под груды пюпитров, попытался сыграть на нем какую-то мелодию.
      – Всякий раз, когда ты говоришь, раздается какой-то странный звук, – сообщил Золто. – Ну-ка, скажи что-нибудь.
      Дион замялся, как замялся бы любой другой человек, который всю жизнь разговаривал себе и вдруг услышал: «Ну-ка, скажи что-нибудь».
      – Дион? – сказал он.
       Вум-вум-вум.
      – Это доносится…
       Уа-уа-уа.
      Золто отбросил в сторону пачку древних нот. За ней оказалось кладбище музыкальных инструментов: барабан без кожи, ланкрские волынки без труб и один маракас, предназначенный, вероятно, для продвинутого в области дзена танцора фламенко.
      И что-то еще.
      Гном вытащил инструмент из груды хлама. Он отдаленно напоминал гитару, вырубленную из музыка куска старого дерева тупым каменным зубилом. Несмотря на то что гномы, как правило, не играют на струнных инструментах, Золто знал, как выглядит гитара. Предполагается, что она должна быть похожа на женщину, если, конечно, ваш идеал – это женщина, у которой нет ног, зато есть длинная шея и много ушей.
      – Дион? – позвал он.
      – Да?
       Вауауаум.
      Звук напоминал натужный. скрежет пилы, работающей на износ. У инструмента было двенадцать струн, но корпус был цельным, а не полым, он скорее служил просто рамой, на которую натянули струны.
      – Она резонирует в ответ на звуки, – сказал Золто.
      – Но…
       Ваум-уа.
      Золто прижал струны ладонью и подозвал к себе друзей.
      – Мы находимся совсем рядом с Университетом, – прошептал он. – Волшебство просачивается наружу. Общеизвестный факт. Может, ее заложил какой-нибудь волшебник? Но дареной крысе в зубы не смотрят. Ты умеешь играть на гитаре?
      Дион побледнел.
      – Ты имеешь в виду… какие-нибудь народные мотивы?
      Он взял инструмент в руки. Народная музыка в Лламедосе не приветствовалась, а всякие народные песенки безжалостно искоренялись. Считалось, что мужчина, наткнувшийся чудесным майским утром на прекрасную деву, должен действовать так, как посчитает нужным, и нет никакой нужды подробно описывать его действия. К гитарам в Лламедосе относились неодобрительно, считая игру на них слишком… легкой.
      Дион тронул струны. Они издали звук, абсолютно не похожий на слышанные им прежде; казалось, он исчезал в грудах старых инструментов, прятался там некоторое время, порождая странное эхо, – и возвращался, обогащенный дополнительными гармониками. По спине юноши пробежали неприятные мурашки. Но… чтобы стать пусть даже самым плохиммузыкантом в мире, все равно нужен какой-нибудь инструмент.
      – Ну что, решили? – спросил Золто.
      Он повернулся к старухе.
      – И это называется музыкальный инструмент? А где вторая половина?
      – Золто, я… – начал было Дион.
      Струны задрожали под его ладонью. Старуха посмотрела на странную гитару.
      – Десять долларов, – сказала она.
      – Десять долларов? ДЕСЯТЬ ДОЛЛАРОВ?!– воскликнул Золто. – Да эта рухлядь двух монет не стоит!
      – Верно, – согласилась старуха. – Двух монет она точно не стоит.
      Хозяйка лавки даже немного повеселела, правда как-то гнусно, словно ей не терпелось вступить в бой, который будет вестись не на жизнь, а на смерть.
      – Это же седая древность, – продолжал Золто.
      – Антиквариат.
      – Эй, госпожа, да ты звук послушай! На что это похоже?
      – Очень сочный звук. Такую работу сейчас днем с огнем не сыщешь.
      – Это потому, что дураков не осталось покупать подобное барахло!
      Дион снова взглянул на инструмент. Струны дрожали сами по себе. Они были голубоватыми и казались какими-то размытыми, будто постоянно вибрировали.
      Он поднес инструмент к губам и шепнул:
      – Дион.
      Струны что-то тихо промурлыкали.
      Только сейчас он заметил некую странную меловую пометку. Она была почти не видна и ничего особенного собой не представляла. Просто кто-то чиркнул мелом… Как будто вывел цифру «1».
      А Золто тем временем развлекался вовсю. Считается, что в области финансовых переговоров лучше гномов никого нет – и остротой ума и нахальством они уступают лишь сухоньким старушкам. Дион попытался сосредоточиться на том, что происходит.
      – Хорошо, хорошо, – произнес Золто, – значит, договорились?
      – Договорились, – ответила старуха. – Только не надо плевать на ладонь, прежде чем пожать мне руку. Это несколько негигиенично.
      Золто повернулся к Диону.
      – Вроде все удачно закончилось.
      – Послушай, я…
      – Двенадцать долларов есть?
      – Что?!
      – По-моему, я неплохо сторговался, а, как думаешь?
      За их спинами что-то рухнуло, и появился Лава с парой тарелок под мышкой, кативший перед собой огромный барабан.
      – Я же сказал, у меня совсем нет денег! – прошипел Дион.
      – Да, но… всеговорят, что у них нет денег. Это разумно. Не будешь же ты ходить повсюду и кричать, что у тебя карманы доверху набиты. Ты имеешь в виду, у тебя ДЕЙСТВИТЕЛЬНОнет денег?
      – Да!
      – Даже двенадцати долларов?
      – Да!
      Лава бросил барабан, тарелки и пачку нот на прилавок.
      – Сколько за все? – спросил он.
      – Пятнадцать долларов, – ответила старуха.
      Лава тяжело вздохнул и выпрямился. На мгновение его взгляд затуманился, потом тролль резко врезал себе в челюсть. Пошарив пальцем во рту, он достал…
      Дион таращился, ничего не понимая.
      – Дай-ка посмотреть, – сказал Золто и выхватил из безвольных пальцев Лавы какой-то камешек. – Эй! Да в нем никак не меньше пятидесяти карат!
      – Это я не возьму, – твердо заявила старуха. – Брать то, что побывало во рту у тролля?!
      – Может, ты и яйца не ешь? – осведомился Золто. – Всем известно, что зубы троллей – чистые алмазы.
      Старуха выхватила у него зуб и внимательно рассмотрела камешек при свете свечи.
      – Если бы я отнес его на Ничегоподобную улицу, – сказал Золто, – тамошние ювелиры отвалили бы за него монет двести, не меньше.
      – А здесь он стоит пятнадцать долларов, – парировала старуха.
      Алмаз бесследно исчез где-то в складках ее одежды, и она широко улыбнулась.
      – Вообще не надо было ей платить. Забрали бы все и ушли. И почему мы так не сделали? – горько спросил Золто, когда они вышли на улицу.
      – Потому что она бедная, беззащитная старая женщина, – ответил Дион.
      – Именно! Именно это я и имел в виду!
      Золто посмотрел на Лаву.
      – И у тебя полная пасть таких камешков?
      – Ага.
      – Я должен домовладельцу всего за два месяца…
      – Даже не думай, – спокойно произнес тролль.
      Позади с треском захлопнулась дверь.
      – Эй, выше нос, парни! – воскликнул Золто. – Завтра я найду нам работу. Можете не сомневаться. В этом городе я всех знаю. Нас трое… а это уже ГРУППА.
      – Но мы даже не репетировали ни разу, – попытался возразить Дион.
      – Репетировать будем в процессе, – парировал Золто. – Добро пожаловать в мир профессиональных музыкантов.
 
