– ВИДИТЕ. ВИДИТЕ. ВЫ ВИДИТЕ, КАК ШОТ-ТО НАДВИГАЕТСЬ КАКАСБЕРГ, НО НЕ ДЛЖНЫ НИЧЕГО С ЭТИМ ДЕЛТЬ, ПАТАМУШТ… ПАТАМШТ… ПТМУШТ ЭТ ЗАКОН. НЕ МОЖТЕ ПЕРЕЛМИТЬ ЗАКОН. ЗАКОН.
      ВИДИТЕ ЭТ… СТАКАН, ТАК? ВИДИТЕ? ЭТ… КАК ПАМЯТЬ. ЕСЛИНАЛЬЕТ… ТЕ ТУДА ЩО
      НЕМНОГ, НЕМНОГ ПРОЛЬЕТСЬ НАРУЖУ, ТАК? ЭТ… ФАКТ. У ВСЕХ ПАМЯТЬ ВРДЕ ЭТОГО.
      ЭТО СПАСАЕТ ЛЬДЕЙ ОБ… ОД… ОТ Б-ЗУМИЯ. КРМЕ МНЯ. БЕДНЫЙ, БЕДНЫСТАРЫЯ! ВСЕ ПОМНЮ. ДАЖЕ …СЛИ ЭТО СЛУЧТСЯ ТОЛЬКО ЗАВТРА. ВСЕ.
      Он посмотрел в свой стакан.
      – АХ, – сказал он. – ЗАБАВНО, КАК ВЕЩИ ВОЗВРАЩАЮТСЯ К ВАМ, РАЗВЕ НЕТ?
      Это был наиболее впечатляющий уход в аут из всех, которые только видели в «Барабане». Высокий черный незнакомец рухнул назад медленно, словно дерево. Не было ни женственного подламывания коленок, ни ударов головой о стол по дороге к полу. Он просто перешел из вертикального положения в горизонтальное по изумительно правильной геометрической кривой.
      Некоторые люди зааплодировали, когда он грохнулся на пол. Потом они обыскали его карманы, или, по крайней мере, попытались найти его карманы и не нашли ни одного. Потом они подняли его и вышвырнули в реку .
 
      В черном необозримом кабинете Смерти горела одна свеча, и не уменьшалась при этом. Сьюзан лихорадочно листала книги.
      Жизнь непроста. Она знала это; это было Знание, полученное вместе с новой работой. Была простая жизнь живых существ, но она была, ну… проста… А были и другие виды жизни. Города жили своей жизнью. Муравейники и рои пчел – своей, большей, чем просто сумма частей. Мир – своей. У богов была жизнь, построенная на вере их почитателей.
      Вся вселенная крутилась вокруг жизни. Жизнь была замечательно ходким товаром.
      Всякая вещь, достаточно сложная, становилась живой, точно так же, как всякая достаточно массивная получала солидную порцию гравитации. Вселенная проявляет определенное стремление к мышлению. Это предполагает некоторую утонченную жестокость, с которой ткут ткань космического времени. Возможно, даже музыка может стать живой, если она достаточно стара. Жизнь – это привычка.
      Люди говорят: я не могу выкинуть из головы этот дурацкий мотивчик…
      Не просто ритм, а сердечный ритм.
      А все живое хочет размножаться.
 
      С.Р.Б.Н. Достабль любил вставать с первыми лучами солнца, чтобы не упустить возможность загнать червячка ранней пташке.
      Он установил стол в углу мастерской Чалки. Он был более или менее против идеи постоянного офиса. Что в ней было хорошо, так это то, что его легко найти, но зато в ней был и негативный момент – его легко найти. Успех достаблевой коммерческой стратегии строился на его способности быстро найти покупателей, а не наоборот.
      Довольно большое число людей пыталось разыскать его этим утром. Большинство из них были с гитарами.
      – Отлично, – сказал он Асфальту, чья плоская голова едва виднелась на краем стола. – Все понял? Дорога до Псевдополиса отнимет у вас два дня, и по приезду ты сразу же доложишь мистеру Клопстопу из Бычьей Ямы. И я хочу, чтобы на каждую мелочь у вас были квитанции.
      – Да, мистер Достабль.
      – Будет неплохой идеей покинуть город как можно скорее.
      – Да, мистер Достабль.
