Номы и время

Номы – совсем маленькие существа. И как все маленькие создания, живут они очень недолго. Но может быть, они просто живут очень быстро?

Я бы объяснил это так.

Среди всех существ, населяющих планету Земля, самая короткая жизнь у взрослой мухи-поденки. Ей отпущен всего один день. Самая долгая жизнь у дерева кандори – оно продолжает расти, когда ему уже исполнилось четыре тысячи семьсот лет.

Кажется, что мухе-поденке выпала очень жестокая участь. Но ведь важно вовсе не то, сколь долгая жизнь нам дана, а то, сколь долгой она при этом кажется.

Может, для поденки час длится не меньше, чем для нас – столетие. И пожилые поденки собираются вместе и жалуются друг другу, что жизнь в последние минуты не идет ни в какое сравнение со старыми добрыми мгновениями, когда мир был гораздо моложе, солнце ярче и молодые личинки куда уважительнее относились к старикам. И может быть, деревьям, которые известны своей медлительностью, отпущено ровно столько времени, чтобы они могли увидеть сияние звезд прежде, чем корни их иссохнут, а ствол разрушит жук-древоточец.

Все относительно, все зависит от того, как на это смотреть. Чем быстрее вы живете, тем больше растягивается время. И для нома год тянется столько же, сколько для человека – десятилетие. Помните об этом. И не переживайте за номов. Они не нуждаются в сочувствии. Они даже не ведают о том, что им можно посочувствовать.

Вначале

Глава 1

Это история Возвращения Домой.

Это история Трудного Пути.

Это история Грузовика, что несется с рычанием через спящий город, вихляет из стороны в сторону, задевая уличные фонари, разбивая стекла витрин, выезжает на проселочную дорогу, преследуемый полицейской машиной, – и резко тормозит. А когда сбитые с толку полицейские возвращаются к своему автомобилю, чтобы доложить по рации: «Вы слышите, там? В кабине никого нет!» – тогда начинается история Грузовика, срывающегося с места, объезжающего растерянных служителей порядка и исчезающего в ночи.

Но здесь эта история не кончается.

Как не здесь берет она и свое начало.

Небо было скрыто пеленой дождя. Дождь шел и шел, наводя тоску, наводя уныние. Это был не милый привычный дождик, а промозглый дождище, срывающийся с неба крупными каплями. Они сливались в сплошной поток, образуя настоящее море, которое кто-то поставил дыбом и лишь слегка проредил.

Дождь барабанил по старым ящикам из-под гамбургеров, по промасленной оберточной бумаге из-под жареной рыбы с картошкой – всему этому хламу, сваленному в проволочный контейнер для мусора, где нашел себе временное убежище Масклин.

Вот он, посмотрите на него. Вымокший до нитки. Продрогший. Страшно обеспокоенный. А ростом – четыре дюйма[1].

Вообще-то мусорные баки были славными охотничьими угодьями, даже зимой. В оберточной бумаге часто оставалось немного остывшего картофеля, а порой – и целая куриная косточка. Раз или два попадались крысы. Последний раз это была настоящая удача: крысы хватило на целую неделю. Жаль только, что на третий день крысятина уже совершенно не лезет в горло. А если честно – то не на третий день, а с третьего укуса.

Притаившись в мусорном баке, Масклин следил за стоянкой грузовиков. И – вот оно! Грузовик пришел минута в минуту. Поднимая тучу брызг из-под колес, машина пересекла лужу и остановилась, скрипнув тормозами. За появлениями этого грузовика Масклин наблюдал уже четыре недели. Машина приезжала каждый вторник и четверг, и всегда – утром. Теперь Масклин точно знал, сколько времени стоит грузовик.

Ровно три минуты. Для существа ростом с нома это более получаса.

Он выскользнул из-под кучи промасленной бумаги, перевалился через край мусорного контейнера и опрометью бросился к кустам на краю парка, где его ждали Гримма и старики.

– Грузовик приехал! – выпалил Масклин, задыхаясь. – Идем!

Со стоном и ворчанием старики поднялись на ноги. Сколько раз он уже проводил их через это и прекрасно знал, что радостных возгласов не будет. Они лишь помрачнели и насупились, а потом принялись ворчать пуще прежнего. Они ворчали всегда: они ворчали, что картошка холодная, хотя Гримма и подогревала ее, ворчали, что крысятина им надоела. Масклин всерьез подумывал о том, чтобы бросить их и начать жить одному, но так и не смог на это решиться. Они ведь нуждались в нем. Им был нужен кто-то, на кого можно ворчать.

Но они же еле шевелятся! Масклин чувствовал: еще немного – и он разрыдается.

Но вместо этого он обернулся к Гримме.

– Да поторопи же их, слышишь! – Голос его срывался от напряжения. – Сделай что-нибудь, а то они вовек не сдвинутся с места.

Она успокаивающе похлопала его по руке.

– Они же боятся. Иди. Я приведу их.

Спорить было некогда. Масклин бросился обратно через парк, увязая в раскисшей от дождя грязи. На ходу он разматывал веревку, к концу которой был привязан разлапистый крюк. (Он потратил целую неделю, чтобы сделать этот крюк из куска проволоки, выломанной из изгороди; еще несколько дней у него ушло на тренировки.) Подбегая к колесам грузовика, Масклин лихо раскручивал над головой свой метательный снаряд.

Со второй попытки крюк впился в брезентовый верх кузова. Масклин раз-другой подергал веревку, чтобы убедиться, что она не подведет, и вот уже его ноги нащупывают опору на скользкой поверхности шины, и он карабкается вверх – выше и выше.

Он уже проделывал это прежде. О, целых три или четыре раза. Вот он протиснулся под тяжелый брезентовый полог, за которым притаилась темнота, вытащил еще один шнур и крепко-накрепко привязал его к какой-то веревке в кузове – последняя была толщиной с его руку.

Затем он скользнул обратно, к борту грузовика. Слава богу, старики под предводительством Гриммы уже пересекали гравийную дорожку. До него доносились их жалобы: они ворчали, что приходится ступать прямо по лужам.

Масклин приплясывал от нетерпения.

Казалось, этому не будет конца. Миллионы раз он повторял им, что и как нужно делать, но в детстве они никогда не забирались в кузов грузовика и сейчас не могли взять в толк, чего же от них хотят. Так, старая матушка Морки требовала, чтобы все мужчины отвернулись, пока она будет карабкаться на машину: а то они еще, чего доброго, увидят ее нижние юбки. А папаша Торрит так распричитался, когда его тянули наверх, что пришлось спустить старика обратно, и Гримма завязала ему глаза. После того как Масклин втащил в кузов несколько соплеменников, стало полегче: теперь веревку тянули все вместе, но время, время… Сколько они его уже потеряли!

Последней он поднял Гримму. Она была легкой как пушинка. Они все были легкими, если на то пошло. Крысы ведь попадаются не каждый день.

Поразительно. Они все были в кузове. Масклин настороженно прислушался. Сейчас раздадутся шаги водителя по гравийной дорожке, хлопнет дверца кабины. Однако ничего не происходило.

– Прекрасно, – сказал он, облегченно вздохнув. – Такие вот дела, только мы тронемся…

– Я уронил Талисман, – вдруг пробормотал папаша Торрит. – Талисман… Я выронил его, слышишь? Там, у колеса, когда Гримма завязывала мне глаза. Поди принеси мне Талисман, мальчик.

Масклин в ужасе уставился на старика. Потом высунул голову из-под брезента – и точно: он лежал там, далеко внизу. Крошечный черный кубик на земле.

Талисман.

Он лежал в луже, хотя что ему сделается? Ему все нипочем. Он даже в огне не горит.

И тут Масклин услышал неторопливые шаги по гравийной дорожке.

– Некогда, – прошептал он. – На это сейчас уже нет времени.

– Но мы не можем уехать без него, – возразила Гримма.

– Да? И почему же? Это же просто… просто безделушка. И когда мы поедем, она нам уже не понадобится.

Едва эти слова сорвались с его губ, как он почувствовал, что сказал что-то не то. «Как это меня угораздило?!» – в удивлении подумал он. Гримма от возмущения потеряла дар речи. И тут во весь свой старческий рост поднялась трясущаяся от слабости матушка Морки.