      Сьюзен не слишком хорошо разбиралась в истории. Она казалась ей чрезвычайно скучным предметом. Занудные людишки постоянно совершали одни и те же идиотские поступки. Где смысл? Один король как две капли воды походил на другого.
      Класс изучал очередное восстание, в результате которого крестьяне хотели перестать быть крестьянами и в связи с тем, что знать победила, перестали быть крестьянами ОЧЕНЬ БЫСТРО.Вот если бы они удосужились научиться читать и приобрели кое-какие книжки по истории, то знали бы о весьма сомнительном преимуществе кос и вил в бою против мечей и арбалетов.
      Сьюзен рассеяно слушала, пока скука полностью не завладела ею, после чего достала свою книгу и сделалась невидимой для мира.
      – ПИСК!
      На полу рядом с партой появилась крошечная фигурка, очень похожая на скелет крысы в черной мантии и с крошечной косой в лапках.
      Сьюзен снова углубилась в чтение. Таких тварей на свете нет. Это она знала точно.
      – ПИСК!
      Она снова опустила взгляд. Привидение никуда не девалось. Вчера на ужин подавали тосты с сыром. Насколько ей было известно из тех же книжек, поздний прием пищи иногда провоцирует подобные видения.
      – Тебя не существует, – сказала она. – Ты просто кусочек сыра.
      – ПИСК?
      Убедившись, что внимание девушки привлечено, крысоподобное существо достало крошечные песочные часы на серебряной цепочке и настойчиво указало на них.
      Вопреки всем доводам разума, Сьюзен наклонилась и подставила руку. Существо быстро вскарабкалось ей на ладонь – лапки, словно маленькие булавки, царапали кожу – и выжидающе уставилось на Сьюзен.
      Сьюзен поднесла странного гостя к лицу. Хорошо, пусть это плод ее воображения. Тем не менее относиться к таким симптомам следует очень серьезно.
      – Если ты сейчас скажешь что-нибудь о своих бедных лапках и усиках, – тихо предупредила она, – я спущу тебя в туалет.
      Крыса покачала черепом.
      – Ты настоящий?
      – ПИСК. ПИСКПИСКПИСК…
      – Послушай, – терпеливо промолвила Сьюзен, – по-грызуньи я не говорю. На уроках по современным языкам мы изучаем клатчский, и я знаю только как сказать: «Верблюд моей тети исчез в мираже». А кроме того, если ты действительно плод моего воображения, то мог бы принять… более приятное обличье.
      Скелет, даже такой малейький, – зрелище не из приятных, пусть даже у него открытое лицо и вечная улыбка. Но чувство… нет, скорее, воспоминание уже начало просыпаться где-то внутри ее разума, и Сьюзен начинала понимать, что кры-соподобное существо не только реально, но и находится на ее стороне. Ощущение было очень странным. На ее стороне обычно находилась только она сама.
      Крыса, явившаяся из мира мертвых, некоторое время смотрела на Сьюзен, а потом, зажав косу в зубах, спрыгнула на пол и куда-то заспешила между партами.
      – У тебя лапок-усиков и тех нет, – сказала Сьюзен. – Я имею в виду, настоящих.
      Скелет крысы прошел сквозь стену.
      А Сьюзен яростно вгрызлась в Парадокс Делимости Ноксуза, наглядно демонстрировавший невозможность падения с бревна.
 
      Тем же вечером дома у Золто они устроили репетицию. Жилище гнома находилось на Федрской улице, позади сыромятни, и здесь вездесущие уши Гильдии Музыкантов вряд ли могли их услышать. Крошечная комнатушка была тщательно вымыта и свежевыкрашена. Она просто сияла чистотой. В гномьих домах не бывает ни тараканов, ни других вредителей. По крайней мере, пока хозяин в состоянии держать в руках сковороду.
      Дион и Золто сидели и смотрели, как Лава колотит по своим камням.
      – Ну как? – спросил он, закончив партию.
      – А еще что-нибудь ты можешь? – чуть подумав, спросил Дион.
      – Это же камни, – терпеливо объяснил тролль. – Из них больше ничего не извлечешь. Только «боп-боп-боп».
      – Гм-м. Можно я попробую? – спросил Золто. Он расположился за разложенными кругом камнями и некоторое время просто смотрел на них. Затем поменял несколько камней местами. Достал из ящика для инструментов пару молотков и, примериваясь, постучал по одному из камней.
      – Ну, хорошо, начнем… – неуверенно произнес он.
      Бамбам-бамБАМ.
      Струны лежавшей рядом с Дионом гитары отозвались звоном.
      – Это оллрайт, мама, – заключил Золто.
      – Что? – не понял Дион.
      – Не обращай внимания, так, обычная музыкальная присказка, – пояснил Золто. – Типа «я не вижу ваших рук».
      – Не понял?
      Бам-бам-а-бамбам, бамБАМ.
      – А ты подпрыгни, – посоветовал Лава.
      Дион, не отрываясь, смотрел на камни. В Лламедосе ударные инструменты не поощрялись. Барды говорили, что палкой по камню или полому бревну любой дурак стучать может. Это – не МУЗЫКА.А еще – тут они обычно переходили на шепот – во всем этом есть что-то ЖИВОТНОЕ.
      Гитара тихонько гудела. Казалось, она вбирает в себя все звуки из окружающего воздуха.
      На юношу вдруг нахлынуло странное ощущение, что в камнях, по которым можно стучать, скрыты неограниченные возможности.
      – А можно теперь я? – спросил он.
      Он взял в руки молотки, гитара откликнулась едва слышным звоном струн.
      Через сорок пять секунд он опустил молотки. Чуть позже смолкло эхо.
      – А зачем ты в самом конце треснул меня по шлему? – осторожно спросил Золто.
      – Извини, – виновато ответил Дион. – Меня немного занесло. Я принял тебя за тарелки.
      – Звучало несколько… необычно, – признал тролль.
      – Музыка… из камней, – промолвил Дион. – Нужно только дать ей свободу, выпустить на волю. И тогда в ней зазвучит глас Рока. Музыка есть во всем, нужно только суметь ее найти.
      – А мне можно попробовать? – спросил Лава и неуклюже расположился за камнями.
       А-бам-боп-а-ри-боп-а-бим-бэм-бум.
      – Что ты с ними сделал? – удивился он. – Они стали звучать как-то… дико.
      – А мне нравится, – заявил Золто. – Так намного лучше, чем прежде.
      Ту ночь Дион провел между маленькой кроватью Золто и огромной каменной грудой Лавы. Заснул он почти сразу – стоило ему лечь, как буквально через минуту он храпел.
      Струны лежавшей рядом гитары подпевали ему.
      Убаюканный их едва слышным гулом, Дион совсем забыл о своей арфе.
 
