Вскоре карета лорда Витинари, грохоча по покрытым грязным снегом булыжникам, направилась в сторону Тусклой улицы, и ее владельцу даже в голову не могло прийти, что совсем рядом, в одном подвале, сидит на цепи очень похожий на него человек.
      Цепь была достаточно длинной и позволяла человеку добраться до кровати, дыры в полу и стола, рядом с которым стоял стул.
      В данный момент человек сидел за столом. Напротив расположился господин Кноп. Господин Тюльпан с угрожающим видом стоял у стены. Любому мало-мальски опытному наблюдателю было понятно, что они разыгрывают из себя хорошего стражника и плохого стражника. Вот только стражников тут не было. Зато присутствовал господин Тюльпан, который всегда готов был обеспечить своему ближнему пару-другую приятных минут.
      — Ну... Чарли,— ухмыльнулся господин Кноп,— что скажешь?
      — А это законно? — спросил человек, которого назвали Чарли.
      Господин Кноп развел руками.
      — А что есть закон? Просто слова на бумаге. Не волнуйся, Чарли, ты не сделаешь ничего плохого.
      Чарли неуверенно кивнул.
      — Но десять тысяч долларов... За хорошиепоступки таких денег не платят,— возразил он.— По
      крайней мере, за то, чтобы произнести всего-навсего несколько слов.
      — Чарли,— успокаивающе промолвил господин Кноп,— присутствующий здесь господин Тюльпан однажды заработал куда больше, И он тоже всего-навсего сказал несколько слов.
      — Ага,— подтвердил господин Тюльпан.— «Гони, ять, бабкиили прощайся с девчонкой». Так и сказал.
      — И что, это был хорошийпоступок? — спросил Чарли, которому, по мнению господина Кнопа, действительно не терпелось встретиться со Смертью.
      — Ну, в той ситуации... Да, хороший,— ответил господин Кноп.
      — Да, но чтоб платили такие деньги...— продолжал сомневаться Чарли, явно страдающий манией самоубийства.
      Глазами он постоянно стрелял в сторону громадной фигуры господина Тюльпана, который в одной руке держал бумажный пакет, а в другой — ложку. Ложку он использовал для того, чтобы переправлять мелкий белый порошок из пакета в нос, рот и один раз — Чарли готов был поклясться! — в ухо.
      — Ну, ты человек особый, Чарли,— сказал господин Кноп.— Кроме того, потом тебе придется скрыться. На достаточно долгое время.
      — Ага,— кивнул господин Тюльпан, выдохнув облако порошка.
      По комнате разнесся резкий запах нафталина.
      — Хорошо, но зачем понадобилось меня похищать? Я спокойно запирал дверь на ночь, и вдруг... бац! А ещевы посадили меня на цепь.
      Господин Кноп решил сменить тактику. Чарли слишком много спорил для человека, находящегося в одной комнате с господином Тюльпаном, и особенно с господином Тюльпаном, который уже съел почти половину пакета нафталиновых шариков.
      — Дружище, ну что толку ворошить прошлое? — широко улыбнулся господин Кноп.— Это ведь бизнес. Нам и нужно-то всего пару дней твоего времени! А за это ты получишь целое состояние и, что особенно важно, Чарли, долгую жизнь,чтобы его истратить.
      Как выяснилось, Чарли вдобавок страдал крайне запущенной формой тупости.
      — А откуда вы знаете, что я никому ничего не расскажу? — с подозрением осведомился он.
      Господин Кноп вздохнул.
      — Мы тебе верим, Чарли.
      Этот человек владел маленькой одежной лавкой в Псевдополисе. Мелкие лавочники просто обязаны быть хитрыми. Обсчитывая покупателя, они всякий раз демонстрируют исключительную ловкость. «Вот тебе и физиогномика...» — мрачно подумал господин Кноп. Этот человек был вылитый патриций, просто как две капли воды, вот только лорд Витинари давно бы уже понял, что за скверный сюрприз приготовило для него будущее, тогда как Чарли до сих пор лелеял надежду, что ему-таки удастся остаться в живых и даже перехитрить самого господина Кнопа. Он действительно пытался хитрить! Сидел всего в нескольких футах от господина Тюльпана — человека, который нюхал измельченное средство от моли,— и пытался юлить. Такой тип не мог не вызывать восхищения.
      — Но в пятницу мне нужно быть дома,— строго сказал Чарли.— Мы ведь до пятницы уложимся?
