И вот в самый неподходящий момент - перед лицом комиссии - Таймкипера осеняет правотой полузабытого Гоу. Вся эта вроде бы ахинея насчет автоэволюционного мышления, идущего на смену научному, вдруг выстраивается перед ним в четкий образ - образ вряд ли поправимой Ошибки. И вместо того, чтобы немедленно ублажить контролеров демонстрацией Музейных чудес, Таймкипер нагло предлагает председателю комиссии назвать Музей именем великого Урсула Гоу. Надо ли пояснять, что комиссия удаляется в полном составе, дабы сочинить ходатайство о помещений допрыгавшегося наркофанта в соответствующую ему умственному состоянию изоляцию...
      Так крупно и явно Таймкипер срывается впервые - он сразу понимает, что его ждет, и бросается вдогонку. Он успевает сыграть перед контролерами роль парня-немного-не-в-себе, однако веселого и абсолютно безобидного. Дело кончается выговором и перемирием.
      Тут-то и всплывает явный смысл эпиграфа, заимствованного Прозоровым из "Записок сумасшедшего" Льва Толстого: "Я не высказался, потому что боюсь сумасшедшего дома; боюсь, что там мне помешают делать мое сумасшедшее дело".
      Ну а потом Таймкипер ухмыляется вслед умиротворенной комиссии и преспокойно идет к пульту интеллектрона, чтобы разыграть модель будущего с иной вложенной целью. И он медленно погружается в фантпрограмму, превращающую его в суперсапа, способного видеть Вселенную в иных, недоступных нам проекциях.
      Здесь, подчеркивает Пен, автор "Таймкипера" проявляет немалое мастерство - читатель так и не может понять, действительно ли последняя глава описывает какую-то особо опасную фантпрограмму, откуда герою нет возврата, или мы попадаем во вполне реальный мир будущего, лишенный интеллектронной доминации, в мир людей, снова перехвативших лидерство, уходящих в гиперментальную эволюцию с ее иными горизонтами и трагедиями иных масштабов. Насколько я понимаю Пена, на этой неопределенной ноте воображаемый роман завершается.
      9
      Если кому-то захочется воспринять пеновскую сюжетную идею буквально, он сразу обратит внимание, что рецензия далеко не восторженная. Это и понятно - все-таки Прозоров во многом оппозиция своему творцу, точнее, эволюционно иное Я Артура Пена, его эговариация. И словно бы материализовав иной свой вариант в какой-то сложной фантпрограмме, Пен храбро вступает с ним в спор.
      Прежде всего, говорит он, стоит обратить внимание на странную логику автора "Таймкипера". Не очень-то верится, что критики программы хомореконструкции, которых сам Прозоров называет умнейшими из умных, так уж испугались бы трудностей межвидового взаимодействия. Неправдоподобно, чтобы наша цивилизация продвигалась по одной-единственной линии и все проблемы сводились к выбору между ускоренным развитием интеллектроники и человеческого мозга. Наверняка XXI век привнесет много нового в решение такой сверхзадачи, как контакт с цивилизациями внеземными. Прозоров сам подчеркивает важную роль идей Контакта в переориентации земной технологии и политики, но почему-то не обращает внимания на очевидные последствия соответствующих теоретических разработок (не говоря уж о последствиях приема инопланетного Сигнала или непосредственной встречи с инопланетянами!). Между тем сама мысль о Контакте абсурдна, если мы не рассчитываем на взаимоприемлемые отношения с существами принципиально иного типа - не только по умственным данным, но и по биологической конституции. Я уверен, говорит Пен, что идеи оптимального космического Контакта непременно должны проецироваться на внутричеловеческие отношения, в том числе на отношения обычных людей и гиперменталов, и эти идеи так или иначе составят серьезную основу для общей теории хомореконструкции. Существенный недостаток Прозоровской панорамы будущего - именно в нестыковке интеллектронной, контактной и гиперментальной линии эволюции.
      Вероятно, Пен прав, но я допустил бы и иную возможность. А вдруг именно отмеченная нестыковка и послужила толчком к возникновению мира "Таймкипера"? Вдруг именно одностороннее увлечение внутриземными проблемами развития интеллектроники и человеческого мозга стало причиной Ошибки, и Прозоров попытался дать нам более или менее зашифрованный урок на тему опасностей, заключенных в излишней интроверсивности целей, в ослаблении интереса к внешним поискам? Боюсь, в этом пункте писатель Арт Прозоров оказался более дальновидной эговариацией критика Артура Пена, бунтарем, слегка перехитрившим своего творца...
      Соотнося серьезность намерений с сюжетом Прозоровского романа, продолжает Пен, нельзя не удивиться явной наивности автора. Неужели мир, знакомый с теорией Гоу - пусть и трижды поруганного, - попался бы в такую элементарную ловушку? Философа можно привязать к позорному столбу и даже возвести на костер, но это не мешает вкушать плоды его размышлений и извлекать из его неприличных выпадов общеполезные уроки. И, надо полагать, идеи медиаторного опережения непременно сыграли бы свою роль, не дожидаясь появления Таймкипера.
      Единственное логичное объяснение этому Пен видит в следующем. Прозоровский Урсул Гоу, утверждает он, нереален - это выдумка Таймкипера, в лучшем случае - персонаж одной из вариантных фантпрограмм. Таймкиперу попросту не на кого опереться в своем мире, и он ищет авторитет, способный своим общепризнанным весом или хотя бы сугубо скандальной славой поддержать его собственное открытие. В каждом из нас сидит маленький, слегка замаскированный схоласт, мечтающий о своем Аристотеле...
      Комиссия сбегает из Музея вовсе не из неприязни к реальному философу-оппозиционеру, а испугавшись Таймкипера, который бредит каким-то неизвестным мучеником науки. Члены комиссии решили, что шеф Музея попросту застрял в некой фантреальности (где, быть может, и есть какой-то Гоу!), застрял и теперь нуждается в срочной помощи психореаниматоров. Догнав у порога и разыграв перед ними отречение от Гоу, Таймкипер окончательно убеждает их в своей ненормальности... Теперь он обречен, и ему нет иного пути, кроме необратимого соскальзывания в иной вариант будущего, в фантпрограмму, моделирующую царствие гиперменталов...
      "Но не слишком ли сильная маскировка? Стоит ли подвергать детективные способности читателя столь напряженным испытаниям?" - вопрошает Пен... Не могу не признаться, что в свое время эти вопросы показались мне парой искренних крокодиловых слез. Право же, Артур Пен, по-отечески заботящийся о перегрузке читателя и прозрачности чей-то фантастики, - это неповторимое зрелище...
      10
      Не знаю как кому, а мне воображаемый Урсул Гоу нравится меньше реального. Возможно, нашему маленькому внутреннему схоласту свойственно мечтать о своем Аристотеле и даже активно творить своего Аристотеля... Но симпатия к непризнанным гениям - несомненно, наше врожденное качество, одно из лучших проявлений того, что Пен именует эговариабельностью. Разумеется, трудно предположить, что Гоу или Таймкипер являют собой пророков-спасителей, способных самолично увести человечество на более разумные пути ценой собственного распятия. Но в любом случае хочется верить в реальность тех, кто заставляет нас думать по-новому, - без них мы и вправду лишены будущего...
      Лишь в самом конце своей рецензии Пен источает скупую похвалу. Ему понравилась идея медиаторного опережения. Он даже склонен считать, что здесь сокрыт какой-то до сих пор не осознанный и весьма общий принцип эволюции.
      Действительно, вспомните, например, историю развития живой материи или хотя бы историю отношений родовой аристократии с коммерческими кругами, и вы поймете, что мысль Прозорова (Таймкипера, Гоу...) об опережающем развитии посредника связана не только с взаимодействием человека и интеллектроники. Чем лучше осуществляются посреднические функции, тем больше оснований для совершенствования посредника. Но чем активней он совершенствуется, тем больше приносит пользы. Такое усиление обратной связью обеспечивает колоссальные эволюционные рывки - в сущности, революции! - именно для посредника, и со временем он может выйти из-под контроля пользователя и даже поменяться с ним местами.
      В конце концов интеллектронный робот, стоящий между нами и далекими звездами, между нами и станком, выпускающим подшипники, между нами и ядерным энергоблоком, робот, включенный в разветвленную иерархию себе подобных - управляющих, конструирующих, силовых, - такой робот рано или поздно станет для нас представителем особой цивилизации, с которой мы находимся в тесном и жизненно важном контакте, если угодно - в партнерстве, в определенной степени равноправном. Однако равноправие в такой ситуации понятие тонкое и непостоянное. До сих пор мы обычно понимали дело так, что всегда будем ведущим звеном подобного контакта, всегда - независимо от темпов эволюции и реально достигнутого уровня сложности. Но разве это не заблуждение, не очевидный антропоцентристский шовинизм?
      В общем, идея медиаторного опережения нравится Пену, но для ее формулировки хватило бы и небольшого рассказа, полагает он. При чем тут роман? Лишь она, эта идея, и сохранит "Таймкипер" в истории культуры, смело заверяет нас Пен.
      И поневоле думаешь, как несложно быть смелым в самооценке, когда твое Я расщеплено на многие персонажи хитро построенного произведения, когда ты достиг некоего максимума эговариабельности...
      11
      До сих пор я говорил о вещах сравнительно простых. Не так уж трудно пересказать сюжет несуществующего романа и тем более - идеи реальной рецензии. Гораздо трудней понять, почему этот роман так и не был написан, почему Пен все-таки остановился на лаконичной рецензионной форме.
      Говорят так: Пен предчувствовал близкий конец, угадывал его каким-то шестым или десятым чувством, присущим поэтам всех веков. Попросту - он спешил, спешил так, что спрессовал множество интересных идей в небольшом эссе, коего - в должной развертке! - вполне хватило бы на добрую дюжину обычных романов.
      Конечно, результат пророчества тяготеет к пророку - это известно со времен Кассандры. Будущее по-своему расплачивается с теми, кто пытается вступить в него раньше других. Оно шлет сигнал опасности, но обычно запоздалый и не более предупредительный, чем гудок налетающего экспресса, уже коснувшегося бампером своей жертвы.
      Я не очень-то верю в гипотезу спешки и мистику предчувствия конца. Артур Пен вел на редкость размеренную жизнь, и его гибель при попытке отрегулировать персональный компьютер - чистейшая случайность. Глупая случайность. Разумеется, ему, малосведущему в операциях такого рода, вряд ли следовало лезть во включенную схему. Но стоит ли впрыскивать в эту печальную историю порцию мистического тумана, намекая на некую таинственную месть компьютеров за негативное отношение Пена к их далеким потомкам. Это недурственный сюжет для неоготического романа (представьте броский заголовок: "Смерть Артура Пена"), но не предмет серьезных обсуждений. Тем более смешны мелькнувшие кое-где высказывания, дескать, Пен злонамеренно разгласил главную эволюционную тайну киберсистемы, и с ним расправились, как с предателем... Ерунда! Нет ничего ошибочней считать Пена противником развития того, что он называет интеллектроникой. Напротив, Артура Пена следовало бы назвать бардом ее великого будущего. Разве не он оказался некогда в числе первых, кому пришла в голову идея рассматривать компьютеры с автономной сенсомоторикой и энергетикой как формы особой жизни, зародившейся на нашей планете и способной эволюционизировать до сверхсложного уровня? Разве не Пен высмеивал всевозможные жесткие правила робототехники, называя их правилами селекции рабов? Но дело не в отдельных примерах - их много, достаточно много, чтобы будущие интеллектроны позаботились о достойном памятнике Артуру Пену в галерее своих творцов.
      Так что главное, о чем хотел поведать нам Пен, вовсе не связано с какой-то тонкой проповедью человеко-машинного антагонизма. Основная метафора его рассказа-рецензии направлена совсем на иное.
      12
      Обратите внимание вот на что - заветная идея медиаторного опережения развернута Пеном во всей структуре его произведения. Ведь писатель, ученый, вообще творец - это типичный медиатор. Читатель, желающий развлечься на досуге легким детективным романом, зачастую уверен, что романист выступает лишь пассивным посредником между ним и материалами какого-то уголовного дела. Отнюдь! Автор детектива может, напротив, создать довольно стойкое отвращение к преступлениям. Очень часто автор всего лишь полезный человечек, способный доставить утомленному заботами читателю вечерок необременительных умственных развлечений. Но в большинстве случаев более простой системой оказывается читатель, которого увлекают на весьма неожиданные пути. И, разумеется, чем серьезней литература, тем вероятней эффект увлечения.
      Урсул Гоу, реальный или воображаемый посредник, увлекает Таймкипера, Таймкипер - Прозорова, более того, Пен умело делает вид, что кое в чем Прозоров увлекает и его самого... Иными словами, все мы - цепочка взаимоувлечений, все мы друг другу творцы и посредники...
      Меня не покидает ощущение, что и я увлечен Артуром Пеном на какой-то особый путь, что его явно превосходящая сложность оказала влияние на мои цели. Уже оказала! Ощущения уводят меня еще дальше - не сотворил ли я сам некоего превзошедшего меня посредника?..
      Откровенно говоря, принимая заказ на эту рецензию, я замышлял немного поиздеваться над переусложнениями формы, характерными для писателей пеновского типа. И вдруг понял - расхотелось. Как-то не тянет оказаться в положении рептилии, иронизирующей по поводу утонченности приматов.
      Но все-таки, при всем своем уважении к идее медиаторного опережения, ловко подставленной автором под лучи читательского внимания, хочу выделить то, что считаю главным достижением Пена. Прогресс достигается ценой нарастающих забот опасностей, ценой нарастающего риска, и нет таких глубин человека, до которых этот прогресс не дотянулся бы. По-моему, именно об этом хотел сказать Артур Пен.
      Не столь уж давно риск не выводил нас за границы племенного охотничьего ареала или за угодья земледельческой общины. Постепенно эти границы раздвинулись до имперских масштабов. Теперь мы рискуем в масштабе планетарном и даже космическом, ибо наша цивилизация уже осваивает пространство Солнечной системы, рискуем в масштабе общечеловеческом.
      Риск, связанный с попыткой вырваться за рамки собственного вида, очень велик, его попросту не с чем соразмерить в нашей истории, кроме разве что нашего появления на древе земной эволюции. Но есть некая неизбежность в шагах такого рода. Ибо посредник - какой бы распрекрасной вспомогательной техникой он ни казался ныне - из слуги становится конкурентом, и мы, убоявшись своего роста в неизвестность, можем оказаться в положении султана, чья реальная власть ограничена личным гаремом.
      Политика освобождения от забот ведет к довольно быстрому освобождению от самой свободы. Вероятно, от соскальзывания в эту яму, глубокую, но замаскированную самыми привлекательными благами, и хочет спасти нас Артур Пен, спасти, угощая отрезвляюще горьким глотком будущего...
      Минск, 1984