      – Я уже говорил, что хочу на все иметь квитанции?
      – Да, мистер Достабль, – вздохнул Асфальт.
      – В таком случае – вперед! – Достабль забыл про существование Асфальта и поманил к себе группу гномов, которые терпеливо ожидали поодаль. – Эй, вы все, идите сюда. Так вы, значит, хотите быть звездами Музыки Рока?
      – Да, сэр!
      – Тогда слушайте меня внимательно…
      Асфальт пересчитал деньги. На них никак нельзя было прожить вчетвером в течении нескольких дней. Разговор между тем продолжался.
      – Так как вы называетесь?
      – Э-э-э, гномы, мистер Достабль.
      – «Гномы»?
      – Да, сэр.
      – Почему?
      – Потому что мы – гномы, мистер Достабль, – объяснил главный гном терпеливо.
      – Нет-нет-нет, так не пойдет. Это просто никуда не годится. У вас должно быть название с целой кучей… – Достабль помахал рукой в воздухе, – с целой кучей Музыки Рока. А не просто «Гномы». Вы должны быть… о, я не знаю… как-то более интересными.
      – Но мы несомненно гномы, – сказал один из гномов.
      – «Несомненно Гномы», – повторил Достабль. – Да, это неплохо. Ну что ж, ладно. Я могу записать вас на четверг в «Виноградную Гроздь». И, конечно, на Свободный Фестиваль. Поскольку он Свободный, денег вы за него не получите.
      – Мы написали песню, – с надеждой сказал главный гном.
      – Хорошо, хорошо, – ответил Достабль, чиркая что-то в своем блокноте.
      – Она назвается «Нечто в моей бороде».
      – Хорошо.
      – Вы не хотите ее послушать?
      Достабль поднял глаза.
      – Послушать? Если б я тратил время на музыку, я бы ничего не успевал. Идите. Увидимся в четверг. Следующие! Вы тролли?
      – Это верно.
      На сей раз Достабль не нашелся, что сказать. Тролли гораздо больше гномов.
      – Отлично. Но вам надо добавить «Зэ» в конце. «Троллиз». Да, отлично. «Залатанный Барабан», пятница. Да?
      – Мы песню сделали…
      – Рад за вас. Следующие!
      – Это мы, мистер Достабль.
      Достабль посмотрел на Джимбо, Простака, Грохта и Подонка.
      – И вы имеет наглость являться ко мне? – спросил он. – После вчерашнего-то вечера?
      – Мы очень увлечены нашим делом, – объяснил Грохт. – Хотели узнать, может быть, вы дадите нам еще один шанс?
      – Вы говорили, что публика должна любить нас, – напомнил Простак.
      – Лупить. Я сказал – лупить, – возразил Достабль. – Двое из вас прямо на сцене пялились в Самоучители Блерта.
      – Мы сменили имя, – сказал Джимбо. – Мы решили, да, «Безумие» – это довольно глупое название, и совсем не подходит для серьезной группы, которая раздвигает границы выразительных средств музыки и в один прекрасный день станет великой.
      – В четверг, – кивнул Простак.
      – Так что теперь мы называемся «Отсос», – закончил Джимбо.
      Достабль посмотрел на них долгим, холодным взглядом. Медвежья травля, коррида, собачьи бои и пугание овец были запрещены в Анк-Моркопрке, хотя недавно Патриций и разрешил неограниченное метание гнилых фруктов во всех, кто подозревается в принадлежности к уличным театральным труппам. Этот взгляд предвещал отмену запрета.
      – Ну хорошо, – сказал наконец он. – Можете выступить на Фестивале. А потом… посмотрим.
      В конце концов, подумал Достабль, есть же какая-то вероятность, что они останутся живы.
 
      Некая фигура, шатаясь, медленно вскарабкалась на причал около Моста Незаконнорода и на минуту застыла. Грязь стекала с нее, образуя лужи.
      Мост был довольно высок. На обеих сторонах его высились здания, стиснувшие проезжую часть. Мосты вообще пользовались большой популярностью в качестве строительных площадок, поскольку обладали удобной системой стока нечистот и, разумеется, источником чистой воды.
      Во тьме под мостом мерцал красный глаз костра. Фигура, покачиваясь, двинулась на свет. Темные силуэты вокруг огня развернулись и уставились во тьму, пытаясь определить природу визитера.