– Да простятся тебе… – Старуха закашлялась. – Да простятся тебе эти ужасные слова! А ну, скажи ему, Торрит! – И матушка Морки пихнула старика локтем под ребро.

– Без Талисмана я никуда не поеду, – угрюмо объявил Торрит.– Это не…

– Слышал, что предводитель говорит? – оборвала Торрита матушка Морки. – Делай, что сказано! Только подумать: бросить Талисман! Позор. Святотатство, вот оно что! А значит, иди и принеси его. Живо!

Возразить на это было нечего, и Масклин безмолвно уставился на хлюпающую грязь внизу. Потом обреченно перебросил шнур через борт и соскользнул вниз.

Дождь усилился. Теперь с неба падала не только вода, но и хлопья снега. Масклина хлестнуло по лицу порывом ветра; выпустив из рук шнур, он сорвался и тяжело шлепнулся в лужу. Ему удалось доползти до маленького черного кубика, вот он накрыл его рукой… И тут грузовик тронулся с места. Сперва послышалось рычание, которое тут же переросло в сплошную дрожащую стену шума. Потом последовал вонючий выхлоп – и грузовик завибрировал, да так, что у Масклина земля затряслась под ногами.

Он резко схватился за веревку и закричал, чтобы остальные тянули, и тут вдруг понял, что даже сам не слышит собственного голоса, тонущего в этом шуме. Однако Гримма или кто-то другой догадались обо всем и без его подсказок – едва громадное колесо начало вращаться, веревка натянулась и Масклин почувствовал, как его ноги отрываются от земли.

Он висел между небом и землей, раскачиваясь взад-вперед. С тошнотворной медлительностью веревка ползла вверх, вверх… А рядом поворачивалось огромное колесо, и только несколько дюймов отделяло его от этого черного, холодного пятна, несущего в себе смерть. Кровь бешено стучала в висках.

«Я не боюсь, не боюсь, – твердил себе Масклин. – Это самое страшное, что мне пришлось пережить, а я не боюсь. Потому что это слишком ужасно, чтобы просто бояться».

Масклину казалось, что его завернули в какой-то легкий, теплый кокон. И вот уже этот ветер, этот шум остались где-то далеко-далеко. «Я умираю, – мелькнуло в сознании. – Умираю – из-за Талисмана, от которого нам никогда не было никакого проку, умираю ради дурацкой безделушки. Сейчас меня не станет – я отправлюсь на небо. Хотел бы я знать, правда ли то, что рассказывает Торрит о смерти? Почему нужно умереть, чтобы получить ответ на этот вопрос, это же жестоко и несправедливо. А небо… Я смотрел на него каждую ночь, много-много лет, но так и не увидел на нем ни одного нома…»

Однако все это его не трогало: казалось, это происходит не с ним и будто не взаправду.

Чьи-то руки подхватили его и втащили в кузов, под брезентовый навес. Масклин слышал вокруг голоса, кто-то забрал у него Талисман, с трудом разжав судорожно вцепившиеся в черную поверхность пальцы.

Грузовик несся по проселку, оставляя позади себя серую завесу дождя, нависшую над опустевшими осенними полями.

И на всей этой земле не было больше ни одного нома.

А ведь когда-то – в те дни, когда еще не разверзлись хляби небесные, – их было множество. По крайней мере, Масклин помнил не меньше сорока. Но потом провели автостраду, ручей убрали в трубы под землю, живые изгороди выкорчевали. И номы, всегда ютившиеся на задворках мира, где-нибудь в укромном уголке, подальше от людей, вдруг обнаружили, что укромных уголков почти не осталось.

Маленький народец стал таять на глазах. Тому было множество естественных причин: когда ты четыре дюйма ростом, естественной причиной может оказаться любое создание с зубами, костями и желудком, урчащим от голода. Видя все это, Пирринс – ном, отличавшийся редким безрассудством, – возглавил отчаянную экспедицию через дорогу. Путешественники хотели выяснить, пригодны ли леса на той стороне шоссе для обитания номов. Однажды ночью они отправились в путь и никогда больше не вернулись. Кто говорил, что их съели ястребы, кто утверждал, что путешественники попали под грузовик. А некоторые были убеждены, что отряд прошел половину пути и умер с голоду, оказавшись отрезанным от мира на островке посередине шоссе, зажатом с двух сторон бесконечным потоком машин.

Но вот у дороги выстроили кафе, и это было своего рода спасением. Конечно, все зависит от того, как к этому относиться. Если холодные отбросы, состоящие из объедков жареной картошки и обгрызенных куриных косточек, можно назвать едой, то еды теперь хватало на всех.

А потом наступила весна. Масклин оглянулся вокруг и обнаружил, что в живых осталось всего десять номов. При этом восемь из них слишком стары и едва волокут ноги. Папаше Торриту было без малого десять лет!

То было ужасное лето. Те, кто еще мог хоть как-то передвигаться, под предводительством Гриммы устраивали ночные вылазки к мусорным бакам. Масклин пытался охотиться.

Но охотиться в одиночку – только искушать смерть. Твоя дичь сама не прочь поохотиться за тобой. А если тебе все же повезло и ты кого-то убил, добычу еще надо дотащить домой. Перетаскивание крысы заняло у Масклина два дня, да еще ночью он не сомкнул глаз, отгоняя всяких охочих до мертвечины тварей. Десять сильных охотников на что-нибудь годятся: они могут красть шмелиные гнезда, ставить капканы на мышей, травить кротов. Но что может сделать охотник-одиночка, пробирающийся в высокой траве и всей шкурой чувствующий, что никто не прикрывает ему спину? Да он просто-напросто ходячий дармовой завтрак для любой твари, у которой есть когти и зубы!

Чтобы иметь достаточно пищи, нужно много сильных, здоровых охотников. Но чтобы в племени было много сильных охотников, нужно иметь изобилие пищи.

– К осени все образуется, – говорила Гримма, перевязывая Масклину руку, оцарапанную горностаем. – Пойдут грибы, ягоды, орехи, и мы забудем все беды.

Но вместо грибов пошли дожди, и все ягоды сгнили на корню. Орехи, правда, в тот год уродились на славу. Но до ближайшего орехового дерева было полдня пути. Если очистить орехи от скорлупы, сложить их в бумажный пакет, найденный на свалке, и тащить волоком, то за один раз можно было принести целую дюжину орехов. На это уходил весь день, и всю дорогу туда и обратно Масклин трясся от страха, что на него нападет ястреб. А принесенного запаса хватало ровно на то, чтобы прожить один день, не чувствуя голода.

В довершение всех бед из-за проливных дождей осел свод норы, служившей номам убежищем. Масклин поймал себя на том, что даже рад этому. Все лучше, чем слышать беспрерывное брюзжание, почему он еще не занялся ремонтом жилища. А потом случилась эта история с костром. У входа в нору обязательно должен гореть костер. На нем готовят еду, он отпугивает ночных мародеров. Однажды матушка Морки заснула, и костер догорел дотла. Даже сама старуха поняла, что наделала, и вела себя в тот день тише воды, ниже травы.

Когда в ту ночь Масклин вернулся домой, он долго смотрел на кучку мертвой золы у входа, потом воткнул копье в землю и расхохотался. Он хохотал, покуда смех не перешел в рыдания. В тот момент ему никого не хотелось видеть. Он вошел в нору и уселся в углу. Гримма тотчас принесла ему ореховую скорлупку с крапивным чаем. Холодным крапивным чаем.

– Они страшно переживают, что так получилось, – пробормотала она извиняющимся тоном.

Масклин лишь горестно рассмеялся в ответ:

– Ну да. Могу себе представить. Я только и слышу от них: «Парень, у меня вышел весь табак, принеси-ка мне новый окурок». Или: «Что-то в последнее время у нас не было рыбы, выкроил бы ты время сходить на речку». Или: «Вы, молодежь, только о себе и думаете. Вот в мое время…»

Гримма тяжело вздохнула:

– Что ты хочешь от стариков? Они и так делают все, что могут. Просто у них не укладывается в голове, что во времена их молодости нас были сотни, а теперь…

– На то, чтобы добыть огонь, уйдет несколько дней, – угрюмо пробурчал Масклин.

У них было увеличительное стекло, но что толку – ведь нужен еще и солнечный день. Очень солнечный день.

Он бесцельно пнул ногой кучку грязи на полу.

– Все, хватит с меня, – произнес он, не повышая голоса. – Я ухожу отсюда.

