Обидчивая Ужасная Татуировщица

Я решаю исправить мою ошибку и продолжать в алфавитном порядке.

Дождя не было уже целый час, и, собираясь на очередное заседание клуба, я воображаю, что все будут в хорошем настроении. Проходя мимо группы ботаников, замечаю, что у них не хватает еще одного члена и они выглядят как-то уныло. Но у меня нет времени думать об этом, потому что, уже подойдя к столу, я понимаю: что-то не в порядке.

Я чувствую, что бледнею, когда поднимаю взгляд на телевизор, находящийся высоко над нашим обычным столом, вижу, что прямо на меня смотрит фотография Уильяма Холдена. Эта самая фотография была помещена на обложке его первого романа. Его сияющее лицо медленно блекнет, и, когда камера переключается на скорбного диктора, желудок у меня сжимается.

— Потребовалась серьезная работа группы высококлассных судмедэкспертов, но теперь тело уже официально опознано. Ждите новых сообщений.

Все члены клуба смотрят на экран. Они молчат, в воздухе явственно пахнет тревогой и шоком. Мне безумно хочется повернуться на каблуках и броситься бежать.

Тони первым ловит мой взгляд. Он выглядит очень мрачным.

— Ты об этом слыхал?

К моему ужасу, оказывается, что я не могу говорить. Я тупо смотрю на Тони, в глотке у меня пересохло. Другие члены клуба смотрят на меня, ждут ответа, а я, Боже, помоги мне, не могу выдавить из себя ничего, кроме жалкого бульканья.

— Будем считать, что это значит «да». — Тони отворачивается и смотрит на других членов.

Мое сердце почему-то оказывается у меня в горле, я молча занимаю свое место, ноги дрожат так сильно, что я начинаю бояться, как бы с меня не свалились штаны.

— Охо-хо… —Тони проводит по лицу своей большой рукой. — Случается же на свете такое дерьмо.

— Кто-нибудь… э-э… кто-нибудь хочет сказать несколько слов? — Джеймс Мейсон отпивает из большой кружки очень черного на вид чая.

Берт ведет себя так, словно для него завтрашний день не существует. Не бывает сюрпризов для любителя находиться в центре внимания.

— Я бы хотел предложить тост. — Все члены клуба поднимают бокалы. У меня бокала нет, так что я поднимаю пустой кулак. Я замечаю, что рука у меня сильно дрожит.

Берт говорит с нежностью, очень тепло.

— За Уильяма Холдена, человека, убийцу и настоящего друга.

Все бормочут себе под нос «за Уильяма Холдена» или «за друга», а я, пока никто не слышит, шепчу «за плешивого». Потом я оглядываюсь в поисках глухой официантки и думаю, как спросить на языке глухонемых «нельзя ли открыть окно»? Внезапно в баре становится очень душно. Я распускаю узел на галстуке, расстегиваю воротничок.

— Нравился мне этот парень. — Ричарду, славному южанину, нравятся все, с кем он сталкивается. Черт его знает, как он ухитрился стать серийным убийцей. —Хоть у него и не было волос, рассказывал он здорово, и вообще писатель был знаменитый.

— Что-что, мамочка? Что ты говоришь? — Джеймс Мейсон оглядывается вокруг, и остальные члены клуба вздыхают или устало фыркают.

— Эй, Джимми, приди в себя! Мы тут поговорить пытаемся, — рявкает Тони. Джеймс оглядывается и смущенно пожимает плечами.

— Мамочка просто сказала, что хочет рис и бобовый суп.

— Джимми, я тебя предупредил. Хватит уже, ясно?

— Скажи этой суке, пусть поест в каком-нибудь другом месте. —Таллула фальшиво улыбается Джеймсу, а тот смущается и снова начинает болтать пакетик с чаем в своей кружке.

— Лично я хотела бы узнать, кто убил мистера Холдена. — Шер зажигает сигарету, выбрасывает спичку и, как настоящая артистка, качает головой. Рядом с ней чувствуешь себя как в кино.

