Memoires de la mode от Александра Васильева - Тайны парижских манекенщиц (сборник)

С условием… Как любая девушка, я в голове храню мечту – выйти замуж за зачарованного принца под звуки органа, с изобилием цветов, в переполненном ярко освещенном нефе[87] и ковром перед порталом церкви. Увы, зачарованный принц (все более и более очаровательный!!) со мной… но все происходит обыденно 5 февраля 1947 года в 11 часов утра, сразу после показа, и при двух свидетелях – свекрови и шурина (моя семья давно считает, что я замужем). У нас едва хватает времени (а я так люблю семейные банкеты!) выпить по аперитиву, так как уже пора возвращаться в студию.

– Простите. Я опоздала. Я только что вышла замуж. (Кстати, шепотом. Делюсь новостью только с Дани и остальными близкими подругами. Здесь почти все считали, что я давно замужем.)

В сентябре мой временный контракт превращается в постоянный. Мне надоело замещать всю весну отдыхающих манекенщиц в ленивых дефиле перед запоздавшими покупателями. Любопытно, но это именно так, «великий сезон Парижа» считается у нас мертвым сезоном.

Накануне августовской коллекции начинается новая глава. Никто так, как Бальмен, не любит путешествия. Премьера в Лондоне вместе с ним. Нас четверо. Проливной дождь.

Но само присутствие хозяина подобно солнцу. Его веселость и остроумие! Он сажает нас за свой столик. Показ проходит в холле отеля «Савой» после званого обеда. Неужели я дебютирую под дорогим мне флагом фирмы в иностранной столице?! Неужели я открываю бал?! Я умираю от страха! Я должна выйти на сцену, спуститься в зал, пройти с улыбкой и достоинством между столиками, за которыми сидят лондонские элегантные дамы и мужчины во фраках.

Бальмен у микрофона. Я еще никогда не видела его на этом посту. Ослепительный (я отдаю себе отчет в этом, хотя ни слова не понимаю по-английски), раскованный, искрящийся юмором. Многие его реплики вызывают смех в зале. Его голос подбадривает, поддерживает меня. Позади благожелательный ропот. И вдруг в микрофон: «I must translate for Janine… Перевожу для Жаннин, у которой затруднения с языком…» Слышны любимые мною «браво». Партия выиграна.

Мое «крещение». (Ибо до сих пор я оставалась Жаннин!) Бальмен готовит к ноябрю показ в своем имении в Экс-ле-Бен. (Я уже говорила, что он сын своей страны.)

Во время репетиции, которая проходит в парижском салоне перед тридцатью посвященными: продавщицами, модельными мастерами, первыми мастерицами и рекламщиками, – на мне платье из белого пике. Оно удивительно подходит к моим пышным светлым волосам: большой прямой передник, а от передника к бедрам тянется гирлянда огромных розовых бутонов.

Бальмен:

– Похожа на пралине! Всеобщий рев:

– Браво! Ее надо назвать Пралин! Обязательно!

– «Крещение» состоится в Экс-ле-Бен!

Бальмен придумывает формулировку. Сегодня вы уже встретите «Подснежниц», «Маргариток»… Хозяин сосредотачивает рекламу на понравившейся ему идее. Все анонсы в газетах Лиона и Савойи, которые мы прочитываем по прибытии, говорят о Пралин, манекенщице-звезде, которую окрестят в субботу вечером.

Я в прекрасной форме, показываю все платья, внутренне ликуя, с каким-то мальчишеством, нетерпеливыми ударами ногой по шлейфу, которые принимаются публикой – собралось много народа – на ура. И в заключение я – «невеста», с очаровательной крохотной вуалькой, с ног до головы усыпанная розами. Объявление Бальмена в микрофон: сейчас произойдет крещение невесты. Приближаются «крестные» отец и мать. Это главные лица местных властей. Мне на язык кладут соль. Гримаса «крещеной». Объективы нацелены на меня!