– А… а мы как же без тебя?

– А как же я? Обо мне кто-нибудь подумал? Разве это жизнь?

– Но если ты уйдешь, они умрут!

– Они и так умрут! – огрызнулся Масклин.

– Замолчи, это жестоко!

– Но это правда. Рано или поздно умирают все. Мы умрем, с этим ничего не поделаешь. Ты посмотри на себя. У тебя и минуты нет, ты только и знаешь, что убираешь за ними, ходишь за ними, стираешь за ними, готовишь им еду. А тебе уже скоро три! Не пора ли подумать о своей собственной жизни?

– Когда я была ребенком, матушка Морки была ко мне очень добра. И ты тоже когда-нибудь состаришься… – не сдавалась Гримма.

– Думаешь? Я лично в этом очень сомневаюсь. И кто же, интересно, будет тогда обдирать себе пальцы до кости, стирая мое белье?

Масклин чувствовал, как заводится все больше и больше. Он знал, что правда на его стороне, и все же его не покидало отвратительное ощущение собственной неправоты. Это было хуже всего.

Снова и снова думал он о том, чтобы уйти, и всегда после этих мыслей на душе оставался горький, злой осадок. А ведь все, кто был умен, все, у кого хватило решимости, кто был достаточно храбр, ушли давным-давно. Кто куда. «Старина Масклин, – говорили они, – мы знаем, на тебя можно положиться. Присмотри пока за стариками, а там мы вернемся, вот только найдем местечко получше – и придем за вами». И каждый раз старина Масклин соглашался, а потом, вспоминая, как все произошло, возмущался и негодовал. Он был зол на ушедших за то, что они ушли, он был зол на себя за то, что остался. В этом заключалась его беда – он слишком легко давал себя уговорить. Он и сам это знал. Что бы ни обещал он себе, берясь за какое-нибудь дело, рано или поздно он все равно выбирал путь наименьшего сопротивления.

Гримма подняла голову и посмотрела ему в глаза.

Он только пожал плечами.

– Ладно, в конце концов, они могут пойти с нами, – решил он.

– Ты же знаешь, они не хотят сниматься с места. Они слишком стары. И они здесь родились, здесь выросли. Им здесь нравится.

– Им здесь нравится, пока мы за ними ходим, – пробурчал Масклин.

Продолжать разговор дальше не имело смысла. На ужин опять были орехи. Масклину достался червивый. После ужина он выбрался наружу, дошел до насыпи и вскарабкался наверх. Он сидел, положив подбородок на руки, и смотрел на автостраду.

Внизу перед ним плыл поток красных и желтых огней. Там, внутри этих коробок, сидели люди, спешившие по каким-то своим загадочным человеческим делам. Они вечно куда-то торопятся. Неведомо куда.

Он готов был поклясться, что они не едят крыс. Людям вообще просто. Пусть они большие и неповоротливые, зато им не приходится жить в сырой норе. И у них нет выживших из ума старух, которых оставляют поддерживать огонь. В чае у них никогда не бывает червяков. Они могут идти, куда хотят, и делать, что им заблагорассудится. Весь мир принадлежит им.

И они всю ночь напролет носятся туда-сюда в этих маленьких грузовичках. Неужели они никогда не спят? Их, должно быть, сотни.

Сколько раз он мечтал о том, чтобы забраться в какой-нибудь грузовик и уехать отсюда прочь. Грузовики часто останавливались у кафе, и было так просто – фантастически просто – залезть в один из них. Они такие чистые, такие блестящие, и уж наверняка они едут туда, где лучше, чем здесь. И разве был другой выход? Номы не переживут зимы, если останутся здесь. Мысль о том, что они оказались без крова накануне наступления холодов, приводила Масклина в отчаяние.

Конечно, никуда он отсюда не уедет. «Ты никогда этого не сделаешь, – говорил он себе. – Ты так и будешь сидеть здесь и мечтать, провожая взглядом эти огни, со свистом уносящиеся во тьму».

Над ними покачивались звезды… Торрит говорил, звезды – это очень, очень важно. Но именно сейчас Масклин был с ним не согласен. Звезды ведь нельзя съесть. И смотреть на них не очень-то интересно. Если подумать, звезды совершенно бесполезны…

Издалека донесся чей-то крик.

Разум Масклина еще ничего не успел осознать, но тело его выпрямилось, словно подброшенное пружиной, и вот он уже бесшумно несся вниз с насыпи, через низкорослый кустарник, ко входу в нору.

Первое, что он увидел, – торчащий вертикально вверх и возбужденно подрагивающий рыжий хвост. Морда хищника была под землей, но Масклин сразу понял, с кем имеет дело. В прошлом он несколько раз сталкивался с лисами и чудом оставался в живых.

Все происходившее дальше Масклин видел как бы со стороны. Какая-то частица его «я», настоящее, подлинное «я» Масклина – Торрит любил поговорить об этом настоящем «я», – с ужасом наблюдала, как руки его тянутся к копью, выдергивают копье из земли… В этот удар Масклин вложил все свои силы. Копье вонзилось в заднюю лапу…

Раздался приглушенный визг, зверь дернулся, и прямо перед собой Масклин увидел страшный оскал взбешенного хищника. Желтые, горящие глаза лиса сфокусировались на маленькой фигурке нома. Тяжело дыша, Масклин рванул копье на себя. Это было одно из тех мгновений, когда время замирает и все вокруг видится с необычайной отчетливостью. Возможно, на пороге смерти чувства обостряются, жадно пытаясь схватить последние детали, пока еще есть хоть какой-то шанс.

Морда лиса была перепачкана кровью.

И вдруг Масклина охватил неистовый гнев. Он нарастал, словно огромный пузырь, готовый вот-вот лопнуть. Что у него было в этой жизни? А сейчас перед ним стояла ухмыляющаяся тварь, готовая отнять и это немногое.

Лис высунул красный шершавый язык и облизнулся. Масклин знал, что выбор у него невелик: бежать или умереть.

Вместо этого он бросился в атаку. Копье взвилось, словно птица, и задрожало, вонзившись лису в губу. Взвизгнув, зверь принялся царапать лапами морду, и тогда Масклин рванулся вперед, через грязь, не разбирая дороги; подгоняемый собственной злостью, он подпрыгнул и, уцепившись за рыжий мех, принялся карабкаться вверх, туда, где была лисья шея. В руке его оказался костяной нож, и он бил, бил, бил изо всех сил, пытаясь раз и навсегда свести счеты со всем, что есть несправедливого в этом мире…

Лис тявкнул, взвился в воздух и тяжелыми скачками понесся прочь. Если бы Масклин мог тогда осознавать, что делает, он бы понял, что удары ножа не причиняют зверю ни малейшего вреда, а только раздражают его, но лис еще ни разу в жизни не сталкивался с пищей, которая бы так яростно сражалась, и сейчас единственным желанием зверя было убраться отсюда подальше.

Лис с разбегу ударился грудью о дорожное ограждение, взвизгнул, пригнулся и, протиснувшись под бетонной балкой, бросился навстречу огням шоссе.

И тут к Масклину вернулась способность думать. В уши ему ударил гул машин, двигающихся по автостраде. Он резко разжал руки и упал в высокую траву, в то время как животное на всем скаку выскочило на асфальт.

Несколько раз перекувырнувшись, Масклин тяжело плюхнулся на землю. От удара у него перехватило дыхание.

То, что произошло дальше, он не забудет до самой смерти. Это воспоминание не изгладилось из его сознания даже после того, как он повидал столько необычного, что оно просто не умещалось в голове.

Пойманный светом фар, лис замер, словно статуя, оскалив зубы и угрожающе рыча, будто пытаясь взглядом отогнать десять тонн металла, надвигающихся на него со скоростью семьдесят миль в час. Потом был удар, пронесшийся мимо тугой порыв ветра – и темнота.

Масклин долго лежал, зарывшись лицом в холодный мох. Наконец он заставил себя встать. Его била дрожь. Он старался не думать, что могло бы произойти с ним самим, если бы… Шатаясь из стороны в сторону, он побрел по направлению к дому. К тому, что осталось от его дома…

Гримма ждала у входа в нору, расхаживая взад-вперед и размахивая прутиком, словно дубинкой. Она едва не размозжила Масклину голову, когда он неожиданно вынырнул из темноты. Узнав его, она отбросила палку, прочь и протянула навстречу дрожащие руки.

