В сознании его замелькали беспорядочные воспоминания об очень недавнем прошлом. Жаль, что его мечты и желания той юной дамы не совпадали. Картошка слишком простой, незатейливый овощ, чтобы заинтересовать разгуливающих в подобных одеяниях девушек.
      Он вздохнул.
      – Ну ладно, что дальше?
      – Как ты себя чувствуешь? Ринсвинд покачал головой.
      – Все очень плохо, – сказал он. – Терпеть не могу, когда со мной так носятся. Это обязательно сулит какую-нибудь гадость. Как насчет того, чтобы рявкнуть на меня?
      Чудакулли уже был сыт по горло.
      – А ну, выбирайся из кровати, несчастный человечишка, и следуй за мной, иначе тебе не поздоровится!
      – А-а, так-то лучше. Вот теперь я чувствую себя как дома. Теперь мы перешли к делу, – хмуро прокомментировал Ринсвинд.
      Он спустил ноги с кровати и осторожно встал.
      На полпути к двери, возле которой выстроились остальные волшебники, Чудакулли вдруг остановился.
      – Руновед?
      – Да, аркканцлер, – голос профессора современного руносложения так и сочился невинностью.
      – А что это ты прячешь за спиной?
      – Ничего не прячу, аркканцлер, – откликнулся профессор современного руносложения.
      – Похоже на какой-то очень большой инструмент.
      – Ах, это… – Профессор современного руносложения сделал вид, будто только сейчас заметил приличных размеров молоток, зажатый в собственной руке. – Как же оно называется… ах да, молоток! Это ведь молоток, верно? Да, именно так он и называется. Молоток. Я, должно быть, проходил мимо, вижу – валяется, ну я его и… подобрал на ходу. Нужно поддерживать чистоту в Университете.
      – А еще должен отметить, – ядовито продолжал Чудакулли, – что в непосредственной близости от декана я наблюдаю боевую секиру, которую ты, декан, упорно пытаешься засунуть в карман.
      Со стороны заведующего кафедрой беспредметных изысканий послышалось мелодичное «дзинь».
      – А это напоминает звук пилы, – продолжал Чудакулли. – Есть здесь хоть один человек, который не прячет то или иное орудие человеческого труда? Ага, понятно. Тогда будьте так добры, объясните мне, на кой черт вам понадобились все эти штуковины?
      – Ха, тебе очень повезло, что ты не встречался этим, – пробормотал себе под нос декан, упорно избегая взгляда аркканцлера. – Раньше, бывало, только повернись спиной… Сразу слышался топот этих чертовых ножек и…
      Чудакулли тираду декана проигнорировал, положив руку на костлявое плечо Ринсвинда, он повел волшебника в сторону Главного зала.
      – Ну что ж, Ринсвинд, – миролюбиво промолвил Чудакулли, – мне тут сообщили, что в волшебстве ты не силен.
      – Это чистая правда.
      – И ты, мол, провалил все экзамены…
      – Боюсь, и это правда, провалил все до одного.
      – И тем не менее все называют тебя Ринсвиндом-волшебником.
      Ринсвинд опустил глаза.
      – Ну, я вроде как работал здесь, этим, заместителем библиотекаря…
      – Человекообразным номер два, – подсказал декан.
      – …Делал всякую работенку, был на подхвате, туда-сюда…
      – Кто-нибудь заметил, как здорово я пошутил? Человекообразное номер два… По-моему, довольно остроумно.
      – Но фактически ты не имел права называть себя волшебником? – гнул свое Чудакулли.
      – С формальной точки зрения, пожалуй что, не имел.
      – Ага… Тут-то и кроется проблема.
      – Но у меня есть шляпа, и на ней написано «Валшебник», – с надеждой в голосе произнес Ринсвинд.
      – Боюсь, это не поможет. Гм-м… Налицо не большое осложнение. Дай-ка подумать… На сколько ты можешь задержать дыхание?
      – Не знаю… Наверное, на пару минут. А это имеет какое-то значение?
