Изображения одежд поплыли вокруг ее отражения. Было ясно, что черный – единственно доступный цвет, но она остановилась на чем-то практичном и без лишних украшений. В сомнении склонила голову.
      – Ну хорошо, может быть, немного кружев, – сказала она. – И возможно, чуть побольше… лиф.
      Она кивнула своему отражению. Несомненно, такую одежду не носила ни одна Сьюзан, хотя она допускала, что ее окружает некая базовая Сьюзанность, которая проникнет в нее через некоторое время.
      – Или это отличная работа, – сказала она. – Или я окончательно сошла с ума. Ха-ха.
      И она отправилась повидать своего дедуш… Смерть.
      Было только одно место, где он мог быть.
 
      Глод спокойно бродил по Университетской Библиотеке. Гномы уважают ученость, при условии, что им не потребуется ее превзойти.
      Он дернул за мантию проходящего мимо юного волшебника.
      – Здесь работает обезьяна, верно? – спрросил он. – Большая толстая волосатая обезьяна с лапами шириной в пару октав.
      Студент, юноша с нездоровым цветом лица, взглянул вниз на Глода с тем презрительным выражением, какое люди определенного типа обязательно приберегают для гномов.
      Быть студентом Незримого Университета – небольшое удовольствие. Это заставляет принимать любое развлечение, какое подвернется. Он улыбнулся широкой, невинной улыбкой.
      – Отчего же, конечно! – ответил он. – Я совершенно уверен, что непосредственно в настоящий момент он находится в своей рабочей комнате в подвале. Но тебе следует быть крайне осторожным, когда ты обращаешься к нему.
      – Это как? – спросил Глод.
      – Да, ты непременно должен сказать ему: «Не хотите ли арахиса, мистер Обезьяна?», – сказал студент-волшебник. Он подмигнул паре своих коллег. – Это очень важно, правда? Он обязательно должен называть его мистер Обезьяна.
      – О, это и в самом деле так, – сказал другой студент. – В сущности, если ты не хочешь, чтобы он пришел в раздражение, ты должен подстраховаться и чесать у себя подмышками во время разговора. От этого он почувствует себя непринужденно.
      – И приговаривать «угх угх угх», – добавил третий студент. – Он это любит.
      – Ну что же, спасибо большое, – сказал Глод. – Куда мне идти?
      – Мы проводим тебя, – сказал первый студент.
      – Это очень любезно с вашей стороны.
      – Не стоит благодарности. Всегда рады помочь.
      Волшебники провели Глода по лестничному пролету и дальше по туннелю. Свет сочился через пластины зеленого стекла, вделаные в потолок. Иногда до Глода доносилось хихиканье из-за спины.
      Библиотекарь сидел на корточках в длинной комнате с высоким потолком. Множество вещей валялось на полу перед ним: здесь были каретные колеса, какие-то непонятные куски дерева, разные трубки и куски проволоки. Все это напоминало сценки из городской жизни, когда озадаченые люди собираются вокруг сломаных насосов и дырявых оград. Библиотекарь жевал кусок трубы и задумчиво разглядывал кучу.
      – Вот он, – сказал один из волшебников, подталкивая Глода вперед.
      Гном прошаркал внутрь. Его сопровождало сдавленное хихиканье. Он похлопал Библиотекаря по плечу.
      – Прошу прощения…
      – Уук?
      – Эти парни только что назвали тебя обезьяной, – сообщил Глод, показывая за спину. – На твоем месте я бы заставил их пожалеть об этом.
      Ответом ему был визг разрываемого металла, за которым последовал шум драки – волшебники отвешивали друг другу оплеухи в стремлении первым пробиться наружу.
      Библиотекарь, казалось, без всякого усилия, согнул трубу пополам.
      Глод подошел к дверям и выглянул наружу. Он увидел только расплющенную в лепешку остроконечную шляпу.
      – Отлично это у тебя получилось, – сказал он. – Стоило мне спросить их, где Библиотекарь, начались эти приколы в стиле «гномы отдыхают». Ты умеешь с ними разбираться.
      Он вернулся в комнату и уселся рядом с Библиотекарем. Тот придал трубе небольшой изгиб.
      – Что это ты творишь? – спросил Глод.
      – Гуук ууук УУК!
      – Мой кузен Модо тут садовником, – сказал Глод. – Он говорил, что ты типа клавишник. – Он уставился на руки Библиотекаря, занятые изгибанием трубы. Они были велики. И, разумеется, их было четыре. – Пожалуй, он не врал.
      Обезьяна схватила кусок фанеры и попробавала его на вкус.
      – Мы подумали – может, ты поиграешь с нами на пианофорте сегодня ночью в «Барабане», – сказал Глод. – Я, и Клифф, и Бадди так подумали.
      Библиотекарь скосил на него свои карие глаза и начал тренькать фанерой, сжав ее в кулаке.
      – Уук?
      – Точно, это он, – сказал Глод. – Тот чувак с гитарой.
      – Иииик!
      Библиотекарь исполнил сальто назад.
      – Уукуук уука ука УКА УК!
      – Я гляжу, ты уже вставлен по этому делу, – заметил Глод.