      Сьюзен проснулась. Кто-то дергал ее за ухо. Она открыла глаза.
      – ПИСК?
      – О нет…
      Она села на кровати, все остальные девушки мирно спали. Окно было открыто – в школе поощрялось потребление свежего воздуха, особенно учитывая тот факт, что потреблять его можно было в огромных количествах и совершенно бесплатно.
      Скелет крысы вскочил на подоконник и, убедившись в том, что девушка заметила его, скрылся в ночи.
      Таким образом, Сьюзен было предложено два пути: снова заснуть или последовать за крысой.
      Второй вариант она всегда считала откровенно глупым. Так поступали главные героини всяких сентиментальных книжек. После чего оказывались в каком-нибудь идиотском мире, заселенным придурковатыми гоблинами и говорящими животными. И вообще, эти девчонки-героини были такими жалкими… Они просто позволяли событиям случаться и расхаживали по страницам книги, непрестанно повторяя: «О, силы небесные», вместо того чтобы, как и подобает всякому цельному разумному существу, организовать свою жизнь быстро и надлежащим образом.
      Впрочем, если хорошенько подумать, во втором варианте есть некая привлекательность… В мире слишком много неуверенности – вот в чем беда. А Сьюзен сама непрестанно повторяла, что разобраться со всем этим беспорядком должны люди, подобные ей.
      Она накинула халат, забралась на подоконник и, чуть помедлив, спрыгнула на клумбу.
      Крошечный силуэт крысы пробежал по озаренной лунным светом лужайке и скрылся где-то за конюшнями. Сьюзен двинулась следом, но, дойдя до угла, остановилась, почувствовав себя слегка продрогшей и совсем не слегка идиоткой. Но тут крыса вернулась, волоча какой-то предмет, больше себя самой по размерам и напоминавший комок старых тряпок.
      Скелетообразная крыса обошла сверток и несколько раз пнула его.
      – Ну хорошо, ХОРОШО!
      Сверток открыл один глаз, который некоторое время безумно вращался, пока не остановился на Сьюзен.
      – Предупреждаю, – сказал сверток, – слово на букву «Н» я говорить не буду.
      – Э-э, что? – не поняла Сьюзен.
      Сверток перевернулся, принял вертикальное положение и расправил два грязных крыла. Крыса сразу перестала его пинать.
      – Я ведь ворон, не так ли? – произнес бывший сверток. – Одна из немногих птиц, умеющих разговаривать. А люди, стоит им только увидеть меня, сразу начинают твердить: «О, так ты ворон, значит? А ну-ка, скажи нам слово на букву "Н"…» А все этот поэт со своим воображением. Он и представить себе не мог, что мы, вороны, знаем не одно слово и даже не два…
      – ПИСК.
      – Хорошо, хорошо. – Ворон взъерошил перья. – Вот это вот существо – Смерть Крыс. Заметила косу, капюшон, да? Смерть Крыс. Большая шишка в крысином мире.
      Смерть Крыс поклонился.
      – Большую часть времени проводит под амбарами и в прочих местах, куда люди обычно ставят тарелки с отрубями и хорошей порцией стрихнина, – продолжил ворон. – Очень добросовестный работник.
      – ПИСК.
      – Да, но что ему нужно от меня? – не поняла Сьюзен. – Я ведь не крыса.
      – И это очень предусмотрительно с твоей стороны, – сказал ворон. – Послушай, я ведь ни на что не напрашивался, понимаешь? Сплю себе мирно на своем черепе, и вдруг кто-то хвать меня за ногу. А будучи птицей оккультной, как и подобает всякому порядочному ворону…
      – Прости-прости, – перебила его Сьюзен. – Я понимаю, все это не более чем сон, но должна же я понять, что происходит. Ты спал на своем ЧЕРЕПЕ?
      – Ну, не на моем собственном черепе, – поправился ворон. – На чьем-то.
      – На чьем именно?
      Глаза ворона бешено завращались. Ему никак не удавалось сфокусировать взгляд обоих глаз в одной точке. Сьюзен едва сдерживалась, чтобы не закрутиться вместе с глазами ворона.
      – Откуда я знаю? Их ведь не приносят с ярлыками. Обычный череп. Послушай, я работаю на волшебника, поняла? Сижу на черепе весь день в его конторе и каркаю на людей…
      – Зачем?
      – Потому что каркающий ворон на черепе является столь же неотъемлемой частью modus operandiволшебника, как заплывшие воском свечи и старое чучело аллигатора на потолке. Ты что, совсем ничего не знаешь? Мне казалось, это все знают, кто хоть что-то о чем-нибудь знает. Да нормальный волшебник скорее откажется от зеленой дряни, булькающей в колбах, чем от сидящего на черепе и каркающего на людей ворона…
      – ПИСК!
      – Послушай, людям все следует объяснять постепенно, – устало произнес ворон. Один его глаз снова обратился в сторону Сьюзен. – М-да, никакой изысканности, правда? Но крысы не задаются философскими вопросами, тем более крысы мертвые. Как бы то ни было, я единственное известное ему существо, которое умеет разговаривать…
      – Люди тоже умеют разговаривать, – перебила Сьюзен.
      – Да, конечно, – согласился ворон, – но суть, или, так сказать, ключевое отличие, состоит в том, что люди не предрасположены к тому, чтобы их посреди ночи будила скелетообразная крыса, которой вдруг приперло иметь переводчика. Кстати, люди его не видят.
      – Но я же его вижу!
      – Ага, вот тут ты ткнула пальцем в суть, в мозг кости, если так можно выразиться.
      – Послушай, – сказала Сьюзен, – просто хочу предупредить, ничему этому я не верю. Не верю в то, что существует Смерть Крыс в мантии, да еще и с косой наперевес.
      – Но он стоит прямо перед тобой!
      – Это еще не причина, чтобы в него поверить.
      – Вижу, ты получила НАСТОЯЩЕЕобразование, – кисло заметил ворон.
      Сьюзен пристально посмотрела на Смерть Крыс. В его глазницах тлели таинственные голубые огоньки.
      – ПИСК.
      – Все дело в том, – продолжил ворон, – что он снова ушел.
      – Кто?
      – Твой… дедушка.
      – Дедушка Лезек? Но куда он мог подеваться? Он же давно умер.
      – Твой… э-э… ДРУГОЙдедушка, – намекнул ворон.
      – У меня нет…
      Откуда-то из глубины снова всплыли неясные воспоминания. О лошади… О комнате, полной шепотов… О странного вида ванне… О полях пшеницы…
      – Вот так всегда. Вот что бывает, когда детям пытаются дать образование, вместо того чтобы просто сказать им правду, – покачал головой ворон.
      – Я думала, мой другой дедушка тоже… умер, – неуверенно произнесла Сьюзен.
      – ПИСК.
      – Крыса говорит, что ты должна пойти с ней. Это очень важно.
      В воображении Сьюзен возник образ похожей на карающую валькирию госпожи Ноно. Какая ГЛУПОСТЬ…
      – Нет, только не это, – запротестовала девочка. – Уже почти полночь, а завтра у нас экзамен по географии.
      Ворон удивленно открыл клюв.
      – Ушам своим не верю, – сказал он.
      – Ты действительно считаешь, что я послушаюсь какую-то костлявую крысу и говорящего ворона? Я немедленно возвращаюсь домой!
      – Никуда ты не вернешься, – возразил ворон. – Да ни один человек, в котором бурлит хоть капелька крови, не откажется от такого. Ты же ничего не узнаешь, если сейчас уйдешь. Разве что получишь образование.
      – У меня совсем нет времени!– воскликнула Сьюзен.
      – А, время… – протянул ворон. – Что есть время? Не более чем привычка. И оно не фундаментальное свойство мира – для тебя.
      – Но как такое может…
      – А вот это тебе и предстоит выяснить.
      – ПИСК.
      Ворон возбужденно запрыгал на месте.
      – Можно я скажу? Можно? – закричал он и даже сумел наконец сфокусировать оба глаза на Сьюзен.
      – Твой дедушка… – начал было он. – Он… самый… настоящий… взаправдашний… Сме…
      – ПИСК!
      – Когда-нибудь она все равно узнает, – возразил ворон.
      – Смерд? Мой второй дед происходит не из благородного семейства? И вы подняли меня среди ночи только для того, чтобы сообщить это известие?!
      – Я не говорил, что твой дедушка смерд, – возразил ворон. – Я хотел сказать, что он – С…
      – ПИСК!
      – Ну, хорошо, будь по-твоему!
      Два странных существа ввязались в долгий спор друг с дружкой, а Сьюзен тем временем потихоньку отступала.
      Потом она подобрала подол и бросилась прочь через двор и влажную от росы лужайку. Окно все еще было открыто. С трудом забравшись на карниз и ухватившись за подоконник, она подтянулась и нырнула в окно спальни. После чего Сьюзен легла на кровать и закрылась с головой одеялом…
      Чуть позже она поняла, что, сбежав, поступила не совсем разумно. Но менять что-либо было уже поздно.
      Ей снились лошади, кареты и часы без стрелок.
 
      – Думаешь, мы перегнули палку?
      – ПИСК? «С…» ПИСК?
      – А ты как хотел? Чтобы я вот так, запросто взял и выложил ей, что ее дедушка – Смерть? Вот так просто? А где такт, где понимание ситуации? Людям нравится драма.
      – ПИСК, – многозначительно заметил Смерть Крыс.
      – У крыс все по-другому.
      – ПИСК.
      – Ладно, хватит на сегодня, – сказал ворон. – К твоему сведению, вороны не относятся к ночным животным. – Он почесал клюв лапой. – Кстати, ты занимаешься только крысами или мышами, хомяками, ласками и прочими мелкими тварями тоже?
      – ПИСК.
      – А полевками? Как насчет полевок?
      – ПИСК.
      – Обалдеть. Никогда бы не подумал. Значит, ты еще и Смерть Полевок? Поразительно, и как ты везде успеваешь?
      – ПИСК.
      – Понял, понял.
 
      Есть люди дня, а есть создания ночи.
      Тут нельзя забывать, что созданием ночи просто так не станешь; от того, что вы ночь-другую не поспите, крутизны и загадочности у вас не прибавится. Для перехода из одной категории в другую требуется нечто большее, нежели плотный грим и бледная кожа.
      И наследственность в этом деле имеет далеко не последнее значение.
      Ворон вырос в далеком Анк-Морпорке, на постоянно осыпающейся, увитой плющом Башне Искусства, нависшей над Незримым Университетом. Вороны от природы птицы очень разумные, а периодические утечки университетской магии, которая имеет тенденцию усиливать всякие аномальные черты, довершили дело.
      Имени у ворона не было, животные обычно не обращают внимания на подобные условности.
      Волшебник, который считал себя владельцем птицы, называл ворона Каркушей – не обладая чувством юмора, он, подобно большинству людей, обделенных этой чертой, искренне гордился наличием того, чего у него в действительности не было.
      Ворон долетел до дома волшебника, ввалился в открытое окно и устроился на привычном месте, то есть на черепе.
      – Бедное дитя, – сказал он.
      – Такова доля твоя, – многозначительно отозвался череп.
      – Впрочем, не могу ее упрекнуть. Она честно пытается быть нормальной, – продолжил ворон.
      – Ага, – согласился череп. – Я всегда говорил: думать надо, пока голова на плечах. Потом будет поздно.
 
