Декан вообще ничего не говорил. Он смотрел на всех стеклянными глазами, а в волосах у него трещали искры.
      Он пытался понять, как получилось, что он выкрасил свою спальню в черный цвет.
      …а бит продолжался…
 
      Жизнеизмеритель Импа стоял в центре огромного стола. Смерть Крыс расхаживал вокруг него, попискивая себе под нос.
      Сьюзан тоже смотрела на него. Не было никаких сомнений, что весь песок перетек в нижнюю колбу, однако в верхней было что-то еще, наполнявшее ее и потихоньку стекающее вниз. Оно было бледно-голубым и бешено извивалось само по себе, как ополоумевший дым.
      – Ты когда-нибудь видел что-то вроде этого? – спросила она.
      – ПИСК.
      – Я тем более.
      Сьюзан вскочила. Туманные силуэты вдоль стен теперь, когда она привыкла к ним, уже не казались ей ни какими-то механизмами, но и не деталями интерьера. Они наводили на мысль о планетарии, который стоял на лужайке в школе, хотя траектории каких звезд они могли вычислять, она затруднилась бы сказать. Они казались проекциями вещей слишком странных даже для этого странного измерения.
      Она хотела сохранить ему жизнь и это было правильно, она знала. Как только она услышала его имя… ну, оно было важно. Она унаследовала часть памяти Смерти. Она никогда не встречала этого парня, но может быть он – встречал. Она чувствовала, что его имя и лицо так прочно обосновались в ее сознании, что все ее мысли вращались вокруг него.
      Что-то успело спасти его раньше нее.
      Она опять поднесла жизнеизмеритель к уху. И обнаружила, что притопывает ногой. А далекие тени пришли в движение.
      Она бросилась бежать по полу, настоящему полу, за пределами ковра. Тени более всего напоминали овеществленную чистую математику. Множество кривых… непонятно чего. Указатели наподобие часовых стрелок, но размером с дерево, медленно двигались в воздухе.
      Смерть Крыс вскарабкался к ней на плечо.
      – Я полагаю, ты не знаешь, что происходит?
      – ПИСК.
      Сьюзан кивнула. Крысы умирают, когда приходит пора умирать. Они не пытаются избежать смерти или воскреснуть после нее. Никто никогда не видел крыс-зомби. Крысы знают, когда должны сдаться.
 
      Было два часа ночи. Шел дождь. Констебль Детрит (Городская Стража Анк-Морпорка) охранял Дворец Оперы. Этому подходу к службе он научился у сержанта Колона. Если вы оказались в одиночестве дождливой ночью, ступайте охранять что-нибудь большое с удобными выступающими карнизами. Колон следовал этому правилу в течении многих лет, и в результате ни одна из главных городских достопримечательностей не было похищена .
      Это была ночь, небогатая на происшествия. Разве что с час назад с небес обрушилась шестидесятичетырехфутовая органная труба. Детрит заинтересовался этим настолько, что хотел было пойти осмотреть кратер, но не пошел, поскольку был не уверен в криминальном характере этого казуса.
      Кстати, он считал, что так обычно и появляются органные трубы.
      Кроме того, последние пять минут он слышал приглушенные удары и редкие позвякивания изнутри Оперного. Он взял эти звуки на заметку. Детрит не хотел выставить себя глупцом. Он ведь никогда не бывал во Дворце Оперы и не знал, какие звуки он обычно производит в два часа пополуночи. Двери распахнулись и большой странной формы ящик, спотыкаясь, вышел на улицу.
      Он перемещался необычным образом – несколько шагов вперед, пара шагов назад. И при этом беседовал сам с собой. Детрит посмотрел вниз. Он увидел – он на секунду задумался – не менее семи ног различных размеров, причем только четыре из них имели ступни. Детрит неуклюже догнал ящик и постучал по стенке.
      – Привет, привет, привет, чего это все… итак? – спросил он, тщательно следя за правильным построением фразы.
      Ящик остановился и сообщил:
      – Мы – пианино.
