Он перевернул часы.
      Вот и вся математика.
      И Долг.
 
      – Привет!… провалиться, Глод, скорей скажи, где мы находимся… Сто Лат! Хэй!
      Публики здесь было еще больше. Дольше висели постеры, дольше распространялись анк-морпоркские слухи. И, как они поняли, сплоченная компания приехала вслед за ними из Псевдополиса.
      Во время короткой паузы между песнями, как раз перед тем, как люди начали влезать на всю мебель, что была в зале, Клифф повернулся к Глоду.
      – Видишь того тролля в первом ряду? – спросил он. – Которому Асфальт только что прыгнул на пальцы?
      – Который похож на кучу вынутого грунта?
      – Она была в Псевдополисе, – сказал Клифф, сияя. – Она смотрит и смотрит на меня!
      – Давай, давай, – сказал Глод, вытряхивая из горна конденсат. – Ищи себе на задницу приключений.
      – Думаешь, она из тех гропи, про которых говорил Асфальт?
      – Скорее всего.
      Прочие новости распространялись так же быстро. Рассвет застал еще один перекрашенный гостиничный номер, королевское повеление о группах музыки рока, которые под страхом порки должны покидать город в течении часа и поспешный отъезд.
      Бадди валялся в телеге, пока она тряслась по направлению к Квирму.
      Она не появилась. Он вглядывался в публику два вечера подряд, но ее не было. Он даже поднялся среди ночи и ходил по темным улицам, надеясь, что она ищет его. Теперь он сомневался в самом факте ее существования.
      Если уж на то пошло, он наполовину сомневался и в своем существовании, за исключением того времени, которое он проводил на сцене.
      Он наполовину прислушивался к разговорам:
      – Асфальт.
      – Да, мистер Глод?
      – Клифф и я не могли не заметить кое-что.
      – Да, мистер Глод?
      – Ты все время таскаешься с тяжелой кожаной сумкой, Асфальт.
      – Да, мистер Глод.
      – Сегодня утром она была много тяжелее, мне кажется.
      – Да, мистер Глод.
      – У тебя там деньги, не так ли?
      – Да, мистер Глод.
      – Сколько?
      – Э-э-э. Мистер Достабль просил меня не беспокоить вас по финансовым вопросам, – сказал Асфальт.
      – Ничего, нам не трудно, – сказал Клифф.
      – Именно, – сказал Глод. – Мы хотим беспокоится.
      – Э-э-э… – Асфальт облизал губы. В поведении Клиффа было что-то настораживающее. – Около двух тысяч долларов, мистер Глод.
      Некоторое время телега подпрыгивала в тишине. Пейзаж чуть-чуть изменился. Появились холмы, а фермы стали поменьше.
      – Две тысячи долларов, – сказал Глод. – Две тысячи долларов. Две тысячи долларов. Две тысячи долларов.
      – Чего ты заладил – две тысячи долларов? – спросил Клифф.
      – Никогда не выпадало случая сказать «две тысячи долларов», – объяснил Глод.
      – Просто не стоит говорить это так громко.
      – ДВЕ ТЫСЯЧИ ДОЛЛАРОВ!!!
      – Шшш! – отчаянно прошипел Асфальт, когда крик Глода отразился от холмов. – Это бандитский край!
      Глод уставился на сумку.
      – Это ты мне говоришь? – спросил он.
      – Я не имел в виду мистера Достабля.
      – Мы на дороге Сто Лат – Квирм, – объяснил Глод терпеливо. – Это не Овцепики. Это цивилизованный край. В цивилизованном краю тебя не будут грабить прямо на дороге. – Он опять мрачно посмотрел на сумку. – Подождут, пока ты не доберешься до города. Потому это и называется – цивилизация. Ха, да ты можешь сказать, когда кого-то ограбили на этой дороге?
      – В пятницу, вроде бы, – раздался голос со скал. – А, придур…
      Лошади сдали назад и тотчас понеслиь галопом вперед. Асфальтово размахивание кнутом было не более чем инстинктивной реакцией.
      Они не сбавляли хода, пока не удалились на несколько миль по дороге.
      – Просто помалкивайте насчет денег, ладно? – прошипел Асфальт.
