Кроме того день Танца Лезвий — это подведение итогов. Адепт видит, кто на что способен, а наиболее отличившихся удостаивает Ока Смерти. Он единственный, кто не может вызвать на бой никого из Детей Лезвия, ведь он и без того лучший, Сэтр только смотрит и ждет. Он никогда никого не обучает, его дела скрыты туманом — никто не знает, как он дальше идет по Пути. Оспорить его право на власть может любой, но никто этого не делает. Пока ни один из даройя не готов сразиться с Сэтром, каждый взмах оружия которого — воплощенная в движении музыка, каждая атака — выверена и совершается почти без участия разума. Он всегда успевает чуть раньше, и этого достаточно, чтобы труп дерзкого заливал пол кровью в ритуальной фигуре Алфавита.

Мы с братьями спускались вниз, на дно Ущелья Раздоров, погружаясь в густой туман, который постепенно оставался далеко вверху. Лошади осторожно перебирали ногами на крутой тропинке, Эйлос ехал впереди, Тарен — позади меня. Можно было воспользоваться Точками, но я не любила злоупотреблять магией, к тому же поездка тренирует мышцы и делает тело сильнее. Через пятнадцать минут езды начались буро-зеленые леса, покрывающие большую площадь Ущелья; узкие жесткие листья каори наполняли воздух горьковатым свежим ароматом. Каори растут только здесь, из их плодов делают куаву, сок с добавлением перца и пряностей. Куаву подогревают на жаровне, добавляя немного горького вайна, чуть перца, соли, и в итоге получается густой красно-коричневый напиток, острый, но питательный; он вполне способен заменить пищу и не затуманивает сознание. Изредка из стены каори, больше похожих на очень высокие кусты, чем на деревья, выглядывали кудрявые серебристые ивы.

Ножны с двух сторон бедер били по израненным ногам, и чем дальше мы ехали, тем мрачнее я становилась. Боевые серпы, как их называл Тагот, без которых я не выходила из Алого Призрака, — мое излюбленное оружие. Мне это кажется символичным: ведь Смерть — это жнец, а я — один из ее вестников. Сильнее всего боевой серп напоминает кривой кинжал, но он подлиннее, и клинок загнут немного иначе, более плавно. Серпы тонки, остры, но не погнутся и при прямом ударе. За секунду парой своих я могу легко выпотрошить незадачливого соперника, причем сделаю это в лучших традициях Детей Лезвия. Выхватить их не составляет никакого труда — всего одно движение.

Странно, но на нас никто не напал. Арбалеты братьев и мой лук так и остались без дела, уши не уловили ни одного подозрительного звука — пространство около дороги принадлежало только птицам да мелкому зверью, перебегавшему под кронами, а через час мы уже подъезжали к Цитадели Стали. Дорога, выходя из леса, расширяется (в нее, словно маленькие ручейки, вливаются другие тропинки) и широким полотном затекает в арку, предваряющую вход в большой зал. Цитадель Стали — это не замок, это высокий сводчатый покой, увенчанный вторым ярусом и окруженный многочисленными комнатками, пристройками для хозяйственных целей. Он сделан из светлого с серыми прожилками камня, а внутри тяжелый потолок поддерживается длинным рядом белых колонн. В отличие от замков даройя, Цитадель Стали не пугает и не удручает, это место, в котором собираются для Танца Лезвий, здесь никто не живет. На стенах изображены символы Алфавита, и каждый может посмотреть на то, как должно рисовать знаки смерти. Ритуальные символы отлиты из лучшего металла и врезаны в стены, поэтому чертог так и назван. Цитадель Стали — это арена и гостевой зал одновременно.

Оставив коней на попечение мальчишки, глаза которого расширились при виде нас, я поправила одежду и вошла внутрь, Эйлос и Тарен следовали за мной. Вход не охранялся, да и глупо было бы охранять место, в котором собираются лучшие из тех, кто когда-либо держал оружие в руках. Длинный светлый зал уже был заполнен пришедшими даройо, они расступались перед нами, слегка опуская голову в приветствии. Пестрые цвета одежд, вычурные украшения, руны, от кого-то даже пахло духами… Проклятье! В воздухе вились волшебные огоньки. Многое изменилось с тех пор, как я была здесь последний раз.

