Наконец, когда он уже засомневался в правильности своего решения вообще сюда являться, рядом с ним остановились стражники.
      – Это он на арфе играет, Шнобби, – заметил один, оглядев Импа.
      – На лире.
      – Нет, клянусь тебе, что… – толстый стражник нахмурился и посмотрел вниз.
      – А, ты ждал всю жизнь, когда можно будет это сказать, так, Шнобби? – спросил он, – Держу пари, ты родился с надеждой, что в один прекрасный день кто-нибудь скажет «Это арфа» и тогда ты сможешь сказать – «Лира», в расчете на то, что получится каламбур или игра слов. Ну-ну. Ха-ха!
      Имп перестал играть. В этих обстоятельствах продолжать было невозможно.
      – Это в самом делле арфа, – сказал он. – Я выигралл ее на…
      – А, так ты из Лламедоса, верно? – спросил толстый стражник. – Я догадался по твоему акценту. Очень музыкальные люди, эти лламедосцы.
      – А по мне звучит, как будто горло полощут гравием, – заявил второй, которого назвали Шнобби. – Лицензия у тебя есть, приятель?
      – Ллицензия? – переспросил Имп.
      – Очень они строгие насчет лицензий, в Гильдии Музыкантов, – сказал Шнобби. – Если они поймают тебя играющим без лицензии, они отберут у тебя инструмент и засунут…
      – Ну-ка, ну-ка, – сказал караульный, – хватит пугать парня.
      – Скажем так: если ты играешь на флейте, тебя ждет не слишком много удовольствия, – сказал Шнобби.
      – Но истинно говорю вам – музыка свободна, как воздух и небо, размыслите, – сказал Имп.
      – Нет, только не здесь. Послушай совет, дружище, – сказал Шнобби.
      – Я никогда не слышал о Гилльдии Музыкантов, – сказал Имп.
      – Это на Тин Лид Элли, – сказал Шнобби, – Если хочешь быть музыкантом – вступай в Гильдию.
      Имп был вскормлен в повиновении законам. Лламедосцы исключительно законопослушны.
      – Мне доллжно направится прямо туда, – заявил он.
      Стражники смотрели, как он удаляется.
      – Одет в ночную рубашку, – заметил капрал Шноббс.
      – Одеяние барда, Шнобби, – сказал сержант Колон. Стражники побрели дальше. – Очень бардические, эти лламедосцы.
      – Как много ты дашь ему, сержант?
      Колон рассек воздух резким размашистым жестом, как будто делая рискованную ставку.
      – Два – три дня, – сказал он.
      Они обогнули корпус Незримого Университета и двинулись легкой походкой по Задам, пыльной тихой улочке с небольшим движением и торговлей, которая ценилась у Стражи как место, где можно затаится, выкурить сигарету и воспарить в сферы чистого разума.
      – Ты знаешь, что такое лосось, сержант? – спросил Шнобби.
      – Да, я осведомлен об этой рыбе, да.
      – Знаешь, ее еще продают ломтиками в банках.
      – Что ж, исходные данные я понял.
      – Ну-у-у, так. Вот каким образом все ломтики оказываются одного размера? Лосось-то делается тоньше с обоих концов!
      – Небезынтересное наблюдение, Шнобби. Я полагаю…
      Сержант остановился и уставился через улицу. Капрал Шноббс проследил направление его пристального взгляда.
      – Эта лавка… – сказал Колон, – эта лавка вон там… Была она там вчера?
      Шнобби посмотрел на облупленную вывеску, маленькое, инкрустированное грязью оконце, хлипкую дверь.
      – Всяко, – сказал он, – она всегда тут была. Многие годы уже.
      Колон пересек улицу и поскреб грязь на окне. Темные формы смутно вырисовывались во мраке.
      – Да, верно, – пробормотал он. – Я имел в виду… Э-э… Была ли она тут вчера многие годы назад?
      – Ты в порядке, сержант?
      – Пошли, Шнобби, – сказал сержант, удаляясь так быстро, как толко мог.
      – Куда, сержант?
      – Куда угодно, только прочь отсюда.
      Нечто из темных глубин магазинчика наблюдало, как они уходят.
