Мистер Бент сцепил руки перед лицом и возвел глаза кверху, как будто в молитве.
      — В теории, да — сказал он через пару мгновений. — Я бы предпочел сказать, что это негласное понимание, что мы выполним наше обещание обменять ее на золото стоимостью в доллар при условии, что фактически нас не будут об этом просить.
      — Так… Это не настоящее обещание?
      — Определенно оно и есть, сэр, в финансовых кругах. Дело, понимаете ли, в доверии.
      — Вы имеете в виду, доверьтесь нам, у нас здоровое дорогое здание?
      — Острите, мистер Липовиг, но зерно истины в этом может быть. — Бент вздохнул. — Я вижу, вам многому придется научиться. По крайней мере, придется позволить мне научить вас. А теперь, полагаю, вам бы хотелось посмотреть на Монетный Двор. Людям всегда нравится смотреть на Монетный Двор. Сейчас двадцать семь минут тридцать шесть секунд второго, так что обед у них должен был уже закончиться.
      Это было похоже на пещеру. Хотя бы это оправдало ожидания Мойста. Монетный двор должен быть освещен ярким живым пламенем.
      Главный холл был высотой в три яруса, и собирал немного серого света из рядов зарешеченных окон. И, в смысле первичной архитектуры, этим все и исчерпывалось. Все остальное было отделами.
      Отделы были встроены в стены и даже, как ласточкины гнезда, висели у потолка, снабженные ненадежными на вид деревянными лестницами. Неровный пол сам представлял собой поселок отделов, беспорядочно расположенных, непохожих один на другой, каждый с крышей на несуществующий случай дождя. В плотном воздухе мягко плавали клочки дыма. У одной из стен светилась темно-оранжевым кузница, создавая правильную Стигийскую атмосферу. Место выглядело как загробное назначение для людей, совершивших незначительные и довольно скучные грехи.
      Все это было, тем не менее, просто фоном. Господствовал надо всем в холле Дурной Пенни. Колесо было… странным.
      Мойст раньше уже видел подобные колеса. Один был в Танти, и заключенные могли укреплять на нем свою сердечно-сосудистую систему, хотелось им того или нет. Мойсту пришлось принять пару смен, прежде чем он понял, как обыграть систему. То колесо было жестокой вещью, тесной, тяжелой и гнетущей. Дурной Пенни был намного больше, но его почти будто бы и не было. Был только металлический край, который отсюда казался пугающе тонким. Мойст тщетно старался разглядеть спицы, пока не понял, что их вообще не было, только сотни тонких проволок.
      — Ладно, я вижу, что оно должно работать, но… — начал он, уставившись на огромную коробку скоростей.
      — Оно очень хорошо работает, я полагаю, — сказал Бент. — Есть голем, чтобы двигать его, когда необходимо.
      — Но оно же непременно должно развалиться на части!
      — Должно? Я не в состоянии утверждать это, сэр. А, вот и они…
      Люди направлялись к ним из разных отделов и из двери в дальнем конце здания. Они двигались медленно и осторожно, с единственной целью, как живые мертвецы.
      Впоследствии Мойст думал о них как о Людях Отделов. Не все из них были стариками, но даже молодые большей частью очень рано приобрели налет зрелого возраста. Очевидно, чтобы получить работу в Монетном Дворе, нужно было подождать, пока кто-нибудь не умрет, это был случай Отделов Мертвецов. Как бы то ни было, положительным моментом было то, что когда ожидаемая вами вакансия освобождалась, вы получали работу, даже если были совсем немногим живее, чем предыдущий служащий. Люди отделов управляли полировочным отделом, прессовочным отделом, литейным (два отдела), охранным (один, но довольно большой отдел) и хранилищем с замком, который Мойст бы открыл одним чихом. Назначение других отделов остались тайной, но, возможно, они были построены на случай, если кому-нибудь вдруг срочно понадобится отдел.
      У Людей Отелов было то, что сходило в их отделах за имена: Альф, Альф Младший, Плевун, Малыш Чарли, Король Генри… но у того, кто был, так сказать, назначенным собеседником с миром за пределами отделов, было полное имя.
