— Певица?
— И актриса, — почти вызывающе добавила она.
И, затаив дыхание, наблюдала, как он воспринял это сообщение. Наконец Дрю как будто осознал ошеломляющую новость, и взгляд его немного прояснился.
— Так вот, значит, почему тебе это удалось, а я все удивлялся твоей развинченной походке! Так ходят мальчишки в порту Глазго.
— Я играла мальчиков на сцене, — объяснила Габриэль мрачно. На душе у нее было пакостно.
Однако следующие слова Дрю ее просто ошеломили.
— Почему же Керби?
— Но я же сказала: его имя назвал отец, умирая.
Дрю покачал головой.
— Да зачем Керби понадобилось убивать твоего отца — или стрелять в тебя?
Она медлила с ответом.
— Габриэль, ради всего святого!..
— Отец, мистер Кингсли и еще два человека совершили преступление двадцать пять лет назад.
Дрю нахмурился:
— Объясни.
Габриэль с трудом сглотнула.
— Когда папа умирал, он еще сказал: «В сундуке. Письмо. Все объясняет». Я… я нашла письмо в его сундуке, и к нему была приложена газетная статья о Керби Кингсли и о ближайшем перегоне стада. Папа прочел эту статью и написал мне письмо на тот случай, — она прерывисто вздохнула, — если с ним что-нибудь случится… чтобы я знала всю правду.
Габриэль помолчала, глянула на Дрю — но его лицо оставалось бесстрастным.
— Продолжай.
— Папа написал, что он, Кингсли и двое других ограбили банк. Во время ограбления был убит банковский клерк. А после все четверо решили, что каждый пойдет своим путем, возьмет другое имя и больше они никогда не встретятся.
Габриэль умоляюще взглянула на Дрю.
— Их же до сих пор могут повесить, понимаешь?
Дрю нахмурился еще сильнее.
— Но если они переменили имена, каким образом твой отец узнал, что Керби…
— Там, в газете, был портрет Кингсли. И папа его узнал.
Дрю с минуту пристально смотрел ей в глаза, затем перевел взгляд на реку у их ног.
Габриэль тоже посмотрела на мутную воду, блестевшую в последних лучах солнца. Она казалась себе такой же, как Верный, лежавший в нескольких шагах от них. Сердце ее разбито. В будущем для нее нет просвета, и жизнь вот-вот кончится. Грядущее обещало ей лишь горькое одиночество. Так и будет — без Дрю Камерона. Нет, он должен, он обязан ей поверить!
Наконец шотландец проговорил:
— Габриэль, ты обращалась к шерифу?
— Конечно, — едва слышно ответила она, — но он мне поверил не больше, чем веришь ты. Кингсли — слишком важная персона, и у меня нет никаких доказательств.
Дрю вздохнул.
— А что шериф сказал о письме твоего отца?
— Я его не показала, — сказала она с вызовом, — я же знала, что он бы мне не поверил, а я не хотела бросать тень на доброе имя отца, тем более что у меня не было прямых улик против Кингсли.
Тишина оглушала. Габриэль могла почти слышать вопросы, которые не задал Дрю, чувствовала его сомнения… и безнадежность затопила ее душу.
— Ты мне не веришь, — упавшим голосом сказала она.
Дрю сделал вид, что не слышал. Вместо этого он спросил каким-то странным тоном:
— Говоришь, это произошло в мае?
Девушка кивнула.
— В марте напали на Керби, — сказал он медленно, — устроили засаду.
Она резко подняла голову.
— На мистера Кингсли?
— Угу, — кивнул Дрю, — и тут наблюдается некоторое совпадение, не так ли?
— Засаду? — повторила Габриэль. — Ты уверен?
Он снова кивнул:
— Я сам там был. Я случайно подслушал разговор троих человек в салуне, которые договаривались устроить засаду. Кто-то предложил им пять тысяч долларов, чтобы они убили Кингсли. На следующее утро я поехал за ними… ну и достаточно сказать, что планы эти не удались.