 
      Имп уже успел повосхищаться зданиями Гильдий: величественным фронтоном Гильдии Убийц, роскошной колоннадой Гильдии Воров и дымящейся, но по-прежнему впечатляющей ямой там, где до вчерашнего дня стояла Гильдия Алхимиков. И потому весьма огорчительно было узнать, что Гильдия Музыкантов, когда он наконец нашел ее, не имела никакого здания.
      Она была просто кучкой халуп на задах парикмахерской.
      Имп уселся в комнатке с коричневыми стенами и стал ждать. На стене перед ним обнаружилось предупреждение: «Для собственного же комфорта ВЫ НЕ БУДЕТЕ КУРИТЬ!». Имп не курил никогда в жизни. Повсюду в Лламедосе было слишком мокро для этого.
      Однако сейчас он неожиданно ощутил настоятельное желание попробовать.
      Кроме него в комнате находились тролль и гном, и он не ощущал непринужденности в их компании.
      Они пристально разглядывали его. Наконец, гном спросил:
      – А ты не эльф?
      – Я? Нет!
      – Ты выглядишь здорово по-эльфийски из-за этих твоих волос.
      – И все же я никакой не элльф! Честное сллово!
      – Ты откудова? – спросил тролль.
      – Лламедос, – ответил Имп.
      Он закрыл глаза. Он знал, что тролли и гномы традиционно делают с людьми, заподозренными в том, что они эльфы. Такое, что даже Гильдии Музыкантов было бы чему поучиться.
      – Чо ты тут забыл? – спросил тролль. Глаза его были закрыты двумя большими квадратами темного стекла, скрепленными проволочной рамкой, которая цеплялась за уши.
      – Это арфа. Догадайся.
      – А! Играешь на ней, значит?
      – Да.
      – Друид, что ли?
      – Нет!
      Некоторое время царила тишина, пока мысли у тролля в голове выстраивались в новом порядке.
      – А в этой своей ночнушке выглядишь точно как друид, – громыхнул наконец он.
      Гном, сидящий по другую сторону от Импа, захихикал.
      Друидов тролли тоже не любят. Всякий разумный вид, проводящий много времени в неподвижных, камнеподобных позах, становится объектом добычи других разумных видов, которые катят его представителей на катках за шестьдесят миль, чтобы там закопать по колени в землю в своих кругах. Все это служит серьезным поводом для обид.
      – В Лламедосе так одеваются все подряд, понимаешь? – сказал Имп, – И я не друид! Я – бард! Я вообще не выношу буллыжников!
      – Опс! – сказал гном тихонько.
      Тролль смерил Импа взглядом, медленно, не торопясь. Потом он сказал, и в голосе его не было специфического оттенка угрозы:
      – Недавно в городе, а?
      – Толлько-толлько прибылл, – ответил Имп. Да я еще и дверь не открыл, подумал он, а меня сейчас разотрут в кашу.
      – Небольшой совет. То, что тебе надо знать. Я даю его тебе просто так, ни за что. В этом городе «булыжник» обозначает тролля. Скверное слово, его используют глупцы. Если ты называешь тролля булыжником, значит, ты собираешься провести какое-то время в поисках собственной головы. Особенно если твои патлы выглядят по-эльфийски. Это чисто совет, потому как ты бард и лабаешь музыку, как и я.
      – Точно! Бллагодарю! О да! – воскликнул Имп, качающийся на волнах облегчения.
      Он схватил арфу и извлек несколько нот. Это слегка разрядило атмосферу в комнате. Всем известно, что эльфы совершенно неспособны к музыке.
      – Лайас Блюстоун, – сказал тролль, выдвигая из себя нечто массивное, с пальцами.
      – Имп-и-Селлайн, – ответил Имп. – В общем, никогда не имелл ничего общего с работами по камню, вот что я хотелл сказать.
      Маленькая, узловатая рука, которая оказалась собственностью гнома, ткнула Импа с другой стороны. Он обернулся. Гном был маловат даже для гнома. На коленях у него лежала большая бронзовая труба.
      – Глод сын Глода, – представился он. – А ты, значит, играешь на арфе.