Вернувшись в Париж, я удостаиваюсь особой чести, мне посвящена целая страница фотографий в Somedi-Soir, на обложке Noir et Blanc (Эрве Ловик, всегда такой предупредительный!). А в прессе просто: «Пралин», «Пралин»… Так я стала Пралин! И буду отныне Пралин. Обожаю это имя. Время летит, пожирая недели. Путешествия всю зиму и следующую весну: Монте-Карло, Биарриц на Пасху, Довилль на Троицу. Обычно в качестве манекенщицы-звезды Бальмена, иногда отданная в аренду его верноподданным, Роша и Диору. Довольна ли я? У меня в колоде немало козырей. Замужем, очаровательный муж, достоинство это я ставлю превыше всего. Дружба подруг (за исключением одной), благоприятное отношение всего мира моды.

«Крещение» Пралин. Бальмен стоит в глубине

Вечернее платье работы Дома моды Бальмена, 1953

Чего мне еще не хватает? Многого. Напоминаю, я амбициозна: Бальмен попал в точку со своим даром медиума… Хочу стать «первой манекенщицей Парижа». Это правда! И стремлюсь к этой цели! Однажды гадалка говорит мне: «Вам везет не больше, чем другим. Но ваше везение в том, что вы сами его создаете».

Волшебница? «Не верю!» И все же не отказываюсь гадать на картах. Вспоминаю гадалку с бульвара Мажента, когда еще служила у Лелонга: «Вы пока еще птичка на ветке. Но вскоре ваш горизонт прояснится. У вас будет большой успех. Вас станут узнавать на улице».

В начале 1948 года я оглядываюсь вокруг себя… Лелонг, неожиданный шанс! Но не стоило там застревать. Остальные модельеры? Фу! У Баленсиаги мало шутят. Диор – такой нежный – проявляет какую-то опаску. Этот считается скупердяем.

Тот страдает «творческими запорами». Бальмен, несомненно, единственный, который творит своим талантом, напором, жизненностью и создает атмосферу, умножающую возможности каждого. Но как идти вперед, даже у него? Подняться выше? Куда? Девчонка вроде меня, вышедшая из низов, не знает и не умеет ничего! Ну что ж, подождем.

Как-то вечером в ресторане «Диаман» мой приятель «Софрон» (Фруассан) спросил:

– Послушайте, Пралин, я занимаюсь рекламой «Синемонда»[88]. Хотите удовольствия ради прокатиться в Америку?

– Почему бы и нет!

– Н-да! Проговорился! Но вам не выиграть их конкурс. Прежде всего вы слишком известны! И замужем! Но есть нужда в хорошо одетых красивых девушках. Можете сослужить нам службу.

– Хм! Странно участвовать и не выигрывать! Утром звонок во время аперитива:

– У вас есть с собой фотографии? Для «Синемонда». Что требуется? Показать платье и купальник.

Фотографии в моей сумочке не самые лучшие. Тем хуже! Их показывают Моклеру, директору журнала.

– Она вовсе не красавица, ваша Пралин!

Однако я «появляюсь» в «Синемонде». Кости брошены, и я предупреждаю Пьера Бальмена.

– Зачем вам этот жалкий конкурс? Странная мысль!

– А что скажете, если я поеду в Америку?

– Никаких надежд.

– Это как посмотреть. Одолжите мне платье?

– Нет. Не хочу выставлять себя на посмешище.

– Спасибо. Попрошу у Фата.

В моем окружении эта история никому не нравится. Родители мужа воротят нос. Мишель относится к идее прохладно.

По его мнению, в этих конкурсах есть что-то карнавальное!

– Вовсе нет! А последствия будут!

Когда я возвращаюсь с коктейля у Аркура, где «Синемонд» принимал тридцать отобранных кандидаток, я раскалена добела от эмоций: «Потрясающе. Весь Париж! Девушки съехались со всей Франции. “Синемонд” оплачивает пребывание в столице. Кстати, многие из них просто прелестны. Чистая красота, не то, что я! Один знаток долго разглядывал меня и подозвал Бесси. Потом подошел и сказал:

– Это вы Пралин?

