* * *

      В другой части леса молодой шаман проходил крайне важный этап своей подготовки. Он поел священного мухомора, покурил святого корня, тщательно растер и ввел в различные отверстия своего тела мистический гриб и теперь, сидя под сосной в позе «лотоса», пытался сосредоточиться. Он должен был не только войти в контакт со странными и чудесными секретами, таящимися в Сердце Бытия, но и не дать своей макушке, отвинтившись, уплыть прочь.
      Перед его глазами медленно кружились голубые четырехсторонние треугольники. Временами он понимающе улыбался в пространство и восклицал что-нибудь типа «Ух ты» или «О-о».
      Потом в воздухе мелькнуло некое движение и произошло то, что шаман впоследствии описал как «нечто вроде взрыва, только наоборот, понимаете?» На пустом месте возник огромный обшарпанный деревянный сундук.
      Он тяжело приземлился на слой опавших листьев, выпустил из себя множество маленьких ножек и тяжеловесно повернулся, чтобы взглянуть на шамана. Лица у сундука, конечно, не было, но даже сквозь вызванную грибами дымку шаман с ужасом осознал, что эта штуковина смотрит именно на него. И взгляд этот был не из приятных. Потрясающе, до чего злобными могут показаться замочная скважина и пара сучков.
      Затем, к огромному облегчению начинающего шамана, сундук вроде как пожал плечами и рысью скрылся между деревьев.
      Шаман совершил сверхчеловеческое усилие и припомнил правильную последовательность движений, поднимающих человека с земли. Ему даже удалось сделать пару шагов, прежде чем он взглянул вниз и решил бросить это бесполезное занятие, потому что у него закончились ноги.
 
      Ринсвинд тем временем отыскал какую-то дорожку. Она здорово петляла, и он предпочел бы, чтобы она была вымощена, но пока он по ней шел, у него имелось хоть какое-то занятие.
      Деревья неоднократно пытались завязать с ним разговор, но Ринсвинд, пребывая в полной уверенности, что для деревьев такое поведение ненормально, не обращал на них никакого внимания.
      День клонился к вечеру. Ни единый звук не тревожил воцарившуюся тишину, если не считать жужжания мелких, мерзких, кусачих насекомых, треска падающих время от времени веток и перешептывания деревьев, обсуждающих вопросы религии и неприятности с белками. Ринсвинд вдруг почувствовал себя очень одиноким. Он представил себе, что будет жить в лесу вечно, спать на листьях и питаться… и питаться… питаться тем, чем питаются в лесу. Деревьями, предположил он, орешками и ягодами. Ему придется…
      – Ринсвинд!
      Навстречу по тропинке шел Двацветок – промокший насквозь, но сияющий от удовольствия. Следом трусил Сундук .
      Ринсвинд вздохнул. Он-то думал, что хуже и быть не может…
      Начался какой-то особенно мокрый и холодный дождь. Ринсвинд с Двацветком сидели под деревом и смотрели на падающие капли.
      – Ринсвинд?
      – М-м?
      – Почему мы здесь?
      – Ну, некоторые говорят, что Диск и все остальное сотворил Создатель Вселенной, другие считают, что это весьма запутанная история, имеющая отношение к гениталиям Высочайшего Бога и молоку Небесной Коровы, а кое-кто утверждает, будто все мы обязаны своим существованием случайному раскладу вероятностных частиц. Но если ты имеешь в виду, почему мы сидим здесь,а не падаем с Диска, то об этом я не имею ни малейшего понятия. Должно быть, произошла какая-то ужасная ошибка.
      – О-о. А как ты думаешь, в этом лесу есть что-нибудь съедобное?
      – Да, – горько отозвался волшебник. – Мы.
      – Если хотите, у меня растут желуди, – услужливо предложило дерево.
      Несколько минут они сидели в сырости и молчании.
      – Ринсвинд, дерево сказало…
      – Деревья не разговаривают, – отрезал Ринсвинд. – Очень важно это помнить.
      – Но ты ведь сам слышал…
      Ринсвинд вздохнул.
      – Знаешь что, – сказал он. – Ты, похоже, позабыл элементарную биологию. Чтобы говорить, тебе требуются всякие причиндалы типа легких, губ и… и…
      – Голосовых связок, – помогло ему дерево.