      — Это мистер Теневой Восемнадцатый, мистер Липовиг, — сказал Бент. — Мистер Липовиг… Просто осматривается.
      — Восемнадцатый? — спросил Мойст. — Вас есть еще семнадцать?
      — Больше нет, сэр, — ответил Теневой, оскалившись.
      — Мистер Тенистый — потомственный мастер, сэр, — сообщил Бент.
      — Потомственный мастер… — без выражения повторил Мойст.
      — Точно, сэр, — сказал Теневой. — Мистер Липовиг хочет узнать историю, сэр?
      — Нет, — твердо ответил Бент.
      — Да, — заявил Мойст, смотря на его «твердо» своим "проницательно".
      — О, похоже, что хочет, — вздохнул Бент. Мистер Теневой улыбнулся.
      Это была очень полная история, и требовала она долгого рассказа и много времени. В какой-то момент Мойсту показалось, что время это подошло бы Ледниковому Периоду. Слова протекали мимо него, как грязный поток, но, как и в грязном потоке, кое-что застревало. Пост потомственного мастера появился сотни лет назад, когда должность Начальника Монетного Двора была синекурой, данной своему собутыльнику тогдашним королем или патрицием, который использовал того как копилку и не делал ничего, кроме как появлялся время от времени с большим мешком, похмельем и многозначительным взглядом. Должность была образована, потому что возникло смутное понимание, что должен быть кто-то ответственный, и, по возможности, трезвый.
      — И вы действительно всем управляете? — быстро спросил Мойст, чтобы перекрыть поток чрезвычайно интересных фактов о деньгах.
      — Точно, сэр. Временно. Начальника не было сотню лет. Pro tern.
      — И как вы получаете плату?
      Наступило минутное молчание, а потом мистер Теневой сказал таким тоном, будто он говорил с ребенком:
      — Это — монетный двор, сэр.
      — Вы сами делаете собственную зарплату?
      — А кто еще это сделает, сэр? Но все официально, не так ли, мистер Бент? Он получает все квитанции. Мы, в сущности, обходимся без добавочной стоимости.
      — Ну, по крайней мере, у вас прибыльное дело, — весело сказал Мойст. — Я имею в виду, что, должно быть, вам сделать деньги — раз плюнуть!
      — Как-то сводим концы с концами, сэр, да, — ответил Теневой так, как будто это была больная тема.
      — Концы с концами? Вы же монетный двор! — удивился Мойст. — Как можно не делать прибыли, делая деньги?
      — Расходы, сэр. Куда ни глянь — везде расходы.
      — Даже от доходов?
      — И там тоже, сэр. — Ответил Теневой. — Это разорительно, сэр, это на самом деле так. П’нимаете, сделать фартин’ стоит полпенни, и почти пенни — чтобы сделать полпенни. Пенни выходит за пенни с четвертью. Шестипенсовик стоит два пенса с четвертью, так что здесь мы в выигрыше. Полдоллара стоит семь пенсов. И только шесть пенсов за доллар, явное улучшение, но эт’ потому, что мы тут их делаем. Самые засранцы — это гроши, потому что ценятся они в полфартинга, а стоят шесть пенсов из-за кропотливой работы, они такие маленькие и с дыркой в середине. Трешки, сэр, у нас только несколько человек их делают, много работы и выходит каждая за семь пенсов. И не спрашивайте меня о двухпенсовиках!
      — А что с двухпенсовиками?
      — Рад, что вы об этом спросили, сэр. Тщательная работа, сэр, складывается в семь и одну шестнадцатую пенса. А, да, еще шестнадцатая пенса, сэр, элим.
      — Я про такой даже не слышал никогда!
      — Ну, нет, сэр, вы и не могли, человек вашего-то класса, но и он имеет место, сэр, имеет место. Милая маленькая штучка, сэр, куча крошечных деталей, изготавливаемая по традиции вдовами, стоит аж целый шиллинг из-за такой кропотливой гравировки. У старушек уходят дни только на один, из-за ихнего зрения и всего такого, но зато они чувствуют себя полезными.
