— Ланкрской Ведьме, — громко прочитала она.

— Стало быть, это мне, — твердо заявила матушка Ветровоск и взяла письма.

— Гм. Мне, пожалуй, пора, — нянюшка попятилась к двери.

— Ума не приложу, и кому это пришло в голову писать мне, — произнесла матушка, вскрывая один из конвертов. — Но слава такая штука, быстро разносится по земле…

Матушка сосредоточилась на тексте.

— «Дарагая Ведьма, — прочла она, — пишу, штобы сказать тебе, как мне панравился рицепт Знаменитаго Марковноустричново Пирога. Мой муж…»

Нянюшка Ягг успела преодолеть только половину расстояния до тропинки, как вдруг ее башмаки налились страшной тяжестью, пригвоздив нянюшку к земле.

— Гита Ягг, а ну, немедленно вернись!

Агнесса предприняла еще одну попытку. В Анк-Морпорке она никого не знала, а ей нужно было хоть с кем-то поговорить, пусть даже ее при этом не будут слушать.

— Наверное, самое главное, почему я уехала оттуда, так это из-за ведьм, — начала она.

Кристина повернулась к ней. Глаза девушки расширились, губки изумленно приоткрылись.

Наверное, именно так должен выглядеть очаровательный шар для боулинга.

— Из-за ведьм?! — выдохнула она.

— Ну да, — утомленно произнесла Агнесса. Вот так всегда. На упоминание о ведьмах люди всегда реагируют одинаково — с изумленным восхищением. Ведьмы? Вот здорово! Ага, здорово, попробовали бы пожить с ними рядом…

— Из-за самых настоящих ведьм?! Которые творят заклинания и летают на помеле?!

— Творят и летают.

— Ничего удивительного, что ты сбежала!!

— Что? А… нет… я не о том. Принято считать, будто бы ведьмы все до одной плохие, злые, коварные и так далее, но тут все гораздо хуже…

— То есть они, ведьмы, на самом деле куда хуже?!

— Понимаешь, они почему-то уверены, что все-все на свете знают. И могут решать за человека, что хорошо для него, а что — нет!

На маленьком лобике Кристины собрались морщинки. Это с ней случалось в тех редких случаях, когда она задумывалась над вещами более сложными, чем, к примеру, вопросы типа: «Как тебя зовут?»

— Но разве это так уж пло…

— Они… повсюду суют свои носы. Считают, будто бы тем самым творят добро! А их хваленое ведьмовство? Да нет никакого ведьмовства. Все их чары — это элементарное надувательство! Самые умные нашлись! Думают, им все можно!

Кристина даже пошатнулась — с такой силой были произнесены последние слова.

— О, дорогая!! — воскликнула она. — Значит, они чего-то хотели от тебя?! Чтобы ты что-то сделала?!

— Они хотят, чтобы я кое-кем стала. Но я не пойду у них на поводу!

Кристина ошеломленно уставилась на нее. После чего чисто автоматически выкинула из своей очаровательной головки все ненужное.

— Ну и ладно!! — весело кивнула она. — А теперь, по-моему, нам пора познакомиться с нашим новым домом!!

Взгромоздившись на скрипучий табурет, нянюшка Ягг сняла с верхней полки продолговатый, завернутый в бумагу предмет.

Матушка, скрестив руки на груди, следила за ее действиями суровым взглядом.

— Дело-то в том, — щебетала нянюшка, чувствуя, как этот взгляд пронизывает ее насквозь, — что мой последний муж, он однажды, как сейчас помню, это было после обеда, так вот, однажды он и говорит мне: «Знаешь, мать, а ведь стыдно было бы, если бы все твои знания ушли вместе с тобой — то есть когда ты уйдешь. Почему бы тебе не перенести что-нибудь на бумагу?» И с тех пор время от времени я что-то калякала на бумажках, а потом вдруг подумала: неплохо бы сделать все это красиво —…..ну и отослала свои записи в Анк-Морпорк, там есть такие специальные люди, которые возятся с ещегодниками, и прикинь, взяли с меня всего ничего, а недавно прислали вот это, лично мне нравится, на славу постарались, ты сама посмотри, какие аккуратненькие получились буквочки…

— Так ты, стало быть, книжку написала! — не ослабляя интенсивности взгляда, прокомментировала матушка.

