Размеры произошедшего с ним несчастья полностью подавили малейшую способность к рассуждению. Не мог он и мечтать о чем бы то ни было. Прежний мир был для него потерян безвозвратно. Отец никогда не поверит, что Энтони умер сам, он решит, что это он, Уильям, убил его, затем купил корабль и бежал из Англии.

Возвращение настолько невозможно, что и не нужно.

Прежняя жизнь, полная незамысловатых провинциальных утех, рыбалок, пастушек, мечтательных гуляний и беззаботных попоек, постепенно, но решительно выветривалась из его со знания. Нет, не выветривалась — это неверно сказано. Она окукливалась, как личинка бабочки, чтобы храниться в заповедных глубинах души до каких-то неведомых сроков.

В силу того что он обладал от природы довольно крепким здоровьем, ему удалось отчасти свыкнуться с физическими сложностями своего нового существования. Что касается всеобщих насмешек и издевательств, то их он почти не замечал. Не в совершенстве зная французский язык, он был неуязвим для тонкостей французского острословия.

Он не знал, что капитан Леруа всерьез подумывает над тем, чтобы избавиться от него. С точки зрения Леруа, это было бы весьма логично. Кидд был свидетелем, правда, трудно было представить ситуацию, при которой его показания против своего нынешнего капитана могли бы сделаться опасными. Но даже если есть один шанс из тысячи, зачем давать противнику этот шанс. Можно было бы подумать, что шотландец представляет ценность как матрос. Так нет. Этим мастерством Кидд овладевал крайне медленно и после месячного плавания с трудом отличал рею от шкота, а бом-брам-стеньгу — от салинга.

Жаке несколько раз предлагал капитану избавиться от лишнего едока, Леруа соглашался с ним, но дело откладывалось, мешали какие-то неожиданные события и обстоятельства.

Уильям и не подозревал, как близко он находился к краю пропасти все эти дни.

Однажды дело уже дошло до того, что принесли мешок, в котором отправляют корабельных покойников на смертельную прогулку.

— Залезай! — скомандовал Жаке.

Шотландец привык выполнять команды этого человека с первого раза и совершенно безропотно. Подчинился он и сейчас.

Процедура застопорилась: оказалось, забыли принести веревку, чтобы завязать мешок.

Пирес пинком отправил одного из конголезских негров, находившихся на борту в трюме, за подходящим куском тонкого пенькового каната.

Уильям, не имея ни малейшего представления о сути происходящего, спокойно ожидал конца представления, чтобы отправиться спать.

Помахивая пеньковым вервием, кривоногий боцман подошел к нему вплотную и остановился, раздувая ноздри.

— Сядь! — приказал он.

Зачем это ему нужно, вяло подумал измотанный вахтой Кидд и опустился на колени.

Пирес ловко поднял края мешка, радуясь, что шотландец не оказывает никакого сопротивления. Жаке умелым движением затянул петлю — чувствовалось, что заниматься подобными вещами ему приходилось в жизни неоднократно.

Дело происходило на шканцах, в присутствии всей команды, на чем настоял Леруа. Избавление от человеческого балласта, коим являлся Кидд, он решил превратить в своего рода воспитательное мероприятие. Пусть недовольные посмотрят, как капитан расправляется с теми, кто ему просто не нужен, и подумают, какая ждет участь тех, кого он сочтет для себя опасным.

Команда наблюдала за происходящим в мрачном молчании. Никто, разумеется, не думал о человеке, сидящем в мешке. Все прикидывали варианты своего собственного будущего.

Уильяму было неудобно и душно. Но он знал, что выражать свое возмущение опасно. Могут надавать палками по бокам. Нужно немного потерпеть, и его под общий хохот выпустят наружу. Пусть смеются, ему не жалко.