      Детрит погрузился в размышления. У него не было уверенности относительно того, что такое пианино.
      – Пианино ходит туда-сюда, что ли? – спросил он.
      – Это… у нас же есть ноги, – сказало пианино.
      Детрит признал разумность этого соображения.
      – Но ведь сейчас середина ночи, – сказал он.
      – Даже пианины должны иметь свободное время, – ответило пианино.
      Детрит поскреб в затылке. Казалось, все это достаточно разумно.
      – Ну ладно… Все в порядке, – сказал он.
      Он смотрел, как пианино, дергаясь и вихляя из стороны в сторону, спустилось по мраморным ступеням и скрылось за углом. При этом оно продолжало разговор с собой.
      – Как много у нас времени, как ты считаешь?
      – Должны успеть добраться до моста. Он недостаточно умен, чтобы быть барабанщиком.
      – Но он же полицейский.
      – И что?
      – Клифф?
      – Ась?
      – Мы можем попасться.
      – Ему нас не остановить. У нас задание от Глода.
      – Точно.
      Пианино, опасно накренившись, пересекло лужу и спросило себя:
      – Бадди?
      – А.
      – Почему я это сказал?
      – Что сказал?
      – Ну, что у нас задание… ты понимаешь… от Глода?
      – Ну-у-у… гном сказал нам – идите и принесите пианино, его зовут Глод, так что…
      – Да. Да. Правильно… Но он ведь может нас остановить, я имею в виду, ему не помешают какие-то задания от каких-то гномов…
      – Может, ты просто немного устал.
      – Может, и правда, – сказало пианино с облегчением.
      – Но так или иначе, у нас задание от Глода.
      – Ага.
 
      Глод сидел в своих меблирашках и рассматривал гитару. Она прекратила играть как только Бадди ушел, однако если подставить ухо близко-близко к струнам, можно было уловить тихое мягкое гудение.
      Сейчас он очень осторожно протянул руку и коснулся…
      Назвать внезапный трескучий звук диссонансом было бы слишком мягко. В этом звуке было рычание, он показывал когти.
      Глод уселся на место. Все правильно. Верно. Это инструмент Бадди. Инструменты, на которых долгие годы играют одни и те же люди, сживаются с ними, хотя на памяти Глода и не было случаев, чтоб они избивали посторонних. Конечно, Бадди владеет им чуть больше одного дня, но принцип здесь безусловно тот же.
      Была такая старая гномья легенда о Роге Фаргли, который начинал играть когда приближалась опасность и – по неизвестным причинам – в присутствии хрена.
      Была даже старая анк-морпоркская легенда о находящемся во Дворце или где-то еще старом барабане, бухавшем каждый раз, когда по Анку поднимались вражеские флотилии. В новейшие времена легенда приказала долго жить, отчасти потому что наступила Эра Разума, но в основнном из-за того, что ни один флот не смог бы подняться по Анку без идущих впереди него бригад рабочих с лопатами.
      А еще была троллья легенда о неких камнях, которые в морозные ночи…
      В общем, суть всех этих легенд была в том, магические инструменты регулярно кому-нибудь подворачивались под руку.
      Глод опять протянул к гитаре руку.
      ДЖАД Адад адад да…
      – Ну хорошо, хорошо…
      В конце концов музыкальная лавка располагается прямо напротив Незримого Университета. Что бы там ни несли волшебники о статистических флуктуациях, когда приходилось объяснять появление говорящих крыс и ходячих деревьев, магия из университета все же просачивается наружу. Однако в этой гитаре не чувствовалось никакой магии. Чувствовалось, что она гораздо старше всякой магии. Как музыка.
      Глод поразмыслил над тем, должен ли он убедить Им… Бадди вернутся с этой штукой в лавку и выбрать взамен нее нормальную гитару…
      С другой стороны – шесть долларов это шесть долларов, как ни крути.
      Что-то ударилось в дверь.
      – Кто там? – спросил он, поднимая взгляд.
      Пауза за дверью была достаточно долгой, чтобы он догадался и сам.
      – Клифф?