Этрина, разряженного, как наложник Чарующих, я заметила сразу. А вот Лайн — настоящая охотница. Молодежь бездумно копирует ее красивые наряды, но все это лишь утонченная стилизация — ни цепочка, обвивающая шею, ни длинное платье не помешают ей отразить внезапную атаку. В копне волос — стилет, кроме этого светловолосая замечательно стреляет, но ее могущество, в основном, магического характера. Я кивнула ей, как равной. Бородач Дульче что-то рассказывал, размахивая руками, но краем глаза наблюдал за мной — еще один из тех, кто под внешней безобидностью прячет серьезное мастерство. Тощий, очень высокий и вечно хмурый Триэр, прислонившись к колонне, недовольно разглядывал присутствующих. Длинные бледные пальцы стрелка разминали лист вайна, но делал он это машинально, не собираясь подносить труху к губам. Всего в зале было около двухсот даройя — не так уж много нас осталось. Мне не нравилось то, что я видела, — суровая стройность и строгость законов клана нарушалась. Когда взгляд упал на Элайо из Чарующих, я невольно схватилась за рукояти боевых серпов. Она стояла, держа на поводке пару рабов-людей, и улыбалась узкими красными губами, притягательная, хрупкая и отвратительная. Так вот откуда все эти усовершенствования…

— Я вижу, скромность — одна из твоих добродетелей, Ра.

Этрин появился передо мной, преграждая путь, и презрительно осмотрел мое одеяние. Я не стала расспрашивать и ждать, ведь оскорбление — всегда оскорбление, даже если оно прикрыто покрывалом вежливости. Молодой петушок в ярких одеждах чувствовал себя в центре всеобщего внимания после гибели замка Морэя, и я сразу поняла, как его следует убить. Братья, уловив желание, остановились, отступив в стороны, а мои серпы уже впились наглецу в глотку, спускаясь ниже и разрезая два одинаковые линии. Мгновенно вспоров роскошное одеяние, я соединила штрихи внизу, перекрещивая оружие, а потом развела руки в стороны и, пока он падал, всадила серпы под ребра с обеих сторон. Раз-два-три. Пнув его, я придала телу траекторию, которая требовалась для завершения фигуры. Этрин рухнул на спину, руки наглеца простерлись по обе стороны от тела, а из разрезов на боках потекли кровавые потоки, словно еще одни конечности, только нарисованные на белом полу. Кровь из горла впитывалась растерзанным воротником и не деформировала символ Алфавита.

— Мы есть рука и орудие, — Эйлос, казалось, улыбался, доставая меч.

— Те, кто судят, и те, кто казнят, — Тарен откинул капюшон черного плаща, расшитого внизу серебряной нитью.

— Крылья птицы, имя которой Смерть, — я с удовлетворением стряхнула кровь с серпов, завершая ритуал.

Эхо в Цитадели Стали громыхнуло, отражаясь от высокого потолка и стен. Он был убит в горло, исторгшее оскорбление, и теперь лежал в виде знака, означавшего в Алфавите справедливую месть. Гордость за содеянное переполняла меня, хотя из-за быстрых движений раны на спине открылись — рубашка слишком близко прилегала к телу. Раздались сдержанные хлопки, которыми даройо приветствуют чужую удачу; Лайн подарила мне восхищенный взгляд, Триэр удовлетворенно крякнул.

— Вы не изменили слова ритуала, — Адепт Детей Лезвия уже стоял рядом, и я чувствовала, что совершенное мной убийство ему по душе.

— Ничто не может заставить меня изменить семейную молитву, — я убрала серпы в ножны, вытерев их о красивый камзол Этрина.

— Даже слова Адепта? — скользнули по мне ярко-синие глаза Сэтра.

— Ничто, — повторила я, смело встречая взгляд и чувствуя, как настроение улучшается.

— Я вижу, что значат для тебя традиции, Ра, — он усмехнулся. — Уверен, что ты соблюдаешь все правила до одного, и также я вижу, что тебе не нравятся изменения, происходящие здесь.