      – Я профессиональный музыкант, – заявил Глод. – Конечно, я думаю о деньгах. Сколько еще до Квирма?
      – Теперь намного меньше, – сказал Асфальт. – Пара миль.
      И за следующим же холмом они увидели город, раскинувшийся в долине внизу. У закрытых ворот виднелась группа людей. Лучи заходящего солнца играли на шлемах.
      – Как называются эти длинные палки с топором на конце? – спросил Асфальт.
      – Алебарды, – сказал Бадди.
      – Там их полно, – заметил Глод.
      – Вряд ли их приготовили для нас, – сказал Клифф. – Мы же просто музыканты.
      – И еще я вижу каких-то мужиков в длинных мантиях, в золотых цепях и с побрякушками, – сказал Асфальт.
      – Городское начальство, – предположил Глод.
      – Я вот думаю, тот всадник, который обогнал нас сегодня, – сказал Асфальт. – Может, он вез новости?
      – Ну и что, не мы же разнесли этот их театр? – сказал Клифф.
      – Ага, вы всего лишь шесть раз бисировали, – согласился Асфальт.
      – И не мы устраивали весь этот бардак на улицах.
      – Я уверен, что те люди с острыми клинками это поймут.
      – Может быть, им не понравился наш дизайн гостиничного номера, – сказал Клифф. – Я ведь говорил тебе, что оранжевые шторы не сочетаются с желтыми обоями.
      Телега подкатила к воротам и стала. Шарообразный мужчина в трехрогой шляпе и подбитом мехом плаще встретил их хмурым взглядом.
      – Являетесь ли вы музыкантами, известными как Банда Рока? – спросил он.
      – А в чем проблема, начальник? – вопросом на вопрос ответил Асфальт.
      – Я мэр города Квирм. По законам Квирма Музыку Рока запрещено исполнять в его стенах. Вот здесь об этом сказано, поглядите…
      Он помахал свитком. Глод схватил его.
      – По-моему, чернила еще не высохли, – заметил он.
      – Музыка Рока является нарушением общественного порядка; доказано, что она наносит ущерб здоровью и нравственности, а так же служит причиной ненатуральным вращениям телом, – заявил мужчина, скручивая свиток.
      – Вы хотите сказать, мы не сможем попасть в Квирм? – спросил Глод.
      – Сможете, если очень хочется, – сказал мужчина. – Но играть – нет.
      Бадди поднялся на ноги.
      – Мы будем играть, – сказал он. Гитара висела у него на плече. Он сжал гриф и угрожающе занес правую руку над струнами. Глод в отчаянии обернулся. Клифф и Асфальт зажали уши руками.
      – О! – сказал он. – Я так понимаю, у нас здесь есть прекрасный повод для торговли.
      Он соскочил с телеги.
      – Я полагаю, о чем Ваша Честь не слышала, – сказал он, – так это о музыкальном налоге.
      – Какой еще музыкальный налог? – в один голос спросили Асфальт и мэр.
      – Ввели совсем недавно, – объяснил Глод. – В расчете на популярность Музыки Рока. Музыкальный налог, по пятьдесят пенсов с билета. В Сто Лате он составил, по моим прикидкам, э-э-э, двести пятьдесят долларов. В Анк-Морпорке, конечно, в два раза больше. Его придумал Патриций.
      – В самом деле? Похоже, что Витинари совершенно прав, – заметил мэр, массируя подбородок. – Так вы говорите – двести пятьдесят долларов в Сто Лате? Точно? А ведь наш город значительно больше.
      Стражник с пером на шлеме нервно отдал честь.
      – Прошу прощения, Ваша Честь, но в записке из Сто Лата говориться…
      – Погодите минутку! – сказал мэр раздраженно. – Я думаю…
      Клифф слез с телеги.
      – Это ведь взяточничество, разве нет? – прошептал он.
      – Это налогообложение, – сказал Глод.
      Стражник опять отдал честь.
      – Но в самом деле, сэр, стражники из…
      – Капитан! – перебил его мэр, задумчиво изучая Глода. – Это политика! Прошу вас!
      – И это тоже? – спросил Клифф.
      – И чтобы продемонстрировать добрую волю, – заявил Глод. – Было бы неплохо, если бы мы внесли налог до представления, как полагаете?