— Бывают больные люди, скажу я вам. — Чак подмигивает, чтобы мы поняли, что он иронизирует, а я так испуган и взволнован, что моя смеховая машина начинает работать помимо моей воли. Все поворачиваются и смотрят на меня. Я немедленно останавливаюсь.

— Простите меня. Я… мне кажется, я все еще в шоке.

Лица отворачиваются. И теперь мне отчаянно нужна выпивка, но глухая официантка куда-то пропала.

— Думаю, я мог бы поискать его, но это не в моей юрисдикции. —Тони — детектив второго разряда из пятьдесят первого полицейского участка Нью-Йорка. Прекрасный коп во всех отношениях. И это несмотря на то, сколько времени он проводит в Чикаго, председательствуя на наших собраниях. — И то, если кто-то сочтет, что в этом есть хоть какой-то смысл. Лично я склонен считать, что тут проклятое невезение и больше ничего. Старина Уилл оказался в неправильном месте в неправильное время.

— А что со способом, которым он был убит? Поразительное совпадение. — Если уж Шер что-то задумала, ее с этого не сбить.

— Уилл никогда не взрывал целые бензозаправки, Шер. Он взрывал отдельных граждан, которые попадались ему в темных переулках. Это не его стиль. — Таллула смотрит на Шер с выражением «сроду не видывала такой дуры», и Шер в ответ бросает на нее сердитый взгляд.

— Мисс Бэнкхед — одного факта, что в деле был замешан огонь и что убит был Уилл, мне достаточно, чтобы понять — тут что-то не в порядке. Ясно, милочка? Или никак не сообразите своей татуированной черепушкой?

— А ты вообще умеешь обдумывать только подтяжку лица.

Шер срывается с места, как мангуст, — она уже готова вцепиться в Таллулу, но Тони удается схватить ее за руку и заставить сесть на место.

— Леди… не так мы должны поминать Уилла… Шер и Таллула смотрят друг на друга, и мне совсем не нравится воцарившаяся в клубе атмосфера.

А программа новостей тем временем идет своим чередом, и вот уже рядом с ведущим оказывается телевизионный психиатр — они всегда зовут одного и того же парня, когда в новостях упоминается кто-то из скиллеров. Я давно его не видел и теперь замечаю, что он сделал небольшую пластическую операцию и поставил коронки на зубы. Он выглядит как минимум на десять лет моложе. Клуб хорошо знаком с этим психиатром — все считают его поразительно смешным, его дурацкие теории и смехотворные психологические портреты ужасно всех развлекают.

ВЕДУЩИЙ: У меня здесь экземпляр книги — «Ра-Ра-Ра Солнечный Бог», написанной жертвой, и я думаю, вы хотите что-то сказать по этому поводу?

(Телевизионный психиатр берет из рук ведущего книгу и открывает ее на заранее отмеченной странице.)

ПСИХИАТР: В первую очередь я хотел бы привлечь ваше внимание к частично разжигающему…

ВЕДУЩИЙ: (Смеется.) Разжигающему? Очень хорошо.

ПСИХИАТР: (Серьезно.) Что?

(Ведущий понимает, что сейчас не время для шуток.)

ВЕДУЩИЙ: Извините. Продолжайте, пожалуйста.

(Психиатр пронзительно смотрит на ведущего, а потом снова поворачивается к камере.)

ПСИХИАТР: В частности, это место может пролить свет на то, почему был убит Тернер Тернер III.

Я знаю, что все в клубе просто умирают от желания позвонить по телефону и сообщить, что Тернер Тернер III — не настоящее имя Уильяма, это был просто псевдоним. Только Уилл мог придумать себе такое дурацкое имя. В конце концов я все-таки умудряюсь обратить на себя внимание официантки и знаками показать ей, что хочу пива.

ПСИХИАТР: {Читает.) По моему твердому убеждению, человечеством правит страх перед наступлением вечной ночи. Солнце — наш друг и вдохновляющая сила, наше убежище от круглосуточного кошмара. Лучше всего для человека было бы следовать за восходом по всему миру, никогда не знать ночи, и тогда ему никогда бы не пришлось столкнуться со смертью.