      – На чем угодно, на что натянуты струны, – ответил Имп, – но арфа – короллева среди инструментов, воистину!
      – А я могу дуть во что угодно, – сообщил Глод.
      – Правда? – Имп заколебался в поисках уместного ответа. – Ты, доллжно быть, весьма популлярен.
      Тролль опрокинул здоровую кожаную сумку.
      – Это на чем я играю, – пояснил он.
      Несколько больших круглых камней раскатились по полу. Лайас подхватил один и щелкнул по нему ногтем. Раздался бам.
      – Музыка, исполлняемая на камнях? – спросил Имп. – Как вы называете ее?
      – Мы называем ее Грухауга, – ответил Лайас. – Что значит: Музыка, исполняемая на камнях.
      Все камни были разного размера и покрыты насечками.
      – Можно мне? – спросил Имп.
      – Сделай одолжение.
      Имп выбрал маленький камень и щелкнул по нему – бом. Второй, поменьше – бинг.
      – Как ты играешь на них? – спросил Имп.
      – Колочу по ним по всем.
      – А потом?
      – Что ты имеешь в виду – а потом?
      – После того, как ты ударишь по всем камням, что ты делаешь?
      – Колочу по ним по всем опять, – ответил Лайас, ударник до мозга костей.
      Дверь во внутреннюю комнату открылась и остроносый мужчина уставился на них.
      – Вы вместе? – протрещал он.
 
      Между тем упомянутая в легенде река, капля воды из которой отнимает у человека память, существует на самом деле.
      Многие люди полагают, что это река Анк, воду из которой можно пить, а можно вырезать ножом и жевать. Эта вода, возможно, лишит человека памяти; и уж наверняка из-за нее с человеком произойдет много всего такого, что он потом не сочтет возможным вспоминать.
      На самом же деле совсем другая река способна на этот фокус с памятью. Но с ней есть небольшая загвоздка. Никто не может сказать, где она протекает, поскольку всякий, кому удалось отыскать ее, забывал об этом самым превосходным образом.
      Смерть занялся другими возможностями.
 
      – Семьдесят пять долллларов? – воскликнул Имп, – просто за то, чтобы играть музыку?
      – Двадцать пять долларов регистрационный взнос, двадцать процентов членских взносов и пятнадцать долларов – добровольный обязательный ежегодный взнос в Пенсионный Фонд, – объяснил мистер Клит, секретарь Гильдии.
      – Но у нас нет столько денег!
      Секретарь пожал плечами, дав понять, что у мира много проблем и эта – одна из них, но это проблемы мира, а не секретаря.
      – Но мы, возможно, сможем запллатить, когда подзаработаем немного, – предложил Имп слабым голосом, – еслли бы вы, допустим, позволлилли бы нам неделлю илли две…
      – Я не могу позволить вам играть, пока вы не вступите в Гильдию, – ответил мистер Клит.
      – Но мы не сможем вступить в Гильдию, пока не поиграем, – сказал Глод.
      – Именно так, – ответил мистер Клит весело. – Хат. Хат. Хат.
      Это был странный смех – совершенно невеселый и неуловимо птичий. Он очень подходил своему владельцу, которого вы могли бы получить, выделив из чего-то в янтаре окаменевший генетический материал и нарядив его в костюм.
      Лорд Витинари потворствовал росту Гильдий. Они были большими колесиками в прекрасно отлаженом часовом механизме города. Каплю масла сюда… немного песочку туда – и в целом все работает. И предоставляет возможность роста – в том смысле, в каком компостная куча предоставляет ее червям – для мистера Клита. Он не являлся, в стандартном понимании, плохим человеком; точно так же чумная крыса, с непредвзятой точки зрения, не является плохим животным. Мистер Клит тяжко трудился на пользу своего братства. Он жизнь положил на это. Есть масса вещей, которые должны быть сделаны и которые никто не хочет делать; и люди благодарны мистеру Клиту за то, что он их делает за них. Ведение протокола, к примеру. Или отслеживание членских списков. Заполнение бумаг. Организация.