– Да. А вы?

– Я Ренан Симон. (Знаешь, это он спонсирует всех актрис!)

И добавил:

– Вы умеете ходить! Будете полезной для остальных, показав, как нужно проводить представление.

Я, конечно, в сомнении, стоит ли так вылезать вперед. Но меня умоляли все. Тогда я провела небольшую демонстрацию, после которой Симон поймал меня и сказал:

– Выберут вас, хотя, как мне сказали, многие будут недовольны, а в “Синемонде” начнут кричать о подтасовке. Поймите, их бизнес – продвижение девчонок из провинции!»

Новые фотографии лучше. Я начинаю понимать, какие нешуточные волнения вызывает этот конкурс.

У Моклера и Бесси много приятелей. Все газеты лебезят перед ними. Даже иностранная пресса. Мне показывают заметки из Нью-Йорка. У них договоренность с Америкой!

Я сказала Бальмену о Фате наобум (хотя я его знаю и делала для него несколько показов). Почему не Диор? Я не решилась.

Директриса приводит меня к Фату:

– Пралин собирается стать Мисс Синемонд!

Жак Фат просит меня повернуться:

– Ей надо подрезать волосы. Размышляет:

– У меня есть одно белое платье…

Я тут же примеряю его. Платье в обтяжку из белого атласа «дюшес» со складками на бедрах и огромным бантом на спине. Корсет на шнуровке.

– Я не слишком толстая в нем?

– Подождите, надо затянуть шнуровку!

Меня пеленают, как в 1900 году. Зато какая осанка! А спереди парчовая полоса с бриллиантами и жемчужинами!

(Хотелось бы увидеть покаяние Бальмена!)

Прическа! Я бы не доверила уход за своими волосами никому, кроме… своего братишки! Жанно становится художником в своем деле.

Репетиция во второй половине дня накануне праздника на сцене театра «Пигаль» перед шишками из «Синемонда» и их гостями. Всего сорок человек. Мы идем цепочкой друг за другом, огибая сцену по краю.

– Вечером будет подиум, выходящий в зал.

Все конкурсантки разглядывают меня, многие враждебно, поскольку только у меня сделана прическа. Многие из них очень красивы, и все прекрасно одеты (стараниями Жермены Леконт[89]).

Бесси и Моклер подходят ко мне:

– У вас преимущество, вы умеете ходить, поэтому надо все предусмотреть. Лучше бы вы не выиграли, мы уже говорили почему. Но если выиграете, освободитесь ли вы для поездки в Америку?

– Безусловно.

– А ваш муж?

– Пока в конкурсе участвую я! Надо избежать сглаза:

– Но я не выиграю, а потому спокойна.

– Кто знает! Вы упрямица.

Один из показов будет в купальнике. Упрекаю себя, что не подумала об этом заранее. Несусь к Реару[90]:

– Ничего не осталось, дорогая Пралин. Конкурсантки забрали все.

Я убита горем. Директор:

– Если только!.. Есть один, заказанный Эстер Уильямс[91]… (Пловчихой! Считается «женщиной с лучшей фигурой в мире».)

– Покажите, умоляю. Хотя… Уверена, он мне не подойдет! Это цельный купальник (он окажется единственным), хотя я предпочитаю бикини, но он чудесно меня облегает!

Вечер. Театр блистает. Папа, мама, брат Бернар покидают меня, чтобы занять свои «далекие места». Мишель также прячется на галерке. У него отвратительное настроение: «Что я тут только делаю? И ты?!»

Жан-Лу следует за мной за кулисы. У меня совместная уборная с конкурсанткой из Лимузена, очень любезной девушкой, пораженной обстановкой.

Мы спешим, поскольку столкнулись с красующимися в задней части сцены соперницами. Все они в раздельных купальниках и плащах, у всех одинаковые прически, безупречный макияж от Max Factor[92].

