Роальд, конечно, ошибался.
      Кроме ног у Симы осталось еще кое что.
      Когда Шурик вошел, Сима лежала на диване. На диван она набросила чистую простыню. Проблема для Шурика. Сима никогда не валялась на одной и той же простыне дважды.
      Даная…
      Было жарко, Сима подложила под голову подушку. Коричневые соски вызывающе темнели на мраморном, почти незагорелом теле. Сима не любила загорать, по крайней мере, так она говорила, и загорелой Шурик ее не видел. Мягкий овал плеча, бедро, губы, чуть припухшие, как от обиды. Услышав Шурика, Сима испуганно подняла руку, и изгибу ее руки тоже позавидовала бы не одна женщина.
       А кожа у меня шелковистая-шелковистая…
      Так она сама говорила.
      Шурик испытывал нелепую гордость от того, что Сима так вызывающе привлекательна, что у нее есть ключ от его квартиры, что она сама приходит к нему… Сама! Сама! — повторил он про себя, как бы утверждаясь в столь приятной мысли. Ее сюда не на аркане тащат…
      Но она держала его на аркане.
      Она приходит, когда ей самой этого хочется, — честно сказал он себе, сдирая через голову пропотевшую рубаху. И не так часто, как бы ему хотелось. И никогда не говорит, когда появится в следующий раз. И никогда не угадаешь, в каком настроении она придет.
      Однажды она рассказала ему про шефа.
      Несколько лет назад она работала в каком-то засекреченном заведении. Когда понадобилось писать отчет, а секретарша заболела, за машинку посадили Симу. Последствия не замедлили. Собравшись в Болгарию, Сима с удивлением узнала, что она, как и большинство сотрудников, лишена права на выезд. «Я же все равно ничего в этих делах не понимаю». — сказала она шефу. — «Да это не важно», — ответил шеф. — «Может, мне теперь и в постель только с нашими сотрудниками ложиться?» — спросила Сима. — «Это только на пять лет, — ответил шеф, облизнувшись. — А мысль интересная». — «Насчет постели? — удивилась Сима. — Я этого не нахожу». — «Я пользуюсь большим доверием…» — загадочно намекнул шеф, распуская перья. — «Не моим, — ответила Сима. — К тому же, чтобы лечь с кем-то в постель, надо чувствовать к нему нечто большее, чем доверие».
      Нечто большее…
      Стаскивая рубашку, Шурик еще не знал — пустит ли его Сима к себе? Умереть с нею, умереть над нею, умереть под нею, как он вычитал в какой-то газете (не в «Шанс-2», конечно, и даже не в «Вместе») — это всегда зависело только от нее. Как ни странно, он и это в ней принял сразу и никогда не пытался настоять на своем.
      Может, потому она и приходит…
      Наблюдая за Шуриком, не пряча себя, Сима медлительно улыбнулась.
      — Ты думаешь обо мне, — негромко, чуть хрипловато сказала она, будто прислушиваясь к собственным словам, будто припоминая что-то. — Мне кажется, ты думаешь обо мне плохо.
      Он покраснел:
      — Что за денек? Одни укоры? Ты бы могла быть добрее.
      — Добрее? — она медлительно повернулась к нему.
      Он не любил ее такой.
      В такой в ней просыпалось странное бесстыдство. В ней сразу смешивалось все — и плохое, и хорошее. Никто уже не различал граней, и меньше всего она сама. Неясное, ничем конкретно не выражаемое, но легко чувствующееся, тревожащее бесстыдство. Но он принимал ее и такой.
      — Тебя долго не было, — сказал он. — Я уезжал всего на три дня, но ты и до того неделю не заходила.
      Она не ответила.
      Ее взгляд вдруг потух.