 
      Сьюзан взнуздала лошадь и вскочила в седло. За садом Смерти начинались кукурузные поля, и сверкающее золото заливало ландшафт. Смерть не очень хорошо проявил себя в смысле травы (черный) и в смысле яблонь (черный на черном), но все цвета, на которые он пожадничал здесь, он бросил в поля. Несмотря на то, что в воздухе не чувствовалось ни дуновения, они колыхались, будто под ветром. Сьюзан не имела ни малейшего представления, зачем Смерть все это создал.
      Через поле вела дорога. На середине пути она неожиданно обрывалась, как будто кто-то регулярно выходил сюда на прогулку, доходил до центра поля и останавливался в восхищении.
      Бинки проследовала по дороге и остановилась. Затем она развернулась, ухитрившись и ухом не шевельнуть.
      – Я не знаю, как ты это делаешь, – прошептала Сьюзан. – Но ты должна это уметь, и ты должна знать, куда мне надо.
      Бинки, казалось, кивнула. Альберт говорил, что она настоящая лошадь из плоти и крови, однако невозможно возить Смерть в течение столетий и ничему не научиться. Она выглядела так, будто прекрасно знала, с чего начать.
      Бинки пошла рысью, затем перешла в галоп, затем – в карьер. А затем небо мигнуло, всего лишь единожды. Сьюзан ожидала чего-то более впечатляющего. Полыхающих звезд, радужных цветовых взрывов… а не просто какое-то мерцание. В семнадцать лет такой способ путешествий скорее разочаровывает.
      Кукурузные поля исчезли, но сад вроде бы остался на месте. Те же странным образом подстриженные деревья, тот же пруд со скелетами рыб. Даже садовые гномы – в посмертном представлении – скелетики в черных одеяниях и с маленькими косами и прелестными маленькими тачками – и те остались на месте. Ничто не изменилось.
      Конюшня, впрочем, слегка изменилась. Для начала в ней была Бинки. Она тихим ржанием приветствовала появление Сьюзан и себя самой. Сьюзан завела Бинки в соседний с Бинки денник.
      – Я полагаю, вы знакомы, – сказала она. Она не ожидала, что ее намерение выполнимо, но вот оно выполняется, не так ли? Время – это что-то происходящее с другими людьми.
      Она скользнула в дом.
 
      – НЕТ. МНЕ НЕЛЬЗЯ ПРИКАЗАТЬ. МЕНЯ НЕЛЬЗЯ ЗАСТАВИТЬ. Я БУДУ ДЕЛАТЬ ТОЛЬКО ТО, ЧТО СЧИТАЮ ПРАВИЛЬНЫМ…
      Сьюзан кралась за стеллажами с жизнеизмерителями. Никто ее не замечал. Когда вы смотрите, как сражается Смерть, вам не до теней на заднем плане.
      Они никогда ей об этом не рассказывали. Родители – никогда. Ваш отец мог быть учеником Смерти, а ваша мать – его приемной дочерью, но когда они становятся Родителями, все это превращается не более чем в забавную деталь. Родители никогда не были молодыми. Они просто выжидали где-то какое-то время, чтобы стать родителями.
      Сьюзан достигла конца ряда шкафов.
      Смерть высился над ее отцом – над парнем, который должен им стать, поправила она себя.
      Три красных полосы горели на его щеке, там, куда Смерть ударил его. Сьюзан коснулась бледных отметин на своей собственной щеке.
      Наследственность так не работает… по крайней мере, нормальная наследственность.
      Ее мать – девушка, которая должна стать ее матерью – прижалась к колонне. С возрастом она станет выглядеть лучше, подумала Сьюзан, а вот вкусы в одежде не изменятся. Она одернула себя – рассуждать на тему стиля? Сейчас?
      Смерть нависал над Мором, с мечом в одной руке и собственным жизнеизмерителем Мора – в другой.
      – ТЫ НЕ ПРЕДСТАВЛЯЕШЬ, КАК МНЕ ЖАЛЬ… – сказал он.
      – Представляю, – ответил Мор.
      Смерть посмотрел прямо на Сьюзан. Его глазницы полыхнули голубым. Сьюзан попыталась вжаться в сумрак за спиной.
      Смерть взглянул на Мора, потом на Изабель, потом опять на Сьюзан и опять на Мора. И расхохотался.
      И перевернул часы.
      И щелкнул пальцами.
      Мор исчез, воздух с легким хлопком заполнил место, где он только что был. Исчезла Изабель и все остальные. Неожиданно стало очень тихо.
      Смерть очень осторожно поставил часы на стол и некоторое время разглядывал потолок. Наконец он позвал:
      – АЛЬБЕРТ?
      Альберт выступил из-за колонны.
      – НЕ БУДЕШЬ ЛИ ТЫ ТАК ДОБР ПОДАТЬ МНЕ ЧАШКУ ЧАЯ?
      – Да, хозяин. Вы великолепно разобрались с ним…
      – БЛАГОДАРЮ.
      Альберт поспешил в сторону кухни.
      Снова наступила тишина, насколько это возможно в комнате, полной жизнеизмерителей.
      – ТЫ БЫ ЛУЧШЕ ВЫШЛА.