 
      – Это же крестьянская телега, – сказал Глод. – Я телегу с первого взгляда узнаю. Даже если она покрашена в голубой цвет. А эта еще и раздолбана.
      – Это все, что мы можем себе позволить, – сказал Асфальт. – Кроме того, я постелил свежей соломы.
      – Я думал, мы поедем в дилижансе, – сказал Клифф.
      – Мистер Достабль сказал, что артистам вашего калибра не пристало ездить в общественном транспорте, – объяснил Асфальт. – Кстати, он считает, что вам не захочется лишних трат.
      – Что скажешь, Бадди, – спросил Глод.
      – Не думал об этом, – ответил Бадди неопределенно.
      Глод и Клифф обменялись взглядами.
      – Я полагаю, что если ты увидишься с Достаблем и потребуешь чего-нибудь получше, ты это получишь, – сказал Глод.
      – У нее есть колеса, – сказал Бадди. – Это все, что нужно.
      Он забрался на телегу и устроился на соломе.
      – Мистер Достабль наделал новых маек, – сказал Асфальт, чувствуя, что радостным предвкушением как-то не пахнет. – Специально для тура. Смотрите, у них на спине написано, где мы будем. Здорово, правда?
      – Ага. Когда Гильдия Музыкантов пооткручивает нам головы, мы легко сможем узнать, где это произошло, – согласился Глод.
      Асфальт щелкнул кнутом над головами лошадей. Они двинулись вперед легким шагом, подразумевающим, что именно так они и собираются идти весь день, и ни один идиот, достаточно придурковатый, чтобы использовать кнут по назначению, не заставит их переменить это решение.
 
      – Жучит, жучит! Серней человечка, говорю я. Жучит. Он желтая жропа, вот кто он. Десять сотен лет! Жучит.
      – ПРАВДА?
      Смерть отдыхал.
      С полдюжины человек сидело вокруг костра. И все они были дружелюбны и веселы. Бутылка ходила по кругу. Говоря точнее, это была половина жестянки. Смерть не задумывался особо о том, что там было внутри, как и о том, что булькало во второй, большей жестянке, висящей над горящими старыми ботинками и мусором.
      Они не спрашивал его, кто он такой.
      Никто из них не имел имени, насколько он мог понять. У них были… ярлыки, вроде Срывного Кена, Гроба Генри или Вонючего Старины Рона, который говорил что-то насчет того, кем они были, но ничего о том, кто они есть.
      Жестянка оказалась у него в руках. Он передал ее дальше так тактично как только мог и мирно улегся на спину.
      Люди без имен. Люди, такие же невидимые, как и он сам. Люди, для которых Смерть всегда был одним из возможных вариантов. Он решил задержаться здесь ненадолго.
 
      – Бесплатаная музыка! – прорычал мистер Клит. – Бесплатная! Ну какой идиот играет музыку за так? По крайней мере вы кладете на землю шляпу, чтобы люди кидали туда мелочь. Иначе какой вообще смысл?
      Он уставился в бумаги и смотрел в них так долго, что Сумкоротый вынужден был деликатно покашлять.
      – Я думаю! – сказал мистер Клит. – Этот жалкий Витинари. Он заявил, что это дело Гильдии – настаивать на исполнении своих законов…
      – Я слышал, они покинули город, – сообщил Сумкомордый. – Уехали в тур. Куда-то в сельскую местность, я слышал. Наши законы на нее не распространяются.
      – Сельская местность, – повторил мистер Клит. – Да. Опасная она, эта сельская местность.
      – Точно, – согласился Сумкомордый. – Взять хоть ту же репу, для начала.
      Глаза мистера Клита остановились на бухгалтерских книгах Гильдии. Ему пришло на ум, не в первый уже раз, что многие больше полагаются на железо и сталь, хотя золото является куда более мощным оружием.
      – Мистер Дауни до сих пор является главой Гильдии Убийц? – спросил он.
      Остальные руководители Гильдии Музыкантов неожиданно заволновались.
      – Убийцы? – переспросил мистер Герберт Клавесин Трюк. – Я полагаю, об Убийцах здесь вообще речи быть не может. Это внутреннее дело Гильдии, разве нет? Мы не можем допустить вмешательства другой Гильдии.
