Ринсвинд колотил по нему метлой до тех пор, пока пилящий звук не прекратился, после чего волшебник заполнил карманы всякой всячиной, изъятой из ящика из-под бананов (он же – туалетный столик), и направился к двери. Ринсвинд не мог не заметить, что его матрас исчез, но это не имело значения – почему-то он был совершенно уверен, что ему больше не доведется спать на матрасе.
      Сундук с солидным шлепком сверзился на пол и с крайней осторожностью поднялся на сотни маленьких розовых ножек. Немного покачавшись взад-вперед и проверив по очереди каждую ногу, он открыл крышку и зевнул.
      – Ты идешь или нет?
      Крышка резко захлопнулась. Сундук, шаркая ногами по полу, совершил сложный маневр, в результате которого развернулся к двери передом, и потопал за хозяином.
 
      В библиотеке все еще ощущалась напряженность, и время от времени слышалось позвякивание цепей и приглушенное похрустывание страниц. Ринсвинд сунул руку под стол и нащупал библиотекаря, который по-прежнему сидел съежившись под своим одеялом.
      – Пошли, говорю!
      – У-ук.
      – Я тебя угощу выпивкой, – в отчаянии пообещал Ринсвинд.
      Библиотекарь приподнялся, словно четырехногий паук.
      – У-ук?
      Ринсвинд почти волоком вытащил его за дверь библиотеки. К главным воротам он не пошел, но направился к участку стены, который был ничем не примечательным во всех отношениях, кроме одного: хитроумные студенты расшатали здесь несколько камней и вот уже в течение двух тысяч лет ненавязчиво пользовались этих ходом, чтобы удирать из Университета после отбоя. Однако Ринсвинду не суждено было добраться до цели. Сделав несколько шагов, он неожиданно остановился. Библиотекарь, естественно, не замедлил врезаться в него, а Сундук – в них обоих.
      – У-ук!
      – О боги, – пробормотал Ринсвинд. – Вы только посмотрите!
      – У-ук?
      Сквозь решетку, находящуюся неподалеку от кухонь, тек сверкающий черный поток. Свет ранних вечерних звезд отражался от миллионов крошечных черных спинок. Но вовсе не тараканы так расстроили Ринсвинда, нет. Все дело в решимости, с которой они шагали – нога в ногу, по сотне в ряд. Как и прочие неофициальные обитатели Университета, тараканы обладали несколько необычными чертами, но в топоте миллиардов маленьких ножек, одновременно ударяющихся о камни, было что-то особенно неприятное.
      Ринсвинд осторожно перешагнул через марширующую колонну. Библиотекарь перепрыгнул через нее.
      Сундук последовал за ними, произведя хруст, словно кто-то станцевал чечетку на мешке с чипсами.
      Покидать Университет все равно пришлось через ворота вместе с насекомыми и маленькими перепуганными грызунами. Сундук не умел лазать по стенам, зато умел проходить сквозь них, причиняя необратимый ущерб, поэтому Ринсвинд предпочел не рисковать. Выйдя за ворота, волшебник решил, что если пара кружек пива, выпитых в спокойной обстановке, не позволят ему увидеть вещи в совершенно ином свете, то еще несколько кружечек, возможно, помогут достичь желаемого. Во всяком случае, попытаться стоило. Вот почему он не присутствовал на обеде в Главном зале. И это оказался самый важный обед из тех, что Ринсвинд в своей жизни пропустил.
 
      За университетской стеной что-то слабо звякнуло, и за торчащие наверху штыри уцепился крюк. Мгновение спустя стройная, одетая в черное фигура легко соскочила во двор Университета и бесшумно двинулась в сторону Главного зала, где вскоре затерялась в тени.
      Ее все равно никто не заметил бы. С другой стороны университетского городка к воротам приближался чудесник. Там, где его ноги касались камней мостовой, потрескивали голубые искры и испарялась вечерняя роса.