– А мы тут не знаем, что с тобой! Где тебя только носит! – По голосу ее было слышно, что она на грани истерики. – Мы услышали шум, а тебя не было, и эта тварь, она… она… унесла мистера Мерта и миссис Куум, разворотила весь вход и… – Она умолкла на полуслове: казалось, силы вдруг оставили ее.

– Спасибо за беспокойство, – холодно произнес Масклин. – Со мной все в порядке, так что большое спасибо.

– Что… Что случилось?

Не обращая на нее внимания, он прошел в темноту норы и лег. Все глубже погружаясь в холодное сонное оцепенение, он слышал бормотание стариков, их шамкающий, свистящий шепот.

«А ведь могло сложиться так, что я тоже был бы в норе, – думал он. – Они зависят от меня. Мы уедем. Все вместе».

Тогда это казалось хорошей идеей.

А сейчас все выглядело несколько иначе. Сейчас номы сбились в кучу в углу огромного темного пространства в кузове грузовика. Никто не произносил ни слова. Здесь было просто негде расшуметься. Рычание двигателя заполняло все вокруг, порой смолкало на мгновение и начиналось вновь. На слишком крутых поворотах грузовик бросало из стороны в сторону.

Гримма подползла поближе к Масклину и устроилась рядом.

– Сколько времени мы будем туда добираться? – прокричала она, перекрывая шум мотора.

– Куда? – не понял Масклин.

– Ну, туда, куда едем.

– Просто не знаю. – Он пожал плечами.

– Старики хотят есть. Слышишь?

Они вечно чего-нибудь хотели. Масклин с отчаянием поглядел на стариков. Нахохлившись, они сидели на грязном полу грузовика… Они явно чего-то ждали от него…

– Я ничем не могу им помочь. Грузовик пуст. Тут нет никакой еды. Я ведь тоже голоден, но с этим ничего не поделаешь.

– Матушка Морки, проголодавшись, начинает брюзжать, – напомнила Гримма.

Масклин посмотрел на старуху долгим, ничего не выражающим взглядом. Потом подполз поближе и сел между ней и Торритом.

«А ведь я никогда толком с ними не говорил», – вдруг осознал Масклин. В детстве они казались ему гигантами, не обращавшими на него никакого внимания, а потом он стал охотником среди других охотников, а потом… Весь этот год он только и делал, что пытался найти им хоть какую-нибудь пищу, а в промежутках, вымотавшись до предела, проваливался в глубокий, тяжелый сон. Но все же он знал, почему предводителем племени был папаша Торрит. Само собой разумеется, вождем должен быть самый старый. Такова традиция, а она обсуждению не подлежала. Самый старый ном обязательно становился предводителем. Разумеется, самый старший из мужчин-номов. Женщина во главе племени – это же немыслимо! Даже матушка Морки всегда на этом настаивала, что было несколько странно, потому что она всегда выставляла Торрита идиотом, а он… он не принимал ни одного важного решения, не взглянув перед этим украдкой в сторону матушки Морки.

Масклин вздохнул и опустил глаза, делая вид, что увлеченно рассматривает свои колени.

– Видите ли, я не знаю, сколько…

– Не беспокойся обо мне, мальчик, – прервала его матушка Морки. Казалось, она уже почти оправилась от недавнего потрясения. – Знаешь, во всем этом что-то есть…

– Но… но путешествие… оно может растянуться на годы, – пролепетал Масклин. – Я не знал, что это будет так долго. Это была безумная идея…

Морки направила на него свой костлявый палец.

– Молодой человек, – произнесла старуха, – я пережила Великую Зиму тысяча девятьсот восемьдесят шестого года. То было ужасное время. Так что не говори мне о голоде: я знаю, что это такое, получше вас всех. Гримма хорошая девочка, но слишком уж трясется над нами.

– Но я даже не представляю, куда нас везут! – выпалил Масклин. – Простите меня, мне правда жаль, что я вас втянул в это.

Торрит поудобнее устроил Талисман у себя на коленях и близоруко уставился на Масклина.

– У нас есть Талисман, – объявил он. – И Талисман укажет нам Путь, вот оно как.

Масклин уныло кивнул. Интересно, откуда Торрит всегда знает, чего хочет Талисман? Ведь это – черная безделушка, и только, а послушать Торрита – у Талисмана на все есть ответ: и как важно регулярно питаться, и почему ты всегда должен слушаться старших…

– И куда же выведет нас этот Путь? – не удержался Масклин.

– Будто ты не знаешь! На Небеса.

– Да-да, – буркнул Масклин, сердито уставившись на Талисман.

Он был абсолютно уверен, что тот вовсе ничего не говорил папаше Торриту. Масклин мог поклясться, что Талисман ни разу не издал ни звука. Ни разу не двинулся с места, ни разу вообще ничего не сделал. Единственное, что он умел, – это быть черным и квадратным. Но зато уж это у него получалось на славу.

– Только покуда мы слушаем Талисман, остается надежда попасть на Небеса, – объявил Торрит. Но в голосе его звучала какая-то неуверенность – казалось, старик просто произносил давным-давно заученную фразу, значения которой он так и не понял.

– О, конечно, – кивнул Масклин.

Он поднялся – хотя пол под ногами ходил ходуном – и, пошатываясь, направился к брезентовой занавеске в конце кузова. Секунду он медлил, собираясь с духом, потом отодвинул край брезента и высунул голову наружу. Там не было ничего, кроме смазанных пятен и огней. И странного запаха.

Все шло не так, как надо. Той ночью, неделю назад, эта идея казалась такой разумной: хуже, чем здесь, уже не будет, а значит, надо уходить. Но он ошибся. Он слишком часто ошибался. Взять тех же стариков – они всю жизнь стенали по любому поводу, их раздражал каждый пустяк, а сейчас, когда даже у Масклина опустились руки, они сохраняют присутствие духа.

Чужая душа – куда более мрачные потемки, чем кажется. Может, и Талисман подтвердил бы это, если б только знать, как его спросить.

Грузовик резко повернул, с грохотом съехал по наклонной плоскости вниз, во тьму, и вдруг остановился. И тут Масклин увидел, что они попали куда-то, где было светло и стояло множество грузовиков, а между ними ходили люди…

Он быстро юркнул обратно и подбежал к Торриту.

– Э-э… – начал он.

– Ну, парень?

– Небо… э-э… Люди попадают на небо?

Старый ном покачал головой.

– Небеса. Не небо, а Небеса. Много Небес. Туда попадают только номы.

– Точно?

– Ну конечно, – усмехнулся Торрит. – А люди… может, у них есть свои собственные Небеса, тут я ничего не знаю. Но на наших Небесах им нечего делать, уж поверь старику.

– А…

Торрит снова уставился на Талисман.

– Мы остановились, – сказал он. – Где мы?

Масклин уныло посмотрел во тьму.

– Думаю, мне лучше пойти и все разведать, – пробормотал он.

Снаружи донесся свист, отдаленный гул человеческих голосов. Огни вдруг погасли. Раздался дребезжащий звук, щелчок, и все затихло.

Вскоре в кузове одного из замерших в молчании грузовиков послышалась какая-то непонятная возня. Из-под брезентового полога показался кусок веревки – вернее, нитки. Он стал удлиняться, пока не коснулся заляпанного соляркой пола гаража.

…Прошла минута, и вслед за веревкой из-под брезента вынырнула маленькая коренастая фигурка. Осторожно перехватывая руками, странное создание соскользнуло по канату вниз и замерло, прижавшись к полу. Если бы не тревожно бегающие глаза, его можно было бы принять за камень.

На человека оно было мало похоже. Несомненно, у него было точно такое же количество рук и ног, и прочие части тела были на месте, и все же одетое в мышиную шкуру существо больше всего напоминало булыжник на ножках. По сравнению с номом чемпион по японской борьбе сумо казался худым как спичка. Движения же этого коротышки наводили на мысль, что он куда лучше приспособлен противостоять превратностям судьбы, чем старый, проверенный временем и выдержавший не одно странствие кожаный ботинок…

Масклин был перепуган до полусмерти. Все здесь выглядело таким незнакомым. Вот только запах солянки он слышал и раньше. Так всегда пахло там, где были люди и грузовики. (Торрит как-то раз сказал ему, что солянка – это такая огненная вода, которую пьют грузовики, и Масклин решил, что старик, видно, совсем выжил из ума. Ведь любому младенцу известно, что вода не горит.) Вещи вокруг были лишены всякого смысла. Какие-то пустые жестянки, в несколько раз выше нома, куски металла, непонятно для чего предназначенные. Нет, несомненно, эти Небеса предназначались для людей. Люди любят металл.