Вдруг над головой, с высоты, раздался невразумительный крик, на секунду установилось молчание, а потом загрохотали бесчисленные каблуки по доскам палубы. Звуки шагов разбегались в разные стороны от мешка и ссыпались в носовой и кормовой люки. Уильям почувствовал, что палуба опустела.

Странно.

Но на этом все не закончилось.

Над мешком прозвучало несколько командных криков капитана Леруа. Заскрипели справа и слева канаты, послышался уходящий в высоту гул. Это грот-мачта, понял Уильям. Под тяжестью полного парусного вооружения она напрягается, как толстая струна.

Раздалось несколько ударов по бокам корабельного туловища. Некоторое время пленник мешка пребывал в недоумении, а потом сообразил, что это откидываются ставни оружейных портов.

Грот-мачта продолжала петь, звук ее начал как бы искривляться, и вслед за этим слегка накренился и мешок Уильяма. Это означало, что на мостике резко положили руля к ветру и «Веселый бретонец», вылавливая парусами не слишком устойчивый боковой ветер, начинает какой-то решительный маневр.

На палубе опять простучали чьи-то каблуки, они с панической скоростью пронеслись от кормы к носу.

Прозвенел хрипловатый корабельный горн, как будто застарелый курильщик кашлянул два раза. И тут же началось «землетрясение»: палуба под мешком закачалась больше обычного, а грот-мачта как бы слегка подпрыгнула от восторга, едва удерживаясь своими корнями в теле корабля. До ноздрей мешочного жителя дошел резкий, чуть сладковатый запах дымного селитрового пороха.

«Бой!» — понял Уильям и почему-то обрадовался.

Радость его была недолгой. Он услышал отдаленный пушечный гул, и почти сразу же вслед за этим его шарахнуло по голове куском такелажного дерева, прилетевшим откуда-то сверху. Это ядро противника разнесло в щепы одну из рей грот-мачты.

Уильям Кидд потерял сознание и перестал быть активным участником происходящих событий.

А имело место вот что.

За секунду до того, как несчастному шотландцу предназначено было отправиться в пучину морскую, впередсмотрящий «Веселого бретонца» увидел на горизонте корабль и громко известил об этом капитана и команду.

Леруа, взбежав на мостик, велел подать подзорную трубу. Хоть и оцарапанную, но весьма зоркую. Бросив в нее один опытный взгляд, он тут же обнаружил на траверзе своего корабля некое странное плавучее средство. Громадный деревянный остов с одной фок-мачтой. Вне всяких сомнений, этот путешественник или претерпел жестокий шторм, или подвергся жестокому нападению. И то и другое было на руку Леруа. Он мгновенно понял свою выгоду в данной ситуации и приказал готовиться к бою.

И Жаке, и все прочие в мгновение ока поняли капитана. Для хищника нет ничего более приятного на свете, чем беззащитная добыча.

Подняв все паруса, запалив пушечные фитили, «Веселый бретонец» решительно двинулся на незнакомца.

— Вывесить красный флаг? — спросил Пирес.

Леруа отрицательно покачал головой, не отрываясь от своей трубы:

— Зачем мы будем предупреждать их о наших намерениях. По тогдашним каперским правилам, судно, идущее на абордаж, обыкновенно вывешивало красное полотнище.

— Пусть они догадаются о них, когда мы всадим абордажные крючья в их палубу.

Леруа руководила не только его абсолютная бессовестность, но и трезвый расчет. Израненный корабль выглядел подлинным гигантом.

Три пушечные палубы.

Не менее восьмидесяти пушек.

Стало быть, сотни полторы сабель и мушкетов, не считая прочей многочисленной команды.

Имея не более шести дюжин вооруженных людей, в данной ситуации глупо играть в благородство.

Леруа вспотел от возбуждения: за столько месяцев бесплодных скитаний по морям наконец-то судьба дает ему в руки шанс. Настоящий шанс. Одна корабельная казна такого судна может представлять собою целое состояние.