      Хозяин зернохранилища в Анк-Морпорке решил, что пора принять самые экстренные меры. Смерть Крыс слышал, как возбужденно лают терьеры. Ночь обещала быть напряженной.
      Вообще, описать мыслительный процесс Смерти Крыс достаточно сложно. Трудно даже утверждать, что этот процесс у него в черепе происходит. Однако в данный момент Смерть Крыс испытывал определенные сомнения по поводу правильности своего решения привлечь к переговорам ворона. Но люди всегда считали слова такими важными…
      Крысы не отличаются способностью предвидеть будущее – разве что в общем смысле. И в этом самом общем смысле Смерть Крыс был очень, очень встревожен. Он не ожидал столкнуться с такой штукой, как образование.
      На следующее утро Сьюзен даже не пришлось становиться невидимой. Экзамен по географии касался в основном флоры равнины Сто , основных статей экспорта равнины Сто и фауны равнины Сто . Предмет не составлял особого труда, главное тут было запомнить общий знаменатель. Девочки должны были раскрасить карту. Использовался в основном зеленый цвет. На обед подавали «Пальцы Мертвеца» (читай – сосиски) и Пудинг с Глазными Яблоками (с обычными маленькими яблочками) – здоровый противовес урокам физкультуры.
      Уроки физкультуры относились к компетенции Железной Лили, которая, по слухам, брилась, поднимала гантели зубами и подбадривающие крики которой, когда она носилась вдоль боковой линии, сводились к фразам типа: «А ну, схватили мяч, бабы!»
      Когда начиналась физкультура, госпожа Ноно и госпожа Перекрест предпочитали наглухо задраивать окна. Госпожа Ноно яростно изучала логику, а госпожа Перекрест в одеянии, напоминающем, по ее мнению, тогу, усиленно занималась аритмикой в спортивном зале.
      Своими успехами в спорте Сьюзен могла поразить кого угодно. По крайней мере, в некоторых его видах – к примеру, в хоккее на траве и лапте. Главное, чтобы игра была связана с размахиванием палкой. Тут Сьюзен поражала как в прямом смысле слова, так и в переносном. Вид приближающейся к воротам Сьюзен, в глазах которой горела дьявольская расчетливость, заставлял любого вратаря усомниться в надежности защитных доспехов и броситься на землю, а тем временем мяч, летящий на высоте пояса, со свистом врывался в ворота.
      Тот факт, что ее не приглашали ни в одну из команд, несмотря на то что она, согласно общему мнению, играла лучше всех в школе, являлся, как считала сама Сьюзен, еще одним подтверждением общей и повальной глупости человечества. В команды брали даже толстых девчонок с прыщами. Она так и не смогла найти логичного объяснения подобной несправедливости.
      Сьюзен не раз объясняла другим девочкам, насколько хороша она в игре, охотно демонстрировала свое мастерство и постоянно подчеркивала, как это глупо – не приглашать ее в команду. Однако по какой-то необъяснимой причине брать ее в игру наотрез отказывались.
      В общем, вместо занятий физкультурой она отправилась, на официально разрешенную прогулку. Такая альтернатива была возможной – при условии что девочки гуляли не одни. Обычно они ходили в город и покупали несвежую рыбу с чипсами в вонючей лавочке на улице Трех Роз – жареная пища считалась госпожой Ноно крайне вредной для здоровья, поэтому покупалась при первой же возможности.
      Девочки должны были прогуливаться группами по три, и не менее. Опасность, как предполагала госпожа Ноно, не может подстерегать группу, состоящую из более чем двух девушек.
      И вряд ли какая опасность могла грозить группе, в которую входили принцесса Нефрита и Глория, дочь Тога.
      Сначала, когда в школу обратились с просьбой принять на учебу дочь самого настоящего тролля, владелицы колледжа для девочек испытывали некоторые сомнения, но отец Нефриты был королем целой горы, а заполучить в ученицы настоящую принцессу – это крайне престижно для любого учебного заведения. Кроме того, как заметила госпожа Ноно в беседе с госпожой Перекрест, нужно искренне поощрять стремление таких существ стать настоящими людьми, тем более что король просто душка, даже и не помнит, когда он в последний раз кого-то ел. Принцесса Нефрита страдала слабым зрением, что освобождало ее от долгого пребывания на солнечном свете и плетения кольчуг на уроках труда.
      Ну а Глории запретили ходить на физкультуру потому, что она слишком угрожающе размахивала топором. Госпожа Ноно как-то имела смелость заметить, что топор не кажется ей ДАМСКИМоружием, даже если речь идет о гномах, на что Глория резонно возразила, что топор достался ей в наследство от бабушки, которая владела им всю свою жизнь и чистила каждую субботу, даже если ей не доводилось пускать его в ход. Что-то в манере Глории сжимать топорище заставило сдаться даже госпожу Ноно. В качестве выражения доброй воли Глория отказалась от шлема, но оставила бороду. В правилах поведения ничего не говорилось о том, что девушкам запрещается носить бороду в фут длиной, тем более если она заплетена в косички и увита лентами фирменных цветов школы.
      Удивительно, но в этой странной компании Сьюзен чувствовала себя вполне уютно, чем заслужила сдержанное одобрение госпожи Ноно, которая заметила, что Сьюзен – просто душка.Сьюзен была поражена до глубины души, она и представить себе не могла, что кто-то, кроме как в сентиментальных книжках, употребляет слово «душка».
      Девушки шли по буковой аллее вдоль игрового поля.
      – Не понимаю я этой физкультуры, – сказала Глория, наблюдая за толпой запыхавшихся девушек, что носились взад-вперед по площадке.
      – У троллей есть такая игра, – откликнулась Нефрита. – Называется «ааргруха».
      – И как в нее играют? – поинтересовалась Сьюзен.
      – Ну… у человека отрывают голову и гоняют ее специальными, сделанными из хрусталя башмаками, пока не забьют гол или голова не лопнет. Правда, теперь в нее не играют, – добавила она поспешно.
      – Я так и думала, – кивнула Сьюзен.
      – Наверное, утерян секрет изготовления башмаков, – заметила Глория.
      – Думаю, если бы в нее еще играли, кто-нибудь типа Железной Лили бегал бы вдоль боковой линии и орал: «А ну-ка, схватили голову, бабы!» – сказала Нефрита.
      Некоторое время они шли молча.
      – Вряд ли она бы так орала, – осторожно произнесла Глория.
      – Кстати, – перебила Сьюзен, – вы ничего странного не замечали?
      – Ты о чем? – спросила Глория.
      – Ну, скажем… крыс, – намекнула Сьюзен.
      – Как раз крыс я тут не видела, – ответила Глория. – Хотя искала их повсюду.
      – Я имею в виду… странных крыс – пояснила Сьюзен.
      Они поравнялись с конюшнями. Как правило, в конюшнях содержались две лошади, которых впрягали в школьную карету, плюс временные постояльцы – те лошади, с которыми девушки, поступившие в школу, наотрез отказывались расставаться.