      – Ага, их самых, – подтвердил Ринсвинд, но опомнился и, резко замолчав, мрачно уставился на дождь.
      – А я-то думал, волшебники все-все знают о деревьях и лесе, – с упреком заметил Двацветок.
      В его голосе редко слышались нотки, позволяющие предположить, что он считает Ринсвинда кем-то другим, кроме как замечательным чародеем. Поэтому уязвленный волшебник был вынужден что-то да ответить.
      – А кто тебе сказал, что я ничего не знаю? – раздраженно бросил он.
      – Ну и что это за дерево? – спросил турист.
      Ринсвинд посмотрел вверх.
      – Береза, – твердо сказал он.
      – Вообще-то… – начало дерево, но быстро заткнулось, поймав на себе Ринсвиндов взгляд.
      – А те штуки наверху выглядят совсем как желуди, – заявил Двацветок.
      – Да, ну, в общем, это бесчерешковая, или семидольная, береза, – объяснил Ринсвинд. – Ее орешки очень похожи на желуди. Могут обмануть кого угодно.
      – Вот это да, – восхитился Двацветок, однако тут же спросил: – А вон тот что за куст?
      – Омела.
      – На нем же шипы и красные ягоды!
      – Ну и что? – сурово спросил Ринсвинд и впился в туриста взглядом.
      Двацветок сломался первым.
      – Ничего, ничего… – покорно пробормотал он. – Должно быть, меня неправильно информировали.
      – Вот именно.
      – Слушай, под кустом растут какие-то большие грибы. Их есть можно?
      Ринсвинд с опаской посмотрел на грибы. Они действительно выглядели очень большими, и шляпки у них были красного цвета, все утыканные белыми пятнышками. По сути, эти грибы относились к той разновидности, которую местный шаман (он как раз пытался завязать дружбу со скалой в нескольких милях от этого места) стал бы есть только после того, как привязал бы себя за ногу к большому камню. У Ринсвинда не было другого выхода, кроме как вылезти под дождь и приглядеться к грибам.
      Он опустился на колени в опавшие листья и заглянул под одну из шляпок.
      – Нет, для еды они совершенно не годятся, – слабо сказал он через некоторое время.
      – Почему? – крикнул Двацветок. – У них что, пластинки не того цвета?
      – Ну, не совсем.
      – Тогда, наверное, на ножках не такие пленки?
      – Вообще-то, с виду с ними все в порядке.
      – Значит, шляпка. Эти пятнышки крайне подозрительны, – догадался Двацветок.
      – Я в этом не уверен.
      – Так почему же их нельзя есть?
      Ринсвинд кашлянул.
      – Все дело в крошечных дверцах и окнах, – удрученно произнес он. – Первый и главный признак.
 
      Над Незримым Университетом грохотал гром. Дождь лился на университетские крыши и, клокоча, хлестал из глоток горгулий, хотя одна или две твари посообразительнее сумели-таки укрыться среди лабиринтов черепицы.
      Далеко внизу, в Главном зале, на углах церемониальной октограммы стояли восемь самых могущественных волшебников Плоского мира. Вообще-то, говоря по правде, они не были самыми могущественными, однако все до единого обладали большими способностями к выживанию, а в мире магии, основанном на жесточайшей конкуренции, это означало практически то же могущество. Каждому волшебнику восьмого уровня дышали в спину полдюжины волшебников седьмого уровня, пытающихся убрать его с дороги, и старшим волшебникам следовало изначально выработать у себя бдительность по отношению к, скажем, скорпионам в своей постели. Итог этим размышлениям может подвести одна старая поговорка, которая гласит: когда волшебнику надоедает искать у себя в тарелке толченое стекло, значит, ему надоела жизнь.
      Самый старый из магов, Грейхальд Спольд из ордена Древних и Истинно Подлинных Мудрецов Ненарушенного Круга, оперся всей тяжестью на резной посох и изрек следующие словеса:
      – Давай дальше, Ветровоск, меня уже ноги не держат.
      Гальдер, который для пущего эффекта сделал паузу в своей речи, бросил на него свирепый взгляд.
      – Что ж, хорошо, я буду краток…
      – Вот и чудненько.
      – Все мы искали указаний по поводу событий сегодняшнего утра. Кто-нибудь может сказать, что он их получил?