      Сьюзан так и поступила. Она предстала перед Окончательной Реальностью.
      Смерть был семи футов высотой, а казался еще выше. Сьюзан смутно помнила того, кто нес ее на плечах через огромную темную комнату – это было человеческое существо, пусть и костлявое, но человеческое в каком-то таком смысле, который она затруднилась бы определить.
      То, что сидело сейчас перед ней, не было человеком. Оно было высокое, надменное, страшное. Оно было способно подчинить себе Правила, но это не делало его человеком. Это был страж у ворот мироздания. Бессмертный по определению. Конец всего.
      Это мой дедушка. Будет им, во всяком случае. Есть. Был. Но… была еще та штука на яблоне. Ее сознание метнулась к ней. Стоишь перед Смертью и думаешь о дереве. Было почти невозможно удерживать в уме обе этих вещи.
      – ТАК-ТАК-ТАК. В ТЕБЕ МНОГО ОТ МАТЕРИ, – сказал Смерть. – И ОТ ОТЦА.
      – Откуда ты знаешь, кто я? – спросила Сьюзан.
      – У МЕНЯ УНИКАЛЬНАЯ ПАМЯТЬ.
      – Как ты можешь меня помнить? Меня же еще не зачали!
      – Я И ГОВОРЮ – УНИКАЛЬНАЯ. ТЕБЯ ЗОВУТ…
      – Сьюзан, но…
      – СЬЮЗАН, – сказал Смерть с горечью. – ОНИ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ХОТЕЛИ БЫТЬ УВЕРЕНЫ, НЕ ТАК ЛИ?
      Он сел в кресло, сплел пальцы и посмотрел на Сьюзан поверх них.
      – СКАЖИ МНЕ, – произнес он чуть погодя, – БЫЛ ЛИ Я… БУДУ ЛИ Я… ХОРОШИЙ ЛИ Я ДЕДУШКА?
      – Если я скажу тебе, не будет ли здесь парадокса?
      – НЕ ДЛЯ НАС.
      – Ну-у… У тебя острые колени.
      Смерть уставился на нее.
      – ОСТРЫЕ КОЛЕНИ?
      – Прошу прощения.
      – И ТЫ ЯВИЛАСЬ СЮДА, ЧТОБЫ СООБЩИТЬ МНЕ ОБ ЭТОМ?
      – Ты куда-то подевался… там. Мне пришлось исполнять Долг. Альберт очень волновался. Я пришла сюда… чтобы разобраться в некоторых вещах. Я не знала, что мой отец работал на тебя.
      – У НЕГО ЭТО ОЧЕНЬ ПЛОХО ПОЛУЧАЛОСЬ.
      – Что ты с ним сделал?
      – ОНИ ТЕПЕРЬ В БЕЗОПАСНОСТИ. ЛЮДИ ДОЛЖНЫ БЫТЬ РАССТРОГАНЫ МОИМ РЕШЕНИЕМ… А, АЛЬБЕРТ…
      Альберт с чайным подносом возник на краю ковра.
      – БУДЬ ТАК ЛЮБЕЗЕН, ЕЩЕ ОДНУ ЧАШКУ.
      Альберт огляделся, но не смог увидеть Сьюзан. Если вам удается быть невидимым для мисс Буттс, то со всеми остальными это получается без труда.
      – Как прикажете, Хозяин, – сказал он.
      – ПРИКАЖУ.
      Альберт удалился.
      – ИТАК, Я ПРОПАЛ И ТЫ РЕШИЛА, ЧТО МОЖЕШЬ ВСТУПИТЬ ВО ВЛАДЕНИЕ СЕМЕЙНЫМ ДЕЛОМ, ДА?
      – Я не хотела! Лошадь и крыса просто заставили меня!
      – КРЫСА?
      – О… Я думаю, это еще только должно произойти.
      – АХ ДА. ПОМНЮ. ХММ. ЧЕЛОВЕК ВЫПОЛНЯЕТ МОЮ РАБОТУ. ТЕХНИЧЕСКИ ВОЗМОЖНО, НО ЗАЧЕМ?
      – Я думаю, Альберт что-то знает, но уходит от разговора.
      Вернулся Альберт с чашкой и блюдцем. Он брякнул все это на стол перед Смертью, сопроводив свои действия вздохом, какие обыкновенно издают униженные и оскорбленные.
      – Это все, Хозяин? – спросил он.
      – ДА, АЛЬБЕРТ. СПАСИБО.
      Альберт отправился восвояси, на сей раз не слишком торопясь и все время оглядываясь через плечо.
      – А он не изменился, – заметила Сьюзан. – Впрочем, такова суть этого места…
      – ЧТО ТЫ ДУМАЕШЬ О КОШКАХ?
      – Прошу прощения?
      – КОШКИ. ТЫ ИХ ЛЮБИШЬ?
      – Они… – Сьюзан смешалась. – Ну ладно. Но кошка… это просто кошка.
      – ШОКОЛАД? ТЕБЕ НРАВИТСЯ ШОКОЛАД?
      – Я думаю, его может быть слишком много.
      – ТЫ НЕ СЛИШКОМ МНОГО УНАСЛЕДОВАЛА ОТ МАТЕРИ.