      Есть на свете девушки, которые под угрозой лютой смерти не способны навести порядок в собственной спальне, зато готовы с оружием в руках сражаться за право весь день убирать навоз в какой-нибудь жуткой конюшне. Этого Сьюзен не понимала. Она ничего не имела против лошадей, но совершенно не разбиралась в уздечках, стременах и прочей сбруе. Кроме того, она долго не могла понять, почему лошадей измеряют в ладонях, когда существуют всем понятные дюймы. Впрочем, понаблюдав некоторое время за девушками в бриджах, она сделала вывод, что им просто не под силу справиться с таким сложным прибором, как линейка.
      – Хорошо, – сказала она. – А как насчет воронов?
      Кто-то дунул ей в ухо.
      Она резко обернулась.
      В центре двора стояла белая лошадь, смахивающая на плохой спецэффект. Она была слишком яркой. Она вся светилась. Она казалось единственным реальным существом в мире бледных теней. Она была просто гигантской по сравнению с пухлыми лошадками, обычно стоявшими в денниках.
      Рядом с ней суетилась пара девушек в бриджах. В них Сьюзен узнала Кассандру Лисс и леди Сару Благост, исключительно похожих друг на друга своей любовью ко всем четвероногим существам, которые кричат «и-го-го», и отвращением ко всему остальному, а также способностью смотреть на окружающий мир зубами и произносить слово «о» так, словно в нем как минимум четыре гласных.
      Белая лошадь тихонько заржала и уткнулась мордой в ладонь Сьюзен.
      «Ты – Бинки, – подумала она. – Я тебя знаю. Я на тебе каталась. Кажется, ты… ты принадлежишь мне».
      – Кста-а-ати, – сказала Сара, – чья эта лошадь?
      Сьюзен огляделась.
      – Что? Моя? Да… наверное, моя.
      – О-о-о-о? Она стоя-а-а-ала в деннике рядом с Буркой. А я и не зна-а-ала, что у тебя есть лошадь. Зна-а-аешь, тебе нужно получить разрешение госпожи Ноно.
      – Это подарок, – неуверенно произнесла Сьюзен. – От… кое-кого…
      Гиппопотам воспоминаний сонно заворочался в болоте сознания. Она сама не могла понять, почему сказала то, что сказала. Уже много лет она не вспоминала о дедушке. До последней ночи.
      «Я помню конюшню, – подумала она. – Такую большую, что даже стен не видно. Как-то раз я каталась на тебе. Кто-то держал меня, чтобы я не упала. Но с такой лошади упасть нельзя. Если она сама того не захочет».
      – О-о-о-о. А я и не зна-а-а-ала, что ты ездишь верхом.
      – Я… когда-то ездила.
      – Зна-а-а-ешь, нужно платить. За то, что держишь ту-у-ут лошадь, – сказала Сара.
      Сьюзен ничего не ответила. Почему-то она была уверена, что нужная сумма уже заплачена.
      – А у тебя не-е-ет сбруи, – заметила Сара.
      Тут Сьюзен не сдержалась.
      – А мне она и не нужна.
      – О-о-о-о, ездишь БЕЗ СЕДЛА,да-а-а? А правишь чем, уша-а-ами?
      – Наверное, на сбрую у нее денег не хватило, – вставила Кассандра Лисс. – А ты, гномиха, чего уставилась? Это моя лошадь! Кончай на нее глазеть!
      – И ничего я не глазею, – смутилась Глория.
      – А то я не вижу, как у тебя слюни текут, – огрызнулась Кассандра.
      По булыжникам быстро простучали каблучки, и Сьюзен одним прыжком вскочила на спину лошади.
      Она окинула взглядом замерших в изумлении девушек, после чего оглянулась в сторону расположенной сразу за конюшнями тренировочной площадки. Там были установлены препятствия – простые жерди, положенные на бочки.
      Лошадь, хотя Сьюзен даже пальцем не шевельнула, вдруг развернулась и рысью проследовала на площадку, направляясь к самому высокому препятствию. Потом возникло ощущение стремительно высвобождающейся энергии, затем – мгновенное ускорение, и препятствие промелькнуло где-то далеко внизу…
      Бинки плавно затормозила и остановилась, переступая с копыта на копыто,
      Девушки, видимо, лишившись дара речи, молча таращились на Сьюзен.
      – А так и должно быть? – наконец спросила Нефрита.
      – В чем дело? – удивилась Сьюзен. – Никогда не видели, как прыгает лошадь?
      – Видели, – произнесла Глория медленно и осторожно, как будто боялась, что от звука ее голоса вселенная вдруг возьмет да и разлетится на мелкие кусочки. – Но все дело в том, что лошади обычно опускаются на землю.
      Сьюзен посмотрела вниз.
      Бинки висела в воздухе.
      Какой приказ следует отдать, чтобы лошадь снова вошла в контакт с землей? До сих пор в подобных командах общество любителей верховой езды не нуждалось.
      Словно уловив мысли девушки, лошадь начала плавно опускаться. На мгновение ее копыта погрузились в землю, словно земная твердь была не более плотной, чем туман, но затем, как будто поразмыслив немного, Бинки наконец определила верный уровень и решила остановиться на нем.
      Первой обрела дар речи Сара Благост.
      – Мы все расска-а-ажем госпоже Ноно, – пообещала она дрожащим голосом.
      Сьюзен была порядком ошеломлена – она, можно сказать, впервые в жизни испытала настоящий страх, – но абсолютная глупость высказанных Сарой слов мгновенно вернула ей нечто похожее на прежнее благоразумие.
      – Правда? – язвительно осведомилась Сьюзен. – И что же, интересно, вы ей расскажете?
      – Ты заста-а-авила лошадь прыгнуть, а потом… – Девушка резко замолчала.
      – Вот-вот, – кивнула Сьюзен. – По-моему, летающие лошади – не та вещь, о которой стоит всем рассказывать.
      – И все равно та-а-акое поведение нарушает правила школы, – пробормотала Сара.
      Сьюзен завела белую лошадь в свободный денник и начала чистить ее бока скребком. В кормушке с сеном что-то громко зашуршало, Сьюзен показалось, что там мелькнула белая кость.
      – Крысы поганые, – вернулась в реальный мир Кассандра. – Развелись тут. Но госпожа Ноно уже приказала садовнику разложить по конюшне яд, я сама слышала.
      – Сколько хорошей еды пропадет, – грустно отозвалась Глория.
      Тут, похоже, в мозгу Сары зародилась какая-то мысль.
      – Послу-у-ушайте! – вдруг воскликнула она. – Не могла же эта лошадь висеть в воздухе! Лошади ведь так не умеют!
      – Стало быть, нам всем померещилось, – ответила Сьюзен.
      – Она просто зависла, – сказала Глория. – Вот и все. Как в баскетболе . Ничего другого и быть не могло.
      – Да.
      – Так все и было.
      – Да.
      Человеческий разум обладает уникальной способностью к восстановлению. Разуму троллей и гномов свойственна та же черта. Сьюзен удивленно смотрела на своих подруг. Висящую в воздухе лошадь видели все без исключения, но эти воспоминания тут же были тщательно спрятаны в самых далеких глубинах подсознания, а ключ в замке сломан.
      – Кстати, – сказала она, не сводя глаз с кормушки, – никто из вас не знает, в этом городе есть волшебник?
 