      Так с нею тоже бывало. Могла исчезнуть на неделю, на месяц. За полгода, которые он ее знал, так случалось не раз. И он вынужден был ждать ее. Она не говорила, где живет. Он не знал номера ее телефона. Кстати говоря, Роальд был прав — он даже не знал, как правильно пишется ее полное имя… Сима и Сима… Серафима, наверное… Или впрямь какая-нибудь Рипсимия?…
      Взгляд ее потух, став темным, тяжелым. Она сумрачно и притягивающе разглядывала его, рукою медленно водя по длинной, мраморно и упруго отливающей ноге. Он знал, что сейчас будет. Он успел изучить этот ее взгляд, он уже понимал значение этого ее темного взгляда. Она измучает его и не даст ему ничего. Она все заберет себе. Он будет задыхаться, целуя ее всю — от коричневых сосков до щиколоток, он будет, задыхаясь, шептать ей о ее потрясающей географии, им еще по-настоящему не изученной, он будет вышептывать географию ее тела, и все равно все достанется только ей.
      Ему — ничего.
      Иногда он думал, что так и должно быть.
      — Кофе… Может быть, кофе? — она и впрямь к чему-то прислушивалась. — Ты сваришь кофе?…
      Он кивнул.
      Накинув халат на голое тело, он долго возился на кухне, злясь, что кофе не был помолот, а молоко в холодильнике стояло уже два дня.
      Но и злясь, он не забывал о тонкой руке Симы, о ее ноге…
      К черту!
      Он спросил, не выходя из кухни:
      — Ты когда-нибудь пригласишь меня в гости?
      — В гости? Зачем?
      Он вернулся в комнату с чашками и с кофейником.
      Поза Симы не изменилась, просто она раскинулась еще свободнее.
      Он подал ей чашку. Она взяла ее одной рукой. Он старался не видеть того, чем занимается другая. Он горел от ее запрокинутого лица, от ее внезапно севшего голоса.
      — Я хочу… — сказал он, пытаясь объяснить свое и впрямь несколько необычное желание. — Я хочу увидеть, в каком доме ты живешь, какой посудой пользуешься… Может, у тебя живет злобный пес, из тех, что приравниваются к холодному оружию… Я хочу знать, какие занавески висят у тебя на окнах, на каких простынях ты спишь, в каком халате выходишь из ванной, какие книги стоят на полках…
      — У меня мало книг…
      — А чего у тебя много?
      — Наверное, ковров.
      — Как выглядит твоя кухня?
      — Не знаю… Наверное, скучно…
      — Черт возьми… — сказал он, разозлившись, но, поставив чашку, она узкой ладонью прикрыла ему рот. От ладони сладко пахнуло потом и еще каким-то, неопределенным, неопределимым, но странно волнующим ароматом.
      — Ты изменял жене? — медленно спросила она. Взгляд ее оставался безучастным. Он не смог бы поручиться. что она слышит его.
      Он простонал:
      — Зачем тебе?
      — Сколько лет ты прожил с женой?
      — Почти шесть.
      — Она тебя бросила?
      — Она от меня ушла.
      — Значит, бросила. Ты изменял ей?
      Ее рука не успокаивалась.
      Шурик страдал.
      — Я изменяла всегда… — ее голые ноги вытянулись по дивану, грудь и живот напряглись. — Даже в периоды ренессанса… И такое было, мы вдруг становились близкими… Тебе не представить, как я плакала, когда мне становилась хорошо… Я очень долго шла к тому, что многие знают от рождения: чем больше равенства, тем меньше свободы… Я инстинктивно рушила равенство… Я изменила ему почти сразу после свадьбы… В женской консультации… Молодой врач заставил меня раздеться… Наверное, он сразу вычислил меня… По глазам… Я краснела и умирала со стыда, но мне нравилось, как он гладил меня и убеждал не думать… Не думай головой, повторял он, как будто в такие минуты можно хоть чем-то думать… Он первый научил меня этому — никогда не думать в постели…
      — Зачем ты это рассказываешь?
      — Не знаю, — она закусила губу. — Наверное, я испорченная… Когда это случилось впервые, я испугалась, а потом сказала себе — теперь так будет часто…
      — А муж?