Занавес взмывает, открывая гирлянду девушек, стоящих полукругом. Зал переполнен. Важные персоны в ложах. Мне сказали, что это жюри. Назову несколько имен: Эдвиж Фейер[93], Симона Синьоре[94], Ив Монтан[95], Жан Маре[96]… Моя летящая светлая грива, хитро собранная, лежит на плечах, прикрытых плащом от Реара, и я выгляжу американской женщиной-вамп и чувствую уверенность в своих силах.

Разыгрываются номера. Когда я вытягиваю 23 (мое число! Как и в конкурсе «Мадлон-37»), я практически уверена: «Дело сделано!»

Но нет, как я глупа! Что за неосторожность, эти слова! Во время первой части представления, когда Прежан[97] представляет актеров (Жан Вебер[98] и др.), я ловлю на себе яростные взгляды. Я же… Пралин! У меня блат! Никакой интриги!

Наконец вызывают номер 1. Мы все стоим у выхода на сцену, заставляя себя смотреть на подиум. Прежан неутомим:

«Как вас зовут? Снимите, пожалуйста, плащ. Ваша любимая актриса? Писатель?» Одни скованы волнением. Другие дают кое-какие ответы, у некоторых ответы откровенно гротескные (но аплодируют всем).

Один и тот же вопрос: «Вас выбрали Мисс Синемонд. По приезде в Америку какую первую покупку вы сделаете?»

– Куплю нейлоновые чулки.

Легкая сутолока. Мой номер выскальзывает у меня из руки. Я наклоняюсь… и вижу, как он исчезает в щели пола! Невезение! Предупреждение небес? Соседки зло усмехаются. Что делать? Надо обратиться к электрику в спецовке. Меня трясет, ведь уже проходит номер 16. Тот качает головой:

«Где вы были? Там внизу такой бардак!»

Я готовлюсь уйти. На сцене номер 18, 19… Я ругаюсь вслух.

Остальные требуют, чтобы я замолчала. Вдруг парень в спецовке:

– Вот он!

Спасена! Силы вернулись! Пожарный шепчет мне:

– Вы самая-самая!

Угощает меня сигаретой, я закуриваю, чтобы собраться, хотя наверняка это запрещено (снова осуждающие взгляды).

– 23.

Мой выход! Я уже привыкла к залам! Иду словно на дефиле, запахнувшись в плащ (многие оставляли его распахнутым).

– Ваше имя?

– Пралин Марсэ.

(Легкое перешептывание среди публики, кое-кто узнает меня.)

– Вы довольны своим пребыванием здесь?

– Да… То есть… У меня мандраж!

– Не сказал бы.

– Поверьте, это так.

– Сколько вам лет?

Я колеблюсь, знаю, что считаюсь одной из «старух»: двадцать четыре.

– Сообщу… если буду выбрана.

Прежан отступает на шаг:

– Представьте нам свой купальник!

Именно здесь надо зарабатывать очки. Я уже заметила, что многие скованы, не знают, что делать с плащом. Смелей, Пралин! Настал момент оказать честь корпорации!

Я по-царски сбрасываю плащ с плеч, вам ловить… Шквал аплодисментов. Самый мощный.

– Благодарю, мадемуазель. Можете идти и наряжаться в вечернее платье.

Слышу громкие «браво».

Быстрее в уборную. Там ждет Жан-Лу. Его трясет больше, чем меня.

– Прошло?

– Да, неплохо. У тебя есть время причесать меня? (Ни одна другая на это рассчитывать не может.)

– Конечно! Все готово.

Он в мгновение ока причесывает меня (какая помощь, брат – виртуоз!).

Мы быстро спускаемся. И видим, что мне ничто не угрожает. Идет короткометражка, потом выступит певец.

Атмосфера накаляется. Начинается «подсчет очков», иными словами, объясняет Прежан, сравниваются мнения членов жюри. Пауза еще на двадцать минут. Голосование тайное. Мы снова выстроились в вечерних платьях. Все идеальны, многие очаровательны. (Талант Жермены Леконт!) Мне кажется, что белые платья (такие на шестерых) придают больше «молодости».

Подходит мой черед. Я охвачена волнением, слыша восклицания:

– 23! Это 23!