      Сьюзан кивнула. Любимым блюдом мамы был Геноцид в Шоколаде.
      – НУ А ТВОЯ ПАМЯТЬ. ХОРОША ЛИ ОНА?
      – О, да… Я помню всякие вещи. Как быть Смертью. Как это все должно работать. Послушай, когды ты вспомнил про крысу, хотя этого еще и не…
      Смерть встал и приблизился к модели Плоского Мира.
      – МОРФОРЕЗОНАНС, – не глядя на Сьюзан сказал он. – ПРОКЛЯТЬЕ. ЛЮДИ ДАЖЕ НЕ ПЫТАЛИСЬ ПОНЯТЬ ЕГО. ГАРМОНИКИ ДУШ. А ВЕДЬ ОН ОТВЕЧАЕТ ЗА МНОГОЕ.
      Сьюзан достала жизнеизмеритель Импа. Голубой дым продолжал сочиться в нижнюю колбу.
      – Можешь помочь мне с этим?
      Смерть развернулся.
      – Я НЕ ДОЛЖЕН БЫЛ УДОЧЕРЯТЬ ТВОЮ МАТЬ.
      – Так зачем ты сделал это?
      Смерть пожал плечами.
      – ЧТО ТАМ У ТЕБЯ?
      Он взял у нее жизнеизмеритель Бадди и поднял его повыше.
      – А. ИНТЕРЕСНО.
      – Ты знаешь, что это может значить, Деда?
      – Я НИКОГДА НЕ СТАЛКИВАЛСЯ С ТАКИМ, НО ДУМАЮ, ЭТО ВПОЛНЕ ВОЗМОЖНО. ЭТО ЗНАЧИТ… НЕКОТОРЫМ ОБРАЗОМ… ЧТО ДУША ЕГО ОБЛАДАЕТ РИТМОМ… ДЕДА?
      – О, нет. Это не может быть правдой. Это же просто фигура речи. А что не так с дедой?
      – ДЕДУШКУ Я ЕЩЕ СТЕРПЛЮ. А ОТ ДЕДЫ НЕДАЛЕКО И ДО ДЕДУЛИ, НА МОЙ ВЗГЛЯД. ТАК ИЛИ ИНАЧЕ, Я ДУМАЮ, ТЫ ВЕРИШЬ В ЛОГИКУ. ЕСЛИ ЧТО-ТО ЯВЛЯЕТСЯ ФИГУРОЙ РЕЧИ, ЭТО НЕ ЗНАЧИТ, ЧТО ОНО НЕ МОЖЕТ БЫТЬ ПРАВДОЙ.
      Смерть помахал часами.
      – НАПРИМЕР, – сказал он. – МНОГИЕ ВЕЩИ ЛУЧШЕ ТЫЧКА ТУПОЙ ПАЛКОЙ В ГЛАЗ. Я НИКОГДА НЕ ПОНИМАЛ ЭТОЙ ФРАЗЫ. НА МОЙ ВЗГЛЯД, ТЫЧОК ОСТРОЙ ПАЛКОЙ КУДА ХУЖЕ… – Смерть остановился. – Я ОПЯТЬ ЗА СТАРОЕ! ПОЧЕМУ Я ДОЛЖЕН ВОЛНОВАТЬСЯ ПО ПОВОДУ КАКОЙ-ТО ТАМ ФРАЗЫ? ИЛИ ТОГО, КАК ТЫ МЕНЯ ЗОВЕШЬ? НЕВАЖНО! ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ МЫШЛЕНИЕ ТУМАННО. УЧТИ ЭТО. НЕ ПОЗВОЛЯЙ СЕБЯ ЗАПУТАТЬ.
      – Но я же человек.
      – Я ВЕДЬ НЕ ГОВОРИЛ, ЧТО ЭТО БУДЕТ ПРОСТО. НЕ ДУМАЙ ОБ ЭТОМ. ПОСТАРАЙСЯ ДАЖЕ НЕ ЧУВСТВОВАТЬ НИЧЕГО.
      – А ты эксперт, что ли? – с раздражением спросила Сьюзан.
      – МОЖЕТ БЫТЬ, Я И ПОЗВОЛЯЛ СЕБЕ КАКИЕ-ТО ПРОЯВЛЕНИЯ ЭМОЦИЙ В НЕДАВНЕМ ПРОШЛОМ, – сказал Смерть. – НО Я СПОСОБЕН ПОДАВИТЬ ИХ В ЛЮБОЙ МОМЕНТ, КОГДА ТОГО ЗАХОЧУ.
      Он опять поднял часы.
      – ИНТЕРЕСНО, ЧТО МУЗЫКА, СУЩНОСТЬ ПО СВОЕЙ ПРИРОДЕ БЕССМЕРТНАЯ, СПОСОБНА ИНОГДА УДЛИННИТЬ ЖИЗНЬ ТЕХ, КТО ТЕСНО СВЯЗАН С НЕЙ, – сказал он. – Я ЗАМЕТИЛ, ЧТО ЗНАМЕНИТЫЕ КОМПОЗИТОРЫ ЗАСТРЕВАЛИ ТАМ ОЧЕНЬ НАДОЛГО. КОГДА Я ЯВЛЯЛСЯ ЗА НИМИ, БОЛЬШИНСТВО ИЗ НИХ ОКАЗЫВАЛОСЬ ГЛУХИМИ КАК ПНИ, НЕ ДОЗОВЕШЬСЯ. ПОЛАГАЮ, КАКОЙ-НИБУДЬ БОГ НАХОДИТ ЭТО ОЧЕНЬ СМЕШНЫМ. – Смерть ухитрился напустить на себя презрительный вид. – ТАКОЕ УЖ У НИХ ЧУВСТВО ЮМОРА .