Габриэль была потрясена. Она ни минуты не сомневалась в правдивости Дрю. И, разумеется, он сорвал планы заговорщиков. Но если кто-то напал и на ее отца, и на Кингсли, то кто же?..
Холодок пробежал по ее спине. И то, что Дрю добавил, лишь усилило страх.
— Четверо… — сказал он. — А кто были те двое?
— Не знаю, — выдохнула Габриэль. — Отец не назвал их в письме, но, думаю, теперь они живут под другими именами.
— По-видимому, — пробормотал Дрю. — Но, предположим, тебе удалось бы добыть некоторые доказательства. Думаешь, Керби сознался бы в своей вине?
Габриэль опустила взгляд. Ее пальцы теребили край потрепанного плаща.
— Не знаю. Но, может быть, я сумела бы заставить его сознаться. Я даже… думала, что смогу убить его…
Повисло молчание, и Габриэль постаралась взять себя в руки. Не глядя на Дрю, она продолжала:
— Когда я уезжала из Сан-Антонио, то была… я сама не знала, на что готова. Я все время видела одно и то же: отец лежит мертвый в луже крови. Мне совершенно некуда было податься. Родственников у меня нет. Я могла думать только о возмездии — возмездии любой ценой.
И она беспомощно развела руками.
— А затем, когда я попала на перегон — наверное, то было в ночь паники или тогда, когда мы… — и она молниеносно взглянула на Дрю, — в ту ночь, что мы провели у ручья, после Уиллоу-Спрингс… словом, я поняла, что не смогу его застрелить. И никого другого тоже.
И она сжала кулачки.
— Но я все равно хотела, чтобы справедливость восторжествовала. И я решила найти все же какое-нибудь доказательство, что это Кингсли убил моего отца. Вот что я делала в главном фургоне. Искала доказательство его преступления. Или хоть какое-то объяснение случившегося…
Габриэль умолкла. Сердце в ее груди стучало, точно взбесившийся молот. Опасаясь, что она сейчас может увидеть, Габриэль повернулась к Дрю. Шотландец смотрел на нее так, словно видел в первый раз.
— Ты хотела убить Керби, — медленно произнес он. — Потому решила найти доказательства его вины. Ты считала его убийцей своего отца, а также подозревала в намерении убить тебя. И все это время ты ни разу не подумала о том, что он с тобой сделает, если узнает, кто ты есть. — Дрю умолк, удивленно покачал головой, — Ты, девушка, потрясла меня до самых печенок.
— А я думала, что тебя ничто потрясти не может.
— Тебе это удалось, — ответил он. — Человек, который рискует погибнуть под копытами обезумевших коров, утонуть или попасть в лапы индейцев — и все это ради мести…
— Нет, не ради мести! — перебила она его.
— Для чего же тогда?
— Во имя справедливости.
Дрю насмешливо улыбнулся.
— Ну, это просто другое название мести.
— Дрю, я должна узнать, что случилось. Ты можешь это понять?
— Конечно, могу, — сказал он, и взгляд его смягчился. — Я даже могу понять, что тебе хотелось убить человека, которого ты считала убийцей своего отца. Но я не понимаю, чего ты хотела достичь, прошмыгнув в лагерь, вынюхивая, кто есть кто, — ведь ты рискуешь жизнью.
Задетая за живое, Габриэль возразила:
— Я не прошмыгнула и ничего не вынюхивала.
— А как называется твое поведение?
— Я хотела установить правду с твоей помощь или без тебя.
— Без меня!
— Но ведь он убил моего отца! Он пытался убить меня!
Дрю покачал головой:
— Я не представляю, что Керби Кингсли вообще способен кого-либо убить. Думаю, гораздо вероятнее другое: тот, кто дважды устроил на него засаду, и есть тот самый человек, кто убил твоего отца.