 

      Сарай, который сняли гномы, за всю свою неровную деловую жизнь успел побывать и кузницей, и прачечной, и дюжиной других предприятий. Предыдущий арендатор устроил тут фабрику по изготовлению коней-качалок, искренне считая эти игрушки Великим Прорывом и не понимая, что на самом деле находится на грани Громадного Провала. Ряды недоделанных коней, которых господин Сыр так и не смог продать, дабы возместить задолженность по арендной плате, до сих пор занимали одну из стен, поднимаясь к самой оловянной крыше. На полке, висящей неподалеку, стояли ржавеющие жестянки с красками. Из банок торчали окаменевшие кисти.
      Отпечатный станок, вокруг которого суетились несколько гномов, оккупировал центр помещения. Вильяму и раньше доводилось видеть такие станки. Похожими пользовались граверы. Но этот станок обладал неким органическимсвойством. Изменению станка гномы посвящали ничуть не меньше времени, чем его использованию. Постоянно доставлялись какие-то дополнительные валики, бесконечные ремни... Отпечатный станок рос буквально на глазах.
      Хорошагора сосредоточенно склонился над одним из наклонных ящиков, поделенных на множество мелких отделений, и его пальцы резво порхали над маленькими, заполненными свинцовыми буквами отделениями.
      — А почему для буквы «Е» отделение больше?
      — Потому что она чаще используется.
      — И поэтому оно расположено в центре ящика?
      — Да, А также «П», потом «Т», потом «А»...
      — По-моему, более привычным было бы увидеть в самом центре именно «А».
      — Ну а мы положили «П».
      — И у вас «Н» больше, чем «У», а «У» — гласная.
      — Люди чаще используют «Н», чем тебе кажется.
      В противоположном конце комнаты коротенькие пальцы Кеслонга танцевали над другим лотком с буквами.
      — Знаешь, если приглядеться, можно понять, над чем он...— начал Вильям.
      Хорошагора поднял голову и, прищурившись, посмотрел на Кеслонга.
      — «...$$$аработай... В... Свободное...» — прочел он.— Похоже, господин Достабль опять приходил.
      Вильям снова уставился на ящик с буквами. Потенциальноперо тоже содержит все, что ты собираешься написать. Но содержит чисто теоретически, то есть безопасно.Перо — безвредная, обычная штука, в то время как эти тускло-серые кубики выглядели угрожающе. И он понимал людей, у которых они вызывали беспокойство. Эти кубики, казалось, говорили: «Соедини нас вместе, и мы станем всем, что ты захочешь. И тем, чего не захочешь,— тоже. Мы можем написать все, что угодно. Смотри: "б", "е", "д", "а". Получилось "беда"...»
      Использовать подвижные буквы мог всякий, закон этого не запрещал, но граверы предпочитали работать по-своему: «Этот мир функционирует так, как нужно нам, большое спасибо». Поговаривали, что лорд Витинари тоже недолюбливает подвижные буквы, ведь чем больше слов, тем больше люди нервничают. Ну а волшебники и священнослужители выступали против, потому что, с их точки зрения, слова слишком важная штука, чтобы ими просто так разбрасываться.
      Гравюра есть гравюра, это вещь цельная и уникальная. Но если ты берешь свинцовые буквы, которыми было набрано, допустим, слово божье, и используешь их для отпечатывания кулинарной книги, что происходит со священной мудростью? Что за пирог у тебя выйдет? А если для книг по навигации используется тот же шрифт, которым отпечатали книги заклинаний? О, твое путешествие может закончится где угодно.
      Именно в этот момент (история любит, чтобы все было аккуратненько) Вильям услышал, как к дому подъехала карета. И буквально через несколько секунд в сарай вошел лорд Витинари. Он остановился, тяжело опираясь на трость, и с умеренным интересом оглядел помещение.
      — Надо же... Лорд де Словв,— немного удивленно произнес он.— Я и подумать не мог, что ты связан с данным предприятием...
      Вильям, покраснев, поспешил навстречу верховному правителю города.
      — Господинде Словв, ваше сиятельство.
      — О да, конечно. Несомненно.— Взгляд лорда Витинари скользнул по заляпанной краской комнате, остановился на груде радостно скалящихся коней,
      потом перешел на кропотливо трудившихся гномов.— Да, конечно. И кто здесь главный? Ты?