      — Но шестнадцатая часть пенни? Четверть фартинга? Что на нее можно купить?
      — Вы удивитесь, сэр, но на некоторых улицах… Свечной огарок, маленькую картофелину, которая только чуть-чуть позеленела, — ответил Теневой. — Может быть, сердцевинку яблока, которую не совсем доели. И, конечно, очень удобно кидать в коробки с пожертвованиями.
      И золото, значит, якорь, да? — подумал Мойст.
      Он осмотрел все обширное пространство. Здесь работало всего около дюжины человек, включая голема, о которых Мойст научился думать как о виде, к которому следует относиться как к «человеку из-за ценности, равной человеческой», и прыщавого парня, делавшего чай и о котором Мойст так не думал.
      — Похоже, вам не нужно много людей, — сказал он.
      — А, ну, мы только серебряные и золотые…
      — Золотистые, — быстро вмешался Бент.
      — …Золотистые монеты здесь делаем, видите ли. И необычную всячину, вроде медалей. Делаем заготовки для меди и латуни, но остальное делают надомники.
      — Надомники? Монетный Двор с удаленными работниками?
      — Точно, сэр. Вот как вдовы. Они работают на дому. Ну вы же не будете ждать от стареньких вдовушек ковылять сюда, большинство из них без двух палок не обходится!
      — Монетный Двор… То есть место, которое изготавливает деньги… нанимает людей, которые работают дома? Нет, в смысле, я знаю, что это модно, но я имею в виду… Ну, вам не кажется это странным?
      — Да боги с вами, сэр, у нас есть семьи, которые целыми поколениями делали пару медяков за вечер! — счастливо поведал Тенистый. — Папа делает основной оттиск, мама доканчивает чеканку, детишки чистят и полируют… Это традиция. Наши удаленные работники — как одна большая семья.
      — Хорошо, но как же сохранность?
      — Если украдут хоть на фартинг, их можно будет повесить, — сообщил Бент. — Считается за государственную измену, знаете ли.
      — Вы в какой семье росли? — ужаснулся Мойст.
      — Должен заметить, что никто никогда так не поступал, потому что они преданны, — заявил мастер, уставившись на Бента.
      — На первый раз обычно принято отрубать руку, — смилостивился добрый семьянин Бент.
      — И много они денег на этом делают? — сказал Мойст, осторожно влезая между ними двумя. — В смысле заработка?
      — Около пятнадцати долларов в месяц. Это тщательная работа, — ответил Теневой. — Некоторые пожилые дамы не получают столько. К нам поступает много недоброкачественных элимов.
      Мойст принялся разглядывать Дурной Пенни. Колесо поднималось через главную шахту здания и выглядело слишком воздушно-хрупким для чего-то столь большого. Одинокий голем тяжело ступал внутри, у него была глиняная табличка на шее, а это означало, что он из тех, кто не может говорить. Мойсту стало любопытно, а знает ли об этом Голем-Траст. У них были поразительные способы находить этих существ.
      Пока он смотрел, колесо мягко замедлилось и остановилось. Молчаливый голем замер.
      — Скажите, — сказал Мойст. — А зачем мучаться с золотистыми монетами? Почему просто не, ну, делать доллары из золота? Неужто так много обрезки и распылки?
      — Я удивлен, что такой джентльмен, как вы, знаете такие названия, сэр, — ошеломленно сказал мастер.
      — Я интересуюсь криминальным мышлением, — сказал Мойст чуть быстрее, чем намеревался. Это была правда. Нужна была только способность самоанализа.
      — Похвально, сэр. О да, сэр, видели мы такие штучки, сэр, и даже больше, о да! Клянусь, мы все повидали. И покраску, и золочение, и прессовку . Даже переплавку, сэр, с примесью меди, очень тщательно сделано. Клянусь, сэр, есть люди, которые на фальшивки и подделки будут тратить по два дня, чтобы сделать ту же сумму денег, которую честно можно за день заработать.