      – Я придумал, где мы будем играть! – радостно сообщил Золто.
      – Где? – спросил Лава.
      Золто рассказал.
      – В «Залатанном Барабане»? – переспросил Лава. – Но там же топорами кидаются.
      – Зато мы будем в полной безопасности. Члены Гильдии туда не суются.
      – Да, конечно, потому что Гильдия теряет там своих членов. Вернее, их членытеряют там свои члены.
      – Мы получим пять долларов, – сказал Золто.
      Тролль замялся.
      – Пять долларов мне совсем не помешают, – согласился он.
      – Третья часть от пяти долларов, – поправил его Золто.
      Лава нахмурился.
      – Это больше или меньше пяти долларов?
      – Послушайте, нас хоть заметят! – воскликнул Золто.
      – А я не хочу, чтобы меня заметили в «Барабане», – упорствовал Лава. – Совсем не хочу. Оказавшись там, лучше спрятаться за что-нибудь и носа не высовывать – если хочешь покинуть этот трактир живым.
      – Нам нужно что-нибудь сыграть, – не сдавался Золто. – Что угодно. А новый владелец трактира без ума от всяческих развлечений.
      – У них, кажется, был однорукий бандит.
      – Да, но его арестовали.
 
      Одной из основных достопримечательностей Щеботана были цветочные часы. И часы эти были особенными.
      Все лишенные воображения городские власти во всей множественной вселенной сооружают цветочные часы согласно простому принципу: берут громадный часовой механизм, маскируют его пошлой клумбой, а цифры высаживают миленькими цветочками .
      Часы Щеботана, напротив, представляли собой круглую клумбу, усаженную двадцатью четырьмя видами цветов, тщательно отобранными согласно их способности открывать и закрывать бутоны в строго определенное время…
      Когда Сьюзен пробегала мимо, лепестки пурпурного ползунка раскрывались, а цветы мэриных губок закрывались. Примерно половина одиннадцатого.
      Улицы были пустынны. Люди, приезжающие в Щеботан в поисках приятного времяпрепровождения, предпочитали поскорее покинуть эти места. Щеботан был настолько респектабельным городом, что даже собаки тут спрашивали разрешения, прежде чем поднять ногу, причем в строго отведенных для этого местах.
      Вернее, улицы были почтипустынны. Сьюзен казалось, что она слышит за своей спиной чей-то быстрый топоток, но ее преследователь двигался так быстро и прятался так умело, что разглядеть можно было лишь намек на какую-то неопределенных очертаний тень.
      Возле улицы Трех Роз Сьюзен замедлила шаг.
      Глория сказала, что волшебник живет именно здесь, где-то неподалеку от рыбной лавки. Знать о волшебниках ученицам колледжа было не положено. В личной вселенной госпожи Ноно волшебники занимали крайне низкое место.
      В сгустившейся темноте переулок выглядел весьма зловеще. Тусклый свет факела, горящего в середине улочки, придавал теням еще более угрожающий вид.
      Но тут Сьюзен заметила, что к стене одного из домов приставлена лестница и по ней явно собирается подняться какая-то девушка, облик которой показался Сьюзен неуловимо знакомым.
      На звук шагов Сьюзен девушка обернулась, и лицо ее озарилось радостной улыбкой.
      – О, привет, – сказала она. – Доллар не разменяешь?
      – Э-э, что?
      – Очень нужна пара монет по полдоллара. Такая такса. Но можно и медяками.
      – Гм… Извини, вряд ли я смогу чем-нибудь тебе помочь. Мне выдают всего пятьдесят пенсов в неделю.
      – Проклятье. Ладно, обойдусь как-нибудь.
      Насколько могла судить Сьюзен, девушка была не из тех, что зарабатывают на жизнь в темных переулках. Она была крепкой и… чистой и походила, скорее, на медсестру, из тех, что помогают пациентам, возомнившим, будто бы они теперь навсегда прикованы к постели.
      И было что-то очень, очень знакомое в ее облике…
      Девушка вытащила из кармана платья клещи, поднялась по лестнице и скрылась в одном из окон.
      Сьюзен овладели сомнения. Девушка вела себя по-деловому, но по собственному опыту, хоть и достаточно ограниченному, Сьюзен знала, что люди, взбирающиеся ночью по лестницам, – это Злодеи, которых Решительным Девушкам следует задерживать. Она уже собралась было отправиться на поиски ближайшего стражника, как вдруг в другом конце переулка открылась дверь.
      Из нее вывалились двое мужчин в обнимку и веселыми зигзагами направились к главной улице. Сьюзен тихонько отошла в сторону. Что-что, а оставаться незамеченной она действительно умела.
      Мужчины прошли сквозь лестницу.
      Либо мужчины были не совсем материальны – однако издаваемые ими звуки говорили об обратном, – либо что-то было не в порядке с лестницей. Но девушка ведь поднялась по ней…
      …А теперь спускалась, что-то торопливо пряча в кармане.
      – Ангелочек даже не проснулся, – сказала она.
      – Извини? – не поняла Сьюзен.
      – У меня не было пятидесяти пенсов, – продолжала девушка, с легкостью забросив лестницу на плечо. – Но правила есть правила. Пришлось взять еще один зуб.
      – Что-что?
      – Все проверяется, понимаешь. Если количество зубов не совпадет с количеством истраченных долларов, меня ждут большие неприятности. Впрочем, ты сама знаешь, каковы правила.
      – Какие правила?
      – Я не могу всю ночь стоять тут с тобой и болтать. У меня еще шестьдесят посещений.
      – ПОЧЕМУя должна знать о каких-то там правилах? Кого ты посещаешь? И ЗАЧЕМ?
      – Детей, конечно. А детей нельзя разочаровывать. Представь их лица, когда они поднимут подушки и ничего там не найдут.
      Лестница. Клещи. Зубы. Деньги. Подушки…
      – Только не думай, что я поверю, будто бы ты – та самая зубная фея, – с подозрением произнесла Сьюзен.
      Она дотронулась до лестницы. Лестница показалась ей достаточно прочной.
      – Не та самая, а просто зубная фея, – ответила девушка. – Странно, что ты этого не знаешь.
      – Почему странно? – спросила Сьюзен, но девушка уже скрылась за углом.
      – Потому, – раздался голос за ее спиной. – Потому что только посвященный способен видеть посвященного.
      Она обернулась. В небольшом открытом окне сидел ворон.
      – Лучше зайди в дом, – сказала птица. – В таких переулках можно встретить кого угодно.
      – Кое-кого я уже встретила…
      Рядом с дверью на стене дома висела бронзовая табличка. Которая тут же сказала Сьюзен, что тут проживает…
      – К.В.Сырвар, доктор медицины (Незримый Университет), бакалавр магии, бакалавр финансов.
      Впервые в жизни Сьюзен услышала, как говорит металл.
      – Элементарный фокус, – небрежно заметил ворон. – Она почувствовала, что ты смотришь на нее, и…
      – К.В.Сырвар, доктор медицины (Незримый Университет), бакалавр магии, бакалавр финансов.
      – … Заткнись… Просто толкни дверь.
      – Но она заперта.
      Склонив голову на бок, ворон смерил ее глазками-бусинками.
      – И тебя это останавливает? Хорошо, сейчас принесу ключ.
      Через мгновение он вернулся и бросил на булыжную мостовую огромный железный ключ.
      – А волшебник дома?
      – Дома? Да, конечно. Храпит, как зверь.
      – А я думала, волшебники по ночам не спят!
      – Только не этот. В девять часов чашка какао, и через пять минут весь мир для него исчезает.
      – Но я же не могу просто так войти в чужой дом!
      – Почему? Ты же пришла ко мне. Как бы там ни было, мозг данного предприятия – я. А он просто носит смешную шляпу и размахивает руками.
      Сьюзен повернула ключ.
      Внутри было тепло. Комната была битком набита обычными волшебными атрибутами: горн, рабочий стол, заставленный колбами и заваленный свитками, книжный шкаф, полки которого прогибались под весом книг, с потолка свисало чучело аллигатора, тут и там стояли заплывшие воском свечи, на столе на черепе сидел ворон.
      – Не удивляйся, – сказала птица. – Все это ты можешь найти в каталогах. И заказать по почте. Думаешь, свечи сами так заплыли? Над каждой не меньше трех дней работал опытный специалист.
      – Все ты придумываешь, – уверенно произнесла Сьюзен. – Черепа по каталогам не продаются.
      – Ну, тебе виднее, – хмыкнул ворон. – Ты ведь у нас образованная.
      – Что ты хотел сообщить мне прошлой ночью?
      – Гм? – переспросил ворон.
      Клюв его сразу приобрел виноватый вид.
      – Самый настоящий… Взаправдашний… И так далее…
      Ворон озадаченно почесался.
      – Понимаешь ли… На самом деле я не должен был говорить тебе это. Мне нужно было просто предупредить тебя о лошади. Но меня понесло. Кстати, лошадь появилась?
      – Да!
      – Так залезь на нее.
      – Уже залезала. Таких лошадей не существует. У настоящих лошадей проблем с приземлением не бывает.
      – Госпожа, лошадь более настоящую, чем эта, нужно еще поискать.
      – И я знаю, как ее зовут! Я уже каталась на ней! Раньше!
      Ворон вздохнул, вернее, издал клювом звук, похожий на вздох.
      – Что ж, тогда залезай на лошадь и вперед. Он выбрал тебя.
      – Вперед – это куда?
      – А вот этого мне знать не положено. Ты должна сама все выяснить.
      – Предположим, я полная дура и ничего не понимаю… Не мог бы ты хотя бы намекнуть, что произойдет?
      – Ну… ты книжки читала? Наверное, не одну и не две. А ты никогда не читала о детях, которые оказывались в далеком волшебном царстве, где их ждали разные приключения, гоблины и все такое прочее?
      – Конечно читала, – мрачно произнесла Сьюзен.
      – Вот тебе и намек…
      Сьюзен взяла пучок какой-то волшебной с виду травы и покрутила его в руках.
      – Кстати, на улице я встретила девушку, которая заявила, будто бы она – та самая зубная фея.
      – Ты что-то путаешь. Той самой быть не может. Я лично знаю трех зубных фей, а их, наверное, больше.
      – Но зубных фей не существует. Я имею в виду… Не знаю. Я думала, это детские сказки. Как и Песочный человек или, скажем, Санта-Хрякус .
      – Глядите-ка! – воскликнул ворон. – А наш тон немного изменился! И куда только подевалась твоя уверенность? Ты уже не говоришь: «Такого не может быть», а предпочитаешь: «Не знаю».
      – Но всем же известно… То есть я хочу сказать, что существование старика с бородой, раздающего детям сосиски и требуху на День Всех Пустых, противоречит всякой логике.
      – В логике я ничего не понимаю. Никогда ее не изучал, – заявил ворон. – По-моему, жить на черепе не совсем логично, однако я ведь на нем живу.
      – И Песочного человека, который бродит повсюду и сыплет в глаза детям песок, чтобы они заснули, – его тоже не может быть, – продолжила Сьюзен, однако уже не столь уверенным голосом. – Сам подумай, таскать на спине мешок с песком – замучишься ведь.
      – Возможно, возможно.
      – Ну, мне пора, – сказала Сьюзен. – Ровно в полночь госпожа Ноно проверяет спальни.
      – И сколько в школе спален? – поинтересовался ворон.
      – Около тридцати.
      – И ты веришь, что она проверяет все спальни ровно в полночь, но не веришь в Санта-Хрякуса?
      – Все равно мне пора, – покачала головой Сьюзен. – Гм. Спасибо тебе.
      – Запри за собой дверь, а ключ брось в окно.
      В комнате было тихо, только потрескивали угли в камине.
      – Ох уж эти современные дети… – сказал череп немного погодя.
      – Лично я считаю, что во всем виновато образование, – откликнулся ворон.
      – О да, – согласился череп. – Избыток знаний очень опасен. Куда опасней, чем недостаток. Я, когда еще был живым, всем об этом говорил.
      – И когда же такое было?
      – Не помню. Кажется, я был тогда достаточно осведомленным человеком. Учителем или философом… или кем-то еще навроде. А сейчас лежу на столе, и на меня гадит птица.
      – Очень аллегорично, – заметил ворон.
 