      – Ага. У нас тут пианино.
      – Заносите его внутрь.
      – Отломали ему ноги, крышку и еще кое-что, но в целом оно в порядке.
      – Ну так заносите же его внутрь!
      – Дверь слишком узкая.
      Бадди, поднимающийся по ступеням следом за Клиффом, услышал хруст дерева.
      – Попробуй еще разок.
      – Пройдет только так.
      Дверь превратилась в дыру, формой соответствующую пианино. Рядом стоял Глод с топором в руках. Бадди оглядел разнесенную лестничную площадку.
      – Какого черта вы тут натворили?! Ведь эта стена чья-то еще!
      – Ну так что? Пианино тоже чье-то еще.
      – Да, но… ты же не можешь просто так рубить стены…
      – Что важнее – какая-то стена или правильный звук?
      Бадди смешался. Одна часть его говорила – что за нелепость, это же просто музыка. Другая часть возражала – и куда как более отчетливо – глупости, это только стена. Целиком же получилось следующее:
      – Ох, раз ты так ставишь вопрос… Что насчет пианиста?
      – Я же говорил тебе, я знаю где его найти, – сказал Глод.
      Какая-то часть его изумлялась: я пробил дыру в собственой стене! Это будет стоить мне многих дней переклейки обоев!
 
      Альберт был в конюшне, вооруженный лопатой и тачкой.
      – Хорошо прогулялась? – спросил он, когда силуэт Сьюзан нарисовался в дверях.
      – Э-э-э… Да… Я предполага…
      – Рад слышать, – сказал Альберт, не поднимая глаз. Его лопата глухо ударилась о тачку.
      – Только… Произошло что-то, что может оказаться необычным.
      – Жаль слышать это, – Альберт подхватил тачку и покатил ее в сад.
      Сьюзан понимала, что от нее ожидается. Ожидается, что она станет извиняться и тогда вдруг окажется, что у сварливого старого Альберта золотое сердце, что несмотря ни на что они друзья, и он поможет ей и все растолкует, а она окажется глупой девченкой, которая ни на что не способна.
      Фигушки.
      Она вернулась в конюшню, где Бинки исследовала содержимое ведра. В Квирмском Колледже для Юных Леди воспитывали веру в ссебя и логическое мышление. Именно поэтому родители отправили ее туда. Они предполагали, что безопаснее всего будет изолировать ее от острых граней мира. Все равно что ожидать, что на человека никто не нападет, если не рассказывать ему о самообороне.
 
      В Незримом Университете эксцентричность преподавателей была в порядке вещей. В конце концов, люди составляют представление о том, каким должно быть нормальное человеческое существо, путем постоянного соотнесения своих действий с реакцией окружающих, а когда все окружающие – волшебники, как и ты сам, спираль развития может только стремительно уходить вниз. Библиотекарь был орангутаном и никому этот факт не казался странным. Чтец Эзотерических Штудий проводил так много времени за чтением в помещении, именуемой Казначеем «малюсенькой комнатой» , что даже в официальных документах титуловался Чтецом В Сортире. Сам Казначей в любом нормальном обществе считался бы более расклеившимся, чем почтовый конверт под дождем. Декан потратил семнадцать лет на написание трактата «К Вопросу Использования Слога „ЭНК“ в Левитационных Заклинаниях Раннего Туманного Периода». Аркканцлер, который регулярно использовал длинную галерею над Главным Залом для упражнений в стрельбе и успел два раза неумышленно подстрелить Казначея, считал что все преподаватели сумасшедшие, как полярные гагары, чем бы эти гагары не являлись. «Нехватка свежего воздуха» – говаривал он. «Слишком много сидят взаперти. Гноят мозги». Гораздо чаще он говорил: «Утка!».
      И никто из них, за исключением Ридкулли и Библиотекаря, не был ранней пташкой.
