Убийство волшебника более высокой степени было признанным способом продвижения по службе. Однако пойти на убийство казначея мог только тот человек, который получает тихое наслаждение от ровных колонок цифр, а такие люди редко решаются на столь радикальные меры .
      Казначей вспомнил свое раннее детство в Овцепикских горах, как они с сестрой оставляли Санта Хрякусу стакан вина и сладкий пирог в канун каждой Ночи Всех Пустых. Тогда жизнь была другой. Тогда казначей был гораздо моложе, многого не знал и, вероятно, был намного счастливее.
      Например, он даже не догадывался, что станет волшебником и вместе с другими волшебниками будет оставлять бокал вина, кусок торта, куриный рулет довольно сомнительного вида и бумажный смешной колпак для…
      …Для того, кто должен прийти. Когда он был маленьким мальчиком, в канун Ночи Всех Пустых устраивали праздник, который всегда проходил одинаково. Когда все дети едва не теряли сознание от перевозбуждения, один из взрослых вдруг говорил насмешливо: – Кажется, у нас сегодня будет особый гость! Именно в этот момент за окном раздавался подозрительный звон свиных колокольчиков и в дом входил…
      …И в дом входил…
      Казначей потряс головой. Обычно это был чей-нибудь дедушка, нацепивший фальшивые усы. Веселый старикан с полным мешком игрушек. Он отряхивал снег с сапог, а потом начинал раздавать подарки. Но сегодня…
      Конечно, старина Сдумс чувствует себя совсем иначе. После ста тридцати лет жизни смерть, должно быть, обладает определенной привлекательностью. В тебе начинает пробуждаться интерес: а что будет дальше?
      Запутанный анекдот аркканцлера наконец подошел к мучительному завершению. Собравшиеся волшебники подобострастно захихикали, а потом попытались понять, в чем же соль.
      Казначей незаметно взглянул на часы. Двадцать минут десятого.
      Ветром Сдумс толкнул речь. Она была длинной, бессвязной и посвященной добрым старым временам. Могло показаться, что он обращается к своим друзьям, умершим по крайней мере лет пятьдесят назад. Однако никто из волшебников не возражал, потому что со временем у всех выработалась устойчивая привычка не слушать старика Сдумса.
      Казначей не мог оторвать глаз от часов. Изнутри доносился скрип педалей – это демон терпеливо двигался к бесконечности.
      Двадцать пять минут.
      «Интересно, как все произойдет?» – подумал казначей. С улицы должен послышаться – «Кажется, у нас сегодня будет особый гость» – стук копыт…
      Дверь действительно откроется, или Он пройдет прямо сквозь нее? Глупый вопрос. Он славился своей способностью проникать в закрытые помещения – особенно в закрытые помещения, если поразмыслить логически. Понадежней спрячьтесь, заткните все дырочки до единой и ждите – вскоре Он обязательно явится за вами.
      И все же казначей надеялся, что Он войдет через дверь, как самый обычный человек. Нервы казначея и так уже звенели, как струны. Разговоры становились все тише. Казначей заметил, что еще несколько волшебников выжидающе поглядывают на дверь.
      Сдумс очутился в центре постепенно расширяющейся окружности. О нет, специально его никто не избегал, это броуновское движение всех от него отдаляло.
      Волшебники способны видеть Смерть. И когда умирает волшебник, Смерть является за ним лично, дабы проводить его в загробную жизнь. «Интересно, неужели это можно счесть привилегией?» – рассеянно подумал казначей.
      – И куда вы все так уставились? – бодро воскликнул Сдумс.
      Казначей открыл часы. Крышка под цифрой «12» распахнулась.
      – Может, завяжешь меня трясти? – возмущенно пискнул бес. – Я все время сбиваюсь со счета.
      – Извини, – тихо прошептал казначей. Девять часов двадцать девять минут. Аркканцлер шагнул вперед.
      – Пока, Сдумс, – сказал он, пожимая высохшую руку старика. – Нам будет тебя не хватать.
