Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Искусство спора

ModernLib.Net / Психология / Поварнин Сергей Иннокентьевич / Искусство спора - Чтение (стр. 3)
Автор: Поварнин Сергей Иннокентьевич
Жанр: Психология

 

 


5. Когда тезис выяснен, спорщикам лишний раз представляется случай решить, вступать ли в спор из-за этого тезиса с данным противником или лучше отказаться от спора. Этим случаем не следует пренебрегать, если спор не необходим и не имеет для нас характера спорта. Спорим ли мы для исследования истины или для убеждения или для победы, каждый из этих видов спора предъявляет свои особые требования к тезису и к противнику, и, если тезис и противник не соответствуют им, от спора лучше отказаться. — Если нам важно осветить какой-нибудь вопрос в споре, мы не будем тратить время на споры с невежественным в этом вопросе противником или спорить из-за «неинтересного» или явно достоверного или явно нелепого тезиса. Когда мы предполагаем убеждать кого-нибудь, надо сперва спросить себя, имеется ли «общая почва» для спора с противником, т.е. такие общие для нас обоих мысли, на которые можно опереться в доказательстве данного тезиса.

Иногда приходится на этот счет «позондировать» противника путем осведомления. Без общей почвы с помощью честного спора не убедить. — Когда спорят «для победы», опытный «любитель лавров» тщательно избегает, по возможности, «неблагодарных» для спора тезисов и противника, «сомнительного» по силе. — Только (36:) спортсмен спора готов схватиться с любым противником, и из-за любого тезиса. Ему «лишь бы поспорить».

Существуют такие тезисы, о которых серьезный спорщик при обычных условиях никогда не спорит. Таковы, например, недоказуемые тезисы. Таких не мало. Противник, например, утверждает, что совершил поступок по такому-то мотиву. Я же глубоко уверен, что он совершил его по другому мотиву. Однако, спор об этом, обычно, невозможен. Противник не может оправдать свой тезис, я не могу его опровергнуть. Или, например, тезис: «это здание в высшей степени красиво». Как доказать этот тезис? «Красота» не доказывается, а чувствуется, «раскрывается». Одним словом «о вкусах не спорят». — Не станет обычно спорить серьезный человек о пустяках — «из-за выеденного яйца», как говорят иногда. Особенно, если есть вопросы первостепенного значения, важные и значительные. Когда имеются очень важные интересы, а спорят, опуская их, из-за мелочей, «из-за чепухи», то спор называется византийским спором. Такими спорами богата всякая кружковщина, пережившая медовый месяц объединения. В них впадает обмелевшая наука, вроде старой схоластики, опускавшей под конец важнейшие вопросы богословия и (27:) серьезно спорившей иногда о том, был у Адама пуп или нет, и что раньше сотворено, курица или яйцо.

6. Что касается лиц, с которыми предстоит вступить в спор, то тут часто приходится делать еще более строгий выбор, если, конечно, есть возможность уклониться от спора. Мудрость всех веков и народов предостерегает от споров с глупцами. Бесчисленные изречения и поговорки посвящены этому правилу, плоду

Ума холодных наблюдений

И сердца горестных замет.

Такой спор редко приносит пользу. — Не следует, конечно, без нужды спорите с грубым и дерзким человеком. Один остроумный мыслитель (Монтень) пишет: «я вынесу грубые замечания друзей: ты глуп, ты бредишь и т.п.». «Я люблю людей, выражающихся смело, куда мысль, туда и слова». «Надо укрепить и закалить слух против изнеженности церемонных слов». «Я люблю мужественное и сильное общество» и т.д. Конечно, в этом есть доля правды. Но пределы такой «мужественности» зависят от вкуса, и что позволительно между «мужественными» (37:) друзьями, то непринято и недопустимо, когда споришь просто со знакомым или незнакомым человеком. — Такой спор иногда тоже, что поединок с оглоблей против шпаги.