      Завтрак, если он вообще случался, случался в районе одиннадцати часов. Волшебники тянулись в буфет, приподнимали большие серебрянные крышки супниц и морщились от резких звуков. Ридккулли предпочитал обильные жирные завтраки, особенно если подавались те полупрозрачные сосиски с некими зелеными включениями, относительно которых можно было только надеятся, что это просто какая-то трава. Поскольку выбор меню был прерогативой Аркканцлера, многие волшебники из брезгливых вообще отказались завтракать и влачили жалкое существование, питаясь лишь в обед, полдник, ужин и поздний ужин, не считая случайных перекусов. Так что этим утром в Главном Зале было немного народа. Кроме того, в нем сильно сквозило. Бригада рабочих занималась чем-то под потолком.
      Ридккулли отложил вилку.
      – Ну ладно, кто еси творящий сие? – вопросил он. – Сознавайся, человече.
      – Творящий что, Аркканцлер? – переспросил Главный Диспутатор.
      – Кто-то топает ногой.
      Волшебники посмотрели вдоль стола. Декан со счастливым видом пялился в пространство.
      – Декан? – сказал Главный Диспутатор.
      Левая рука декана замерла недалеко ото рта. Правая совершала ритмические движения где-то в районе почек.
      – Понятия не имею, что он, по его мнению, творит, – сказал Ридкулли. – Но по моему мнению, это что-то негигиеничное.
      – Я думаю, он играет на невидимом банджо, Аркканцлер, – сказал Преподаватель Современного Руносложения.
      – Что ж, по крайней мере оно беззвучное, – заметил Аркканцлер. Он посмотрел на дыру в кровле, через которую в зал обрушивался поток непривычного дневного света. – Кто-нибудь видел Библиотекаря?
      Орангутан был занят. Он укрылся в одном из библиотечных подвалов, который использовал в качестве главной мастерской и книжного госпиталя. Здесь у него стояли разнообразные прессы и гильотины, и стойка, полная жестянок с отвратительными субстанциями, из которых он готовил свой собственный переплетный клей и прочую скучную косметику для Музы литературы. Сейчас он спустился сюда с некоей книгой. Чтобы найти ее, пришлось потратить несколько часов.
      Библиотека содержала не только магические книги, из которых иные были до того опасны, что их приковывали к полкам. В ней также имелись замечательно заурядные издания, отпечатанные на обычнейшей бумаге совершенно мирскими чернилами. Было бы большой ошибкой считать, что они менее опасны, только потому, что от чтения их не случается фейерверка в небе. Подчас чтение их было куда более опасным трюком, сопряженным с фейерверками в читательском мозгу.
      К примеру, толстый том, раскрытый Библиотекарем, содержал некоторые избранные рисунки Леонардо из Квирма, опытного художника и сертифицированного гения, с сознанием столь пытливым, что оно непременно возвращалось с сувенирами отовсюду, куда бы его не занесло.
      Книги Леонардо содержали массу набросков котят, водных потоков, жен влиятельных анк-морпоркских коммерсантов, чьи портреты обеспечивали его существование, как он его понимал. Но Леонардо не зря был гением, тонко чувствующим чудесные тайны мира – поля переполняли детализованные рассеянные почеркушки того, что занимало его ум в тот или иной момент: огромные, приводимые в действие водой механизмы для обрушения городских стен на головы противника; новые типы тяжелых ружей для обстреливания противника снарядами с пылающей нефтью; пороховые ракеты для осыпания противника горящим фосфором – и прочими произведениями Эры Разума.
      И было там кое-что еще. Библиотекарь заметил это, пролистывая однажды том и был изрядно озадачен. Оно казалось здесь совершенно не к месту . Его волосатые руки перебрасывали страницы. Где-то здесь… Вот! Да. О, ДА.
      …Оно заговорило с ним на языке Бита…
 
      Аркканцлер удобно устроился за бильярдным столом. Много лет назад он избавился от стола письменного. Бильярдный был во всех отношениях предпочтительнее. Предметы не сваливаются на пол, имеется шесть удобных карманов для хранения нужных вещей, а когда ему надоедали дела, он всегда мог сгрести всю писанину на пол и поотрабатывать крученый удар . Он никогда не утруждался загружать бумаги обратно на стол. Опыт подсказывал ему, что ничего действительно важного никогда не записывается, из-за чего люди тратят массу времени на ругань.