      – Даже не знаю, и как мы без тебя справимся… – с благодарностью добавил казначей.
      – Счастья тебе в другой жизни, – проговорил декан. – Заскакивай, когда будешь проходить мимо. Если, конечно, вспомнишь, кем ты был.
      – Тебя здесь всегда ждут, правда-правда, – прочувствованно изрек аркканцлер.
      Ветром Сдумс вежливо кивнул. Он ни слова не слышал из того, что они говорили, но по привычке кивал.
      Все волшебники, как один, повернулись к двери. Крышечка под цифрой «12» снова открылась.
      – Бим-бом, бим-бом, – проверещал демон. – Бимли-бимли-бом-бим-бим.
      – Что-что? – испуганно переспросил казначей.
      – Половина десятого! – рявкнул бес.
      Все волшебники с несколько осуждающим видом повернулись к Ветром Сдумсу.
      – Ну и чего вы таращитесь? – осведомился он.
      Стрелки на часах со скрипом двинулись дальше.
      – Ты как себя чувствуешь? – громко спросил декан.
      – Отлично, отлично, как никогда, – ответил Сдумс. – Передайте-ка сюда ром.
      На глазах у изумленных волшебников он щедро плеснул в свой бокал из бутылки.
      – Э-э, ты бы не слишком увлекался… – немного нервничая, заметил декан.
      – За здоровье! – провозгласил тост Ветром Сдумс.
      Аркканцлер постучал пальцами по столу.
      – Слушай, Сдумс, – сказал он, – ты абсолютно уверен?…
      Но Сдумса уже понесло:
      – А этих залепешек не осталось? Не то чтобы я считал их нормальной пищей. Что особенного в сухих грязных корках? Я бы сейчас не отказался от знаменитого мясного пирога господина Достабля…
      И тут он умер.
      Аркканцлер обвел взглядом волшебников, подошел к креслу-каталке и проверил пульс на синих венах запястья. Покачал головой.
      – Хотел бы и я так уйти… – растроганно произнес декан.
      – Как? Бормоча что-то о мясных пирогах? – спросил казначей.
      – Нет. С опозданием.
      – Погодите, погодите, – воскликнул аркканцлер. – Это ведь все неправильно. В соответствии с традицией, если умирает волшебник, Смерть должен сам явиться за…
      – Возможно, Он был занят, – торопливо объяснил казначей.
      – Верно, – согласился декан. – Мне сказали, что из Щеботана движется серьезная эпидемия гриппа.
      – И та буря прошлой ночью… – добавил профессор современного руносложения. – Полагаю, кораблей погибло не один и не два.
      – Кроме того, сейчас весна, с гор сходят лавины.
      – И чума.
      Аркканцлер задумчиво почесал в бороде.
      – Гм-м, – промолвил он.
      Из всех созданий в мире только тролли считают, что живые существа передвигаются по Времени задом наперед. Среди троллей ходит даже такая поговорка: если прошлое известно, а будущее скрыто, значит, вы смотрите не в ту сторону. Все живое движется по жизни от конца к началу… Очень интересная идея, особенно если учитывать, что она была высказана существами, которые большую часть времени стучат друг друга камнями по голове.
      Как бы то ни было, Время свойственно только живым.
 
      Смерть галопом несся сквозь густые черные тучи. Теперь у него тоже было Время. Время его жизни.
      Ветром Сдумс вглядывался в темноту.
      – Привет, – крикнул он. – Приве-ет! Есть здесь кто-нибудь? Эй!
      Издалека донесся какой-то жалкий звук, похожий на свист ветра в конце туннеля.
      – Выходи, выходи, кем бы ты ни был, – позвал Сдумс дрожащим от восторга голосом. – Не бойся. Честно говоря, мне самому не терпится умереть.
      Он хлопнул в свои призрачные ладони и с натянутым воодушевлением потер их.
      – Давай, двигайся. Пора начинать новую жизнь.
      Темнота оставалось бесстрастной. У нее не было формы, она не издавала звуков. Это была пустота без формы. Дух Ветром Сдумса подлетел к краю тьмы.