      – Это точно, – сказал Сумкоротый. – Что скажут люди, если узнают, что мы пользуемся услугами Убийц?
      – У нас появится масса новых членов, – ответил мистер Клит своим размеренным голосом. – И резко повысится собираемость взносов. Ха. Ха. Ха.
      – Погодите минутку, – сказал Сумкоротый. – Я не думаю, что мы должны спускать людям, не желающим вступать в Гильдию. Это разумная политика для Гильдии, да. Но Убийцы… ну…
      – Что ну? – спросил мистер Клит.
      – Они убивают людей.
      – А ты предпочитаешь бесплатную музыку? – спросил мистер Клит.
      – Нет, конечно, я предпочитаю…
      – Я не припомню, чтоб ты вел такие разговоры, когда прыгал на пальцах того уличного виолончелиста месяц назад, – заметил мистер Клит.
      – Ну, да, но это же не было, типа, убийством, – сказал Сумкоротый. – Я хочу сказать, он смог уйти сам. Ну, уползти. И он не потерял возможности зарабатывать на жизнь, – добавил он. – Без помощи рук, конечно, но…
      – А тот флейтист? Который теперь всякий раз издает трель, когда икает? Ха. Ха. Ха.
      – Да, но ведь это совсем не то же са…
      – Ты знаешь Видауна, гитарного мастера? – спросил мистер Клит.
      Смена темы сбила Сумкоротого с толку.
      – Я спрашиваю, сколько гитар он успел продать с прошлой среды? – сказал мистер Клит. – И сколько новых членов появилось с тех пор в наших рядах?
      – Ну…
      – Если люди однажды решат, что можно слушать музыку просто так, то куда мы придем?
      Он воззрился на двух своих собеседников.
      – Не знаю, мистер Клит, – смиренно ответил Клавесин.
      – Очень хорошо. А Патриций повел себя иронично в беседе со мной, – сказал мистер Клит. – Этого не повторится. Настала очередь Убийц.
      – Я все же не думаю, что мы должны убивать людей, – заявил Сумкоротый упрямо.
      – Я не желаю больше тебя слушать, – ответил мистер Клит. – Это внутреннее дело Гильдии.
      – Да. Но это же наша гильдия…
      – В точку! Так что заткнись! Ха! Ха! Ха!
 
      Телега катила через бесконечные капустные поля по направлению к Псевдополису.
      – Я уже ездил в турне, между прочим, – сказал Глод. – Я тогда играл со Снори Снорикузином и Его Латунными Идиотами. Каждую ночь в новой постели. Через некоторое время мы уже не помнили, какой сегодня день недели.
      – А какой сегодня день недели? – спросил Клифф.
      – Видишь? А ведь мы в пути… сколько?… три часа, – сказал Глод.
      – Где мы заночуем? – поинтересовался Клифф.
      – В Скроте, – сказал Асфальт.
      – Звучит многообещающе, – заметил Глод.
      – Был там раньше, с цирком, – сообщил Асфальт. – На весь город одна лошадь.
      Бадди попробовал смотреть через борт на поля, но удовольствие не стоило усилий. Богатые наносные поля Равнины Сто были житницей континента, но никак не вызывающим благоговейный трепет зрелищем, если только вас не приводит в восхищение пятьдесят три сорта капусты и восемьдесят один сорт бобов.
      На шахматной доске равнины, на расстоянии примерно мили друг от друга, стояли деревни, а на чуть большем расстоянии – города. Городами они назывались потому, что были больше деревни. Телега уже проехала через два таких. В них было две улицы крест-накрест, одна таверна, одно зернохранилище, одна кузница, одна прокатная конюшня под вывеской вроде «Прокатная конюшня Джо», пара амбаров, три древних старика у таверны и три юноши у «Конюшни Джо», клянущихся друг другу, что однажды, очень скоро, они покинут город и совершат массу великих дел. Очень скоро. В любой день.
      – Напоминает тебе о доме, а? – спросил тролль, пихая Бадди в бок.
      – Что? Нет! Лламедос – это сплошь горы и долины. И дождь. И туман. И вечнозеленые деревья. – Бадди вздохнул.
      – У тебя был здоровенный дом, я полагаю, – сказал тролль.