— О, это так, сборничек рецептов, — откликнулась нянюшка смиренней некуда. Таким голосом обычно просят у суровых судий о снисхождении.

— Да что ты смыслишь в стряпне? Ты ведь в жизни ничего не готовила.

— Неправда, у меня тоже есть фирменные блюда.

Матушка перевела свой испепеляющий взор на здоровенный том, что возлежал теперь у нее на руках.

«Радость Домовводства», — громко прочла она. — Автор — Ланкрская Ведьма. Ха! А почему ты собственное имя на обложку не поставила? На книгах надо ставить имя настоящего автора, чтобы все знали, кто написал этот бред.

— Это мой псевдотический ним, — объяснила нянюшка. — Господин Козлингер, ну, тот самый, главный по ещегодникам, сказал, что так будет гораздо таинственнее, а людям нравится таинственность.

Матушка перевела взгляд-буравчик на надпись внизу обложки. Там очень маленькими буквами было написано: «СХХVIIое Пириздание. Продано Более Двацати Тысятч Икзимпляров! Мы Исдаем Синсации. Пол Доллара».

— И ты послала им деньги, чтобы они напечатали эту чушь?

— Так, пустяки, пару долларов, — махнула рукой нянюшка. — Но ты посмотри, работа какая! А кроме того, деньги мне потом вернули. Даже с лихвой — они обсчитались на три доллара в мою пользу.

Матушка Ветровоск инстинктивно не доверяла книгам, но цифрам не доверяла еще больше. Она пребывала в глубоком убеждении, что все написанное, скорее всего, чистое вранье, а стало быть, и цифры грешат тем же самым. Кроме того, именно к цифрам обычно прибегают люди, вознамерившиеся вас обсчитать.

Беззвучно шевеля губами, матушка размышляла о цифрах.

— О, — наконец сказала она очень тихим и спокойным голосом. — И на этом все? Больше ты этому Козлингеру не писала?

— Боги упаси. Иначе мне бы пришлось отдавать лишнее. Целых три доллара, не забывай! А их бы обязательно потребовали взад.

— Ну да, ну да, понимаю…

Матушка все еще пребывала в мире цифр. Она пыталась сообразить, сколько это может стоить — сделать такую книжку. Вряд ли особо много: есть ведь нечто вроде печатных мельниц, они и выполняют за вас всю работу.

— В конце концов, три доллара это тебе не хухры-мухры, — нарушила ход ее размышлений нянюшка.

— С этим я абсолютно согласна, — ответила матушка. — У тебя случайно не найдется карандаша? Ты ведь у нас грамотная, книжки строчишь!

— У меня есть грифельная доска.

— Давай сюда.

— Просто держу ее под рукой. Вдруг увижу во сне какой-нибудь особый деликатес, чтобы тогда проснуться и сразу записать рецепт. Ха-ха.

— Ха-ха, — неопределенно откликнулась матушка.

Грифель заскользил по серой досточке. Бумага тоже должна что-то стоить. И наверняка продающему книгу надо заплатить пару пенни… На доске принялись выстраиваться столбики угловатых цифр.

— Давай я еще чайку приготовлю, а? — предложила нянюшка, явно испытывая облегчение от того, что все так благополучно закончилось.

— Гм-м-м? — промычала матушка. Внимательно изучив результат, она дважды подчеркнула его. — Но ты ведь получила удовольствие? — вдруг спросила она. — Ну, то есть от своей писанины?

Из-за двери, ведущей в буфетную, высунулось радостная голова нянюшки Ягг.

— О да! — воскликнула нянюшка. — Деньги для меня не важны,

— А считать ты никогда не умела? — с той же задумчивостью продолжала матушка, обводя итоговую цифру в кружок.