 
      Было очень жарко. Огромный камин у расположенной по вращению стены Главного зала раскалился почти добела. Волшебники плохо переносят холод, так что жар от ревущих поленьев без труда плавил свечи, находящиеся в двадцати футах от камина. Лак, нанесенный на длинные столы, пузырился и кипел. Воздух над собравшейся компанией был сизым от табачного дыма, который, клубясь в случайных потоках магии, принимал самые необычные формы. На центральном столе лежал зажаренный поросенок с выражением крайнего раздражения на морде – его зарезали, не дождавшись, пока он доест свое яблоко. Сделанная из масла модель Университета потихоньку растворялась в лужице жира.
      Пиво здесь лилось рекой. Раскрасневшиеся, довольные волшебники распевали старинные застольные песни, в ходе исполнения которых полагалось от души хлопать себя по коленям и кричать: «Хо!». Единственным возможным оправданием для такого рода развлечений служит тот факт, что волшебники дают обет безбрачия и им приходится развлекаться любыми другими доступными способами.
      Еще одной причиной всеобщего праздничного настроения было то, что в данный момент ни один волшебник не пытался прикончить другого. В магических кругах такое положение дел не совсем обычно.
      Высшие уровни волшебной иерархии – крайне опасное место. Каждый волшебник старается подсидеть вышестоящих и одновременно наступить на пальцы тем, кто карабкается снизу. Сказать, что волшебники по натуре склонны к здоровому соревнованию, – все равно что заявить, что пираньи от природы слегка кусачи. Однако с тех самых пор, как великие Магические войны опустошили целые области Диска , волшебникам было запрещено улаживать свои разногласия при помощи магических средств, поскольку это доставляет множество неприятностей широким слоям населения. Кроме того, зачастую очень трудно определить, какая из образовавшихся лужиц дымящегося жира является победителем. Так что теперь волшебники традиционно прибегают к помощи ножей, изощренных ядов, скорпионов в туфлях и уморительных ловушек, составной частью которых является острый как бритва маятник.
      Однако убивать своих братьев-волшебников в День Мелких Богов считалось крайне дурным тоном, так что все позволили себе несколько оттянуться и ослабить галстуки, не опасаясь, что их этими же галстуками и удавят.
      Место аркканцлера пустовало. Шатогусь обедал у себя в кабинете, как и подобает человеку, избранному богами после серьезного обсуждения его кандидатуры с благоразумными старшими волшебниками. Несмотря на восемьдесят лет, Шатогусь немного нервничал – даже второго цыпленка не доел.
      Через несколько минут ему предстояло произнести речь. В молодые годы Шатогусь искал могущества в странных местах: он сражался с демонами в пылающих октограммах, всматривался в измерения, о которых обыкновенным людям знать не полагается, и даже представал перед комитетом Незримого Университета по выдаче грантов. Но пресловутые восемь кругов пустоты – ничто по сравнению с парой сотен лиц, с интересом глазеющих на тебя сквозь сигаретный дым.
      Скоро за ним придут герольды. Он вздохнул, отодвинул нетронутый пудинг, пересек комнату и, остановившись перед большим зеркалом, нащупал в кармане мантии свои заметки.
      Наконец ему удалось более или менее привести их в порядок, и Шатогусь прокашлялся.
      – Мои собратья по искусству! – начал он. – Даже описать не могу, насколько я… э-э, насколько… прекрасные традиции этого древнего университета… э-э… оглядываясь на портреты давно ушедших аркканцлеров… – Он прервался, еще раз рассортировал листочки и с несколько большей уверенностью продолжил чтение. – Стоя здесь сегодня, я вспоминаю историю о трехногом уличном торговце и, э-э, купеческих дочерях. Вроде бы этот купец…
      В дверь постучали.
      – Войдите, – рявкнул Шатогусь, вглядываясь в записи. – Этот купец, – бормотал он, – этот купец, да, у этого купца было три дочери. Думаю, так. Да. Их было три. Может показаться…
      Он взглянул в зеркало и обернулся.
      – Кто ты та… – начал он. И обнаружил, что на свете бывают вещи и похуже, чем произносить речи.