      Волшебники искоса взглянули друг на друга. Нигде, кроме как на братской вечеринке после конференции профсоюзов, не найдешь столько взаимного недоверия и подозрений, сколько на собрании старших волшебников. Однако простой и непреложный факт заключался в том, что день прошел крайне неважно. Словоохотливые в обычных обстоятельствах демоны, в спешном порядке вызванные из Подземельных Измерений, напускали на себя застенчивый вид и уклонялись от расспросов. Волшебные зеркала потрескались. С гадальных карт таинственным образом исчез весь рисунок. Хрустальные шары совершенно затуманились. Даже чайные листья, презрительно отвергаемые волшебниками как легкомысленный и ненадежный метод гадания, сбивались в кучку на дне чашки и отказывались сдвинуться с места.
      Короче, собравшиеся волшебники пребывали в растерянности. В ответ на вопрос Гальдера они дружно помотали головами и что-то тихо забормотали.
      – А посему я предлагаю исполнить Обряд АшкЭнте, – драматическим голосом объявил Гальдер.
      Он-то надеялся на ответ типа: «Э, нет, только не Обряд АшкЭнте! Порядочный человек не должен связываться с такими штуками!»
      На деле же волшебники выразили единогласное одобрение.
      – Замечательная идея.
      – По-моему, разумно.
      – Что ж, приступай.
      Слегка выбитый из колеи, Гальдер вызвал в зал процессию младших волшебников, которые внесли разнообразные магические принадлежности.
      В тексте уже мелькали кое-какие намеки на то, что примерно в это время в братстве волшебников начались разногласия по поводу того, как правильно заниматься магией.
      Молодые волшебники во всеуслышанье заявляли, что магии давно пора начать совершенствовать свой образ, а всем волшебникам следует прекратить возню с кусочками воска и костями, поставив дело на хорошо организованную основу с программами исследований и трехдневными съездами в хороших отелях, где будут читаться доклады «Куда идет геомантия?» и «Роль семимильной обуви в неравнодушном обществе».
      Траймон, к примеру, практически не творил чудес, зато четко вел все дела ордена и бесконечно писал служебные записки. В его кабинете на стене висела большая диаграмма, усеянная разноцветными точками, флажками и испещренная линиями, в которых никто ничего не понимал, но которые выглядели весьма внушительно.
      Волшебники другой категории считали, что все это болотный газ, и наотрез отказывались работать с образом, если он не был сделан из воска и утыкан булавками.
      Старейшины всех восьми орденов придерживались именно такого убеждения, – традиционалисты до последнего волшебника, – поэтому сваленные вокруг октограммы орудия отличались четко выраженным, без дураков, оккультным видом. Среди орудий фигурировали бараньи рога, черепа, вычурные металлические изделия и тяжелые свечи, хотя младшие волшебники давным-давно открыли, что Обряд АшкЭнте элементарно совершается при помощи трех небольших деревянных брусков и четырех кубиков мышиной крови.
      В нормальных условиях подготовка занимала несколько часов, но объединенными усилиями старших волшебников она была быстро завершена, и всего через каких-то сорок минут Гальдер проговорил последние слова заклинания. Повисев пару мгновений, руны растворились и исчезли.
      Воздух в центре октограммы замерцал, сгустился, и внезапно в нем появилась высокая темная фигура, облаченная в черные одеяния, с лицом, закрытым капюшоном, – что, возможно, было только к лучшему. В одной руке она держала длинную косу, и волшебники не могли не заметить, что вместо пальцев у нее – лишь белая кость.
      Другая лишенная плоти рука сжимала несколько пластинок сыра и наколотый на палочку кусок ананаса.
      – НУ? – вопросил Смерть (кстати, здесь надо бы напомнить, что на Диске Смерть мужского пола) голосом, пронизанным теплотой и многоцветием айсберга.
      Поймав на себе изумленные взгляды волшебников, Смерть быстро опустил глаза на палочку.
      – Я БЫЛ В ГОСТЯХ, – с легким упреком добавил он.
      – О порождение Земли и Тьмы, мы приказываем тебе отречься… – твердым, повелительным тоном начал Гальдер.
      Смерть кивнул.
      – ДА, ДА, ЗНАЮ Я ВСЕ ЭТО. ВЫЗЫВАЛИ-ТО ЧЕГО?