      – Думаю, да – в контексте перспективы провисеть вверх ногами на опоре Бронзового моста два прилива подряд, после чего быть обезглавленным. К сожалению, именно таково уставное наказание для человека, который пытается выдать себя за волшебника. Поверь, я крайне огорчен. Однако Закон есть Закон.
      – О нет!
      – Извини. Но тут уж нам не выкрутиться. Иначе повсюду шастали бы всякие типчики в остроконечных шляпах, не имея на эти самые шляпы никакого права. Увы, я ничего не могу сделать. У меня связаны руки. В магическом Законе сказано, что волшебником можно стать, либо закончив, как положено, Университет, либо совершив великое деяние во славу волшебного дела, но в твоем случае, боюсь…
      – А нельзя ли просто отослать меня обратно на остров? Мне там так нравилось. Там было скучно!
      Чудакулли печально покачал головой.
      – К сожалению, нельзя. Преступление совершалось на протяжении многих лет. И поскольку ты не сдал ни одного экзамена и не совершил, – тут Чудакулли слегка приподнял брови, – повторюсь, не совершил никакого великого деяния во славу волшебного дела, я, как это ни печально, вынужден приказать слугобразам взять веревку и…
      – Э-э… Насколько помнится, я вроде бы пару раз спас мир. Это как-то свидетельствует в мою пользу?
      – А кто-нибудь из Университета был тому свидетелем?
      – Нет, пожалуй что, нет. Чудакулли опять покачал головой.
      – В таком случае это не считается. Очень печально, потому что, если бы ты совершил великое деяние во славу волшебного дела, я бы с радостью оставил тебе твою шляпу – а заодно, разумеется, и то, на чем ее обычно носят.
      Вид у Ринсвинда стал совсем удрученный, вздохнув, Чудакулли решил предпринять последнюю попытку.
      – Так что, – начал он, – поскольку ты, по-видимому, так и не сдал экзамены, а также НЕ СОВЕРШИЛ НИКАКОГО ВЕЛИКОГО ДЕЯНИЯ ВО СЛАВУ ВОЛШЕБНОГО ДЕЛА, я вынужден…
      – Но… Но я же могу попробовать совершить великое деяние, правда? – вопросил Ринсвинд, тоном человека, убежденного, что на самом деле свет в конце тоннеля – это прожектор приближающегося на всех парах паровоза.
      – Попробовать? Гм-м… Эту мысль, безусловно, стоит обдумать.
      – И что это может быть за деяние?
      – Ну, к примеру, ты можешь найти ответ на какой-нибудь очень древний и важный вопрос типа… Черт побери, а это что за многоногая штуковина?
      Ринсвинд даже не потрудился оглянуться. Он сразу узнал выражение, появившееся на лицо Чудакулли, который смотрел ему за спину.
      – О, – откликнулся он. – Пожалуй, на этот вопрос я смогу ответить.
 
      Магия – это вам не математика. Как и сам Плоский мир, она следует законам не столько логики, сколько здравого смысла. Но на кулинарию она тоже не похожа. В кулинарии все просто: торт – это торт. Смешайте ингредиенты, запеките их при указанной температуре – и получите торт. Нет такой запеканки, для приготовления которой требуется лунный свет. И нет такого суфле, в рецепте приготовления которого указывалось бы, что белки должна взбивать девственница.
      Тем не менее люди, страдающие пытливостью, испокон веков задавались вопросом, есть ли у волшебства какие-либо правила, существует более пятисот заговоров, гарантирующих любовь другого человека, самых разнообразных, от возни с семенами папоротника ровно в полночь до довольно неаппетитных манипуляций с носорожьим рогом (тут время конкретно не указывался но, наверное, не сразу после еды). Но что, если (стояли на своем пытливые умы) в процессе анализа всех этих заговоров выявится некий крохотный, на первый взгляд не заметный, но мощный общий знаменатель, некий метазаговор, какое-нибудь элементарное уравнение, помогающее достигнуть требуемого результата более простым путем, – а заодно и все носорожье племя вздохнет с облегчением?