Эйлос и Тарен неподвижно стояли позади, наблюдая за ходом разговора. На их лицах не отражалось ни одной эмоции — ни на широкоскулом, смуглом лице Тарена, ни на более аристократичном, мягком Эйлоса, только темные огоньки глаз сверкали из-под капюшонов. Если кто-то пожелает напасть на меня, они предупредят.

Я не ответила, уставившись на Элайо, которая решилась подойти. Изящная ладошка с длинными ногтями легла на плечо Адепту, а голос пропел:

— Это было красиво…

Думаю, мы представляли собой разительный контраст. Не будь рядом Адепта, гостем которого являлась томная Элайо, я бы убила ее, не задумываясь, но сейчас мне оставалось только молчать. Я замерла, сдерживая вполне естественное желание, — в тесной черной рубашке с поднятым острым воротником, обшитым серебром, в узких штанах и высоких сапогах со стальными полосками на каблуках. Лук и ножны из черной кожи, на которых были выжжены знаки Алфавита, завершали картину. Темные волосы, недлинные и непослушные, растрепал ветер. Элайо же была закутана в разноцветные шелка, роскошная грудь привлекала взгляд, словно картина, обрамленная красивой рамой. Ярко рыжие волосы искрились, каждое движение — соблазн, каждый шорох одежд — зов и обещание. Я отвела взгляд, чтобы не испытывать судьбу, — редко кто способен долго противиться Чарующим. Гибкая, с тяжелыми бедрами, нежной кожей и хитрыми похотливыми глазами, которые наблюдали за мной. Некоторые отказывают им в уме, но я знаю, что это заблуждение; по крайней мере, Элайо преследовала какие-то иные цели кроме постоянной гонки за наслаждениями, присущей их клану. Одна ее рука покоилась на плече Адепта, пальцы другой сжимали поводки двух людей-игрушек, цепных псов, готовых выполнить любое пожелание. Первый был очень похож на менестреля — с маленькой бороденкой, кудрявой головой и яркими губами, а другой выглядел намного старше, в нем ощущалась некая сила. На щеке мужчины была вытатуирована или нарисована черная молния, жесткие волосы топорщились, словно щетка. На мой взгляд, он не вполне был порабощен чарами Элайо и теперь присматривался ко мне, непочтительно подняв голову.

— Ты рассержена, Ра… — заметил Сэтр.

— Пути Адепта — темная тропа для остальных, — механически ответила я, пытаясь оставаться бесстрастной.

— Верно, — согласился Адепт. — Ты заслужила Око Смерти.

Он был одет так же строго, как и я. Сэтр выглядел очень молодо и, если бы я не видела его в деле, никогда не заподозрила бы в нем лучшего из Детей Лезвия; светловолосый и синеглазый, подтянутый, высокий и невыносимо нахальный, он всегда привлекал внимание. Думаю, ему бы больше подошел пост в Совете Беара, чем ответственность за наш клан, — там пригодились бы и лоск, и любовь к эффектным сценам, но случилось так, как случилось.

Сэтр выдержал паузу, проверяя мое терпение. Эйлос сменил позу, Элайо послала ему страстный взгляд, и я едва сдержалась. Кощунство, подобно козлу в храмах Светлого Бога Беара или распутнику в монастырях Бригитт. Ладони лежали на рукоятях серпов, и их прохлада успокаивала меня. Наконец, он заговорил.

— Сегодня в Ущелье поймали мага. Поймали его рядом с твоим замком, Ра. Не поверю, что ты ничего не заметила, поэтому хотел узнать, что он успел сделать, прежде чем попал в руки Элайо. Люди становятся все более навязчивыми и невыносимыми.

Ни один мускул не дрогнул на моем лице.

— Все было спокойно этой ночью. Только замок Морэя сгорел по вине Этрина. Ничего особенного.

— Тарен? — Сэтр устремил взгляд на брата, но тот только качнул головой.

— Эйлос?

Ответа опять не последовало. Братья всегда поддерживали меня.

— Что ж, — Адепт отвернулся, привлекая внимание остальных. — Тогда нет причин, по которой настырный человек не может доставить нам удовольствие. Пусть начнется Танец Лезвий.

Не думаю, что он мне поверил — Адепт слишком проницателен для этого. Элайо отпустила один поводок, и мужчину с молнией на щеке вытолкнули в середину зала. Так значит, это был тот маг, что проник в мой замок и оставил загадочные письмена… Теперь я никогда не узнаю, зачем он это сделал — после Танца Лезвий он разговаривать уже не будет. Одуревший от чар рыжеволосой ведьмы человек постепенно приходил в себя, но для него лучше было бы как можно дольше угождать своей повелительнице — скоро ему придется испытать боль, подобной которой человек никогда не знал прежде. Сэтр воздел руки, начиная ритуал, и даройя расступились, образуя круг подле незадачливого мага. Братья встали рядом со мной, скидывая капюшоны и обнажая оружие. Они всегда любили эту забаву, меня же терзали мысли, от которых предстоящее действо не казалось столь привлекательным. Почему маг не сказал, зачем пришел? Почему не выложил все о том, что оставил в Алом Призраке? Поведение людей предсказуемо, а здесь виднелась нелогичность. Сэтр умел спрашивать, но маг промолчал. Может, Адепт решил наказать меня за ложь чуть позже, заинтересовавшись ненужной скрытностью.

Заклятье круга завершилось, и теперь пленник может выйти отсюда лишь по одному пути — пути, ведущему к Смерти. Любопытство и беспокойство отступали по мере того, как Адепт повторял слова литании, я старалась не видеть жадный взгляд Элайо, для которой открывали тайну Танца Лезвий, погружаясь в монотонные слова. Рубашка прилипла к ранам и, стоило мне пошевелиться, отрывалась от тела с отвратительным тихим звуком. Все смотрели наверх, ожидая знака — в Танце участвовали лишь те, на кого указывала Смерть; спустя миг у меня в глазах помутилось, а потом я увидела руку Серой Леди, приближающуюся ко мне… Меня выбрали.

В такой момент глаза становятся черными, словно толченый уголь, и все остальные отходят от участников. Любой, кто попробует начать Танец Лезвий, не увидев знака, сам становится жертвой. В этот раз осталось десять даройя, среди которых был и Тарен, лица некоторых из них ни о чем мне не говорили, но Дульче и М'сада я знала. Последний выглядел, как седой старик, но был крепок, жив и опасен. Ему нравилось походить на старца.

Первый удар нанес Тарен, разрезав одежду на спине пленника, но не оставив следа на теле. Маг обернулся, и его тут же встретил мой серп, срезавший небольшой клочок волос с головы. М'сад распорол рукав мага, молоденькая девушка попыталась разрубить мечом пояс жертвы, но сделала это чересчур нежно, и оружие просто соскользнуло. Первая осечка. У следующего даройо получилось лучше, и штанина мага оказалась разрезанной надвое, как раз по шву. Он крутился, глядя вокруг, пытаясь защититься, но во взгляде уже появлялось понимание близкой участи. Сэтр громко читал слова литании, следя за игрой.

Смысл Танца Лезвий заключается не в конечной гибели жертвы, а в том, чтобы нанести максимальное количество виртуозных ударов, не убив ее. У мага не отобрали оружие, он мог оказывать сопротивление, мог сразиться с кем-то из нас, но задачей оставшихся в круге было не его уничтожение, а как раз как можно более долгое продление жизни человека. Тот, кто нанесет последний удар, проиграл. Одежды на маге уже не осталось. Он бросился на М'сада, но тот легко отразил атаку, поцарапав запястье человека. Совсем слабо, почти незаметно.

Каждый из нас атаковал в ритме литании, ни у одного не было времени больше, чем у другого. Человек уже пришел в себя, он пытался спровоцировать кого-нибудь из нас, чтобы прекратить мучения, и я удивилась его мужеству. Он не выл, не просил пощады — он принял правила и играл, как и мы, хотя страх сковывал движения. Тарен оставил царапину на спине мага, из нее потекла кровь. Теперь Танец пойдет быстрее. Откуда-то раздавался грохот барабанов, маг уворачивался, танцуя последний раз в этом мире. Мне хотелось спросить его, что значила записка, но мысли уничтожались звуками игры — тяжелым дыханием, легким звоном оружия, едва заметным треском распарываемой кожи, тихим, очень тихим… И голосом Сэтра, неумолимым и настойчивым.