      – Я слышал, ты способен прозревать прошлое и будущее, – несколько обиженно ответил Гальдер, потому что торжественная речь связывания и подчинения очень нравилась ему. Все говорили, что она у него особенно здорово получается.
      – АБСОЛЮТНО ВЕРНО.
      – Тогда, может, ты разъяснишь нам, что произошло сегодня утром? – спросил Гальдер и, взяв себя в руки, громко заблеял: – Я требую этого именем Азмирота, именем Т'чикела, именем…
      – ЛАДНО, ЛАДНО, Я ВСЕ ПОНЯЛ, – поморщился Смерть. – ЧТО КОНКРЕТНО ВЫ ХОТИТЕ УЗНАТЬ? СЕГОДНЯ УТРОМ ПРОИЗОШЛО ДОВОЛЬНО МНОГО СОБЫТИЙ – ЛЮДИ РОЖДАЛИСЬ, ЛЮДИ УМИРАЛИ, ДЕРЕВЬЯ РОСЛИ, КРУГИ РИСОВАЛИ НА ПОВЕРХНОСТИ МОРЯ ДОВОЛЬНО ИНТЕРЕСНЫЕ УЗОРЫ…
      – Я имею в виду Октаво, – холодно пояснил Гальдер.
      – А, ЕГО… ЭТО БЫЛА ПРОСТО ПЕРЕСТРОЙКА РЕАЛЬНОСТИ. НАСКОЛЬКО Я ПОНЯЛ, ОКТАВО ИСПУГАЛСЯ, ЧТО МОЖЕТ ЛИШИТЬСЯ ВОСЬМОГО ЗАКЛИНАНИЯ. ПОХОЖЕ, ОНО ПАДАЛО С ДИСКА.
      – Погоди, погоди, – Гальдер поскреб подбородок. – Мы говорим о Заклинании, которое засело в башке у Ринсвинда? Такого тощего, скорее даже костлявого волшебника? Так ведь это Заклинание…
      – …ОН НОСИТ В СЕБЕ МНОГИЕ ГОДЫ, ДА.
      Гальдер нахмурился. Морока это все. Каждый знает, что, когда умирает волшебник, заклинания разом высвобождаются из его головы. Зачем устраивать такую суету из-за какого-то Ринсвинда? Заклинание в конце концов приплыло бы обратно.
      – Есть какие-нибудь соображения, почему Октаво так обеспокоился? – позабыв об осторожности, спросил он, но, вовремя спохватившись, торопливо забубнил: – Именем Эррифа и Кчарлы я отрекаю тебя и…
      – СЛУШАЙ, КОНЧАЙ, А? – нахмурился Смерть. – Я ЗНАЮ ТОЛЬКО ТО, ЧТО ВСЕ ЗАКЛИНАНИЯ ДОЛЖНЫ БЫТЬ ПРОИЗНЕСЕНЫ В СЛЕДУЮЩИЙ СВЯЧЕЛЬНИК, ИНАЧЕ ДИСК БУДЕТ УНИЧТОЖЕН.
      – Эй, там, громче говорите! – потребовал Грейхальд Спольд.
      – Заткнись! – рявкнул Гальдер.
      – ЭТО ТЫ МНЕ?
      – Нет, ему. Рехнувшийся старый…
      – Я все слышу! – рявкнул Спольд. – Вы, молодые…
      Он замолк. Смерть окинул его задумчивым взглядом, словно пытаясь запомнить лицо старого волшебника.
      – Послушай, – умиротворяюще сказал Гальдер, – просто повтори тот, последний кусок. Диск будет что?
      – УНИЧТОЖЕН, – ответил Смерть. – НУ, МОГУ Я ИДТИ? ТАМ МОЯ ВЫПИВКА ОСТАЛАСЬ.
      – Подожди, – торопливо перебил Гальдер. – Именем Челилики, Оризона и так далее, что ты имеешь в виду под словом «уничтожен»?
      – ЭТО ДРЕВНЕЕ ПРОРОЧЕСТВО, ЗАПИСАННОЕ НА ВНУТРЕННИХ СТЕНАХ ВЕЛИКОЙ ПИРАМИДЫ ЦОРТА. А СЛОВО «УНИЧТОЖЕН», ПО-МОЕМУ, ВООБЩЕ НЕ НУЖДАЕТСЯ НИ В КАКИХ ПОЯСНЕНИЯХ.
