Двое мужчин, шатаясь и поддерживая друг друга, выбрались наружу и зигзагами двинулись по улице. Сьюзан отступила назад. Если она не хотела, чтобы ее не замечали — ее не замечали.

Мужчины прошли сквозь лестницу.

То ли мужчины были недостаточно плотными — хотя звуки, издаваемые ими, свидетельствовали об обратном — то ли с лестницей было что-то не то… но ведь девушка поднялась по ней… а сейчас она по ней спускалась, пряча что-то в карман.

— Даже не проснулся, маленький ангелок, — сообщила она.

— Прошу прощения? — сказала Сьюзан.

— Не приготовил для меня Подарка, — сказала девушка. Он легко подхватила лестницу и взвалила на плечо. — Правила есть правила. Пришлось выдрать другой зуб.

— Пардон?

— Отчетность проверяется. Будут большие проблемы, если доллары и зубы не совпадут. Знаешь, как это бывает.

— Я знаю?

— Короче, я не могу болтать с тобой всю ночь. Мне еще шестнадцать предстоит обработать.

— Почему я должна знать? Как обработать? Шестнадцать кого?

— Детей, конечно. Я ведь не могу их разочаровать, правда? Только представь их личики, когда они поднимают свои маленькие подушечки, благослови их боги.

Лестница. Клещи. Зубы. Деньги. Подушки…

— А ты не ждешь от меня, что я поверю, будто ты одна из этих Зубных Фей? — спросила Сьюзан подозрительно.

Она потрогала лестницу. Та была достаточно плотной.

— Не одна из, — ответила девушка. — Зубная Фея и все. Я удивляюсь, что ты этого не знаешь.

И она скрылась за углом, прежде чем Сьюзан успела спросить — Почему я?

— Потому что она может сказать, — произнес голос позади нее. — Ухватить — значит узнать.

Она повернулась. Ворон выглядывал из открытого окна.

— Ты бы лучше вошла, — сказал он. — Кого только не встретишь на этой аллее.

— Да я уже.

Латунная табличка, прибитая к стене рядом с дверью, сказала:

— Эс Вэ Сыроваллер, Дэ-Эм (Невид), Б. Чуд., Б.Ф.

Первый раз в жизни Сьюзан слышала металлический голос.

— Простой фокус, — объяснил ворон. — Она чувствует, когда ты на нее смотришь. Просто толкни…

— Эс Вэ Сыроваллер, Дэ-Эм (Невид), Б. Чуд., Б.Ф.

— Заткнись! Просто толкни дверь.

— Она заперта.

Ворон, повернув голову, посмотрел на нее похожим на бусинку глазом.

— И это остановило тебя? Ну что ж. Сейчас принесу ключ.

Он появился минуту спустя и сбросил на булыжники большой металлический ключ.

— А сам-то волшебник есть в…?

— Да, в! В постели. Отхрапывает себе голову.

— Я думала, они не спят по ночам.

— Только не этот. Чашка какао около девяти и через пять минут он все равно что мертв.

— Но я не могу позволить себе просто взять и войти в его дом.

— Почему? Ты же ко мне шла. И потом именно я — мозг предприятия. А он просто носит забавную шляпу и делает пассы руками.

Сьюзан повернула ключ в замке.

Внутри оказалось жарко. Все было заполнено обычным волшебническим оборудованием: верстак, заставленный бутылками и заваленный свертками, забитый книгами шкаф, чучело аллигатора, свисающее с потолка, огромные свечи, утонувшие в лавовых потоках воска и ворон, сидящий на черепе.

— Они заказывают все это по каталогу, — сказал ворон. — Верь мне. Все приходит в таком здоровенном ящике. Думаешь, со свечей само собой так накапало? Это три дня работы опытного свечного капальщика.

— Ты все это компенсируешь, — сказала Сьюзан. — Кроме того, нельзя же вот просто так взять и купить череп.

— Я уверен, ты все знаешь лучше меня, — сказал ворон. — Образование!

— Что ты пытался сказать мне прошлой ночью?

— Пытался сказать? — переспросил ворон с виноватым выражением на клюве.

— Вся эта «смы-смы-смы-СМЫ»-чепуха.

Ворон повесил голову.

— Он не велел мне говорить тебе это. Предполагалось, что я только предупрежу тебя о лошади. Меня просто увело в сторону. Она уже появилась, не так ли?

— Да!

— Скачи на ней.

