— произнес Брута. — Я не уверен, что он вообще знает, что такое дыня. — Меня это не волнует. Приведи его немедленно, — сказала черепаха, — или здесь будет землетрясение, луна станет, как кровь, лихорадка и фурункулы снизойдут на человечество и произойдут всевозможные другие болезни. Я серьезно. — добавила она. — Я посмотрю, что смогу сделать сказал Брута пятясь. — Я еще очень мягок, для подобных обстоятельств! — прокричала черепаха ему вслед. — Имей ввиду, ты не так уж плохо поешь! — добавила она, словно что-то вспомнив. — Я слышал хуже! — в тот момент, когда грязная ряса Бруты исчезала за воротами. — Напоминает мне времена чумного поветрия в Псевдополисе, — произнесла она тихо, когда затихли шаги. — Ах, какие там были стоны и скрежет зубовный… — она вздохнула. — Золотые деньки, золотые деньки!

* * *

Многие чувствуют в себе призвание быть священниками, но в действительности, они всего лишь слышат внутренний голос, говорящий им: “Это непыльная работа, без таскания тяжестей. Или ты собираешься быть пахарем, как твой отец?” Но Брута не просто верил. Он действительно Верил. Это тяжкое происшествие для любой богобоязненной семьи, но у Бруты всего-то и было, что его бабушка, и она тоже Верила. Ее вера была подобна вере железа в металл. Она была одной из тех женщин, которые приводят в ужас священников и знают все псалмы и проповеди наизусть. Женщин в Омнианской Церкви только терпели. Они должны были хранить абсолютное молчание и быть хорошо скрыты в отдельной секции, ибо вид этой половины рода человеческого заставляет мужскую его половину слышать голоса сродни тем, что мучили Брата Намрода каждое мгновение сна и бодрствования. Проблема состояла в том, что бабушка Бруты была личностью, способной пробиться и сквозь свинцовое покрытие, и сквозь жесткую набожность. Случись ей родиться мужчиной, восьмой пророк омнианства объявился бы куда раньше ожидаемого. Теперь же она с устрашающей эффективностью организовывала бригады по очистке святилищ, полировке статуй и забрасыванию камнями подозреваемых девиц. А потому Брута рос с твердым и четким знанием о Великом Боге Оме. Брута рос, зная, что глаза Ома неотрывно следят за ним, особенно в местах уединения типа туалетов, что демоны окружают его со всех сторон, и лишь сила его веры и тяжелая бабушкина клюка, стоявшая за дверью в тех редких случаях, когда не использовалась, удерживают их на расстоянии. Он мог прочитать наизусть любую строку из любой из семи Книг Пророков, и каждую Заповедь. Он знал все Законы и все Песни. Особенно Законы. Омнианцы были очень богобоязненным народом. У них были веские причины для страха.

* * *

Комната Ворбиса находилась в верхней Цитадели, что не было типично для дьяконов. Он не просил об этом. Ему редко приходилось о чем-то просить. У Судьбы есть способы отмечать своих избранников. Кроме того, его посещали наиболее влиятельные люди церковной иерархии. Конечно, не шесть Архисвященников, или лично Ценобриарх. Они не столь важны. Они просто находятся наверху. Те, кто действительно занимается делами, обычно стоят на несколько ступенек ниже, там, где еще можно заставить что-то делаться. Люди предпочитали числиться друзьями Ворбиса, главным образом из-за вышеупомянутого ментального поля, которое самым тактичным образом намекало, что они не хотят стать его врагами. Двое из них сейчас сидели вместе с ним. Это были Генерал Ясмь Фрайят, который, что бы не говорили официальные отчеты, возглавлял Божественный Легион, и Епископ Драна, Секретарь Конгресса Ясмей. Люди могут думать, что эта должность не дает особого влияния, но в таком случае они никогда не будут секретарями, составляющими отчеты собраний глуховатых пожилых людей. Ни один из них в действительности здесь не был. Они не разговаривали с Ворбисом. Это была одна из таких встреч. Множество людей не разговаривало с Ворбисом и предпочитало сойти со своей дороги, лишь бы с ним не встречаться. Так, некоторые настоятели отдаленных монастырей, недавно вызванные в Цитадель, тайком по неделе пробирались через весьма странные земли только потому, что так они определенно не попадали в число тенеподобных фигур, навещающих комнату Ворбиса. В течение нескольких последних месяцев у Ворбиса было примерно столько же посетителей, сколько у Человека в Железной Маске. И ни один не разговаривал. Но если бы они здесь были, и если бы у них состоялся разговор, все бы происходило так:

— А сейчас, произнес Ворбис, о делах в Эфебе. Епископ Драна пожал плечами ( или пожал бы, если бы был здесь. Но его не было. Потому он не мог. ). — Доносят, что никаких последствий. Никакой угрозы. Оба посмотрели на Ворбиса, человека, никогда не повышающего голоса. Было очень тяжело понять, что же Ворбис думал, часто даже после того, как он вам об этом сообщал. — Действительно? Вот к чему мы пришли? Никакой угрозы? После того, что они сделали с бедным Братом Мардуком? После нападок на Ома? Это не должно сойти им с рук. Что же следует предпринять?

— Никаких военных действий. — произнес Фрайят. Они дерутся, как сумасшедшие. Нет. Мы уже потеряли слишком многих. — У них сильные боги. — сказал Драна. — Их луки мощнее наших. — сказал Фрайят. — Нет Бога кроме Ома. То, что эфебцы верят, что почитают, суть не что иное как джины и демоны. Если это можно назвать почитанием. Вы видели подобное?

Он подтолкнул к ним свиток бумаги. — Что это? осторожно спросил Фрайят. — Ложь. История, которая не существует и никогда не существовала…эти…эти вещи…-Ворбис раздумывал, пытаясь вспомнить слово, со времени последнего употребления которого произошло очень, очень многое. — …как…сказки… для детей, которые слишком малы…Слова для людей… — А. Игры. — сказал Фрайят. Взгляд Ворбиса пригвоздил его к стене. — Ты знаешь о таких вещах?

— Я… когда я однажды путешествовал в Клатче…-Фрайят глотал слова. Было видно, как он пытается собраться. Во время битвы он командовал сотней тысяч человек. Он не заслуживал подобного. Он почувствовал, что не осмеливается взглянуть на выражение лица Ворбиса. — Они танцуют. — жалобно произнес он. — По праздникам. У женщин висят колокольчики на… И они поют. О прежних днях мира, когда боги… Он побледнел. "Это выглядит отталкивающе. ” Он затрещал костяшками пальцев — привычка, проявлявшаяся всякий раз, когда он бывал расстроен. . — Вот их боги. Люди в масках . Верите? У них есть бог вина . Пьяный старик! А люди говорят, что Эфеба — не угроза! И этоОн швырнул на стол другой, более толстый свиток . — Это еще хуже. Покуда они по заблуждению почитают ложных богов, их заблуждение состоит в выборе богов, не в том, что они их почитают. Но это… Драна осторожно изучил это. — Я уверен, что существуют другие копии, даже в Цитадели. — сказал Ворбис. — эта принадлежала Сашо. Мне кажется, это вы рекомендовали его мне, Фрайят — Он всегда производил на меня впечатление интеллигентного и понятливого молодого человека. — ответил генерал. — Но нелояльного. Сейчас он получает по заслугам. Единственное, о чем стоит пожалеть, это то, что его не удалось заставить выдать имена его сообщников — еретиков. Фрайят боролся с внезапно навалившимся облегчением. Его глаза встретились с ворбисовыми. Драна прервал молчание. — “De Chelonian Mobile”, прочитал он вслух. — “Черепаха движется. ” Что это значит?

— Даже разговор об этом может поставить твою душу под угрозу тысячелетнего заточения в преисподне. — сказал Ворбис. Его взгляд не отрывался от Фрайята, который теперь упорно таращился на стену. — Я думаю, соблюдая должную осторожность, мы могли бы пойти на этот риск. ответил Драна. Ворбис пожал плечами. — Автор утверждает, что мир… путешествует сквозь пространство на спине четырех огромных слонов. У Драны отвалилась челюсть. — На спине?

— Так утверждается. — произнес Ворбис, все еще глядя на Фрайята. — А на чем же они стоят?

— Автор говорит, что на панцире чудовищной черепахи. — сказал Ворбис. Драна нервно рассмеялся. — И на чем же стоит она?

— Я не вижу смысла в спекуляциях на тему где она стоит, огрызнулся Ворбис, потому, что она не существует!

— Да, да, конечно. — быстро ответил Драна. — Это просто праздное любопытство. — Куда более любопытно, что это направляет мысли по ложному пути. А человек, написавший это, разгуливает рядом, на свободе, в Эфебе, сейчас. Драна взглянул на свиток. — Он тут пишет, что плавал на корабле на остров на краю и смотрел вниз, и… — Ложь. спокойно произнес Ворбис. — И не было бы никакой разницы, если бы это не было ложью. Правда лежит внутри, а не снаружи. По словам Великого Бога Ома, как провозвещено через его избранных пророков. Наши глаза могут нас обмануть, но наш Бог — никогда. — Но… Ворбис смотрел на Фрайята. Генерал вспотел. — Да? — сказал он. — Так… Эфеба. Место, где сумасшедшие бьются над бредовыми идеями. Всякий это знает. Может быть, самым мудрым решением будет оставить их в их неведении?

Ворбис покачал головой. — К сожалению, сумасбродные и недоказуемые идеи имеют возмутительную склонность распространяться и завладевать умами. Фрайят признал, что это — правда. Он по опыту знал, что правильные и понятные идеи, типа невыразимой мудрости и справедливости Великого Бога Ома выглядят для большинства людей столь неясными, что приходится убивать их прежде, чем они соглашаются признать свое заблуждение. В то же время опасные, неясные и аморальные верования зачастую столь привлекательны в глазах многих, что они, — он задумчиво потер шрам, — будут скрываться в горах и бросать на вас камни, пока вы не возьмете их измором. Они предпочтут умереть, но не узреть истины. — Фрайят узрел ее еще в юности. И то, что он узрел, была истина выжить. — Что вы предлагаете? — спросил он. — Консул хочет начать переговоры с Эфебой. — сказал Драна. — Вы знаете, я должен организовать делегацию, отбывающую завтра утром. — Сколько солдат? — сказал Ворбис. — Только телохранители. В конце концов, нам был гарантирован безопасный проезд. — сказал Фрайят. — Нам был гарантирован безопасный проезд . — повторил Ворбис. Это прозвучало как одно длинное проклятие. — А потом…?

Фрайят хотел ответить: “Я говорил с командиром Эфебского гарнизона и считаю его человеком слова, хотя конечно он — мерзкий неверный и ниже червя. ” Но он чувствовал, что это — отнюдь не то, что стоит говорить Ворбису. Вместо этого он сказал: “Мы будем начеку"

— Можем ли мы устроить им сюрприз?

Фрайят заколебался. “Мы?" — сказал он. — Я возглавлю делегацию. — сказал Ворбис. Между ним и секретарем последовал молниеносный обмен взглядами. — Я…с удовольствием покинул бы Цитадель на время. Перемена воздуха. Кроме того, мы не должны позволять эфебцам думать, что они достойны внимания высших иерархов Церкви. Я всего лишь обдумываю, как тут насчет возможностей. Будем ли мы вынуждены… Нервическое трещанье костяшек пальцев Фрайята было подобно щелканью бича. — Мы дали им слово… — Невозможно заключение мира с неверными. — сказал Ворбис. — Но бывают взаимовыгодные договоренности. — сказал Фрайят так резко, как только осмелился. — Дворец Эфебы — это лабиринт. Я знаю. Существуют ловушки. Никто не входит вовнутрь без проводника. — А как входит проводник? — сказал Ворбис. — Я предполагаю, он проводит сам себя. — сказал генерал. — По моему опыту, всегда существует другой путь. Который Бог укажет в выбранное им время. Мы можем быть в этом уверены. — Конечно, было бы проще, если бы в Эфебе была нестабильная обстановка. — сказал Драна. — Это покровительствует определенным. . . элементам. — И это означало бы открытый доступ ко всему Турнвайскому побережью. — добавил Ворбис. — Ну… — Дъел, потом Цорт. — сказал Ворбис. Драна пытался не смотреть на выражение лица Фрайята. — Это наша обязанность. — сказал Ворбис. — Наша святая обязанность. Мы не должны забывать бедного Брата Мардука. Он был один и без оружия.

* * *

Огромные сандалии Бруты покорно шлепали по каменным плитам коридора, ведущего к келье Брата Намрода. Он пытался мысленно составить обращение: “. Наставник, черепаха говорит…”, “Наставник, эта черепаха хочет…”, “Наставник, представьте себе, я слышал от этой черепахи в саду…” Брута никогда не осмеливался думать о себе как о пророке, но у него было весьма правдоподобное представление о последствиях любого разговора, начатого подобным образом. Большинство людей предполагало, что Брута идиот. Он выглядел, как идиот, начиная с его круглого открытого лица и до его плоскостопых ног и кривых лодыжек. Кроме того, у него была привычка шевелить губами, когда он глубоко задумывался, словно повторяя каждую фразу. Это было потому, что он действительно так и поступал. Думание не было для Бруты легким делом. Большинство людей думают автоматически, мысли проскакивают сквозь их мозги подобно разрядам статического электричества в облаках. По крайней мере, так казалось Бруте. Ему же всякий раз приходилось выстраивать мысли некоторое время, как при строительстве стены. Недолгая жизнь, исполненная насмешек над его боченкоподобным телом, его стопами, которые, казалось, собирались разойтись в разные стороны, развила в нем склонность тщательно обдумывать все, что он собирается сказать. Брат Намрод лежал простершись на полу перед статуей Ома, Топчащего Небогоугодных, заткнув пальцами уши. Голоса снова не давали ему покоя. Брута кашлянул. Он кашлянул снова. Брат Намрод поднял голову. — Брат Намрод? — сказал Брута. — Что ?

— Э…Брат Намрод? — сказал Брута — Что?

Брат Намрод вытащил пальцы из ушей. — Да? — произнес он нетерпеливо. — Уммм… Есть кое-что, что вы обязательно должны увидеть. В. В саду. Брат Намрод?

Наставник послушников сел. Лицо Бруты пылало от озабоченности. — Что ты имеешь ввиду? — сказал Брат Намрод. — В саду. Это сложно объяснить. Уммм…Я нашел, откуда приходят голоса, Брат Намрод. А вы сказали, чтобы я удостоверился и сказал вам. Старый священник наградил Бруту колючим взглядом. Но если когда-нибудь и существовал человек бесхитростный и безыскусный, то это был Брута.

* * *

Страх — странная почва. Обычно из нее произрастает покорность. Она, подобно кукурузе, растет ровными рядами; ее легко пропалывать. Но глубже, под землей, иногда произрастают картофелины бесстрашия. В Цитадели было много подземелий. Здесь были ямы и туннели Квизиции. Имелись также стоки канализации, забытые комнаты, тупики, провалы за древними стенами, даже природные пещеры в скальном основании. Это была именно такая пещера. Дым от разведенного в центре пола костра находил дорогу наружу сквозь щель в потолке и, следовательно, попадал в лабиринт нескончаемых труб и световых шахт наверху. Среди танцующих теней можно было различить 12 фигур. Грубые капюшоны чернели над неописуемой одеждой — бесформенной, сделанной из лохмотьев, не содержащей ничего, что невозможно было бы с легкостью сжечь после встречи, чтобы цепким пальцам Квизиции не удалось найти ничего инкриминируемого. Что-то в движениях большинства из них наводило на мысль о людях, носящих оружие. Какие-то признаки. Позы. Обороты речи. На одной из стен пещеры был рисунок. Нечеткий овал с тремя небольшими выступами вверху, средний из которых слегка побольше, и тремя внизу, средний из которых чуть длиннее и более пятнист. Детское изображение черепахи. — Разумеется, он отправится в Эфебу. — сказала одна из масок. Он не осмелится не поехать. Он просто обязан запрудить реку истины у самого ее истока. — Мы должны спасти то, что можем. — сказала другая маска. — Мы должны убить Ворбиса. — Не в Эфебе. Когда это случится, это должно случиться здесь. Об этом должны узнать. Когда мы станем достаточно сильны. — А мы когда-нибудь будем достаточно сильны? — сказала одна из масок. Ее обладатель нервно затрещал костяшками пальцев. — Даже крестьяне понимают, что что-то не так. Нельзя остановить истину. Запрудить реку истины?! Появятся мощные течи. Разве мы не узнали правды о Мардуке? Ха! Убит в Эфебе , сказал Ворбис. — Один из нас должен поехать в Эфебу и спасти Учителя. Если он действительно существует. — Он существует. Его имя написано на книге. — Дидактилос. Странное имя. Значит О-Двух-Пальцах, знаете. — Они должны почитать его, в Эфебе. — Привезти его сюда, если это возможно. И книгу. Одна из масок, казалось, колебалась. Костяшки ее пальцев затрещали снова. — Но способна ли книга сплотить людей? Людям нужно больше, чем книга. Они — крестьяне. Они не умеют читать. — Но они могут слушать!

— Даже так…им нужно что-то показывать…им нужен символ. — У нас есть символ!

Инстинктивно все маски обернулись к рисунку на стене, неразличимому в свете костра, но начертанному в их памяти. Они смотрели на истину, которая, обычно, впечатляет. — Черепаха Движется!

— Черепаха Движется!

— Черепаха Движется!

Предводитель кивнул. — И теперь сказал он, — мы нарисуем множество…

* * *

Великий Бог Ом копил ярость, или по крайней мере принимал вдохновенные попытки. Он уже почти достиг того количества ярости, которое можно скопить в одном дюйме от земли. Он тихо проклял какое-то насекомое, напоминавшее льющуюся на лужу воду. Как бы то ни было, ощутимых изменений не произошло. Насекомое гордо удалилось. Он проклял дыню до восьмого колена, но ничего не случилось. Он попытался наслать на нее прыщи. Дыня спокойно лежала, понемногу созревая. Только потому, что он временно оказался не у дел, весь мир решил, что может этим воспользоваться. Да, сказал он себе, когда Он возвернет свою мощь и приличествующую ему форму, Шаги будут Предприняты. Популяции Насекомых и Дынь еще пожелают не быть созданными. И что-то действительно ужасное произойдет с орлами. И еще будут даны указания свыше выращивать побольше салата… Великий Бог Ом был не в настроении обмениваться любезностями, когда тот большой парень возвратился, ведя с собой мужчину с восковой кожей. Кстати, с точки зрения черепахи, даже самый привлекательный человек представляет собой всего лишь пару ног, далекую заостренную голову и где-то там, наверху, входное отверстие пары ноздрей. — Что это? — рявкнул он. — Это Брат Намнод, произнес Брута, — Наставник послушников. Очень важный человек. — Разве я не велел тебе не приводить ко мне старых толстых педерастов?! — воскликнул голос в его голове. — За это твои глазные яблоки будут ввергнуты в языки пламени!

Брута упал на колени. — Я не могу пойти к Первосвященнику. — сказал он так терпеливо, как только смог. Послушников даже не впускают в Главное Святилище без особого повода. Если бы я был пойман, Квизиция Сочла бы мне Мои Заблуждения. Таков Закон. — Тупой кретин. — воскликнула черепаха. Намрод решил, что пора вмешаться. — Послушник Брута, почему ты разговариваешь с этой маленькой черепашкой?

— Потому что…-Брута запнулся. — Потому что она разговаривает со мной…ведь правда?

Брат Намрод взглянул на маленькую одноглазую голову, торчащую из панциря. Он был, как бы широко не трактовалось это понятие, добрым человеком. Иногда демоны и дьяволы вкладывали в его голову тревожащие помышления, но он заботился о том, чтобы они там и оставались, и он отнюдь не желал называться тем, чем его назвала черепаха, какой бы смысл она в это не вкладывала. В принципе, даже если бы он услышал, он бы решил, что это что-то связанное с ногами. И он достаточно хорошо знал, что вполне можно слышать голоса, принадлежащие демонам и, иногда, богам. Черепахи были чем-то новым. Черепахи заставили его пожалеть Бруту, о котором он всегда думал как о добродушном чурбане, исполняющем без жалоб и ропота все, что ему скажут. Конечно, многие послушники добровольно вызывались чистить выгребные ямы и стойла, придерживаясь странного поверья, что святость имеет что-то общее с пребыванием в грязи у чьих-то ног. Брута никогда не вызывался сам, но если ему что-то велели, он исполнял это, не из-за каких-то страстей или воодушевлений, но просто потому, что так ему велели. А теперь он разговаривал с черепахой. — Я думаю, что должен сказать тебе, Брута, произнес Намрод, — что это не разговор. — Вы не слышите?

— Не слышу, Брута. — Она сказала мне…-Брута заколебался, — Она сказала мне, что она — Великий Бог. Он отскочил. Бабушка уже заехала бы ему чем-нибудь тяжелым. — А… Ну, видишь ли, Брута, ответил Брат Намрод, слегка подергиваясь, такое иногда случается с молодыми людьми, недавно Призванными Церковью. Думаю, ты слышал глас Божий, когда был Призван, не так ли? Умм…?

Брат Намрод зря потратил метафору. Брута помнил голос своей бабушки. Он был не столько Призван, сколько послан. Но все — равно, он кивнул. — И при твоем… энтузиазме совершенно нормально, что ты думаешь, что слышишь, как Великий Бог говорит с тобой. — продолжал Намрод. Черепаха подскочила. — Порази тебя молния! — провопила она. — Я думаю, упражнения — как раз то, что тебе нужно. — сказал Намрод, — И обилие холодной воды. — Корчись на адских шипах!

Намрод нагнулся и, перевернув, поднял черепаху. Ее лапки злобно задергались. — Интересно, как она сюда попала, а?

— Я не знаю, Брат Намрод. — покорно произнес Брута. — Да усохнут и отвалятся твои руки! верещал голос в его голове. — А знаешь, черепахи считаются деликатесом. — сказал Наставник послушников. Он заметил выражение лица Бруты. — Посмотри на это так. — сказал он. — Разве Великий Бог Ом, святые рога, — стал бы появляться в обличьи столь низменного существа, как это? Бык — разумеется, орел — конечно, и, думаю, при случае, лебедь… Но черепаха?

— Да отрастят твои гениталии крылья и улетят прочь!

— В конце концов, продолжал Намрод, недосягаемый для тайного хора, звучащего в голове Бруты, какое чудо может сделать черепаха, а?

— Да будут твои ноги размолоты зубами гигантов!

— Например, превратить салат в золото? сказал Брат Намрод доброжелательным голосом, не сдобренным ни крупицей юмора, топтать ногами муравьев? Ха-ха-ха. — Ха-ха. — покорно произнес Брута. — Я заберу ее на кухню, подальше от твоих глаз. — сказал Наставник послушников. Там из нее приготовят прекрасный суп. И тебя перестанут донимать исходящие он нее голоса. Огонь излечивает все заблуждения, верно?

— Суп ?!

— Э… — сказал Брута. — Твой пищевод да будет обмотан вокруг дерева, пока ты не раскаешься!

Намрод оглядел сад. Он казался заполненным дынями, тыквами и огурцами. Он вздрогнул. — Много холодной воды, вот что. — сказал он, — Много-много. — он снова посмотрел на Бруту. — А?

Он направился к кухне.

* * *

Великий Бог Ом лежал вверх тормашками в корзине на одной из кухонь, полузаваленный охапкой трав и несколькими морковинами. Перевернутая черепаха, стараясь занять нормальное положение, сначала будет вытягивать шею, пока она не вылезет полностью, и пытаться использовать ее в качестве рычага. Если это не сработает, она будет бешенно размахивать лапками в надежде, вдруг это случайно перевернет ее обратно. Перевернутая черепаха занимает девятое место среди самых жалких зрелищ мультиверсума. Перевернутая черепаха, осознающая, что ее ожидает , поднимается, как минимум, до четвертого места. Быстрейший способ убить черепаху при помощи котелка — бросить ее в кипящую воду. Кухни, продуктовые склады и мастерские ремесленников принадлежали гражданскому населению Церкви, наводнявшему Цитадель. (Для того, чтобы поддерживать одного человека, возносящегося к небу, требуется 40 человек, стоящих на земле. ). Это было всего лишь одно из таких помещений, прокопченный задымленный подвал, в котором главное место занимал изогнутый очаг. Пламя бурчало в трубе. Собаки, вращавшие вертелы, трусили по кругу. Дровоколы поднимались и опускались на колодах . На краешке огромной плиты, среди разнообразных закоптелых сосудов, собиралась закипать маленькая кастрюлька воды. — Да сгрызут черви воздаяния твои почерневшие ноздри! кричал Ом, бешенно размахивая лапками. Корзина наклонилась. Появилась волосатая рука и вытащила травы. — Да выклюют совы твою печень!