      – Это все, что ты можешь нам сказать?
      – ДА.
      – Но до свячельника всего два месяца!
      – ДА.
      – Хотя бы подскажи, где сейчас этот Ринсвинд!
      Смерть пожал плечами. Этот жест особенно шел его зловещей фигуре.
      – В СКУНДСКОМ ЛЕСУ, К КРАЮ ОТ ОВЦЕПИКСКИХ ГОР.
      – И что он там делает?
      – ЖАЛЕЕТ СЕБЯ.
      – О-о.
      – НУ ЧТО, МОЖНО МНЕ ИДТИ?
      Гальдер рассеянно кивнул. Он с сожалением подумал о ритуале изгнания, который начинался словами «Изыди, мерзкая тень» и содержал несколько довольно впечатляющих пассажей, в произнесении которых волшебник постоянно упражнялся. Впрочем, сейчас у него не было настроения произносить эту долгую речь.
      – О да, – отозвался он. – Кстати, спасибо, – а потом, поскольку не стоит зря заводить врагов среди созданий ночи, вежливо добавил: – Надеюсь, вечеринка удалась.
      Смерть не ответил. Он смотрел на Спольда, как собака на кость, только в данном случае все было более или менее наоборот.
      – Я сказал, надеюсь, вечеринка удалась, – громко повторил Гальдер.
      – ПОКА ДА, – ровным голосом проговорил Смерть. – НО, ДУМАЮ, ГДЕ-ТО В ПОЛНОЧЬ С ВЕСЕЛЬЕМ БУДЕТ ПОКОНЧЕНО.
      – Почему?
      – ОНИ ВСЕ ЖДУТ НЕ ДОЖДУТСЯ, КОГДА Я МАСКУ СНИМУ.
      Он исчез, оставив после себя соломинку от коктейля и обрывок серпантина.
 
      За церемонией незаметно наблюдал один человек. Разумеется, это абсолютно против правил, но Траймон знал о правилах все и всегда считал, что они существуют только для того, чтобы их придумывать, а не затем, чтобы им подчиняться.
      Восемь магов принялись спорить о том, что имел в виду призрак, а Траймон направился на главный уровень университетской библиотеки.
      Это место внушало благоговейный ужас. Многие книги были магическими, а в случае с гримуарами очень важно помнить одно: они смертельно опасны в руках любого библиотекаря, который любит порядок, потому что он непременно поставит их на одну полку. А это не очень-то благоразумно, когда имеешь дело с книгами, склонными к утечке магии, тем более что числом больше двух они образуют критическую Черную Массу. Вдобавок к этому, многие второстепенные заклинания очень привередливы насчет того, с кем они водят компанию, и имеют обыкновение выражать протест, раздраженно швыряя книги через комнату. Ну и, конечно, всегда следует помнить о полуосязаемом присутствии обитающих в Подземельных Измерениях Тварей, которые собираются вокруг мест утечки магии и постоянно пробуют стены реальности на прочность.
      Работа магического библиотекаря, которому приходится проводить свои трудовые дни в такой накаленной атмосфере, – занятие, сопряженное с особым риском.
      Главный библиотекарь сидел на крышке своего стола и спокойно, очень сознательно чистил апельсин.
      Заслышав входящего Траймона, он поднял глаза.
      – Мне нужно все, что имеется у нас по пирамиде Цорта, – сказал волшебник. Поскольку он пришел подготовленным, то сразу вытащил из кармана банан.
      Библиотекарь скорбно взглянул на угощение и с тяжелым шлепком соскочил на пол. Траймон почувствовал, как ему в руку просунулась мягкая ладонь, и библиотекарь с грустным видом заковылял между книжными полками, увлекая волшебника за собой. Рука его походила на маленькую кожаную перчатку.
      Вокруг них искрились и потрескивали книги. Временами случайный разряд ненаправленной магии проскакивал на приколоченные к полкам пруты заземления. В воздухе чувствовался жестяной, голубоватый запах, а на самой границе слышимости раздавался жуткий щебет подземельных существ.