— Корабль под флагом Ост-Индской компании! — громко объявил капитан, и Жаке и Пирес понимающе переглянулись.

— Антуан, положи руля к ветру! Канонирам держать фитили. Трубача сюда!

Все команды выполнялись толково и молниеносно. Капитан поднял руку, не отрываясь от окуляра:

— А-а, забегали!

На одномачтовом гиганте наконец поняли, чем угрожает им стремительное приближение небольшого нагловатого парусника. Предстоит еще одно сражение.

Может быть, еще более жестокое, чем-то, что разрушило их корабль.

— Огонь!

Все пять пушек правого борта стреляли по верхней палубе — обычный корсарский прием. Стремление уничтожить живую силу противника, способную помешать успешному осуществлению абордажа.

Артиллеристы регулярного флота, если нет особой команды, стреляют по корпусу вражеского корабля, стараясь его затопить.

Леруа сам повел своих людей в атаку. Ответные выстрелы вестиндца сделали в бортах «Бретонца» несколько пробоин, впрочем не слишком опасных.

Решительному ревущему навалу корсаров противостояло довольно большое количество вооруженного народа, при этом довольно слабо организованного.

Все силы защищающихся были растрачены в прошлом бою, и у них не осталось настоящей воли к сопротивлению.

Кроме того, насколько можно было судить, у них не имелось единого командования. Кроме мушкетеров в красных мундирах королевской пехоты мелькали странные люди в синих кафтанах и желтых шароварах с изогнутыми клинками. На головах у некоторых были белые чалмы.

Мусульмане защищали корму, где обычно располагаются каюты высокопоставленных пассажиров и капитана. Несмотря на пыл боя, Леруа сообразил, что именно туда нужно направить главный удар.

Французский мошенник оказался великолепным фехтовальщиком. Белые тюрбаны налетали на него, оскалив зубы и вопя какие-то устрашающие обещания, но это им не помогало, так же как их кривые сабли. Обыкновенная толедская шпага — самый короткий путь к вражескому сердцу.

Оставив на усыпанной мусором и залитой кровью палубе пять или шесть трупов в желтых шароварах, Леруа пинком тяжелого ботфорта ударил в высокую решетчатую дверь, закрывавшую путь в большую каюту.

На пол посыпалось цветное стекло.

Навстречу ринулся еще один свирепый охранник.

Ему досталась пуля из пистолета, попавшая прямо в вопящий рот.

В каюте был полумрак. В наклонные решетчатые окна падал тусклый свет. На столе было не убрано: остались следы недавней попойки. Перевернутые бутылки, расколотые тарелки, лежащие на боку подсвечники.

И никого.

Но кто же тогда стонет?

Леруа осторожно прикрыл дверь, ведущую на палубу, — шум боя сделался тише. Стоны — слышнее.

Но откуда они идут?!

В каюте никого нет.

Никого!

А-а! Вот оно что.

Леруа подошел к большому посудному шкафу в стене, противостоящей входу, и внимательно осмотрел его. Один край его был слишком утоплен в стену, другой соответственно слишком выпячен. Леруа навалился плечом на тот, что был утоплен, надавил. Шкаф стал со скрипом поддаваться.

Образовался проход.

Француз протиснулся в него. И обнаружил, что рядом с большой каютой имеется другая, потайная. Никогда ни с чем подобным ему сталкиваться не приходилось. Но не этот факт произвел на корсара самое сильное впечатление.

Он увидел человека, одетого в богато расшитый халат, залитый кровью, которая недавно текла из выбитого глаза.

Но и не в человеке, явно родовитом, было дело.

А в сундуке, служившем умирающему ложем.

Сундук был длиною футов пять, окованный широкими медными полосами, и украшен тяжелым висячим замком.

Леруа плотоядно улыбнулся в ответ на улыбку судьбы. Он увидел ее в этом сундуке.