      — Здесь нет главных, ваше сиятельство,— откликнулся Вильям.— Но разговорами, как мне кажется, занимается господин Хорошагора.
      — А в чем именно заключается цель твоего присутствия?
      — Э...— Вильям замялся, хотя знал, что в разговоре с патрицием это не самый умный поступок.— Честно говоря, ваше сиятельство, в моей конторе безумно холодно, а здесь тепло и... очень увлекательно. Вообще-то я вовсе не...
      Лорд Витинари вскинул руку, перебивая.
      — Будь добр, попроси господина Хорошагору подойти ко мне.
      Подводя Гуниллу к высокой фигуре патриция, Вильям торопливо шептал гному на ухо советы, как вести себя в сложившейся ситуации.
      — Ага, вот и здорово,— сказал патриций.— Если позволишь, я бы хотел задать тебе пару вопросов.
      Хорошагора кивнул.
      — Во-первых, не занимает ли господин Себя-Режу-Без-Ножа Достабль какую-либо руководящую должность на данном предприятии?
      — Что?! — изумился Вильям. Этого вопроса он точно не ожидал.
      — Ну, такой пройдошливый типчик, сосисками торгует...
      — Он? Нет, что вы. Тут участвуют только гномы.
      — Понятно.Во-вторых, под этим зданием никакая трещина во времени-пространстве не проходит?
      — Что?! — изумился на сей раз Гунилла.
      Патриций вздохнул.
      — Я правлю городом очень долго. А любой правитель, который находится у власти такой срок, с грустной неизбежностью осознает: если кто-либо, пусть далее из самых лучших побуждений, основывает новое предприятие, этот «кто-то» всегда с каким-то сверхъестественным предвидением размещает свое дело в месте, которое способно нанести максимальный ущерб структуре реальности. Несколько лет назад случилось фиаско с голывудскими движущимися картинками. А это дело с Музыкой, В Которой Слышен Глас Рока? С ним мы так и не смогли до конца разобраться. Да и волшебники проникают в Подземельные Измерения настолько часто, что впору устанавливать вращающуюся дверь. Также, наверное, не стоит напоминать о том, что случилось, когда покойный господин Хонг решил открыть свои «Три Веселых Сколько-Съешь Рыбы» на Дагонской улице во время лунного затмения. А? Поэтому, господа, было бы очень приятно узнать, что в этом городе нашелся некто, занявшийся простым делом, которое не вызоветпоявления на улицах человекоядных монстров со щупальцами и всяких ужасных привидений.
      — Что? — переспросил Хорошагора.
      — Мы не заметили тут никаких трещин,— сказал Вильям.
      — Но, может, именно на этом месте некогда проводились ужасные, связанные с таинственным культом обряды, суть которых пропитала все вокруг? А теперь эта суть только и ждет удобного момента, чтобы восстать, и все снова закончится пожиранием людей?
      — Что? — в который раз повторил Гунилла и беспомощно посмотрел на Вильяма.
      — Здесь раньше делали коней-качалок,— выдавил тот.
      — Правда? Всегда считал, что в конях-качалках есть нечто зловещее,— сказал лорд Витинари.
      Он выглядел немного разочарованным, но потом быстро повеселел и указал на огромный камень, на котором собирали шрифт.
      — Ага! — воскликнул он.— Этот камень, ненарочно выкопанный в поросших кустарником руинах древнего мегалитического круга, окроплен кровью тысяч невинных душ, которые наверняка ждут своего часа, дабы восстать из мертвых и отомстить! Уж можете мне поверить.
      — Он был специально вытесан для меня моим братом,— сообщил Гунилла.— И я не потерплю подобных разговоров, господин. Кто ты такой, чтобы являться сюда и обвинять нас в подобном непотребстве?
      Вильям выскочил вперед со скоростью, равной безопасной для здоровья скорости ужаса.
      — Может, ваше сиятельство, я отведу господина Хорошагору в сторонку и объясню ему кое-что? — быстро предложил он.
      Губы патриция, растянутые в широкой и немного недоуменной улыбке, даже не дрогнули.
      — Какая хорошая мысль,— кивнул он, и Вильям мгновенно потащил упирающегося гнома в угол.— Уверен, потом он будет тебе весьма благодарен.