Рука появилась снова и забрала морковь. — Да гноятся на тебе тысячи порезов!

Рука влезла внутрь и сцапала Великого Бога Ома. — Грибы-людоеды да… — Заткнись! — прошептал Брута, грубо засовывая черепаху под рясу. Он прокрался к дверям, незамеченный в общем кулинарном хаосе. Один из поваров посмотрел на него и поднял бровь. — Возвращаю это назад. — пробормотал Брута, вытаскивая черепаху и услужливо ею размахивая. — приказ Дьякона. Повар нахмурился, потом пожал плечами. Все как один относились к послушникам как к низшей форме жизни, но приказания иерархии исполнялись без лишних вопросов, разве что спрашивающий хотел столкнуться с куда более серьезными вопросами, например, возможно ли попасть в рай будучи изжаренным заживо. Выскочив во двор, Брута прислонился к стене и выдохнул. — Да попадут твои глазные яблоки…-начала опять черепаха. — Еще одно слово и вернешься в корзину!

Черепаха затихла. — Судя по всему, у меня, скорее всего будут проблемы из-за пропущенной Сравнительной Религии у Брата Велка. — сказал Брута, — Но Великий Бог Ом счел нужным создать этого бедного человека близоруким, так что возможно, он не заметит, что я не там. Однако, если он заметит, я буду вынужден сказать ему, что я делал, ибо лгать Брату — грех, и Великий Бог Ом заключит меня в преисподню на миллион лет. — Пожалуй, в этом случае я могу быть снисходительным. Не более тысячи лет на внешней стороне. — Моя бабушка говорила мне, что когда я умру, я все равно отправлюсь в преисподню. — сказал Брута, игнорируя реплику черепахи, — Быть живым грешно. Это очевидно, ведь приходится грешить каждый день, покуда жив. Он посмотрел вниз, на черепаху. — Я знаю, что ты — не Великий Бог Ом, — святые рога, потому что, если бы я коснулся Великого Бога Ома, святые рога, у меня отвалились бы руки. Великий Бог Ом никогда не стал бы черепахой, как и сказал Брат Намрод. Но в Книге Пророка Сены сказано, что когда он скитался по пустыне, с ним говорили духи земли и воздуха, так что я надеюсь, что ты один из них. Некоторое время черепаха одноглазо смотрела на него. Потом сказала: "Высокий тип? С длинной бородой? С постоянно бегающими глазами?"

— Что?

— Кажется, припоминаю. — сказала черепаха, — У него всегда бегали глаза, когда он разговаривал. А болтал он без умолку. Сам с собой. Долго шатался среди скал. — Он бродил по пустыне 3 месяца. — Это кое-что объясняет. Там, кроме грибов, не растет ничего съедобного. — Возможно, ты все-таки демон. — сказал Брута, — Семикнижие запрещает нам разговаривать с демонами. Но в сопротивлении демонам, сказал Пророк Фруни, укрепляется наша вера… — Чтоб твои зубы в раскаленные до красна нарывы!

— Извини?

— Я клянусь тебе мной, что я и есть Великий Бог Ом, величайший среди богов. — Я кое-что покажу тебе, демон. Если бы он хорошенько прислушался, он бы почувствовал, как укрепляется его вера.

* * *

Это была не самая большая статуя Ома, зато ближайшая. Она находилась внизу, на уровне ям, уготованных заключенным и еретикам. Она была сделана из спаянных железных листов. Ямы были пусты, лишь пара послушников толкала в отдалении грубо сколоченную телегу. — Это большой бык. — сказала черепаха. — Это истинное подобие Великого Бога Ома в одной из его мирских ипостасей. — гордо сказал Брута, — И ты говоришь, что это — ты ?