      — Он занят делами… У него много дел… — У нее снова сел голос. Она задыхалась. — Ему никого, кроме меня не нужно… Он одно умеет: повторять — Сима, Симуля, Симочка… Он только одно знает повторять — Симора, Симуля, Симчик… Если бы ты знал, как это скушно… Симулька, Симорка, Симура… Я кричу в его руках… От наслаждения… Уж он-то знает меня!.. А на самом деле я кричу от тоски…
      Сима недобро усмехнулась, но губы ее вспухли, она задыхалась. В этом было что-то нереальное, завораживающее Шурика.
      — Со мной он умеет все… Зачем ему еще кто-то?… Во мне для него нет тайн… Ему никого больше не надо… Единственное, чего в нем нет — неожиданности…
      И повторила, как эхо:
      — Неожиданности…
      — А во мне?
      — В тебе?… — почти прошептала Сима, еще сильней закусив губу, вдруг рассматривая его как совсем незнакомого человека. — Не все ли равно?…
      Она, наконец, притянула его к себе.
      Ее руки, наконец, вспомнили и о нем.
      И погибая в буре, выдыхая изо рта пряди ее волос, чувствуя языком и губами каждый миллиметр ее действительно шелковистой кожи, он все равно не мог избавиться от жуткого чувства — ей, Симе, именно сейчас, именно сейчас, именно в эти секунды, абсолютно все равно, кто помогает ей умирать…
      Правда, помогал ей он.
      Но это не утешало.

      Фирма «Делон» занимала два этажа девятиэтажки, недавно поднявшейся за театром. Это о многом говорило. Аренда в центре города не каждому по зубам. По логике вещей сотрудница столь явно преуспевающей фирмы не должна была бедствовать.
      Приткнув «москвичонка», на сутки отданного ему Роальдом, под аркой хозяйственного магазина, Шурик поначалу устроился в магазине, окна которого выходили прямо на окна фирмы, закрытые частыми жалюзи, но наблюдать мешали прохожие.
      Вздохнув, он перешел на солнцепек, к коммерческим ларькам, ларькам, занявшим чуть ли не всю правую часть улицы.
      Здесь Шурика ожидала удача.
      Кто-то из предприимчивых коммерсантов выставил в тень тополей несколько пластмассовых столиков. Можно было спокойно присесть и, не торопясь, поглядывая в газетку, выпить банку пива и съесть сосиску, сунутую в батон, облитую кетчупом, а потому обозванную хот-догом. Время от времени на территорию импровизированного кафе заглядывали и настоящие доги. В смысле, собаки. Их никто не гнал, но они сами знали свое место.
      Внимательно присматривая за входом в фирму «Делон», Шурик развернул «Шанс-2».
      Мир оставался миром.
      На площади у аэропорта Толмачево патрульные милиционеры отобрали у заезжего якута неприлично большое количество марихуаны. Ну, травка понятно, но почему у якута? Откуда он прилетел? Неужели якуты научились выращивать травку?…
      А днем раньше у некоей технички вполне скромного учреждения было отобрано при обыске пятнадцать граммов ханки и почти десять граммов ацетилированного опия. Кажется, вспомнил Шурик, эта штука зовется химкой. Раньше так называли химическую завивку, да и сейчас, наверное, называют, но вот все же — химка химке рознь…
      На остановке Звездная обнаружен обезображенный труп высокого блондина. О красном ботинке в газете ничего не говорилось, зато подробно описывалась перестрелка в подъезде дома по улице Ударной. Два трупа и сто семьдесят миллионов наличными… Недурной улов, если, конечно, отвлечься от трупов…
      В незапертой квартире на улице Кропоткина найден еще один блондин с татуировкой «Коля» на правом запястье, а симметрично на левом — «Нина»…
      Обыденная серая жизнь, со зловещей необратимостью заполняемая трупами высоких блондинов, разложившихся шатенов, инструментами для их истребления, и прочим, и прочим.