      Опершись на трость, лорд Витинари с благожелательным интересом принялся рассматривать отпечатный станок, а тем временем за его спиной Вильям де Словв объяснял гному некоторые реалии политической жизни Анк-Морпорка, а именно те из них, что помогали очень быстро распрощаться с собственной жизнью. Руки Вильяма многозначительно жестикулировали.
      Буквально через полминуты Хорошагора вернулся и встал перед патрицием, заткнув большие пальцы рук за ремень.
      — Я говорю так, как считаю нужным. Да,— заявил он.— Всегда говорил, всегда буду...
      — Кстати, давно терзался загадкой: что именно вы называете лопатой? — вдруг спросил лорд Витинари.
      — Что?! Никогда не пользовался лопатой! — рявкнул рассерженный гном.— Крестьяне пользуются лопатами. А у нас, у гномов, лопатки!
      — Да, так я и думал,— кивнул лорд Витинари.
      — Молодой Вильям говорит, мол, ты безжалостный деспот, который терпеть не может отпечатное дело. А я говорю, что ты справедливый человек, который не станет мешать гному честно зарабатывать на жизнь. Ну и кто прав, он или я?
      Улыбка никуда не девалась с лица патриция.
      — Господин де Словв, можно тебя на минуту?
      Витинари по-товарищески обнял Вильяма за плечи и ласково отвел в сторону от уставившихся на них гномов.
      — Я лишь сказал, что кое-кто зовет вас...— попытался оправдаться Вильям.
      — Что ж, господин де Словв,— перебил патриций, небрежно отмахнувшись от его объяснений.— Вопреки всему моему опыту, который говорит обратное, тебе почти удалось убедить меня в том, что здесь мы имеем дело с невинной попыткой ведения бизнеса, которая будет осуществлена без заполнения моих улиц всякой оккультной дрянью. Очень трудно представить, чтобы подобное не случилосьв Анк-Морпорке, но я согласен признать: такое все ж возможно. Кстати, мне кажется, что касающийся слово-печатен вопрос может быть пересмотрен. Ничего не обещаю, к данной проблеме следует подходить с большой осторожностью, однако такая вероятность присутствует.
      — Правда?
      — Да. Поэтому можешь передать своим друзьям: пусть продолжают то, что начали.
      — Э-э, но они не совсем мои...— начал было Вильям.
      — Но конечно,следует добавить: в случае возникновения каких-либо щупальцеобразных проблем ты лично ответишь мне за это.
      — Я? Но я...
      — А, ты считаешь, я поступаю несправедливо? Как самый настоящий безжалостный деспот?
      — Ну, я...
      — Кроме всего прочего, гномы в нашем городе являются очень трудолюбивой и ценной этнической группой,— продолжил патриций.— И в данный момент я хочу избежать возникновения каких-либо неприятностей в наших нижних областях. Особенно учитывая неурегулированные проблемы в Убервальде и вопрос с За-Лунем.
      — С За-Лунем? Где это?
      — Вот именно. Кстати, как поживает лорд де Словв? Знаешь, тебе следовало бы почаще писать ему.
      Вильям ничего не ответил.
      — Когда семьи распадаются, это очень печально. Всегда так считал и считаю,— сказал лорд Витинари.— Слишком много в этом мире ничем не оправданной, глупой взаимной неприязни.— Он дружески похлопал Вильяма по плечу.— Уверен, ты сделаешь все, чтобы это отпечатное предприятие оставалось в дозволенных границах вероисповедания, благоразумия и познаваемости. Я ясно выражаюсь?
      — Но у меня нет никакого контроля над...
      — Гм?
      — Да, лорд Витинари. Конечно,— поспешно согласился Вильям.
      — Хорошо. Отлично! — Патриций выпрямился, повернулся и улыбнулся гномам.— Очень хорошо! — кивнул он.— Подумать только. Много-много маленьких букв собрались вместе. Возможно, время этой идеи наступило. Может, и у меня найдется для вас работа.
      Вильям, стоящий за спиной у патриция, принялся отчаянно размахивать руками, привлекая внимание Гуниллы.
      — На правительственные заказы у нас специальные расценки,— пробормотал гном.
      — О, мне и в голову не приходило платить меньше других заказчиков...— запротестовал патриций.
      — А я и не собираюсь брать с тебя меньше...
      — Что ж, ваше сиятельство, заезжайте еще. Все будут очень рады увидеть вас снова,— жизнерадостно забормотал Вильям, поворачивая патриция к двери.— И с нетерпением будем ждать вашего заказа.