 
      Темная фигура, крадущаяся по пустынным коридорам, услышала этот шум, но не обратила на него особого внимания. Там, где люди занимаются магией, неприятные шумы – довольно распространенная штука. Фигура что-то искала. Она сама не знала, что именно, но была уверена, что узнает, как только найдет искомое.
      Через несколько минут поиски привели ее в комнату Шатогуся. Воздух был густым от маслянистых клубов дыма. В струйках сквозняка медленно плавали крошечные частички сажи, а на полу виднелось несколько выжженных отметин в форме человеческой ступни.
      Фигура пожала плечами. Чего только ни увидишь в комнатах волшебников… Заметив в разбитом зеркале свое множественное отражение, она поправила капюшон и снова принялась за поиски.
      Она неслышно обошла комнату, двигаясь как человек, который прислушивается к указаниям внутреннего голоса, и наконец оказалось возле стола, на котором стояла высокая, круглая, обшарпанная кожаная коробка. Фигурка подкралась ближе и осторожно подняла крышку.
      Донесшийся изнутри голос звучал так, будто проходил сквозь уложенный в несколько слоев ковер.
      «Наконец-то, – пробурчал голос. – Где тебя так долго носило?»
 
      – Но они-то все как начинали? В смысле, тогда, в старые времена, жили настоящие волшебники, никаких тебе уровней. Они просто шли и… делали. Пф!
      Парочка других посетителей, сидящих в затемненном зале трактира «Залатанный Барабан», беспокойно оглянулись на шум. В городе они были новичками. Постоянные клиенты никогда не обращали внимания на неожиданные звуки типа стонов или неприятного скрежета. Так было гораздо безопаснее для здоровья. В некоторых районах города любопытство не только убивало кошку, но еще и сбрасывало ее в реку с привязанными к лапам свинцовыми грузами.
      Руки Ринсвинда неуверенно бродили над шеренгой стоящих на столе пустых кружек. Ему почти удалось забыть о тараканах. Еще одна кружечка, и, может быть, он сумеет забыть о матрасе.
      – У-у! Огненный шар! Пш-ш! Исчезает, как дым! У-у!… Прости.
      Библиотекарь предусмотрительно убрал кружку с остатками пива подальше от машущих рук Ринсвинда.
      – Настоящая магия.
      Волшебник подавил отрыжку.
      – У-ук.
      Волшебник какое-то время смотрел на пену в последней недопитой кружке, после чего с величайшей осторожностью – чтобы верхняя часть его черепа не упала на пол, – нагнулся и налил немного пива в блюдечко Сундука. Сегодня тот, к немалому облегчению Ринсвинда, прятался под столом. Сундук любил ставить своего хозяина в неловкое положение, пристраиваясь в трактирах к посетителям и терроризируя их до тех пор, пока они не угощали его чипсами.
      Затуманенный мозг Ринсвинда пытался сообразить, где именно ход его мыслей отклонился в сторону.
      – На чем я закончил?
      – У-ук, – подсказал библиотекарь.
      – Ага, – просветлел Ринсвинд. – У них, знаешь ли, не было всяких уровней и степеней. В те дни жили чудесники. Они бродили по миру, отыскивали новые заклинания, переживали приключения.
      Он обмакнул палец в лужицу пива и машинально начал что-то рисовать на поцарапанном, покрытом пятнами деревянном столе.
      Один из наставников Ринсвинда как-то отозвался о нем: «Если вы назовете его понимание теории магии ничтожным, у вас не останется подходящего слова, чтобы описать его владение магической практикой». Это изречение всегда ставило Ринсвинда в тупик. Утверждение «Чтобы быть волшебником, нужно хорошо владеть магией» он просто не принимал. Глубоко в мозгу Ринсвинд знал, что он – волшебник. Хорошо владеть магией вовсе не обязательно. Это просто дополнительная деталь, и она не может определять статус человека.