      Он взял перо и принялся писать.
      Он сочинял мемуары. Пока что ему удалось составить название: «Вдоль по Анку с Луком, Удочкой и Посохом с Шишкой на Конце».
      «Немногие люди осознают, – писал он, – что в реке Анк имеется значительная и многообразная популяцию пифсинов» .
      Он отшвырнул перо и пронесся по коридору в кабинет Декана.
      – Что это еще за дерьмо?! – заорал он.
      Декан подпрыгнул.
      – Это, это, это, это гитара, Аркканцлер, – бормотал он, поспешно отступая назад по мере того, как Ридкулли наступал на него. – Я купил ее.
      – Я сам это вижу, я сам это слышу, чего ты от нее пытаешься добиться?!
      – Я разучиваю, э, риффы, – сказал Декан. Он помахал скверным оттиском перед носом Ридкулли. Аркканцлер выхватил его.
      – Гитарный Самоучитель Блерта Видауна, – прочитал он. – Играй свой Путь к Узпеху в Трех Простых Премерах и Восьмидцати Трудных Премерах. Ну? Я ничего не скажу против гитары, приятные мелодии, напою коня, обниму жену и так далее, но это не музыка. Это просто шум. Я хочу знать, что вот это все означает?
      – Арпеджио, основанное на пентатонике в Ми с использованием мажорной септы как проходного тона? – предположил Декан.
      Аркканцлер уставился на открытую страницу.
      – Но здесь сказано – Урок Один: Волшебные Шаги.
      – Хм-хм-хм, я был немного нетерпелив, – объяснил Декан.
      – Ты никогда не был музыкален, Декан, – сказал Ридкулли. – Это одна из положительных твоих черт. Откуда этот внезапный интерес… Что у тебя на ногах?
      Декан посмотрел вниз.
      – Сдается мне, ты стал повыше ростом, – сказал Ридкулли. – Стоишь на паре досок?
      – Просто они на толстой подошве, – объяснил Декан. – Что-то… полагаю, изобретение гномов… не знаю… нашел их у себя в чулане… Садовник Модо думает, что они на манной каше.
      – Сказано слишком изысканно для Модо, но я бы с ним согласился.
      – Нет… Это такой тип резиновой массы, – возразил Декан уныло.
      – Экхм… прошу извинить меня, Аркканцлер.
      Казначей маячил в дверях, а здоровенный краснорожий мужик топтался сзади, выглядывая у него из-за плеча.
      – Что такое, Казначей?
      – Экхм… этот господин имеет сообщить…
      – Это насчет вашей обезьяны, – сказал мужик.
      Ридкулли просветлел лицом.
      – О, да?
      – По-видимому, кхм, он удалил колеса с повозки этого господина, – сообщил Казначей, который находился в депрессивной фазе своего ментального цикла.
      – Ты уверен, что это был Библиотекарь? – спросил Ридкулли.
      – Толстый, рыжая шерсть, все время повторяет «уук»?
      – Это он. О боги. Интересно, зачем это ему? – сказал Ридкулли. – Тем не менее, знаешь, как говорят – пятисотфунтовая горилла может спать, где захочет.
      – Но трехсотфутовая обезьянка могла бы вернуть мне мои чертовы колеса, – непреклонным тоном заявил мужик. – Если я не получу мои колеса назад, у кого-то здесь будут проблемы.
      – Проблемы? – переспросил Ридкулли.
      – Ага. И не пытайтесь запугать меня. Волшебникам меня не запугать. Все знают, есть такой закон, что вам нельзя использовать магию против гражданского населения, – мужик выставил подбородок и поднял кулак.
 
      Ридкулли щелкнул пальцами. Пронесся порыв ветра и кто-то квакнул.
      – Я всегда считал это скорее общим пожеланием, – мякго заметил он. – Казначей, отнеси эту лягушку на клумбу, и когда к ней вернется ее прежнее обличье, дай ей десять долларов. Десять долларов поправят дело, а?