Это романтическое свидание один на один с сундуком продолжалось недолго. Леруа даже не успел обдумать создавшуюся ситуацию, как ситуация изменилась. За спиною раздались крики, грохот каблуков по битым стеклам, усыпавшим пол, задыхающиеся от волнения и алчности голоса.

В каюту втиснулись Жаке, Пирес и пара негров, от которых едко пахло потом, своей и чужой кровью.

Увидев картину под названием «сундук и мертвец», они затихли, видимо мысленно представляя размеры богатства, свалившегося на их головы.

Один из негров спросил:

— Кто это?

От бессмысленности такого вопроса все разом расхохотались и начали стаскивать умирающего с сундука на пол. За время этого короткого путешествия он превратился в мертвеца и уже ни за что не смог бы ответить на вопрос любопытного негра.

Пирес выстрелил из пистолета в замок.

Жадные пальцы откинули крышку. И стон счастья со: тряс тело дважды побежденного корабля.

Леруа первым пришел в себя:

— Сундук немедленно доставьте на «Бретонца».

— Есть, капитан.

— Найдите кого-нибудь из команды, кто бы мог объяснить нам, кого, собственно, мы сегодня взяли на абордаж.

— Есть, капитан.

— Кого-нибудь из мусульман, поняли?

— Поняли, капитан.

— Того, кто одет получше.

— Понятно, капитан.

— Жаке, ты займись пороховыми погребами, через полчаса после нашего отплытия эта посудина должна пойти на дно.

— Есть, капитан.

Большая каюта опустела.

Одни потащили ящик с золотом, другие помчались выполнять приказания Леруа.

Он сам почему-то задержался.

У него появилось ощущение, что не все еще сделано.

Что?

Он не мог ответить на этот вопрос. Но чувствовал, что, если уйдет отсюда, не выяснив, впоследствии будет жалеть.

Сильно ли?

Кто его знает.

Леруа прошелся по каюте. Заглянул под стол, пнул кусок стекла, поблескивавший на полу. Еще раз заглянул в потайную комнату за каютой. Некоторое время внимательно смотрел на одноглазый труп мусульманина.

Что-то в нем, в трупе, было не так.

Может быть, он еще жив?

Чушь.

Но надо его обыскать.

Леруа поморщился. Он умел и любил убивать, но не выносил возиться с трупами.

Тем не менее он опустился на колени перед телом, внимательно ощупал халат, шаровары, голенища красных сапог. Осмотрел валявшуюся рядом чалму.

Нет, ничего интересного.

Леруа встал, чтобы отправиться вон. Тем более что его уже звали. Но тут взгляд его остановился на физиономии мертвеца. И даже не на всей физиономии, а на губах. Какой-то у них странный овал. Ненормальные очертания.

Тут же ему вспомнились стоны, по которым он нашел потайную комнату.

Ах вот оно что!

Он еще не знал, что именно, но уже был уверен, что стоит на правильном пути.

Снова встал на колени, достал из-за пояса кинжал и медленно вставил между зубов мертвеца. Окоченение еще не началось, поэтому челюсти не оказывали сопротивления.

— Капитан! — раздался голос кого-то из его команды. Челюсти разошлись, открывая…

— Капитан!

Вбежав в потайную каюту, негр обнаружил стоящего над мертвецом Леруа с ножом в правой руке и чем-то зажатым в левой.

— Что это, капитан?

— Где?

— В той руке? — по инерции спросил негр, уже понимая своим недоразвитым мозгом, что этого вопроса задавать не стоило. Он правильно понимал. Капитан Леруа одним, почти неуловимым, движением воткнул ему лезвие ножа под левый сосок.

«ВЕСЕЛЫЙ БРЕТОНЕЦ»

(окончание)

Победа над инвалидом из эскадры Ост-Индской компании далась французам нелегко. Более трети людей было убито или тяжело ранено, что в условиях тропического климата было одно и то же. Правда, потери скорее радовали капитана и остальных членов команды, чем расстраивали. Доля живых возрастала. Хуже было то, что пострадал сам «Веселый бретонец». Пробоины, причиненные последними предсмертными выстрелами англичан, оказались не столь безобидными, как показалось в первый момент.

— Они выше ватерлинии, но совсем немного, — мрачно сообщил Жаке, держа на перевязи правую руку, проколотую вражеской шпагой. — При малейшем волнении мы начнем зачерпывать воду.

— Возьми людей и заделай, — приказал Леруа.

Жаке медленно повернул голову к капитану. Он был удивлен. Зачем давать такие глупые советы? Леруа не мог не знать, что заделать такие пробоины можно только на берегу.

Разговор происходил при полном собрании команды, как было принято по законам берегового братства, как называли себя карибские пираты. Каждый член команды имел право принимать участие в решении своей участи.

Вопрос стоял один: что делать дальше?

Леруа снял шляпу, вытер пот со лба рукавом потной рубахи и обвел взглядом собравшихся:

— Благоразумнее всего было бы поделить это золото (ящик стоял на палубе) и немедленно лечь на обратный курс.

Толпа измазанных кровью и пороховой копотью корсаров одобрительно загудела. Делить они любили и обратный курс явно предпочитали всякому другому.

— Но вы сами видите, что это невозможно.

Толпа опять загудела — в том смысле, что невозможно, но очень хочется.

— У нас остается один разумный выход.

Леруа снова вытер пот. Было видно, что он напряженно размышляет по ходу своего выступления. У него не было никакого заранее подготовленного плана, но он не хотел бы это показать.

Жаке понял это лучше других.

— Говори, капитан.

— Нам нужно пристать к берегу и заделать пробоины.

Боцман понимающе хмыкнул и протянул свою трубку одному из оставшихся в живых негру, с тем чтобы тот набил ее и прикурил.

— Это мы и сами понимаем, капитан.

Леруа надвинул шляпу на глаза и из-под ее полей бросил на своего слишком проницательного боцмана откровенно неприязненный взгляд. Тот ничуть не испугался, он понимал, что капитан сейчас обдумывает, как бы ему обмануть команду и присвоить себе все добытое золотишко. Поймав Леруа на этом намерении, Жаке, учитывая его авторитет, вполне мог сам стать капитаном. Любая смена власти происходит под лозунгами восстановления справедливости. Человек, боровшийся за справедливость, впоследствии имеет возможность попирать ее некоторое время на вполне законном основании. Время достаточное, чтобы набить собственный карман.

Вряд ли кривоногий боцман заходил в своих планах так далеко, вряд ли они мыслились им в столь витиеватых выражениях. Одно несомненно — он почувствовал, что настает его час. Зная жадность Леруа, он был уверен, что тот сейчас начнет плести интригу, жертвой которой и станет.

— Вас всех интересует, что делать с этим золотом, как с ним поступить?

Раздались многочисленные крики, из них следовало, что именно об этом все непрерывно и думают.

— Что ты предложишь, капитан?

Глядя на улыбающегося, покуривающего Жаке, Леруа громко произнес:

— Я предлагаю поступить с ним по закону.

— Какому закону? — насторожился боцман и вытащил трубку изо рта.

Леруа усмехнулся:

— По закону берегового братства.

Этот закон был известен не всем, поэтому Пирес счел нужным пояснить:

— Закон гласит, если не было специального договора, то капитан получает две пятых всякой добычи. Помощник — одну двадцатую. Когда он является к тому же штурманом, то одну десятую. Одну двадцатую получает и главный канонир.

Пирес замолчал, что вызвало неудовольствие капитана Леруа:

— Ты не все сказал. Оставшиеся деньги делятся поровну между всеми матросами, оставшимися в живых. Раненые получают полторы доли.

Жаке уже понял, к чему ведет Леруа, и поэтому решил перехватить инициативу:

— Боцман получает две матросские доли, а в случае ранения — три.

Леруа встал с бочонка, на котором сидел:

— Все удовлетворены таким дележом?

Довольное гудение было ему ответом. Еще бы — по самым скромным прикидкам, каждый из этих негодяев мог получить чуть не по пять тысяч ливров. На эти деньги можно было спокойно начать дело на родине, купить таверну или хороший виноградник и навсегда забыть о южных, западных и прочих морях.

Всеобщее веселье прервал Жаке:

— Заткнитесь, скоты!

Галдеж сделался умереннее, в тоне матросов появилась нотка недоумения: что ему нужно, этому кривоногому?

— Вы что, хотите сказать, что я должен получить долю боцмана?!

Установилось молчание, полное напряжения, как всегда бывает перед переделом собственности. Все уже свыклись со своими деньгами, а теперь, кажется, появился человек, который будет требовать отказаться от их части.

— Разве я плавал на правах боцмана, а?! Разве я не имею права на долю помощника?!

Всеобщее недовольное молчание было ему ответом. С одной стороны, все были готовы признать, что Жаке был более чем боцманом, что боцманом его называли по инерции, потому что он состоял в этой должности при прежнем хозяине, но… Доля помощника в пять раз больше доли боцмана.

Жаке в ярости повернулся к Леруа:

— А ты, ты что, не признаешь меня своим помощником? Отвечай!

Капитан улыбнулся той очаровательной улыбкой, что подкупила в свое время в бристольском порту несчастного Уильяма Кидда (он, кстати, все еще находился в мешке: никому не пришло в голову вспомнить о нем).

— Признаю.

Ожидавший отпора Жаке поперхнулся.

— Ты хочешь взять долю помощника — бери. Может быть, ты хочешь прибавить к ней долю штурмана — пожалуйста. Хотя, по правде, штурманом скорее можно назвать меня. Ты не можешь отличить секстант от буссоли.

Пропустив мимо ушей оскорбления, Жаке спросил, набычившись:

— Так ты отдаешь мне долю помощника?

— Такими вещами я распоряжаться не могу, пусть скажет команда.

Это был страшной силы ход.

Обернувшись к команде, боцман увидел непроницаемые, мрачные лица. Никто не хотел признавать помощника помощником и платить ему жалованье из своего кармана.

— Вы что, негодяи! Вы забыли, кто я такой?! Вы забыли, кто такой Жаке?!

Теряя чувство реальности, боцман распалялся все больше и больше. Он двинулся к плотному строю корсаров, широко и громко ставя на палубу мощные башмаки. Раньше от одного его вида эти головорезы начинали трепетать. В этот раз все было по-другому. Никто не шевельнулся.

Чувствуя, что надо применить более сильные аргументы, чем словесные угрозы, Жаке отбросил в сторону свою дымящуюся трубку и выхватил из-за пояса пистолет. Вытащил и начал поднимать, раздумывая, кому бы первому всадить пулю в лоб.

Ему не довелось это сделать.

Удар ножа пришелся ему прямо между лопаток.

Боцман сначала широко открыл рот, как будто от удивления, а потом упал лицом на палубу.

Пирес, совершивший этот античный подвиг, развел руками и пробормотал какую-то французскую поговорку. Очень многие из них подходят к подобному случаю.

Леруа оценил оказанную услугу. Первым становится тот, кто соображает первым, мог бы он ответить Пиресу. Вслух были произнесены другие слова:

— Помощник умер, да здравствует помощник!

Команда наблюдала за этой сценой с мрачноватым вниманием. Матросы рады были избавиться от Жаке и его притязаний на их деньги, но их не восхитило то, каким образом это произошло.

— Да, я назначаю Пиреса своим помощником. Но поскольку он избавил нас всего лишь от боцмана, то и получит он боцманскую долю. Золото мы поделим, как только пристанем к берегу. Мы могли бы сделать это немедленно, но нам лучше убираться подальше от этого места. Нам может встретиться конвой, которого не могло не быть у такого корабля.