      – Просто лачуга, – сказал Бадди. – Построенная из земли и дерева. Да, просто грязь и дерево.
      Он опять вздохнул.
      – Похоже на эти у дороги, – сказал Асфальт. – Тоска. Поговорить не с кем, я знавал людей, которые от этого совершенно свих…
      – Сколько уже едем? – перебил Клифф.
      – Три часа и десять минут, – сказал Глод.
      Бадди вздохнул.
 
      Эти люди невидимы, осознал Смерть. Он-то привык к невидимости. Это просто часть профессии. Люди не замечают его до тех пор, пока у них не остается выбора.
      С другой стороны, он был антропоморфной персонификацией, в то время как Вонючий Старина Рон был человеком, по крайней мере формально.
      Рон зарабатывал на жизнь тем, что следовал за людьми до тех пор, пока они не давали ему денег. У него была собачонка, которое добавляла некоторые нюансы к запаху самого Рона. Это был седоватый коричневый терьер с рваными ушами и противными проплешинами; он таскался со старой шляпой, зажатой остатками зубов, и поскольку люди как правило подают животным охотнее, чем другим людям, это значительно повышало дееспособность группы.
      Генри-Гроб, напротив, стяжал средства, не сходя с места. Люди, которые организовывали важные общественные мероприятия, присылали ему анти-приглашение и немного денег, чтобы быть уверенными, что он вдруг не явится. Если же они этого не делали, Генри бочком прокрадывался на свадебную церемонию и предлагал присутствующим ознакомится с его замечательной коллекцией кожных заболеваний. Кроме того, у него был кашель, которой казался почти осязаемым.
      У него была табличка, на которой он накорябал углем: «За малсть дениг я праважу тибя дамой. Гро Гро».
      Арнольд Сбоку не имел ног. Этот недостаток, казалось, никак не сказывался на его деловых операциях. Он хватал людей за ноги и спрашивал: «Пенни разменяешь?», неизменно достигая успеха в результате умственного замешательства клиента.
      И был еще один, которого они звали Уткоман, поскольку на голове у него сидела утка. И никто не упоминал об этом. Никто не обращал на нее никакого внимания. Она казалась второстепенной маловажной деталью, вроде безногости Арнольда, независимого запаха Старины Рона или вулканического хрипения Генри. Но она бередила в общем-то умиротворенный рассудок Смерти.
      – В КОНЦЕ-ТО КОНЦОВ, – думал он, – ДОЛЖЕН ОН О НЕЙ ЗНАТЬ, ИЛИ НЕ ДОЛЖЕН? ЭТО ВЕДЬ СОВСЕМ НЕ ТО ЖЕ САМОЕ, ЧТО НИТОЧКА У ТЕБЯ НА ЖИЛЕТЕ ИЛИ ЧТО-ТО ВРОДЕ…
      По общему согласию они назвали его Мистер Кляча. Он не знал, почему. С другой стороны, он был вообще из тех, кто может вести продолжительные дискуссии с дверью.
      Могло ведь и быть какое-то логическое обоснование.
      Нищие проводили день, шатаясь по улицам, где люди, которым они были не видны, осторожно обходили их и бросали им монетку-другую. Мистер Кляча тоже недурно справлялся с делом. Когда он просил денег, люди обнаруживали, что не могут ему отказать.
 
      Через Скрот даже не протекала река. Он существовал просто потому, что ты мог отхватить здесь столько земли, сколько сможешь, прежде чем тебе понадобится что-то еще.
      Здесь было две улицы крест-накрест, одна таверна, одно зернохранилище, одна кузница, пара амбаров и, как дань оригинальности, «Прокатная конюшня Сета».
      Ничего не двигалось. Спали даже мухи. Только длинные тени медленно перемещались по улицам.
      – Мне казалось, ты говорил, что здесь есть лошадь, – сказал Клифф, когда они въехали на изрытое колеями и покрытое лужами пространство, которое, вероятно, славилось здесь под именем Главной Площади.
      – Должно быть, сдохла, – сказал Асфальт.
      Глод вскочил на ноги, широко раскинул руки и завопил:
      – Привет, Скрот!
      Вывеска конюшни сорвалась с последнего гвоздя и приземлилась в пыль.
      – Что мне нравится в этой кочевой жизни, – заметил он, – так это приветливые люди и интересные места.