      – Когда я был маленьким, – задумчиво проговорил он, – я увидел в одной книжке изображение чудесника. Он стоял на вершине горы, размахивал руками, и волны поднимались прямо к нему, как это бывает в Анкской бухте в шторм. Повсюду сверкали молнии…
      – У-ук?
      – Я откуда знаю, может, он носил резиновые сапоги, – рявкнул Ринсвинд, а затем мечтательно продолжил: – Еще у него были посох и шляпа, совсем как моя, и глаза его вроде как светились, а из кончиков пальцев исходило вот такое сверкание. Тогда я подумал, что в один прекрасный день сделаю то же самое и…
      – У-ук?
      – Ладно, уговорил, мне половинку.
      – У-ук.
      – Интересно, а чем ты расплачиваешься? Каждый раз, когда тебе дают деньги, ты их съедаешь.
      – У-ук.
      – Потрясающе.
      Ринсвинд закончил свой рисунок по пиву. Там была изображена фигурка по типу «ручки-ножки-огуречик», стоящая на утесе. Не очень-то похоже – рисунки на выдохшемся пиве не относятся к точным видам искусства, – но картинка явно замышлялась как портрет самого Ринсвинда.
      – Вот кем я хотел стать, – поделился он. – Пф! А не возиться со всякой ерундой. Все эти книжки и прочее – не в них кроется магия. Что нам нужно, так это настоящее волшебство.
      Последнее замечание могло бы получить приз как самое ошибочное утверждение дня, если бы Ринсвинд тут же не добавил:
      – Эх, жаль, что чудес больше не бывает.
 
      Лузган постучал по столу ложкой.
      В своей церемониальной мантии Почтенного Совета Провидцев с пурпурным, отделанным мехом дурностая капюшоном и желтым поясом волшебника пятого уровня он представлял собой внушительное зрелище. Волшебником пятого уровня он был уже три года, в течение которых с нетерпением ждал, когда же один из шестидесяти четырех волшебников шестого уровня отбросит копыта и освободит ему место. Однако сейчас казначей пребывал в хорошем расположении духа. Он не только прекрасно пообедал, но еще и раздобыл небольшой флакончик гарантированно безвкусного яда – при правильном применении это зелье обеспечит ему продвижение уже в ближайшие пару месяцев. Жизнь казалась чудесной.
      Большие часы в конце зала задрожали, готовясь пробить девять.
      Выбиваемая ложкой барабанная дробь не возымела должного эффекта. Лузган схватил оловянную пивную поварешку и с силой ударил ею по столу. – Братья, – прокричал он и кивнул головой, когда шум голосов стих. – Благодарю. Поднимитесь, пожалуйста, для церемонии, гм, с ключами.
      По залу прокатился смешок, и волшебники, предвкушающе переговариваясь, начали отодвигать скамьи и неуверенно подниматься на ноги.
      Двойные двери зала были заперты на замок и три засова. Вступающий в должность аркканцлер должен три раза попросить, чтобы его впустили, и только тогда двери откроются. Это означало, что он назначается на свой пост с общего согласия всех волшебников. Или нечто в этом духе. Происхождение данной традиции затерялось в глубине веков, и это было не самым худшим основанием, чтобы продолжать ей следовать.
      Разговоры понемногу затихли. Собравшиеся в зале волшебники уставились на дверь.
      В нее негромко постучали.
      – Уходи прочь! – заорали волшебники, и кое-кто из них покатился со смеху, наслаждаясь утонченностью данного образчика юмора.
      Лузган взял в руки большое железное кольцо, на котором висели ключи от Университета. Не все из них были металлическими. Не все были видимыми. А некоторые имели поистине странный вид.
      – Кто стучится там, снаружи? – вопросил Лузган.
      – Я.
      И вот что удивительно было в этом голосе: каждому из волшебников показалось, что говорящий стоит прямо у него за спиной. Большинство поймали себя на том, что оглядываются через плечо.