      — Ты абсолютно уверен, что господин Достабль не участвует в этом предприятии?
      — Кажется, для него что-то отпечатывают, но это и все его участие,— откликнулся Вильям.
      — Поразительно, просто поразительно,— покачал головой лорд Витинари, садясь в карету.— Надеюсь, он не приболел?
      С крыши расположенного напротив дома за отъездом патриция наблюдали два человека.
      — Ять! — очень-очень тихо выразился один из них.
      — У тебя есть на это своя точка зрения, господин Тюльпан? — уточнил другой,
      — И этотчеловек правит городом? — Да.
      — А где, ять, его телохранители?
      — Допустим, мы захотели бы его сейчас убрать. И предположим, у него четверо телохранителей. Думаешь, они бы пригодились ему?
      — Как рыбе, ять, зонтик, господин Кноп.
      — Вот ты сам и ответил.
      — Но я мог бы достать его прямо отсюда! Простым, ять, кирпичом!
      — Насколько мне известно, господин Тюльпан, многие организации имеют Виды на этого человека. И как мне рассказывали, эта помойка очень неплохо живет, даже процветает. А когда дела идут хорошо, человека, который сидит на самом верху, поддерживает много друзей. На всех кирпичей не хватит.
      Господин Тюльпан проводил взглядом удаляющуюся карету.
      — Мне тоже кое-что рассказывали! Он же, ять, почти ничего и не делает! — недовольно пробормотал он.
      — Ага,— спокойно ответил господин Кноп.— Это одно из самых сложных умений. Особенно в политике.
      Господин Тюльпан и господин Кноп вносили в партнерство каждый свой вклад, и в данный момент господин Кноп вкладывал туда свою политическую сообразительность. Господин Тюльпан с уважением относился к партнеру, пусть даже понимал далеко не все. Поэтому он удовлетворился тем, что просто пробормотал:
      — Было бы куда проще убить его к, ять, матери.
      — О да, это бы значительно упростило наш, ять, мир,— усмехнулся господин Кноп.— Послушай, завязывал бы ты с хрюком. Эта дрянь — для троллей.Еще хуже «грязи». Они разбавляют его толченым стеклом.
      — Все дело в химии,— угрюмо произнес господин Тюльпан.
      Господин Кноп вздохнул.
      — Еще раз объяснить? Слушай меня внимательно.Наркотики — это химикаты, но, вслушайсяв мои слова, химикаты — это не обязательно наркотики. Помнишь, что вышло с карбонатом кальция? За который ты заплатил какому-то паскуднику пять долларов?
      — О да, меня тогда круто колбасило,— пробормотал господин Тюльпан.
      — От карбоната кальция? — спросил господин Кноп.— Далее для тебя... Ну, то есть... Послушай, ты всосал своим носом столько мела, что твою голову теперь можно рубить и писать твоей шеей на классной доске!
      «Да, для господина Тюльпана это всегда было большой проблемой», — размышлял господин Кноп, когда они спускались с крыши на мостовую. Дело было даже не в том, что у господина Тюльпана имелось пристрастие к наркотикам, а в том, что он страстно хотел,чтобы оно у него имелось. Тогда как на самом деле у него было пристрастие к глупости, которое овладевало всем его естеством, стоило ему увидеть, как что-то продается в маленьких пакетиках. Это приводило к тому, что господин Тюльпан искал блаженства в муке, соли, пекарном порошке и бутербродах с маринованной говядиной. Там, где улицы кишмя кишели людьми, старавшимися незаметно продать блям, скользь, сброс, «грусть», «дрянь», тридурь, сток, хрюк, хрюк винтом и штыб, господин Тюльпан безошибочно находил типа, который втюривал ему порошок карри по цене, как потом выяснялось, шестьсот долларов за фунт. Это было, ять, неловко.
      В последнее время господин Тюльпан начал экспериментировать с ассортиментом рекреационных химикатов, щедро представленных на анк-морпоркском рынке и предназначенных для увеселения троллей (в случае с троллями господин Тюльпан имел сравнительно хороший шанс хоть кого-нибудь обдурить). Теоретически хрюк и «грязь» не должны были оказывать воздействие на человеческий мозг, за исключением, быть может, его полного растворения. Но господин Тюльпан упорно стоял на своем. Однажды он попробовал вернуться в реальность, и это ому очень не понравилось.
      Господин Кноп снова вздохнул.