      – Я думаю, ночью он оживет, – сказал Асфальт.
      – Да, – сказал Клифф. – Да, могу поверить. Да. Все выглядит так, как будто этот город из тех, что оживают только ночью. Как будто весь город надо бы похоронить на перекрестке, вколотив в него осиновый кол.
      – Кстати! – отозвался Глод. – Раз уж мы заговорили о колбасе…
      Они посмотрели на таверну. Облезшая, скрипучая вывеска пыталась донести до мира слова «Хорошенькая Капустка».
      – Меня это пугает, – сказал Асфальт.
      В освещенной тусклым светом таверне, храня мрачное молчание, сидело несколько человек. Путешественников обслужил трактирщик, чьи манеры свидетельствовали о его пылкой надежде на то, что посетители умрут ужасной смертью, как только покинут его заведение. У пива был такой вкус, как будто оно не против такого развития событий.
      Они расселись вокруг стола, боясь поднять глаза.
      – Я слышал о местах вроде этого, – прошептал Глод. – Вы приезжаете в маленький городок, который называется как-нибудь вроде Дружелюбие или Умиротворение, а на следующий день все ваши ребра наружу.
      – Мои вряд ли, – сказал Клифф. – Я слишком каменистый.
      – Ну хорошо, ты пойдешь на сад камней, – сказал гном.
      Он окинул взглядом покрытые морщинами лица посетителей и театральным жестом поднял кружку.
      – Капуста уродилась на славу, а? – спросил он. – Я видел в полях – вся такая крупная и желтая. Зрелая, да? Это же отлично, а?
      – Это бабочки-капустницы, вот что это, – ответил кто-то из полутьмы.
      – Отлично, отлично, – сказал Глод. Он был гномом, а гномы не занимаются фермерством.
      – Мы здесь, в Скроте, не любим цирк, – сказал другой голос, тягучий и низкий.
      – А мы не цирк, – возразил Глод с живостью. – Мы музыканты.
      – Здесь, в Скроте, мы не любим музыкантов, – сказал еще один голос.
      Казалось, в полумраке скапливается все больше и больше народа.
      – Э-э-э… а что вы здесь, в Скроте, любите? – спросил Асфальт.
      – Ну, – ответил бармен, который был теперь не более чем контуром на фоне мрака. – В это время года мы предпочитаем барбекю, приготовленное в саду камней.
      Бадди вздохнул. Это был первый звук, который он издал с тех пор, как они въехали в город.
      – Я думаю, нам лучше бы показать им, что мы играем, – сказал он. В голосе его слышалось лязганье.
 
      Чуть погодя.
      Глод смотрел на ручку двери. Это была ручка двери. Вы беретесь за нее рукой. Но что должно последовать затем?
      – Дверная ручка, – сказал он, просто на случай если это поможет.
      – Я дмаю, тбе над е пврнуть, – сказал Клифф откуда-то с пола.
      Бадди возник у гнома из-за спины и повернул ручку.
      – Пытрьсаюшаще, – сказал Глод и упал внутрь. Затем чуть-чуть приподнял себя от пола и огляделся.
      – Эт де? – спросил он.
      – Трактирщик сказал, мы можем переночевать здесь бесплатно, – сказал Бадди.
      – К-кой брдак, – заявил Глод. – Кто-нить принесите мне бмагу и перо, щасже!
      Покачиваясь, появился Асфальт, несущий багаж. В зубах у него была сумка с камнями Клиффа, которые тут же вывалились на пол.
      – Ну, это было изумительно, сэр, – сказал он. – Как вы вошли в этот амбар и сказали, сказали… что вы сказали?
      – Шоу будет прямо здесь, – напомнил Бадди, укладываясь на соломенный матрас.
      – Потрясающе! Они, должно быть, сбегались со всей округи!
      Бадди уставился в потолок и сыграл несколько аккордов.
      – А барбекю! – воскликнул Асфальт, продолжая пылать энтузиазмом. – А соус!
      – Мя-со, – добавил Глод.
      – Уголь, – пробормотал Клифф удовлетворенно. Вокруг его рта красовалось черное пятно.
      – И ктомог под-мать, – сказал Глод. – Что пиво мжна варить из этой… из цветной кпусты.
      – Тот имел голову на плечах, – согласился Клифф.