      Ранее он в поте лица трудился на Гильдию Воров, сам не будучи вором – по крайней мере, в буквальном понимании. Затем открылась гораздо более высокая вакансия в Дурацкой Гильдии – и мистер Клит не свалял дурака. И наконец – должность секретаря Музыкантов.
      Согласно правилам, секретарем Гильдии может быть только музыкант, так что он приобрел расческу и папиросную бумагу. До сих пор Гильдия управлялась настоящими музыкантами, поэтому списки членов никто никогда не разворачивал, никто не уплачивал взносы в срок, организация была должна несколько тысяч долларов под грабительские проценты троллю Хризопразу, а ведь у него даже слуха не было.
      Когда мистер Клит в первый раз раскрыл неопрятный гроссбух и увидел царящий в нем бардак, его охватило глубокое и прекрасное чувство. С этого момента он уже не оглядывался по сторонам. Он проводил массу времени, глядя вниз. Хотя у Гильдии были совет и президент, у нее так же был и мистер Клит, который вел протоколы, следил за тем, чтобы дела шли без сучка без задоринки и тихо улыбался сам себе. Странный, но достоверный факт – стоит людям свергнуть тирана и начать править самостоятельно – тотчас же, как гриб после дождя, возникает мистер Клит.
      Хат. Хат. Хат. Возможность вызвать у мистера Клита смех стояла в обратной зависимости от реально содержащегося в ситуации юмора.
      – Но это же бессмысллица!
      – Добро пожаловать в таинственный мир гильдийской экономики, – сказал мистер Клит. – Хат. Хат. Хат.
      – А еслли мы будем играть, не явлляясь члленами Гилльдии, что тогда? – спросил Имп. – Вы конфискуете наши инструменты?
      – Для начала, – ответил президент, – а затем мы некоторым образом вернем их вам. (Хат. Хат. Хат) Между прочим… Вы, случайно, не эльф?
      – Семьдесят пять долллларов – это грабеж, – заявил Имп, когда они брели по вечерним улицам.
      – Больше, чем грабеж, – сказал Глод. – Я слышал, что Гильдия Воров берет только проценты.
      – И ты получаешь членство в Гильдии и что угодно, – пророкотал Лайас. – Даже пенсию. И каждый год поездка в Квирм на пикник.
      – Музыка доллжна быть свободной! – сказал Имп.
      – Что будем делать сейчас? – спросил Лайас.
      – У кого сколько? – спросил Глод.
      – У меня доллар, – сказал Лайас.
      – У меня несколько пенсов, – сказал Имп.
      – Значит, сейчас мы отправимся пререкусить, – сказал Глод. – Вот сюда.
      Он показал на вывеску.
      – Кормовая Нора Гимлета? – спросил Лайас. – Гномье имя. Сквермишель с помоями?
      – Теперь он готовит и для троллей, – ответил Глод. – Решил отбросить этнические предрассудки, чтобы побольше зарабатывать. Пять видов угля, семь видов кокса с пеплом и осадочные породы, от которых у тебя слюнки потекут. Ну что, нравится?
      – А гномий хллеб? – спросил Имп.
      – Тебе нравится гномиий хлеб? – спросил Глод.
      – Я очень ллюбллю его, – сказал Имп.
      – Что, настоящий гномиий хлеб? – уточнил Глод. – Ты уверен?
      – Да. Он хрустящий и очень вкусный, воистину!
      Глод пожал плечами:
      – Это доказывает, что ты не врал, – сказал он. – Тот, кто любит гномиий хлеб, не может быть эльфом.
      В забегаловке было почти пусто. Гном, до подмышек скрытый фартуком, смотрел на них поверх стойки.
      – У вас подают хрустящую крысу? – спросил Глод.
      – Лучшая клятая крыса-фри в городе, – ответил Гимлет.
      – Тогда мне четыре хрустящих крысы.
      – И гномий хлеб, – сказал Имп.
      – И кокс, – добавил Лайас.
      – Крысиные головы или крысиные ноги?
      – Нет. Четыре хрустящих крысы.
      – И кокс.
      – Крыс подать с кетчупом?
      – Нет.
      – Ты уверен?
      – Никакого кетчупа.
      – И кокс.