— Эсме, ты ведь меня знаешь, — весело чирикнула нянюшка. — Терпеть не могу эти задачки. Сколько будет, если от двух фартингов отнять одну миску с бобами…

— Ну и хорошо. Потому что, согласно моим расчетам, господин Козлингер должен тебе гораздо больше, чем три доллара. Это если по-честному.

— Не в деньгах счастье, Эсме. Главное — здоровье, а остальное все…

— Итак, согласно моим расчетам и если по-честному, он должен тебе от четырех до пяти тысяч долларов, — так же спокойно произнесла матушка.

В буфетной что-то грохнуло.

— В общем, хорошо, что для тебя счастье не в деньгах, — рассуждала матушка Ветровоск. — Иначе тебе было бы совсем кисло. Ну, то есть если бы для тебя деньги что-то значили.

Из-за края двери вынырнуло бледное лицо нянюшки Ягг.

— Не может быть!

— Четыре-пять тысяч — это очень приблизительно. Скорее всего даже больше.

— Да быть того не может!

— Просто берешь цифры, складываешь, вычитаешь, делишь…

Нянюшка Ягг, охваченная благоговейным ужасом, взирала на собственные пальцы.

— Но это ведь целое…

Она прервалась. «Состояние» — единственное слово, которое сейчас приходило ей на ум, но оно несколько не соответствовало ситуации. Ведьмы не оперируют понятиями рыночной экономики.

И, честно говоря, не только ведьмы — все население Овцепиков живет себе поживает и даже не подозревает о том, что где-то существует такая штука, как экономика. Пятьдесят долларов тут уже считаются целым состоянием. А сто долларов — это, это… это два состояния.

— В общем, это очень много денег, — слабым голосом закончила нянюшка. — Что бы я стала делать с такими деньжищами?

— Откуда мне знать? — пожала плечами матушка Ветровоск. — А с тремя долларами ты что сделала?

— Положила в копилку на камине, — ответила нянюшка Ягг.

Матушка одобрительно кивнула. Подобную финансовую политику она одобряла.

— Честно говоря, ума не приложу, и чего столько шуму из-за какой-то поваренной книги, — добавила она. — Обычный сборник рецептов, ничего осо…

В комнате воцарилась тишина. Слышно было лишь, как нянюшка Ягг переминается с ноги на ногу.

— Гита, это ведь самый обычный сборник рецептов? — наконец произнесла матушка голосом, исполненным подозрительности и еще более зловещим от того, что матушка сама еще не совсем поняла, что именно тут не так.

— О да! — поспешила ответить нянюшка, упорно избегая матушкиного взгляда. — Да. Обычные рецепты и все такое. Да.

Матушка буравила ее взглядом.

— Только рецепты?

— Да. Конечно. О да. Ну и… кое-какие кулинарные анекдотцы.

Матушка не сводила с нее глаз. В конце концов нянюшка сдалась.

— Э-э… Посмотри рецепт под названием Знаменитый Морковно-Устричный Пирог, — произнесла она. — Двадцать пятая страница.

Матушка зашелестела страницами. Ее губы начали беззвучно проговаривать буквы. А потом:

— Понятно. Что-нибудь еще?

— Э-э… Алтеевые Пальчики с Корицей… Семнадцатая страница.

Матушка прочла и этот рецепт.

— И?

— Э-э… Сельдереевый Восторг… Десятая страница.

Матушка ознакомилась и с этим.

— Лично меня этот твой рецепт в восторг не привел, — произнесла она. — Дальше.

— Э-э… Ну, еще Забавные Пудинги и Натортные Украшения. Они все собраны в главе шестой, там можно читать подряд. Я их даже проиллюстрировала.

Матушка обратилась к шестой главе. Пару раз ей пришлось перевернуть книгу вверх ногами.

— Ты про что сейчас читаешь? — поинтересовалась нянюшка Ягг.

Как-никак, она ведь была автором, а нет на свете такого автора, который бы не жаждал поскорее узнать реакцию читателей.

— Про Клубничную Выкрутку.

— А-а! Очень смешная штука.

Однако матушке, судя по всему, было не смешно. Она аккуратно закрыла книгу.