      – Я уж думал, у нас будет куча неприятностей, до того как вы начали играть, – сказал Асфальт, стряхивая насекомых с другого матраса. – В толк не возьму, как это вы заставили их так отплясывать.
      – Да, – сказал Бадди.
      – И мы ж не платили низчто, – пробормотал Глод, рухнул навзничь и сразу принялся храпеть, позванивая шлемом. Когда все остальные заснули, Бадди положил гитару на кровать, осторожно открыл дверь и спустился по лестнице в ночь.
      Было бы замечательно, если бы в эту ночь стояла полная луна. Подошел бы и тонкий лунный серп, но полная луна была бы уместнее. Но в эту ночь светила половинка луны, которую никогда не увидишь на романтических или же мистических полотнах, несмотря на то, что это как раз и есть самая магическая фаза.
      В воздухе смешивались запахи выдохшегося пива, гнилой капусты, углей от барбекю и половинчатых гигиенических мер.
      Он прислонился к стене конюшни Сета, которая слегка покачнулась.
      Прекрасно быть на сцене или, как сегодня ночью, на воротах амбара, положенных на несколько кирпичей. Все видится в ярком цвете. Он ощущал горячие белые образы, искрящиеся в его мозгу. Его тело как будто бы горело в огне и, что важнее, хотело гореть. Он чувствовал себя живым.
      А теперь, когда все кончилось, чувствовал себя мертвым.
      Из мира не исчезли цвета, только теперь он как будто надел копченые очки Клиффа. Звуки доносились как сквозь вату. Вероятно, барбекю было отличное – он слышал, как об этом говорил Глод, но для него это были просто мускульные ткани, не более того.
      Тень двигалась через пространство между двумя зданиями…
      С другой стороны, он ведь лучший. Он осознавал это, без гордости или заносчивости, а просто как факт. Он чувствовал музыку, которая истекала из него прямо в публику…
      – Вот этот, сэр? – прошептала тень около конюшни, когда Бадди побрел по залитой лунным светом улице.
      – Да. Сначала этого, потом двоих в гостинице. Даже большого тролля. У него должно быть такое пятно на задней стороне шеи…
      – Но это не сам Достабль, сэр?
      – Как ни странно, нет. Он вообще не здесь.
      – Жаль. Я как-то купил у него пирожок с мясом.
      – Вообще это заманчиво. Но за Достабля нам никто не платил.
      Убийцы извлекли ножи, лезвия которых были вычерены, чтобы исключить случайный блик.
      – Я бы дал за него двухпенсовик, сэр, если это решит дело.
      – Это безусловно привлекат… – старший Убийца вжался в стену, когда шаги Бадди зазвучали совсем близко.
      Он сжимал нож лезвием вверх. Всякий, кто понимает немного в ножах, никогда не прибегнет к столь любимому иллюстраторами знаменитому удару сверху вниз. Это неэффективно и по-любительски. Профессионал бьет снизу вверх; путь к сердцу мужчины лежит через желудок.
      Он отвел руку назад и собрался…
      Испускающие голубоватое сияние песочные часы возникли у него прямо перед носом.
      – ЛОРД РОБЕРТ СЕЛАЧИ? – раздался голос у самого его уха. – ЭТО ТВОЯ ЖИЗНЬ.
      Он скосил глаза. Никакой ошибки. Его имя было выгравировано на стекле. Он мог разглядеть каждую крошечную песчинку, падающую в прошлое…
      Он развернулся, бросил один взгляд на фигуру в клобуке и бросился бежать.
      Его подмастерье был уже в сотне ярдов от места событий и все еще ускорялся.
      – Прошу прощения. Кто здесь?
      Сьюзан спрятала часа в глубинах своей мантии и встряхнула волосами. Появился Бадди.
      – Ты?
      – Да. Я, – сказала Сьюзан.
      Бадди сделал шаг вперед.
      – Собираешься опять раствориться? – спросил он.
      – Нет. Я только что спасла тебе жизнь, просто имей в виду.
      Бадди оглянулся вокруг. Никого.
      – От чего?
      Сьюзан наклонилась и подобрала нож с черненым лезвием.
      – Вот от этого.
      – Я знаю, что мы все это уже обсуждали раньше, но кто такая? Ты ведь не моя фея-крестная?