      – Два крутых яйца, – сказал Имп.
      Окружающие одарили его странными взглядами.
      – А что такое? Я просто ллюбллю яйца вкрутую, – добавил он.
      – И кокс.
      – И два яйца вкрутую.
      – И кокс.
      – Семьдесят пять долларов, – сказал Глод, когда они уселись. – Сколько будет семьдесят пять долларов умножить на три?
      – Много долларов, – сказал Лайас.
      – Больше двух сотен долллларов, – уточнил Имп.
      – Думаю, мне не приходилось видеть две сотни долларов за раз, – сказал Глод. – Во всяком случае, наяву.
      – Мы добудем деньги? – спросил Лайас.
      – Мы не можем добывать деньги, играя музыку, – сказал Имп. – Это Закон Гилльдии. Еслли они поймают тебя, они отберут твой инструмент и засунут… – он запнулся. – В общем, еслли ты фллейтист, то это будет то еще удоволльствие, – припомнил он.
      – Не думаю, что тромбонисту придется легче, – заметил Глод, посыпая крысу перцем.
      – Я не могу вернуться домой, – сказал Имп. – Я сказалл им… В общем, я не могу. Да даже если бы я мог, мне бы пришллось вытесывать моноллиты, как мои братья. Все, что их интересует, это их каменные круги.
      – А если я сейчас вернусь домой, – сообщил Лайас, – я буду дубасить друидов.
      Оба украдкой чуть отодвинулись друг от друга.
      – Тогда нам надо играть там, где Гильдия нас не найдет, – сказал Глод весело. – Надо найти какую-нибудь заточку…
      – Заточка у меня есть, – заявил Лайас с гордостью. – Из напильника.
      – Я имею в виду ночной клуб, – пояснил Глод.
      – Ночью она никуда не деваются.
      – Я уверен, – сказал Глод, оставляя эту тему, – что в городе полно заведений, которым не нравится платить по ценам Гильдии. Мы могли бы дать несколько разовых концертов и без труда заработать.
      – Что, втроем? – спросил Имп.
      – Конечно.
      – Но мы играем гномью музыку, челловеческую музыку и троллллью музыку. Вряд лли они совместимы. Я имею в виду, что гномы сллушают гномью музыку, ллюди сллушают челловеческую музыку и тролллли сллушают троллллью музыку. Что поллучится, еслли мы смешаем их? Нечто чудовищное.
      – А что такое? Мы неплохо уживаемся, – сказал Лайас, привстав чтобы добыть со стойки соль.
      – Мы же музыканты, – сказал Глод. – А это совсем другое дело.
      – А, да. Верно, – согласился Лайас.
      Он сел.
      Раздался треск.
      Лайас встал.
      – Ох, – произнес он.
      Имп медленно и с величайшей осторожность взял с лавки то, что осталось от его арфы.
      – Ох, – повторил Лайас.
      Струны скрутились с печальным звуком.
      Смотреть на это было все равно как на смерть котенка.
      – Я выигралл ее на Эйстеддфоде, – произнес Имп.
      – Ты сможешь склеить ее назад? – спросил Глод наконец.
      Имп покачал головой:
      – В Лламедосе не осталлось никого, кто знает, как это деллать.
      – Да, но на Улице Искусных Ремесленников…
      – Я действительно извиняюсь. Я имею в виду – действительно извиняюсь. Не могу понять, как она тут оказалась.
      – Это не твоя вина.
      Имп безуспешно пытался сложить обломки вместе. Музыкальный инструмент нельзя починить. Он помнил, как об этом говорили старые барды. У них есть душа. У всех инструментов есть душа. Когда их ломают, душа ускользает, улетает, как птица. Все, что можно собрать из обломков – это ничтожное соединение дерево и проволоки. Может быть, оно сможет звучать и даже ввести в заблуждение случайного слушателя, но… С тем же успехом можно сбросить кого-нибудь с обрыва, а потом сшить обратно, ожидая, что этот кто-то оживет.