Мрачная атмосфера рассеивалась бы долго, когда бы не Уильям Кидд. Трубка убитого боцмана отлетела как раз к его мешку и тлеющим жаром прожгла парусину.

В унылой тишине раздался истошный вопль.

Мешок немедленно развязали.

Когда на свет появилась рыжая всклокоченная голова Кидда, все начали смеяться.

Бухта выглядела привлекательно. Широкая полоса почти белого песка, шеренга невысоких холмов, поросших густой тропической растительностью, небольшой пресноводный водопад на сиреневой щеке отвесной скалы, нависшей почти над самым пляжем.

Самое главное — берег выглядел абсолютно необжитым, песчаная оторочка бухты была девственно чистой, над холмами не поднималось ни единого дымка. Значит, это место не посещается мореходами и поблизости нет местных дикарей.

«Бретонец» очень медленно, промеривая лагом каждый фут, полз к берегу. Дно бухты выглядело мирным — ни резких коралловых выступов дна, ни скальных гряд, ни другого чего-нибудь в этом роде. Вода казалась удивительно прозрачной, и вокруг корабля суетились стайки мелкой рыбешки на фоне светлого, устланного песчаными волнами дна.

Пока матросы бегали с шестами вдоль бортов и медленно подталкивали корабль к берегу, капитан беседовал с одним из пленников, захваченным по его приказу. Обликом этот человек был индус, облачением — мусульманин, происхождения несомненно высокого. Об этом говорили и остатки его облачения, и манера держаться.

— Так ты говоришь, что тебя зовут Базир?

— Базир аль-Мульк ибн Руми.

— Ты носишь арабское имя, хотя видом индус.

— Мои предки родом из Сурата, они приняли истинную веру сто лет назад.

Леруа зевнул. В сущности, ему было глубоко плевать, кто, когда и во что уверовал.

— Что ты делал на корабле, который мы захватили?

— Я сопровождал груз.

— Какой?

— Ты же захватил корабль, почему сам не посмотрел?

Леруа поморщился, он был не расположен сердиться. Вообще-то нужно было бы пройтись плетью по ребрам этого говоруна, но лень вставать, приказывать. Отрывать матросов от их интересного занятия.

— Что вез этот корабль и куда?

— Ткани, пряности, драгоценное дерево и чай. Мы направлялись в Лондон.

— Были ли на борту какие-нибудь знатные особы?

— Мне об этом ничего не известно.

Леруа отхлебнул из бутылки, что стояла у его правого сапога, и сплюнул. Он ненавидел привкус ямайского рома.

— Чей же труп я тогда нашел в большой каюте? Очень, очень богато одетый господин.

Базир едва заметно побледнел.

— Наверно, это был хозяин груза, шейх Али Мухаммед.

— Ты состоял при нем, но ничего не знал о его существовании, да?

— Я не состоял при нем, клянусь знаменем пророка.

— Очень красивая клятва. Но чтобы я тебе поверил, потрудись объяснить мне, чем ты занимался на борту этого корабля. Как, кстати, он назывался?

— «Порт-Ройял».

— Ну?

— Я не состоял при купце Али Мухаммеде. Я поставлен от двора Великого Могола надзирать за торговлею в Сурате.

— Так ты сам по себе важная персона!

Базир отрицательно покачал головой:

— Нет. Таких, как я, в Сурате несколько дюжин. Главный надзиратель — вот важная персона.

— А такие, как ты, сопровождают отдельные корабли, когда они везут особо ценные грузы. Я правильно понял?

Надзиратель неохотно кивнул:

— Да.

— Что же ценного было на этом «Порт-Ройяле»?

— Я уже говорил: пряности, ткани, ароматическое дерево — это все ценные товары…

Леруа снова отхлебнул из бутылки, не переставая при этом иронически поглядывать на собеседника. Капитан сидел под навесом, сооруженным из остатков паруса, а допрашиваемый томился на солнце, и по его лицу медленно ползли мутные ручейки.