      В тот миг, когда все потрясенно замолчали, послышался негромкий резкий щелчок замка. На глазах у волшебников, с завороженным ужасом наблюдающих за происходящим, железные защелки сами собой отошли назад; огромные дубовые засовы, которые Время превратило в нечто более твердое, чем камень, выскользнули из пазов; дверные петли полыхнули сначала красным, потом желтым, затем белым светом и взорвались. Обе створки медленно и с ужасающей неизбежностью упали внутрь зала.
      Сквозь дым, валящий от пылающих косяков, проступила неясная фигура.
      – Черт побери, Виррид, – воскликнул один из стоящих поблизости волшебников, – это было круто.
      Фигура шагнула на свет, и все увидели, что это вовсе не Виррид Шатогусь.
      Он был по крайней мере на голову ниже любого другого волшебника и облачен в простую белую одежду. А еще он был на несколько десятилетий моложе – с виду лет десять. В руке он держал длиннющий посох.
      – Эй, да это же не волшебник…
      – Где ж его капюшон?
      – А где его шляпа?
      Незнакомец прошел вдоль шеренги изумленных волшебников и наконец оказался перед столом для президиума. Лузган посмотрел вниз и увидел худое юное лицо, обрамленное копной белокурых волос, и пару золотистых глаз, словно светящихся изнутри. Но казначею показалось, что они смотрят не на него, а вроде как в точку, находящуюся где-то за его затылком. Создавалось впечатление, что он, Лузган, стоит у этого юнца поперек дороги и его присутствие здесь противоречит требованиям данного момента.
      Он собрал все свое достоинство и гордо выпрямился.
      – Что, гм, это означает? – осведомился он. Ему пришлось признать, что прозвучала фраза довольно неловко, но неподвижность пылающего взгляда словно стерла все слова из его памяти.
      – Я пришел, – объявил незнакомец.
      – Пришел? Зачем?
      – Чтобы занять свое место. Где здесь мое кресло?
      – Ты что, студент? – побелев от ярости, поинтересовался Лузган. – Как тебя зовут, молодой человек?
      Паренек, не обращая на него внимания, оглядел собравшихся волшебников.
      – Кто из вас самый могущественный? – спросил он. – Хочу с ним познакомиться.
      Повинуясь кивку Лузгана, двое университетских привратников, которые в течение последних нескольких минут потихоньку подбирались к незваному гостю, встали по обе стороны от мальчишки.
      – Выведите его отсюда и вышвырните на улицу, – приказал Лузган.
      Привратники, рослые, серьезного вида здоровяки, кивнули и вцепились в тонкие, как прутики, руки мальчугана похожими на грозди бананов пальцами.
      – Твой отец еще услышит о твоем поведении, – сурово предупредил Лузган.
      – Он уже услышал, – отозвался мальчик и, взглянув на обоих привратников, пожал плечами.
      – Что здесь происходит?
      Обернувшись, Лузган увидел Скармера Биллиаса, главу Ордена Серебряной Звезды. В то время как Лузган был худым и жилистым, Биллиас, напротив, имел склонность к полноте и походил на небольшой воздушный шарик, удерживаемый у самой земли и почему-то обряженный в одежды из синего бархата с дурностаем. Вместе взятые, оба волшебника как раз составили бы двух нормальных людей.
      К несчастью, Биллиас был из тех, кто гордится своим умелым обращением с детьми. Он нагнулся, насколько позволил ему его обед, и приблизил к мальчику красное, обрамленное бакенбардами лицо.
      – В чем дело, парень? – осведомился он.
      – Этот ребенок ворвался сюда, потому что, как он утверждает, хочет познакомиться с могущественным волшебником, – неодобрительно пояснил Лузган, который относился к детям с активной неприязнью, и, возможно, именно поэтому они находили его таким захватывающим. В данный момент Лузган успешно подавлял рвущиеся наружу вопросы по поводу двери.
      – В этом нет ничего плохого, – кивнул Биллиас. – Каждый способный мальчик хочет стать волшебником. Когда я был маленьким, я тоже хотел стать волшебником. Правда, малыш?
      – Ты могущественный? – осведомился мальчик.
      – Гм-м?