— Я уже. Но она не настоящая! Настоящие лошади знают, где находится земля.

— Мисс, не существует лошадей реальней этой.

— И я помню ее имя! Я уже ездила на ней раньше!

Ворон вздохнул. Или по крайней мере издал свистящий звук, который из всех звуков извлекаемых клювом, больше всего походил на вздох.

— Сядь на лошадь и скачи. Он выбрала тебя одну.

— Куда скакать?

— Это то, что мне невозможно знать, а тебе — понять

— Предполагается, что я слишком глупа для этого… Можешь ты хотя бы намекнуть, что должно произойти?

— Ну… Я вижу, ты читаешь книги. Попадались ли тебе такие, в которых дети отправлялись в далекое магическое королевство и участвовали в приключениях с гоблинами и так далее?

— Да, конечно, — ответила Сьюзан с гримаской.

— Пожалуй, лучше всего для тебя ожидать чего-то подобного, — сказал ворон.

Сьюзан взяла с верстака пучок какой-то травы и принялась в задумчивости перебирать ее.

— Я только что видела на улице одну особу, которая утверждала, что она Зубная Фея, — сказала она.

— А почему бы ей не быть Зубной Феей? — осведомился ворон. — Тут их по крайней мере три.

— Да нет их тут! То есть… я хочу сказать, что всегда думала, что это просто… истории. Как про Песчаного Человека или Быка-Отца [Согласно деревенским легендам, рассказываемым по крайней мере в тех местностях, где крупный рогатый скот занимает значительное место в домашнем хозяйстве, Бык— Отец — это мифический зимний персонаж, который в Ночь Быкоявления скачет от дома к дому в грубых санях, влекомых четырьмя дикими быками, развозя сосиски, черные пудинги и ветчину всем хорошим детям. Он произносит очень много «Хо хо хо». Детям, которые вели себя плохо, доставался мешок, полный окровавленных костей (это те маленькие детали, которые говорят нам, что эта история для маленьких детей). О нем сложена песня. Она начинается так: А ну-ка оглянись!

Эта история берет начало в легенде об одном мелком короле. Этот король проходил мимо (во всяком случае, он так говорил) мимо дома, в котором жили три девицы. Он услышал, как они стенают — у них не было никаких припасов на празднование середины зимы. Он преисполнился сострадания и зашвырнул к ним в окно связку сосисок. Тяжело контузив одну из них, но нет никакого смысла портить этой деталью красивую легенду].

— Ага, заговорили в другом тоне? — сказал ворон. — Уже не так много решительных деклараций, да? Чуть меньше «Такого не бывает!» и чуть больше «Я о таком не знала», да?

— Любой поймет, что я имею в виду. Совершенно нелогично верить, что где— то есть старик с большой бородой, который раздает всем подряд сосиски и требуху в Ночь Быкоявления, разве не так?

— Я не знаю насчет логики. Никогда не учил логику, — ответил ворон. — Но не слишком логично жить на черепе, а это именно то, что я делаю.

— И не может быть никакого Песчаного Человека, который швыряет детям песок в глаза, — сказала Сьюзан неуверенным тоном. — Потому что… ни в какую сумку не поместится так много песка.

— Может быть, может быть.

— Я, пожалуй, лучше пойду, — сказала Сьюзан. — Мисс Буттс всегда проверяет спальни в полночь.

— Сколько спален в школе? — спросил ворон.

— Около тридцати, я думаю.

— Ты веришь, что ровно в полночь она проверяет их все и не веришь в Быка-Отца?

— Лучше я все равно пойду, — сказала Сьюзан. — Хм. Спасибо.

— Закрой за собой дверь и забрось ключ в окно, — попросил ворон.

После ее ухода комната погрузилась в тишину, нарушаемую лишь потрескиванием угля в очаге.

Потом череп заметил:

— Эти современные дети, а?

— Я обвиняю образование, — ответил ворон.

— Обилие знаний чрезвычайно опасно, — заявил череп. — Гораздо опаснее, чем немножко знания. Я всегда это говорил, когда был жив.

— Когда это было, кстати?

— Не могу припомнить. Мне кажется я был замечательно умен. Учитель или философ — в этом роде. А теперь я лежу на верстаке с птицей на макушке.

— Весьма аллегорично, — согласился ворон.