Габриэль стиснула зубы. Да, в словах Дрю есть резон. Да, это похоже на правду. Но ведь отец сказал, что это был Кингсли. Она точно помнит его предсмертные слова. И она слишком долго держалась этого убеждения, чтобы вот так, сразу от него отказаться.
— Керби твой друг, — с упреком сказала Габриэль, — вот поэтому ты и мысли не допускаешь, что он может быть убийцей.
— Это верно, — согласился Дрю.
— А что, если ты ошибаешься?
Он помолчал.
— Если он не виноват, — продолжала она, — я не сделаю ему ничего плохого тем, что буду за ним следить.
— Но если он виноват, тебя могут убить, — Ты, значит, допускаешь возможность его вины?
— Нет, — сказал он тихо, — не допускаю. Просто хочу, чтобы ты взвесила рискованность и последствия своих действий.
— Неужели?
На лице его промелькнула грусть.
— Да. Именно поэтому я не вскакиваю и не бегу прямиком к Керби. Но я сам, кстати, никогда не был образцом добродетели.
Габриэль снова вложила руку в его широкую ладонь.
— Я знаю, что я делаю, и не дам себя убить.
Немного помедлив и закусив губу, она продолжала:
— И я, наверное, должна признаться, что уроков стрельбы мне не требуется. Несколько лет назад отец научил меня стрелять, так что я сумею себя защитить. Я ненавижу оружие — особенно после того, как на моих глазах убили отца, — но я знаю, как пускать его в ход. И я не ребенок.
Дрю хотел было рассердиться за эту новую ложь — но вздохнул и сдался. И впервые за время разговора в его взгляде Габриэль увидела искорки смеха.
— Да, ты не ребенок, в этом я с тобой полностью согласен. Сколько же тебе лет?
— Двадцать три.
Шотландец снял с нее шляпу. Девушка радостно тряхнула волосами, освобожденными от тягостной обузы, — и поймала его пристальный взгляд. Пристальный, но совсем другой, чем раньше. Он видел не безмозглую красотку, нет. В его взгляде сквозило почтительное восхищение.
— Все это чертовски запутано, — наконец сказал Дрю, но его глаза говорили совсем другое.
— Ты расскажешь ему?
— Знаешь ли ты, Габриэль, о чем меня просишь? Керби мой друг, а у меня не так много друзей в этом мире, чтобы я мог швыряться ими. Ты просишь меня предать его.
— Нет, если он не виноват… но если он убийца, ты все равно хочешь быть его другом?
Дрю глубоко вздохнул, и выражение его лица резко изменилось — в нем уже не осталось ни восхищения, ни веселого любопытства, лишь угрюмая, холодная отчужденность. Осторожно подбирая слова, он сказал:
— И все это время ты вот так думала обо мне? Что я могу быть другом убийцы?
Габриэль уставилась на Дрю, поняв, что угодила в собственную ловушку. Но она не собиралась больше лгать, и ему тоже.
— Я думала… что это возможно. Я думала так потому, что вы такие близкие друзья. Он… он говорит с тобой чаще, чем с другими.
Дрю сощурился.
— Ну, продолжай. А еще о чем ты подумала, Габриэль?
Она отвела взгляд, посмотрела на Верного, все еще неподвижно лежавшего рядом, потом на берег реки.
— Ты думала, что я сговорился с Керби, чтобы убить твоего отца? — спросил он резко.
— Да, сначала я думала, что это возможно. Но не очень долго.
— Не очень долго, — повторил Дрю так же мрачно, как она. — Ну а как долго? И пока ты в ударе говорить правду, скажи… как бы это выразиться поделикатнее… Твое желание быть со мной вытекало из истинного чувства или это была наживка, чтобы поймать меня, привлечь на свою сторону?
Вскочив, шотландец смотрел на нее ледяным взглядом.
— Что тебе еще требовалось от меня, Габриэль, — после того, как ты уверилась, что я тебя не выдам?