      Сьюзен не знала, что такое сила веры – об этом ей никто не рассказывал. И уж тем более никто не рассказывал ей о том, какие штуки способна вытворять сила веры в комбинации с высоким волшебным потенциалом и крайне низким индексом реальности, которые присущи Плоскому миру.
      Вера создает пустое место. Которое обязательно должно быть заполнено.
      И это вовсе не означает, что вера отвергает логику. Например, всем очевидно, что Песочный человек носит свой песок в маленьком мешочке.
      На Плоском мире Песочному человеку не нужно заботиться о пополнении запасов песка.
 
      Была почти полночь.
      Сьюзен прокралась в конюшню. Нельзя же оставлять тайну нераскрытой!
      В присутствии Бинки остальные постояльцы конюшни вели себя тихо. Большая белая лошадь светилась в темноте.
      Сьюзен сняла с крюка седло, но по некоторому размышлению повесила его обратно. Какая разница – с седла тоже можно свалиться. И уздечка тут все равно что руль на камне.
      Она открыла воротца, ведущие в денник. Обычно лошади не любят пятиться, ведь то, чего они не видят, для них просто не существует. Но Бин-ки сама вышла из денника, после чего приблизилась к большому чурбану, с которого девушки залезали на лошадиные спины, и выжидающе посмотрела на Сьюзен.
      Сьюзен взобралась на Бинки. Сидеть на ее спине было все равно что сидеть на столе.
      – Ну, хорошо, – прошептала она. – Только я в это все равно не верю.
      Бинки опустила голову и заржала. Выйдя во двор, она рысью направилась в сторону игрового поля. У ворот она перешла на галоп и резко свернула к школьной ограде.
      Сьюзен закрыла глаза.
      Она почувствовала, как напряглись мышцы под бархатной шкурой, а потом лошадь поднялась над оградой и взмыла высоко в воздух.
      Позади, на беговой дорожке, секунду или две пламенели следы от копыт.
      Пролетая над школой, Сьюзен увидела, как в одном из окон загорелся свет. Госпожа Ноно отправилась в свой ночной обход.
      «Меня ждут большие неприятности», – подумала Сьюзен.
      А затем она подумала: «Я сижу на лошади, которая летит в ста футах над землей и несет меня в какую-то таинственную, наверняка волшебную страну, заселенную гоблинами и говорящими животными. Каких еще неприятностей можно ожидать?…
      Кроме того, разве школьные правила запрещают летать на лошадях? Что-то не припомню там такой статьи».
      Щеботан исчез позади, и мир развернулся узором темноты, пронизанной серебряным лунным светом. Внизу мелькали озаренные луной шахматные клетки полей, огоньки ферм. Мимо проносились рваные облака.
      Слева возвышалась белая стена Овцепикских гор, справа простиралась зеркальная поверхность Краевого океана, украшенная лунной дорожкой. Ветра не было, как не было ощущения скорости – просто мелькает земля внизу да слегка покачивается спина Бинки.
      А потом словно кто-то полил ночь расплавленным золотом. Облака расступились, и внизу раскинулся Анк-Морпорк – город, в котором опасностей было больше, чем могла себе представить даже госпожа Ноно.
      Свет факелов освещал лабиринт улиц, в котором Щеботан мог не только затеряться, но и быть ограбленным и сброшенным в реку.
      Бинки легко скользила над крышами домов. До Сьюзен доносился уличный шум, она даже различала отдельные голоса – но все это сливалось в общее мерное гудение большого, похожего на улей города. Мимо проплывали окна верхних этажей, освещенные изнутри свечами.
      Лошадь спустилась ниже, нырнула в дымный городской воздух, легко коснулась земли и рысью поскакала по темному переулку, в конце которого остановилась. Сьюзен увидела закрытую дверь с освещенной факелом вывеской:
 
      «САДЫ КАРРИ
      Кухня. Пастароним Заход Васпрещен. Эй, Тибе Гаварят».
 
      Бинки, казалось, чего-то ждала.
      Сьюзен ожидала увидеть более экзотический пункт назначения.
      Она знала, что такое «карри». В школе иногда давали на обед карри, только все девочки называли это блюдо «Дрянью с Рисом». Рис был желтым, и в нем периодически попадались дряблые изюмины и горошины.
      Бинки заржала и ударила копытом.
      Щелкнул запор, в верхней половине двери открылась небольшая дверца, и на огненном кухонном фоне мелькнуло чье-то лицо.
      – О-о-о-о-о, не-е-е-е-ет! Бинкор-р-р!
      Дверца захлопнулась.
      Видимо, таким образом Сьюзен велели чего-то ждать.
      Переминаясь с ноги на ногу, Сьюзен увидела вывешенное на стене меню. В нем была масса ошибок: в меню любого ресторана, претендующего на звание народного и популярного, должны быть ошибки – чтобы посетитель чувствовал свое превосходство. Названий большинства блюд она не знала. А в целом меню было вот таким:
 
       «Карри с Овощем– 8 пенсов
       Карри с Горъка-Сладкими Свиными Шарами– 10 пенсов
       Карри с Кисла-Сладким Рыбим Шаром– 10 пенсов
       Карри и Мсяо– 10 пенсов
       Карри и Исвестное Мсяо– 15 пенсов
       Добавка карри– 5 пенсов
       Картофель Фри– 4 пенса
       Ешь Сдесь, Либо Тащи Куда Хошь».
 
      Вдруг дверца снова раскрылась, на небольшой полочке появился коричневый пакет из предположительно, но не обязательно водонепроницаемой бумаги. Потом дверца опять захлопнулась.
      Сьюзен осторожно протянула руку. Запах из пакета говорил о том, что содержимое можно потреблять в полевых условиях, не подразумевающих использования металлических столовых приборов. А полдник был так давно…
      Тут Сьюзен вдруг вспомнила, что у нее совсем нет денег… но, с другой стороны, никто о них и не спрашивал. Однако конец света наступит именно тогда, когда люди забудут о личной ответственности.
      Она наклонилась и постучала в дверцу.
      – Прошу прощения… Может, я могу для вас что-нибудь сделать?…
      Из-за двери донеслись панические крики и грохот, словно с полдюжины людей попытались спрятаться под одним столом.
      – О, как мило. Большое спасибо, – вежливо откликнулась Сьюзен.
      Бинки медленно тронулась с места. На сей раз внезапного всплеска мышечной энергии не последовало, лошадь поднялась в воздух осторожно, словно в прошлом уже была наказана за то, что что-то разлила.
      Сьюзен попробовала карри на высоте семисот футов над землей. И, воровато оглянувшись по сторонам, словно кто-то мог следить за нею, бросила одноразовую тарелку вниз.
      – Странно… – пробормотала она. – И это все? Ты везла меня в такую даль, чтобы угостить этой дрянью?
      Земля внизу понеслась быстрее, Сьюзен поняла, что лошадь идет уже полным галопом, а не рысью. Опять напряглись мышцы…
      …И небо на мгновение взорвалось ярко-синей вспышкой.
      А далеко позади, невидимые для всех, потому что сам свет замер в смятении, не понимая, что произошло, в воздухе загорелись следы лошадиных копыт.
 