      Мэр вылупился на него в изумлении – у него никак не укладывалось в голове, что у музыкантов может быть что-то общее с деньгами.
      – Ваша Честь, в послании сказано…
      – Двести пятьдесят доллларов, – повторил Глод.
      – Ваша Честь…
      – Вот что, капитан, – сказал мэр, прниявший, по-видимому, какое-то решение. – Мы же с вами знаем, что люди в Сто Лате довольно странные. В конце концов, это же просто музыка. Я ведь говорил, что это какое-то дурацкое послание. Не вижу, какой может быть ущерб от музыки. А эти молодые люди, как мне совершенно очевидно, весьма успешны, – добавил он. Этот факт явно обрадовал мэра, как и любого другого на его месте. Никто не любит нищих воров. – Да, – вернулся он к теме разговора. – Столатчане просто попытались надуть нас. Они считают, что если человек живет не в Сто Лате – то он простофиля.
      – Да, но из Псевдопо…
      – А, эти! Высокомерное стадо! Немного музыки – кому от этого плохо? Особенно, – мэр пристально посмотрел на Глода, – если это в общественных интересах. Пропусти их, капитан.
 
      Сьюзан вскочила в седло.
      Она знала это место. Она даже видела его однажды. Теперь здесь появилось несколько новых изгородей вдоль дороги, но оно все еще было опасным.
      Она знала и время.
      Аккурат перед тем, как этот поворот назвали Кривой Мертвеца.
 
      – Привет, Квирм!
      Бадди ударил по струнам и принял позу. Слабое белое сияние, как от дешевых блесток, обрисовало его силуэт.
      – Ух-у-ху!
      Приветствие перешло в привычный вал звука.
      «Раньше мне казалось, что можно быть убитым людьми, которым ты не нравишься, – думал Глод. – Теперь я вижу, что вполне вероятно погибнуть из-за людей, которые тебя любят…» Он опасливо осмотрелся. Вдоль стен были расставлены стражники – капитан оказался не дурак. Надеюсь, что Асфальт держит наготове телегу и лошадей, как я его просил…
      Он посмотрел на Бадди, сверкающего в лучах рампы.
      Пара вещей на бис – и бегом через черный ход прочь отсюда, думал он. Большая кожаная сумка была прикована к ноге Клиффа. Всякий, кто схватиться за нее, обнаружит, что тащит за собой барабанщика весом в тонну.
      Я ведь даже не знаю, что мы собираемся играть. И никогда не знал, просто дуешь себе и… вот оно. Никто не докажет мне, что так и должно быть.
      Бадди крутанул рукой набодобие дискобола и мощный аккорд, сорвавшись со струн, накрыл публику.
      Глод поднес к губам свой горн. Звук напоминал горящий черный бархат в комнате без окон.
      Прежде чем чары Музыки Рока заполнили его душу, он подумал: а я ведь умру. Это часть музыки. Я очень скоро умру. Я уже чую свою смерть. Каждый день. Она все ближе и ближе…
      Он еще раз посмотрел на Бадди. Парень прочесывает публику взглядом, будто выискивая кого-то в визжащей толпе.
      Они играли «Случилась Большая Тряска». Они играли «Дай мне Музыку Рока». Они сыграли и «Тропинку на Небеса» (и сотня слушателей поклялась завтра сразу с утра купить гитару).
      Они играли с сердцем и особенно – с душой.
      Они пошабашили после девятого бисирования. Толпа все еще топала ногами, когда они забежали в уборную, пролезли через окно и выпали на аллею.
      Асфальт опорожнил в кожаную сумку пакет.
      – Еще семьсот, – сказал он, подсаживая их на телегу.
      – Отлично, а мы заработали еще по десять долларов каждый, – сказал Глод.
      – Скажи это мистеру Достаблю, – посоветовал Асфальт, когда они с грохотом пронеслись через ворота.
      – Скажу.
      – Это не важно, – вмешался Бадди. – Иногда ты делаешь это ради денег, а иногда – ради шоу.
      – Ха! – Глод полез под сидение. Асфальт припрятал там два ящика пива.
      – Завтра Фестиваль, ребята, – прорычал Клифф. Ворота уже растаяли позади, но они до сих пор слышали топот.