Масклин осторожно обогнул сигаретный окурок, мысленно пообещав себе прихватить его на обратном пути: то-то папаша Торрит обрадуется.

Здесь стояло множество грузовиков – недвижных, замерших в молчании. «Наверное, это их гнездо, – решил Масклин. – А значит, здесь нельзя найти никакой еды, кроме солянки».

Масклин инстинктивно пригнулся – как он всегда пригибался, входя в нору, – и пролез под скамью, возвышавшуюся у стены, словно дом, выстроенный у крутого горного склона. Под скамьей валялась куча рваной бумаги, но Масклин безошибочно шел на запах, который был здесь гораздо сильнее запаха солянки. Перед ним лежала апельсиновая корка. Она чуть подгнила с одного боку, и все же это была замечательная находка.

Масклин взвалил корку на плечо и огляделся по сторонам.

Толстая, холеная крыса с интересом поблескивала на него глазками. Она была намного жирнее и больше своих товарок, которых номы застигали в мусорных баках рядом с кучами объедков. И тут Масклин почувствовал себя в своей стихии. Все эти огромные мрачные тени, пустые жестянки, призрачные запахи были выше его понимания. Но уж крыс-то Масклин знал, и знал, что с ними делать.

Он бросил корку, медленно поднял копье, изготовившись для броска, отвел его назад, прицелился точно между глаз…

И тут одновременно случились две вещи.

Масклин заметил на морде крысы изящную красную уздечку. И услышал крик:

– Нет! Стой! Я слишком долго его дрессировал… О Благоприятная Конъюнктура! Да откуда ты только взялся?

Незнакомец был номом. В этом Масклин не сомневался. Рост – нома, движения – нома.

Но вот одежда…

Преобладающий цвет повседневной одежды нома – цвет грязи. Так велит здравый смысл. Гримма знала пятьдесят способов получения красок из травы, и все они давали цвет, который с большей или меньшей натяжкой можно было назвать «грязным». Иногда это был грязно-желтый, иногда грязно-коричневый, иногда даже грязно-зеленый, но обязательно грязный. Ибо любой ном, рискнувший надеть прелестный красный или голубой костюмчик, мог гулять в нем примерно полчаса, а потом ему предстояло на собственном опыте узнать, как протекает процесс пищеварения.

А этот странный ном был похож на радугу: разноцветный костюм, рядом с которым даже упаковка из-под чипсов выглядела бы блеклой и серой, пояс, усыпанный стеклышками, настоящие кожаные ботинки да еще шляпа с пером! Разговаривая, он нервно похлестывал себя по ногам кожаным ремешком; присмотревшись, Масклин понял, что это поводья крысы.

– Ну (щелк!), отвечай!

– Я вылез из грузовика, – уклончиво сказал Масклин, косясь краем глаза на крысу.

Та перестала прядать ушами и бочком, бочком спряталась за спину хозяина.

– Что ты там делал? Отвечай!

Масклин хотел уже было дать грубияну отпор, но сдержался.

– Мы путешествуем, – объяснил он.

Ном удивленно уставился на него.

– Путешествуете? Это как? – И незнакомец опять щелкнул ремешком.

– Переезжаем, – ответил Масклин. – Знаешь такое слово? Снялись с одного места, едем в другое.

Услышанное произвело на незнакомца совершенно потрясающий эффект. Если он и не стал вежливее, то явно сбавил тон.

– Ты хочешь сказать, что ты явился Снаружи?

– Ну да.

– Но ведь это невозможно!

– То есть как невозможно?

Масклин растерянно уставился на незнакомца.

– Никакого Снаружи не существует!

– Да? Прошу прощения, – заметил Масклин, – но, как нам кажется, именно оттуда мы и приехали. А в чем проблема?

– Приехали Снаружи? Из настоящего Снаружного мира? – спросил ном, робко подбираясь поближе.

– Э-э… да. Мы как-то никогда об этом не задумывались. А это что за мес…

– И какое оно? – возбужденно перебил незнакомец.

– Что – оно?

– Снаружи! На что оно похоже?

Масклин тупо посмотрел на собеседника.

– Ну, оно такое… большое…

– Да?

– И… э-э… там много-много…

– Да? Да?

– Ну, этих… как их…

– А правда, там такой высокий потолок, что его и не видно? – Незнакомец аж подпрыгнул от возбуждения.

– Не знаю. Что такое «потолок»? – смешался Масклин.

– Вот же он. – И незнакомец указал наверх, где что-то скрипело и раскачивалось под крышей гаража, отбрасывая неровные тени.

– В жизни подобного не видел, – пробормотал Масклин. – Там, снаружи, наверху все голубое или серое, и по нему плывут такие белые штуковины…

– А стены – они что, страшно далеко друг от друга, да? А правда, что там прямо на полу растет такой зеленый ковер… – спросил ном, который места себе не находил от распиравшего его любопытства.

– Э-э… что такое «ковер»? – спросил Масклин, озадаченный еще больше.

– У-у-у! – Ном сгреб руку Масклина и начал возбужденно ее трясти. – Меня зовут Ангало. Ангало де Галантерейя. Ха-ха! Впрочем, это для тебя пустой звук. А вот – Бобо.

Крысак оскалился. Масклин готов был поклясться, что он улыбался! К тому же Масклин впервые слышал, чтобы крыс именовали. Разве что «обедом».

– А я – Масклин, – кивнул он. – Ничего, если я скажу остальным, что они могут вылезти? А то путешествие было очень длинным…

– Ну, дела! Да конечно же! И все они из Снаружного мира? Отец просто не поверит!

– Прошу прощения, – удивился Масклин. – Я чего-то не понимаю. Ну, мы были снаружи, теперь мы – внутри, и что в этом особенного?

Ангало не обратил на его слова никакого внимания. Он, будто зачарованный, смотрел, как старики неуклюже спускаются по канату на землю.

– О, даже старики! – воскликнул Ангало. – А выглядят совсем как мы! И головы у них никакие не заостренные!

– Грубиян! – тут же возмутилась матушка Морки.

Ухмылка сползла с лица Ангало.

– Мадам, – начал он ледяным тоном, – вам известно, с кем вы говорите?

– С мальцом, который еще не вышел из того возраста, когда хорошая порка только на пользу! Да я бы на твоем месте от стыда сгорела! Нет, надо же такое придумать: заостренные головы!

Ангало потерял дар речи и некоторое время только беспомощно шевелил губами. Наконец он пробормотал:

– Потрясающе. Просто потрясающе! А ведь Доркас говорил, что если и возможна жизнь за пределами Магазина, она не может быть жизнью в той форме, в какой мы ее знаем! Прошу, прошу за мной, пожалуйста.

Они недоверчиво переглянулись, увидев, как Ангало тронулся прочь от гнездовья грузовиков, но все же пошли за ним. В общем-то, у них не было никакого выбора.

– Помню, твой отец однажды перегрелся на солнце, – шепнула матушка Морки на ухо Масклину. – Так вот, он нес тогда такую же чушь, как этот парень.

Тут папаша Торрит перестал шамкать ртом и приготовился изречь что-то важное. Все ждали, почтительно склонив головы.

– Я так считаю, что мы должны… – наконец выдавил он из себя. – Мы должны съесть его крысу!

– Заткнись-ка ты лучше, а? – по привычке шикнула на него Морки.

– Я – предводитель, – обиженно протянул Торрит. – И не смей так со мной говорить, вот.

– Конечно предводитель, – съязвила матушка Морки. – А кто говорит, что нет? Я говорю – нет? Да, конечно, ты предводитель.

– Вот-вот, – засопел Торрит.

– Ну и заткнись тогда, – презрительно бросила матушка.

Масклин нагнал Ангало и потряс его за плечо.

– Что это за место?

Ангало остановился. Путь ему преграждала стена.

– А ты не знаешь? – удивился он.

– Ну… э-э… мы просто полагали… ну, что нам посчастливится и грузовик приедет в какое-нибудь славное местечко, и… – начала Гримма.