      Именно для того, чтобы отыскать ответ на этот вопрос, и построили Гекс – хотя Думминг Тупс не любил слово «построили». Да, он и несколько студентов посмышленее собрали Гекс, этого нельзя отрицать, но иногда… гм-м… иногда ему казалось, что некоторые части прибора, как бы странно это ни звучало, просто возникли из ниоткуда.
      Например, он точно знал, что никто не планировал встраивать в Гекс Лунный Фазовый Генератор, однако данная деталь присутствовала и, судя по всему, являлась важной, неотъемлемой частью прибора. Также они собрали Часы Нереального Времени, но никто, похоже, понятия не имел, как эта штуковина работает.
      В общем, Думминг подозревал, что тут они столкнулись с ярко выраженным случаем формирующей причинности – эта опасность всегда подстерегает ученого, тем более если он работал в учреждении вроде Незримого Университета, где реальность истончилась до крайности и продувается самыми загадочными ветрами. Стало быть, если его подозрения оправданны, нельзя сказать, что они изобрели, собрали или создали некий прибор. На самом деле они лишь облекли в физические одеяния уже присутствовавшую где-то идею, которая только ждала своего часа, чтобы начать существовать.
      Он долго и подробно втолковывал преподавательскому составу Университета, что разумом Гекс не обладает. Это же совершенно очевидно – ну чем Гекс может думать? Прибор был построен по принципу часового механизма, однако большую его часть составлял гигантский искусственный муравейник (Думминг очень гордился этой своей разработкой интерфейса: муравьи бегали вверх-вниз по маленькой замкнутой веренице тележек, а те в свою очередь вращали главную шестерню), и самую важную роль тут играл искусно регулируемый муравьиный поток, который струился по лабиринту стеклянных трубок.
      И все же… значительная часть деталей аккумулировалась сама по себе, например аквариум или позвякивающие от движения воздуха колокольчики. А прямо посреди прибора свила себе гнездо мышка – и получила статус арматуры, поскольку, если ее извлекали, Гекс наотрез отказывался работать.
      Таким образом, в приборе не было ничего способного думать – разве что о сыре или сахаре. Но иногда, по ночам, когда работа Гекса была в самом разгаре: из трубок доносится шорох – это трудятся неутомимые муравьи, – потом вдруг прибор издает долгий звонкий «блямс», и в соответствующую нишу опускается аквариум, дабы извлекать оператора в долгие ночные часы… Так вот, в подобные ночи сидящий за Гексом человек невольно начинал задумываться о том, что есть мозг, а что есть мысль и действительно ли машина не способна обладать разумом, а может, мозг это всего-навсего усовершенствованная версия Гекса (или, наоборот, менее усовершенствованная – как правило, это сомнение рождалось часа в четыре утра, когда детали часового механизма внезапно меняли направление своего вращения на противоположное, а мышка неожиданно издавала редкий писк), да и вообще, если уж на то пошло, а не устроен ли весь мир подобным образом, а мы в нем – те же муравьи.
      Короче говоря и выражаясь простым человеческим языком, Думминг был слегка встревожен.
      Он уселся на клавиатуру. Со всеми своими клавишами и рычажками она занимала почти столько же места, сколько и вся остальная, «рабочая», часть Гекса. При нажатии на клавиши косточки с просверленными в них дырками падали в специальные пазы, тем самым направляя муравьев в нужное ответвление стеклянного лабиринта.
      Чтобы сформулировать проблему, потребовалось некоторое время, однако в конце концов задача была решена. Думминг уперся ногой в сооружение и потянул за рычаг ввода.
      Муравьи побежали по новым маршрутам. Часовой механизм пришел в движение. Приборчик, которого (в этом Думминг готов был поклясться) вчера здесь не было, но который очень смахивал на прибор для измерения скорости ветра, яростно завращался.
      И через несколько минут в выходную вагонетку грохнулись несколько кирпичиков с выбитыми на них оккультными символами.