      – Проклятье, это еще что за шутки? – покачав головой, пробормотал он. – Разве так поступают?
      Немножко поболтавшись по округе, дух направился к единственному известному ему дому, потому что больше направиться было некуда. Этот дом он занимал в течение ста тридцати лет. Дом, правда, не ожидал его возвращения и начал сопротивляться. Нужно быть очень настойчивым или очень сильным, чтобы сломить такое сопротивление, но Ветром Сдумс не зря почти целый век был волшебником. Кроме того, это походило на взлом собственного дома, своей старой собственности, где ты жил долгие годы. Кто-кто, а ты всегда знаешь, где неплотно прикрыта твоя метафорическая форточка.
      Короче говоря, Ветром Сдумс вернулся в Ветром Сдумса.
      Волшебники не верят в богов. Примерно так же, как большинство людей не видят необходимости верить, скажем, в столы. Люди знают, что столы существуют, знают, что существование это оправданно и столы занимают определенное место в хорошо организованной вселенной. Люди просто не видят никакой необходимости в том, чтобы ходить кругами и приговаривать: «О великий стол, без тебя я – ничто». В любом случае, либо боги существуют – вне зависимости от того, верите вы в них или нет, – либо они существуют в качестве функции веры. Так что на всякие частности можно не обращать внимания. А хочется преклонить голову – всегда пожалуйста.
      Тем не менее в Главном зале Университета стояла часовенка – хоть волшебники и придерживались описанной выше философии, успеха в магическом ремесле ты никогда не достигнешь, если будешь задирать нос перед богами. Пусть даже эти боги существуют лишь в эфирном и метафорическом смысле. Да, волшебники в богов не верят, но им прекрасно известно: в богов верят сами боги.
      Сейчас в часовенке лежало тело Ветром Сдумса. Тридцать лет назад во время похорон Благонрава «Веселого Шутника» Сосса произошел крайне неприятный инцидент, и с тех пор Университет постановил: в течение двадцати четырех часов после явления Смерти обеспечивать к телу покойного беспрепятственный доступ всякому желающему.
      Тело Ветром Сдумса открыло глаза. Две монеты, придерживавшие веки, со звоном упали на каменный пол.
      Скрещенные на груди руки расцепились.
      Сдумс поднял голову. Какой идиот положил ему на живот лилию?
      Он посмотрел по сторонам. По обе стороны от его лица стояли свечи.
      Он приподнял голову.
      Еще две свечи стояли в ногах.
      «Спасибо тебе, старина Сосс, – с благодарностью подумал Сдумс. – Если бы не ты, обсматривал бы я сейчас изнутри дешевый сосновый гроб».
      «Самое смешное, – подумал он потом, – что я очень ясно и четко соображаю. Здорово!»
      Сдумс лежал и ощущал, как дух заполняет тело, словно сверкающий расплавленный металл вливается в пустую форму. Раскаленные добела мысли обожгли темную пустоту мозга и заставили ленивые нейроны пошевеливаться.
      «Никогда себя так не чувствовал. Даже когда был живым.
      Но я не мертв.
      Не совсем живой и не совсем мертвый.
      Типа неживой.
      Или немертвый. Неужели я превратился в умертвие?
      О боги…»
      Он принял вертикальное положение. Мышцы, которые последние семьдесят или восемьдесят лет наотрез отказывались работать, переключились на ускоренную передачу. Впервые за всю жизнь (тут же поправившись, Сдумс решил называть это «периодом существования») тело Ветром Сдумса целиком и полностью подчинялось своему хозяину. Дух Ветром Сдумса не собирался церемониться с какой-то там грудой мышц.
      Тело встало. Коленные суставы попытались было воспротивиться, но шансов отразить стремительную атаку силы воли у них было не больше, чем у больного комара, попробовавшего сразиться с газовой горелкой.
      Дверь в часовню была заперта, но Сдумс быстро понял, что малейшего усилия вполне хватит, чтобы выдрать из дерева замок и оставить рельефные отпечатки пальцев на металлической дверной ручке.