      – Я говорю, ты могущественный? Насколько велика твоя сила?
      – Сила? – переспросил Биллиас. Он выпрямился, потрогал свой пояс волшебника восьмого уровня и подмигнул Лузгану. – О, довольно велика. По меркам волшебников, очень велика.
      – Прекрасно. Я вызываю тебя на состязание. Покажи мне твое самое сильное волшебство, и, когда я тебя побью, ну, тогда я стану аркканцлером.
      – Ах ты, дерзкий… – начал Лузган, но его протест утонул во взрыве хохота.
      Волшебники покатывались по полу от смеха. Биллиас хлопнул себя по коленям или, по крайней мере, по тем местам, до которых сумел дотянуться.
      – Дуэль, да? – уточнил он. – Неплохо, а?
      – Как ты прекрасно знаешь, дуэли запрещены, – возразил Лузган. – Кроме того, это просто смехотворно! Не знаю, кто открыл ему дверь, но я не собираюсь стоять здесь и смотреть, как ты тратишь наше время…
      – Ну, ну, – перебил его Биллиас. – Как тебя зовут, мальчуган?
      – Койн.
      – Койн, сэр, – рявкнул Лузган.
      – Что ж, Койн, – продолжал Биллиас, – хочешь увидеть, на что я способен?
      – Да.
      – Да, сэр, – рявкнул Лузган.
      Койн посмотрел на него немигающим взглядом, взглядом, старым, как мир, одним из тех взглядов, которые, не зная усталости, рассматривают вас с нагретых солнцем скал на вулканических островах. Лузган почувствовал, как у него пересохло во рту.
      Биллиас поднял ладонь, требуя тишины, с театральным взмахом закатал рукав на левой руке и вытянул ее вперед.
      Собравшиеся волшебники с интересом наблюдали за ним. Волшебники восьмого уровня, как правило, считают себя выше магии и проводят большую часть своего времени в созерцании (к примеру, меню) и в попытках избежать назойливого внимания честолюбивых волшебников седьмого уровня. Зрелище стоило того, чтобы на него посмотреть.
      Биллиас ухмыльнулся мальчику, и тот ответил ему взглядом, который фокусировался в точке, расположенной в нескольких дюймах позади затылка старого волшебника.
      Биллиас, слегка выбитый из равновесия, несколько раз согнул и разогнул пальцы. Он вдруг понял, что происходящее не очень-то походит на игру, и ему неудержимо захотелось произвести хорошее впечатление. Это желание было быстро подавлено нахлынувшим раздражением. Нельзя позволять себе раскисать…
      – Я покажу тебе, – он сделал глубокий вдох, – Волшебный Сад Малигри.
      По залу прокатился шепоток. Лишь четырем волшебникам за всю историю Университета удалось воссоздать Сад во всей его полноте. Большинство ограничивались деревьями и цветами, кое-кому были под силу птицы. Это было не самое могущественное заклинание, оно не могло передвигать горы, но для того, чтобы справиться с тончайшими деталями, встроенными в сложную систему слогов, созданную Малигри, требовалось незаурядное мастерство.
      – Как ты можешь заметить, – добавил Биллиас, – в рукаве у меня ничего нет.
      Его губы зашевелились. Руки замелькали в воздухе. На его ладони появился кружок золотистых искр, который затем выгнулся вверх, образуя едва различимую сферу и начал заполняться содержимым…
      Легенда гласит, что Малигри, один из последних истинных чудесников, создал этот Сад в качестве небольшой, существующей вне времени персональной вселенной, в которой он мог спокойно покурить и немного подумать вдали от мирских забот. Что само по себе было загадкой, поскольку ни один волшебник так и не сумел понять, откуда у такого могущественного существа, как чудесник, заботы. Как бы там ни было, Малигри все дальше уходил в собственный мир, а потом, в один прекрасный день, взял и закрыл за собой вход.