(Психиатр поднимает глаза от книги и смотрит на ведущего, который явно не понял ни слова.)

ПСИХИАТР: Я думаю, кто-то прочел это и решил убить его.

— Если кто-то его и убил, это был его издатель. — Я начинаю смеяться, как только Чак Норрис открывает рот, я смеюсь, что бы он ни сказал. Не успеет Чак начать, а я уже хохочу, как обезумевшая гиена. — Надо признать, книги у него были совершенно дрянные. — Шутка не удалась, и никто не смеется. Бетти смотрит на меня ледяным взглядом, и я рад, что глухая официантка загородила меня локтем, когда принесла пиво. Чак тепло подмигивает официантке, и та очень довольна.

Думаю, это сделала его мать. — Джеймс Мейсон очень тихий человек, он почти всегда молчит и не любит говорить на публике. Это удивляет меня, потому что Джеймс адвокат, а мне всегда казалось, что адвокаты должны быть более агрессивными и громкоголосыми. Я часто думаю, сколько же человек этот невероятно застенчивый адвокат успешно защитил за двадцать лет службы. Наверное, двоих, не больше.

— Уилл говорил мне, что собирается написать о ней книгу. Полуавтобиографическую, так, кажется. Может, она прочла черновик и он ей не понравился.

— Это неплохая идея, мистер Мейсон.

Джеймс, кажется, так потрясен тем, что наконец-то сказал что-то разумное, что чуть не падает со стула.

— Это мамочка придумала… Шер продолжает.

— Хочу напомнить, что мистер Холден был одним из немногих членов клуба, не убивавших своих матерей.

— Пока. — Чак пытается реабилитироваться после предыдущей неудачной шутки, и я снова смеюсь.

— Я согласна с Шер. Кто скажет, что это не его мамаша? — Бетти со всеми познакомилась и чувствует себя в клубе довольно комфортно. Сегодня вечером она расчесала волосы на прямой пробор и оставила их распущенными, и мне нравится, как она отбрасывает непослушные пряди, чтобы они не лезли в глаза.

Берт не убежден.

— Давайте подумаем об этом еще. Неужели чья-то мама действительно способна таким вот образом убить свое чадо? Я имею в виду, это уж чересчур, вам не кажется? — Я обнаруживаю, что желаю Берту смерти — и немедленно.

— Ну, моя, например, могла бы. — Это я говорю гораздо раздраженнее, чем собирался.

— Разве это кого-то удивляет? — Чак хихикает, с ним и некоторые другие.

— Моя, думаю, тоже могла бы. — Шер говорит это с непроницаемым лицом, и хихиканье немедленно смолкает.

— А моя просто пыталась. — Практически вся семья Таллулы пыталась ее убить.

Паника прошла. Я делаю большой глоток пива.

— Если подумать, может, стоит кому-нибудь съездить и прикончить его мать. Ну, почтить память Уилла. — Джеймс, пораженный тем фактом, что к нему прислушались, уже начинает командовать.

Семеро людей, собравшихся вокруг стола, немедленно и очень громко отзываются:

— Я это сделаю! — Я добавляю свой голос, но понимаю, что, чтобы меня услышали, мне следовало бы завизжать. Все поднимают руки, как школьники, и выглядят такими возбужденными и готовыми к свершениям, что я уж и не знаю, какое решение примет Тони, председатель клуба.

— Меня. Выбери меня, Тони.

— Нет, меня.

— Меня, Тони, меня.

— Я это сделаю, — говорит Тони и рыгает. У него такой холодный взгляд и еще более холодный голос, что спор заканчивается, не начавшись.

Я делаю еще один огромный глоток пива.

Одним меньше, осталось восемь.

С самого начала я нарочно сел рядом с Таллулой. Я изучаю ее некоторое время и прихожу к выводу, что не могу придумать никого, кто раздражал бы меня так же сильно. Когда-то она училась в Школе искусств, но кончила тем, что натирает полы в стриптиз-клубе до и после представлений. Она носит вещи из социального магазина, живет в полуразвалившемся гетто, и все, чего ей еще хочется в жизни, — это убить как можно больше людей. Она открыто признает, что ненавидит все человечество, и, насколько я себе представляю, это чувство взаимно.