      – После этого мы сразу заключим новый контракт, – заявил Глод. – С целой кучей нулей.
      – Куча нулей у нас и так есть, – отозвался Клифф.
      – Ага, только перед ними маловато других цифр. Так, Бадди?
      Они оглянулись назад. Бадди спал, гитара покоилась у него на груди.
      – Как свечку задули, – сказал Глод.
      Он повернулся вперед. Дорога расстилалась перед ним в слабом свете звезд.
      – Ты говорил, что ты хочешь просто работать, – сказал Клифф. – И не хочешь никакой славы. Ну и как тебе все это беспокойство насчет золота? Все эти девушки, которые швыряют на сцену свои кольчуги?
      – Я бы справился и тем, и с другим.
      – А я бы предпочел простой карьер, – сказал тролль.
      – Да ну?
      – Ага. В форме сердца.
 
      Темная, ненастная ночь. Карета – уже без лошадей – проламывает хлипкую, бесполезную ограду и крутясь летит в пропасть. Ни разу не ударившись о стены ущелья, она достигает сухого русла реки далеко внизу, где и разлетается на кусочки. Затем масло из каретных ламп вспыхивает, и происходит мгновенный взрыв, из недр которого – поскольку даже в трагедиях есть определенная неизменность – вылетает горящее колесо.
      Самым странным для Сьюзан было то, что она ничего не почувствовала. У нее могли бы появиться грустные мысли, поскольку они должны появляться в данных обстоятельствах. Она знала, кто был в этой карете. Но ведь все уже произошло. Они ничего не могла сделать, чтобы предотвратить катастрофу, ведь если бы она предотвратила ее, ее бы не случилось. Но она только что видела, как она произошла. Значит, она не могла ее предотвратить. Значит, она произошла. Она чувствовала, как логика происходящего заваливает ее, как будто грудой огромных свинцовых плит.
      Возможно, сущестовало такое «где-то», где ничего и не произошло. Возможно, карета свалилась не так, возможно, подвернулась спасительная скала, возможно, она вообще поехала другой дорогой; возможно, кучер вовремя вспомнил об опасном повороте. Но все эти возможности оказались нереализованы. Это знание не принадлежало ей. Оно принадлежало разуму, гораздо, гораздо более древнему.
      Иногда все, что вы можете сделать для людей – это просто поприсутствовать.
      Она отвела Бинки в тень от утесов и стала ждать. Через минуту или две раздалось цоканье копыт по камню и лошадь со всадником поднялась по почти вертикальной тропе из ущелья.
      Ноздри Бинки расширились. В парапсихологии нет термина для того неприятного ощущения, которое возникает у вас в присутствии себя самого .
      Сьюзан наблюдала, как Смерть спешился и замер, опершись на косу и глядя вниз, на речное русло.
      Она подумала: но ведь он-то мог что-то сделать.
      Разве нет?
      Темная фигура выпрямилась, но не обернулась.
      – ДА. КОЕ-ЧТО Я МОГ БЫ СДЕЛАТЬ.
      – Откуда… откуда ты знаешь, что я здесь?…
      Смерть в раздражении взмахнул рукой.
      – Я ПОМНЮ ТЕБЯ. И ПОСТАРАЙСЯ ПОНЯТЬ ВОТ ЧТО: ТВОИ РОДИТЕЛИ ЗНАЛИ, ЧТО ТАКИЕ ВЕЩИ СЛУЧАЮТСЯ. СЛУЧИТЬСЯ МОЖЕТ ВСЕ, ЧТО УГОДНО. ИЛИ ТЫ ДУМАЕШЬ, Я НЕ ГОВОРИЛ ИМ ОБ ЭТОМ? НО ПОДАРИТЬ ЖИЗНЬ Я НЕ МОГУ. Я МОГУ ПОЖАЛОВАТЬ ТОЛЬКО… ДЛЕНИЕ. НЕИЗМЕННОСТЬ. А ДАРИТЬ ЖИЗНЬ СПОСОБНЫ ЛИШЬ ЛЮДИ. И ИМ ХОЧЕТСЯ БЫТЬ ЛЮДЬМИ, А НЕ БЕССМЕРТНЫМИ. ЕСЛИ ТЕБЕ ОТ ЭТОГО ЛЕГЧЕ, ОНИ ПОГИБЛИ МГНОВЕННО. МГНОВЕННО.
      Я должна спросить, подумала Сьюзан. Я должна сказать это, иначе я не человек.
      – Я могла бы… вернуться и спасти их?… – только легкая дрожь в голосе показывала, сколь много значит для нее ответ.
      – СПАСТИ? ДЛЯ ЧЕГО? СПАСТИ ЖИЗНЬ, КОТОРАЯ ИССЯКЛА? ВСЕ ПРИХОДЯТ К СВОЕМУ КОНЦУ. Я ЗНАЮ ЭТО. ИНОГДА Я ДУМАЮ ИНАЧЕ, НО… КТО Я ТАКОЙ ПОМИМО СВОЕГО ДОЛГА? ТАКОВ ЗАКОН.
      Он вскочил в седло и, так и не обернувшись к ней лицом, пустил Бинки вскачь через ущелье, прочь от нее.
 
      За конюшней на дороге Федры спокойно стоял стог сена. Неожиданно его вспучило и из глубин его донеслись приглушенные проклятия. Через долю секунды они сменились приступом кашля и еще более крепкими выражениями, несущимися из зернохранилища, стоящего у козьего рынка. Сразу вслед за этим гнилые половые доски в старом амбаре на Короткой Улице взлетели на воздух, сопровождаемые бранью.
      – Тупой грызун!! – проревел Альберт, выковыривая из ушей зерно.
      – ПИСК.
      – Я мог бы догадаться! Какого ты думаешь я роста?!
      Альберт смел сено и муку с пальто и прошаркал к окну.
      – Ага, – сказал он. – Теперь мы отправимся в «Залатанный Барабан».
      В кармане его пальто песок продолжал свое неостановимое путеществие из будущего в прошлое.
 
      Гибискус Данельм собирался закрыться в течении часа. Это был несложный процесс. Сначала он с прислугой собирал все неразбитые кружки и стаканы. Это не отнимало много времени. Затем они приступали к поискам оружия, которое можно перепродать задорого, и быстро обшаривали карманы тех посетителей, которые не могли воспротивится по причине сильного опьянения, смерти, или и того и другого одновременно. Затем мебель отодвигалась к стенам, а все, что осталось на полу, выметалось через заднюю дверь прямо на широкую коричневую грудь реки Анк, где постепенно, по мере накопления, и тонуло.
      И, наконец, Гибискус закрывал и запирал большую дверь главного входа…
      Она не закрывалась. Он посмотрел вниз и увидел какой-то башмак.
      – Мы закрываемся, – сказал он.
      – Нет, не закрываетесь.
      Дверь отлетела назад и Альберт оказался внутри.
      – Видел ли ты этого типа? – требовательно спросил он, сунув Данельму под нос продолговатую картонку.
      Это было серьезным нарушением этикета. Работа Данельма была не из тех, на которой можно выжить, сообщая разным людям, что ты видел разных людей. Данельм мог выставлять выпивку всю ночь, не заметив ни одного человека.
      – Никогда в жизни его не видел, – сказал он машинально, даже не взглянув на картонку.
      – Тебе придется помочь мне, – сказал Альберт. – Иначе случиться нечто ужасное.
      – Убирайся!
      Альберт пинком захлопнул дверь.
      – И не говори, что я не предупредил тебя, – заявил он. Сидящий у него на плече Смерть Крыс подозрительно принюхивался.
      Секундой позже подбородок Гибискуса оказался прижат к крышке одного из его собственных столов.
      – И вот что, я точно знаю, что он тут был, – сказал Альберт. Он даже не запыхался. – Потому что каждый сюда приходит, раньше или позже. Посмотри еще разок.
      – Это карта Каро, – проговорил Гибискус невнятно. – Это Смерть!
      – Точно. Такой, знаешь, на белой лошади. Ты не мог его не заметить. Только он выглядел совсем не так, когда был здесь, я полагаю.
      – Давай-ка все же разберемся, – сказал трактирщик, безуспешно пытаясь вывернуться из железного захвата. – Ты хочешь, чтобы я сказал тебе, видел ли я кого-то, кто не похож на эту картинку?