      Он поставил часы на стол и щелкнул по ним пальцем. Они отозвались: уауммиии-чида-чида-чида.
      – В НЕМ НЕТ ЖИЗНИ. ТОЛЬКО МУЗЫКА.
      – Музыка захватила его?
      – МОЖЕШЬ НАЗВАТЬ ЭТО И ТАК.
      – Продлив его жизнь?
      – ЖИЗНЬ – РАСШИРЯЕМА. ТАКОЕ СЛУЧАЕТСЯ У ЛЮДЕЙ. НЕ ЧАСТО. И ОБЫЧНО ТРАГИЧЕСКИМ ОБРАЗОМ – В ТЕАТРАЛЬНОМ СМЫСЛЕ СЛОВА. НО ЗДЕСЬ ПОРАБОТАЛА МУЗЫКА, А НЕ ДРУГОЙ ЧЕЛОВЕК.
      – Он играет на чем-то… на каком-то струнном инструменте вроде гитары.
      Смерть повернулся.
      – В САМОМ ДЕЛЕ? ТАК-ТАК-ТАК…
      – Это важно?
      – ЭТО ИНТЕРЕСНО.
      – Что-то, что мне надо знать?
      – В ЭТОМ НЕТ НИЧЕГО ВАЖНОГО. ОСКОЛОК МИФИЧЕСКИХ РУИН. ПРОБЛЕМЫ РАЗРЕШАТСЯ САМИ СОБОЙ. ТЫ МОЖЕШЬ ПОЛОЖИТЬСЯ НА ЭТО.
      – Что ты имеешь в виду – сами собой?
      – ВЕРОЯТНО, ЕГО СМЕРТЬ – ВОПРОС НЕСКОЛЬКИХ ДНЕЙ.
      Сьюзан уставилась на жизнеизмеритель.
      – Но это ужасно!
      – НЕ УВЛЕЧЕНА ЛИ ТЫ РОМАНТИЧЕСКИ ЭТИМ МОЛОДЫМ ЧЕЛОВЕКОМ?
      – Что? Нет! Я и видела-то его всего один раз.
      – ВАШИ ВЗГЛЯДЫ НЕ ВСТРЕЧАЛИСЬ В ПЕРЕПОЛНЕННОМ ЗАЛЕ? НЕ ПРОИСХОДИЛО НИЧЕГО В ЭТОМ РОДЕ?
      – Нет, конечно, нет!
      – ТАК ЧТО ЖЕ ТЫ ВОЛНУЕШЬСЯ?
      – Потому что он важ… потому что он человек, – сказала Сьюзан, удивляясь сама себе. – Не вижу, почему с людьми должно происходить такое, – неубедительно добавила она. – Вот и все. Я не знаю.
      Он склонялся до тех пор, пока его череп не оказался на уровне ее лица.
      – НО БОЛЬШИНСТВО ЛЮДЕЙ ГОРАЗДО ГЛУПЕЕ РАСТРАЧИВАЮТ СВОИ ЖИЗНИ. РАЗВЕ ТЫ НЕ ЗАМЕТИЛА? РАЗВЕ ТЕБЕ НЕ СЛУЧАЛОСЬ, ГЛЯДЯ ВНИЗ НА ГОРОД СО СПИНЫ ЛОШАДИ, ДУМАТЬ КАК ПОХОЖ ОН НА МУРАВЕЙНИК, ПОЛНЫЙ СЛЕПЫХ ТВАРЕЙ, СЧИТАЮЩИХ ТОЛЬКО СВОЙ МАЛЕНЬКИЙ МИРОК РЕАЛЕНЫМ? ТЫ ВИДЕЛА ГОРЯЩИЕ ОКНА И ХОТЕЛА ВЕРИТЬ, ЧТО ЗА НИМИ ТВОРЯТСЯ ПРЕКРАСНЫЕ ИСТОРИИ, НО ЗНАЛА, ЧТО НЕТ ТАМ НИЧЕГО, КРОМЕ ТОСКЛИВЫХ, ТУПЫХ ДУШОНОК, ПРОСТЕЙШИХ ПОЖИРАТЕЛЕЙ, ЧЬИ ЧУВСТВА – ИНСТИНКТЫ И ЧЬИ ЖИЗНИ – НЕ БОЛЕЕ ЧЕМ ШЕПОТ ВЕТРА?
      Голубое сияние было бездонным. Казалось, оно высасывает ее сознание.
      – Нет, – прошептала она. – Я никогда так не думала.
      Смерть резко выпрямился и отвернулся от нее.