Никто не объяснял Сьюзан, на что способна вера. Или по крайней мере, на что она способна в условиях сочетания высокого магического потенциала с нестабильной реальностью, существующих на Диске. Вера создает свободное пространство. Потом появляется нечто и заполняет его. Это не значит, что вера отрицает логику. Например, совершенно очевидно, что Песчаному Человеку вполне достаточно небольшого мешка. В Плоском Мире он постоянно наполняется сам.

Было около полуночи. Сьюзан прокралась в конюшню. Она была из не тех людей, которые способны оставить тайну неразгаданной. Пони в присутствии Бинки вели себя тише воды ниже травы. Лошадь светилась в темноте.

Сьюзан потащила было седло со стойки, но призадумались. Если она свалится, седло ничуть ей не поможет. А уздечка в данном случае будет столь же полезна, сколь руль на скале.

Она открыла дверь в денник. Большинство лошадей ни за что не станут пятиться задом, поскольку то, что им не видно, для них не существует. Но Бинки вышла сама, остановилась у подсадки и выжидающе посмотрела на Сьюзан. Та вскарабкалась ей на спину. Это было все равно, что сидеть на столе.

— Ну хорошо, — прошептала она. — И имей в виду: я не собираюсь верить во все это.

Бинки наклонила голову и тихо заржала. Затем она вышла во двор и направилась в поле. У ворот она сорвалась в галоп и поскакала прямо к ограде. Сьюзан зажмурилась. Она ощутила мгновенное напряжение мускулов под бархатной шкурой и лошадь взлетела над оградой, над полем. Позади нее секунду или две пламенели в торфе два огненных отпечатка копыт.

Когда они пролетали над школой, Сьюзан заметила мерцающий в окне свет. Мисс Буттс совершала свой обход.

Это может стать проблемой, сказала себе Сьюзан.

А потом она подумала: я сижу на спине лошади, скачущей по воздуху на высоте сто футов; я вляпалась во что-то таинственное, очень напоминающее магическую страну с гоблинами и говорящими животными. Чего-чего, а проблем у меня и так выше головы. А кроме того, разве в школьных правилах есть что-нибудь о полетах на лошадях? Готова поспорить, что нет.

Квирм растаял далеко внизу и мир распахнулся перед ней, весь в пятнах тьмы и серебра. Шахматная доска полей с редкими огоньками ферм мерцала в лунном свете. Рваные облака разлетались по сторонам.

Далеко слева стояли белой стеной Овцепикские горы. Справа Краевой Океан прочерчивала лунная дорожка. Ветра не было, было только мощное ощущение скорости и плавный ход Бинки.

И наконец ей показалось, что кто-то разлил во тьме золото.

Облака расступились перед ней и вот, раскинувшийся внизу, лежал Анк— Морпорк, город, в котором Опасностей было даже больше, чем могла вообразить даже мисс Буттс. Свет факелов обрисовывал сеть улиц, среди которых Квирм не только бы затерялся, но и был бы ограблен и сброшен в реку.

Бинки легко галопировала между коньками крыш. Сьюзан слышала голоса улиц, у каждой свой, но ко всем примешивался рокот города, похожий на звук роя. Верхние окна проплывали мимо, лучась огоньками свечей.

Лошадь провалилась сквозь смог, аккуратно приземлилась и рысью двинулась по аллее, на которой не было ничего, кроме закрытой двери и вывески, освещенной факелом.

Сьюзан прочла:

САДЫ КЭРРИ.

Служебный Вхот. Ни Вхадить! Эта Тибя Касаица!

Бинки как будто чего-то ждала. Сьюзан, по правде говоря, ожидала более экзотической точки прибытия. Она пробовала кэрри. Его подавали в школе под названием Буги и Рис. Оно было желтым. В нем попадались мокрые изюмины и горох.

Бинки тихонько заржала и ударила копытом. В двери приоткрылась заслонка. Сьюзан увидела силуэт головы на фоне полыхающих недр кухни.

— Ооорррр, ноооррр! Бинкооррр!

Заслонка захлопнулась. Очевидно, что-то собиралось произойти.

Она вгляделась в меню, прибитое к стене. Оно было безграмотным, конечно, поскольку в ресторанах с национальной спецификой меню всегда безграмотны — чтобы посетитель испытал чувство ложного превосходства. Она не смогла разобрать названий большинства блюд, которые включали в себя: Кэрри с Овощем 8п, Кэрри с Дряностью, Больные Яйца Свиньи 10п, Кэрри с Присягой и Кислый, Яйца Рыбы 10п, Кэрри с Едой 10п, Кэрри с Называемой Едой 15п, Экстра Кэрри 5п, Порно крекер 4п, Еш Это Тут или, Унеси Это Проч.