7. К числу нежелательных спорщиков относятся явные софисты, с которыми спорить без нужды можно лишь тогда, когда мы знаем, что можем «проучить» их, задав им словесную встрепку. Имеется и еще много лиц, с которыми не следует спорить. Всех не перечислить. Есть люди положительно неспособные к правильному спору. Вот два типа таких спорщиков: «Спорить с ним я никогда не мог. Он не отвечает на ваши возражения, он вас не слушает. Только что вы остановитесь, он начинает длинную тираду, по-видимому, имеющую какую-то связь с тем, что вы сказали, но которая на самом деле есть только продолжение его собственной речи». (Лермонтов, Княжна Мэри, гл. 1). Еще ужаснее, хотя и реже, «истеричный спорщик». Он постоянно забывает тему спора, хватается за отдельные слова, кидается от мысли к мысли, перебивает противника, не дает буквально слова сказать, а при попытках вставить слово кричит: вы не даете мне говорить. Он постоянно бросает в азарте грубые, но бездоказательные обвинения: «ты сам не понимаешь, что говоришь, ты непоследователен», «ты меня не слушаешь, а говоришь Бог знает что» и т.д. При этом настоящий «истерик» может оставаться в полной уверенности, что спорит «хорошо и правильно», и с чистой совестью обвинять противника, что тот «не умеет спорить». — В конце концов оглушенный, недоумевающий, иногда оскорбленный противник, имевший несчастье вступить в такой спор, уходит, оставляя поле битвы «торжествующему победителю».

8. Надо заметить, что иногда спор навязывается, провоцируется, чтобы привести его к ссоре или какой-нибудь еще более скверной цели. Подобные провоцированные ссоры носят на французском языке старинное название «Querelle d'Allemand». Название это толкуется самими французами различно. Наиболее вероятное толкование его — «немецкая ссора».

Под конец надо напомнить мудрое правило из Евангелия: «не мечите бисера вашего перед свиньями, да не попрут его ногами и, обратившись да не растерзают вас». Конечно, нередко, честный человек обязан мужественно (38:) идти на спор, хотя бы и ждало его растерзание свиньями. Но никто станет делать этого без необходимости. Быть готовым жертвовать собой — и должно и прекрасно, но жертвовать (28:) за ломаный грош — не умно. И если пришлось уже вступить в такой спор, то надо помнить, что споришь «со свиньей» и что она особенно не любит жемчуга.

9. Иногда и тезис, сам по себе подходящий, и противник сам по себе такой, что с ним можно спорить. И, тем не менее, глупо вступить с ним в спор без необходимости. Это тогда, когда тезис не подходит к противнику. Чаще всего, когда тезис таков, что доказательство его не может быть понято противником или (если спор для слушателей) слушателями. Чем невежественнее или глупее человек, тем менее он способен понять и принять какую-нибудь сложную мысль или сложное доказательство. «Попробуйте надеть на руку перчатку с четырьмя пальцами. Ваше затруднение будет совершенно одинаково с затруднением вложить какое-нибудь сложное понятие в голову, лишенную соответственной сложной способности» — говорит Спенсер. При этом такая неспособность обычно глубокой самоуверенностью мысли и самодовольством. Чем невежественнее или тупее или уже человек, тем при прочих условиях равных, он более уверен, что истина «у него в кармане», что «что все это очень просто и ему отлично известно». Ему и в голову не приходит оскорбительная для него мысль, что он «не дорос» до понимания сложной мысли или сложного доказательства; раз они для него не подходят, значит, вина в них. — В виде иллюстрации Спенсер приводит в пример «старого морского офицера, который, проведя жизнь на море, не имел возможности слушать концерты и оперы… Когда за столом заходит речь о концерте, он пользуется случаем выразить свою нелюбовь к классической музыке и едва скрывает свое презрение к тем, кто слушает ее. Наблюдая его умственное состояние, вы видите, что вместе с отсутствием способности усваивать сложные музыкальные комбинации, в нем нет и сознания этого отсутствия, он не подозревает даже того, что подобные сложные комбинации существуют и что другие обладают способностью оценивать их» (Изучение социологии, VI).

10. Вот почему честный спор с подобными людьми о подобных вопросах невозможен, нелеп. Когда мы хотим убедить такого человека, то делаем попытку вложить десять фунтов чаю в фунтовую банку. Зато для софиста в подобных случаях — открытое поле действия. Вместо сложной истинной мысли он подсунет ложную простую и вполне понятную мысль, по плечу собеседнику, и подкрепит ее ложным, но простым и понятным доказательством, и вы будете побеждены— если не прибегнете тоже к уловкам и софизмам.