      – Ну, тогда, может быть, мы сможем раздобыть тебе новый? – спросил Глод. – На Задах… на Задах есть одна замечательная музыкальная лавка… – он запнулся. Конечно. Разумеется. На Задах есть музыкальная лавка. И всегда там была. – На Задах, – повторил он, просто чтобы быть уверенным. – Обязана быть там. На Задах. Да. Уже многие годы.
      – Такую не раздобудем, – сказал Имп. – Прежде чем просто коснуться дерева, мастер проводит две неделли в пещере под водопадом, завернувшись в волловью шкуру.
      – Зачем?
      – Я не знаю. Это традиция. Он очищает свой разум от всего отвлекающего.
      – Должно быть, зачем-то еще, – сказал Глод. – Но мы купим тебе что-нибудь. Ты не можешь быть музыкантом без инструмента.
      – Но у меня и денег-то нет, – напомнил Имп.
      Глод хлопнул его по спине.
      – Это неважно, – заявил он. – У тебя есть друзья! Мы поможем тебе, если сможем конечно.
      – Но мы потратилли все деньги на эту еду, – сказал Имп. – У нас болльше нет ни пенса.
      – Это негативный взгляд на вещи, – заметил Глод.
      – Ну, да. Но у нас же ничего нет, сам посуди.
      – Я разбираюсь кое в чем, – заявил Глод. – Я гном, так? А мы понимаем в деньгах. Знание денег – это, в сущности, мое среднее имя.
      – Какое длинное.
 
      Уже почти стемнело, когда они добрались до магазина, который располагался по правую руку, напротив стен Незримого Университета. Он выглядел как музыкальный торговый центр, усиленный ломбардом, так как у каждого музыканта бывают в жизни периоды, когда ему приходится закладывать свой инструмент, если он хочет есть и спать под крышей.
      – Ты что-нибудь здесь покупал? – спросил Лайас.
      – Нет… Насколько я помню, – ответил Глод.
      – Он закрыт, – сказал Имп.
      Глод забарабанил в дверь. Через некоторое время дверь со скрипом приоткрылась ровно настолько, чтобы обнаружить ломтик лица, принадлежащего старухе.
      – Мы хотели бы приобрести инструмент, ма'ам, – сказал Имп.
      Глаз и ломтик губ осмотрели его с ног до головы.
      – Ты человек?
      – Да, ма'ам.
      – Тогда входи.
      Лавка освещалась несколькими свечами. Старуха ретировалась в безопасное место, за стойку, откуда принялась высматривать признаки того, что он собирается убить ее в ее собственной постели.
      Трио осторожно проследовало через лавку. Создавалось впечатление, что здесь скопились невыкупленные заклады за несколько столетий. Музыканты частенько бывают на мели; это одна из характеристик музыкантов. Здесь были военные горны, здесь были лютни, здесь были барабаны.
      – Ну и хлам, – прбормотал Имп себе под нос.
      Глод сдул пыль с крумгорна, поднес его к губам и извлек звук – как будто привидение переело бобов.
      – Я думаю, в нем сдохла мышь, – заявил он, вглядываясь в глубину.
      – С ним было все в порядке до того, как ты принялся дуть в него, – отрезала старуха.
      На другом конце лавки с грохотом обрушились цимбалы.
      – Извиняюсь, – сказал Лайас.
      Глод поднял крышку инструмента, совершенно незнакомого Импу, обнаружив ряд клавиш. Гном пробежался по ним своими толстыми короткими пальцами, произведя последовательность печальных, тонких звуков.
      – Что это такое? – прошептал Имп.
      – Клавесин, – ответил Глод.
      – Годится на что-нибудь?
      – Не думаю.
      Имп выпрямился. У него возникло чувство, что за ним наблюдают. За ним наблюдала старуха, но был еще кто-то кроме нее…
      – Это бесполлезно. Тут ничего нет, – громко произнес он.
      – Эй, что это такое? – спросил гном.
      – Я сказалл – здесь ничего…
      – Я что-то слышал.
      – Что?
      – Вот, вот опять…
      Позади них раздался грохот и серия глухих ударов – Лайас освобождал двойной бас из под груды старых пюпитров, пытаясь при этом избежать острых углов.
      – Был такой странный звук, пока ты говорил, – сказал Глод. – Ну-ка скажи что-нибудь.