      – Спасибо, – поблагодарил Думминг и почувствовал себя полным идиотом.
      В приборе ощущалось странное напряжение – словно некая молчаливая воля стремилась к далекой и непостижимой цели. Подобную волю Думинг уже встречал раньше в желуде. Держишь его в руках и будто слышишь, как крошечный беззвучный голосок произносит: «Да, я обыкновенный желудь, маленький и зеленый, – но мне снятся безбрежные леса».
      Не далее как на днях Адриан Турнепс из любопытства, просто чтобы посмотреть, что будет, напечатал «Почему?» и дернул рычаг ввода. Кое-кто из студентов предсказывал, что Гекс сойдет с ума, пытаясь найти ответ на этот вопрос, но Думминг предполагал, что Гекс выдаст «?????» – сообщение, которое прибор использовал с удручающей частотой.
      Но вместо этого после нескольких минут необычно оживленной беготни муравьев прибор поднапрягшись, выдал следующий ответ: «Потому».
      Возбужденные зрители спешно поставили на попа стол и принялись наблюдать из-за него, что же будет дальше. Наконец Турнепс решился напечатать: «Почему вообще?»
      Последовало долгое ожидание, затем появился ответ: «Потому что совсем. ????? Ошибка В Обращении К Домену Вечности. + + + + + Начать Заново + + + + +».
      Никто из присутствующих не знал, кто такой тот самый Начать Заново и почему он посылает им сообщения. Однако с тех пор никто больше не решался развлекаться подобными вопросами. Никто не хотел рисковать – а вдруг получишь ответ?
      Именно вскоре после этого случая в Гексе появились еще две странные штуковины: одна похожая на сломанный зонтик и обвешанная селедками, а вторая – смахивающая на надувной мяч и сдувающаяся каждые четырнадцать минут.
      Магические книги приобретают определенные личные качества вследствие той волшебной силы, что скрывается на их страницах. Именно поэтому, посещая университетскую библиотеку, следовало запастись прочной дубинкой. И вот Думминг построил прибор для изучения магии. Волшебники испокон веков знали, что сам акт наблюдения изменяет наблюдаемый объект. Но некоторые из них постоянно забывают о том, что наблюдатель тоже изменяется.
      Думминг потихоньку начинал подозревать, то Гекс перестраивает сам себя.
      И он только что сказал ему «спасибо». Обращаясь к прибору, который выглядит так, словно его создал страдающий икотой стеклодув.
      Думминг посмотрел на выданное Гексом заклинание, торопливо записал его на бумажку и стремительно вышел.
      Комната опустела. Гекс продолжал щелкать. Периодически сдувающийся мяч в положенное время сдулся. Часы Нереального Времени перпендикулярно тикали.
      В выходном желобе загромыхало.
      «Не стоит благодарности. + + ????? + + Ошибка, Недостаточно Сыра. Начать Заново»
 
      Прошло пять минут.
      – Поразительно, – восхитился Чудакулли. – Груша разумная, говоришь?
      Пытаясь заглянуть под дно Сундука, он опустился на колени.
      Сундук попятился. Он привык вызывать ужас, страх и панику. До сих пор мало кто испытывал к нему интерес.
      Аркканцлер встал и отряхнулся.
      – А-а, – произнес он, увидев, что к ним приближается гномообразная фигура. – Вот и садовник с лестницей. Декан на люстре, Модо.
      – И, смею уверить, мне здесь очень даже не плохо, – послышалось откуда-то из-под потолка. – Вот только б чашечку чая сюда.
      – И чего я никак не ожидал, так это того, что главный философ сумеет поместиться в буфете, – заметил Чудакулли. – Поистине, возможности человека не имеют границ.
      – О, я всего лишь… всего лишь проверял состояние столового серебра, – послышалось из выдвижного ящика.
      Сундук открыл крышку. Несколько волшебников поспешно отпрянули.
      Чудакулли с интересом рассмотрел застрявшие в древесине акульи зубы.
      – Значит, он любит охотиться на акул?