Вот почему так труден спор о сложных государственных, общественных и т.д. и т.д. вопросах. Чем важнее вопрос, тем он, обычно, сложнее, требует больших знаний и большей способности к сложным размышлениям и выводам; решение его требует более сложных доказательств. Естественно, например, что юноша, только что севший на университетскую скамейку и обычно довольно невежественный или схвативший «по верхам» несколько сведений из науки, но именно поэтому уверенный, что «вся истина у него в кармане», притом обыкновенно не развивший в себе еще как следует способностей к сложному мышлению, — неподходящий противник в подобном честном споре. Еще менее подходит невежественный и темный человек. Любой софист, достаточно умелый, нахальный и умеющий «говорить горячо» может при случае победить вас при таких слушателях, если вы не пойдете сколько нибудь по его стезе.

29:

11. Наконец, есть еще одно неизбежное условие правильного, полезного спора: надо знать то, о чем споришь. Но собственный опыт читателя может указать ему, насколько часто оно, условие, выполняется… Особенно в юности! И это во все века и у всех народов, где только имеются пылкие спорщики. Не говорю уже о «запойных спорщиках», какие встречаются у нас… В Греции, говорят, некоторые софисты преподавали искусство спорить о том, чего не знаешь. У нас склонны к мысли, что «изучение» вообще вещь излишняя и докучная, когда можно прямо хватать быка за рога,

Природа надобна певцу, а не ученье.

Он, не учась, учен, коль придет в восхищенье.

К чему «искусство», когда у нас есть и без этого некоторая, так сказать, врожденная виртуозность в этом деле. Напоминаю слова Достоевского.

«Если бы, например, он (русский спорщик этого типа) встретился со знаменитым химиком Либихом, хоть в вагоне железной дороги, и если бы только завязался разговор о химии и нашему господину удалось бы к разговору примазаться, то, сомнения нет, он мог бы выдержать самый полный ученый спор, зная из химии всего одно только слово: химия. Он удивил бы, конечно, Либиха, но кто знает — в глазах слушателей остался бы, может быть, победителем. Ибо в русском человеке дерзости его ученого языка нет пределов». (Дневник писателя. Нечто о вранье). (Курсив мой. П.)

Интересно, что подобный спор не только удовлетворяет спорщика, но по замечанию Достоевского, даже повышает как-то его уважение к себе. И это приводит великого изобразителя русской души и жизни в недоумение.

«Вот это-то уважение к себе и сбивает меня с толку. Что есть дураки и болтуны, —конечно, тому нечего удивляться, но господин этот очевидно был не дурак. Наверно тоже не негодяй, не мошенник; даже очень, может быть, что честный человек и хороший отец. Он только ровно ничего не понимал в тех вопросах, которые взялся разрешить. Неужто ему не придет в голову через час, через день, через месяц: „Друг мой Иван Васильевич (или кто бы там ни был) — вот ты спорил, а ведь ты ровно ничего не понимаешь в том, о чем трактовал. Ведь ты это лучше всех знаешь. Ты вот ссылался на естественные науки и математику, а ведь тебе лучше всех известно, что ты свою скудную математику из твоей специальной школы, давно забыл, да и там то не твердо знал, а в естественных науках никогда не имел никакого понятия. Как же ты говорил? Как же ты учил? Ведь ты же понимаешь, что только врал, а между тем до сих пор гордишься собою. И не стыдно это тебе?“ (Там же).

Услышав эти слова великого писателя, Иван Васильевич, вероятнее всего, стыдливо усмехнется себе в бороду, но вряд ли заречется. Болезнь трудно излечимая.

<p>Глава 8.</p> <p>Наши доводы в споре</p>

Соответствие задачам спора. Изложение доводов. Иностранные слова. Нахождение доводов. «Натасканные спорщики». Отработанные доводы. Слабые доводы.