Я изучаю татуировку на правом предплечье Таллулы. Там изображен кинжал, с лезвия которого капает кровь, а получившаяся лужица образует слова «Арт мертв». Зная Таллулу, я могу предположить, что Арт в данном случае — вовсе не искусство, а имя какого-то несчастного парня, с которым она была знакома.

— У меня никогда не хватало смелости спросить, но я всегда хотел узнать, где тебе сделали эту татуировку. У меня есть приятель, над которым требуется как следует поработать иголкой, — я выражаюсь так, как будто знаком с жаргоном татуировщиков, и думаю, что это звучит классно.

Таллула смотрит на меня, в ее холодных серых глазах ничего, кроме ненависти.

— Я сделала это сама.

— Ух ты. Это же… ох… просто здорово. Так ты, значит, левша?

— Ты так думаешь? — Сарказм тут совершенно ни к чему, но такая уж у нее манера.

Я умоляюще улыбаюсь.

— Я поражаюсь, почему ты не занимаешься татуировкой профессионально. Ты так великолепно это делаешь!

Таллула делает саркастическую гримаску и закуривает.

— Подтирать пол за стриптизершами. Это так унизительно, особенно когда у человека такой большой талант. — Я должен ее подколоть. Просто должен. Ничего не могу поделать. Я сказал «подколоть»? — Знаешь, твоя история меня просто пронзила… — я показываю себе на сердце. — Вот здесь. До сих пор не могу поверить, что ты со мной этим поделилась.

— Я рассказывала всему клубу, не одному тебе.

— Я знаю, но история была такая… динамичная. .. казалось, ты рассказываешь только мне, мне одному. Она была такая захватывающая, у меня было такое ощущение, что в комнате больше никого нет. — Мне хотелось забраться ей под кожу, стать чернилами, которые она использует, чтобы татуировать своих жертв. Ничего не могу с собой поделать. Люблю их злить.

На заднем фоне Джеймс Мейсон описывает подробности своего последнего убийства.

— Я обещал мамочке, что убью его. Я считал его угрозой — для всего, чего мы добились таким тяжким трудом. Он не был из той социальной группы, которую мы с мамочкой презираем, для меня это был просто способ сказать мамочке: «Этого судью приятно будет убить». Ни больше ни меньше. И должен вам сказать, я и в самом деле наслаждался, убивая его. Тут я не могу себя защитить, — как будто он когда-то может. — Я просто развожу руками и признаю, что это было отличное убийство.

Таллула слушает историю вполуха, она презирает Джеймса, как и всех нас.

— Этот игольчатый пистолет… Какой инструмент… Какое оружие… — я качаю головой, причмокиваю губами, как будто Таллула настоящая Королева Убийц.

И даже она, с ее холодным сердцем и ненавистью ко всему окружающему, уступает под моим нажимом.

— Насчет этого твоего друга. Вы близкие друзья?

— Ну… нет. Он… знакомый. Ну, мы просто товарищи по работе.

— Так он мужчина?

— Да-а… По крайней мере, так он уверяет, — я фыркаю. Какая восхитительная шутка. Таллула даже не слышит, ее глаза сужаются.

— Он когда-нибудь рассказывал тебе, что ходит смотреть на стриптизерш? Что платит за то, что женщины унижаются на глазах у кучи бездельников?

Я притворяюсь, что обдумываю это.

— Вообще-то теперь, когда ты об этом упомянула… Знаешь. Мне кажется, он туда ходит. По ночам он обычно свободен. Он немного… Ну, ты понимаешь… Немного развращенный.

Глаза Таллулы расширяются, и я понимаю, что она в моих руках.

— Устрой нам встречу.

Сначала я думал, что с Талуллой придется повозиться. Я не рассчитывал, что в ее расписании убийств найдутся свободные места.