— Гита, — сказала она, — ответь мне на очень важный вопрос. Есть ли в этой книге хоть одна страница, хотя бы один рецепт, который так или иначе не был бы связан с… известным процессом?

Нянюшка Ягг, красная, как яблоко, надолго задумалась.

— Овсянка, — наконец произнесла она.

— Неужели?

— Да. Э-э. Хотя, пожалуй, нет, туда ведь надо добавлять мою специальную медовую смесь, а поэтому…

Матушка перекинула пару страниц.

— А что ты скажешь на это? Невинные Пампушки?

— Ну-у-у, готовить ты их начинаешь как самые невинные пампушки, — нянюшка снова начала переминаться с ноги на ногу, — но потом они превращаются в Искусительные Булочки.

Матушка опять принялась рассматривать обложку. «Радость Домовводства»…

— И ты все это собрала и послала в Анк-Морпорк?

— Как-то само собой получилось, честно.

Нельзя сказать, что матушка Ветровоск была ветераном на полях любовных сражений. Скорее, она выступала в роли стороннего зрителя, внимательно наблюдавшего за происходящим со стороны, и поэтому была в курсе всех правил. Ничего удивительного, что книжонка идет нарасхват, как пирожки с пылу с жару. Какой рецепт ни открой, везде говорится, как этого пылу-жару поддать. Странно, что страницы не жгутся.

И автором значится некая «Ланкрская Ведьма». А дольнему миру — и нечего тут скромничать — прекрасно известно, кто есть Ланкрская Ведьма. Стало быть, книгу написала матушка Ветровоск.

— Гита Ягг, — зловеще произнесла она.

— Да, Эсме?

— Гита Ягг, посмотри мне в глаза.

— Прости меня, Эсме.

— Здесь написано «Ланкрская Ведьма».

— Я не подумала, Эсме.

— Ты немедленно отправишься в город, встретишься с господином Козлингером и прекратишь это безобразие, ясно? Я не хочу, чтобы люди смотрели на меня и думали о Банановом Изумлении. Более того, я не верю в Банановое Изумление. А еще мне бы очень не хотелось, чтобы, когда я иду по улице, вслед мне неслись всякие скользкие шуточки о бананах.

— Да, Эсме.

— Поэтому для верности я отправлюсь с тобой.

— Хорошо, Эсме.

— И мы поговорим с этим человеком о твоих деньгах.

— Ладно, Эсме.

— Заодно заглянем к молодой Агнессе, посмотрим, все ли у нее в порядке.

— Конечно, Эсме.

— Но действовать нужно дипломатично. Нам ни к чему, чтобы люди думали, будто мы суем нос в чужие дела.

— Разумеется, Эсме.

— Я никогда не совала свой нос в чужие дела, в этом меня никто не упрекнет.

— Нет, Эсме.

— Ты хотела сказать: «Нет, Эсме, в этом тебя никто не упрекнет» ? Я правильно поняла твою реплику?

— О да, Эсме.

— Ты уверена?

— Абсолютно уверена, Эсме.

— Отлично.

Матушка выглянула в окно, окинула взглядом умирающие листья, серое небо и с удивлением почувствовала, что ее тоска куда-то подевалась. Всего лишь накануне будущее казалось мрачной бездной одиночества. А сегодня оно сулит множество изумления (пусть даже и бананового), ужасы, всякие опасности…

Разумеется, не матушке Ветровоск, кому-то другому.

Нянюшка Ягг, снова скрывшись в буфетной, тихонько улыбнулась сама себе.

Агнесса кое-что знала о театре. В Ланкр периодически заезжала одна бродячая труппа. Сцена у них была раза в два больше положенной на землю двери, а «кулисы» состояли из куска мешковины, за которым один, актер обычно пытался переодеть штаны и парик одновременно, в то время как второй актер, скажем в обличье короля, торопливо дымил самокруткой.

Здание Оперы было почти таким же большим, как дворец патриция, но гораздо более роскошным. Оно занимало площадь в добрых три акра. При нем была конюшня для двадцати лошадей, а в подвале жили два слона; Агнесса любила проводить там время, потому что по сравнению с ней слоны были просто огромными, и это придавало ей уверенности.