      – Ква, – торопливо ответила лягушка.
      – Отлично. А сейчас сможет кто-нибудь объяснить мне, что происходит?
      Снизу донеслась серия ударов.
      – Почему мне кажется, – спросил Ридкулли, обращаясь к миру в целом, – что ответа я не дождусь?
      Слуги накрывали столы к обеду. Этот процесс отнимал много времени. Поскольку волшебники относятся к приему пищи со всей серьезностью и оставляют после себя горы объедков, в каждый момент времени столы либо накрывают, либо убирают, либо же они заняты.
      Расстановка приборов сама по себе требует многих усилий.
      У каждого волшебника должно быть девять ножей, тринадцать вилок, двенадцать ложек и одна трамбовка на достаточном удалении от винных бокалов.
      Сейчас волшебники восседали за столом.
      – Что это с Современным Руносложенцем? – спросил Ридкулли.
      В каждой руке Преподаватель сжимал по ножу. Перед ним выстроились солонка, перечница и горчичница. И подставка для печенья. И пара накрытых крышками супниц. И по всему этому он решительно колотил ножами.
      – Что он там делает? Зачем? – спросил Ридкулли. – И, Декан, прекрати топать ногами.
      – Ну, это заразительно, – сказала Декан.
      – Это заразно, – поправил Ридкулли.
      Преподаватель Современного Руносложения сосредоточенно хмурился. Вилки издали резкую дробь, ложка взлетела, сверкая, закрутилась в воздухе и поразила Казначея в ухо.
      – Какого дьявола он делает?!
      – Мне больно!
      Волшебники столпились вокруг Преподавателя Современного Руносложения. Он не обращал на них никакого внимания. Пот стекал у него по бороде.
      – Он расколотил графинчик для уксуса, – заметил Ридкулли.
      – Это будеть жечь часами.
      – Ах, да, он горяч, как горчица, – сказал Декан.
      – Я бы добавил щепотку соли, – добавил Главный Диспутатор.
      Ридкулли выпрямился и поднял руку.
      – Кто-то собирается сказать что-нибудь о кетчупе? – вопросил он. – Или что-то вроде «еще чуть-чуть соуса»? Или – я готов держать пари – вы все тщитесь выдать какую-нибудь глупость про перец? Я был бы рад узнать, что существует хоть какая-то разница между преподавательским составом и бандой безмозглых идиотов!
      – Ха-ха-ха! – сказал Казначей нервно, продолжая массировать ухо.
      – Это не риторический вопрос.
      Ридкулли выхватил вилки у Преподавателя Современного Руносложения. Тот некоторое время продолжал молотить воздух, а потом как будто проснулся.
      – О, привет, Аркканцлер. Какие-нибудь проблемы?
      – Что ты делаешь?
      Преподаватель посмотрел на стол.
      – Он синкопировал, – сказал Декан.
      – Я не синкопировал!
      Ридкулли нахмурился. Он был толстокожим, прямодушным, такта в нем было как в кувалде, чувством юмора он обладал соответствующим, но дураком он не был. И он знал, что волшебники напоминают флюгеры или тех канареек, которых шахтеры используют для обнаружения карманов с газом. По своей природе они были настроены на оккультную частоту.
      Когда в мире начинало происходить что-то странное, первым делом оно происходило с волшебниками. Они как бы разворачивались в соответствии с изменением ветра. Или валились со своих жердочек.
      – С чего это вы все стали такими музыкальными? – спросил Ридкулли. – Я употребляю это слово в самом вольном понимании, конечно.
      Он посмотрел на сгрудившихся волшебников. Затем опустил взгляд.
      – Да у вас у всех башмаки на манной каше!
      – Честное слово, мне показалось, что я стал чуть выше, – сказал Главный Диспутатор. – Я отнес это на счет сельдерейной диеты .
      – Правильная волшебная обувь – это остроносые туфли или хорошие прочные башмаки, – сказал Ридкулли. – Если чья-то обувь превращается в манную кашу – значит, что-то неладно.