      – О боги, – еще раз пробормотал он.
      Он направил свое тело в коридор. Звон столовых приборов и приглушенные голоса предполагали, что неподалеку свершается один из четырех ежедневных приемов пищи, которые так свято чтились в Университете.
      «Интересно, разрешается ли тебе есть, если ты мертвый? – задумался Сдумс. – Скорее всего нет».
      Кстати, а способен ли он есть? Дело не в том, что он еще не успел проголодаться. Просто… его мозг функционировал, а ходьба, всякого рода движения – это всего лишь сокращение определенных мышц… Но как работает желудок?
      Сдумс вдруг стал понимать, что мозг может думать себе все что угодно, но человеческое тело ему не подвластно. На самом деле оно управляется множеством сложных автоматических систем, которые жужжат и пощелкивают. Настройка тела столь точна, что ощущаешь ее, только когда что-нибудь выходит из строя.
      Удобно устроившись в зале управления, который располагался в черепной коробке, Сдумс принялся исследовать свое тело. Бесшумная химическая фабрика печени привела его в отчаяние – примерно так же смотрел бы изготовитель байдарки на компьютерный пульт управления супертанкера. А ведь ему еще предстоит овладеть почечным контролем. Ну а селезенка? Что вообще это такое? И как заставить ее работать?
      Сердце его упало.
      Кстати, сердце…
      – О боги… – в который раз пробормотал Сдумс и прислонился к стене.
      Оно-то как работает? Он обследовал наиболее перспективные нервы. Что там нужно… систолические… или диастолические… систолические… или диастолические?… А еще легкие…
      Подобно жонглеру, вращающему восемнадцать тарелок одновременно, подобно человеку, пытающемуся запрограммировать видеомагнитофон по инструкции, переведенной с японского на голландский корейским сборщиком риса, – подобно человеку, впервые в жизни узнающему, что такое полный самоконтроль, Ветром Сдумс нетвердой походкой двинулся вперед.
      В Незримом Университете обильной, сытной пище придавалось огромное значение. В один голос все волшебники утверждали: нельзя ждать от человека серьезного волшебства, если предварительно не накормить его супом, рыбой, дичью, несколькими огромными мясными блюдами, пирогом или парой, чем-нибудь большим и пышным с кремом, чем-нибудь пряным на тосте, фруктами, орехами и чем-нибудь сладким с кирпич толщиной под три-четыре чашки кофе. Человек должен всегда чувствовать уверенность в собственном желудке. Не менее важна и регулярность приема пищи. Все это придает жизни осмысленность.
      Но к казначею это не относилось. Ел он немного, а жил за счет нервов. К тому же он считал, что страдает жутким ожирением, потому что, глядя в зеркало, каждый раз видел там толстяка. Хотя это был стоящий за его спиной и орущий на него аркканцлер.
      И несчастливая судьба казначея проявилась еще раз в том, что именно он сидел напротив двери, когда ее выбил Ветром Сдумс, посчитавший, что так будет проще, чем возиться с ручками.
      Казначей подавился деревянной ложкой. Волшебники развернулись на своих скамьях.
      На то, чтобы разобраться с управлением голосовыми связками, языком и губами, ушло некоторое время. Ветром Сдумс молча стоял и качался из стороны в сторону.
      – Думаю, немного вина я сумею переварить, – наконец изрек он.
      Первым опомнился аркканцлер.
      – Сдумс! – воскликнул он. – А мы думали, ты умер!
      И тут же сам признал, что фраза получилась не слишком удачной. Обычно людей не кладут на покойницкий стол, не ставят вокруг них свечи и не осыпают лилиями только потому, что создалось впечатление, будто у них разболелась голова и им захотелось с полчасика полежать.
      Сдумс сделал несколько шагов вперед. Волшебники, отпихивая друг друга, попытались убраться с его дороги.
      – Я и есть мертвый. Вот ведь дурень, даром что молодой, – пробормотал он. – Думаешь, я всегда так выглядел? Вокруг меня одни придурки. – Он обвел сердитым взглядом всех присутствующих волшебников. – Кто-нибудь знает, для чего нужна селезенка?
      Сдумс подошел к столу и даже сумел сесть.
      – Наверное, тут как-то замешано пищеварение, – сказал он. – Самое смешное, можно целую жизнь прожить, эта штука будет себе тикать, бурчать, заниматься своими делами, а ты так и не поймешь, на кой черт она тебе была нужна. Бывает, лежишь ночью и слышишь: «буль-буль-уррррр». Для тебя это просто бурчание желудка, но кто знает, что за сложные химические процессы протекают в тебе в это самое время. Ведь поистине чудесно, замечательно и…
      – Ты восстал из мертвых? – наконец обрел дар речи казначей.
      – Об этом я никого не просил, – раздраженно ответил покойный Ветром Сдумс, глядя на тарелки и размышляя, как, черт побери, это все может усваиваться и превращаться в Ветром Сдумсов. – Я вернулся только потому, что больше идти было некуда. Неужели я выгляжу так, словно очень рад вас всех видеть?
      – Но… но… – запинаясь, проговорил аркканцлер. – А как же… ну… тот мрачный парень с черепом и косой…
      – Мы разминулись, – коротко ответил Ветром Сдумс, разглядывая блюда на столе. – Знаешь, это неумирание так выводит из себя…
      Над его головой волшебники обменивались отчаянными сигналами. Сдумс свирепо посмотрел на них.
      – Не думайте, что я не вижу, как вы там машете руками, – сказал Сдумс.
      И сам удивился правдивости своих слов. Глаза, которые последние шестьдесят лет видели окружающий мир сквозь какую-то бледную, мутную пелену, стали работать как превосходный оптический прибор.
      Умы волшебников Незримого Университета занимали две группы мыслей. Большая часть волшебников думала: «Это просто ужасно, неужели это действительно старина Сдумс, а ведь он был таким милым старикашкой. И как мы теперь избавимся от него? Как бы нам от него избавиться?»
      Тогда как мысли, которые обрабатывал сверкающий огнями и жужжащий пульт управления Ветром Сдумса, заключались в следующем: «Все верно. Жизнь после смерти есть. И она ничем не отличается от жизни до смерти. Это все мое клятое „везение“…»
      – Ну, – сказал он. – И что вы теперь будете делать?
      Прошло пять минут. С полдюжины старших волшебников бежали вслед за шагавшим по коридору аркканцлером. Мантия аркканцлера грозно развевалась. Разговор проистекал примерно следующим образом:
      – Это явно Сдумс! Он даже говорит так же!
      – Да нет, не Сдумс это. Старик Сдумс был значительно старше!
      – Старше? Он же мертв, куда уж старше?!
      – Он сказал, что хочет вернуться в старую спальню, и я не понимаю, почему я должен уступать ее…
      – Ты видел его глаза? Как буравчики!
      – Да? Что? Что ты имеешь в виду? Буравчики? По-моему, в кулинарии на Цепной есть такие пирожные, кстати, очень вкусно…
      – Я имею в виду, они пронзают тебя насквозь! …У меня чудесный вид из окна на сад, я перенес все вещи, это несправедливо…
      – Когда-нибудь такое случалось?
      – Ну, был старина Сосс…
      – Верно, но он же по-настоящему не умирал. Просто вымазал зеленой краской лицо, а потом откинул крышку гроба да как заорет: «Сюрприз, сюрприз!…»
      – Кто-кто, а зомби в Университет еще не наведывались.
      – А он – зомби?
      – Думаю, да…
      – Значит, он будет стучать в барабаны и круглую ночь плясать?
      – А что, зомби именно этим и занимаются?
      – Кто? Старина Сдумс? Нет, это не в его натуре. При жизни он терпеть не мог всякие пляски…
      – Знаете, что я скажу? Никогда не доверяйте богам вуду. Нельзя верить богу, который все время улыбается и носит цилиндр. Лично я придерживаюсь в жизни именно этого принципа.
      – Да будь я проклят, если уступлю свою спальню какому-то зомби. И это после стольких лет ожидания…
      – Да? Забавные у тебя принципы.
      Сдумс неторопливо разбирался в собственной голове. Довольно странно. Сейчас он был мертв, или не жив, или как там еще, а ум функционировал лучше некуда. При жизни такого не случалось. Контролировать тело тоже становилось все легче. Об органах дыхания можно было не волноваться, селезенка каким-то образом заработала, органы чувств слышали, видели, обоняли и так далее. Правда, некоторую загадку по-прежнему представляли органы пищеварения. Он посмотрел на свое отражение в серебряном блюде.
      Выглядел Сдумс все таким же мертвым. Бледное лицо, красные мешки под глазами. Мертвое тело. Работающее, но тем не менее мертвое. Это разве честно? Где справедливость? Где достойное вознаграждение за искреннюю веру в реинкарнацию на протяжении долгих ста тридцати лет? Возвращаешься к жизни трупом – вот она, награда?
      Неудивительно, что мертвецов по большей части считают довольно злобными тварями. О да, должно было случиться нечто чудесное. Если рассматривать отдаленное будущее, конечно. Если же рассматривать ближайшие или среднеудаленные перспективы, то должно было произойти нечто абсолютно ужасное. Примерно такая же разница существует между наблюдением за прекрасной новой звездой, появившейся на зимнем небе, и нахождением рядом со сверхновой. Между рассматриванием капелек утренней росы на тончайших нитях паутины и попаданием в эту сеть в виде мухи.
      При нормальном течении событий это бы не произошло еще много-много тысяч лет. Но сейчас оно должно было произойти. И начаться все должно было в давно заброшенном, покрытом пылью шкафу, спрятанном в полуразрушенном подвале. А подвал тот находился в Тенях – в наиболее старом, самом опасном квартале Анк-Морпорка.
      Плюх.
      Звук был мягким, словно первая капля дождя упала на вековой слой пыли.
      – Может, пустить по его гробу черную кошку?
      – У него же нет гроба! – взвыл казначей, чьи отношения с рассудком не отличались крепостью уз.
      – Хорошо, значит, купим ему хороший, новый гроб, а затем заставим кошку пройти по нему.
      – Нет, нет, это глупо, надо заставить его перейти через бегущую воду.
      – Что?
      – Бегущая вода. Мертвецы ее на дух не переносят.
      Собравшиеся в кабинете аркканцлера волшебники с глубоким интересом изучили это предложение.
      – Ты уверен? – спросил декан.
      – Хорошо известный факт, – небрежно ответил профессор современного руносложения.
      – Интересное предположение… – с сомнением в голосе произнес декан.
      – С ней ему ни за что не справиться!
      – А где мы возьмем бегающую воду?
      – Не бегающую. Бегущую. Проточную. Река там, озеро, – быстро объяснил профессор современного руносложения. – Мы должны заставить его пройти по проточной воде. Мертвые этого не умеют.
      – Я тоже не умею ходить по воде, – сказал декан.
      – И он тоже! И он мертвец! Кругом мертвецы! – завопил казначей, слегка утративший связь с реальностью.
      – Не дразни его. Видишь, человеку плохо. – Профессор успокаивающе похлопал трясущегося казначея по спине.
      – Но я и в самом деле не умею ходить по воде, – стоял на своем декан. – Я тут же утону.
      – Я не имел в виду, что нужно ходить прямо по воде. Мертвецы не могут пересечь речку или ручей даже по мосту.
      – А он один такой? – осведомился профессор. – Или у нас начнется эпидемия?
      Аркканцлер забарабанил пальцами по столу.
      – Это крайне негигиенично, когда мертвые везде болтаются… – заметил он.
      Все замолчали. Такая мысль никому не приходила в голову, но Наверн Чудакулли был именно тем человеком, кто мог до этого додуматься.
      Наверн Чудакулли был либо лучшим, либо худшим – в зависимости от вашей точки зрения – аркканцлером Незримого Университета за последние сто лет. Прежде всего, его было много. Не то чтобы он был исключительно крупным мужчиной, просто Чудакулли обладал какой-то странной способностью заполнять все свободное пространство. За Ужином он напивался и начинал во всю глотку горланить какие-то никому не известные песни, но это было нормальное, достойное волшебника поведение. Зато потом он закрывался в своей комнате и всю ночь бросал дротики, а в пять часов утра отправлялся стрелять уток. Он кричал на людей. Он постоянно всех поддразнивал. К тому же он практически никогда не носил надлежащие аркканцлеру одеяния. Чудакулли уговорил грозную госпожу Герпес, управляющую хозяйственной частью Университета, сшить ему мешковатый костюм безвкусных сине-красных тонов и дважды в день на глазах у изумленных волшебников упрямо бегал в нем вокруг зданий Университета, крепко подвязав остроконечную шляпу шнурком. Бегал и что-то весело кричал своим коллегам. Наверн Чудакулли относился к тому типу жизнерадостных людей, которые искренне и свято верят: то, чем он занимается, должно нравиться всем без исключения, просто они этого еще не пробовали.
      – В один прекрасный день он возьмет да откинется, – переговаривались волшебники, наблюдая, как аркканцлер раскалывает на реке Анк первый ледок, дабы совершить утреннее омовение. – Все эти полезные для здоровья упражнения добром не заканчиваются.
      По Университету ходили всякие сплетни. Мол, аркканцлер продержался целых два раунда в кулачной схватке с Детритом – огромным, как скала, троллем, подрабатывающим в «Залатанном Барабане» вышибалой. Потом аркканцлер вступил в поединок по армрестлингу с библиотекарем, и хотя не победил, рука у него осталась целой и невредимой. А еще аркканцлер хотел собрать университетскую футбольную команду и выступить с ней в городском турнире в День Всех Пустых.
      А вообще говоря, Чудакулли удерживал свой пост по двум причинам. Во-первых, он никогда, абсолютно никогда не менял свою точку зрения. А во-вторых, каждую высказанную ему мысль он обдумывал по нескольку минут – очень важная для руководителя черта, так как любая идея, на которой человек настаивает больше двух минут, скорее всего, не лишена важности и здравого смысла, тогда как идея, от которой человек отказывается всего лишь через минуту, вряд ли заслуживает того, чтобы тратить на нее драгоценное время.
      Подводя итог, можно сказать: Наверна Чудакулли было гораздо больше, чем способно вместить отдельно взятое человеческое тело.
      Плюх. Плюх. Одна полка шкафа в темном подвале уже заполнилась доверху.
      Ну а Ветром Сдумса было ровно столько, сколько могло поместиться в одном теле. И он осторожно вел это тело по коридорам.
      «Никак не ожидал, что со мной может случиться такое, – думал он. – Чем я это заслужил? Наверняка где-то произошла ошибка».
      Он ощутил дуновение прохладного ветерка на лице и понял, что очутился на улице. Впереди высились ворота Университета – закрытые и запертые на замок.
      Ветром Сдумс вдруг почувствовал острый приступ клаустрофобии. Он столько лет ждал Смерть, но когда заветный миг был так близок, оказался вдруг запертым в этом… в этом мавзолее, полном полоумных стариков, с которыми он будет вынужден провести всю свою жизнь после смерти. Итак, во-первых, следовало поскорее убраться отсюда и найти достойный конец, а потом уже…
      – Вечер добрый, господин Сдумс.
      Он медленно обернулся и увидел крошечную фигурку гнома Модо, университетского садовника, который сидел и курил свою трубку.
      – А, привет, Модо.
      – Слышал, вы померли, господин Сдумс.
      – Э-э, да, было такое, было.
      – Но, вижу, вы прекрасно с этим справились.
      Сдумс кивнул и угрюмо посмотрел на окружающие его стены. На закате университетские ворота всегда запирались, и после захода солнца студенты и преподаватели вынуждены были лазать через стены. Он очень сомневался, что ему это удастся.
      Сдумс медленно сжал и разжал кулаки. Ладненько…
      – Слушай, Модо, а других ворот рядом нет?
      – Никак нет, господин Сдумс.
      – А как насчет того, чтобы сделать запасные ворота? Никто над этим не думал?
      – Прошу прощения, господин Сдумс?
      Послышался звук разбиваемых камней, и в стене возникла дыра, смутно напоминающая по форме фигуру Ветром Сдумса. В дыру просунулась рука Сдумса и подняла упавшую с головы шляпу.
      Модо снова раскурил трубку. «И чего только не повидаешь на этой работе!» – с восторгом подумал гном.
      В грязном переулке, скрытом от глаз прохожих, некто по имени Редж Башмак, уже принадлежащий к рядам мертвых, воровато оглянулся по сторонам, достал из кармана кисть, банку с краской и вывел на стене следующий лозунг:
      УМЕРЕТЬ – ДА! УЙТИ – НЕТ!
      И убежал. Ну, или с большой скоростью уковылял.
      Аркканцлер распахнул окно в ночь. – Слушайте, – велел он волшебникам.
      Волшебники прислушались.
      Лаяла собака. Засвистел вор, и с соседней крыши раздался ответ. Где-то далеко ссорилась супружеская пара, причем так, что люди, живущие на соседних улицах, открыли окна, чтобы послушать и записать особо понравившиеся выражения. Но то были лишь сольные темы, выделяющиеся на фоне вечного гудения города. Двигаясь к рассвету, Анк-Морпорк мирно урчал, этакое огромное живое существо – но это, как вы понимаете, не более чем метафора.
      – Ну и что? – осведомился главный философ . – Ничего особенного не слышу. С философской точки зрения данный звуковой фон является естественным явлением каждого города.
      – Именно это я и хотел сказать. В Анк-Морпорке люди умирают каждый день. Если бы они стали возвращаться, как бедняга Сдумс, неужели мы бы этого не услышали? Весь город встал бы на уши. Это, конечно, его нормальное состояние, но, в общем, что-то мы бы услышали.
      – В Анк-Морпорке вечно ошиваются всякие умертвия или зомби, – с сомнением в голосе заметил декан. – Это если не говорить о вампирах, банши и всех прочих.
      – Да, но они – нормальные существа. Конечно, они тоже мертвы, но это естественный ход событий, – возразил аркканцлер. – А кроме того, они умеют себя вести. С самого рождения их соответствующим образом воспитывают.
      – Очень философская мысль. Родиться, чтобы жить мертвецом… – заметил главный философ.
      – Я имею в виду традиции, – отрезал аркканцлер. – Неподалеку от деревушки, где я рос, жила семья вполне уважаемых вампиров. Причем жила она там уже много веков.
      – Да, но они ведь пьют кровь, – не сдавался главный философ. – За что их уважать?
      – Я где-то читал, что на самом деле в настоящей человеческой крови они совсем не нуждаются, – вставил декан, которому не терпелось помочь. – Им нужно только то, что содержится в крови. Гемогоблин, так, кажется, это называется.
      Остальные волшебники недоуменно уставились на него.
      – Я лишь пересказываю то, что читал, – пожал плечами декан. – Так и было написано. Гемогоблин. Что-то там насчет содержания железа в крови.
      – Честно говоря, в своей крови никаких железных гоблинов я не находил, – твердо заявил главный философ.
      – По крайней мере, лучше уж вампиры, чем зомби, – продолжал декан. – Они по своему развитию стоят куда выше. По крайней мере, не шаркают ногами.
      – Знаете, – непринужденно сказал профессор современного руносложения, – а ведь людей можно превращать в зомби искусственным путем. Даже волшебства не требуется. Нужно лишь взять печень какой-то там редкой рыбы и найти редкий корешок. Одна чайная ложка зелья, заснул, проснулся – и ты уже зомби.