За сценой располагались комнаты с высокими потолками, где хранили декорации для множества спектаклей. А еще где-то в здании размещалась балетная школа. Как раз в эту самую минуту на сцене несколько девочек в уродливых шерстяных гамашах выполняли ежедневные упражнения.

Внутреннее устройство здания Оперы — по крайней мере, устройство задника сцены — наводило Агнессу на мысли о будильнике, который ее брат однажды разобрал в надежде найти заветный тик-так. Это было уже почти и не здание вовсе, а некая машина. Декорации, занавеси, веревки свисали из мрака, напоминая ужасных существ, что поселились в заброшенном подвале. Сцена была лишь крошечной частью этой машины, пятачком света в огромном, запутанном, мрачном лабиринте, полном сложных и важных механизмов…

Откуда-то сверху, из темноты, покачиваясь на воздушных волнах, приплыл клок пыли и упал ей на плечо. Агнесса смахнула его.

— По-моему, я слышала чей-то голос, — произнесла она.

— Это, наверное, Призрак!! — воскликнула Кристина. — У нас ведь есть свой Призрак, ты знаешь?! О, ты заметила, я сказала «у нас»!! Ну разве это не чудесно?!

— Человек в белой маске, — кивнула Агнесса.

— О?! Так ты, значит, слышала о нем?!

— Что? О ком?

— О Призраке?!

Вот дрянь, подумала Агнесса. Она опять попалась. Думала, что ее прошлое осталось позади… и попалась. Надо быть осторожнее. Она знала некоторые вещи, а откуда — сама не знала, просто знала, и все. Такое зачастую выводит людей из равновесия. И это определенно выводило из равновесия ее.

— О, я просто… наверное, кто-то сказал мне… — пробормотала она.

— Говорят, он невидимка и разгуливает по Опере!! То его замечают на галерке, а потом — вжик, и он уже за кулисами!! И никто не знает, как это у него получается!!

— В самом деле?

— А еще говорят, он смотрит каждое представление!! Поэтому в восьмую ложу никогда не продают билеты!!

— В восьмую ложу? — переспросила Агнесса. — А что такое ложа?

— Ну, ложи!! Ты что, не знаешь?! Это где сидят самые важные зрители!! Пойдем, я покажу!

Приблизившись к краю сцены, Кристина грациозно помахала пустому зрительному залу.

— Ложи!! — воскликнула она. — Вот там!! А вон там, высоко, раёк!!

В огромном зале ее голосу вторило звучное эхо.

— А почему самые важные зрители не сидят в райке? Судя по названию, там должно быть лучше всего.

— О нет!! Самые важные люди всегда сидят в ложах!! Или в партере!!

— А там кто сидит? — показала пальцем Агнесса. — Оттуда тоже, наверное, хорошо видно…

— Ты что, совсем дура?! Это же оркестровая яма!! Для музыкантов!!

— Ну, в этом есть смысл. Э-э… А которая ложа восьмая?

— Не знаю!! Но говорят, что, если когда-нибудь в эту ложу продадут билеты, случится ужасное!! Ну разве это не романтично?!

По непонятной причине взгляд практичной Агнессы как магнитом притягивала к себе огромная люстра, нависающая над зрительным залом словно фантастическое морское чудовище. Толстая веревка исчезала во мраке под потолком.

Послышался тихий звон стеклянных подвесок.

Очередная вспышка предвидения (с которыми Агнесса все время безуспешно боролась) высветила в ее сознании предательский образ.

— Эта люстра… Мне кажется, скоро тут что-то случится. Что-то плохое, — пробормотала Агнесса.

— Да что ты!! Такого не может быть!! — всплеснула ладошками Кристина. — Я абсолютно уверена, тут все предусмотрели и…

Вдруг по залу прокатился мощный аккорд, заставивший сцену вздрогнуть. Люстра недовольно зазвенела, откуда-то сверху посыпалась штукатурка.

— Что это было? — испуганно спросила Агнесса.