— Но это все совсем не так, — пробормотала Габриэль, испуганная его холодной яростью. Вместо того чтобы рассеять сомнения Дрю, она только усугубила их.
— Все было не так! — взмолилась она. — Дрю, подожди! Пожалуйста! Дрю!
Но он уже повернулся к ней спиной, и девушка в отчаянии смотрела, как он уходит от нее прочь.
14.
— Дрю, постой! Пожалуйста, Дрю!
Шотландец слышал отчаянный крик, но терпеть ее дальнейшие объяснения и очередную ложь — нет, это выше его сил!
Он ускорил шаг, чтобы больше не слышать ее грудной низкий голос, который едва не завладел его сердцем навсегда.
Эндрю Камерон, граф Кинлох! Такой благородный титул — и принадлежит такому легковерному глупцу! Некогда Дрю столкнулся с величайшей ложью, исковеркавшей всю его жизнь, и полагал, что ничто на свете не сможет его так же уязвить. «Ничего не жди от жизни, тогда и страдать не будешь», — повторял он себе.
Но сейчас ему нанесли смертельную рану. Неизвестно почему и когда, но Дрю постепенно начал доверять Габриэль. Она опять дала ему силы поверить в человека, в то, что существуют на свете честь, верность и любовь, что, быть может, и он, Дрю Камерон, тоже обретет свою долю счастья.
Мэрис Габриель Паркер только что разбила эту надежду вдребезги… Любовь Бена и Элизабет — всего лишь исключение, которое только подтверждает правило.
Дрю даже не столько мучило то, что Габриэль ему лгала, хотя он и ненавидел ложь. Но как могла она подумать, что он, Дрю, способен убить человека? И более того — как могла использовать свое тело, чтобы переманить его на свою сторону?
Около коновязи Дрю оседлал Вельзевула — имя тот получил за свой бесовский нрав. Дэмиену черный конь нравился, но другие погонщики его избегали. Дрю вскочил в седло и пустил своенравного скакуна в галоп прямо через речку. Очутившись на том берегу, Дрю помчался по прерии, словно так надеялся перегнать демонов, которые его преследовали, — он-то наивно думал, что оставил их далеко позади, в Шотландии!
Граф Кинлохский! Дурак Кинлохский, вот он кто! И Дрю услышал как бы со стороны свой язвительный хохот, который ветер рвал на куски и уносил вдаль.
Он слышал также голос Габриэль: «Ты и вправду хочешь быть другом убийцы?» Черт бы ее подрал!
Дрю пришпорил коня, хотя уже смеркалось, и сбавил бег только потому, что с морды коня уже капала пена. Спешившись, он стал прогуливать Вельзевула, чтобы тот немного поостыл. Дрю понятия не имел, как далеко находится от лагеря, он также не обращал внимания на окрестности. У коня бока ходили ходуном, и Дрю оглянулся в поисках воды. За всю свою жизнь он ни разу не обращался с лошадьми жестоко и сейчас горько раскаивался. Проклятье, он едва не загнал животное!
Судя по всему, он сейчас примерно милях в пяти от лагеря. Вельзевул пытался куснуть Дрю в плечо, выражая свое негодование по поводу бешеной скачки, но затем вдруг заржал, и Дрю услышал тонкое ответное ржание. Где-то невдалеке находилась другая лошадь или лошади.
Дрю вынул ружье, притороченное к седлу, и замер, прислушиваясь. Обшарив взглядом прерию, он увидел невдалеке сухое русло бывшей речки и повел к нему Вельзевула. В случае чего можно будет укрыться в этом углублении.
Где-то далеко раздался орлиный клекот. Но, может быть, это не орел?
К тому времени, как Дрю уже весьма живо представил себе орду индейцев, промышлявших разбоем и грабежами, он увидел вдруг одинокого всадника и через мгновение узнал его по шляпе. Дрю отчаянно замахал руками, и всадник перешел на рысь, затем остановился.