      – Он должен был быть со странностями. Больше, чем все остальные, – Альберт немного подумал. – И он должен был пить, как лошадь. Уж я его знаю, он всегда так делает.
      – Это Анк-Морпорк, знаешь ли…
      – Не хами, а то я разозлюсь.
      – Хочешь сказать, сейчас ты не зол?
      – Просто нетерпелив. Мы можем попробовать и злость, если хочешь.
      – Был тут… один… несколько дней назад. Не могу в точности сказать, как он выглядел…
      – А. Это он.
      – Пил, ругал игру «Вторжение Варваров», потом свалился, а потом…
      – Что?
      – Не могу припомнить. Мы просто выкинули его отсюда.
      – Через черный ход?
      – Да.
      – Но там же река.
      – Ну, большинство успевает прийти в себя, прежде чем утонуть.
      – ПИСК, – сказал Смерть Крыс.
      – Он что-нибудь говорил? – спросил Альберт, слишком увлеченный, чтобы обратить на него внимание.
      – Что-то насчет того, чтобы припомнить все, кажется. Он говорил… пьянство не помогает ему забыть. Все твердил о дверных ручках и… волосатом солнечном свете.
      – Волосатом солнечном свете?
      – Что-то вроде этого.
      Железная хватка неожиданно разжалась. Выждав минуту или две, Гибискус, соблюдая все предосторожности, повернул голову.
      За ним никого не было.
      Очень осторожно он наклонился и заглянул под столы.
 
      Альберт шагнул в предрассветный сумрак и, после некоторых колебаний, извлек свою коробку. Он открыл ее, всмотрелся в жизнеизмеритель и захлопнул крышку.
      – Ну, – сказал он. – Что там у нас на очереди?
      – ПИСК!
      – Чего?
      И тут кто-то огрел его по голове.
      Это удар не был смертельным. Тимо Ленивчик из Гильдии Воров хорошо знал, что приключается с ворами, которые убивают людей. Появляется Гильдия Убийц и составляет с ними короткий разговор, который, собственно, сводиться к «Прощай». Все, чего он хотел – это оглушить старикана, чтобы без помех очистить его карманы.
      Звук, который раздался, когда тело коснулось земли, был для него полной неожиданностью. Он напоминал звон разбившегося стакана, но с неприятными обертонами, которые звучали в ушах Тимо еще долго после того, как должны были бы утихнуть.
      Что-то взлетело вверх с поверженного тела прямо ему в лицо. Две костяные клешни вцепились ему в уши, а острая морда с силой треснула его в лоб. Он заверещал и бросился наутек.
      Смерть Крыс свалился на землю и рысцой вернулся к Альберту. Он похлопал его по щекам, несколько раз яростно пнул его и в отчаянии заехал ему по носу.
      Затем он ухватил Альберт за ворот и попытался вытащить его из канавы, но услышал предостерегающее позвякивание стекла.
      Безумные глазные впадины обернулись к главному входу «Залатанного Барабана». Костяные усики встопорщились.
      Минутой позже Гибискус приоткрыл дверь, только чтобы прекратить этот оглушительный стук.
      – Я сказал мы за…
      Нечто проскочило у него между ног, задержавшись на секунду, чтобы пнуть его в щиколотку, и устремилось к черному ходу, водя носом по полу.
 
      Хайд Парк назывался так не потому, что в нем было можно спрятаться, а скорее потому, что «хайд» когда-то был мерой площади, которую могли вспахать один человек и три с половиной быка после дождичка в четверг, а анк-морпоркцы – люди, весьма чтущие традиции, как, впрочем, и многое другое. Здесь были и деревья и трава, и озеро с настоящей рыбой. И кроме того, по причине одного из тех загадочных вывертов социального развития, парк был удивительно безопасным местом. Грабили здесь исключительно редко. Грабители не меньше прочих ценили возможность спокойно позагорать. Таким образом, парк был нейтральной территорией.
      Сейчас парк был почти полностью забит народом, невзирая на то, что смотреть пока что было не на что, за исключением рабочих, сколачивающих большую сцену над озером. Пространство позади нее было огорожено лентами из мешковины, натянутыми на колья.