— Дурочка, ты что, никогда органа не слышала?! Он такой большой, что установлен за сценой!! Пошли, посмотрим!!

Подбежав к органу, они обнаружили, что вокруг него уже толпятся другие работники Оперы. Неподалеку валялось перевернутое ведро, прямо посреди озерца зеленой краски.

Один из плотников, стоявших рядом с Агнессой, протянул руку и взял конверт, который лежал на стуле у органа.

— Это послание нашему боссу, — произнес он.

— А вот когда мне приходит письмо, почтальон просто стучит в дверь, — высказалась какая-то балеринка и захихикала.

Агнесса посмотрела вверх. В затхлом мраке лениво покачивались веревки. На какое-то мгновение ей почудилось, будто там, наверху, мелькнуло что-то белое. Мелькнуло и тут же пропало.

А потом она вдруг увидела, что под потолком, запутавшись в канатах, дергается какая-то фигура.

Сверху капнуло что-то влажное и липкое и разбрызгалось по клавишам органа.

Вокруг уже вовсю вопили, когда Агнесса вытянула руку, коснулась быстро расширяющейся лужицы и понюхала палец.

— Это кровь! — заорал плотник.

— Точно кровь? — воскликнул музыкант.

— Кровь!! — заверещала Кристина. — Кровь!!

«Такова моя судьба, — грустно подумала Агнесса. — Сохранять хладнокровие, пока все вокруг орут и бегают». Она опять понюхала палец.

— Э-э, прошу прощения… — робко сказала она. — Но вообще-то, это скипидар.

Запутавшаяся в канатах фигура скорбно застонала.

— Может, нам снять его оттуда? — добавила Агнесса.

Карло Резакофф был скромным резчиком по дереву. Но скромным его делала вовсе не профессия. Он оставался бы таким же скромным, даже если бы ему принадлежали пять лесопилок. Он от природы был скромным.

Итак, со свойственной ему непритязательностью Карло Резакофф складывал бревна на перекрестке дороги, ведущей к Ланкру, и главного горного тракта, когда к этому же самому перекрестку с грохотом подкатила деревенская телега и высадила двух старушек в черном. В одной руке каждая из старушек держала помело, а в другой — котомку.

Старушки яростно спорили. Причем это была не какая-нибудь скоротечная ссора типа «поругались, и хватит». Пререкания, судя по всему, начались не вчера, обрели хроническую форму и грозили затянуться как минимум на ближайшее десятилетие.

— Все, конечно, очень здорово, но ведь три доллара-то мои! Почему ты должна решать, как мы туда отправимся?

— Мне нравится летать.

— А я тебе говорю, Эсме, в это время года на помеле продует насквозь. Сквозняк заберется тебе в такие места, о которых ты даже не подозреваешь.

— Да ну? Так просвети меня, что же это за места такие?

— О, Эсме!

— И нечего на меня о-эсмекать! Это не я изобрела Восхитительные Свадебные Трюфеля со Специальными Губчатыми Пальчиками.

— Вот и Грибо не любит летать на помеле. У него очень чувствительный желудок.

Резакофф вдруг заметил, что одна из котомок лениво шевелится.

— Гита, он у меня на глазах сожрал полскунса и не подавился. Так что не рассказывай мне сказки про его чувствительный желудок, — поморщилась матушка, у которой коты в принципе вызывали антипатию. — А кроме того… он опять занимался Этим.

Нянюшка Ягг ответила ей беззаботным взмахом руки.

— О, Этим он занимается только иногда, когда уж совсем припрет.

— Он занимался Этим не далее как на прошлой неделе, в курятнике старушки Общипец. Та оправилась посмотреть, что там за шум, так этот наглец даже не потрудился скрыться, а так и продолжал заниматься Этим прямо у нее на глазах. Она потом долго отлеживалась.

— Бедняжка, он, наверное, испугался еще больше ейного, — встала на защиту своего любимца нянюшка.

— Ты же сама знаешь, какая опасная штука эти заграницы. Они разлагающе действуют на неокрепшие умы, — нахмурилась матушка…… — Вот ты таскала за собой повсюду этого своего котяру, и теперь посмотри, что он… Да, что такое?