30:

1. Выбор доводов, как уже вскользь упоминалось не раз, определяется задачами, которые мы ставим спору. Желая проверить истину какой-нибудь мысли, мы выбираем в пользу ее самые сильные с нашей точки зрения основания. Желая убедить кого-нибудь, выбираем доводы, которые должны казаться наиболее убедительными ему. Желая победить противника, выбираем доводы, которые более всего могут поставить его в затруднение. В споре для убеждения слушателей мы приспособляем выбор доводов не столько к противнику, сколько к слушателям и т.д. Неуменье принимать в расчет задачи спора при выборе доводов — промах, безграмотность в споре. Между тем многие делают этот промах. Они, например, совершенно «не считаются» с развитием противника, его специальностью, его «психологией» и искренно удивляются и негодуют, что довод, столь очевидный и сильный для них самих, не замечен, отвергнут или даже высмеян противником. Нельзя винить за это юность. Но в людях зрелого возраста это один из признаков «узости горизонта» или же «полного незнания жизни»; склонности всюду «прикидывать свой аршинчик» и наивной уверенности, что он общеобязателен.

2. Споры для убеждения (честные споры) требуют не только выбора доводов, соответственного противнику или слушателям, но и соответственного изложения доказательства. Вот для примера небезынтересные указания, как аргументировать перед темной крестьянской аудиторией, сделанные человеком, имевшим в этом отношении большой опыт.

«Быстрая смена мыслей, тем более сложных, в речи перед такими слушателями совершенно недопустима. Люди, не привыкшие мыслить, могут проследить лишь медленную смену мыслей. Это так же, как не может быстро бегать человек, не привыкший ходить».

«Мысли надо излагать каждую в отдельности. Все второстепенное, всякие подробности, всякие оттенки надо по возможности отбрасывать, чтоб не затемнить главного. Сложная связь мыслей нетерпима».

31:

«С внешней стороны — надо говорить не быстро, а „редко“, чтобы люди могли понимать и улавливать слова. Всякая мысль должна быть, по возможности, низведена к своему вещественному и еще лучше житейски близкому первоисточнику. Житейские сравнения (пусть даже грубоватые) положительно необходимы. Мыслить вещественно-образно — свойство всякого малоразвитого ума»… (Кондурушкин).

Кто сознает, насколько верны эти слова, тот достаточно оценит красноречие многих «ораторов в спорах перед крестьянами».

3. Надо помнить, однако, что правило соответствия речи пониманию тех, для кого она предназначена, исполняется и вообще довольно плохо. Иногда от недомыслия. Человек, например, искренно убежден, что чем больше насажает в речь иностранных слов, тем это красивее, эффективнее, «благороднее» или больше выказывает его образование и ум.

И он иногда не ошибается в эффекте, если имеет в виду слушателей и читателей, не привыкших мыслить, наслаждающихся трезвоном слов, как лакей Гончарова.

Валентин «не любил понимать, что читает». «Если все понимать, так и читать не нужно. Что тут занятного!» «Это каждый мальчишка поймет или деревенская баба». Поэтому Валентина восхищали слова, вроде — «эмансипация и констипация» «нумизмат и кастрат» и т.д.

В таких случаях, чем непонятнее и «зазвонистее» слова, тем лучше. Доволен оратор, тупо сияют слушатели или читатели. Все довольны. Но иногда трезвон иностранных слов пускается в ход в споре и с целью: хотят отуманить, оглушить противника или слушателей (или читателей). У них получается «туман в голове» от этой «премудрости». Одурманенные головы перестают понимать и то, что могли бы понять, и тупая мысль тупого софиста может легко сойти за бездну глубокомыслия.

Примеры несоответствия выражения мысли пониманию аудитории, для которых они предназначены, можно ежедневно черпать из газет, речей и т.д. пригоршнями. Для наглядности приведу сообщение одной петроградской газеты.

«Один офицер прислал нам из действующей армии своеобразную жалобу. Рассказывает, что приходит к нему как-то унтер-офицер, приносит с собой столичную газету и чуть не со слезами на глазах просит объяснить смысл статьи под заглавием „Поимущественный налог“. „Так хотелось знать, что за налог такой, но не могу прочесть, — заявляет унтер, — слова все какие-то!..“ «Офицер начал читать. Старый полковник, сидевший тут же, тоже принял участие в предприятии. И оба долго бились, уясняя газетный язык и объясняя унтеру смысл статьи. Как сообщает офицер, в статье заключались следующие слова:

«Фиск» (повторялось два раза).

«Стимул. Концепция. Циркулирующие капиталы. Консолидированные капиталы (два раза). Спекуляция. Рантье. Гонорар. БазиПринцип дискриминации. Фундированный капитал. Нефундированный капитал. Корректив. Структура. Минимум. Фискальный аппарат».

«Как передает офицер, старый полковник не выдержал, плюнул и ушел в траншею. Унтер же долго и терпеливо слушал, но видно было, как обильный пот капал с его лба». (В. Вр. 28июля 1917).

В общем, довольно правильна примета: чем более кто говорит без нужды иностранных слов, тем вероятнее, что он не способен к самостоятельному мышлению.

32:

4. Совершенно невозможно дать какие-либо общие правила нахождения доводов. Тут все зависит от наших знаний в данной области, от быстроты мышления, сообразительности, и т.д. и т.д. Но если тезис таков, что о нем приходится спорить часто, то полезно, а иногда и необходимо, собирать и запоминать все доводы за него и против него, с возражениями против последних и защитой первых. Так обыкновенно и делают в важных случаях. Успех этого приема зависит от ума, проницательности и заинтересованности спорщика. Умный человек изучает прежде всего хорошенько и широко вопрос и этим путем узнает «ходы», применяющиеся в споре по данному вопросу. Неумных людей или таких, которые спорят «по должности» или «ради куска хлеба», «натаскивают» для таких споров. К этому разряду относятся, например, некоторые миссионеры, партийные рядовые агитаторы и т.д. и т.д. «Натасканный» спорщик вопроса глубоко не изучил. Он только отзубривает все нужные доводы и где надо повторяет их, как попугай, или вроде этого. Однако и такие люди полезны. Они «специалисты» в спорах на данную тему, при обычной им обстановке, с обычными противниками и слушателями. Но чуть что-нибудь не так — выбит из колеи спорщик! Иногда приходится наблюдать, как два «натасканных» попугая разных партий начинают друг с другом спорить. Разыгрывают, как по нотам.

5. Каждый наш довод, который оказался достаточно сильным, надо заставить по возможности «отработать вполне „. У иных есть излишняя поспешность, торопливость. Скажет сильный довод, не „разжует“ его как следует противнику или слушателям, не использует всех его выгодных сторон до конца, а уже бросает схватку из-за него с противником и хватается за другой довод. Это промах и иногда досадно наблюдать, как человек из-за него „проигрывает спор“. Естественно, обычный противник стремится ускользнуть от сильного довода и с радостью хватается за опровержение нового довода, часто менее сильного. Другой недостаток — „размазывать довод“, останавливаться на нем дольше, чем нужно или излагать его так многословно, что слушателям и противнику иногда нет сил терпеть. Есть такие «словесные размазни“, которые ничего не могут сказать коротко и ясно. Споры с ними — тяжелые, нудные споры и сами они редко спорят удачно. Это люди вроде шекспировского Грациано:

«Его рассуждения точно два зерна пшеницы, спрятанные в двух мерах соломы, чтобы найти их, нужно искать целый день, а найдешь, оказывается, что они не стоили поисков».(Венец. купец. Д. 1, сц.1).

Хороший спорщик при обычных условиях старается главные свои доводы выразить кратко, метко и ярко, чтобы они сразу были понятны и врезались в память. Так выраженный довод менее подвергается возможности извращения и искажения во время спора.

6. Наконец, некоторые ошибочно думают, что чем больше они приведут доводов, тем лучше. Это бывает далеко не всегда

В обычных спорах, особенно в спорах перед слушателями, слабых доводов лучше совсем не приводить. Слаб тот довод, против которого можно найти много возражений, притом таких, которые трудно опровергнуть. Теперь примем в расчет «психологию противника». Ведь он естественно движется в сторону наименьшего сопротивления и старается напасть на слабые пункты нашей аргументации Для него такой довод иногда находка и он не преминет на него наброситься, особенно если «его дела плохи». Придется или отказаться от довода, что оставляет (33:) неблагоприятное впечатление, или ввязаться в длинный сомнительный спор из-за слабого довода. Между тем высказанные нами другие сильные доводы, благодаря этой словесной битве, могут отойти совершенно в тень и не произведут должного впечатления. Еще хуже, если при этом нам не удается хорошо защитить слабый развод: спор может получить такой вид, что он нами «проигран», что мы «разбиты» вообще. Особенно, если противник — опытный софист, а мы недостаточно умелы в споре.

Все это надо иметь в виду. Поэтому; обычно полезнее приводить только наиболее сильные доводы, о слабых же упоминать разве вскользь, мимоходом, чтобы показать, что мы не придаем им особого значения. Это дает право не ввязываться в спор из-за них.