Заслонка отворилась снова и большой пакет из коричневой и предположительно непромокаемой бумаги бухнулся на маленький выступ перед окошечком.

И заслонка опять захлопнулась.

Сьюзан осторожно потянулась к нему. Запах, идущий от мешка, обладал качествами своего рода раскаленной пики.

Она вспомнила, что у нее вообще нет денег. С другой стороны, никто их у нее и не просил. Однако мир придет в полное разорение и упадок, если люди перестанут признавать свои обязательства. Она наклонилась вперед и постучала в дверь.

— Извините… Вы ничего не хотите?

Из-за двери донеслись удары и грохот, как будто с десяток человек бились за место под одним столом.

— О. Как мило. Спасибо. Спасибо большое, — сказала Сьюзан вежливо.

Бинки не спеша двинулась прочь. На сей раз никаких выбросов энергии не было. Она неторопливо потрусила вверх. Сьюзан попробовала кэрри в нескольких сотнях футов над уносящимся в даль ландшафтом и некоторое время ее тошнило вниз со всей деликатностью, на которую она была способна.

— Это было очень… необычно, — заявила она. — И это все? Мы проделали весь этот путь только для того, чтобы я немножко поблевала?

Земля понеслась назад еще быстрее, и она с содроганием поняла, что это лошадь несется теперь гораздо быстрее — карьер вместо легкого галопа…

…рывок — и ночное небо над ее головой подернулось синим.

Позади них, невидимые, поскольку свет смещался в красную зону спектра и в замешательстве спрашивал себя, что происходит, несколько секунд пламенели в воздухе два отпечатка копыт.

… кусок ландшафта, висящий в пространстве. Здесь был приземистый маленький домик, окруженный садом. Были поля и далекие горы. Сьюзан рассматривала все это, пока Бинки сбавляла ход.

Здесь не было глубины. Когда Бинки зависла перед приземлением, стало видно, что все это не более чем тонкая пленка… существования, облекающая ничто. Сьюзан казалось, что пленка лопнет, как только Бинки ступит на нее, но вместо этого она услышала тихий хруст гравия.

Бинки обошла вокруг дома и направилась в конный двор, где и остановилась в ожидании.

Сьюзан осторожно спустилась на землю. Та оказалась вполне надежной. Она наклонилась и зачерпнула рукой гравий. Оказалось, что он лежит толстым слоем.

Сьюзан слышала, что Зубная Фея собирает зубы. Если взглянуть на это трезво… люди, коллекционирующие небольшие части чужих тел, делают это для того, что контролировать других или причинять им вред. Под контролем Зубных Фей находится половина детей мира. И дом подобных особ, пожалуй, должен выглядеть как-то иначе.

Бык-Отец, скорее всего, живет в некоем чудовищном подобии бойни высоко в горах, украшенном сосисками и черными пудингами и разрисованном кровью.

В каждом случае предполагается стиль. Ужасный, но все же стиль. В этом месте его не было вообще.

У Вторничной-Утки-Душевное-Печенье, видимо, никакого дома не было. Так же как и у Проблемы-Старика и Песчаного Человека, насколько она знала.

Она обошла дом, который был не больше коттеджа. Определенно. Кто бы тут не жил, он был полностью лишен вкуса. Она нашла входную дверь, черную, с дверным молотком в форме буквы омега.

Сьюзан потянулась за ним, но дверь сама собой отворилась.

Перед ней распростирался холл, много больший, чем весь дом снаружи. Вдали она могла различить лестницу, достаточно широкую для заключительной чечетки в мюзикле.

И что-то не то творилось с перспективой. Стены совершенно определенно уходили вдаль и в то же время казались нарисованными прямо на воздухе футах в пятнадцати от тебя. Как будто расстояние было вещью необязательной.

На одной из стен висели часы. Их мерное тиканье заполняло безмерные пространства.

Здесь должна быть комната, подумала она. Я помню комнату шепотов.

Двери из холла разделялись широкими промежутками. Или узкими промежутками, если вы посмотрите на них иным образом.

Она попыталась добраться до ближайших, но сдалась после нескольких шагов в разных направлениях. Но когда она догадалась прицелиться и идти с закрытыми глазами, у нее все получилось.

Дверь была одновременно и нормального человеческого размера и необъятно огромной. Окружающий ее косяк был обильно орнаментирован черепами и костями. Она толкнула дверь.