      – О да, – откликнулся Ринсвинд. – Иной раз, бывает, выволочет акулу на берег и ну ее трепать. На Чудакулли Сундук произвел огромное впечатление. В землях, лежащих между Овцепикскими горами и Круглым морем, груша разумная практически не встречается, скорее даже тут ее совсем не осталось. Лишь немногие волшебники могли похвастать унаследованным от своего собрата посохом из груши разумной.
      Одной из сильных сторон Чудакулли было экономное расходование эмоций. Сундук в самом деле произвел на него неизгладимое впечатление, можно даже сказать, ошеломил: когда Сундук неожиданно приземлился прямо посреди толпы волшебников, декан блестяще исполнил сложнейший вертикальный взлет с ускорением. Но испугался ли аркканцлер? Однозначно нет. Чудакулли не знал, что такое страх, поскольку не имел вображения.
      – Ух ты, – произнес кто-то из волшебников. Аркканцлер отыскал взглядом говорившего.
      – Да, казначей?
      – Эта книга, которую декан одолжил мне почитать. Про человекообразных.
      – И что?
      – Совершенно удивительная книжка, – с горящими глазами продолжал казначей, пребывающий сейчас в средней части ментального цикла, а следовательно, на одной планете со своими коллегами, пусть даже и отделенный от них пятимильной ватной изоляцией. – Декан сказал правду. Тут действительно написано, что взрослый самец орангутана, будучи доминирующим самцом в стае, отращивает себе большие защечные мешки.
      – Надо же, как интересно!
      – Вот именно, ведь у библиотекаря мешков нет! И это при том, что он доминирует в библиотеке. Он ведь там доминирует?
      – Разумеется, – откликнулся главный философ, – но вместе с тем он считает себя волшебником. А как волшебник он же не доминирует над Университетом.
      Постепенно мысль дошла, и волшебники, все как один ухмыляясь, воззрились на аркканцлера.
      – И нечего так смотреть на мои щеки! – воскликнул тот. – Я ни над кем не доминирую!
      – Я всего лишь…
      – Так что закройте рты, все, – или наживете себе неприятности!
      – М-да, очень советую прочесть, – сказал казначей, по-прежнему счастливо пребывающий в долине сушеных лягушек. – Поразительно, сколь многому можно научиться, читая эту книжку!
      – И чему же из нее можно научиться? Например, как показывать красную задницу? – съязвил со своей люстры декан.
      – Нет, декан. Задницы показывают бабуины, – разъяснил главный философ.
      – Прошу прощения, не хочу вас разочаровывать, но полагаю, что речь идет о гиббонах, – вставил заведующий кафедрой беспредметных изысканий.
      – Да нет, гиббоны – это которые визжат таким противным визгом. А задницы показывают бабуины.
      – Лично мне библиотекарь никогда ничего не показывал, – процедил аркканцлер.
      – Ха, он и не стал бы, дурак он, что ли? – донеслось с люстры. – Тут же доминирующий самец и все такое!
      – Декан, спускайся сию минуту!
      – Я тут слегка запутался, Наверн. Никак не могу отцепить один канделябр от балахона.
      – Ха!
      Ринсвинд потряс головой и заковылял прочь. Да уж, с тех пор как он был здесь в последний раз, произошло много перемен, а был он здесь очень давно, не припомнить даже когда…
      Он не просил волнующей, полной приключений жизни. Что он действительно любил, так это скуку и однообразие. Проблема заключалась в том, что скука и однообразие имеют склонность взрываться прямо вам в лицо в самый неожиданный момент. Только покажется, что вот, наконец, ты обрел ее – скучную, однообразную жизнь, как вдруг обнаруживаешь, что находишься в самом эпицентре того, что другие люди – беззаботные ничего не понимающие людишки – называют приключением. Волею судеб Ринсвинду довелось посетить множество чужеземных стран и повстречать там массу экзотических и ярких личностей – впрочем, его знакомства никогда не длились слишком долго, поскольку обычно он бежал со всех ног, спасаясь от этих самых ярких личностей. Он был свидетелем сотворения мира и, следует отметить, сидел при этом не в партере, видел ад и жизнь после Смерти. Его захватывали в плен, сажали в темницы, спасали, теряли и оставляли одного на необитаемом острове. Иногда все это умудрялось уместиться в один день.