К ним робко приближался Резакофф — в полуприседе, характерном для человека, который, с одной стороны, пытается привлечь к себе внимание и в то же время не хочет лезть в чужие дела.

— Прошу прощения, дамы, вы не дилижанс случаем ждете?

— Его самого, — обрубила та, что повыше.

— Гм, боюсь, следующий дилижанс тут не останавливается. Он едет прямиком до Рыбьих Ручьев.

Старушки наградили его парой вежливых взглядов.

— Большое спасибо, — ответила высокая и опять повернулась к своей компаньонке. — О чем я? А, да. Старушка Общипец долго не могла оправиться от потрясения. Я даже думать боюсь, чему он научится в этой нашей поездке.

— Без меня он чахнет. Он принимает пищу только из моих рук.

— Да. Потому, что все остальные уже не раз пытались его отравить. И знаешь, я этих людей понимаю!

Резакофф печально покачал головой и вернулся к своим бревнам.

Через пять минут из-за поворота показался дилижанс. Лошади мчались во весь опор.. Вот он поравнялся со старушками…

…И остановился. То есть его колеса вдруг заклинило, а лошади ни с того ни с сего встали как вкопанные.

Это было не столько торможение, сколько вращение вокруг своей оси, постепенно сошедшее на нет ярдов через пятьдесят. Возница к тому времени очутился на дереве.

Старушки, не прекращая своего спора, дружно двинулись к дилижансу.

Одна из них ткнула помелом в возницу.

— Два билета до Анк-Морпорка, пожалуйста. Тот приземлился на дорогу.

— Что значит два билета до Анк-Морпорка? Дилижанс здесь не останавливается!

— По-моему, он сейчас стоит.

— Так это ваших рук дело?

— Наших?

— Послушай, госпожа, даже если бы я здесь останавливался, билеты стоят по сорок, дьявол их раздери, долларов каждый!

— О.

— И почему вы с метлами? — вдруг заметил возница. — Вы что, ведьмы?

— Да. А что, для ведьм у вас особые правила? Или, может, отношение особое?

— Отношение самое обычное! У нас ведьм считают «старыми вешалками, которые любят совать нос не в свои дела»!

На некоторое время воцарилась тишина, а потом, почти сразу, разговор снова продолжился, но уже в совершенно ином ключе. Просто из него как будто бы пропала пара-другая реплик.

— Так как ты сказал, молодой человек?

— Два пригласительных билета до Анк-Морпорка, Для нашей компании это большая честь.

— А места будут внутри? На крыше мы не поедем.

— Само собой, госпожа, конечно внутри. Прошу прощения, тут лужа, я сейчас на колени встану, а вы с моей спины переберетесь прямо в дилижанс. И ножек не замочите.

Дилижанс тронулся. Провожая его взглядом, Резакофф довольно улыбнулся. Оказывается, люди еще не забыли, что такое хорошие манеры, и это приятно.

С огромными трудностями, после громких криков и долгого распутывания канатов под крышей, таинственного незнакомца наконец опустили на сцену.

Бедняга насквозь пропитался краской и скипидаром. Его сразу окружила стремительно растущая толпа из свободного на данный момент персонала и актеров, увиливающих от репетиции.

Опустившись на колени, Агнесса расстегнула пострадавшему ворот рубахи и ослабила веревку, перетянувшую ему шею и грудь.

— Кто-нибудь его знает? — спросила она.

— Да это же Томми Крипс, — узнал один из музыкантов. — Он красит декорации.

Застонав, Томми открыл глаза.

— Я видел его! — пробормотал он. — Это ужасно!

— Видел кого? — спросила Агнесса.

Она огляделась, и у нее вдруг возникло такое ощущение, будто она только что вмешалась в чужой разговор. Со всех сторон доносились голоса.

— Жизель говорила на прошлой неделе, что тоже видела его!

— Он здесь!

— Опять началось!

— Значит, мы все обречены?! — пискнула Кристина.

Томми Крипс схватил Агнессу за запястье.