      В пашинском озере под названием «Арсенал», прочел Шурик, найден брезентовый мешок с руками и ногами — долгожданный сюрприз для милиции, десятью днями раньше наткнувшейся недалеко от этих же мест на обезглавленный, лишенный рук и ног труп…
      Пропустим.
      В одном из институтов академгородка у некоего кандидата физ. — мат. наук отобран старенький АКМ — родом из пятидесятых, но в прекрасном рабочем состоянии. Этот же хозяйственный кандидат держал в рабочем столе наган Токарева, стреляющий патронами от пистолета Макарова — работа местного мастера, оставшегося, к сожалению, неизвестным, и банку из-под импортного пива, плотно, под самый край, набитую тротилом…
      У них, у ученых, подумал Шурик, наверное, свои представления о жизни… Тротил, наганы, патроны… У них и параллельные линии сходятся в пространстве… А он, Шурик, к счастью, человек трезвый. В самом деле, какого черта линиям сходиться, если они параллельны?…
      По какой-то странной ассоциации он вспомнил о длинных ногах Симы… Она, наверное, уснула… Отоспится, уйдет… Как всегда… Не дождавшись его… Не оставив записки… Не намекнув, когда появится снова…
       Я изменяла всегда…
      Дура! — подумал он с нежностью. Язык бы тебе отрезать!
      Ладно, не будем.
      Он пробежался по плотным колонкам текста и неожиданно выловил знакомое имя.
      Тетя Зина, оказывается, не преувеличивала — соседский Мишка попал в историю. Во всех смыслах.
       "Город встревожен слухами о похитителях детей. Утверждают, что дети похищаются для неких богатых людей, страдающих определенными заболеваниями и срочно нуждающихся в пересадке некоторых органов. Утверждают также, что детей воруют и для продажи за границу — чаще всего мальчиков в возрасте от трех до четырех лет.
       В феврале этого года в Кировском районе пропал Сережа К., на которого уже глубокой ночью совершенно случайно натолкнулся дежурный милиционер. Несмотря на сильный мороз, мальчик шел без шапки, правда, на голову ему кто-то повязал женский платок. Возможно, появление милиционера спугнуло похитителя или похитительницу — бросив ребенка, преступник убежал. Скорее всего, преступница, ибо мальчик говорил о какой-то женщине, которая его не обижала, более того, пыталась дыханием отогревать ему руки, когда он замерз и стал плакать. Картина похищения остается неясной. Может быть, мальчик просто заблудился, хотя трудно представить, чтобы те восемнадцать часов, которые мальчик отсутствовал, он провел один на зимней холодной улице. Столь же нелепо предполагать, что случайная женщина отогрела ему руки, повязала платок вместо утерянной шапки и, не выспросив ничего, не отведя ни в детский дом, ни в милицию, снова оставила на улице.
       В апреле этого года исчезал на сутки еще один Сережа — трехлетний Сережа Ш. из Толмачево. Буквально на минуту мать оставила его на крыльце продуктового магазина и мальчик исчез. Его поисками занималась милиция и множество добровольцев. К вечеру следующего дня счастливая мать Сережи (мальчик растет без отца) вновь обрела сына. Его нашли в центре города — в Первомайском сквере. В руках у мальчика была булка. Мальчик не был испуган и даже рассказал, что был в гостях у какой-то тети, показавшей ему много игрушек. К сожалению, никаких деталей, могущих вывести милицию на след неизвестной преступницы или преступников, мальчик сообщить не смог.
       Сегодня найден потерявшийся сутки назад трехлетний мальчик Миша У. Скорее всего, и на этот раз похитителям не повезло — их спугнули. К сожалению, прокомментировать данный случай сотрудники милиции отказались. А отец Миши У. сказал так: «Не знаю, что за баба там ходила, я бы ей ноги повыдергивал. А если эти бандиты поймаются, их надо судить своим судом, потому что иначе они откупятся. У них, ясное дело, деньги есть. Пей, гуляй. А вот детей, — добавил он, — нет. Потому и шалят, паскуды».