      – Мне казалось, ты значительно старше, – сказала Стюзан, отступая назад. – И, возможно, значительно красивее. Послушай, я все равно не могу тебе этого сказать. Ты даже видеть меня не должен. Я не должна быть здесь. Никто из нас…
      – Ты ведь не собираешься опять уговаривать меня бросить играть? – сердито спросил Бадди. – Потому что я не хочу этого! Я музыкант! Если я брошу играть, кто я буду тогда? Да я с тем же успехом могу умереть! Музыка – это моя жизнь, понимаешь?
      Он сделал еще несколько шагов к ней.
      – Почему ты повсюду следуешь за мной? Асфальт говорил, что бывают такие девушки, вроде тебя.
      – Что это ты имеешь в виду – «вроде меня»?
      Бадди умолк, но только на секунду.
      – Они повсюду следуют за актерами и музыкантами, – сказал он. – Потому что, ты понимаешь, очарование и все такое…
      – Очарование? Какая-то телега и провонявшая капустой таверна?
      Бадди поднял руку.
      – Послушай, – сказал он терпеливо. – Я все делаю правильно. Я работаю, люди меня слушают… В любом случае, помощь мне не нужна, договорились? Мне есть о чем волноваться, так что, пожалуйства, оставь меня в покое…
      Раздался топот и появился Асфальт, сопровождаемый по пятам остальными двумя членами группы.
      – Гитара развизжалась, – объяснил он. – С тобой все в порядке?
      – Ты лучше ее спроси, – пробурчал Бадди.
      Все трое уставились прямо на Сьюзан.
      – Кого? – спросил Клифф.
      – Она прямо перед тобой.
      Глод поводил рукой в воздухе, едва не задев Сьюзан.
      – Это все из-за этой капусты, наверное, – сказал Клифф Асфальту.
      Сьюзан тихо отступила на шаг.
      – Да вот же она, прямо здесь! А сейчас она уходит, вы что, не видите?
      – Все хорошо, все хорошо, – сказал Глод, бери Бадди под руку. – Уходит, и скатертью дорога, давай тоже пойдем себе…
      – А теперь она вскочила на коня!
      – Да-да, на большую черную лошадь…
      – Она же белая, идиот!
      Отпечатки копыт на секунду вспыхнули во тьме красным и погасли.
      – А сейчас она исчезла!
      Банда Рока уставилась в темноту.
      – Да, я вижу теперь, когда ты упомянул об этом, – сказал Клифф. – Так и выглядит лошадь, которой здесь нет, я уверен.
      – Точно. Лошадь, которая исчезла, точно так и выглядит, – добавил осторожно Асфальт.
      – Никто из вас ее не видел? – допытывался Бадди, пока они осторожно подталкивали его к таверне сквозь предрассветную серость.
      – Я слышал, что музыкантов, действительно сильных музыкантов повсюду сопровождают такие полуголые девушки, – сказал Глод. – Называются Музы.
      – Например, Канталупа, – сказал Клифф.
      – Мы не называли их Музами, – сказал Асфальт с ухмылкой. – Я вам рассказывал, когда я работал с Берти Балладером и Его Трубадурами-Шельмецами, мы привыкли, что вокруг постоянно ошивается несколько молоденьких дамо…
      – Как подумаешь, с чего начинаются легенды… – протянул Глод.
      – Начал понимать, парень.
      – Она была здесь, – протестовал Бадди. – Она была здесь.
      – Канталупа? – сказал Асфальт. – Ты уверен, Клифф?
      – Читал в одной книге, – сказал Клифф. – Канталупа. Я уверен. Что-то вроде этого.
      – Она была здесь, – сказал Бадди.
 
      Ворон тихонько похрапывал, умостившись на своем черепе, и считал мертвых овец.
      Смерть Крыс вошел через окно под аркой, прыгнул на оплывшую свечу, отлетел от нее и приземлился на четыре точки на столе.
      Ворон приоткрыл один глаз:
      – А, это ты…
      Затем лапы его оказались зажаты как в тиски и Смерть Крыс взмыл с черепа в бесконечное пространство.
 
      На следующий день было еще больше капустных полей, хотя ландшафт начал потихоньку изменяться.
      – Эй, а это интересно, – сказал Глод.
      – Что – это? – спросил Клифф.