— У него лицо как у Смерти!

— У кого?

— У Призрака!

— Какого при…

— Белый череп! И совсем без носа!

Пара балеринок хлопнулись в обморок — но осторожно, чтобы не испачкать сценические костюмы.

— Как же он тогда… — начала было Агнесса.

— И я тоже его видел!

Все как один дружно повернулись.

По сцене шел пожилой человек в древней оперной шляпе, через плечо — котомка. Свободной рукой он выразительно (даже чересчур выразительно) крутил в воздухе, словно знал нечто ужасное и с нетерпением предвкушал ту минуту, когда по всем спинам в радиусе ста метров побегут огромные холодные мурашки. Котомка, по-видимому, содержала в себе что-то живое, поскольку дергалась и подпрыгивала на плече у незнакомца.

— Я видел его! Ооооооооодаа! В огромном черном плаще! Лицо без глаз, а вместо глаз черные дыры! Ооооооо! И…

— На нем что, маска была? — осведомилась Агнесса.

Старик прервался и одарил ее мрачным взглядом. Очевидно, этот свой взгляд он приберегал для тех людей, кто упорно пытается привнести толику здравомыслия, как раз когда ситуация приобретает столь заманчиво-депрессивную окраску.

— И носа у него тоже не было! — возопил он, не удостоив ее ответом.

— Это я уже сказал, — с заметной досадой пробормотал Томми, — И очень громко. Так что это все уже знают.

— Если у него нет носа, как же он ню… — снова засомневалась Агнесса, но никто ее не слушал.

— А про глаза ты говорил? — деловито осведомился старик.

— Только-только собирался, — отрезал Томми. — Да, так вот, а глаза у него, как…

— Вы ведь описываете какую-то маску? — громко спросила Агнесса.

Теперь уже все вокруг посмотрели на нее с выражением, которое обычно свойственно уфологам, услышавшим фразу «Эй, а ведь если присмотреться, то видно, что это всего лишь стая гусей».

Человек с котомкой звучно откашлялся.

— Как бездонные бездны, вот какие у него были глаза, — сообщил он, правда уже без прежнего вдохновения. Удовольствие было испорчено. — Бездонные бездны, — кисло повторил он. — Сам видел. А носа, повторюсь, не было. На этом все, спасибо за внимание.

— Ну точно, самый что ни на есть Призрак! — воскликнул один из рабочих сцены.

— Он выпрыгнул из-за органа, — поведал Томми Крипс. — А в следующую секунду вокруг моей шеи уже обвилась веревка и я висел вверх ногами!

Присутствующие перевели взгляды на человека с котомкой. Интересно, чем он пойдет в ответ на это?

— Гигантские черные дыры, — выдавил тот, очевидно предпочитая держаться уже изведанной территории.

— Та-ак, что здесь у нас происходит?

По боковому проходу приближалась внушительная фигура. У вновь прибывшего были волнистые черные волосы, тщательно уложенные таким образом, чтобы придать им вид легкой взъерошенности, как будто от дуновения беззаботного ветерка. Но лицо под шевелюрой было лицом организатора. Мужчина кивнул старику с котомкой.

— Что это ты на меня так уставился, а, господин Хвать? — осведомился он.

Старик тут же опустил глаза.

— Я говорю только то, что видел, господин Зальцелла, — произнес он. — Я много чего вижу, вот так-то…

— И все через донышко бутылки. Уж меня-то тебе не обмануть, старый бездельник. Ну, что случилось с Томми?

— Это был Призрак, господин Зальцелла! — воскликнул Томми в восторге от шанса опять выйти на авансцену. — Он на меня ка-ак набросился! И по-моему, у меня сломана нога, — быстро добавил он тоном человека, который вдруг осознал некоторые неприятные последствия случившегося.

По идее, на слова Томми вновь прибывший должен был отреагировать какой-нибудь репликой, типа «Призрак? Никаких призраков не бывает». Во всяком случае, Агнессе показалось, что у господина Зальцеллы лицо человека, который на подобные суеверия реагирует именно так. Но вместо этого он сказал: