Глава 5

«ПРИЗ АВАНТЮРИСТА»

Базир-Абдаллах стоял на коленях, уткнувшись лбом в каменный пол. Это происходило на берегу большого прямоугольного бассейна, окруженного сводчатой галереей. В бассейне лениво плавали длиннохвостые «царские» рыбы. Колонны галереи были украшены резным орнаментом. На дереве, торчащем прямо из мраморного пола, висела большая золотая клетка с семейством райских птичек.

Птички молчали.

Молчал негр с опахалом.

Молчал и человек, которому предназначалось освежающее дыхание опахала. Человек полулежал на возвышении, покрытом одним громадным ковром, опираясь локтем на гору из трех расшитых бисером подушек. На нем был длинный халат из черной тебризской парчи. Халат перехватывал белый шелковый пояс с большой, украшенной мелкими камнями пряжкой. На голове у лежащего красовалась красная чалма с четырьмя нитками крупного жемчуга.

Это был не кто иной, как Дахуран, правитель Хабатана.

Мужчина лет сорока, с редкой бородкой, с вертикальными морщинами на щеках, тяжелым взглядом чуть затуманенных глаз. Он мог бы показаться изваянием, настолько был неподвижен, если бы не четки, живо шевелившиеся в пальцах, унизанных перстнями.

Четки были самые простые, кипарисовые, но подаренные самим Аурангзебом, Великим Моголом.

Базир-Абдаллах лежал уже давно, не менее десяти минут.

Столько же молчал Дахуран.

Наконец раздался его неприятный, скрипучий голос:

— Ты пришел сам.

Это был не вопрос. Поэтому Базир не стал на него отвечать и даже не попытался поднять голову.

— Девять лет, — сказал Дахуран, и лежащий еще плотнее прижался к мраморному полу.

— Зачем ты пришел? Ты мог убить себя сам ядом или пулей, здесь тебя ждет длинная и жестокая казнь.

Спина лежащего едва заметно дернулась.

— Убивать себя грех, о блистательный. Из твоих рук я готов принять и самую длинную, и самую жестокую казнь.

Правитель задумался. Продолжилась едва заметная возня пальцев в перстнях с четками.

— Аллах свидетель, ты говоришь так, как будто «Посланец небес» лежит у тебя в кармане.

— Нет, о блистательный, к великому моему горю, камня у меня нет, но я знаю, где он находится.

Рука с четками замерла.

— Ты утратил камень, а теперь предлагаешь мне пойти и добыть его!

— Все несчастья мира обрушились на меня, и моя вина только в том, что я не мог им противостоять. Я делал все, чтобы спасти камень. Когда пуля морского разбойника смертельно ранила великого посла Абдуррахмана и стало ясно, что он умрет, а наш корабль подвергнется разграблению, я перенес тело Абдуррахмана в потайную каюту, а алмаз положил ему в рот. Я поставил рядом ящик с деньгами, надеясь, что тот, кто найдет потайную комнату, удовлетворится деньгами и не станет забираться в рот мертвецу.

— Ты остановился. Ты боишься говорить о том, что случилось дальше?

Базир по-прежнему стоял на коленях, и все, что произносил, обращалось к его собственному расплывчатому отражению в полированном камне.

— Мне придется обвинять мертвеца.

— Иногда и мертвецы бывают виноваты.

— Абдуррахман нарушил мой замысел. Он застонал как раз в тот момент, когда в каюту вошел капитан французского капера, напавшего на «Порт-Ройял». Француз отыскал потайную каюту, ящик с деньгами и не побоялся заглянуть в рот умирающему.

Правитель выпятил нижнюю губу и сделал едва заметный знак указательным пальцем левой руки. Стоявший наготове негр тут же заработал опахалом.

— Ты рассказываешь занимательно, как Шахерезада, но почему ты думаешь, что этого достаточно, чтобы избежать казни?

— Я бы не посмел тревожить столь высокий покой своими россказнями, когда бы не был уверен, что они способны принести пользу.

— Пользу? Что мне пользы знать, что камень находится у французского пирата. Как его зовут?

— Того пирата звали Леруа. Но дело не в нем, ибо камень не у него.

— Мое терпение меньше, чем терпение Аллаха, поэтому не испытывай его. Где камень?!

— У капитана Уильяма Кидда.

— Это тоже пират?

— Да, о блистательный. Британцы все пираты, только одним хватает смелости сознаться в этом, а другим — нет. И они называют себя слугами короля.

Дахуран поднял мизинец, и негр тут же успокоился. Опахало еще некоторое время колыхалось само по себе.

— Меня не интересует, что ты думаешь о британцах, говори полезное.

— Да простит блистательный правитель Хабатана мою словесную неловкость, но рассуждение о британцах прямо относится к делу. Капитан Кидд не пират, хотя и вел себя по-пиратски. Капитан Кидд — офицер королевского флота. Вот…

Базир вытащил из-за отворота своего халата свиток и, по-прежнему стоя на коленях, протянул его в сторону коврового помоста.

— Декрет, подписанный самим королем Вильгельмом. Этим декретом Кидду предписывается арестовывать все пиратские суда, в любой части света.

Появившийся неизвестно откуда слуга выхватил свиток из пальцев Базира и передал правителю.

Базир продолжил говорить как ни в чем не бывало:

— Такой декрет мог быть подписан только с подачи министра иностранных дел. Это я понял из разговоров с Киддом. Мне удалось сделаться его другом, и он бывал со мной так откровенен, как влюбленный со своим сердцем.

Дахуран развернул свиток.

Базир, почувствовав, что ситуация переломилась в его пользу, продолжал:

— Кидд был на корабле Леруа, когда тот напал на «Порт-Ройял». Он, по всей видимости, знал, куда француз спрятал камень. Он рассказал об этом министру, и тот отправил его на поиски камня. С королевским декретом в кармане. Но то, что не угодно Аллаху, не может продолжаться долго, какие бы министры ни желали этого.

Правитель Хабатана неплохо знал английский язык, изучил за годы общения с британцами. Не менее хорошо он ориентировался в хитросплетениях странной британской политики. Дочитав документ, переданный ему Базиром, до конца, он понял все его значение. Правительство вигов теперь было в руках у Великого Могола. Если правильно повести дело.

Отправленный правителем Индии в подарок Вильгельму Оранскому алмаз, оказывается, не исчез в волнах изменчивой судьбы. Он найден. Он в руках у британского офицера. И этот офицер действует не сам по себе, он послан министром иностранных дел с тайной миссией, чтобы завладеть камнем и доставить его в Лондон. Явно не для того, чтобы вручить королю.

У Дахурана были знакомые среди влиятельных тори. В случае нужды можно будет поднять на борьбу с нынешним правительством всю оппозицию.

Вместе с тем за то, чтобы эти сведения остались тайной, можно потребовать у правительства… Правитель Хабатана задумался: что именно можно потребовать?

Во-первых, возвращения «Посланца небес».

Во-вторых, повышения налогов с прибылей Ост-Индской компании.

В-третьих, контроля над бомбейским портом. Кроме того, тут правитель Хабатана даже зажмурился от приятных предчувствий, самое главное — благоволение Аурангзеба. Великий Могол не оставит своими милостями того, кто даст ему такое сильное оружие в борьбе с друзьями-британцами.

Базир продолжал охлаждать свой лоб о полированный мрамор пола.

— Встань.

Базир сел на корточки.

— Откуда у тебя эта бумага?

— Я выкрал ее из шкатулки капитана Кидда.

— Как ты думаешь, он заметил ее исчезновение?

— Слава Аллаху, он рассеянный человек. Он редко заглядывает в свою шкатулку. К тому же декрет лежал на самом дне.

— Где он может быть сейчас?

— На острове Сент-Мари, это стоянка британских пиратов.

— Каков его корабль?

— Я бежал на его корабле. Теперь у него остался «Кедахский купец».

Правитель нахмурился.

— Это он захватил его?

— Да, блистательный.

Часть груза на этом судне принадлежала лично Дахурану, и дело Кидда из государственного мгновенно сделалось личным делом правителя Хабатана.

Базир ждал своей участи.

Он чувствовал, как Дахуран размышляет над ее определением, и временами обливался холодным потом. Ни в чем нельзя быть уверенным в этом мире, особенно в погоде и в воле властителя.

— За то, что ты позволил похитить алмаз, принадлежащий самому Великому Моголу, ты достоин жесточайшей казни. За то, как ты постарался в его пользу, ты достоин большой благодарности.

Базир закрыл глаза.

— Поэтому ты не получишь ничего.

— Я волен идти, куда пожелаю?

— Да. Но так, чтобы тебя можно было найти по моему первому желанию.

Жарко целуя мрамор по дороге, Базир попятился на коленях в сторону колоннады.

Только в марте 1699 года Кидд сумел отплыть из гавани Сент-Мари.

Плавание протекало спокойно, однообразно, но не легко. Слишком малое количество матросов согласилось отправиться со своим капитаном в Нью-Йорк. Людей едва хватало для того, чтобы обслуживать корабль.

Большая часть осталась с Каллифордом и Мэем. Даже из числа тех, кто заработал те деньги, которые рассчитывал заработать, отправляясь в поход на «Приключении».

Кидд пытался их отговорить. Он убеждал их, что после того, как война закончилась, все правительства займутся искоренением каперства. Скоро у Мадагаскара появятся целые эскадры военных кораблей, единственной целью которых будет охота за пиратами.

Ему не поверили.

Слово капитана Кидда мало что весило в пиратском мире.

Кидду было одиноко на борту «Приза».

Старшим помощником он сделал ирландца Хини, но тот, в отличие от других ирландцев, склонных к мечтательности, парадоксальному мышлению и мистицизму, показал себя человеком в высшей степени земным (даже на корабле). Из всех полетов души он признавал только один, тот, что совершается с помощью виски.

Ему можно было доверить корабль, но нельзя было доверить душу.

Доктора капитан старался вообще избегать. Он боялся его наблюдательности. В следующий раз он может увидеть, что в руках у капитана отнюдь не флакон с лечебными солями, а алмаз. Доктор, разумеется, чувствовал такое к себе отношение и считал несправедливым.

Пытался объясниться.

Бесполезно.

Хейтон, которого он тоже сделал офицером, подходил для задушевной дружбы еще меньше остальных. Кстати, Кидд был уверен, что он-то обязательно перебежит к Каллифорду, растрогался, узнав, что это не так, и повысил, насколько мог. Боцман, однако, не утратил боцманских привычек и тяготился обязанностью столоваться в кают-компании.

Все те недели, что продолжалось плавание, Кидд провел у себя, предаваясь своим медитациям. Чем больше приближался «Приз авантюриста» к американским берегам, тем отчетливее проступало в видениях капитана лицо его жены.

«Посланец небес» сделался абсолютно и повседневно необходимой вещью для капитана. Ощущение его важности и ценности стало для Кидда ежесекундным переживанием. Он в полном отчаянии укладывался спать, потому что ему предстояло частичное расставание с камнем.

Если бы это было возможно, он бы глотал его каждый вечер, чтобы утром извергнуть наружу и заново им любоваться как своим созданием.

Описание сумеречных, таинственных экстазов Кидда можно было бы длить до бесконечности, но, слава Богу, само плавание близилось к завершению.

Первой крупицей Америки стал для него небольшой островок Ангилья. Здесь необходимо было задержаться после многонедельного непрерывного похода. Поесть свежей пищи, попить чистой, непротухшей воды.

И не только воды.

Когда большая часть команды пировала в тавернах острова, к меланхолически прогуливавшемуся капитану подошли двое британских солдат.

— Вы должны пойти с нами, сэр.

Кидд выразил на лице молчаливое удивление.

— С вами хочет поговорить капитан Симпсон, сэр.

— Кто это?

— Начальник местного гарнизона, сэр. Вы не соблаговолили ему представиться, поэтому он вынужден был послать за вами.

Чувствуя досаду и неловкость, Кидд отправился на свидание к неведомому капитану.

Симпсон оказался почти таким же рыжим, как он сам. Очень загорелым, очень потеющим и очень мрачным.

— Не сказал бы, что я рад вас видеть.

Кидд удивился и заволновался, ибо было видно, что Симпсон говорит так не из желания нахамить.

— Зачем же вы меня позвали?

— Чтобы немедленно с вами расстаться.

— Не понимаю вас.

Симпсон дернул щекой с длинной бакенбардой:

— Сейчас поймете.

С этими словами он вытащил из своей конторки лист бумаги с большой висячей печатью.

— Сим предписывается арестовать капитана Уильяма Кидда и препроводить в распоряжение ближайшего английского губернатора.

Кидд поскреб в растерянности щеку:

— Ничего не понимаю.

— А мне и понимать ничего не надо. Я должен вас арестовать и препроводить, сэр!

Кидд оглянулся на двоих солдат, стоявших у него за спиной.

Симпсон проследил его взгляд.

— Да, сэр, у меня не слишком много людей. По крайней мере, раз в пять меньше, чем на вашем бандитском судне. Поэтому я предлагаю вам сделку.

— Сделку?

— Вы уберетесь отсюда немедленно, а я сделаю вид, что вас здесь никогда не было. При этом вы дадите мне слово никогда ни при каких обстоятельствах не упоминать мое имя.

Кидд не очень внимательно его слушал, он был просто оглушен известием о том, что объявлен вне закона.

Что могло произойти?!

Какой-то новый узел завязался в темном омуте под названием «британская политика».

— Я не слышу вашего ответа, сэр.

— Тут явное недоразумение. Я введен в свои права королевским указом и не собираюсь подчиняться какому-то ближайшему губернатору.

Симпсон опять дернул щекой.

— Посмотрите сюда, сэр. — Он подбросил на руке висячую печать. — Это распоряжение министра иностранных дел, одобренное палатой пэров, палатой общин и подписанное его величеством. Что вам еще надо?

Остолбеневший и одновременно сбитый с толку, Кидд не нашелся что ответить.

В голове царил бедлам.

Там кружились в безумном танце министр иностранных дел, «Посланец небес», Великий Могол, лорд Белломонт, друг Ливингстон и еще несколько политических фигур. Больше всего было Камиллы. В разных видах.

Камилла любимая.

Камилла отчаявшаяся.

Камилла больная.

Камилла в саду.

Камилла…

— Итак, сэр, вы отплываете немедленно!

В тоне Симпсона не было вопроса, одно утверждение.

Кидд кивнул. Ему как-то стало ясно, что упорствовать не надо, никакой другой правды он здесь не добьется.

— Только не немедленно, а когда мои люди проспятся.

Симпсон усмехнулся, довольный тем, как разрешилось это деликатное дело.

— Я подумал об этом, сэр. У меня готово шесть дюжин ведер с холодной водой.

— Понятно. Остался последний вопрос.

— Только если он действительно последний, сэр.

— Приказ касается только меня или моих людей также?

Симпсон бросил взгляд в текст:

— О ваших людях ничего не говорится. В таких случаях решение отдается на волю конкретного воинского или административного начальника.

Когда рассвело, в кают-компании «Приза» состоялся совет. Негостеприимная Ангилья уже скрылась за горизонтом. Сияло яркое, но не обжигающее солнце. Чайки слонялись между мачтами, лениво покачивая крыльями.

По обеим сторонам корабля неслись стаи летающих рыб. В кают-компании стояла гробовая тишина. Кидд изложил свой разговор с Симпсоном и велел высказываться.

— Можно было бы повернуть обратно, — сказал Хини, — но команда не выдержит этого плавания. У нас слишком мало людей, слишком мало припасов.

— И не все захотят вернуться, — заметил доктор.

— Кроме того, надо избавиться от груза.

Это было мнение Хейтона. Хини развернул на столе карту.

— Так или иначе, но нам нужно пристать к берегу, стало быть, придется искать наименее опасное место.

— Что ты имеешь в виду? — поинтересовался доктор.

Ирландец быстро перебегал пальцами по бумаге.

— Испанские владения исключаются, вряд ли там отнесутся к нам лучше, чем во владениях английских. К голландцам я бы тоже не стал соваться. После того как английским королем стал Вильгельм Оранский, голландская политика — это английская политика.

— А французские острова? У нас же теперь с ними мир.

Хини криво усмехнулся:

— Вы слишком хорошо против них воевали, сэр. Даже если теперь французы ровно относятся к прочим англичанам, они постараются оказать особый прием капитану Кидду.

Капитан вздохнул:

— Что же нам остается?

— Вот, — сказал Хини.

Все склонились над картой.

— Что — вот?

— Остров Сан-Томе.

— Чем он отличается от остальных?

— Он принадлежит Дании.

— Никогда не слышал, что Дания находится в состоянии войны с Англией.

— Вы не могли слышать то, чего не говорят, сэр. Но датчане более свободны в своих действиях, чем голландцы. У нас появляются какие-то шансы. По крайней мере, у нас будет время для отдыха, пока губернатор Сан-Томе будет выяснять, как ему следует с нами поступить.

Кидд покачал головой:

— Не с нами, Хини, а со мной! Я вам уже говорил, что ваша судьба никак с моей не связана. Вы можете оставить меня в любой момент.

Присутствующие промолчали.

Губернатор Сан-Томе оказался веселым старичком с красным носом и подагрическими повадками. Он ходил на полусогнутых ногах, медленно двигал полусогнутыми руками, но при этом и не думал терять отличное расположение духа.

Увидев Кидда, явившегося к нему для представления, он радостно закричал на ломаном английском:

— А-а, вы тот самый пират, которого ведено немедленно арестовать!

Капитану оставалось только поклониться. Почтительность Кидда ничуть не тронула губернатора.

— Уезжать, уезжать! — жизнерадостно потребовал он.

— Я был в плавании больше месяца, позвольте мне задержаться на сутки хотя бы, чтобы произвести мелкий ремонт.

— Очень мелкий и очень быстрый.

В процессе разговора выяснилось, что датчанин не так уж жестокосерден, как могло показаться. Требуя немедленного отплытия «Приза», он в известной степени беспокоился и о Кидде. Оказывается, со дня на день на Сан-Томе должна была появиться английская эскадра.

Датчанин объяснил, что мог бы арестовать капитана и тем самым заслужить благодарность адмирала Корка, но он не хочет завоевывать себе уважение такими неджентльменскими способами.

Вернувшись к себе на «Приз авантюриста», Кидд велел позвать Смайлза и Битти.

Дети лорда Белломонта явились.

— Я сейчас напишу письмо, вы отправитесь с ним в Нью-Йорк и отдадите своему отцу.

Оба кивнули.

Заскрипело перо. Капитан писал о том, что с острова Сан-Томе он направится к Эспаньоле, к заливу Савона. Это самое глухое и реже всего посещаемое испанскими патрулями место на острове. Этот запасной вариант он подготовил совместно с Хини, не очень верившим, что в данной ситуации можно рассчитывать на слишком длительное расположение датских властей.

— Если лорд Белломонт захочет послать ко мне человека, он найдет меня в одной из бухт в северной части залива. Кидд густо посыпал текст розовым песком.

— Я не ставлю на этом послании имя губернатора, равно как и свое. Для того чтобы избежать неприятностей в том случае, если вы попадете в руки…

Кидд задумался над тем, как назвать эти руки, и ничего не придумал.

— Одним словом, вы меня поняли.

Дети губернатора снова кивнули.

— Думаю, ваш отец будет доволен, получив это письмо. Его задание выполнено полностью. Теперь вот еще что. Вручаю вам второе письмо, но оно предназначено не его превосходительству и не мистеру Ливингстону. Вы отдадите его моей жене, миссис Джонсон-Кидд. Знаете, где находится ее дом?

— Кавендиш-авеню, — сказал Смайлз.

— Правильно. На этом письме тоже нет имен во избежание неприятностей, о которых я уже говорил. Но это только первая часть просьбы. Есть еще вторая, и она больше первой.

Матросы стояли как истуканы, ничего не выражалось на их смуглых, обветренных лицах.

— Миссис Джонсон безумно обрадуется этому письму. Она захочет вас отблагодарить, не отказывайтесь. Она, конечно, захочет написать ответ. Плачу двести фунтов тому, кто возьмет на себя эту обязанность.

Матросы молчали.

— Причем деньги вперед. Их вручит миссис Джонсон. Я дал прямые указания в этом письме.

— Да, сэр, мы постараемся все сделать так, как вы хотите.

Когда «Приз авантюриста» покидал Сан-Томе, к северу от острова, на расстоянии каких-нибудь двух морских лиг виднелось целое море парусов.

Датчанин не соврал насчет эскадры.

До Эспаньолы добрались без приключений. Корабль спрятали в небольшой, шириною всего в три кабельтовых, бухточке.

Сам Кидд, сбрив рыжие бакенбарды и выкрасив волосы черной бирманской хною (хна, кстати, нашлась в трюме корабля среди прочих грузов), отправился в поселок под звучным названием Барранкилья, находившийся на берегу соседней бухты и смешением рас и языков напоминавший древний Вавилон.

Здесь жили и местные индейцы мачуа, остатки некогда большого невоинственного народа, сенегальские негры, вывезенные французским губернатором противоположной части острова для строительства укреплений и бежавшие со строительства, попадались метисы, самбо конечно же, испанцы, но в основном из числа опустившихся, лесорубы, буканьеры, немного французов и англичан.