      Имп заколебался, как это всегда происходит с людьми, всю жизнь чешущими языками, когда их просят «что-нибудь сказать».
      – Имп? – сказал он.
      УУММ, Уумм, уумм…
      – Это идет от…
      УААА, Уааа, уааа…
      Глод отвалил в сторону груду старых нот. Под ней обнаружилось музыкальное кладбище, включающее в себя освежеванный барабан, набор ланкрских волынок без труб и маракас, которым, возможно, пользовался танцор Дзен-фламенко. И что-то еще.
      Гном вытащил это наружу. Оно смутно напоминало гитару, обработанную тупым каменным зубилом.
      Несмотря на то, что гномы, как правило, не играют на струнных инструментах, Глод узнавал гитару с первого взгляда. Они напоминали формой женщин – если вы считаете, что женщины лишены ног и у них очень длинная шея и множество ушей.
      – Имп? – сказал он.
      – Да?
      Уауауауауммм… Звук казался острым, как пила, и окаймленным бахромой. На инструмент были натянуты двенадцать струн, а корпус цельнодеревянным, безо всяких пустот, так что, казалось, нужен был только для того, чтоб было на что их натянуть.
      – Оно отзывается на твой голос, – сказал гном.
      – Как это?
      Аамм эоу…
      Глод прижал струны рукой, а другой подал знак подойти поближе.
      – Это, верно, из-за соседства Университета, – прошептал он. – Он источает магию, это широко известный факт. Или какой-то волшебник заложил ее. Дареной крысе в зубы не смотрят. Ты умеешь играть на гитаре?
      Имп побледнел.
      – Ты имеешь в виду как… как фоллк-музыкант?
      Он взял инструмент.
      Фолк-музыка не приветствовалась в Лламедосе и исполнение ее сурово пресекалось; считалось, что если некто напоил коня и собирается приобнять жену, то он вправе расчитывать, что его дальнейшие шаги не будут запротоколированы и впоследствии исполнены под музыку. Гитары же отвергались из-за их, ну… чрезмерной простоты.
      Он взял аккорд. Возник звук, подобного которому он не слышал никогда в жизни: резонанс и необычные отголоски, которые будто бы уносились прочь, пропадали в руинах инструментов и возвращались, обогащенные новыми гармониками.
      От этого звука зазудел его спинной хребет.
      Но вы не сможете быть даже самым распоследним музыкантом на свете, если у вас нет инструмента.
      – Отлично, – сказал Глод. Он повернулся к старухе.
      – Вы же не назовете это музыкальным инструментом, не так ли? – вопросил он. – Взгляните на него – от него тут не больше половины.
      – Гллод, я не думаю… – начал Имп. Струны у него под рукой затрепетали.
      Старуха посмотрела на эту штуковину.
      – Десять долларов, – сказала она.
      – Десять долларов? Десять долларов? – воскликнул Глод. – Да это не стоит и двух!
      – Стоит, – сказала старуха. Она оживилась самым неприятным образом, как будто предвкушая схватку, в которой ничьим карманам пощады не будет.
      – К тому же она старая, – сказал Глод.
      – Антикварная.
      – Вы слышали этот звук? Совершенно гиблый.
      – Сочный. В наши дни уже не встретишь подобного мастерства.
      – Только потому, что сейчас научились этого избегать!
      Имп еще раз присмотрелся к штуковине. Струны резонировали сами по себе. Они слегка отблескивали синим и смазывались, как будто никогда не прекращали вибрировать.
      Он поднес ее к губам и прошептал:
      – Имп.
      Струны умммнули.
      Теперь он разглядел пометку мелом. Мел почти стерся, так что единственное, что можно было понять – это пометка. Просто меловой штрих.
      Глода несло. Гномы считаются самыми энергичными дельцами, уступая в проницательности и наглости только маленьким пожилым леди.
      Имп попытался сосредоточится на происходящем.
      – Итак, – говорил Глод. – Мы догорились?
      – Договорились, – отвечала маленькая пожилая леди. – И не пытайтесь плевать себе на руку, пока я не пожму ее. Подобное поведение негигиенично.