       На вопрос, что чувствовал бы он, увези похитители его ребенка в какую-нибудь чужую страну, отец Миши У. с присущей ему непосредственностью ответил: «Я, блин, на танке бы к ним поехал! Я, блин, сержант запаса. Я бы в этой стране такого шороху навел, что ни один там, блин, ООН не справился бы!»
       Возможно, следственные органы в ближайшее время приоткроют завесу над загадочными исчезновениями, судя по всему, лишь случайно не закончившимися трагично."

      Шурик внимательно следил за входом в офис.
      Странные похитители, подумал он. Трижды упустить добычу… Что там трижды могло не сработать?…
      Трижды!
      Что в подобных случаях говорил Джеймс Бонд?
      Если что-то случилось один раз — ищи случайность. Если что-то случилось два раза — ищи совпадение. Но если что-то случилось три раза подряд — тут уж ищи врага!
      Чего-то газетчики не договаривают или не знают, решил Шурик, а милиция, понятно, помалкивает.
      Интересно, отметила ли странные похищения газета «Вместе»?
      Он перелистал полосы «Вместе», сладко пахнущие свежей типографской краской, и удивился однообразию информации.
      Посвящался номер в основном предстоящим выборам. Сильно хвалили А.Я. Неелова — независимого кандидата. Оказывается, еще молодым человеком он ясно и судьбоносно (именно так было сказано) осознал, что России не хватает только одного — порядка. Ум есть, честь имеется, с совестью всегда был как бы даже некоторый перебор, а вот с порядком проблемы.
      В речи, планируемой как будущее большое выступление на митинге, независимый кандидат А.Я. Неелов просто и ясно утверждал три пункта.
      Первый.
      Коль уж он, независимый кандидат А.Я. Неелов, знает, что такое порядок, да к тому же прекрасно знает, как и каким способом его наводить, именно ему, независимому кандидату А.Я. Неелову, личности сильной и последовательной, и следует заняться этим вопросом. Для начала в родном городе. Потом в области. А если попросит народ, то, понятно, во всей России.
      Второй пункт.
      Имея твердые убеждения и железную волю, никогда в жизни ни разу никому не солгав, он, независимый кандидат А.Я. Неелов, клятвенно обещает народу никогда не останавливаться на достигнутом. Поскольку порядок внизу надо наводить одновременно с наведением порядка наверху, он, независимый кандидат А.Я. Неелов неустанно будет бороться с любыми извращениями на местах, поскольку многочисленные верящие в него избиратели не раз уже высказывались в том смысле, что если уж ему, независимому кандидату А.Я. Неелову, пришлось начинать всю эту кампанию, то именно он и должен доводить ее до победного конца. Люди ждут моих действий, отмечал независимый кандидат А.Я. Неелов, дело только за широчайшей поддержкой масс.
      И третий пункт.
      В любом деле, тем более в политике, есть конкуренты. Как правило, это слабые, неумные, но хитрые и лукавые люди, весьма мало ориентирующийся в текущем моменте, мелкие, жадные, гребущие только под себя, а потому трусливые и скрытные. Вместо того, чтобы страдать вместе с народом, отыскивая при этом реальные пути к стабилизации, к наведению всеобщего порядка, они заняты только мелочными склоками, интригами, болтовней и всякими паскудными делишками, не имеющими никакого отношения к избирателям.
      Как типичный представитель мелкого и злобного племени конкурентов указывался главный редактор газеты «Шанс-2» некто господин С.И. Иваньков.