      — Не может быть!
      — Вот чтоб мне провалиться, — заверил Теневой. — Ну какой здоровый разум до такого додумается?
      Ну, мой, когда-то, подумал Мойст. Так было веселее.
      — Не могу и представить, — сказал он вслух.
      — Так что городской совет сказал нам, что доллары должны быть золотистыми, а в основном они, честно говоря, из желтой меди, потому что блестит хорошо. О, их все равно подделывают, сэр, но тяжело сделать все точно, и Стража, если что, жестко скрутит их, и хотя бы никто не стащит золото, — сказал Теневой. — Это все, сэр? А то нам еще нужно еще до конца работы дела сделать, понимаете, а если мы останемся после конца рабочего дня, то нам придется сделать больше денег, чтоб оплатить наши сверхурочные, а если ребята подустанут, то мы начнем зарабатывать деньги быстрее, чем можем их изготовить, а все это приведет к тому, что я могу назвать только головоломкой…
      — Вы имеете в виду, что если задержитесь, то придется задержаться еще больше, чтобы заплатить за первую задержку? — сказал Мойст, обдумывая то, насколько нелогичным может быть логичное мышление, если использует его достаточно большая организация.
      — Именно так, сэр, — сказал Теневой. — И путь этот ведет к безумию.
      — Очень короткий путь, — кивнул Мойст. — Но, если позволите, еще одно. Как у вас обстоят дела с охраной?
      Бент кашлянул.
      — В монетный Двор невозможно попасть снаружи, не из банка, когда все заперто, мистер Липвиг. По договоренности со Стражей, кто-нибудь вне службы патрулирует по ночам оба здания, с некоторыми из наших собственных охранников. Здесь они одеты в официальную банковскую униформу, конечно, потому что Стража настолько убога, но они, как вы понимаете обеспечивают профессиональный подход.
      Ну, да, подумал Мойст, подозревая, что его опыт общения со стражами порядка было несколько глубже, чем опыт Бента. Деньги, возможно, и в безопасности, но спорю, что вы частенько недосчитываетесь моря кофе и карандашей.
      — Я думал о… Дневном времени, — сказал он. Люди Отделов посмотрели на него пустыми взглядами.
      — А, это, — отозвался мистер Теневой. — Этим мы сами занимаемся. По очереди. На этой неделе охраняет Малыш Чарли. Покажи ему свою дубинку, Чарли.
      Один из людей вытащил из костюма большую палку и робко ее поднял.
      — Еще был значок, но он потерялся, — сообщил Теневой. — Только это не имеет значения, потому что мы все знаем, чья очередь. А когда уходим, то этот человек обязательно всем напомнит ничего не красть.
      Последовало молчание.
      — Ну что ж, похоже, что у вас тут все схвачено, — сказал Мойст, потирая руки. — Благодарю, джентльмены!
      И они прошествовали прочь, каждый в свой отдел.
      — Вероятно, очень немного, — сказал Бент, провожая их взглядом.
      — Ммм? — протянул Мойст.
      — Я уверен, вы прикидывали, сколько денег выходит вместе с ними.
      — Ну, да.
      — Я думаю, совсем немного. Они говорят, что через некоторое время деньги становятся просто… материалом, — сказал главный кассир, направляясь обратно к банку.
      — Чтобы сделать пенни, нужно затратить больше, чем пенни, — пробормотал Мойст. — Это со мной что-то не так, или это все неправильно?
      — Но, видите ли, когда он изготовлен, пенни остается пенни, — заметил мистер Бент. — Вот в чем магия.
      — Да ну? Слушайте, это медный диск. Чем еще он может стать?
      — В течение года, практически всем, — мягко ответил Бент. — Он станет несколькими яблоками, частью повозки, парой шнурков, некоторым количеством сена, часом владения места в театре. Может даже стать маркой и послать письмо, мистер Липовиг. Может использоваться триста раз и все равно — и это радует — останется тем же пенни, готовым и охотным к использованию еще раз. Это не яблоко, которое может испортиться. Его стоимость закреплена и стабильна. Он не расходуется.
      Глаза мистера Бента опасно блестели, и один дергался.
      — А все потому, что в конечном счете он стоит крошечную часть вечного золота!
      — Но это просто кусочек металла. Если б мы использовали вместо монет яблоки, то их хотя бы можно было есть, — сказал Мойст.
      — Да, но его можно съесть один раз. А пенни — это, так сказать, вечное яблоко.
      — Которое нельзя съесть. И яблоню не посадишь.
      — Можно использовать деньги, чтобы сделать больше денег, — заметил Бент.
      — Да, но как можно сделать больше золота? Алхимики не могут, гномы крепко держатся за то, что у них есть, Агатейцы нам тоже не дадут. Почему не перейти на серебряный стандарт? В Банбадуке так делают.
      — Могу себе представить, они ведь иностранцы, — отозвался Бент. — Но серебро чернеет. Золото — нетускнеющий металл.
      И опять был этот тик: ясно, что золото крепко захватило этого человека.
      — Вы достаточно увидели, мистер Липовиг?
      — Пожалуй, даже чересчур много.
      — Тогда давайте пойдем встретимся с председателем.
      Мойст проследовал за Бентом с его отрывистой походкой два пролета мраморной лестницы и дальше по коридору. Они остановились перед парой дверей темного дерева, и мистер Бент постучал — не один раз, а последовательностью стуков, так что это предполагало код. Потом очень осторожно толкнул дверь.
      Кабинет председателя был просторным и просто меблирован весьма дорогими вещами. Всюду виднелись бронза и медь. Вероятно, последнее сохранившееся дерево какого-то редкого, экзотического вида срубили, чтобы создать стол председателя, который был предметом зависти и таким большим, что в нем можно было хоронить. Он блестел глубоким, глубоким зеленым цветом и говорил о власти и неподкупности. Мойст допустил, что он, как всегда бывает, врал.
      Очень маленький песик сидел в латунном ящике для входящих бумаг, но только когда Бент сказал «Мистер Липовиг, госпожа председатель», Мойст осознал, что стол занят еще и человеком. Голова очень маленькой, очень почтенной, седовласой женщины вглядывалась в него поверх этого стола. На нем по обе стороны от нее, сияя серебристой сталью в этом мире вещей золотого цвета, покоились два заряженных арбалета, укрепленные на маленьких шарнирах. Женщина как раз убирала свои худые маленькие руки от курков.
      — О да, как мило, — раздалась ее трель. — Я — миссис Роскошь. Присаживайтесь, мистер Липовиг.
      Он так и сделал, пытаясь оказаться как можно дальше от текущей зоны досягаемости арбалетов, и пес спрыгнул со стола на его колено со счастливым и сокрушительным энтузиазмом.
      Это был самый маленький и уродливый пес из всех виденных Мойстом. Выпученными глазами, будто вот-вот взорвутся, он напоминал золотую рыбку. Нос, наоборот, похоже, был вдавлен внутрь. Пес тяжело хрипел, и у него были такие кривые ноги, что он, должно быть, время от времени об них сам же и спотыкался.
      — Это мистер Непоседа, — представила пожилая женщина. — Обычно он к людям не привязывается, мистер Липовиг. Я впечатлена.
      — Привет, мистер Непоседа, — сказал Мойст. Пес тявкнул и покрыл лицо Мойста всем тем, что лучшего есть в собачьей слюне.
      — Вы ему нравитесь, мистер Липовиг, — одобрительно заметила миссис Роскошь. — Сможете угадать породу?
      Мойст вырос бок о бок с собаками и довольно хорошо разбирался в породах, но что касается мистера Непоседы, то тут просто не с чего было начать. Так что он решился обратиться к честности.
      — Все? — предположил он.
      Миссис Роскошь засмеялась, и смех этот звучал на шестьдесят лет моложе, чем было ей.
      — Очень точно! Его мать была чистокровной гончей, они раньше были очень популярны в королевских дворцах. Но однажды ночью она сбежала, стоял жуткий лай, и, боюсь, мистер Непоседа — сын многих отцов, бедняжка.
      Мистер Непоседа повернул к Мойсту оба душевных глаза, и выражение морды у него стало немного искаженным.
      — Бент, мистер Непоседа, похоже, испытывает затруднения, — сказала миссис Роскошь. — Пожалуйста, выведи его на маленькую прогулочку в сад, ладно? Я думаю, что молодые служащие не дают ему достаточно времени.
      Быстрая тень грозовой погоды пробежала по лицу главного кассира, но он покорно снял с крючка красный поводок.
      Маленький пес зарычал.
      Еще Бент достал пару толстых кожаных перчаток и проворно их одел. Под возрастающее рычание он с большой осторожностью поднял собаку, обхватил ее одной рукой и, не издав не единого звука, вышел.
      — Так это вы — знаменитый Главный Почтмейстер, — сказала миссис Роскошь. — Не кто иной, как человек в золотом. Хотя, как я замечу, не этим утром. Подойди поближе, мальчик, дай посмотреть на тебя на свету.
      Мойст приблизился, и старая леди неловко поднялась при помощи двух тростей с набалдашниками слоновой кости. Одну из них она бросила, схватила подбородок Мойста и стала пытливо разглядывать его лицо, поворачивая его голову так и эдак.
      — Хммм, — протянула она, отступая. — Как я и думала…
      Оставшаяся трость ударила Мойста сзади по ногам и подкосила, как соломинку. Пока он ошарашено лежал на толстом ковре, миссис Роскошь триумфально продолжила:
      — Ты вор, мошенник и хитроумный и изобретательный жулик! Признай это!
      — Неправда! — слабо запротестовал Мойст.
      — И лжец, — радостно добавила миссис Роскошь. — И наверняка самозванец! Ой, не трать зря на меня этот невинный взгляд. Я сказала, что вы негодяй, сэр! Я бы не доверила тебе даже ведро воды, если бы у меня панталоны горели!
      Потом она сильно ткнула ему в грудь:
      — Ну, ты что, весь день тут собираешься разлеживаться? — рявкнула она. — Вставай, парень, я же не говорила, что ты мне не нравишься!
      С кружащейся головой Мойст настороженно поднялся на ноги.
      — Дайте вашу руку, мистер Липовиг, — потребовала миссис Роскошь. — Главный Почтмейстер? Да ты просто шедевр! Давай сюда!
      — Что? О… — Мойст схватил руку старушки. Это было как пожатие руки холодному пергаменту. Миссис Роскошь рассмеялась.
      — А, да, прямо как открытое и обнадеживающее рукопожатие моего покойного мужа. Ни у какого честного человека не может быть рукопожатия честнее этого. Как так получилось, что вас так долго не заносило в финансовую область?
      Мойст осмотрелся. Они были одни, все его карты были раскрыты, и некоторых людей просто не существовало способа обмануть. Мы тут имеем, сказал себе Мойст, Типичную Задорную Старушку: индюшачья шея, смущающее чувство юмора, радостное удовольствие от мягкой жестокости, прямота в разговорах, которая заигрывает с грубостью, и что, важнее, заигрывает с заигрыванием. Нравится думать, что она не «леди». Забавляется со всем, что не рискует упасть, причем с таким взглядом, который говорит «Я могу делать, что хочу, потому что я старая. И я питаю слабость к мошенникам». Таких старушек было непросто одурачить, но в этом и не было необходимости. Мойст расслабился. Иногда сбросить маску было величайшим облегчением.
      — Ну, по крайней мере, я не самозванец, — сказал он. — Мойст фон Липвиг — мое настоящее имя.
      — М-да, не могу себе представить, чтобы в этом деле у тебя был какой-то выбор, — отозвалась миссис Роскошь, направляясь обратно к своему месту. — Как бы то ни было, ты, похоже, морочишь головы всем подряд и постоянно. Садитесь, мистер Липовиг, я не укушу.
      Последнее было сказано с видом, который посылал сообщение «Но дайте мне полбутылки джина и пять минут найти зубы, и тогда посмотрим!» Она указала на стул рядом с собой.
      — Что? Я думал, я уволен? — воскликнул Мойст, оттягивая время.
      — Правда? Почему это?
      — Из-за всего того, что вы сказали?
      — Я не сказала, что думаю, что ты плохой человек, — заметила миссис Роскошь. — И мистеру Непоседе ты нравишься, а он удивительно хорош в оценке людей. Кроме того, по словам Хэвлока, ты чудеса сотворил с нашей Почтой. — Миссис Роскошь протянула руку куда-то вниз и водрузила на стол внушительную бутыль джина. — Глотнете, мистер Липовиг?
      — Э-э, не в этот раз.
      Миссис Роскошь втянула воздух.
      — У меня не много времени, сэр, но, к счастью, много джина.
      Мойст посмотрел, как она наливает лишь немногим меньше летальной дозу в бокал.
      — У тебя есть девушка? — спросила она, поднимая стакан.
      — Да.
      — Она знает, что вы за тип?
      — Да. Я часто напоминаю ей об этом.
      — Не верит, м? Ах, таковы все влюбленные женщины, — вздохнула миссис Роскошь.
      — Вообще-то я не думаю, что ее это волнует. Она не просто обычная девушка.
      — А, и видит твою скрытую суть? Или, может, ту скрытую суть, которую ты тщательно возвел, чтобы люди находили ее? Люди вроде тебя… — она сделала паузу и продолжила — вроде нас заводят по меньшей мере одну скрытую сущность для любознательных гостей, так ведь?
      Мойст ничего на это не ответил. Разговаривать с миссис Роскошь было все равно, что стоять напротив волшебного зеркала, которое раскрывало тебя до изнанки. Он только сказал:
      — Большинство ее знакомых — големы.
      — О? Здоровые глиняные люди, которые предельно надежны и кому нечего предъявить в отделе штанов? Что она находит в тебе, мистер Липовиг? — она ткнула его пальцем, похожим на сырную соломину.
      У Мойста открылся рот.
      — Верную противопо-ложность, я уверена, — сказала миссис Роскошь, похлопав его по руке. — И Хэвлок, значит, послал тебя сюда объяснить мне, как управлять моим банком. Можешь звать меня Топси.
      — Ну, я… — объяснить ей, как управлять ее банком? Так это не подразумевалось.
      Топси наклонилась поближе.
      — Я никогда не имела ничего против Душечки, знаешь ли, — сказала она, слегка понизив голос. — Очень милая девушка, хоть и жирная, как ярд лярда. И она была не первой. Далеко не так. Я и сама когда-то была любовницей Джошуа.
      — Правда? — он знал, что ему придется все это выслушать, вне зависимости от того, хотелось ему этого или нет.
      — О да, — ответила миссис Роскошь. — Люди тогда больше понимали. Все это было вполне приемлемым. Мы с его женой обычно собирались раз в месяц на чай, чтобы обсудить его график, и она говорила, что рада, что может выпустить его из-под каблука. Разумеется, в то время любовница должна была быть женщиной многих достоинств.
      Она вздохнула.
      — Сейчас, конечно, достаточно способности крутиться вокруг шеста вверх тормашками.
      — Устои везде рушатся, — согласился Мойст. Это была хорошая ставка. Они всегда рушились.
      — Банковское дело на самом деле очень похоже, — сказала Топси, как бы мысля вслух.
      — Прошу прощения?
      — Я имею в виду, что результат-то все равно будет таким же, но стиль должен как-то учитываться, ты не думаешь? Нужен блеск. Нужна изобретательность. Действо нужно, а не просто деятельность. Хэвлок говорит, что это твой конек, — она кинула Мойсту вопросительный взгляд. — В конце концов, ты сделал Почту почти героичным предприятием, да? Люди часы сверяют по прибытию Орлейского экспресса. Раньше они сверяли календари!
      — Щелкающие башни все еще приносят некоторый убыток, — пробурчал Мойст.
      — Удивительно небольшой, всевозможно обогащая при этом человеческое общество, и, несомненно, свою долю получают и налоговики Хэвлока. У вас дар приводить людей в восторг, мистер Липовиг.
      — Ну, я… ну, полагаю, да, — выдавил он. — Я знаю, что чтобы продать сосиску, надо уметь продавать шипение.
      — Прекрасно, прекрасно, — сказала Топси, — но я надеюсь, ты знаешь, что каким бы хорошим продавщиком шипения ты ни был, рано или поздно надо будет дать сосиску, ммм?
      Она подмигнула ему так, что женщину помоложе за это бы посадили.
      — Между прочим, — сказала она, — помнится слух, что боги указали тебе путь к захороненному сокровищу, с помощью которого ты восстановил Почту. Что было на самом деле? Топси можешь рассказать.
      Наверное, и впрямь мог, решил он и заметил, что хотя ее волосы были редкими и почти белыми, они все еще хранили бледный след оранжевого, который намекал на более яркую рыжину в прошлом.
      — Это были мои припрятанные накопления за годы мошенничества, — поведал он.
      Миссис Роскошь захлопала в ладоши.
      — Чудесно! Вот уж и впрямь сосиска! Это так…соответствующе. У Хэвлока всегда был нюх на людей. У него, знаешь, большие планы насчет города.
      — Подприятие, — сказал Мойст. — Да, знаю.
      — Подземные улицы, и новые доки, и все такое, — продолжала Топси. — А для всего этого правительству нужны деньги, а деньгам нужны банки. К сожалению, люди почти потеряли веру в банки.
      — Почему?
      — Потому что обычно мы теряем их деньги. В основном не для какой-то цели. Крушение в 88, Крушение 93-го, Крушение 98-го… Хотя последнее было скорее похоже не на крах, а на звон. Мой покойный муж раздавал ссуды направо-налево, так что нам пришлось влезать в страшные долги и прочие результаты сомнительных решений. Теперь у нас старушки хранят свои деньги, потому что всегда так делали и милые молодые служащие все еще вежливы и у двери все еще стоит медная миска для их маленьких собачек, чтобы пить оттуда. Вы можете что-то с этим поделать? Я прекрасно знаю, что запасы старушек подходят к концу.
      — Ну, э, у меня, может, и есть парочка идей, — сообщил Мойст, — но это все еще некоторый шок. Я вообще-то совсем не представляю себе, как работает банк.
      — Никогда не клал в банк деньги?
      — Только не внутрь, нет.
      — А как, ты предполагаешь, он работает?
      — Ну, берете деньги богачей, ссужаете их подходящим людям под проценты и возвращаете как можно меньше этих процентов.
      — Да, а каков подходящий человек?
      — Кто-то, кто может доказать, что ему не нужны деньги?
      — О, как цинично. Но общую идею ты ухватил.
      — Не бедным, значит?
      — Только не в банках, мистер Липовиг. Никому, чей доход меньше полутора сотен долларов в год. Для этого изобрели носки и матрасы. Мой покойный муж всегда говорил, что единственный способ сделать деньги на бедняках — это оставить их бедняками. В деловой жизни он был не очень-то добрым человеком. Есть еще какие-нибудь вопросы?
      — Как вы стали председателем?
      — Председателем и управляющим, — гордо поправила Топси. — Джошуа нравилось держать все под контролем. О да, у него это так получалось, ну конечно…
      Последнее было сказано почти про себя.
      — А теперь я занимаю обе должности из-за древней магии под названием «владеление пятидесятью процентами акций».
      — Я думал, что магия в пятидесяти одном проценте, — заметил Мойст. — Разве остальные владельцы не могут заставить…
      Дверь в дальнем конце комнаты распахнулась и вошла высокая женщина в белом, везя за собой тележку, содержимое которой было накрыто тканью.
      — Время принять лекарства, миссис Роскошь, — возвестила она.
      — Они мне вообще не помогают, Сестра! — отрезала старушка.
      — И вы знаете, что доктор сказал больше никакого алкоголя, — сказала сиделка. Она обвинительно посмотрела на Мойста.