      Подобно другим помещениям Незримого Университета, библиотека занимала куда больше места, чем позволяли предположить ее наружные размеры, – магия всегда искажает пространство крайне странным образом. Возможно, эта библиотека, единственная во вселенной, обладала полками Мебиуса. Однако мысленный каталог библиотекаря работал великолепно. Они остановились рядом с высоченной стопкой покрытых плесенью книг, и библиотекарь, подтянувшись, взлетел наверх, в темноту. Послышался шелест бумаги, и на Траймона опустилось облако пыли. Вскоре библиотекарь вернулся; в руках он сжимал тоненькую книжечку.
      – У-ук, – сказал он.
      Траймон осторожно взял книжицу.
      Переплет ее был исцарапанным, с потрепанными краями, а позолота с заголовка давно слезла, но волшебник кое-как разобрал слова, написанные на древнем магическом языке Цортской долины: «И Виликий Храмм заветца Цорт, Таинствиная Исторея».
      – У-ук? – с беспокойством осведомился библиотекарь.
      Траймон бережно листал книгу. С языками у него было туговато, он считал их крайне неэффективными и, будь его воля, заменил бы какой-нибудь удобопонятной системой чисел, но эта книга, похоже, была именно той, которую он искал. Многозначительные иероглифы покрывали большинство ее страниц.
      – Это у тебя единственная книга по пирамиде Цорта?медленно спросил он.
      – У-ук.
      – Ты абсолютно уверен?
      – У-ук.
      Траймон прислушался. Вдалеке он различил звук приближающихся шагов и препирающихся голосов. Но он подготовился к этому.
      – Еще банан хочешь? – спросил Траймон, опуская руку в карман.
 
      Скунд действительно был зачарованным, хотя подобные леса на Диске – довольно распространенное явление. Зато он был единственным лесом во вселенной, который назывался – на местном языке – «Твой Палец, Болван», что является дословным переводом слова «Скунд».
      Причина такого названия, к сожалению, слишком банальна. Когда первые исследователи из теплых земель у Круглого моря попали в холодные глубинные земли, они заполняли белые пятна на своих картах следующим образом. Хватали ближайшего аборигена, указывали на какой-нибудь ориентир, задавали вопросы, громко, отчетливо выговаривая слова, и записывали все, что болтал обалдевший туземец. Поэтому в поколениях атласов были увековечены такие географические изыски, как «Просто Гора», «Понятия Не Имею», «Чего?» и, естественно, «Твой Палец, Болван».
      Вокруг лысой вершины горы Улсканраход («Кто Этот Идиот, Который Не Знает, Что Такое Гора?») собрались облака. Сундук уютно стоял под промокшим насквозь деревом, которое безуспешно пыталось завязать с ним разговор.
      Двацветок и Ринсвинд спорили. Предмет спора сидел на шляпке своего гриба и следил за ними заинтересованным взглядом. Предмет был похож на того, кто пахнет как самый типичный житель гриба, и Двацветка это беспокоило.
      – А почему у него тогда нет красного колпачка?
      Ринсвинд замешкался, отчаянно пытаясь понять, куда клонит турист.
      – Что? – сдался он.
      – У него должен быть красный колпачок, – авторитетно заявил Двацветок. – Кроме того, ему не мешало бы помыться, да и не компанейский он какой-то. Не лепрекон, и все тут.
      – Ты это о чем?
      – Да ты на его бороду посмотри, – сурово указал Двацветок. – У сыра и то больше борода.
      – Послушай, у него рост шесть дюймов, и живет он внутри гриба, – рявкнул Ринсвинд. – Кто ж он, как не треклятый лепрекон?
      – Мы что, должны ему верить, потому что он так говорит?
      Ринсвинд опустил взгляд на лепрекона, сказал: «Извини», – и отвел Двацветка на другую сторону полянки.
      – Послушай, – прошипел он сквозь зубы, – а если бы он был ростом в пятнадцать футов и утверждал, что он великан, мы бы ему тоже не поверили?
      – Он мог бы оказаться очень высоким гоблином, – не уступал Двацветок.
      Ринсвинд оглянулся на крохотную фигурку, которая в данный момент прилежно ковыряла в носу.
      – Ну и что? – спросил он. – Лепрекон, гоблин, фея – что с того?
      – Только не фея, – твердо сказал Двацветок. – Феи носят зеленые комбинашки и остроконечные колпачки, а на головах у них – крошечные шишечки-антенны. Я на картинке видел.