<p>Глава 9.</p> <p>Доводы противника</p>

Уменье слушать и читать. Выделение доводов. Два условия силы доводов противника. «Возвратный удар».

33:

1. Что касается доводов противника, то первая обязанность и, во всяком случае, одно из важнейших свойств хорошего спорщика — уметь их выслушать, точно понять и оценить. Против этого грешит большинство спорщиков. Но само собою ясно, что кто не умеет слушать противника и понимать его ясно и полно, тот не может никогда ни охватить спора, ни владеть спором. Уменье слушать (и уменье «читать») — уменье трудное, но нечего обольщать себя: без него хороший спорщик немыслим. Это первое и одно из неизбежных условий уменья спорить. Это фундамент искусства спора. Без него никакие способности и знания, никакая острота ума не дадут настоящего мастера спора. Без него спор обращается часто в какую-то безграмотную, отвратительную, даже с эстетической точки зрения «неразбериху».

2. Если доводов несколько, то надо стараться выделить порознь их, хотя бы из целого моря слов, в котором они часто разведены, облечь в краткие фразы и выяснить, как выясняли тезис, не скупясь на осведомление. Иногда стоит только выяснить довод противника — и противник сам отказывается от этого довода, почувствовав его слабость, «заминает» довод и т.д. Часто, выяснив довод, мы сразу видим, что он «ничего не доказывает», т.е., что тезис из нем не вытекает или что довод, несомненно, ошибочен, чего без выяснения могли и не заметить.

34:

Необходимо при этом помнить, что мы опровергнем доказательство тезиса противником лишь тогда, когда разобьем все его доводы, а не один какой-нибудь или два. Это часто забывается в споре, а иногда и намеренно опускается софистом.

3. Когда противник приводит какой-нибудь довод против нашего мнения, против нашего тезиса — для защиты необходимо убедиться в двух вещах:

а) что довод этот истинен, правилен;

б) что он действительно противоречит нашему мнению и несовместим с последним.

Только при этих двух условиях из него вытекает ложность нашей мысли. Между тем, мы обыкновенно склонны рассматривать только первое условие — истинен ли довод — и ищем ошибки только в этом пункте. Поэтому мы нередко нападаем на ложный след, ввязываемся в спор об истинности довода, когда он вполне истинен или когда ошибочность его очень трудно доказать. Между тем, стоило нам обратить внимание на второе условие пригодности возражений и тогда непригодность этого довода, т.е., совместимость его с нашею мыслью, выяснилась бы очень легко. Это всегда надо иметь в виду. Положим, например, мы утверждаем, что «Х. человек недалекий». «Но ведь он очень крупный художник» — возражает противник. Теперь нам предстоит выбор: где искать ошибку возражения?

С какой точки зрения защищать свою мысль? Можно защищать, нападая на истинность возражения: «нет, он вовсе не крупный художник. Величина средняя, второстепенная. Холмик, а не гора». Или можно защищать, отрицая несовместимость нашей мысли с приведенным возражением: «А разве крупный художник не может быть недалеким человеком? Ум одно, художественный талант другое» и т.п. Не надо никогда забывать этих обоих путей защиты.

Иногда налицо оба условия: возражение и совместимо с нашей мыслью, и ошибочно. В истории человеческой мысли появление всякой великой идеи сопровождается обыкновенно бурными спорами, причем защитники старых взглядов сперва стараются доказать, что новая «разрушительная» мысль ошибочна. Если истинность ее стала вне сомнений, они переходят ко второму способу защиты: стараются показать, что она совместима со старыми мыслями. Когда геология пришла к мысли, что земля «творилась» в течение миллионов лет, а не в семь дней, — старались доказать, что это ложно. Когда же оказалось, что это истинно, стали доказывать, что оно совместимо все-таки с первой главой книги Бытия: там речь идет не о днях, а о периодах времени и т.д.