Маг сделал выпад, я уклонилась, проскользнула под рукой и нанесла рану на бедре. Темп убыстрился, теперь Адепт выплевывал слова, они частили, словно капли ливня. Бам-бам-бам… Барабаны рокотали, вторя ритму литании, усиливая его, и даройя метались вокруг окровавленного человека, вычерчивая каждый свой рисунок. Маг пошатывался, он устал, но не переставал сопротивляться. Один раз ему даже удалось задеть опоздавшего юнца ножом, но это была единственная победа. Черная молния скрылась под сетью царапин.

Движения-штрихи, каждое из которых оставляет болезненный след. Кровь заливала магу глаза, но он все еще стоял, не бросая попытки защититься. Удары-укусы серебристых лезвий настигали его все чаще, становились больнее — игра подходила к своему завершению. Почувствовать, сколько осталось в нем жизни, — вот основная задача Танца Лезвий, и я поняла, осторожно поцарапав серпом его позвоночник, что жить магу осталось не так долго,. Кто-то срезал мочку уха, М'сад отрубил ладонь человека, и тот выронил оружие…

— Я не боюсь умереть, — внезапно сказал он, разрушая неожиданными словами ход литании, и посмотрел на меня.

Барабан громыхнул, а Сэтр повысил голос, проговаривая названия букв Алфавита. Моя очередь и момент приблизить пленника к смерти сразу на одну ступень. Его взгляд впился в меня звездой с острыми краями; не стоило заставлять человека ждать. Острия серпов погрузились в виски, но не настолько глубоко, чтобы он умер сразу. Я с силой выдернула оружие, и маг упал на колени, сжимая голову руками.

— Поторопилась, — М'сад неодобрительно нахмурился, почти ласково очертив лезвием дугу на теле незнакомца.

Круг окончился на девушке — маг умер. Сэтр прервал чтение, на зал опустилась тишина. Танец Лезвий завершился, и победителем был М'сад. Он не сказал ни слова, но недовольный взгляд значил больше, чем слова, — даройо отлично понял, что я хотела закончить игру быстрее. Тарен спрятал смертоносные длани и пошел за плащом. Судя по тому, как смотрели на нас остальные, зрелище оказалось достойным, оно многому научило их, а смелость жертвы придала ритуалу еще больше силы. Однако Сэтр тоже видел мою поспешность и теперь наблюдал.

— М'сад заслужил Око Смерти, — громко возвестил Адепт. — Танец окончен.

Это означало, что теперь каждый мог начать поединок или просто отдохнуть, вспоминая детали Танца и извлекая из происшедшего ответы на вопросы. Как правило, знак видели лучшие, а наблюдать за тем, как владеют оружием мастера — истинное удовольствие. Молодежь засуетилась с подносами, а я подошла к трупу, который накрывали красным ковром прислужники. Обычный человек, ничего особенного, да теперь слишком сложно понять, были ли какие-то отличительные черты в самом начале. Смех Элайо разносился по Цитадели звонкими колокольчиками, от него по позвоночнику бежали мурашки. Я окунула пальцы в кровь мага, и тут он дернулся. Проклятье!

— …пьяная волчица…

Оказывается, маг приберег для меня еще один сюрприз, но оскорбление меня не тронуло. Мертвец снова стал мертвецом, действие заклятья закончилось.

— Он не был мертв?

Я встретилась взглядом с Эйлосом, который с интересом рассматривал закрытый ковром труп.

— Был, — я поднялась, задумчиво осматриваясь, но больше никто ничего не заметил. — Это не голос выжившего человека, это голос духа. Его последнее заклятье.

— Странные слова, — брат убрал с моего лица растрепавшуюся прядь.

— Да… — согласилась я. — Заклятье именно для меня. Не понимаю, что происходит, брат.