      Время от времени возбужденные люди проникали за ограждение, а сразу затем – в озеро, не без помощи троллей Хризопраза.
      Среди репетирующих музыкантов Грохт и его группа сразу бросались в глаза, в частности потому, что Грохт сидел без рубахи, чтобы дать Джимбо возможность обработать его раны йодом.
      – Я думал, ты шутишь, – рычал он.
      – Я же сказал, что он у тебя в спальне, – оправдывался Подонок.
      – Ты думаешь, я смогу играть на гитаре в таком состоянии? – спросил Грохт.
      – Ты в любом состоянии не можешь на ней играть, – заметил Простак.
      – Я хочу сказать, вы только посмотрите на мою руку. Только посмотрите.
      Они посмотрели на его руку. Мама Джимбо, обработав раны, натянула на нее рукавицу. Раны были не слишком глубокие, поскольку только очень тупой леопард будет спокойно ждать, пока с него снимают штаны.
      – Рукавица, – сказал Грохт ужасным голосом. – Вы слышали когда-нибудь о серьезных музыкантах в рукавицах? Как я вообще буду играть на гитаре в варежке?
      – Как ты вообще собирался на ней играть?
      – Не понимаю, чего я с вами тремя связался? – вопросил Грохт. – Вы тормозите мой музыкальный рост. Я подумываю уйти и основать свою собственную банду.
      – Не выйдет, – заявил Джимбо. – Потому что тебе не удасться найти никого хуже нас. Давай скажем прямо: мы никуда не годимся.
      Он озвучил потаенную общую мысль. Остальные музыканты вокруг них были, по правде говоря, очень плохи. У некоторых из них были минимальные музыкальные способности, другие вообще не умели играть. Но среди них не было барабанщиков, которые не попадают по барабанам и басистов с чувством ритма, свойственным скорее дорожно-транспортному происшествию. И в основном они придерживались какого-то одного названия. Это могли быть совершенно прозаические названия, вроде «Большой Тролль и Еще Какие-то Тролли» или «Высокие Гномы», но по крайней мере они знали, кто они есть.
      – Как насчет «Мы Банда Отбросов»? – спросил Простак, засунув руки в карманы.
      – Может, мы и ужасны, – огрызнулся Грохт. – Но мы ужасны по-роковому.
      – Так, так, ну и что тут происходит? – спросил Достабль, пробираясь через мешковину. – Что вы вообще тут делаете?
      – Мы же в программе, мистер Достабль, – кротко объяснил Грохт.
      – Как вы можете быть в программе, если я даже не знаю, как вы называетесь? – сказал Достабль, раздраженно махнув в направлении постеров. – Разве там есть ваше название?
      – Вероятно, мы относимся к «Паддерживающим Бандам», – сказал Простак.
      – Что случилось с твоей рукой? – спросил Достабль.
      – Подрался с лосинами, – объяснил Грохт, зыркнув на Подонка. – Правда, мистер Достабль, дайте нам еще один шанс.
      – Посмотрим, – ответил Достабль и зашагал прочь.
      Он был слишком доволен, чтобы спорить. Сосиски в тесте разлетались со страшной скоростью, но доход с них покрывал только мелкие траты. Оказывается, на Музыке Рока можно было делать деньги такими способами, о которых он никогда и не думал – а С.Р.Б.Н. Достабль думал о деньгах все свое время.
      Например, майки. Они были пошиты из такой дрянной и тонкой хлопчатобумажной ткани, что при хорошем освещении были почти не видны и растворялись в воде.
      А он уже продал шесть сотен таких! По пять долларов штука! Все, что для этого потребовалось – это закупить их в Клатчской Оптовой Торговле по десятку за доллар и заплатить Чалки за печать – по полдоллара каждая.
      Чалки же, с несвойственной троллям инициативностью, уже успел напечатать свои собственные майки. Они гласили:
      ТщаЛКи,
      12 Чисов
      И Все Гатово.
      И люди покупали их, платили деньги за то, чтобы рекламировать мастерскую Чалки.
      Достабль в самых радужных мечтах не мог представить, что мир будет работать вот так. Все равно что смотреть, как овца сама себя стрижет. Что бы ни стало причиной этого перерождения законов коммерции, он приветствовал это обеими руками.