      — Пошли,— сказал он.— Пора нашего глиста кормить.
      В Анк-Морпорке практически невозможно следить за кем-нибудь так, чтобы никто не следил за тобой. И парочке партнеров, как они ни старались, не удалось остаться незамеченными.
      А наблюдал за ними маленький песик пестрого окраса с преобладанием ржаво-серого оттенка. Периодически он принимался отчаянно чесаться задней лапой, и тогда раздавался звук, словно кто-то пытался побрить металлическую проволочную щетку.
      Шея песика была обмотана веревкой, к которой была привязана другая веревка, вернее, несколько неумело связанных друг с другом обрывков веревки.
      Конец этой импровизированной веревки находился в руке у некоего человека. По крайней мере, такой вывод можно было сделать, поскольку веревка исчезала в том же кармане поношенного грязного пальто, что и рукав того же пальто, в котором предположительно находилась рука, предположительно заканчивающаяся ладонью.
      Пальто было очень странным. Оно тянулось вверх от мостовой до самых полей шляпы, которая своей формой напоминала оплывший холм. В месте соединения пальто со шляпой виднелся легкий намек на седые волосы. Рука порылась в подозрительных глубинах кармана и достала холодную сосиску.
      — Двое мужчин следят за патрицием,— сказал песик.— Очень интересно.
      — Разрази их гром,— сказал человек и разломал сосиску на две демократичные половинки.
 

      Вильям написал короткую заметку о Посещении патрицием «Ведра» и принялся задумчиво листать последние страницы блокнота.
      Просто удивительно. Всего за один день ему удалось найти не меньше дюжины тем для очередного новостного письма. И чего только тебе не понарасскажут люди, главное — спросить.
      К примеру, выяснилось, что кто-то упер один из золотых клыков у статуи Бога-Крокодила Оффлера. За эту новость Вильяму пришлось пообещать сержанту Колону выпивку, хотя отчасти он уже рассчитался за нее, закончив сообщение фразой: «Стража уже Следует за Правонарушителем по Пятам и Уверена, что Тот будет Задержан в Ближайшее же Время».
      Сам Вильям не был так уверен в столь благополучном исходе, но сержант Колон произнес эту фразу с очень искренним видом.
      Природа правды давно беспокоила Вильяма. Его с детства приучали всегда говорить правду (или, выражаясь иначе, никогда не кривить душой), а от некоторых привычек очень трудно избавиться, особенно если их хорошенько в тебя вколотили. Лорд де Словв руководствовался в жизни пословицей, гласившей: как согнешь ветку, такое дерево и вырастет.
      Особой гибкостью Вильям не отличался, но и лорд де Словв не был жестоким человеком. Для этого он предпочитал нанимать специальных слуг. Насколько припоминал Вильям, лорд де Словв никогда не испытывал особого энтузиазма по поводу занятий, связанных с прикосновением к людям.
      Так или иначе, Вильям не обольщался насчет себя. С выдумкой у него было очень плохо. Всякая придуманная им ложь немедленно выплывала наружу и непременно приводила к беде. Даже такая незначительная, как «К концу недели у меня точно будут деньги». Это называлось «сочинять истории», и данный грех, по мнению де Словвов, был даже страшнее лжи. Ведь он был призван сделать ложь интересной.
      Поэтому Вильям де Словв всегда говорил правду — в порядке космической самообороны. Для него самая суровая правда была менее суровой, чем самая невинная ложь.
      В «Залатанном Барабане» случилась достойная внимания драка. Особенно удачным вышло окончание заметки: «И поднял Брезок-Варвар стол трактирный, и нанес удар мощнейший Ворюге Молтину, который в свою очередь хвать канделябры да по сусалам ему, по сусалам, а сам приговаривает: "Получай, П*ск*да, что заслуживаешь!"; тут, конечно, драка общая затеялась, а пострадало в ней всего количеством 5 или 6 человек».
      Потом Вильям отнес все записи в «Ведро».
      Гунилла с интересом ознакомился с ними, ну а на то, чтобы набрать все это, у гномов ушло совсем немного времени.
      Это было очень странно, но...
      ...когда текст набиралишрифтом, этими ровными и аккуратными буковками...
      ...он выглядел более реальным.
      Боддони, который, судя по всему, был заместителем Гуниллы в словопечатне, выглянул из-за плеча Хорошагоры и, прищурившись, оглядел ровные колонки шрифта.