– И вы были правы, – гордо объявил Ангало. – Это самое лучшее место, какое можно придумать. Это – Универсальный Магазин!

Глава 2

Они семенили друг за дружкой, они шли, задрав головы вверх, они ошарашенно глазели по сторонам. Ангало остановился у какого-то провала в стене и нетерпеливо поманил их рукой.

– Туда! – бросил он.

Матушка Морки фыркнула.

– Это же крысиная нора, – объявила она. – Ты что, хочешь, чтоб я спустилась в крысиную нору? – И она обернулась к Торриту: – Он хочет, чтобы я спустилась в крысиную нору! Не пойду я в крысиную нору!

– Но отчего же? – недоумевал Ангало.

– Потому что это – крысиная нора!

– Она выглядит так только снаружи, – попробовал возразить Ангало. – Это всего лишь маскировка.

– Нет. Это самая настоящая крысиная нора, вот оно как! Туда только что нырнула твоя крыса, – заявила матушка, очень довольная таким веским доказательством своей правоты.

Ангало с мольбой посмотрел на Гримму и скрылся в норе. Гримма пожала плечами и заглянула в черный провал.

– Знаешь, матушка, я не думаю, что это крысиная нора, – сказала она, чуть понизив голос.

– Это еще почему, скажи на милость?

– Представь себе, там ступеньки. И прелестные маленькие огоньки.

Они шли – все вверх и вверх. Это был очень долгий подъем. Несколько раз пришлось останавливаться – старики не поспевали, а Торрита почти всю дорогу пришлось поддерживать под руки. Наконец на верхней площадке они прошли через дверь – настоящую дверь…

Даже в дни юности Масклин не видел больше сорока номов сразу.

А здесь было много, много больше. И здесь была еда. Правда, выглядела она совершенно не похоже на все, с чем ему когда-либо приходилось иметь дело, но это точно была еда. В конце концов, ее ведь ели, он сам видел.

Зал, высотой примерно в два его роста, тянулся куда-то в бесконечность. Еда была сложена аккуратными кучками, между которыми оставались проходы, и в проходах суетилось множество номов. Никто не обращал внимания на маленькую группку незнакомцев, нерешительно топтавшихся за спиной Ангало, к которому вернулась его заносчивая манера держаться.

Некоторые номы вели под уздцы откормленных, лоснящихся крыс, а дамы – мышек, покорно семенивших за своими владелицами. Краем уха Масклин слышал возмущенный шепот матушки Морки.

Слышал он и то, как папаша Торрит восторженно пробормотал:

– Ой, я знаю, что это! Помнишь, в восемьдесят четвертом мы нашли на помойке сандвич с сыром?

Матушка Морки ткнула его локтем под тощие ребра.

– Заткнись, а? – зашипела она. – Или хочешь всех нас опозорить? Ты как-никак предводитель. Веди себя достойно!

Все чувствовали себя немного не в своей тарелке. В ошеломленном молчании шли они по залу, глядя на все эти фрукты и овощи, горками сложенные на подставках, а рядом сновали сотни номов и деловито все это поглощали. И тут Масклин увидел какую-то штуку, совершенно ему незнакомую. Ему было очень стыдно признаваться в своем невежестве, но любопытство взяло верх.

– А это что такое там, наверху? – спросил он, кивая на странный предмет.

– Это? Салями. Неужто никогда не ел? – усмехнулся Ангало.

– В последнее время как-то не приходилось, – честно признался Масклин.

– Вот финики, – продолжал Ангало. – А это – бананы. В жизни небось не видели, а?

Масклин открыл было рот, чтобы ответить, но тут матушка Морки резко дернула его за рукав.

– Что-то он маловат, – фыркнула она. – И тощий какой-то… Разве сравнишь с теми, которые были у нас дома?

– Неужели? – подозрительно спросил Ангало.

– Да уж конечно, – пожала плечами Морки, нащупывая под ногами почву. – Это не банан, а недомерок какой-то. Вот те, что мы ели дома… – Она на мгновение смолкла и оценивающе взглянула на банан, лежавший на двух подставочках, словно каноэ. Губы ее беззвучно шевелились. Наконец она придумала ответ.

– О, – объявила она с видом триумфатора, – да их и выкопать-то было непросто! – И старуха победоносно посмотрела на Ангало.

Тот лишь отвел глаза в сторону, признавая свое поражение.

– Ну, как бы там ни было, – пробормотал он, – угощайтесь. А номам-распределителям скажете, чтобы записали все на счет де Галантерейи. Только не говорите, что вы из Снаружного мира. Я хочу, чтобы это было сюрпризом!

Дважды никого приглашать не потребовалось. Даже матушка Морки, и та в мгновение ока оказалась около кучи лакомств. Вид огромного куска пирожного наполнил ее душу удивлением и восторгом.

Один лишь Масклин остался стоять, где стоял, хотя живот у него сводило от голода. Он пока плохо понимал, как устроена жизнь в Магазине, и его не покидало смутное чувство, что не надо сразу соглашаться, иначе потом из этого никогда не выпутаешься.

– А ты что, не голоден? – спросил Ангало.

– Голоден, – кивнул Масклин. – Я совсем ничего не ел… Но откуда берется эта еда?

– Мы просто берем ее у людей, – беззаботно пожал плечами Ангало. – Они же такие глупые, сам ведь знаешь.

– И они ничего не замечают?

– Они думают, что во всем виноваты крысы, – хихикнул Ангало. – Когда идем за едой, мы прихватываем с собой крысиные орешки. То есть так делают семейства из Продовольственного Отдела, – поправился он. – Но иногда они позволяют и другим кланам сопровождать их. А люди думают, что это все – крысы.

Брови Масклина поползли вверх.

– Орешки? – пробормотал он.

– Ну да, – отмахнулся Ангало. – Катышки, ясно?

Масклин кивнул.

– И люди на это ловятся? – с сомнением спросил он.

– О, они страшно глупые, я же говорил тебе. – Ангало ходил вокруг Масклина кругами. – Ты должен познакомиться с моим отцом. Хотя, конечно, и так все ясно – вы присоединяетесь к отделу Галантерейи, это дело решенное.

Масклин взглянул на своих. Они разбрелись между продуктовыми лотками. Торрит был занят поеданием куска сыра величиной с собственную голову. Матушка Морки с подозрением изучала банан, словно он мог взорваться, как только она к нему прикоснется. Даже Гримма не обращала на Масклина никакого внимания.

Масклин почувствовал себя одиноким и никому не нужным. В чем он знал толк, так это в выслеживании крыс по полям. Он умел завалить дичь одним ударом копья и в одиночку дотащить добычу домой. Ему и впрямь все это нравилось; а еще ему нравилось, когда он слышал что-нибудь вроде: «Молодчина, парень, хорошо поработал».

А здесь у него зародилось подозрение, что выслеживать бананы нет необходимости…

– Твой отец, кто он? – произнес Масклин.

– Герцог де Галантерейя, – гордо объявил Ангало. – Защитник Антресолей и Самодержец Служебной Столовой.

– Как, три разных человека? – спросил сбитый с толку Масклин.

– Да нет, это его титулы. Некоторые из них. Мой отец – один из самых влиятельных номов в Магазине. А там, Снаружи, у вас есть отцы?

«Забавно, – подумал Масклин. – Он чуть ли не лопается от сознания собственной значительности, но стоит ему заговорить о том, что Снаружи, и он превращается в любопытного мальчишку».

– Когда-то у меня был один… – Ему не хотелось говорить на эту тему.

– Держу пари, на твою долю выпало немало приключений!

Масклин вспомнил все, что случилось, вернее, чуть не случилось с ним в последнее время.

– Да уж, – пробормотал он.

– Держу пари, у тебя была захватывающая жизнь! Весело было, да?

«Весело, – подумал Масклин. – Это, пожалуй, не совсем точное слово. Вряд ли можно сказать, что я веселился, когда бежал сломя голову через грязные канавы, а за спиной клацали лисьи зубы».

– Вы охотитесь? – спросил он вместо ответа.

– На крыс. Иногда. Там, в бойлерной. Иначе они слишком расплодятся и что мы тогда будем делать?

Ангало почесал Бобо за ухом.

– Вы их едите?

Ангало потрясенно уставился на него.

– Есть крыс?!