      Он уже продал идею обувщику Отбойлеру с Новосапожной , и сотня маек в момент разлетелась с прилавков – что было крайне нетипично для отбойлерской торговли. Люди расхватывали одежку только потому, что на ней было что-то написано! Он делал деньги. Тысячи долларов в день! И сотня звуколовок выстроилась перед сценой в ожидании голоса Бадди. Если все пойдет в том же духе, через несколько биллионов лет он будет богат так, как ему и не снилось!
      Да здравствует Музыка Рока!
      И только одно облачко омрачало эти блистательные перспективы.
      Фестиваль должен начаться в полдень. Достабль планировал выпустить первыми множество банд помельче и поплоше – то есть, все, какие тут были – чтобы закончить его Бандой. Поэтому не было никакого резона беспокоится оттого, что Банды до сих пор нет здесь. Но их до сих пор не было. Достабль беспокоился.
 
      Маленькая темная фигурка рыскала по берегам Анка, двигаясь так быстро, что размазывалась в воздухе. Она носилась отчаянными зигзагами вперед и назад, постоянно принюхиваясь.
      Люди не могли ее видеть. Зато они видели крыс. Черные, бурые и серые, они покидали пристани и приречные склады и бежали друг по дружке в неуклонном стремлении оказаться отсюда как можно дальше – и как можно скорее.
 
      Стог содрогнулся и произвел на свет Глода.
      Он выкатился на землю и застонал. Мелкий дождик орошал окружающую местность. Он посмотрел вверх, окинул взглядом бесконечные поля и на минутку скрылся за изгородью.
      Спустя некоторое время он рысцой вернулся назад, обыскал стог, нашел участок с повышенной комковатостью и отвесил по нему несколько пинков подкованным башмаком.
      – Оу!
      – Точно, – подтвердил Глод. – Доброе утро, Клифф. Привет, мир! Не думаю, что я хочу так жить – вся эта капуста, скверное пиво, все эти постоянно докучающие крысы…
      Клифф выбрался наружу.
      – Должно быть, перебрал испорченного хлорида аммония вчера вечером, – сказал он. – Моя макушка на месте?
      – Да.
      – Жалко.
      Они выволокли за ноги Асфальта и привели его в чувство несколькими мощными ударами.
      – Ты наш дорожный менеджер, – заявил Глод. – Ты должен следить, чтоб нам не было причинено никакого вреда.
      – Ну, я так и делаю, – ответил Асфальт. – Я не избиваю вас, мистер Глод. Где Бадди?
      Они обошли стог, тыкая во все выпуклости, но не обнаружили ничего, кроме сырого сена.
      Они нашли его не слишком далеко, на небольшой возвышенности. Здесь росло несколько падубов, искривленных постоянно дующими ветрами. Он сидел, прислонившись к одному из них спиной, с гитарой на коленях, и мокрые волосы облепили его лицо.
      Он спал и весь вымок.
      Дождь играл на его гитаре.
      – Конченый парень, – сказал Асфальт.
      – Нет, – возразил Глод. – Он сражен той странной силой, что вела его незнаемыми путями.
      – Ну, я и говорю – конченый.
      Дождь пошел на спад. Клифф посмотрел на небо.
      – Солнце уже высоко, – заметил он.
      – О, нет! – сказал Асфальт. – Как долго вы спали?
      – Пока не проснулись, – ответил Клифф.
      – Уже почти полдень. Куда я дел лошадей? Кто-нибудь видел телегу? Поднимите его!
      Несколькими минутами позже они уже выезжали на дорогу.
      – И знаете что? – сказал Клифф. – Вчера мы удрали так быстро, что я не думаю, что она сможет нас догнать.
      – Как ее звали-то? – спросил Глод.
      – Не знаю, – сказал тролль.
      – О, так это истинная любовь, разве нет? – спросил Глод.
      – У тебя что, в душе совсем нет романса? – сказал Клифф.
      – Взгляды, скрестившиеся в переполненном зале, – уточнил Глод. – Ну, не так чтобы…
      Они сидели по сторонам Бадди, который смотрел только вперед.
      – Заткнитесь, – сказал он, и в голосе его не слышалось ни малейшего намека на юмор.