– Тихо! – говорит Прежан, взмахивая рукой. Аплодисменты усиливаются.

– Мадемуазель, можете…

Мой выход! Надо показать свой опыт, профессию – свой смысл существования! Необыкновенно «царственной» походкой, вздернув голову (мой носик!), я делаю круг по сцене. Вамп… без жестокости. Королева… без надменности. Ощущаю, что серьги и большое бриллиантовое колье, одолженные Жаком Фатом, прекрасно дополняют общую картину.

Зал ревет. Я вся в переживаниях. Трясутся губы. Я вот-вот разревусь.

– Мадемуазель, прошу вас к микрофону. Предположим, вас изберут Мисс Синемонд…

(Наконец! Вопрос!..)

Публика бушует:

– Да, да.

– Вы едете в Америку. Какой будет ваша первая покупка? За кулисами я ответа не нашла, хотя обдумывала ответ. Мое «подсознание»(!), сказал бы Мишель. Слышу свой собственный голос (он вовсе не похож на мой):

– Найду табачный киоск, куплю открытку и марку для мамы и напишу ей: «Мы совершили чудесное путешествие. Я счастлива тем, что нахожусь в Нью-Йорке».

Слова буквально вырвались из меня. Проделки дьявола, и мой ответ попадает в точку.

– Ваш любимый актер?

– Вы смущаете своим вопросом, ведь хороших актеров много. Я люблю их всех. Пусть Жан Маре на меня не обижается… если он здесь! Я предпочитаю Пьера Френе[99], особенно в фильме «Три вальса».

Зал взрывается овациями.

Прежану пора отпустить меня, но он продолжает игру. (Из расположения? Или хочет найти слабое место в моей броне?)

– Вы возвращаетесь из Америки… Скажите, что вы о ней думаете?

О-ля-ля! Это ловушка!

– Вы слишком спешите! Дайте сначала съездить. По возвращении обязуюсь…

Прежан улыбается:

– Большое спасибо. Не знаю, как решит публика. Но я желаю…

Из кресел доносится восхищенное: «Да, да! Мисс Синемонд». Я ухожу обнадеженной.

Перерыв, затем объявление, что отобрана десятка конкуренток. Я в их числе, но у меня вырисовываются две опасные соперницы: номер 9, потрясающая брюнетка, темноволосая девушка алжирского типа с огромными горящими глазами, в белом платье со складками, и номер 18, рыжеволосая красавица с громадной гривой лесной дикарки, с чуть выдающимися скулами и зелеными глазами. Она очень сексуальна.

Обе сорвали свою долю бурных аплодисментов.

Еще одно дефиле. Еще одно… Третье.

Каждый раз выделяют меня! Но 9 и 18… опасны.

В жюри идет обмен мнениями.

Вопли из зала: «23!»

Несколько минут на выступление певца. Люди в ложах встают, поздравляют друг друга, обмениваются бумажными листками.

Каково будет их решение? Какие интриги? «Синемонд» меня не хотел! Но разве не стоит учитывать голосование публики?

Наконец, торжественное мгновение. Прежан возвращается к микрофону. Бросает мне: «Вы среди трех». Потом подает знак нам троим. Троице, которая переглядывается оловянными глазами! Глаза брюнетки готовы расстрелять.

– Дамы и господа, представляем вам Мисс Синемонд.

Крики:

– 23!

Он берет меня за руку:

– Мисс Синемонд.

Я ждала этого. Однако… меня словно поразило током, я вот-вот рухну. Думаю, что таких эмоций больше никогда не испытаю. Даже если президент республики… Море аплодисментов, я тону в них! Слышу словно из раковины:

– Первая мадемуазель свиты – мадемуазель Мириам. (Рыжая.)

– Вторая… (Брюнетка разъярена.)

Подходит Мишель Морган[100] с огромным букетом в руках, протягивает мне: «Надеюсь, вы навестите меня в Голливуде».