— Поймешь.

Братья никогда не сомневались во мне. Тарен опять стоял рядом, невозмутимый и суровый, но он был доволен, это чувствовалось. Прислужник (молодой даройо, еще не закончивший Обучения) поднес мне чашу с куавой, и я отпила несколько глотков горячего варева. Приготовлено на славу — ну, хоть что-то тут делается в соответствии с традициями.

— Это был хороший Танец, — вдруг сказал Тарен. — К тому же, ты отомстила за осквернение Алого Призрака.

Мы помолчали некоторое время, глядя на поединок хмурого Триэра с Диру, девушкой-Звездой. Похожий на привидение, тощий и угрюмый лучник постоянно пытался ее превзойти, но то ли не очень хотел, получая удовольствие от самого процесса схватки, то ли просто не мог. Смертоносный ветер стрел с тяжелыми наконечниками разбивался о ее защиту — Диру играючи ловила их или отбивала маленьким щитом, успевая выпускать веер стальных звездочек, роем атакующих любителя вайна. Триэр уклонялся, перекатывался — и снова начинал атаку, срывая тетиву. Похоже, ему нравилось смотреть, как юная Диру, одетая в коричневую кожу, сдвигает брови, сосредоточиваясь на летящей угрозе. Остальные с интересом наблюдали за умениями воинов. Девушка-Звезда одна из немногих не обрезала волосы, заплетя их в две длинные каштановые косы, поэтому выглядела на удивление женственно и мягко; ее прозвали так из-за стальных зазубренных звезд, которые ей нравилось метать в противника, хотя излюбленное оружие воительницы — лук, как и у Триэра. У каждого из нас есть оружие, к которому он не равнодушен, однако это не мешает хорошо владеть любым. А уж ловить стрелы умеет каждый, только в лучшей или худшей степени.

В их поединке была душа. Несмотря на то, что Триэр не собирался убивать девушку, вряд ли кто-то мог назвать схватку шуточной и — более того — немногие смогли бы это повторить. Адепт хитро щурился, подбадривая Диру, остальные подшучивали над лучником или восхищенно молчали, у самого входа закипела другая битва, и все было бы правильно, если бы не Элайо. Ее присутствие раздражало меня, как раздражает рану грязь: именно ее присутствие объясняло все послабления, всю лишнюю мишуру и отвратительный запах духов, щекотавший мне ноздри. Сэтр был главой клана, но мне казалось, он приведет его к гибели. Меч не может быть острым, если его не чистят, убийца не может видеть красоту Смерти, если позволяет себе лень и неосторожность. Каждому слову в Заповедях было основание. Дети Лезвия — это охотники, а сильный запах, яркие краски и разболтанность — атрибуты жертвы. В картине не может быть лишних деталей: если убрать что-то одно, она теряет очарование; если сломать маленький винтик из часов, они развалятся. То же самое и с традициями клана. Несоблюдение их — путь к саморазрушению, но Сэтр, похоже, думал иначе.

Элайо присела на край лестницы, поджав ноги и поглаживая козлобородого менестреля, который щурился и дрожал мелкой дрожью от удовольствия. Огонь волос окутывал женщину ярким ореолом. Чарующие не только мастера плотских утех, с помощью которых они порабощают, это лишь одна сторона. Сильный духом вполне способен отказаться от их предложений и избежать тягучего влечения, хотя это и непросто, но вот противостоять хитрости Чарующих намного сложнее. Для них истинным удовольствием является заставить человека или даройо сделать то, что он делать не собирался, — нарушить обет, посетить запретную территорию, не выполнить наказ Адепта. Выдать тайну, например. Поэтому видеть здесь Элайо мне совсем не хотелось — лишь избранные могут уйти, повернувшись к ней спиной, а другие открыты влиянию. Она заметила мой взгляд и поднялась, направляясь к колонне, возле которой устроились мы с братьями. Плавная, неторопливая походка, во время которой рыжеволосая соблазнительница будто плыла по белому полу. Воплощенное искушение. Мои серпы сами просились прыгнуть в ладони и отправить ее к праотцам.