      – ЗРЯ. ЭТО МОГЛО БЫ ОБЛЕГЧИТЬ ТЕБЕ ЖИЗНЬ, – заметил он.
      – Но все это – просто хаос, – сказала Сьюзан. – Нет никакого смысла в том, как люди умирают. Никакой справедливости.
      – ХА.
      – Ты удержал свою руку. Ты сохранил жизнь моему отцу.
      – Я БЫЛ ГЛУП. ИЗМЕНИТЬ ЧЬЮ-ТО СУДЬБУ – ЗНАЧИТ ИЗМЕНИТЬ ВЕСЬ МИР. Я ВСПОМНИЛ ОБ ЭТОМ. ТЕБЕ ТОЖЕ НЕ ПОМЕШАЕТ ПОМНИТЬ.
      Он говорил, отвернувшись от нее.
      – Не вижу, почему мы не можем что-то менять, если мир становится от этого лучше, – сказала Сьюзан.
      – ХА.
      – Или ты просто боишься его менять?
      Он повернулся. Его взгляд заставил Сьюзан отшатнутся. Он медленно двинулся к ней. Его голос, когда он прозвучал, был подобен шипению змеи.
      – ТЫ ГОВОРИШЬ ЭТО МНЕ? СТОИШЬ ЗДЕСЬ В СВОЕМ МИЛЕНЬКОМ ПЛАТЬИЦЕ И ГОВОРИШЬ ЭТО МНЕ? ЛЕПЕЧЕШЬ ОБ ИЗМЕНЕНИИ МИРА? А ХВАТИТ У ТЕБЯ МУЖЕСТВА ПРИНЯТЬ ЕГО ТАКИМ, КАКОВ ОН ЕСТЬ? ЗНАТЬ, ЧТО ТЫ ДОЛЖНА ДЕЛАТЬ И ДЕЛАТЬ ЭТО, НЕВЗИРАЯ НА ЦЕНУ? ЕСТЬ ЛИ ХОТЬ КТО-ТО В ЭТОМ МИРЕ, КТО ЗНАЕТ, ЧТО ТАКОЕ ДОЛГ?
      Его кулаки конвульсивно разжались и сжались опять.
      – ТО, ЧТО Я СКАЖУ СЕЙЧАС, ТЫ ДОЛЖНА ЗАПОМНИТЬ… ДЛЯ НАС ВРЕМЯ – ЭТО ТОЛЬКО МЕСТО. ВСЕ ОНО РАСКРЫТО ПЕРЕД НАМИ. ЗДЕСЬ И ТО, ЧТО ЕСТЬ, И ТО, ЧТО БУДЕТ. ЕСЛИ ТЫ ИЗМЕНИШЬ ЧТО-ТО, ОТВЕТСТВЕННОСТЬ ПАДЕТ НА ТЕБЯ. И МОЖЕТ ОКАЗАТЬСЯ СЛИШКОМ ТЯЖЕЛОЙ, ЧТОБЫ ЕЕ ВЫДЕРЖАТЬ.
      – Это просто оправдания, – Сьюзан сверкнула глазами на высокую фигуру. Развернулась и пошла прочь из комнаты.
      – СЬЮЗАН.
      Она остановилась на полпути, но не повернулась.
      – Да?
      – НА САМОМ ДЕЛЕ… ОСТРЫЕ КОЛЕНИ?
      – Да!
 
      Это был первый в мире кофр для пианино и сделан он был из ковра. Клифф легко забросил его на плечо и подхватил другой рукой сумку со своими камнями.
      – Тяжело? – спросил Бадди.
      Клифф подбросил пианино одной рукой и прикинул.
      – Немного, – сказал он. Пол затрещал под ним. – А нам обязательно было отдирать от него все доски?
      – Это должно сработать, – сказал Глод. – Это как… карета. Чем больше ты от нее отдерешь, тем быстрее она покатится. Пошли.
      И они отправились в путь. Бадди старался не привлекать внимания, насколько это возможно, если вас сопровождают гном с большим горном, человекообразная обезьяна и тролль, несущий в сумке пианино.
      – Я как карета, – сообщил тролль, когда они взяли курс на «Барабан». – Большая черная карета со всем этим ливером.
      – Ливером? – переспросил Бадди. Он уже начал привыкать к своему имени.
      – Щиты и эти самые.
      – А, ливрейные лакеи.
      – И эти самые.
      – Что ты сделаешь, когда у тебя будет куча золота, Глод? – спросил Бадди. Гитара тихонько отозвалась из чехла на звуки его голоса.
      Глод пришел в замешательство. Он хотел объяснить, что для гнома единственный смысл в обладании кучей золота заключался в обладании кучей золота. От него не требуется ничего другого, кроме как быть настолько ауреальным, насколько оно способно.
      – Без понятия, – ответил он. – Никогда не думал, что у меня будет куча золота. А как насчет тебя?
      – Я поклялся стать самым знаменитым музыкантом в мире.
      – Опасные они, такого типа клятвы, – сказал Клифф. – Можно и выполнить.
      – Разве не все артисты мечтают об этом?
      – По моему опыту, – сказал Глод, – каждый настоящий артист хочет, действительно хочет, чтобы ему платили.
      – И славу, – добавил Бадди.
      – Насчет славы не знаю, – сказал Глод. – Трудновато быть и знаменитым и живым одновременно. Все, что я хочу – это играть каждый день и слышать, как кто-нибудь говорит: «Спасибо, это было отлично. Вот тут немного денег. Завтра в это же время, хорошо?»
      – И это все?
      – Это очень много. Мне нравится, когда люди говорят: «Нужен хороший горнист, позовем Глода сына Глода».
      – Звучит скучновато, – заметил Бадди.
      – Я люблю скуку. В ней есть постоянство.
      Они добрались до боковой двери «Барабана» и вошли в мрачную комнату, пропахшую крысами и уже побывавшим в употреблении пивом. Из бара доносился приглушенный гул голосов.
      – На звук там куча народу, – сказал Глод.
      К ним подскочил Гибискус.
      – Вы готовы, чуваки? – спросил он.
      – Обожди, – сказал Клифф. – Мы не обсудили оплату.
      – Я же сказал – шесть долларов, – сказал Гибискус. – А чего вы ожидали? Вы не члены Гильдии, а Гильдия берет восемь.
      – Мы и не просим у тебя восемь, – сказал Глод.
      – Правильно!
      – Мы возьмем шестнадцать.
      – Шестнадцать? Вы не можете так поступать! Это почти двойная цена Гильдии!
      – Но у тебя там целая толпа, – сказал Глод. – Я готов спорить, что ты сдал напрокат море пива. А если мы сейчас уйдем?
      – Давай поговорим об этом, – сказал Гибискус. Он обхватил Глода за голову и увлек в угол.
      Бадди смотрел, как Библиотекарь исследует пианино. Он никогда не встречал музыкантов, которые для начала пытаются съесть свой инструмент. Затем обезьяна приподняла крышку и уставилась на клавиатуру. Попробовала несколько нот – по-видимому, на вкус. Вернулся Глод, потирая руки.
      – Это научит его уму-разуму, – сообщил он. – Ха!
      – Сколько? – спросил Клифф.
      – Шесть долларов!
      Настала тишина.
      – Извини, – сказал Бадди. – Мы ожидали услышать «десять».
      – Я был тверд, – сказал Глод. – Он пытался уломать меня на два.
 
      Различные религии утверждают, что вселенная началась со слова, с песни, с танца, с музыкальной пьесы. Слушающие Монахи из Овцепикских Гор тренируют свой слух до тех пор, пока не становятся способны назвать по звуку масть карты. Они ставят перед собой задачу слушать все тишайшие звуки вселенной, чтобы составить из тончайших отголосков изначальный звук. Они утверждают, что в начале всего, несомненно, был какой-то очень странный шум.
      Но искушеннейшие слухачи (которые всегда выигрывали в покер), которые выслушивают застывшие звуки из аммонитов и янтаря, клялись, что могут различить некие тихие звуки, предшествующие шуму.
      Они звучат так, утверждают монахи, как будто кто-то дает счет: Раз, Два, Три, Четыре. Самый же лучший слухач, который слушает базальт, признавался, что может различить едва уловимые цифры еще до этих. Когда его вопросили, что же это за цифры, он отвечал:
      – Это звучит так: Раз, Два.
      Никто не спрашивал – если были звуки, призвавшие вселенную к бытию, то что случилось с ними потом. Это мифология. Никто не ждет, что вы будете задавать такие вопросы.
      С другой стороны, Ридкулли верил, что все началось по случайности или – как в частном случае Декана – назло.
      Старшие волшебники обычно не выпивали в «Залатанном Барабане», кроме тех случаев, когда они были не на службе. Они сознавали, что сейчас они находятся в нездоровом состоянии, именуемом официальным, и потому сидели с чопорным видом перед своей выпивкой. Вокруг них было кольцо пустых стульев, но не очень широкое, поскольку «Барабан» сегодня был необычайно переполнен.
      – Мы здорово окружены, – заметил Ридкулли, озираясь – А, я вижу у них опять есть Реальный Эль! Я возьму пинту Тарботовского Действительно Странного, спасибо.
      Волшебники наблюдали, как он осушает кружку. Анк-Морпоркское пиво обладает совершенно особенным вкусом. Некоторые говорили, что оно напоминает суп-пюре. Они неправы. Суп-пюре холоднее.
      Ридкулли довольно причмокнул губами.
      – Да, мы точно знаем, из чего варят доброе анк-морпоркское пиво! – сказал он.
      Волшебники закивали. Да, они точно это знали. И поэтому пили джин с тоником.
      Ридкулли огляделся. Обычно в это время здесь уже кипела битва или по крайней мере умеренная поножовщина. Однако сегодня здесь раздавался только гул разговоров и все посетители глазели на маленькую сцену в дальнем конце зала, на которой в большом количестве ничего не происходило. Теоретически над ней висел занавес; практически же это была старая тряпка, из-за которой непрерывно доносились стуки и грюки.
      Волшебники сидели довольно близко к сцене. Волшебники всегда стараются занять места получше.
      Ридкулли различил тени, двигающиеся за занавесом, и приглушенные переговоры.
      – Он спрашивает, как мы называемся?
      – Клифф, Бадди, Глод и Библиотекарь. Я думал, он знает.