Масклин посмотрел на горы еды.

– Нет, думаю, что нет, – произнес он. – Знаешь, я никогда не думал, что в мире так много номов. Сколько вас здесь?

Ангало сказал.

– Две – чего? – переспросил Масклин.

Ангало повторил.

– Похоже, ты и не такое видывал, – сказал Ангало, заметив, что выражение лица Масклина абсолютно не изменилось.

Масклин тоскливо посмотрел на наконечник копья. То был кусок кремня, однажды найденный им в поле. Он вспомнил, как целую вечность выпрашивал у Гриммы обрывок толстой нитки, чтобы привязать заостренный камень к копью. А сейчас этот кусочек кремня казался ему единственной родной вещью в новом безумном мире.

– Не знаю, – пробормотал он. – А что такое «тысяча»?

Герцог Кидо де Галантерейя, он же – Лорд Протектор Эскалатора Наверх, Защитник Антресолей и Рыцарь Прилавка, безразлично покрутил Талисман в руках и отбросил в сторону.

– Весьма забавно, – объявил он.

Номы стояли смущенной группкой и переминались с ноги на ногу. Прием происходил в герцогском дворце, располагавшемся под половицами отдела Мягкой Мебели. Герцог был в доспехах, и по нему не было заметно, что Талисман его позабавил.

– Итак, вы утверждаете, что явились из Снаружного мира? – сурово произнес он. – И вы всерьез думаете, что я вам поверю?

– Отец, я… – начал Ангало.

– Помалкивай! Вам известны слова Арнольда Лимитеда (осн. 1905)! Все Под Одной Крышей! Все! Следовательно, Снаружи не может быть ничего. А следовательно, вы – пришельцы из другой части Магазина. Из отдела Корсетных Изделий. Или Молодежной Моды. Почему бы нет? Мы никогда не исследовали эти отдаленные области, так что…

– Да нет же, мы… – начал Масклин.

Герцог остановил его повелительным жестом.

– Слушай меня, – потребовал он, сверкнув глазами. – Я не возлагаю вину на вас. Мой сын – слишком впечатлительный юноша. И я не сомневаюсь, что он просто подговорил вас. Парень совершенно свихнулся: бегает смотреть на грузовики, наслушался всяких глупых историй – вот и помешался. Но у меня есть голова на плечах. – В голосе герцога послышался вызов. – А для крепких парней вроде тебя среди латников Галантерейи всегда найдется место. Так что забудем это маленькое недоразумение, и все.

– Но мы действительно приехали снаружи.

– Нет никакого Снаружи! – закричал герцог. – В Снаружный мир попадают только умершие, и то если они вели праведную жизнь. Вот они будут пребывать Снаружи – в сиянии вечной славы. А теперь – к делу. – Герцог хлопнул Масклина по плечу. – Брось эту глупую болтовню. Нам нужна твоя помощь. Ведь перед нами стоит поистине героическая задача…

– А в чем она состоит?

– Ты ведь не желаешь, чтобы наш отдел захватили Слесарные Инструменты и Электротовары? – требовательно спросил Герцог.

Масклин озадаченно покосился на Ангало. Тот резко кивнул.

– Полагаю, что нет, – пробормотал Масклин. – Но вы ведь все – номы, разве не так? И ведь тут всем хватает места. Зачем же тогда вы только и делаете, что ссоритесь между собой? Это же глупо.

Краешком глаза он видел, как Ангало закрыл лицо руками.

Герцог побагровел.

– Глупо? Ты сказал «глупо»?

Масклин хотел было взять свои слова обратно, но он с детства был честным номом. Он чувствовал, что не настолько хитер, чтобы солгать и вывернуться из неприятной ситуации.

– Ну… – начал он.

– А ты хоть когда-нибудь слышал о таком понятии, как «честь»? – взревел герцог.

Масклин немного подумал и кивнул.

– Слесарные Инструменты и Электротовары хотят захватить весь Магазин, – поспешно вмешался в разговор Ангало. – Это будет просто ужасно. А ведь есть еще и Дамские Головные Уборы. Они ничем не лучше.

– Почему? – удивился Масклин.

– Почему?! – взорвался герцог. – Да потому, что они испокон веков ведут с нами вражду! А теперь ступайте, – прибавил он чуть спокойнее.

– Куда?

– К Слесарным Инструментам и Электротоварам. Или к Дамским Головным Уборам. Или к Канцелярским Принадлежностям. Этот народец как раз вам под стать. Или обратно, в Снаружный мир. В общем, куда хотите, это уже не мое дело, – саркастически расхохотался герцог.

– Мы хотим получить обратно наш Талисман, – бесстрастно объявил Масклин.

Герцог поднял с пола черный кубик и швырнул его в лицо Масклину.

– Извините меня, – пожал плечами Ангало, когда они вышли из зала. – Я должен был сразу предупредить вас, что у папы горячий нрав.

– Зачем ты вылез и стал перечить? – рассердилась Гримма. – Если уж мы вынуждены к кому-то присоединиться, то почему бы не к этим, как их там, Горлодерии? А что с нами будет теперь?

– Этот ихний герцог слишком много себе позволяет, – отрезала матушка Морки.

– Он никогда не слышал о Талисмане, – пробубнил папаша Торрит. – Ужас, это ж надо! Или взять то, что Снаружи. Я как-никак там родился. Всю жизнь прожил. И нет там никаких мертвецов. И живущих в какой-то такой «славе» тоже нет. В норах – есть. А в «славе» – нет, это точно.

Тут, как всегда, между ним и матушкой Морки вспыхнула перебранка. Масклин посмотрел на них, потом опустил глаза. Они шли по какой-то низкой сухой траве. Ангало сказал, что это называется «ковер». Еще одна вещь, украденная у людей.

Масклину хотелось сказать: это же нелепо. Почему, как только не надо думать о питье и пище, номы начинают ссориться друг с другом? Затем разве родились они на свет?

И еще хотелось ему сказать: если люди так глупы, как же они построили этот Магазин и все эти грузовики? Если мы так умны, тогда они должны красть у нас, а не наоборот. Может, они слишком большие, слишком медлительные, но они достаточно сообразительны, этого у них не отнимешь.

И еще одно прибавил бы он: я бы не удивился, будь они столь же сообразительны, как крысы.

Но он ничего не сказал – пока раздумывал и искал слова, взгляд его упал на Талисман, который нес папаша Торрит.

Вот о чем стоило подумать.

Масклин выбросил из головы прочие мысли и стал терпеливо ждать. Ему показалось: еще немножко – и все станет понятно, и тут Гримма спросила Ангало:

– А как живут номы, которые не принадлежат к отделам?

– О, у них очень печальная участь. Перебиваются, как могут. – Вид у Ангало был совсем жалкий. – Я вам верю, – пробормотал он. – Отец говорил, незачем мне засматриваться на грузовики. Мол, не доведут они меня до добра. А я… я месяцами только тем и занимался, что наблюдал за ними. И видел, как иногда они возвращаются мокрые, все в грязи. Снаружи что-то есть, это не пустые россказни. Что-то там происходит. Послушай, может, вы не будете далеко уходить, а? Я уверен, он еще передумает!

Магазин был большим. Раньше Масклин думал, что грузовики большие. Но Магазин был куда больше. Он тянулся бесконечно: запутанный лабиринт этажей, стен, длинных изматывающих лестниц. Номы шли и шли по новым и новым переходам – то прибавляли шагу, то едва плелись. Слово «большой» было слишком маленьким, чтобы вместить в себя все это. Тут было нужно совсем новое слово.

Странным образом Магазин был даже больше, чем мир Снаружи. Снаружи – оно такое огромное, что ты даже не задумываешься об этом. Ему нет ни конца ни края, оно кажется беспредельным. А Магазин… До его конца, до последнего его предела, надо так далеко идти, что создавалось впечатление, будто он очень большой.

Пока они шли следом за Ангало, Масклин привел в порядок мысли и перво-наперво решил переговорить с Гриммой.

– Я хочу вернуться, – объявил он.

– Но ведь мы только-только приехали, – возразила она. – Так чего же ради…

– Не знаю. Здесь все как-то не так. Не могу отделаться от этого чувства. И, понимаешь, если я здесь останусь, хотя бы ненадолго, то совсем перестану верить, что есть какой-то мир снаружи, что именно там я и родился. Вот устрою вас – и уйду. Хочешь, пошли со мной… Но это уж тебе решать, – прибавил он.