Керби Кингсли, а это был он, посмотрел на него сверху вниз.
— Джейк сказал, что ты рванул из лагеря как ошпаренный, — в его тоне можно было расслышать еле уловимый вопрос.
— Так что ты отправился на поиски?
— Кроме беглых индейцев, есть еще и те, кто устраивал засады. Забыл?
— Так они не за мной охотятся, за тобой.
— Возможно, но, я думаю, киова чертовски безразлично, кто есть кто.
— Мне надо было остаться одному, чтобы подумать.
— Могу я узнать о чем?
— Нет.
Керби спешился и посмотрел в сторону лагеря.
— Ты со мной?
— Да.
Они пошли вместе, но Дрю не чувствовал прежней дружеской легкости общения. У него есть тайна от Керби, он скрывает то, что этот человек должен знать. И Дрю не понимал, что мешало ему выложить без обиняков: «Знаешь, Гэйб Льюис на самом деле женщина. Ее зовут Габриэль, и она здесь для того, чтобы тебя убить».
Однако эти слова были погребены в его груди, он не в силах их произнести.
Вместо этого в ушах все звучало то, что твердила Габриэль: «Керби Кингсли убил моего отца. И пытался убить меня».
Дрю ни секунды не сомневался, что это не правда, — но поверил, что отца Габриэль убили и что некто стрелял в нее. Так же точно он знал, что на Керби дважды устраивали засаду. Вопрос заключался в следующем: как, черт побери, во всем этом разобраться и что делать?
— На этих просторах чувствуешь себя таким маленьким, — нарушил молчание Керби.
— Угу, — ответил Дрю, только сейчас обративший внимание на предвечернюю прерию. Вокруг волновалось море травы, порой бескрайние просторы рассекало пересохшее ложе реки. Нигде ни деревца — только неоглядная даль, пустынная и на свой лад прекрасная и величественная.
— Чем-то здесь похоже на горную Шотландию.
Керби взглянул на Дрю.
— Скучаешь по родине?
— Скучаю по зеленым холмам и по звукам волынки.
Керби усмехнулся.
— Ну, в этом я с тобой согласиться не могу. Слышал однажды, как какой-то шотландец играл на волынке около стада. Коровы чуть до самого Нью-Йорка не рванули.
Дрю улыбнулся.
— Тоже неплохой способ перегонять скот.
— От скота останутся лишь кожа да кости. Ни цента за них не получишь.
— Ну тогда я тебя такой музыкой не осчастливлю.
Керби удивленно вздернул бровь.
— А ты что, умеешь играть и на волынке?
— Немного. Однако в Америку я с собой волынку не захватил.
Помолчав немного, Керби спросил:
— Ты никогда не подумывал о том, чтобы вернуться назад?
— Нет. Мне там делать нечего.
— А как же титул?
— Ах, титул! — Дрю глубоко вздохнул. — Титул — это великолепно! Люди кланяются тебе, расстилаются перед тобой, даже если у тебя нет ни фартинга за душой, даже если ты за всю жизнь пальцем о палец не ударил, а лишь дал себе труд родиться на свет. Нет, титулом я не горжусь. Может быть, потому мне нравится Америка. Бедняк здесь может стать богачом, если будет усердно трудиться. Взять хотя бы тебя. Ты мне сказал как-то, что этот юнец Гэйб похож на тебя самого в далекой молодости. А сейчас ты владеешь чуть не половиной Техаса.
Керби немного помолчал, а когда заговорил, голос его охрип от волнения. Такого прежде за ним не водилось.
— Да, парнишка похож на меня прежнего. В его возрасте я был таким же, на все готовым, отчаявшимся юнцом, когда явился на «Круг-К». Моего отца убили в войне за независимость Техаса, а через год умерла моя матушка. Банк забрал нашу ферму, правда, там мало что было забирать. Мне было семнадцать, брату — одиннадцать. Я нищенствовал и воровал. На все пускался, только бы брат не умер с голоду.
Больше Дрю не в силах был выслушивать признания Керби. Нет, Габриэль не права, твердил он себе, Керби не мог быть убийцей, но и сам при этом боялся признаться себе, что он, Дрю, дурак. Он просто не может допустить мысли, что спасенный им от убийц человек — сам убийца.
— Ты когда-нибудь совершал поступки, о которых потом жалел? — спросил Керби. — Я имею в виду — жалел всю жизнь?
Дрю стало не по себе.
— Да… но я думаю, что так бывает с каждым, а у меня для этого оснований больше, чем у многих людей. Керби нетерпеливо фыркнул.
— Сомневаюсь. Ты хороший человек, Дрю Камерон. Желал бы я, чтобы у меня было с десяток таких, как ты.
Дрю махнул рукой, словно отметая слова Керби:
— Но для меня это лишь игра, Керби. Всего только приключение.
— Ты просто хочешь уверить себя в этом, но не очень-то получается, правда?
Дрю покосился на него:
— Не понимаю, что ты имеешь в виду?
Керби пожал плечами.
— Если б ты считал жизнь игрой, ты бы не вкладывал столько души в свои поступки. И не рисковал бы жизнью, как во время бури, когда гибли люди, и не связывался бы с нашим коровьим делом — ведь потерь и разочарований в нем не счесть.
Он немного помедлил, а затем добавил:
— Но я, Дрю, все это время наблюдал за тобой. У тебя хорошо получается. Ты умеешь обращаться и с лошадьми, и с коровами. И мои люди в большинстве своем пойдут за тобой в огонь и в воду.
— Но мне это совершенно ни к чему, — отрезал Дрю.
— Пусть так, — согласился Керби. — Но ты способен рисковать.
Дрю испытующе взглянул на приятеля:
— А ты? Ты разве не любишь рисковать?
— Люблю. Но у меня не слишком хорошо получается. У меня сердце рвется пополам, если умирает хоть один теленок. А когда погибает человек… ну, я тогда каждый раз клянусь, что больше никогда не поведу стадо. И не могу сказать, что меня заставляют пускаться на риск только возможные барыши. Мне нравятся бескрайние просторы, особенно в такую ночь, как эта. Посмотрев на звездное небо, Керби вздохнул:
— Но при этом я чувствую себя чертовски одиноким. Двадцать пять лет я пытаюсь свести до минимума риск для погонщиков и скота. Хочу только сам рисковать жизнью. И все же всякий раз, думая о том, что произошло за эти двадцать пять лет, я не уверен, что мое поведение оправданно.
Он повернулся к Дрю и встретил внимательный взгляд шотландца.
— Надеюсь, ты не повторишь моих ошибок. Мне страшно представить, что через двадцать пять лет ты разделишь мою судьбу. Ни жены, ни семьи, ни настоящих друзей. Я бы врагу всего этого не пожелал, не то что другу.
Дрю гадал, что ответить, но Керби вдруг сказал:
— Ну, я думаю, лошади отдохнули.
С этими словами он вскочил в седло и пустил своего жеребца легкой рысью.
Дрю, тронутый откровенным признанием приятеля, с минуту смотрел ему вслед. Его немало смутило, что Керби почему-то свой личный пример распространяет на него, Дрю.
* * *
Впервые Верный вильнул хвостом и лизнул Габриэль в лицо. Это было как бальзам для раненого сердца, но успокоилось оно ненадолго. Девушку уже почти не волновало, рассказал Дрю обо всем Керби или нет. Она видела боль в глазах Дрю и знала, что это она ее причинила.
Вернувшись в лагерь, Габриэль привязала Верного к колесу главного фургона и огляделась в поисках занятия, которое помогло бы удержаться от слез. Затем налила себе кофе, попробовала и выплеснула. Погонщикам бы он понравился. В таком кофе подкова и впрямь не утонет. Девушка потыкала ложкой бобы — вроде бы уже мягкие… Больше делать было нечего. Она бросила на тлеющие угли растопку и села около костра, глядя, как солнце спускается за горизонт.