Я потеряла голос. Только бы не подвели меня к микрофону! Букеты для двух остальных. Брюнетка отказывается принимать свой, бросает его на пол. Ее освистывают. Фотографы не перестают нас снимать. Прежан вновь берет меня за руку: «Вы должны что-нибудь сказать…»

Мисс Синемонд. Три последние конкурсантки

Поздравления Мишель Морган и Альбера Прежана

Я вся сжимаюсь. Надо! Я выбрана! Издержки титула!

– Я так взволнована, что… Меня назначают послом… Надеюсь быть достойной вас… Я приду сюда после возвращения…

Ухожу с охапками цветов в руках и слышу за кулисами возмущенные крики:

– Какой стыд!

– У нее блат!

– Никакой справедливости!

– Вам не свело живот?

Мать девушки из Бордо бросается ко мне: «С одной стороны, я рада за вас! Но расстроена за свою дочь. Она заслуживала победы. Вы замужем… Теперь и она найдет себе мужа!» Подмостки заполнены звездами. Эдвиж Фейер целует меня.

Жан Деланнуа изучает. Жермена Леконт поздравляет: «Я одену вас для Америки!»

Матери с братьями едва удается пробиться ко мне. Они плачут от радости. Я поднимаю руку Жана-Лу: «Он неплох, мой братец. Смотрите! Это он причесывал меня».

Более часа я остаюсь добычей фотографов. Они снимают меня со всех сторон. Появляется Мишель:

– Присоединяйтесь!

– Нет, нет!

Он хочет увести меня. Paris-Soir требует еще один снимок.

Я отвечаю: «Умираю от жажды».

Есть лишь вода Pеrier, я никак не могу напиться.

– Ну что, пошли?

Появляется полицейский: «Это вы мадемуазель Пралин? Если не хотите, чтобы ваши поклонники вас линчевали, сделайте вид, что выходите. И тут же обратно. В бар внизу, видите?!»

Мишель не верит. Отправляется взглянуть. Возвращается: «Шесть полицейских пытаются сдержать толпу. Такси даже не сможет подъехать. Я выйду первым? Ты проскользнешь за мной. Бар – это мысль».

Нас едва не линчевали, как сказал полицейский, друзья, сторонники! Манто разорвано, цветы растерзаны… Мишель исчез в давке… Паника… словно в метро во время бомбежки!

Наконец мы добираемся до бара. Его дверь немедленно запирают. Чернокожий официант тут же просит у меня автограф, а хозяин угощает шампанским.

Последняя примерка Жермены Леконт

Все это пустяки, согласна с вами… Мисс Синемонд не оставит особого следа в истории. Но пока, поверьте мне, я есть некто!

Аплодисменты этой ночи, опережающие или следующие за мной в разных заведениях, речи, произнесенные в микрофон: «Мы имеем честь принимать…»

Мишель, повеселев и чуть возгордившись, также наслаждается минутой славы.

В пять часов утра:

– Послушай, дорогой, ты знаешь, что в 10 часов у Бальмена я показываю коллекцию?

Часть третья

В своей короткой жизни я знала дни и недели необычайной спешки. Скажу даже, что таково ее нормальное течение.

Но такой гонки, как в эти два месяца до отъезда, не упомню. Бальмена, похоже, немного задела моя победа, для которой не выделил платья:

– Значит, состоялось! Вы довольны? Едете в Америку? Бросаете меня!

– Вовсе нет! Рассчитывайте на меня всегда, когда я буду свободна.

Мои слова его успокоили:

– Кто вас одевает?

– Жермена Леконт. У «Синемонда» договор с ней.

Дзинь! Дзинь! Первый фотограф, требующий, чтобы я явилась в салон.

– Начинается!

А я должна была быть в «Синемонде» в 10.30. Уже полдень.

– Отпустите великую звезду!

– Вернусь во второй половине дня, господин Бальмен!

До работы заскочила к Жаку Фату, чтобы вернуть платье Мисс Синемонд. Хозяина на месте не оказалось. Я встретилась с ним лишь через две недели в «Георге V»[101], где он дружески помахал мне, сидя за отдаленным столиком.

В первые дни пришлось сотни раз пересказывать события того памятного вечера. Комментарии сводились к трем фразам:

– Мы были уверены!

– Только не задирай нос!

– Будешь сниматься в кино?

Штаб «Синемонда» все еще слегка разочарован:

– Провинция нам еще аукнется!

Вскоре Моклер занимает твердую позицию: «Ты, – говорит он мне, – с твоим хорошим характером, бойкой речью и блеском можешь добиться бешеного успеха!»

Бесси представляет меня моему фотографу. Задание Ривуару (старый знакомый) ни на шаг не отпускать меня. Мне вручают список домов, которым выпала честь – по контракту – нарядить меня!

Жермена Леконт принимает меня любезно, но с холодком:

«Не знаю, подходит ли к вашему типу то, что я делаю. Если согласны, будем сотрудничать». Пресловутый «тип» преследует меня. Неужели его вновь вводят в обиход?

– Хочу, чтобы коллекция вам понравилась.

Стиль Жермены Леконт иной, чем у Бальмена. Он сторонник платьев, обрисовывающих силуэт. У нее платья свободнее, но наше сотрудничество, как она сказала, сотворило чудо.

Вовсе не пустяк довести до ума тридцать платьев, утренних, коктейльных, обеденных и вечерних! Мы поставили себе срок – две недели. Последнее будет мне доставлено в 11 утра накануне моего путешествия.

Черное платье в обтяжку, с воротом из черной тонкой шерсти, облегающее фигуру до колен, а затем широкая юбка типа кринолина, обшитая черным тюлем: «Симфония в черном». Испанское коктейльное платье из черного фая, юбка, обшитая черными раковинами, с декольте и кручеными бретельками, начинающимися у плечевых впадин и завязывающимися посредине спины. А что скажете об утреннем коричнево-белом костюме «куриная лапка», с просторным спортивным жакетом и воротом, требующим шарфа? В этом костюме я отправляюсь в путь. Есть еще большое вечернее платье из розового набивного муслина с отделкой из черных кружев (оно мне нравится меньше всего. Но именно оно снискало наибольшее количество похвал).

Теперь к другим поставщикам! Для многих я – «клиент». Большая часть моих заработков обычно уходит в их руки. Десять – двенадцать пар перчаток от Александрины[102], улица Обер. Шесть пар обуви от Казаля[103], который восхищается моей «маленькой ножкой» (не такая уж и маленькая – 36,5).

Два любезных брата из Canada Furs ограничиваются тем, что одалживают мне (это понятно!), во-первых, черное манто из каракульчи (широкие меховые полосы), к которому небрежно пристегивается болеро из серебристого песца, во-вторых, накидку из белого песца, в-третьих, манто из коричневого каракуля. И это еще не все! В дополнение прилагается манто из золотистого мутона.

Maud et Nano создают около десяти шляпок для моих туалетов. Я в восхищении примеряю их:

– Пралин, мы их вам отдадим, но хотим, чтобы вы представили нашу коллекцию в июне.

– Если американцы отпустят меня вовремя.

Сумочки от Suvian, нижнее белье (тончайшее!), над которым трудится все предместье Сен-Оноре, четыре дюжины нейлоновых чулок (проект Sitiba).

Подумать обо всем! За несколько дней до отъезда выясняется, что у меня нет ни сундука, ни чемоданов, «достойных моих нарядов»! Отправляемся в Innovation, где мой титул служит талисманом. Ухожу с большой картонной коробкой, двумя чемоданами, будильником и роскошным сундуком-кабиной – я давно мечтала купить себе такой.

Все это не позволяет расслабиться. Верная обещанию, я не забыла о Бальмене (в разгар летней коллекции), к которому прихожу как на церковную службу с 11 до 12 и с 15 до 18. Победа подняла мою популярность среди продавцов, дистрибьюторов, журналистов. Я ношусь в такси с показа драгоценностей на рекламный фильм.

Мишель, занятый то на съемках, то снова в роли «молодого офицера» в фильме «Сверкающая река» одновременно, как хороший муж, радуется моему бьющему через край счастью и раздражен статусом «мужа Мисс Синемонд».

Его семья проявляет холодность. Моя же, наоборот, радуется новому повороту судьбы, вознесшей меня на небеса. Респектабельность соблюдена, ведь я же замужем! Жан-Лу, поступивший на работу к Антуану[104], пользуется моей популярностью!

Забыла сказать, мы покинули, с сожалением, пансион Маар, где мой успех не повредил великолепному общему согласию. Шампанское в день, когда это стало известно; шампанское в день нашего отъезда.

«“Идеальная пара” отбывает!» – мило замечает Габи Брюйер.

Бегут недели, а мы с Мишелем удивляемся, что шум вокруг этого почти шутовского избрания усиливается, а не стихает.

«Мисс» избираются всякие – от Парижа до Лазурного Берега, от Кружев до Чрева Парижа! Множество фотографий красивых девчонок, на которые никто не обращает внимания. А моя слава уже… пересекает границы. Швейцария, Голландия, Египет продолжают печатать мне дифирамбы.

Начальство из «Синемонда» вместо того, чтобы забыть обо мне, держит в ежовых рукавицах, приносит еженедельно для просмотра десятки коробок с пленками, где запечатлен мой облик.

– Вы работаете над своим английским?

– Эээ… Немного. (Нет дара к языкам!)

– Напрягитесь! Язык окажется вам полезным! Мишель приносит охапки статей:

– Смотри, и американцы туда же. Целое интервью о тебе, сделанное типом, которого я встретил только вчера. Глянь-ка! Какая фотография!

Моя фотография! Больше, чем фотография Шумана!

– Похоже, конкурс был организован вместе с фирмой R. K. O. Значит, «Парамаунт». У этих людей такие средства!

А поддержка! Меня приглашают, вроде таков обычай, на чай в американское посольство. Как зовут посла? Джефферсон Кафри? Да, я где-то читала. Что он мне скажет? А что я ему отвечу? Эта проблема мучит меня весь день, который я провожу с репортером. Ему поручено следовать за мной, вместе с фотографом, «от моего пробуждения до отхода ко сну».

Я гуляю по Парижу не только за покупками, но и захожу туда, где мое присутствие кажется «нужным», к примеру в физкультурный зал Нади Шипиловой и театр «Амбассадор», где делают фотографии Мишеля.

Самым большим потрясением для журналиста станет его неспособность угнаться за мной на «шевроле», когда я на велике уношусь от Бальмена.

Прием в посольстве! Я в платье от «своего» Дома. Моклер, Бесси, репортеры, фотографы сопровождают меня. Короткая остановка в вестибюле, затем появление в гостиной, больше похожей на кабинет. Это и есть кабинет его превосходительства. Сам посол – красивый мужчина, достойный и шикарный.

Париж, прием у Джефферсона Кафри, посла США

Несколько приветственных слов по-английски, на которые я отвечаю в своем стиле. Фотографов становится все больше. Благоприятные кивки головой в мою сторону. Минут через двадцать мистер Джефферсон Кафри удаляется, оставив меня на растерзание полудюжине секретарей посольства, которые тараторят со странным акцентом, но уважительно, сверкая прекрасными зубами.

Моклер у выхода:

– Хоть что-нибудь поняла?

– Увы… ничего!

– Будешь выглядеть идиоткой.

Машина запущена. Двадцать первого числа меня принимает де Голль. Не сам генерал. А глава муниципального совета.

В городской ратуше. Огромные гостиные, множество известных лиц. (И все это ради «мидинетки»!)

Пьер де Голль напоминает мне, что «представлял меня» во время премьеры в «Мариньи». Вручает два рукописных письма, которые я должна передать от его имени мэрам Нью-Йорка и Лос-Анджелеса. Просит их перевести для меня, чтобы я знала, что стала посланницей Парижа… И представляю французскую элегантность… «Мы надеемся, что она окажется на высоте своей миссии… Ей поручено передать вам также…»