      Глод повернулся к Импу.
      – Думаю, я провернул дело просто замечательно, – сказал он.
      – Хорошо. Посллушай, это очень…
      – Есть двенадцать долларов?
      – Что?
      – Что-то вроде утешительного приза, я думаю.
      Глухой удар донесся сзади. Катя перед собой здоровенный барабан и удерживая локтем стопку тарелок, появился Лайас.
      – Я же говорилл, что у меня нет денег! – прошипел Имп.
      – Да, но… слушай, люди всегда говорят, что у них нет денег. Это разумно. Ты же не будешь ходить повсюду и говорить, что у тебя полно денег. Значит, ты имел в виду, что у тебя их на самом деле нет?
      – Нет!
      – Даже каких-то двенадцати долларов?
      – Нет!
      Лайас свалил барабан, тарелки и пачку нот на стойку.
      – Сколько за все? – спросил он.
      – Пятнадцать долларов, – ответила старуха.
      Лайас вздохнул и выпрямился. На секунду взгляд его приобрел отсутствующее выражение; затем он треснул себя по челюсти, залез пальцем в рот, пошарился там и извлек…
      Имп вытаращил глаза.
      – Так, дай-ка взглянуть, – сказал Глод. Он выхватил что-то из пальцев Лайаса и внимательно рассмотрел.
      – Эй! Здесь как минимум пятьдесят карат! – воскликнул он.
      – Я не возьму это, – заявила старуха. – Это побывало во рту у тролля.
      – Яйца же вы едите, – сказал Глод. – Так или иначе, всякий знает, что у троллей алмазные зубы.
      Старуха взяла алмаз и исследовала его в свете свечи.
      – Если я отнесу его к одному из ювелиров на Улицу Совершенства, – сказал гном, – он скажет, что этот камушек стоит две тысячи.
      – Ну а я скажу тебе прямо здесь, что он стоит пятнадцать, – ответила старуха.
      Алмаз магическим образом преобразил ее. Она одарила их лучезарной улыбкой.
      – А почему мы просто не забрали все это у нее? – спросил Глод, когда они оказались снаружи.
      – Потому что она бедная беззащитная старая женщина, – сказал Имп.
      – Точно!
      Глод посмотрел вверх на Лайаса.
      – Так у тебя полный рот этого добра?
      – Угу.
      – Слушай, я тут задолжал своему домовладельцу за два месяца и…
      – И думать забудь, – сказал тролль ровным голосом.
      Дверь за ними захлопнулась.
      – Эй, не унывайте! – сказал Глод. – Завтра я устрою нам ангажемент. Не беспокойтесь. Я знаю всех в этом городе. Трое нас… это группа!
      – Мы ведь даже не репетировалли вместе, – заметил Имп.
      – Мы будем репетировать прямо по ходу дела, – заявил Глод. – Добро пожаловать в мир профессионалов!
 
      Сьюзан не слишком хорошо знала историю. Она всегда казалось ей исключительно скучным предметом. Снова и снова какие-то скучные личности совершали одни и те же глупости.
      В чем смысл? Один король в точности похож на всех остальных.
      Класс изучал какую-то революцию, в течении которой некие крестьяне выказывали желание перестать быть крестьянами и, поскольку победили аристократы, они очень быстро перестали быть крестьянами. Стоило ли учиться читать и копаться в источниках, чтобы узнать – что стоят серпы и вилы против арбалетов и мечей?
      Она скрепя сердце дослушала до середины, а потом скука взяла свое, она достала книгу и отключилась от окружающего мира.
      – ПИСК!
      Сьюзан оглянулась. На полу у ее стола маячила маленькая фигурка. Она была черезвычайно похожа на крысиный скелет в черном одеянии и с крохотной косой в лапах.
      Сьюзан уставилась в книгу. Таких вещей не существует. Она вполне уверена в этом.
      – ПИСК!
      Сьюзан опять взглянула вниз. Видение все еще было тут. Вчера на ужин были тосты с сыром. Книги предупреждают нас, что следует ожидать подобного после сытного ужина.
      – Тебя нет, – сказала она. – Ты просто кусок сыра.