      На чем всегда выезжала газета господина С.И. Иванькова? — четко спрашивала газета «Вместе». И так же четко отвечала: на рекламе и платных объявлениях. На рекламе заранее обреченных банков, плохой продукции, неверной подачи неверных сведений. Вся эта реклама, все эти лживые обещания никогда никем не контролировались, не выполнялись и никогда не будут контролироваться и выполняться — опять же из-за отсутствия порядка. Всем известно, утверждала газета «Вместе», что несколько десятков давно разорившихся компаний и банков весьма не мало платили господину С.И. Иванькову за наглую рекламу, за откровенное вранье, размещаемое господином С.И. Иваньковым на страницах его мерзкой газетки. Собственно, даже не сами банки, даже не сами черные дельцы виноваты в горьких слезах миллионов обманутых и обесчещенных граждан. Это, собственно, не они, а лично господин С.И. Иваньков, купленный и перекупленный темными дельцами, толкал заблудших овец к пропасти. Если вы увидите на улицах города нищего ребенка, утверждала газета «Вместе», если вы увидите ночующую на вокзале бездомную семью, если вы услышите о спившемся от горя безработном участковом враче или об учителе чистописания, уже шесть месяцев не получающем нищенскую зарплату, знайте — это дело грязных рук лично господина С.И. Иванькова, распродавшего по частям уже не малую часть России, а теперь пытающегося проникнуть в коридоры Большой Власти, чтобы окончательно разложить ее изнутри.
      Независимый кандидат А.Я. Неелов обещал народу разобраться с человеком, обманувшим миллионы людей, сделавшим себе состояние на слезах людей, живущих на сто тысяч в месяц или того хуже, на нищенскую пенсию.
      В самом деле, спрашивал независимый кандидат А.Я. Неелов, на какие такие деньги господин С.И.Иваньков закатывает чудовищные оргии в самых дорогих ресторанах, подкатывая туда на белом мерседесе в окружении тупых низколобых существ, умеющих лишь пить, орать, бить посуду, выбрасывать в окно официантов и на корню покупать продажную и разложившуюся милицию? Разве не господин С.И. Иваньков пять раз подряд вызывался в милицию и пять раз подряд отпущен только потому. что являлся в милицию пьяным? Не пора ли разобраться, почему именно к господину С.И. Иванькову милиция проявляет такое терпение? И какими, собственно, деньгами оплачивает господин С.И. Иваньков разбитую мебель в ресторанах и ссадины официантов? Вот лично он, независимый кандидат А.Я. Неелов, живет на свои честные триста тысяч в месяц. Это мало, чтобы кормить семью, но он ее кормит, потому что хочет жить и всегда жил так, как жили и живут миллионы бывших советских людей, превращенных сейчас в замученное тупое стадо.
      Понятно, писала газета «Вместе», господин С.И. Иваньков будет оспаривать сказанное, но факты есть факты и в ближайшее время он, независимый кандидат А.Я. Неелов, надеется представить своим избирателям голые факты. Он, независимый кандидат А.Я. Неелов, никогда не бросал слов на ветер. Зло должно быть наказано. Особенно зло, рвущееся к власти. Ведь если зло вовремя не остановить, в правительство может придти еще один алкаш!
      Заодно господин А.Я. Неелов обещал навести порядок в городе. Успокоить бизнесменов, деловых людей, матерей, школьников, простых производителей материальных ценностей. При нем, при Неелове, рэкетиры не посмеют заниматься своим паскудным ремеслом, карманники сменят свою паскудную профессию, а что касается похитители детей, все они, в самом лучшем случае, получат пожизненное.
      Сильно, решил Шурик. Этот Неелов не дурак. И энергии у него на трех Иваньковых. Он точно готовит что-то. Несчастному демократу господину С.И. Иванькову не сдобровать. Не пройдет алкаш, рогоносец и прочее!..
      Только что это за оргии, о которых писала газета «Вместе»?…
      Шурик спрятал газеты.