– Но… здесь так тепло, так много еды!..

– Я же сказал: я не умею объяснять такие вещи. Только чувствую, за нами следят…

Гримма инстинктивно глянула вверх, но вверху был только потолок, что навис в нескольких дюймах над их головами. Дома, если за номами кто-то следил, это значило, что кто-то голоден и не прочь подкрепиться. А здесь… Гримма нервно рассмеялась.

– Глупости все это! – отмахнулась она.

– Просто я не могу чувствовать себя здесь в безопасности, – пробормотал Масклин.

– Скажи лучше, не хочешь, так оно будет вернее, – тихо произнесла Гримма.

– То есть?

– А что, разве не так? Ты так привык во всем себе отказывать, жил, можно сказать, ради других и страшно этим гордился. А теперь что? – Она резко отвернулась и пошла прочь.

Масклин остолбенел. Пальцы его непроизвольно теребили шнурок, которым был привязан наконечник копья.

«Странно, никогда бы не подумал, что такое придет кому-то в голову». Смутные воспоминания о прошлом всплывали в его сознании. Гримма… Нора… Гримма все время стирала, готовила жалкий ужин из принесенного им съестного, убирала за стариками. Странно. Разве можно жалеть о той жизни?

Вдруг он понял, что остальные тоже почему-то остановились. Впереди простирался длинный коридор, тускло освещенный слабенькими лампочками, развешанными по стенам.

– Слесарные Инструменты и Электротовары берут за свет слишком большую плату, – объяснил Ангало. – И никому не дают проникнуть в тайну управления электричеством. Электричество – это один из главных источников их власти. Здесь кончается территория Галантерейи, – сказал он. – Дальше уже владения Дамских Головных Уборов. В настоящий момент у нас с ними несколько напряженные отношения. А вам… вам обязательно нужно найти какой-нибудь отдел, где вас примут… – Он взглянул на Гримму и нерешительно произнес: – Э-э…

– Мы не собираемся разделяться, – вмешалась матушка Морки. Она пристально посмотрела на Масклина. Потом обернулась к Ангало и царственным жестом отослала его прочь. – Все, можешь проваливать, юноша. Масклин, становись во главе. Ну… Вперед!

– Кто ты такая, чтобы командовать, а? «Вперед»! – рассердился Торрит. – Я предводитель, вот оно как. Я. Это моя работа – отдавать приказы!

– Да? – ехидно осведомилась матушка Морки. – Ну тогда приказывай! Что же ты?

Торрит зашамкал ртом.

– Правильно, – наконец выдавил он из себя. – Вперед!

У Масклина от удивления отвисла челюсть.

– Куда? – только и спросил он.

Старуха подтолкнула его в спину.

– Туда. – И она показала в темноту. – Что мы, не найдем себе пристанища? Я пережила Великую Зиму тысяча девятьсот восемьдесят шестого! – В голосе ее звучала гордость. – Нет, а этот нахал герцог… Вы только подумайте! Я едва сдержалась. Вот уж кто недолго бы протянул в Великую Зиму, скажу я вам!

– Никакое зло не коснется нас, если мы будем повиноваться Талисману, – объявил Торрит, трепетно поглаживая черный ящичек.

Масклин резко остановился.

«Хватит, – решил он. – Хватит, сыт по горло, все».

– И что же говорит Талисман? – резко спросил он. – Что именно он нам советует, а? Ну, мы ждем. Что нам теперь делать?

Торрит не мог скрыть своего замешательства.

– Э-э… – прошамкал он. – Э-э… Если мы будем все вместе и… э-э… вести праведную жизнь…

– Ты просто заговариваешь нам зубы. Ты только этим и занимаешься!

– Да как ты смеешь такое говорить?! – накинулась на него Гримма.

Масклин швырнул копье на землю.

– Все, я сыт по горло! – рявкнул он. – Талисман говорит то, Талисман говорит се… Вечно он что-нибудь говорит, и хоть бы одно дельное слово!

– Номы передавали его из поколения в поколение. Сотни лет, – рассердилась Гримма. – Талисман – это очень важная вещь.

– Ну?

Гримма взглянула на Торрита. Старик облизнул тубы.

– Он повелевает нам… – начал он, побледнев.

– Поднесите меня ближе к проводам электросети…

– Послушать вас, так без Талисмана… Эй, на что это вы там уставились? – осекся Масклин.

– …ближе к электросети.

Торрит остолбенело уставился на Талисман. Руки его тряслись.

На гладкой черной поверхности кубика мерцали разноцветные огоньки. Сотни огоньков. «Может быть, даже тысячи…» – подумал Масклин, ощутив некоторую гордость, что знает это слово.

– Кто это там говорит? – удивился он.

Торрит разжал руки. Талисман упал на пол. Светящиеся точки на его поверхности плясали, словно огни тысячи фар на ночном шоссе. Номов охватил ужас.

– Так Талисман и вправду разговаривает с тобой… – пробормотал Масклин. – Ничего себе!

Торрит в отчаянии заломил руки.

– Нет! Нет! Он… Он совсем не так говорит! Не так! Не вслух! Он так никогда раньше не делал!

– …ближе к электросети!

– Он просит электричества, – произнес Масклин.

– Нет-нет! Не хочу к нему прикасаться! – взвизгнул Торрит.

Масклина передернуло, но он взял себя в руки и древком копья подтолкнул Талисман к стене, по которой тянулись провода.

– А… а как он говорит? У него же нет рта! – недоумевала Гримма.

Кубик загудел. Цветные узоры на его поверхности сменяли друг друга с такой быстротой, что Масклин просто не мог за ними уследить. В основном в этих узорах преобладал красный цвет.

Торрит вдруг упал на колени.

– Талисман гневается, – простонал он. – Не надо было нам есть крыс, не надо было сюда приходить…

Масклин тоже опустился на колени, протянул руку и опасливо дотронулся до мерцающего кубика. На ощупь Талисман был такой же холодный, как всегда.

И опять его охватило странное чувство: казалось, в его голове ворочаются мысли, для которых нет правильных слов.

– Когда Талисман говорил с тобой раньше, – медленно начал он, – ты знал, как мы должны жить, и что такое праведность, и…

Лицо Торрита исказилось мукой.

– Нет. Не было этого ничего.

– Но ведь ты говорил…

– Так было когда-то, давным-давно. Очень давно. Когда старый Вузел передал мне Талисман, он сказал, что тот перестал разговаривать сотни лет назад…

– Что?! – воскликнула матушка Морки. – И все эти годы ты утверждал, будто Талисман сказал то, Талисман сказал се… Чего он только не говорил!

Торрит был похож на загнанную в угол и трясущуюся от страха мышь.

– Ну? – не отставала от него матушка. В голосе ее отчетливо слышалась угроза.

– Хм… – прошамкал папаша Торрит. – Э-э… старый Вузел объяснил: надо подумать, что бы такое сказал Талисман, а потом произнести это самому, вот. Главное – не давать номам сбиться с пути истинного, направлять их… Помочь им попасть на Небеса. Это очень важно, чтобы все попали на Небеса. И тут не обойтись без помощи Талисмана. «Талисман – самое главное, что для этого нужно», – сказал Вузел.

– Для чего – для этого? – не унималась Морки.

– Он мне больше ничего не сказал, – захныкал Торрит. – Но я ведь все делал правильно…

Масклин не обращал на эту перебранку никакого внимания. Как зачарованный следил он за загадочным мерцанием цветовых узоров на поверхности кубика. В нем все больше и больше крепла уверенность, что они что-то значат.

Иногда в погожие дни, теперь навсегда оставшиеся в прошлом, Масклин, если не надо было охотиться, шел на насыпь и просиживал там часами, глядя на стоянку грузовиков внизу.

Там еще высилась такая большая синяя доска с изображением каких-то фигурок. Или взять те же коробки и мятые бумажки, что попадались в мусорных контейнерах. Обычно на них были какие-то рисунки. Масклин вспомнил давний спор из-за коробок с цыплятами. На них был нарисован старый человек с огромными усами[2], и номы утверждали, будто это и есть цыпленок. Однако Масклин твердо знал, что у людей не принято есть своих стариков. Зачем, когда у них и так много еды?! Может, у них старики делают цыплят?