      – Где-где?
      Двацветок смутился и уставился на носки башмаков.
      – По-моему, это называлось «считалочки-выручалочки».
      – Что? Что называлось?
      Маленький турист внезапно очень заинтересовался тыльной стороной своих ладоней.
      – «Малышовая Книга Цветочных Фей», – пробормотал он.
      Лицо Ринсвинда выразило недоумение.
      – Это что, книга советов, как не связываться с ними? – спросил он.
      – О нет, – торопливо ответил Двацветок. – Эта книжка про то, где их искать. Я до сих пор помню картинки. – На его лице появилось мечтательное выражение, и Ринсвинд мысленно застонал. – Там даже была особая фея, которая прилетала и забирала твои зубки.
      – Что, вот так прилетала и выдирала все зубы?…
      – Да нет, не так. После того как у тебя выпадет зуб, тебе нужно спрятать его под подушку, тогда ночью прилетит фея, заберет твой зуб и оставит взамен один райну.
      – Зачем?
      – Что зачем?
      – Зачем ей зубы?
      – Ну, она забирала их, и все.
      Ринсвинд мысленно представил себе некое странное существо, живущее в замке, сделанном из гнилых зубов. Это была одна из тех мысленных картинок, которые стараешься побыстрее забыть. Но безуспешно.
      – Аг-ха, – сказал Ринсвинд.
      Красные колпачки! Он подумал, не стоит ли просветить туриста насчет того, каково жить на свете, когда лягушка представляется тебе хорошим обедом, кроличья нора – подходящим укрытием от дождя, а сова – молчаливым ужасом, парящим в ночи. Штаны из кротового меха оригинальны до тех пор, пока тебе не приходится лично сдирать их с первоначального обладателя, который, паршивец, забился в угол своей норы и угрожающе скалится. Что же касается красных колпачков, то каждый, кто разгуливает по лесу в ярком, бросающемся в глаза наряде, долго не живет.
      «Послушай, – хотелось сказать Ринсвинду, – жизнь у лепреконов и гоблинов мерзкая, жестокая и короткая. Каковы хозяева, такова и жизнь».
      Ему хотелось сказать все это, но он не мог. Двацветок, хоть ему и не терпелось познать бесконечность, на деле никогда не выходил за пределы собственных представлений. Сказать ему правду – все равно что пнуть спаниеля.
      – Сви ви видль вит, – произнес чей-то голос рядом с ногой Ринсвинда.
      Волшебник посмотрел вниз. Лепрекон, который представился ему как Свирс, посмотрел вверх. Ринсвинду хорошо давались языки, поэтому он сразу понял, что сказало маленькое существо.
      – У меня со вчерашнего дня осталось немного тритонового шербета, – произнес Свирс.
      – Звучит замечательно, – отозвался Ринсвинд.
      Свирс снова потыкал его в щиколотку.
      – Тот второй большак, с ним все в порядке? – участливо спросил он.
      – Это всего-навсего шок от соприкосновения с действительностью, – ответил волшебник. – У тебя случаем не найдется красного колпачка?
      – Вит?
      – Да я так, просто подумал.
      – Я знаю, где есть еда для большаков, – сказал лепрекон. – И убежище тоже. Это недалеко.
      Ринсвинд взглянул на хмурящееся небо. Дневной свет постепенно оставлял пейзаж, а у облаков был такой вид, словно они недавно узнали, что такое снег, и сейчас обдумывают, а не попробовать ли. Разумеется, тем, кто живет в грибах, не всегда можно доверять, но как раз сейчас ловушка с приманкой в виде горячей еды и чистых простыней вызвала бы у волшебника желание наплевать на все и прыгнуть прямо в капкан.
      Они отправились в путь. Несколько секунд спустя Сундук осторожно поднялся и двинулся следом.
      – Эй!
      Он аккуратно, в сложной последовательности перебирая маленькими ножками, развернулся и, казалось, посмотрел вверх.
      – А как оно, быть сделанным столяром? – с беспокойством спросило дерево. – Наверное, больно было?
      Сундук вроде как задумался над этим. Каждая медная петля, каждый сучок излучали крайнюю сосредоточенность.
      Потом он пожал крышкой и побрел прочь.
      Дерево вздохнуло и стряхнуло с ветвей несколько увядших листьев.