      Сад вырос сверкающим шаром в руках Биллиаса. Стоящие поблизости волшебники с восхищением заглядывали ему через плечо и рассматривали сферу двух футов в диаметре, внутри которой виднелся изящный, покрытый цветами пейзаж. Позади раскинулось озеро, воссозданное со всеми подробностями, вплоть до легчайшей зыби, а за прекрасным леском поднимались пурпурные горы. Крошечные, размером с пчелу, птицы перелетали от дерева к дереву, а два пасущихся оленя, не крупнее мыши, подняли головы и уставились на Койна.
      Который с критической ухмылкой произнес:
      – Неплохо. А ну, дай сюда. Он взял неосязаемую сферу из рук волшебника и поднял в воздух.
      – Почему бы не сделать ее побольше? – поинтересовался он.
      Биллиас промокнул лоб обшитым кружевами платком.
      – Ну, – слабо отозвался он, настолько пораженный тоном Койна, что у него просто не осталось сил возмутиться, – с тех времен эффективность заклинания слегка…
      Койн постоял, склонив голову набок и будто к чему-то прислушиваясь, а затем прошептал несколько слов и погладил поверхность сферы.
      Сфера раздалась вширь. Только что она была игрушкой в руках мальчика, а в следующий миг…
      …Волшебники оказались на прохладной траве тенистого луга, мягко сбегающего к озеру. С гор дул легкий ветерок; он нес с собой запахи тимьяна и сена. Небо было темно-синим, а прямо над головой отливало пурпуром.
      Со своего пастбища под деревьями за нежданными гостями с подозрением следили олени. Лузган потрясенно опустил глаза. Его шнурки клевал павлин.
      – … – начал он и остановился. Койн все еще держал в руках сферу, сферу, созданную из воздуха. Внутри нее виднелся искаженный, словно сквозь лупу или донышко бутылки, Главный зал Незримого Университета.
      Мальчик оглянулся на деревья, задумчиво сощурился на далекие, покрытые снежными шапками горы и кивнул изумленным волшебникам:
      – Неплохо. Я хотел бы побывать здесь снова.
      Он сделал руками замысловатый пасс, который необъяснимым образом словно вывернул их наизнанку.
      Волшебники опять очутились в Главном зале, и мальчик держал на ладони уменьшившийся в размерах Сад. В наступившей тяжелой, потрясенной тишине он вложил сферу обратно в руки Биллиаса и сказал:
      – Это было довольно интересно. А теперь я покажу вам свое волшебство.
      Он поднял руки, в упор посмотрел на Биллиаса, и тот исчез.
      Как это обычно бывает в подобных ситуациях, в зале началось столпотворение. В его центре стоял совершенно невозмутимый Койн, вокруг которого расползалось облако маслянистого дыма. Лузган, не обращая внимания на воцарившийся хаос, медленно нагнулся и с величайшей осторожностью поднял с пола павлинье перо. Задумчиво проведя им взад-вперед по губам, он перевел взгляд с двери на мальчика, затем – на пустующее кресло аркканцлера. Его тонкие губы сжались, и он улыбнулся.
 
      Час спустя, когда в чистом небе над городом загремел гром, когда Ринсвинд начал тихонько напевать, совершенно забыв про тараканов, а одинокий матрас все еще бродил по улицам, Лузган закрыл дверь кабинета аркканцлера и повернулся к своим собратьям по магическому ремеслу.
      Их было шестеро, и они были крайне обеспокоены.
      Настолько обеспокоены, как заметил Лузган, что даже слушались его, простого волшебника пятого уровня.
      – Он пошел спать, – сообщил Лузган. – Прихватив стакан горячего молока.
      – Молока? – переспросил один из волшебников, и в его усталом голосе прозвучал ужас.
      – Он слишком молод для алкогольных напитков, – пояснил казначей.
      – Ах да. Как глупо с моей стороны.
      – Вы видели, что он сделал с дверью? – спросил сидящий напротив волшебник с темными кругами вокруг глаз. – Я знаю, что он сотворил с Биллиасом!
      – А что он с ним сотворил?
      – Даже знать этого не желаю!
      – Братья, братья, – успокаивающе проговорил Лузган.