      – Это же резина, – объяснил Декан. – Через нее всякие острые штучки легко…
      Ридкулли тяжело задышал.
      – Если твои ботинки сами по себе изменяются… – прорычал он.
      – То это означает, что ты наступил в магию?
      – Ха-ха, хорошо сказано, Главный Диспутатор, – сказал Декан.
      – Я желаю знать, что происходит, – тихим ровным голосом сказал Ридкулли. – И если вы все немедленно не заткнетесь, у вас будет куча проблем.
      Он порылся в карманах мантии и после нескольких фальстартов извлек на свет божий карманный чудометр и воздел его вверх. В Университете всегда высокий магический фон, но сейчас маленькая стрелочка застыла на отметке «Нормально». В среднем, скажем так. Она раскачивалась туда сюда, как метроном.
      Ридкулли поднял его еще повыше, чтобы всем было видно.
      – Что это такое? – спросил он.
      – Размер четыре четверти? – подсказал Декан.
      – Музыка – это не магия, – отрезал Ридкулли. – Это бренчанье и громыханье и…
      Он запнулся.
      – Никто из вас не желает мне ничего сообщить?
      Волшебники нервно шаркали своими голубыми замшевыми туфлями.
      – Ну, – начал Главный Диспутатор, – действительно, прошлой ночью мне, кхм, то есть некоторым из нас случилось проходить мимо «Залатанного Барабана»…
      – Добродетельные Странники, – сказал Преподаватель Современного Руносложения. – Вполне допустимо для Добродетельных Странников употреблять Спиртное в Лицензированных Заведениях в любой Час Дня и Ночи. Городской закон, как вы знаете.
      – Ну и откуда вы странствовали? – спросил Ридкулли.
      – Из «Виноградной Грозди».
      – Это же сразу за углом.
      – Да, но мы… мы устали.
      – Хорошо, хорошо, – сказал Ридкулли голосом человека, который уверен, что если потянуть за нитку чуть быстрее, то распуститься весь жилет. – Библиотекарь был с вами?
      – О, да.
      – Дальше.
      – Ну, и там была эта музыка…
      – Такая брякающая, – сказал Главный Диспутатор.
      – И сольная партия… – добавил Декан.
      – Это было…
      – …что-то типа…
      – …некоторым образом она…
      – …как бы проходит сквозь кожу и создает ощущение будто тебя нагазировали, – сказал Декан. – Кстати, позвольте спросить, нет ли у кого черной краски? Я все обыскал…
      – Достал, – пробурчал Ридкулли. Он потер подбородок. – О боги. Опять то же самое. Какая-то хрень просачивается в нашу вселенную, а? Воздействия С Той Стороны, да? Помните, что произошло, когда мистер Хонг открыл свой рыбный бар на месте старого храма на Дагон-Стрит? А после были еще эти движущиеся картинки. Я с самого начала был против них. И эти каркасы на колесах. В этой проклятой вселенной больше дырок, чем в квирмском сыре… Ну что же, по крайней…
      – В ланкрском сыре, – подсказал Главный Диспутатор услужливо, – это он с дырками. А квирмский – с голубыми прожилками.
      Ридкулли одарил его красноречивым взглядом.
      – На самом деле во всем этом не ощущается магии, – сказал Декан. Он вздохнул. Ему было семьдесят два. А от всего этого он чувствовал себя семнадцатилетним. Он не мог припомнить, каково это – быть семнадцатилетним, должно быть, когда с ним это происходило, он был очень занят. Но все это заставляло его испытывать чувства, какие, по его представлениям, испытывают семнадцатилетние. Как будто красная колючая фуфайка пододета под кожу. Он хотел бы услышать все это вновь.
      – Я думаю, сегодня ночью это повторится, – отважился он. – Мы могли бы, кхм, отправиться туда и послушать. В порядке детального изучения этой угрозы обществу, – добродетельно добавил он.
      – Верно, Декан, – согласился Преподаватель Современного Руносложения. – Это наш гражданский долг. Мы – это первая линия сверхъестественной городской обороны. Допустим, ужасные призрачные создания обрушаться на него с воздуха?
