Ринсвинд слыхал о ней. Где-то в Библиотеке хранился экземпляр данного труда, хотя чародеи не утруждали себя его чтением. (Факт на первый взгляд странный – ведь если и есть на свете что-то, ради чего чародей не раздумывая родную бабушку продаст, это власть. Однако на деле ничего особенностранного тут не было – любому чародею, которому умственные способности позволяют просуществовать больше трех минут, достанет смекалки понять, что, если демонология дает какую-то власть, она дает ее демонам, и тщиться поставить ее себе на службу все равно что пытаться насмерть засечь мышь гремучей змеей.)

Даже чародеи считали демонологов странными. Типичный демонолог скрытен, бледен и занимается чем-то мудреным и непонятным в комнате, куда почти не проникает свет. Здороваясь с таким субъектом за руку, вы ощущаете влажное, слабое пожатие. Ничего общего с порядочной магией наука о бесах не имеет, и ни один уважающий себя чародей ни за какие коврижки не станет знаться с этой публикой: пустозвонов среди них, что колоколов на соборной колокольне.

Ринсвинд тщательно осмотрел скелет – на всякий случай. Тот, казалось, не имел намерения вносить какую бы то ни было лепту в развитие событий.

– Скелет-то ихнего, какбишьего, деда, – проскрипел у Ринсвинда за спиной надтреснутый голос.

– Довольно необычное наследство, – заметил Ринсвинд.

– Да нет, не самогодеда. Дед его купил в какой-то лавчонке. Это того... какбишьего... круть-верть...

– Не сказать, что сейчас он очень подвижен, – отозвался Ринсвинд и вдруг сделался чрезвычайно тих и задумчив. – Хм, – сказал он, не поворачивая головы, – а с кем, собственно, имею честь?..

– Я этот, какбишьего... Ну этот... Тьфу, пропасть! На «пэ».

Ринсвинд медленно обернулся.

– Попугай? – спросил он.

– Ага, ага, он самый.

Ринсвинд уставился на существо, восседавшее на шесте. Глаз у его собеседника был один, зато сверкал рубином. Прочее же было представлено главным образом лиловатой кожей, утыканной пеньками перьев, – ни дать ни взять испеченная в духовке массажная щетка. Это чудо-юдо раскачивалось на шесте, медленно теряя равновесие, и в конце концов повисло вниз головой.

– Я думал, ты чучело, – сказал Ринсвинд.

– От чучела слышу, ведьмак.

Ринсвинд пропустил эту отповедь мимо ушей и повлекся к окну. Окошко, хоть и небольшое, выходило на почти плоскую крышу. И там, за ним, была настоящая жизнь, настоящее небо, настоящие дома. Он потянулся к ставням, чтобы открыть их, и...

Трескучая волна прокатилась вверх по руке Ринсвинда и ударила в мозжечок.

Ринсвинд плюхнулся на пол, посасывая пальцы.

– Говорилитебе, – сказал попугай, раскачиваясь вниз головой как маятник. – Да где там! Тебе бы какбишьего на ус, а ты не пожелал. Тебя же какбишьих держат!

– Но они должны действовать только на демонов!

– Ну да. – Попугай наконец развил достаточный момент, чтобы, помогая себе колючими останками того, что когда-то гордо именовалось крыльями, единым махом вновь занять нормальное положение. – Все, значитца, соответствует. Явился через дверь с надписью «Какбишьего» – стало быть, и обхождение с тобой будет как с этим... какбишьего... демоном. Изволь подчиняться всем правилам и этим... какбишьихтамам. Горемыка ты, горемыка!

– Но ты-то знаешь, что я чародей!

Попугай крякнул.

– Насмотрелся я на ихнего брата, приятель. Самого Мак-Какбишьеггора живьем видал. У нас тут такие какбишьихтамы перебывали – просо в глотку не лезло. Здоровенные, чешуйчатые, огнем пых-пых! Неделями стены от сажи отскребали, – прибавил он одобрительно. – Это, самой собой, при ихнем старике. У мальца-то ничего не выходило. До нынешнего дня. Мальчонка смышленый. По мне, так виноваты эти... какбишьихтам... родители. Скоробогачи, понимаешь. Винокурение и виноторговля. Напрочь испортили парнишку – малый возится со всякой дрянью, что осталась от старого какбишьего, а они и рады. «Такой умный мальчик, вечно смотрит в книжку», – передразнил попугай. – А я другое скажу: не видать ему от них того, что по-настоящему требуется смышленому пареньку... этой... какбишьее...

– Любви и опеки? – подсказал Ринсвинд.

– Знатной... какбишьее... порки, вот чего, – ответил попугай.

Ринсвинд схватился за разламывающуюся голову. Если демонам всякий раз приходится терпеть такое,неудивительно, что они вечно не в духе.

– Попка-дуррак, – неопределенно высказался попугай, как человек сказал бы «э-э» или «о чем это я», и продолжал: – Вот дед мальца, тот это дело страсть обожал. И еще своих голубей.

– Голубей, – повторил Ринсвинд.

– Не то чтоб у деда шибко хорошо получалось. И без мелких неприятностей не обходилось, и это... какбишьего...

– Мне казалось, ты что-то говорил о здоровенных чешуйчатых...

– Нуда.Но дед не заради того старался. Он-то из кожи вон лез вызвать суккуба. – Невозможно сально ухмыльнуться, располагая только клювом, однако попугаю это удалось. – Дьяволиц, что являются по ночам и учиняют безумный разгул этой... какбишьее... страсти.

– Слыхал-слыхал, – перебил Ринсвинд. – Чертовски опасные твари.

Попугай склонил голову набок.

– У старикана так ничего и не вышло. Раз в жизни он все ж таки вызвал демона, а тот оказался болиголов.

– Это еще что такое?

– Демон головной боли.

* * *

Демоны появились в мире Диска ничуть не позже богов, с которыми их многое роднит. Что касается отличий, то разница между демонами и божествами примерно та же, что между террористами и борцами за свободу.

За редкими исключениями демоны обитают по соседству с реальностью, в обширном измерении, оформленном, как водится, в огненных тонах и разогретом до постоянной температуры обжига. Острой необходимости в этом нет, однако если среднестатистического демона и можно в чем-то упрекнуть, то именно в приверженности традициям.

Посреди преисподней из озера суррогатной лавы, откуда открывается бесподобный вид на все Восемь Кругов, величественно поднимается Пандемониум^[7]. В миг, о котором пойдет речь, жизнь в городе полностью оправдывала его название.

* * *

Астафгиала, нового Верховного Демона, сжигала ярость. Система кондиционирования воздуха опять вышла из строя; вокруг были сплошь тупицы и интриганы; он только что узнал плохую новость – но мало того. Перед троном владыки, в страхе поджав хвост, съежился демон-посыльный (избранный жеребьевкой). Он до бессмертия боялся, как бы в самом скором времени с ним не приключилось что-нибудь прекрасное^[8].

– Ну? – вопросил Астафгиал.

– Э-э... небезызвестный круг в Псевдополисе открылся, о повелитель.

– А. Неглупый мальчуган. Мы возлагаем на него большие надежды.

– Э-э... а затем вновь закрылся, о повелитель. – Демон зажмурился.

– Кто сквозь него прошел?

– Гм... – Демон оглянулся на коллег, сгрудившихся в дальнем конце тронной залы длиной в милю.

– Я спрашиваю: кто сквозь него прошел?

– Собственно говоря, о пове...

– Ну?

– Неизвестно. Кто-то.

– Если память мне не изменяет, я распорядился, чтобы, когда мальчик добьется успеха, перед ним возник князь Вассенего и предложил бы ему запретные наслаждения и нечистые восторги, дабы подчинить его нашей воле.

Верховный Демон рыкнул. Отправлять обязанности носителя зла (поневоле пришлось ему признать) трудно в том смысле, что демоны – плохие новаторы. Крупица человеческой изобретательности пришлась бы им весьма кстати. Астафгиал действительно с нетерпением ждал Эрика Торсли: насладиться гениальной тупостью вроде той, печатью которой был отмечен упомянутый молодой человек, удавалось редко. Ад нуждался в пугающе умных эгоцентристах вроде Эрика. С амплуа отталкивающей личности те справлялись значительно успешнее любого демона.

– Совершенно верно, повелитель, – робко подтвердил демон, – и князь годами ожидал вызова, отвергая все прочие искушения, он прилежно и терпеливо изучал мир людей...

– Так где же его носило?!

– Э-э... отлучился по неестественной надобности, ваша скверность, – пробубнил демон. – И стоило ему отвернуться, как...

– Кто-то прошел сквозь круг?

– Мы пробуем разобраться...

Тут терпение высокородного Астафгиала, которое и вообще-то было не прочнее оконной замазки, лопнуло. Словечко «разобраться» словно подвело некую черту. Его подданные говорили «разобраться» вместо «провести тщательное расследование с целью установления истины»! Проклясть их значило бы обойтись с ними незаслуженно мягко.

– Вон отсюда, – прошептал он. – А я позабочусь о том, чтобы вы получили благодарность за это... эту...

– О господин мой, умоляю...

– Вон!

* * *

Озаренные мягким сиянием коридоры огласил топот – Верховный спешил в свои покои.

Его предшественники питали пристрастие к косматым ляжкам и копытам. Высокородный Астафгиал решительно отринул эту пропахшую нафталином моду. С его точки зрения, тому, чьи тылы упорно навевают мысли о жвачных, никогда не добиться от дунманифестинских зазнаек серьезного отношения к своей персоне – и он избрал для себя багряный шелковый плащ, алое трико, колпак с элегантными рожками и трезубец. У трезубца поминутно отваливались зубцы, но Астафгиал чувствовал: такойнаряд внушает должное уважение и почтение.

В прохладе покоев (Боги!.. вернее, тысяча чертей!.. Потребовались годы, чтобы оборудовать их в соответствии с цивилизованным стандартом; предшественники Астафгиала довольствовались тем, что бродили по свету, искушая смертных, и слыхом не слыхали о стрессах, порожденных руководящей работой) он осторожно снял покров с Зеркала Душ и стал смотреть, как оно мерцает, оживая.

Прохладную черную поверхность Зеркала окаймляла узорчатая рама; из-под рамы пробивались колечки жирного дыма. Они раскручивались и уплывали прочь.

– Чего изволите, хозяин?– спросило Зеркало.

– Покажи, что творилось у ворот Псевдополиса час назад, – велел Верховный и устроился для просмотра.

Чуть погодя он сходил и проверил имя «Ринсвинд» по картотеке, которой недавно заменил удручающе ограниченные гроссбухи в безобразных переплетах. Система, однако, еще требовала чистовой доводки: бестолковые демоны все заносили на букву «Л» – «Люди».

Затем Астафгиал вернулся на прежнее место и стал наблюдать за мельканием изображений, рассеянно перебирая всякую всячину на рабочем столе, чтобы успокоить разгулявшиеся нервы.

Чего только там не было! Большие блокноты с магнитными держателями для хранения вырезок. Удобные подставки для ручек. Блокнотики, которые всегда оказываются как нельзя более кстати. Невероятно забавные статуэтки с лозунгами вроде «Командовать парадом буду я!» и хромированные шарики и спиральки, приводимые в движение своего рода недолговечным эрзацем вечного двигателя. Никто, глядя на этот стол, не усомнился бы, что Астафгиал, выражаясь сухим и беспристрастным языком фактов, поистине обречен.

– Вот оно что... – молвил высокородный Астафгиал, легким ударом кривого когтя приводя в движение скопление блестящих шариков.

Он не мог припомнить демона по имени Ринсвинд. С другой стороны, Ад кишел миллионамижалких тварей, лишенных какого бы то ни было представления о порядке, а он никак не мог найти время провести перепись и отправить на покой лишних и бесполезных. У того, о ком шла речь, имя было как будто бы короче и звучнее, чем у прочих. Но это непременнодолжен был быть демон.

Вассенего, спесивый, надутый старый болван, представлял старшее поколение демонов, тех, кто прятал за улыбкой презрение и повиновался Астафгиалу скрепя сердце – и почему?! потому лишь, что Верховный, начав более чем скромно, стал тем, кем стал, благодаря тысячелетию с лишком непрестанных каторжных трудов. Астафгиал не сомневался: старый черт напортачил нарочно, исключительно из желания досадить ему.

Что ж, придется разобраться – впоследствии. Например, послать Вассенего памятную записку. А сейчас поздно суетиться. Придется проявить личную инициативу. Эрик Торсли чересчур перспективен, чтобы упустить его. Заполучить Эрика Торсли... то-то взбеленятся боги!

Боги! Как же Астафгиал их ненавидел! Он ненавидел богов даже сильнее, чем старую гвардию вроде Вассенего, сильнее, чем людишек. На прошлой неделе Астафгиал устроил небольшой званый ужин. Он тщательно все продумал, хотел показать, что готов забыть прошлое и трудиться в одной команде во имя новой, лучшей и более рационально устроенной вселенной. Назвал он этот ужин «Вечер дружбы». Подавали колбаски на вертеле, не хватало только птичьего молока, Астафгиал из кожи вон лез, лишь бы прием удался, а они...

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.