— Ты стоишь на черте, — вместо приветствия сказала она, краем глаза проследив полет стрел Триэра.

Я подумала, что лучше всего будет промолчать, чтобы не испытывать собственное терпение. Братья ощутили мою ненависть и напряглись.

— О. У тебя два пса, как и у меня, — рассмеялась Элайо.

В одно мгновение острия серпов уже находились у ее груди, чтобы вырезать сердце, но я остановилась. Мне стало понятно, чего она добивается, — чтобы я нарушила запрет и навлекла на себя гнев Адепта. Я прокрутила рукояти серпов полукругом и вложила их обратно в ножны.

— Не имею привычки делать то, чего навязчиво желают другие. Если хочешь умереть, прими яд.

— Почему яд? — отшатнулась от меня Чарующая.

— Чтобы никто не марал свою сталь.

Неверно было бы думать, что сила даройя лежит в умении владеть оружием. Среди людей попадаются замечательные мечники или стрелки из лука, но это не делает их Детьми Лезвия. Человек может отразить летящий в него клинок, но он никогда не почувствует опасность за сотни шагов от себя, не услышит слабый звон спущенной тетивы, не поймает стрелу, даже не оборачиваясь в сторону атаки, и не ощутит запах врага. Кроме того в каждом из даройо находится магия, но она не искусственна, не приходит извне — она словно капля, добавленная в нашу кровь. Концентрируя эту магию, можно усиливать то или иное чувство, улучшать реакцию, предчувствовать. Никто из людей не способен видеть красоту Смерти, улавливать ее желания, делать гибель жертвы прекрасной. Они просто убивают, чтобы удовлетворять нужду в еде, золоте или просто утихомиривать ненависть и алчность. Дети Лезвия — художники Смерти, рисующие убийством.

Противник должен быть силен, необычен, бой с ним должен научить чему-то, открыть новую грань в познании искусства плести гибель. Иногда это похоже на озарение — все обстоятельства складываются в погребальный костер жертве, смотришь — и видишь, как это должно случиться. Иногда это воздаяние, иногда — удовольствие. Каждый даройо сам чувствует, когда настало время применить оружие; чем дальше продвигаешься по пути совершенствования, тем меньше противников остается, и тем более сложные задачи выбираются. В любом случае, с каждым убийством узы Серой Леди становятся крепче: ведь буквы Алфавита рисуются для нее, каждая капелька крови падает в соответствии с завещанным ритуалом. Если в выборе жертвы или в способе убийства была допущена ошибка, после завершения ритуала в душе остается лишь пустота, что-то отмирает, и даройо уединяется в замке, наказывая себя и тренируясь до тех пор, пока не будет готов к следующему шагу. Ошибаться в выборе жертвы позволяется три раза, не больше, иначе Адепт убивает неспособного, который не может ощущать токи иного мира. Но такого на моей памяти не случалось — чутье обычно не подводит. Выбор способа — это свободный поиск, тут ограничений нет. В случае правильного выбора слова ритуальной молитвы принимаются, и внутренняя сила растет. Это краткий восторг, словно в кровь добавили еще каплю магии. Такими нас создали Серые Боги.

Заказы людей выполняются далеко не всегда. В основном, к воротам приходят посланцы от аристократии Беара или из других городов, потому что никто не может лучше выполнить желаемое, чем Дети Лезвия; их просьбы рассматриваются только тогда, когда существует возможность с помощью исполнения роли наемного убийцы продвинуться по Пути и, конечно, когда оплата достойна.

В любой другой день я бы ушла сразу после Танца Лезвий, ведь поединки остальных меня интересуют мало, но в этот раз мне хотелось увидеть Наставника. Из всех даройо только Сэтр и Наставник могли знать, что написано на клочке бумаги, оставленном мне строптивым магом. Эта загадка не давала мне покоя — колдун оказался в Ущелье для того, чтобы передать мне послание, но самое странное заключалось в том, что он вспомнил имя отца. Я не представляла, кто и зачем мог доверять мне какие-то тайны. Но, по крайней мере, осквернение Алого Призрака было отмщено.