      – И что тогда? – спросил Профессор Неопределенных Исследований.
      – Мы будем на посту!
      – Да? Это ведь неплохо, не так ли?
      Ридкулли во все глаза смотрел на своих волшебников. Двое украдкой притопывали ногами. Некоторые, казалось, незаметно подергивались. Казначей, разумеется, подергивался всегда, но это было лично его персональное состояние. Канарейки, подумал он. Или громоотводы.
      – Хорошо, – неохотно согласился он. – Мы сходим туда. Но не привлекая к себе внимания.
      – Безусловно, Аркканцлер.
      – И каждый сам оплачивает свою выпивку.
      – Ох.
 
      Капрал (возможно) Хлопок отсалютовал сержанту форта, который пытался бриться.
      – Этот новобранец, сэр, – доложил он, – не желает подчиняться приказам.
      Сержант кивнул и тупо уставился на что-то в своей руке.
      – Бритва, сэр, – услужливо подсказал капрал. – Без конца повторяет фразы типа НИЧЕГО НЕ ВЫХОДИТ.
      – Пробовали закапывать его по шею в песок? Обычно это помогает.
      – Это слишком… хм… такая штука… опасная для людей… только что помнил… – капрал щелкнул пальцами. – Штука. Жестокость, вот что. Мы не ввергаем людей… в преисподнюю… В наше время.
      – Это… – сержант взглянул на ладонь левой руки, на которой было записано несколько строчек, – …Иностранный Легион.
      – Дасэр. Такточносэр. Он обречен. Сидит там целыми днями, в песке. Мы зовем его Белая Тыква Пустыни, сэр.
      Сержант растерянно всматривался в зеркало.
      – Это ваше лицо, сэр, – сказал капрал.
 
      Сьюзан критически рассматривала себя.
      Сьюзан – разве это хорошее имя? Конечно, не настолько скверное, как например у бедной Йодины из четвертого класса или у Найджеллы – чье имя значит «опс, а мы-то хотели мальчика». Но оно скучное. Сьюзан. Сью. Старая добрая Сью. Это имя, которое готовит сэндвичи, сохраняет здравый рассудок в трудную минуту и может со всей ответственностью присмотреть за чужими детьми. Это имя никогда и нигде не использовалось королевами или богинями.
      И даже мухлюя с орфографией вы многого не добьетесь. Вы можете превратить его в Сьюзи, и это будет звучать будто вы зарабатываете на жизнь, танцуя на столе. Вы можете вставить в него дополнительное З, пару Н и А, но оно все равно будет выглядеть как имя с пристроенными флигелями.
      Что ж, по крайней мере она может сделать что-нибудь со своей внешностью.
      Вот этот плащ с капюшоном. Он, может быть, и традиционный… но сама-то она отнюдь. Альтернативы ему были такие: ее школьная форма и одно из розовых творений матери. Мешковатое одеяние Квирмского Колледжа для Юных Леди было величественно и – по крайней мере в представлении мисс Буттс – надежно защищало от всех искушений плоти… но в качестве костюма Окончательной Реальности ему не хватало некоторой щеголеватости. Розовое же просто совершенно исключено.
      Первый раз в истории Вселенной Смерть задумалась – что ей одеть.
      – Не унывай, – сказала она своему отражению. – Здесь… Я могу творить вещи, правда?
      Она протянула руку и подумала: чашка, и чашка явилась. Ее украшал рисунок из костей и черепов.
      – Ах, – сказала Сьюзан. – Я подозреваю, узор из роз вне обсуждения? Вероятно, потому что не впишется в окружение.
      Она поставила чашку на туалетный столик и щелкнула по ней. Та отозвалась вполне материальным звяканьем.
      – Ну что ж, тогда, – сказала она, – я не желаю ничего слащавого и позерского. Никаких дурацких черных кружев или того, что носят эти идиоты, которые кропают стишки и одеваются как вампиры, а сами вегетарианцы.