4. Рассматривая несовместимость довода противника с нашей мыслью, мы иногда открываем не только, что он совместим с последней, но что более того: он служит выгодным доводом в пользу нашей мысли. Например, положим мы говорим, что должно «помолиться за такого-то умершего», а нам возражают: «но ведь мы христиане, а он еврей». Услышав это, мы можем решить, что довод «мы христиане» не только совместим с нашим тезисом, но и даже подтверждает его. «Именно потому, что мы христиане, значит, держимся религии любви, мы и должны о нем помолиться». Или я предлагаю выбрать третейским судьею г. Икса. Мне возражают: «Но ведь он не знаком ни с одним из противников». Я подхватываю этот довод: «Именно поэтому-то он особенно будет на месте: меньше вероятности, что он будет пристрастен к кому-нибудь из них».

35:

Этому использованию довода противника для доказательства нашего тезиса соответствует другой обратный случай, тоже часто встречающийся при защите, но нередко упускаемый защитою: довод оказывается несовместимым не столько с нашим тезисом, сколько с тезисом противника (антитезисом) или с каким-нибудь его утверждением. Он иногда разрушает тезис самого противника. Такие доводы нападения называются «самоубийственными» и дают в руки защите случай для очень эффектного удара. Тут иной раз уже нечего обсуждать, истинен ли довод или нет; совместим ли он с нашим тезисом или нет. Он разрушает тезис противника — и достаточно отчетливо показать это, чтобы противник попал в трудное положение: или отказаться от довода, или отказаться от тезиса. В устном споре из-за победы это иногда то же, что попасть «в мельницу» в физической борьбе, если только противник умелый и опытный. Оба эти случая применения довода противника против него же самого называются общим именем: возвратного удара или возвратного довода (retorsio argumenti) и в искусных руках являются очень эффектными моментами спора.

<p>Глава 10.</p> <p>Логический такт и манера спорить</p>

Отношение к доводам противника. Излишнее упорство. Излишняя уступчивость. Джентльменский спор. Война — так война. Хамская манера спорить. Спокойствие в споре. Подчеркнутое спокойствие. Вялость.

35:

По отношению к доводам противника хороший спорщик должен избегать двух крайностей:

1) он не должен упорствовать, когда или довод противника очевиден, или очевидно правильно доказан;

2) он не должен слишком легко соглашаться с доводом противника, если довод этот покажется ему правильным.


1. Упорствовать, если довод противника сразу «очевиден» или доказан с несомненною очевидностью, не умно и вредно для спорщика. Это ведет только на путь софизмов; если нельзя «увернуться честным образом», пытаются применить нечестные уловки. Иногда для слушателя или для читателя они проходят незаметно, особенно, если спорщик пользуется авторитетом. Но в глазах противника и лиц, понимающих дело, это не придает уважения человеку. Ясно, что человек не имеет достаточно мужества и честности и любви к истине, чтобы сознаться в ошибке. К сожалению, такое упорство встречается даже и в научных спорах. В спорах (36:) общественных, политических и т.д., где необходимо считаться с психологией народных масс и нечестными приемами некоторых противников, считают иногда необходимым не признавать открыто своей ошибки, по крайней мере, до истечения известного времени, когда острота вопроса упадет. Но и тут это средство и стремление «замазать» ошибку должны иметь пределы, обусловливаемые общими задачами деятельности, настроением масс и другими подобными обстоятельствами. Кроме того, и здесь только «ремесленник мысли» поступает всегда по раз принятому шаблону. Иногда даже с точки зрения тактики выгодно сразу прямо, открыто и честно признать свою ошибку: это может поднять уважение и доверие к деятелю или партии. Вот слова одного из самых талантливых наших ораторов: «Я знаю, что многие… думают, что интересы политики запрещают признавать и свои ошибки, и заслуги врага… Я так не думаю». Смелое и открытое, сделанное с достоинством сознание ошибки невольно внушает уважение. Надо помнить и то, что раз ошибку заметили, ее уж не скроешь: противник, вероятнее всего, сумеет использовать ее во всем объеме.

Приходится наблюдать случая излишнего упорства и в частных обычных спорах. Оно порой доходит здесь до того, что переходит в так называемое «ослиное упорство» и становится смешным. Защитник своей ошибки начинает громоздить в пользу ее такие невероятные доводы, такие софизмы, что слушатель спора иногда только рукой махнет: «ну, зарвался (или „заврался“) человек!». Особенно случается это с юными самолюбивыми спорщиками.

2. Однако, если спор важен и серьезен, ошибочно и принимать доводы противника без самой бдительной осторожности.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9