      А потом появился зависший в пространстве пейзаж.
      Небольшой приземистый домик, окруженный садом, поля и далекие горы. Бинки пошла медленнее.
      Но все было как-то… двумерно. Когда лошадь развернулась и начала заходить на посадку, пейзаж превратился в простую поверхность, тонкую пленку существования, нанесенную на небытие.
      По идее, лошадиные копыта должны были легко прорвать эту пленку, но вместо этого раздался звонкий хруст гравия.
      Бинки обогнула дом и вошла на конный двор, где и остановилась.
      Сьюзен осторожно спрыгнула с ее спины. Земля под ногами была вполне твердой. Девушка наклонилась и нерешительно копнула гравий – под которым обнаружила все тот же гравий.
      Зубная фея собирает выпавшие детские зубы – известный факт. Но все прочие люди, увлекающиеся собиранием частей человеческих тел, преследуют весьма сомнительные цели. Все это делается для того, чтобы нанести человеку какой-либо вред либо подчинить его своей воле. В таком случае зубные феи должны контролировать не меньше половины детского населения Плоского мира. И живут они, наверное, в замках, построенных из гнилых детских зубов.
      А Санта-Хрякус, должно быть, обитает высоко в горах, в страшном доме, больше похожем на скотобойню, и стены жилища Деда Кабана увешаны сосисками, кровяными колбасами й окрашены мерзкой кроваво-красной краской.
      Что свидетельствует о СТИЛЕ.Достаточно скверном, но тем не менее стиле.
      Но тут стиль отсутствовал как класс.
      Сьюзен обошла дом, который показался ей не больше среднего особнячка. Да, кто бы тут ни жил, вкус у него явно отсутствовал.
      Наконец она наткнулась на входную дверь. Черную, с дверным молотком в виде омеги.
      Сьюзен протянула руку, однако дверь распахнулась сама.
      Открывшийся глазам Сьюзен зал по размерам намного превосходил дом, его содержащий. Где-то вдалеке маячила лестница как раз подходящей ширины, чтобы станцевать на ней чечетку в финальной сцене мюзикла.
      С перспективой тут было совсем плохо. Стены, высящиеся далеко-далеко, в то же самое время выглядели так, будто их нарисовали в воздухе всего в пятнадцати футах от вас. Судя по всему, строитель дома отмел расстояние как ничего не значащую величину.
      У одной из стен стояли огромные часы, тиканье которых, казалось, заполняло весь колоссальный зал.
      «Здесь есть одна комната… – подумала Сьюзен. – Я помню… Это комната шепотов».
      В зал выходили несколько дверей, разделенные широкими простенками. Или узкими – если смотреть с другой стороны.
      Она попыталась подойти к ближайшей из них, однако, сделав несколько неуверенных шагов, поняла, что ее усилия тщетны. Впрочем, ей все же удалось достигнуть цели, но для этого пришлось запомнить направление, после чего закрыть глаза и двигаться на ощупь.
      Дверь ОДНОВРЕМЕННОбыла обычного человеческого размера и колоссально большой. Резные на-личникй состояли из черепов й скрещенных костей.
      Сьюзен распахнула дверь.
      В этойкомнате мог поместиться небольшой город.
      Центр был устлан небольшим ковром, не больше гектара. Сьюзен понадобилось несколько минут, чтобы добраться до его края.
      Это была комната внутри комнаты. На небольшом возвышении стояли массивный письменный стол и обитое кожей вращающееся кресло. Подставка в виде четырех слонов, стоящих на черепашьем панцире, несла на себе точное подобие Плоского мира. Несколько книжных шкафов были беспорядочно забиты стопками огромных томов, словно владелец кабинета слишком часто работал с книгами, чтобы расставлять их по порядку. Неподалеку от письменного стола в воздухе висело окно. Но между краем ковра и стенами большой комнаты не было ничего, кроме пола, – да и полом такое не назовешь. Он не был вымощен камнем, не был сделан из дерева. Ступая по нему, Сьюзен не слышала звука своих шагов. Это была просто поверхность в строго геометрическом смысле этого слова.
      На ковре Сьюзен увидела знакомый узор из черепов и скрещенных костей.
      Ковер тоже был черным. Тут все было либо черным, либо черным с сероватым оттенком. Лишь иногда можно было рассмотреть намек на темно-лиловый или темно-синий, как океанская бездна, цвет – но только намек.
      Вдалеке, у самых стен комнаты (так сказать, метакомнаты), виднелось… нечто. Это нечто отбрасывало замысловатые тени, впрочем, слишком далекие, чтобы их можно было рассмотреть.
      Сьюзен поднялась на возвышение.
      Что-то странное присутствовало в окружавших ее предметах. Конечно, в окружавших ее предметах все было странным, но эта странность – она крылась в самой природе предметов. В то время как была другая странность – поверхностная, обычная, странность на человеческом уровне. Все предметы были немножко неправильными, словно их сделал человек, не совсем понимавший их назначение.
      На немыслимых размеров столе стояло пресс-папье – но оно было частью стола, словно срослось с ним. Ящики представляли собой лишь выпуклые участки дерева – их невозможно было открыть. Тот, кто сделал этот стол, ВИДЕЛписьменные столы, но ничего в них не понимал.
      Было даже своего рода настольное украшение, представлявшее собой свинцовую плиту, с одной стороны которой опускалась нить с блестящим металлическим шариком на конце. Если вы поднимали шарик, а затем отпускали его, он ударялся о плиту с глухим стуком, один раз.
      Кожа на сиденье кресла слегка растянулась, образовав углубление. Такого рода углубления образуются, когда кто-то проводит в кресле долгие часы.
      Сьюзен взглянула на корешки книг. Названия были написаны на самых разных языках, которых она не понимала.
      Она проделала обратный долгий путь, вышла в зал и открыла следующую дверь. В ее сознании уже начинали брезжить смутные подозрения.
      Она попала в еще одну огромную комнату, заставленную от пола до скрытого облаками потолка стеллажами. На каждой полке стояли песочные часы.
      Песок, пересыпавшийся из прошлого в будущее, заполнял комнату похожим на прибой звуком, состоявшим из миллиардов шорохов.
      Сьюзен рассеянно двинулась между стеллажами. Она словно бы шла сквозь толпу.
      Ее взгляд привлекло движение на одной из полок. В большинстве песочных часов песок выглядел непрерывной серебристой линией, а в этих прямо на ее глазах линия исчезла. Последняя песчинка упала в нижнюю колбу.
      Часы с легким хлопком исчезли.
      Через мгновение на их месте появились, тихонько звякнув, другие часы. Возникла тоненькая струйка песка…
      Нечто подобное происходило на всех стеллажах. Старые песочные часы исчезали, а на их местах появлялись новые.
      Об этом она откуда-то знала.
      Сьюзен взяла с одной полки часы и, задумчиво прикусив губу, начала их переворачивать…
      – ПИСК!
      Сьюзен резко обернулась. Смерть Крыс сидел на полке за ее спиной и укоризненно грозил пальцем.
      – Ладно, ладно, – ответила Сьюзен и поставила часы обратно.
      – ПИСК.
      – Я еще не закончила осмотр.
      Сьюзен направилась к двери, Смерть Крыс потрусил следом.
      Третья комната оказалась…
      … Ванной.
      Сьюзен задумалась. В таком доме вполне уместны песочные часы, тут кажутся обычными узоры из черепов и скрещенных костей, но она никак не ожидала увидеть здесь огромную фаянсовую ванну, стоявшую, подобно трону, на возвышении, с гигантскими бронзовыми кранами и выцветшей синей надписью. как раз над кольцом для цепочки, гласившей: «Ч.Г.Твалет и Сын, Моллимогская улица, Анк-Морпорк».
      Как не ожидала увидеть резинового утенка. Желтого.
      Как не ожидала увидеть мыло стильного костяного цвета, правда, похоже, им никто ни разу не мылся. Зато рядом лежало оранжевое мыло, которым определенно кто-то пользовался, – от него остался лишь маленький обмылок. А пахло оно примерно так же, как и то отвратительное средство, которым чистят школьные коридоры.
      Ванна, несмотря на гигантские размеры, была предметом вполне человеческим. Вокруг сливного отверстия виднелись коричневатые трещинки, кран слегка подтекал. Но остальное было придумано все тем же человеком, абсолютно не разбиравшимся в санитарии, – так же как он не разбирался в письменных столах.