      В дверях офиса появилась высокая женщина в ослепительно белой кофте, в столь же ослепительно белой короткой юбке, с сумочкой в руках, напоминающей корзиночку на ремешке. Лицо ее лучилось улыбками — тысячи улыбок в одно мгновение. Было видно, ей нравится жить. Было видно, ей по душе залитая солнцем улица, ревущая волна автомобилей, мигающие светофоры, толпы людей на перекрестках. Это был ее мир, она в нем жила. Шурику и на фотографию смотреть не пришлось, он сразу узнал Светлану Павловну Иванькову.
      И невольно сравнил ее с Симой.
      Черт знает, никого ни с кем не надо, наверное, сравнивать.
      Да их и нельзя было сравнивать.
      Светлана Павловна Иванькова относилась к тем женщинам, один вид которых вгонял Шурика в дрожь — своей недоступностью. Он знал, что никогда в жизни не сможет познакомиться с женщиной, похожей на Иванькову. Реалист, теперь-то он совсем уж точно знал — что бы там ни говорили ученые, двум параллельным линиям в пространстве никогда не сойтись. На то они и параллельные. И еще теперь он знал, увидев С.П. Иванькову, что такая женщина просто не могла не наставить рогов господину С.И. Иванькову, демократу и пьянице, обманывающему русский народ и закатывающему дикие оргии в дорогих ресторанах, подкатывая к ним на белом мерседесе в обществе низколобых тупых тварей, умеющих лишь пить да гулять, да гонять по залу официантов…
      Впрочем, не без зависти подумал он, даже и это было для господина С.И. Иванькова честью. Он мог носить свои рога как корону. В конце концов, его рога означали совершенно очевидную вещь — он был допущен!
      Небрежно оглядевшись, С.П. Иванькова прошла к стоявшей прямо у подъезда «тойёте» и неторопливо выкатила на проспект.
      Шурик поспешно бросился к своему «москвичонку».

      На этот раз Шурик поставил «москвич» Роальда совсем недалеко от «тойёты» Иваньковой.
      Светлана Павловна, не оглядываясь, захлопнула дверцу и легко взбежала по ступенькам кирпичного крыльца, подпирающего глухие деревянные двери, над которыми не было никакой вывески. Было видно, что крыльцо пристроили совсем недавно, да и дверь в стене пробита не год назад, кому-то сильно хотелось иметь отдельный вход в квартиру.
      Шурик не торопясь выкурил сигарету, опустив в салоне стекло. Он видел, как Иванькова, на секунду оглянувшись, нажала на кнопку звонка — дверь перед нею раскрылась, впустила Иванькову и сразу за ней захлопнулась.
      Шурик не торопился.
      То, что Иванькова сидела за рулем, и сидела одна, без попутчиков, еще ни о чем не говорило. Машина принадлежит фирме. Вполне возможно, С.П.Иванькова всегда водит машину сама. Вполне возможно, она просто любит водить, а потому не нуждается в водителе. Вполне возможно, что ей просто нравится одиночество. А может, подумал Шурик, она ненавидит одиночество и бросилась сюда только потому, что здесь ее ждет…
      Не будем гадать, сказал себе Шурик. Человек много в чем нуждается, человеку много чего хочется…
      Выбросив сигарету и заперев машину, он решительно поднялся на крыльцо.
      Дверь была заперта.
      Он нажал на кнопку звонка. Странно было видеть одинокую кнопку электрического звонка на голой каменной стене. Ни вывески, ни указателя. Попробуй пойми, кому звонишь.
      Дверь открыла девица лет семнадцати, простоволосая, рослая, в светло-коричневом хитром халате — явно рабочий, но и смотрится, наверное, сама тот халат и сочинила. Подозрительно поведя веснушчатым носом, прищурив синие глаза, девица недружелюбно спросила:
      — Чего?
      — Светлана Павловна уже здесь?
      Глаза девицы несколько подобрели:
      — А чё так рано сегодня? Перед митингом, что ли?
      — Ага, — сказал Шурик спокойно осматриваясь.