— У тебя должно быть с собою письмо от Великого Могола, насколько я знаю. Там написано, что именно за груз везет корабль, правильно?

— Письмо сгорело, — упавшим голосом сказал Базир и глубоко вздохнул.

— Точно ли оно сгорело?

— Клянусь…

— Знаю, знаю, знаменосцем и все такое. Я вот что хотел у тебя спросить…

Француз остановился и мечтательно зажмурился.

Мусульманин напрягся в ожидании вопроса.

— Скажи, что это за звезда у тебя на лбу?

В самом деле, на лбу у Базира белел интересной формы шрам, напоминающий многоконечную звезду. Он был нечувствителен к загару и смотрелся вызывающе на почти черном лице суратского надсмотрщика.

— Два года назад меня поразила болезнь бихару, меня сжигало на внутреннем огне, а на лбу вырос огромный нарыв. Я должен был умереть.

— Бихару так бихару.

В этот момент дно «Бретонца» заскрипело по песку. Матросы разом закричали, подбадривая друг друга. Нужно было сделать последнее усилие, чтобы подвести корабль как можно ближе к кромке прибоя. Меньше придется тратить сил, вытаскивая впоследствии на берег.

Базир расслабился, ему показалось, что самое опасное место в разговоре позади.

Леруа его разочаровал:

— Знаешь что, Базир ибн, и как там тебя еще. Мне придется отлучиться сегодня. Тебя я прошу помалкивать во время моего отсутствия.

— О чем помалкивать?

— В основном о той бумаге, которая сгорела. Она правда сгорела?

— Да.

— Так вот, никому не проговорись о том, что в ней было написано. Даже если тебя будут спрашивать напрямую. Даже если тебя станут пытать. Ты меня понял?

Нужно было видеть гримасу ужаса, исказившую лицо мусульманина.

— Ты меня понял?!

— Понял.

— В твоем молчании твоя жизнь. Когда я вернусь, мы с тобой еще поговорим. У меня есть еще вопросы.

Капитану явно не хотелось откладывать разговор, но другого выхода не было. Сейчас, едва вытащив корабль на берег, команда потребует дележа. Тут не до разговоров.

Так и произошло.

Место дележа устроили под ближайшей к берегу пальмой. Выбрали весовщиков. Принесли весы с потертыми кожаными чашками. Затем ящик с монетами.

Бородатый марселец, выбранный старшим весовщиком, торжественно откинул крышку. Золото вывалили на расстеленный на песке парус.

Кто сказал, что золото блестит?

Оно лежало тусклой, угрюмой горой и излучало тревогу. Лица взирающих на него были сосредоточенны, в глазах — ни искры радости.

Вдруг угол паруса зашевелился, вздыбился, руки корсаров сами собой схватились за оружие.

Но это был всего лишь краб, задумавший именно в этот момент выбраться на свет божий.

Он выбрался и тут же погиб.

Кинжал Пиреса поразил его так же, как Жаке.

— Начинайте, — сказал помощник капитана, поднимая за клешню наглого нарушителя.

Леруа потребовал, чтобы первым оделили его.

— Две пятых — капитанская доля. Ссыпайте монеты обратно в сундук.

Когда работа была закончена, Леруа сказал:

— Со мной пойдут двое.

— Куда? — поинтересовался помощник. Капитан усмехнулся:

— Туда, куда я скажу. Ты, — дуло предусмотрительно вынутого из-за пояса пистолета было наведено на стоявшего с краю негра, — и ты, шотландец.

— А как же моя доля? — трагическим голосом поинтересовался черный.

Леруа взвел курок:

— Они тебя не обделят, поверь мне.

— А меня? — поинтересовался Уильям.

— Тебя-то — само собой разумеется! — широко улыбнулся Леруа.