— Со мной не все в порядке последнее время. — сказала черепаха. Ее костистая шея вытянулась как можно дальше, — В его задней части расположена дверца. Зачем?

— Чтобы туда могло быть помещено грешное. — сказал Брута. — А зачем еще одна на брюхе?

— Чтобы очистившийся пепел мог быть развеян. — сказал Брута, — И дым исходит из ноздрей его, как знамение для неверных. Черепаха вытянула шею в сторону череды дверей, запертых тяжелыми засовами. Она взглянула вверх, на почерневшие от пепла стены. Она посмотрела вниз, на ныне пустой огненный ров под железным быком. Она пришла к заключению. Она сморгнула своим единственным глазом. — Люди? — спросила она наконец, — Вы сжигаете там людей ?

— Вот! исполненным торжества тоном произнес Брута, и так, ты доказал, что ты — не Великий Бог! Он бы знал, что мы, конечно же, не сжигаем там людей. Сжигать там людей? Это было бы неслыханно!

— А…-сказала черепаха, — Что же тогда?

— Это используется для уничтожения еретических документов и прочей подобной ерунды. — сказал Брута. — Очень разумно. — сказала черепаха. — Грешники и преступники очищаются огнем в ямах Квизиции, или иногда напротив Главного Святилища. Великий Бог знал бы это. — Должно быть, я забыл. — сказала черепаха. — Великий Бог Ом, святые рога, знал бы, что Он Сам возвестил через Пророка Волспу:

— Брута откашлялся и взглянул из-под сморщенных надбровий, что означало сложный мыслительный процесс, — “Позволь святому огню полностью уничтожить неверного”. Это шестьдесят пятый стих. — И это сказал я?

— В год Нежных Овощей Епископ Криблефрор силой одного лишь убеждения заставил демона принять истинную веру. сказал Брута, — Он стал служителем Церкви, а потом и субъдьяконом. Или что-то в этом роде, говорят. — Я не имел ввиду убийства . — начала черепаха. — Твой лживый язык не сможет соблазнить меня, рептилия. — сказал Брута, — Ибо вера моя крепка!

— А что б тебя молнией поразило!

Маленькое, очень маленькое черное облако появилось над головой Бруты и маленькая, очень маленькая молния слегка коснулась его брови. Разряд был примерно равен искре на кошачьей шерсти в теплую сухую погоду. — Ой!

— Теперь ты мне веришь? — сказала черепаха.

* * *

На крыше Цитадели дул легкий бриз. Кроме того, с нее открывался отличный вид на глубокую пустыню. Фрайят и Драна подождали минутку, пока успокоится дыхание. Потом Фрайят спросил: "Мы здесь в безопасности”?

Драна взглянул вверх. Одинокий орел кружил над сухими холмами. Он поймал себя на мысли, а хорошо ли орлы слышат. Что-то у орлов было развито неплохо. Слух ли? В безмолвии пустыни он слышит шебуршение за пол мили внизу. Что за дьявольщина — он же не может разговаривать, верно?

— Возможно — ответил он. — Могу ли я доверять тебе? — сказал Фрайят. — Могу ли я доверять тебе ?

Фрайят барабанил пальцами по парапету. — Гм…-сказал он. Это было проблемой. Проблемой всех действительно тайных обществ. Они были секретны. Сколько членов насчитывало Движение Черепахи? Никто в точности не знал. Как зовут человека рядом с тобой? Об этом знают двое других, которые должны были ввести его, но кто они были за этими масками? Знание опасно. Если знаешь, инквизиторы смогут это, жилка за жилкой, из тебя вытянуть. Так что нужно было быть уверенным, что действительно не знаешь. Это делало разговор много проще во время келейных встреч и невозможным вне их. С этой проблемой сталкивались все начинающие заговорщики в течение всей истории: как сохранить скрытность, не доверив возможно неблагонадежному товарищу сведений, которые, будучи донесены, отзовутся прикосновением раскаленного жала вины?