      Приключение! Люди говорят о нем как о чем-то стоящем, между тем это всего-навсего смесь из плохого питания, постоянного недосыпания и абсолютно незнакомых людей, с необъяснимой настойчивостью пытающихся воткнуть в различные участки вашего тела всякие заостренные предметы.
      В конце концов Ринсвинд пришел к выводу что корень проблемы заключается в его карме. От нее-то он и страдает. Стоило возникнуть хотя бы самому смутному, мимолетному ощущению, что в недалеком будущем произойдет что-нибудь хорошее, как незамедлительно случалось что-то и плохое. Оно случалось и случалось – случалось все то время, пока должно было происходить диаметрально противоположное. В итоге ему так не довелось узнать, какое оно из себя хорошее. Это как если бы вас перед самой едой постигло вдруг несварение желудка, причем несварение настолько жуткое, что вы и кусочка в рот взять не можете.
      Где-то в этом мире, рассуждал Ринсвинд, должен быть другой человек, который находится на противоположной стороне качелей. Некто вроде его зеркального отражения, чья жизнь представляет собой цепочку прекрасных и приятных событий. И Ринсвинд не оставлял надежды однажды встретить этого типа, чтобы побеседовать с ним по душам.
      И вот теперь его хотят заслать на Противовесный континент. Говорят, жизнь там скучнее некуда. А Ринсвинд всей душой жаждал скучищи.
      Он действительно полюбил тот остров. Там была такая штука, как Кокосовый Сюрприз. Берешь кокос, бьешь по нему дубинкой – и на тебе! Внутри кокос! Именно такие сюрпризы он любил больше всего на свете.
      Ринсвинд толчком открыл дверь. Здесь он кода-то жил…
      В комнате царил полный разгром. У стены стоял большой, видавший виды гардероб – пожалуй, единственный предмет обстановки, подпадавший под категорию «нормальная мебель», если только не расширить эту категорию, чтобы она включала в себя плетеный стул без сиденья и с тремя ножками, а также матрас, настолько полный жизни, копошащейся обычно в матрасах, что время от времени он принимался пьяно ползать по комнате, наталкиваясь на прочую «меблировку». В одном из углов громоздилась куча всякого хлама, явно притащенного сюда с какой-то помойки, – старые корзины, куски досок, разодранные мешки…
      Ринсвинд почувствовал, как к горлу подкатил ком. Комната осталась такой, какой и была, в ней ничего не тронули…
      Отворив дверцу гардероба, он принялся рыться в населенном молью мраке, пока рука не натолкнулась на…
      …Ухо…
      …Присоединенное к гному.
      – Ай!
      – Что, – осведомился Ринсвинд, – ты делаешь в моем гардеробе?
      – В гардеробе? Э-э… э-э… А разве это не волшебное королевство Наверния? – забормотал гном, делая вид, будто не чувствует за собой ровно никакой вины и вообще забрел в этот шкаф совершенно случайно.
      – Нет, и эти вешалки у тебя в руках вовсе Брильянтовые Сережки Королевы Фей. – Ринсвинд выхватил свое имущество из рук воришки. – А это вовсе не Плащ-Невидимка! А это не Чудо-Носки Ворчливого Великана, это мои башмаки!
      – Ай!
      – А ну вылазь!
      Гном со всех ног метнулся прочь из комнаты, чуть помедлив на пороге, чтобы крикнуть:
      – У меня лицензия Гильдии Воров! И бить гномов нельзя! Это называется дискриминация по видовому признаку!
      – Ага, конечно.
      Ринсвинд принялся извлекать из шкафа различные предметы одежды.
      Отыскав балахон почище, Ринсвинд надел его. Над балахоном моль потрудилась на славу, к тому же красный цвет его по большей части слинял до оранжевого и коричневого – однако, Ринсвинд облегченно вздохнул, это было настоящее одеяние волшебника. Трудно производить впечатление, творя волшебство с голыми коленками.
      Раздались негромкие шаги. Кто-то, осторожно ступая, подошел и остановился у него за спиной. Ринсвинд повернулся.
      – Откройся.
      Сундук послушно откинул крышку. Теоретически сейчас ему полагалось быть полным акулы, но на практике он был доверху набит кокосами. Ринсвинд вывалил орехи на пол и запихал в освободившийся Сундук остальную одежду из шкафа.
      – Закройся.
      Крышка хлопнула.
      – А теперь отправляйся на кухню и добудь мне картошки.
      Сундук совершил сложный, постепенно распространяющийся на все многочисленные ноги поворот и затрусил прочь. Ринсвинд вышел вслед за ним и направился в кабинет аркканцлера. Сзади слышались голоса продолжающих яростный спор волшебников.
      За много лет, проведенных в Незримом Университете, Ринсвинд столько раз бывал в этом кабинете, что практически сроднился с ним. Как правило, приходил он сюда, чтобы отвечать на всякие крайне затруднительные вопросы, типа: «Это же основы огнетворчества – ты что, не знаешь, как разжигают огонь?!» В этом кабинете Ринсвинд провел немало долгих часов, разглядывая предметы обстановки и выслушивая гневные разглагольствования.
      Здесь тоже кое-что переменилось. Исчезли перегонный куб и бутыли с бурляще-дымящимися жидкостями, считавшиеся традиционными атрибутами волшебства, зато появился бильярдный стол, настолько заваленный всякими официальными бумагами, что даже зеленого сукна не было видно. Чудакулли всегда считал, что люди, у которых есть время строчить официальные бумаги, вряд ли могут написать что-нибудь важное.
      Со стен на Ринсвинда взирали чучельные головы удивленных животных. С рогов оленя свисали ржавые железные башмаки, полученные Чудакулли в качестве приза в годы его юности, когда он выступал за команду Университета в соревнованиях по наводной бегле .
      В углу располагалась большая модель Плоского мира, покоящегося на четырех деревянных слонах. Ринсвинду модель была хорошо знакома. Как, впрочем, и любому другому студенту…
      Противовесный континент представлял собой каплю. То есть выглядел точь-в-точь как капля или как не слишком благожелательная запятая. Моряки, возвращаясь из плаваний, порой рассказывали об этом континенте. Поговаривали, будто бы давным-давно он раскололся на несколько крупных островов, которые, вытянувшись в длинную цепь, доходили аж до Бхангбхангдука, еще более таинственного острова. Ну а следом за Бхангбхангдуком располагался совсем загадочный и мистический континент, обозначаемый на всех картах не иначе как «XXXX».
      Суда на Противовесный континент ходили нечасто, хотя все знали, что Агатовая империя смотрит на контрабанду сквозь пальцы (если, конечно, не слишком наглеть), да и в Анк-Морпорке имелись кое-какие товары, востребованные на том краю Диска. Однако никаких официальных торговых контактов не существовало – некоторые капитаны, осмелившиеся посетить Противовесный континент, привезли оттуда сказочное богатство в виде шелков и ценной древесины, а некоторые вернулись прикованными вверх ногами к мачте. А другие и вовсе не вернулись.
      Ринсвинд побывал почти везде, однако Противовесный континент был для него неведомой страной, так сказать, террором инкогнита. И зачем им там понадобился волшебник?
      Ринсвинд вздохнул. В его голове забрезжил смутный план.
      Пожалуй, он не станет дожидаться возвращения Сундука из захватнического похода на кухню; кстати, доносившиеся оттуда вопли и периодический громкий гул медной сковородки, которой, судя по всему, кто-то отбивался, наводили на мысль, что Сундук развлекается вовсю.