      «Слишком много обедов, – поглядев на их обеспокоенные лица, подумал казначей. – Слишком много послеполуденных часов потрачено на ожидание слуг с чаем. Слишком много времени проведено в душных комнатах за чтением старых книг, написанных давно умершими людьми. Слишком много золотой парчи и смехотворных церемоний. Слишком много жира. Университет созрел, и его достаточно один раз как следует толкнуть…
      Или как следует потянуть…»
      – Не знаю, действительно ли мы столкнулись здесь, гм, с проблемой, – сказал он.
      Мрачнодум Дермент из Мудрецов Неведомой Тени ударил по столу кулаком.
      – Черт побери, приятель! – рявкнул он. – Какой-то ребенок забредает сюда из синей дали, расправляется с двумя искуснейшими волшебниками Университета, усаживается в кресло аркканцлера, и ты не можешь определить, столкнулись мы с проблемой или нет? Этот мальчишка – волшебник от природы! Судя по тому, что мы видели сегодня, ни один волшебник на Диске не сможет победить его!
      – А почему мы должны его побеждать? – рассудительным тоном спросил Лузган.
      – Потому что он более могуществен, чем мы!
      – И?
      Голос Лузгана был способен превратить лист стекла во вспаханное поле. Мед по сравнению с ним походил на гравий.
      – Совершенно очевидно, что… Мрачнодум заколебался. Лузган подбодрил его улыбкой.
      – Кхе-кхе.
      Это подал голос Мармарик Кардинг, глава Очковтирателей. Он сложил пальцы домиком и проницательно посмотрел поверх них на Лузгана. Казначей испытывал к нему активную неприязнь. У него были сильные сомнения насчет ума этого человека. Лузган подозревал, что этот ум может быть очень острым и что за исчерченным прожилками сосудов лбом скрывается мозг, битком набитый до блеска отполированными маленькими колесиками, которые крутятся как сумасшедшие.
      – Он вроде бы не проявляет чрезмерного желания пустить эту силу в ход, – заметил Кардинг.
      – А как насчет Биллиаса и Виррида?
      – Ребяческая обида, – отмахнулся Кардинг.
      Остальные волшебники переводили взгляд с него на казначея. Им было ясно, что здесь что-то происходит, но они никак не могли уловить что именно. Причина, по которой волшебники не правят Диском, довольно проста. Дайте двум волшебникам кусок веревки, и они немедленно начнут тянуть его в разные стороны. Что-то в генах или воспитании заставляет их относиться к взаимному сотрудничеству весьма скептически – по сравнению с ними старый слон с неизлечимой зубной болью может показаться трудолюбивым муравьем.
      Лузган развел руками.
      – Братья, – повторил он, – неужели вы не видите, что происходит? Перед вами талантливый юноша, выросший в уединении, гм, где-нибудь в невежественной сельской местности. Подчиняясь древнему зову магии, который бурлит в его крови, он проделал долгий путь через горы и долины, пережил, боги знают какие, опасности и наконец достиг цели своего путешествия, одинокий и напуганный, стремящийся только к тому, чтобы мы, его наставники, своим уравновешивающим влиянием сформировали и направили его талант. Кто мы такие, чтобы гнать его, гм, в зимнюю пургу, отшатнувшись от…
      Громко высморкавшись, Мрачнодум прервал разглагольствования казначея.
      – Сейчас не зима, – категорично заявил один из волшебников, – и ночь довольно теплая.
      – В предательски изменчивую весеннюю ночь, – парировал Лузган, – и воистину проклят будет тот человек, кто, гм, в такое время не протянет руку…
      – Уже почти лето.
      Кардинг задумчиво почесал нос.
      – У мальчишки был посох, – заметил он. – Откуда он взял эту палку? Ты не спрашивал?
      – Нет, – ответил Лузган, все еще тихо ненавидя назойливого знатока календаря.
      Кардинг с многозначительным видом – во всяком случае, так показалось Лузгану, – принялся рассматривать свои ногти.