Эта комната могла приютить небольшой город. Середину дистанции занимал маленький коврик, не больше гектара размером. У Сьюзан ушло несколько минут, чтобы достигнуть края.

Это была комната в комнате. Широкий, тяжеловесный стол стоял на возвышении. За ним виднелся обитый кожей вертящийся стул. Здесь же была модель Плоского Мира, покоящаяся на своего рода барельефе, изображавшем четырех слонов на черепахе. Здесь стояли несколько шкафов, тома в которых были нагромождены в беспорядочной манере людей, слишком занятых, чтобы поставить книгу правильно, попользовавшись ею. Здесь даже было окно, висящее в воздухе в нескольких футах над землей.

Но стен здесь не было. Ничто не располагалось между краем ковра и стенами большей комнаты, кроме пола, но это было слишком точным определением для него. Он не напоминал камень и уж точно не был деревянным. Он не издал ни звука, когда Сьюзан прошлась по нему. Это была просто поверхность, в чистейшем геометрическом смысле этого слова.

Ковер покрывал узор из черепов. И он тоже был черным. Все было или черным или оттенками серого. Здесь и там проглядывали тона очень темного пурпура или синевы океанских глубин.

На некотором расстоянии, в направлении одной из стен большей комнаты, виднелся некий намек на… что-то. Это что-то отбрасывало сложную тень, но располагалось слишком далеко, чтобы его можно было рассмотреть.

Сьюзан поднялась на возвышение. Что-то странное было в вещах здесь. То есть в них все было странное, но это была огромная, основополагающая странность, странность самой их природы. Ее она могла игнорировать. Но здесь была странность на человеческом уровне. Каждый предмет был чуть-чуть неправильным, как будто тот, кто его изготовил, не вполне понимал его назначение.

На огромном столе она увидела пресс-папье, но оно было частью стола, вплавленное в его поверхность. Выдвижные ящики просто нарисовали на дереве. Тому, кто изготовил этот стол, конечно, приходилось видеть столы, но идею столовости он не постиг.

Имелось и кое-какое приспособление. Оно представляло собой свинцовую пластину, с одно края которой свисала нить с блестящим металлическим шаром на конце. Если вы поднимали шар, он скользил вниз и один раз глухо стукался о пластину.

Сесть в кресло Сьюзан не пробовала. В кожаной обивке виднелась глубокая впадина. Кто-то часто и подолгу сидел в нем.

Она бросила взгляд на корешки книг. Надписи на них были на языке, которого она не понимала.

Она добралась до выхода, вышла в холл и попробовала следующую дверь. Смутное подозрение начало вырисовываться в ее голове.

Эта дверь вела в очередную гигантскую комнату, заставленную шкафами, возносящимися к скрытому облаками потолку. Каждый шкаф был забит множеством песочных часов. Песок, текущий из прошлого в будущее, наполнял комнату шумом прибоя, сотканным из миллиардов шепотов. Сьюзан пошла между шкафов. Это было все равно что пробираться через толпу. Ее внимание привлекло движение на ближайшем шкафу. В большинстве часов песок тек сплошной серебристой струйкой, но в тех, на которые она смотрела, он иссякал. Последние песчинки упали в нижнюю колбу и часы с тихим хлопком исчезли. Мгновением позже на их месте с едва уловимым перезвоном возникли другие. Из верхней колбы в нижнюю потек песок. И она знала, что этот процесс идет по всей комнате. Старые часы исчезают, новые занимают их место. Она знала и это. Она взяла часы с полки, задумчиво подышала на стекло и собралась перевернуть их…

— ПИСК.

Она оглянулась. На полке перед ней торчал Смерть Крыс и предостерегающе качал пальцем.

— Хорошо, хорошо, — сказала Сьюзан, возвращая часы на место.

— ПИСК.

— Нет. Я еще не все осмотрела.

Сьюзан с поспешающей за ней крысой направилась к двери.

Третья комната оказалась… ванной.

Сьюзан смешалась. Вы ожидаете увидеть в подобном месте песочные часы. Черепно-костяной мотив кажется вам здесь вполне уместным. Но чего уж вы никак не ожидаете, так это белой фарфоровой ванны на возвышении, напоминающем трон, с огромными латунными кранами и с расплывчатыми голубыми буквами прямо над штуковиной, к которой крепилась цепочка слива: «С. Ч. Уборный и Сын, Моллимог стр., Анк-Морпорк».