      Нужно просто взять ноги в руки и, не мешкая ни минуты, убираться от греха подальше. А потом…
      – А, Ринсвинд! – Для такого крупного человека аркканцлер передвигался на удивление бесшумно. – Вижу, ты уже заждался. Что, так не терпится нас покинуть?
      – Да, – честно признался Ринсвинд. – О да. Ужас как не терпится.
 
      Члены Красной Армии собрались на сходку. Собрание открыли пением революционных песен. Поскольку неповиновение властям нелегко дается гражданам Агатовой империи, песни носили названия типа «Мы Планомерно Движемся Вперед, При Этом Лишь Слегка Не Повинуясь И Следуя Правилам Хорошего Тона».
      А затем настало время для приятных новостей.
      – Великий Волшебник уже в пути. Мы послали ему сообщение, хотя наш посланник подвергался огромному риску.
      – Но когда именно он прибудет? И как мы об этом узнаем?
      – Если он действительно Великий Волшебник, мы о нем услышим. И тогда…
      – Мягко Сметем Мы Преграды! Гнет Осторожно Отринем! – хором пропели собравшиеся.
      Две Огненные Травы окинул взором своих товарищей по борьбе.
      – Именно, – подтвердил он. – И тогда, товарищи, придет время нанести удар в самое сердце той гнили, что затопила нашу страну! Мы будем штурмовать Зимний!
      Воцарилось молчание. Затем кто-то аккуратно напомнил:
      – Гм, извини, конечно, но сейчас июнь.
      – Значит, будем штурмовать Летний!
 
      Очень похожее собрание, хотя и без песнопений и с гораздо более пожилыми участниками, проходило в Незримом Университете – хотя один из членов Волшебного Совета так и не согласился спуститься с люстры. Что очень раздражало библиотекаря. Он привык, что это его место.
      – Ну хорошо, раз вы не доверяете моим расчетам – какие, в таком случае, альтернативы? – горячо произнес Думминг Тупс.
      – Может, отправить его на корабле? – высказался заведующий кафедрой беспредметных изысканий.
      – Корабли частенько тонут, – поторопился заметить Ринсвинд.
      – Ты домчишься и глазом не успеешь моргнуть, – встрял главный философ. – Мы же, в конце концов, волшебники. Дадим тебе мешок с ветром.
      – Ага. По имени декан, – ухмыльнувшись, произнес Чудакулли.
      – Я все слышу, – донеслось с люстры.
      – Есть и другая дорога. – Профессор современного руносложения покачал головой. – Мимо Пупа. Там почти везде лед.
      – Нет! – воскликнул Ринсвинд.
      – Зато на льду невозможно утонуть.
      – Еще как возможно. Не знаешь, куда и ступить. Лед под тобой хрусть, а потом тебя еще и льдиной по голове огреет. И там киты-убийцы. И огромные тюлени с фоф факими вубиффами!
      – Хрусть – и пополам, – радостно сообщил казначей.
      – Это ты о чем? – подозрительно осведомился профессор современного руносложения.
      – О крюке, на который картины вешают. Сломался он.
      Воцарилось краткое неловкое молчание.
      – О боги, мы чуть не пропустили время приема лекарств. – Аркканцлер сверился с часами на цепочке. – Нет, нормально, успели. Бутылек у тебя в левом кармане, дружище. Три штуки за раз.
      – Единственный способ – это магия, – стоял на своем Думминг Тупс. – Она же сработала, когда мы доставляли его сюда.
      – О да, – закатил глаза Ринсвинд. – Я всю жизнь мечтал отправиться неведомо куда – с горящими штанами и даже не зная, где приземлюсь. Действительно идеальный способ!
      – Вот и прекрасно, – заключил Чудакулли, человек, к сарказму не восприимчивый. – Континент большой. Даже с расчетами господина Тупса мы вряд ли промахнемся.
      – А что, если я врежусь в какую-нибудь гору? – спросил Ринсвинд.
      – Такого быть не может. Когда мы произнесем заклинание, этот участок горы перенесется сюда вместо тебя, – объяснил Думминг, которому очень не понравился намек по поводу его математических способностей.