      – Нет, у нас должно быть одно имя на всех.
      – Тут их нормируют, что ли?
      – Что-нибудь вроде Веселых Трубадуров, может быть?
      – Уук!
      – Глод и Глодеты?
      – Да? А как насчет Клиффа и Клиффетов?
      – Гуук уук Уук Ук?
      – Нет. Имя должно быть особенное, как музыка.
      – Может быть, Золото? Хорошее гномское имя.
      – Нет. Что-нибудь другое.
      – Тогда Серебро?
      – Уук!
      – Я не думаю, мы должны называться, как какой-нибудь тяжелый металл, Глод.
      – Да зачем это вообще? Мы просто банда, которая играет музыку.
      – Имя важно.
      – Ну, вот гитара довольно необычна. Как насчет Банды с Роковой Гитарой Бадди в Ней?
      – Уук.
      – Слишком длинно.
      – Хм…
      Вселенная затаила дыхание.
      – Тогда Банда Рока.
      – Мне нравится. Коротко и чутка грязно, прямо как я.
      – Уук.
      – Теперь надо быстро придумать название для музыки.
      – А, рано или поздно оно само к нам придет.
      Ридкулли оглядел бар.
      На противоположной стороне бара виднелся Себя Без Ножа Режу Достабль, самый импозантный и неудачливый анк-морпоркский бизнесмен. Он пытался всучить кому-то хот-дог весьма преступного свойства, что означало крах последнего делового начинания, обещавшего бешеные прибыли. Достабль торговал горячими сосисками только когда у него не шло ничто другое . Он безответно помахал Ридкулли рукой.
      За следующим столом расположился Сумкоротый Лимон, один из рекрутеров Гильдии Музыкантов, с двумя ассистентами, чьи музыкальные знания ограничивались умением выбивать дробь на чьем-нибудь черепе. На его лице застыло выражение, свидетельствующее, что он здесь не для поправки здоровья, хотя большинство официальных лиц Гильдии выглядело так, будто их единственной заботой было здоровье других людей, в основном в плане подорвать его.
      Настроение Ридкулли улучшилось. Вечер обещал быть более интересным, чем он ожидал поначалу.
      У сцены стоял еще один столик. Его взгляд скользнул по нему, но тут же вернулся. За столиком в полном одиночестве сидела молодая женщина. Конечно, нечасто увидишь в «Барабане» молодых женщин. Тем более молодых женщин без сопровождающих. Они появлялись здесь чтобы мгновенно им обзавестись. Странным было и то, что люди жались на скамьях, в то время как вокруг нее оставалось пустое пространство. Она весьма привлекательна, подумал Ридкулли, на изящный манер. Как называют девушек с мальчишеской внешностью? Подсвинка или что-то в этом роде. На ней было черное платье с кружевами, какие носят здоровые девицы, желающие казаться изнуренными, а на плече сидел ворон.
      Она повернула голову, заметила, что Ридкулли смотрит на нее – и исчезла.
      Более или менее.
      Он был волшебником, в конце концов. В его глазах все расплылось, как будто она мерцала, появляясь и исчезая. Ну хорошо. Он слышал, что в последнее время в городе появились молоденькие Зубные Феи. Она, наверное, как раз из ночного народа. Вероятно, у нее выходной, как у всех добрых людей.
      Движение на столе привлекло его внимание. Смерть Крыс пятился задом, таща за собой миску с арахисом.
      Он повернулся к волшебникам. Декан так и сидел в своей остроконечной шляпе, а на лице у него что-то блестело.
      – Ты выглядишь распаренным, Декан, – заметил Ридкулли.
      – О, я привлекателен и крут, Аркканцлер, уверяю вас, – сказал Декан.
      Какая-та влага капнула у него с носа. Преподаватель Современного Руносложения подозрительно принюхался.
      – Кто-то жарит бекон? – спросил он.
      – Лучше сними ее, Декан, – сказал Ридкулли. – Сразу почувствуешь себя лучше.
      – А по-моему, пахнет как в Доме Доступной Привязанности миссис Пальм, – сказал Главный Диспутатор.
      Остальные в изумлении воззрились на него.
      – Я один раз случайно проходил мимо, – быстро добавил он.
      – Руносложение, сними-ка с Декана шляпу, – велел Ридкулли.
      – Уверяю вас…
      Шляпа слетела. Нечто высокое, жирное и почти повторяющее остроконечную форму шляпы свесилось вперед.
      – Декан, – произнес Ридкулли в конце концов. – Что ты сделал со своими волосами? Это выглядит как клин спереди и как утиная жопа, простите мой клатчский, сзади. И все блестит.
      – Лярд. Вот откуда несло беконом, – сказал Преподаватель.
      – Это так, – сказал Ридкулли. – А откуда цветочный запах?
      – бурбурбурбурлавандабурбурбур, – сказал Декан угрюмо.
      – Пардон, Декан?
      – Я сказал – это оттого, что я добавил лавандового масла, – заявил Декан громогласно. – И кое-кто из нас склонен считать это стильной прической, благодарю вас. Ваша проблема, Аркканцлер, в том, что вы не понимаете представителей нашего поколения.