Мы вышли из зала и остановились около арки, ожидая окончания поединка Триэра и Диру. Судя по возгласам, лучнику так и не удалось пробить защиту девушки-Звезды, но все остались довольны. Ветер изредка пробегал по затихшим темно-зеленым кронам, сумерки постепенно становились гуще, а струи тумана наверху тяжелели и свивались между собой. Наставник приходит в Цитадель Стали под вечер, он не любит шума схваток и кровавого исступления Танца Лезвий; его интересует только Око Смерти. Наставник — мастер тай-су, и каждый из нас учился у него.

— Ра, — Триэр вышел из зала, вешая за спину лук. — Мне нужно с тобой поговорить.

Эйлос и Тарен почти скрылись в тени, закутавшись в плащи и не шевелясь. Черный Лучник, как еще называли Триэра, рассеянно скользнул по ним глазами, хотя заметить их сейчас смогли бы немногие, и я только одобрительно хмыкнула.

— Что-то случилось? — я подняла бровь и присела на невысокую ограду, изображавшую свившихся в схватке древних змеев. Спина и бедра нещадно болели — кажется, из ран снова выступила кровь.

— Ты сама видишь это, Ра, — лучник нахмурился еще сильнее, чем обычно, и махнул рукой на Цитадель Стали, словно предлагая мне вспомнить то, что там происходило. — Мне кажется, Адепта нужно остановить, пока маленькие послабления не превратились в большие беды.

Слова, сказанные негромко, в окружающей тишине прозвучали очень четко. Братья встрепенулись и посмотрели на меня, теряя безразличие, снова становясь видимыми.

— А чем я могу тебе помочь? — равнодушно спросила я, пошевелив истерзанными плечами.

— Ни для кого не секрет, что если у кого-то получится вызвать Адепта на поединок и победить, то только у тебя. Именно поэтому я хотел предупредить — не показывайся в Беаре, особенно с братьями — тебя легко узнать. Убийство Кайна Тревора, которое поручил тебе Адепт, разозлило горожан, они снова хотят пойти к воротам и ворваться в Ущелье.

— Я не боюсь горожан, — я взглянула на пальцы.

Триэр хотел что-то сказать, но остановился, мрачнея все больше и больше.

— Конечно, ты не боишься… Проклятье! Но существует множество способов поймать тебя, не вступая в бой.

— Ты волнуешься за меня? — я посмотрела ему в глаза, не понимая, отчего Черный Лучник забыл про хваленое спокойствие; мне не нравилась его догадливость.

— Я волнуюсь из-за возможности потерять шанс отправить Адепта к Серой Леди, — ответил Триэр, снова обретая невозмутимость. — Ты скоро выйдешь на уровень, который позволит тебе сразиться с ним, — намного быстрее, чем все остальные, — поэтому будь осторожна. Мне кажется, Сэтр тоже прекрасно это понимает. Есть разные возможности помешать тебе достигнуть нужной ступени.

Он помолчал, не ожидая ответа, а потом зашагал прочь, неслышно ступая по земле. Через миг он уже скрылся в лесу, растворился в нем, будто дух. Выходит, не одной мне не по душе порядки Сэтра, но почему-то эта мысль не доставляла удовольствия. Неужели Триэр догадывался о моих маленьких прогулках в Беар? Я бы предпочла ошибиться.

В зале Цитадели тем временем завершились серьезные поединки, и даройо один за другим выходили и уезжали прочь. Заметив нашу троицу у входа, некоторые приветствовали меня, некоторые неодобрительно хмыкали, но только рыжий гуляка Джей решился подойти. Я не знаю, каким образом ему удавалось остаться в живых до сих пор, ведь Джей постоянно пропадал в кабаках Беара и Шойары, города, расположенного на западе от Ущелья Раздоров. У него не было собственного замка, но он от этого ничуть не страдал. Не знаю, почему его до сих пор никто не убил. Очевидно, удача хранила его. Сам он тоже не часто применял оружие, изредка потроша воришек, которые имели неосторожность залезть к нему в карман, но примерно раз в месяц он появлялся и выполнял все ритуалы разом, то истязая себя до беспамятства, то тренируясь, чтобы не потерять форму.