      Лестничная площадка выглядела обжитой. Фанерный стенд на стене, украшенный крупной аббревиатурой ППГВ, две двери. Входную, пропустившую Шурика, было видно, действительно пробили недавно. Специально, чтобы отделить вход от общего подъезда. Теперь сюда можно было входить, не рискуя натолкнуться на незнакомого человека, зная, что вся площадка принадлежит…
      Кому принадлежит?… Таинственному ППГВ?… Что это такое — ППГВ?…
      Чувствуя на себе суровый взгляд вновь посуровевшей юной синеглазой технички, Шурик остановился перед стендом. Аккуратная работа. Когда-то такие стенды можно было увидеть в красном уголке любого предприятия, теперь их забыли. И вот он, стенд, перед ним!
      Выигрывая время, Шурик уставился в пришпиленные к стенду листки и нисколько не был разочарован.
      Прежде всего газетный лист.
      Крупный заголовок гласил: «Никакой пощады!»
       "Мы, активные участники митинга, собравшиеся обсудить насущные проблемы нашей трудной и непредсказуемой жизни, выражаем полное одобрение независимому кандидату А.Я.Неелову и полностью поддерживаем намеченные им начинания.
       Простые люди требуют выявления и наказания расхитителей созданной народным трудом собственности, привлечения к строгой ответственности перед законом всех взяточников, уличенных в коррупции госчиновников, владельцев баснословных состояний, нажитых за счет обмана и ограбления собственного народа. Можете не сомневаться, независимый кандидат товарищ А.Я.Неелов, вы получите наше всеобщее одобрение, нашу стопроцентную поддержку!
       Никакой пощады, никакой снисходительности к погрязшим в преступных махинациях мафиозным дельцам и оказавшихся в сговоре с ними должностным лицам!"
 
      Читать дальше Шурик не стал. Он уже начитался газеты «Вместе». Но длинный бумажный рулон, украшавший тот же стенд и развернутый чуть не на метр, просмотрел внимательно.
      Личные подписи участников недавнего митинга. Как ни странно, подавляющее большинство подписей принадлежало женщинам.
      Впрочем, странным было не это.
      Странными Шурику показались жирные карандашные птички-пометки, четко проставленные против некоторых фамилий.
      Коршакова С.И.
      Гунеева Л. — бл.
      Сухарева Н.Т.
      Щукина Л.П. — бл.
      Суханова Г.С. — бл.
      Шадрина У.Ф.
      Тихменева Л.С.
      Уварова Б.Л.
      Ложкина Е.Ф.
      Ладыгина Н. — бл.
      Хлопышева С.Т. — бл.
      Злопушина С.Н.
      И так далее.
      Похоже на списки ударниц борделя, ошеломленно подумал Шурик. Первопроходниц и пионерок. Павших принцесс и ночных бабочек. А может, хулиганство… Может, кто-то посторонний, вот как он, Шурик, без официального дозволения проник в помещение и пометил специальными знаками не понравившиеся ему фамилии…
      — Послушайте, — окликнул он возившуюся с тряпкой синеглазую техничку, время от времени подозрительно поглядывавшую на него. — Это что ж такое получается? Сплошные бл. ! Бл. на бл. ! И кто, посмотрите!.. И Ладыгина, и Ложкина, и даже Суханова! Даже и непонятно, почему не отмечены Злопушина или Тихменева?…
      — Мало старались, дуры, — неласково хмыкнула юная техничка, протирая тряпкой лестничные перила.
      — В каком смысле?
      — А в таком! — девица опять подозрительно оглядела Шурика. Он, наверное, не первый останавливался у стенда, она к этому привыкла, но, похоже, и на душе у нее накипело. — Я, к примеру, Коршакова, так я просто на митинге не была. Ну, не успела! Ну, не было меня в городе! Мало ли, что я записывалась? Не было меня в городе, и все! Будь в городе, конечно, пошла бы, что бы мне не погонять инородцев, так ведь не было меня! Не было!..