Не ожидаете вы обнаружить здесь и резиновую утку. Желтую.

То же и мыло — подходящего цвета кости, оно выглядело так, как будто им никогда не пользовались. Был здесь и брусок оранжевого мыла, которым пользовались, несомненно, гораздо чаще. Запахом оно здорово напоминало ту едкую дрянь, которой мылись в школе.

Ванная, несмотря на свои размеры, была вполне человеческой. Наличествовали и коричневые трещины вокруг сливного отверстия пятно под краном. Но все остальное было разработано той же самой личностью, не превзошедшей помывкологию так же, как она не поняла идею столовости. Она создала вешалку для полотенца, которой могла пользоваться на тренировках целая команда атлетов. Черные полотенца составляли с ней одно целое и были довольно твердыми. Кто бы ни пользовался ванной, явно предпочитал чрезвычайно изношенное бело-голубое полотенце с инициалами АРМПБШГБ, АМ.

Здесь даже имелся унитаз, еще одно произведение туалетного искусства С. Ч. Уборного, с рельефным бордюром и голубыми цветочками на бачке. И опять, как в случае с полотенцем и мылом, он свидетельствовал, что это комнату построил кто-то, а затем пришел кто-то другой и добавил незначительные детали. Кто-то, лучше разбирающийся в санузлах, для начала. Кто-то понимающий, действительно понимающий, что полотенца должны быть мягкими и впитывать влагу, а от мыла должны быть пузыри. Вы не узнаете об этом, пока не увидите эти вещи воочию. Причем, лучше — несколько раз.

Лысое полотенце свалилось с вешалки и совершило несколько скачков по полу, пока наконец не отлетело в сторону, открыв взорам Смерть Крыс.

— ПИСК?

— О, все в порядке. Куда ты хочешь чтобы я пошла?

Крыса шмыгнула в дверь и скрылась в холле. Сьюзан проследовала за ней к следующей двери и повернула ручку.

Перед ней предстала еще одна комната в комнате. Небольшой освещенный участок, окруженный темнотой, на котором располагались стол, несколько стульев, кухонный шкаф — и некто. Сидящая за столом скрюченная фигура. Настороженно прислушавшись, Сьюзан расслышала, как что-то кипит или жарится на плите.

Старик шумно поедал свой ужин. Между взмахами вилки он разговаривал сам с собой с полным ртом. Это был образчик плохих манер.

— Эт' не моя вина! [8] Я был против этого с самого начала, но — о, нет — он пошел и [9] начал все усложнять, я говорил ему, эт' не то же самое, что и не усложнять [10], о нет, это не его путь [11] один раз запутав все, как будешь распутывать, скажи на милость, [12], но — о, нет…

Сьюзан подошла к краю ковра. Старик не обратил на нее никакого внимания.

Смерть Крыс вскарабкался по ножке стола и приземлился на ломтике поджаренного хлеба.

— А, это ты!

— ПИСК.

Старик оглянулся по сторонам.

— Где? Где?

Сьюзан ступила на ковер. Старик вскочил так стремительно, что опрокинул стул.

— Кто ты такая, черт возьми?

— Не могли бы вы не направлять на меня эту острую грудинку?

— Я задал тебе вопрос, девушка!

— Я Сьюзан, — это прозвучало как-то неубедительно. — Герцогиня Стогелитская, — добавила она.

Его сморщенное лицо сморщилось еще больше, пока он все это уразуметь.

Затем он отвернулся и вскинул руки.

— О да! — заорал он, обращаясь к комнате. — Это, конечно, проясняет дело!

Он наставил палец на Смерть Крыс, который отклонился назад.

— Ты, лживый маленький грызун! О, да! Я чую крысу!

— ПИСК?

Трясущийся палец вдруг замер. Старик резко обернулся.

— Как ты ухитрилась пройти сквозь стену?

— Прошу прощения? — сказала Сьюзан, отступая назад. — Я не заметила ни одной.

— А это ты как назовешь тогда, Клатчским туманом, что ли? — он похлопал по воздуху. Гиппопотам памяти пошевелился…

— Альберт, — предположила Сьюзан. — Правильно?

Альберт треснул себя по лбу.

— Все хуже и хуже! Что ты еще рассказал ей?

— Он не рассказывал мне ничего за исключением ПИСК, и я не знаю, что это значит, — сказала Сьюзан. — И… послушай, здесь нет никаких стен, здесь только…

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.