 
      Домик был маленьким, полуразвалившимся и нарядным, как игрушка. Должно быть, решил Ринсвинд, здесь поработал какой-то безумный резчик по дереву, и сотворил он нечто поистине ужасающее, прежде чем его успели оттащить. На каждой двери и ставне красовались грозди деревянного винограда и окошечки в виде полумесяца, а стены штурмовали батальоны резных сосновых шишек. Волшебник был готов к тому, что из верхнего окна вот-вот выскочит гигантская кукушка.
      Что он еще заметил, так это характерно маслянистый воздух. Из-под ногтей волшебника посыпались крошечные зеленые и пурпурные искры.
      – Сильное магическое поле, – пробормотал он. – По меньшей мере в сотню миличар .
      – Магия здесь повсюду, – сообщил Свирс. – Раньше тут жила одна старая ведьма. Она покинула это место много лет назад, но магия еще поддерживает домик в нормальном состоянии.
      – Слушай, дверь какая-то странная… – объявил Двацветок.
      – Зачем домику магия? – недоуменно пожал плечами Ринсвинд.
      Двацветок осторожно прикоснулся к стене.
      – Да она вся липкая!
      – Нуга, – объяснил Свирс.
      – О боги! Настоящий пряничный домик! Ринсвинд, настоящий…
      Ринсвинд угрюмо кивнул.
      – Ага, Кондитерская школа архитектуры, – подтвердил он. – Она так и не привилась.
      Он с подозрением посмотрел на дверной молоток из лакрицы.
      – Он вроде как регенерирует, – пояснил Свирс. – На самом деле замечательное творение. В наши дни такой дом ни за что не построишь – негде взять пряники.
      – Правда? – мрачно поинтересовался Ринсвинд.
      – Заходите, – пригласил лепрекон. – Только поосторожнее с дверным ковриком.
      – Почему?
      – Сахарная вата.
 
      Огромный Диск медленно поворачивался под усердно вращающимся солнцем. Дневной свет лужами собирался во впадинах и с наступлением ночи исчезал совсем.
      Склонившись над книгой, Траймон сидел в своей промозглой комнатушке в Незримом Университете. Его губы шевелились, а глаза упорно следовали за пальцем, которым он водил по незнакомому древнему шрифту. Он прочел, что Великая Пирамида Цорта, ныне исчезнувшая с лица Диска, состояла из одного миллиона трех тысяч десяти блоков известняка и во время ее сооружения десять тысяч рабов сошли в могилу. Он узнал, что она представляла собой лабиринт тайных ходов, стены которых, по слухам, были украшены квинтэссенцией мудрости древнего Цорта. Ему стало известно, что ее высота, сложенная с длиной и разделенная на половину ширины, ровно в 1,67563 или, точнее, 1 237,98712567 раза больше разницы между расстоянием до солнца и весом маленького апельсина. Он выяснил, что на возведение пирамиды ушло полных шестьдесят лет.
      «Честно говоря, бритвенное лезвие проще заточить вручную, чем возиться с такой громадой», – решил он про себя.
      А в Скундском лесу Двацветок и Ринсвинд устраивались закусить пряничным камином и с тоской думали о маринованном луке.
      И очень далеко оттуда, но двигаясь курсом на сближение, величайший герой, который когда-либо появлялся на Диске, сворачивал себе сигарету, совершенно не подозревая об уготованной ему роли.
      Козья ножка, которую он скручивал искусными пальцами, была довольно необычной, потому что, подобно многим странствующим волшебникам, от которых он перенял это искусство, герой имел привычку складывать окурки в кожаный кисет и употреблять их для изготовления новых самокруток. Таким образом, согласно велению неумолимого закона средних чисел, какую-то часть этого табака он курил в течение многих лет. Та штука, которую он безуспешно пытался прикурить, была… в общем, ею можно было мостить дороги.
      Ее изготовитель пользовался настолько славной репутацией, что даже отряд конных кочевников-варваров уважительно пригласил его к своему костру из конского навоза. Кочевники Пупземелья на зиму обычно переселялись поближе к Краю. Это племя непредусмотрительно установило свои фетровые шатры в удушающей жаре минус трех градусов, и теперь большинство кочевников расхаживали с облупленными носами и жаловались на тепловой удар.