Раздались шаги, и она увидела Дэмиена. Он присел на корточки у огня, налил себе кофе и, осторожно держа горячую кружку в руках, сказал:
— Джейк говорит, что Керби поехал искать Скотти. Ты не знаешь, что случилось?
Габриэль пожала плечами.
— Дяде Керби нельзя оставаться наедине со Скотти.
Она резко вскинула голову.
— Почему это?
Дэмиен искоса поглядел на Гэйба.
— Всегда что-нибудь происходит, когда он поблизости, — с горечью сказал он.
Габриэль хотела было возразить: мол, да, если Дрю оказывается поблизости, то спасает жизнь людям — однако сочла за лучшее промолчать. Она старалась держаться подальше от таких людей, как Дэмиен.
Он встал.
— Надо немного соснуть. Позови меня, когда они вернутся.
Габриэль кивнула, но теперь ей стало еще тревожней. Дрю один, если не считать Кингсли, в ночной прерии, а вокруг киова и бандиты, нападающие из засады. Она прождала час, надеясь, что Дрю и Керби вот-вот вернутся, сидела у огня и прислушивалась к потрескиванию хвороста и негромкому мычанию коров.
Приплелись еще несколько погонщиков. Они выпили кофе и отправились спать.
Наконец, подбросив еще хвороста, Габриэль направилась к своему фургону. Она приласкала Сэмми, затем влезла под фургон и подманила к себе Верного. Обняв пса, девушка прижалась к его мягкому теплому меху, и зверь терпеливо принял ее объятие. Долго промаявшись без сна, в невеселых раздумьях, Габриэль наконец уснула.* * * На рассвете Дрю проснулся разбитым от усталости. Вернувшись с Керби в лагерь, он отправился в ночной дозор, зная, что все равно не в состоянии заснуть. Швырнув одеяло в главный фургон, он на мгновенье задержался взглядом на груде одеял и меха, привалившейся к заднему правому колесу. Надо работать. Он не должен тратить время на вспышки ярости, лелеять боль в сердце.
Когда все встали, позавтракали и приготовились в путь, Дрю вскочил на лошадь и поехал к берегу. Этим утром предстояло перейти реку вброд. У воды шотландец остановился. В его задачу входило наблюдать за переправой стада. Фургоны должны были пройти первыми. Управлять мулами отрядили Джейка — никто не хотел поручать это трудное дело Шкету.
Река была не очень глубокая, но течение сильное. Джейк легко перевел на другой берег главный фургон и вернулся, чтобы переправить хозяйственный. Дрю видел, как Габриэль отдала ему вожжи и быстро села на козлы, заткнув Верного между собой и Джейком.
Фургон дошел до середины реки и увяз. «Зыбучий песок!» — пронеслось молнией в голове у Дрю, и сердце замерло от страха. Джейк щелкнул кнутом, и мулы подались вперед, но фургон не сдвинулся с места. Джейк опять пустил в ход кнут, мулы снова рванули — и внезапно фургон опрокинулся на бок. Дрю с ужасом увидел, как Габриэль и Верный свалились в реку.
Он забыл о том, что сердит и уязвлен, — помнил только лишь, что она не умеет плавать. Он дал шпоры коню, кинулся в воду — и в тот же миг увидел, как Керби, стоявший на другом берегу, сделал то же самое. Доплыв до опрокинутого фургона, Дрю взмолился, чтобы Габриэль не затянуло под него, и нырнул в грязную воду. Потом вынырнул и огляделся. Пес карабкался на противоположный берег, но Габриэль с ним не было. Затем внизу по течению он углядел в воде темную голову.
— Черт возьми! — ругнулся Дрю и что есть силы поплыл к ней. В тот самый миг, когда ему казалось, что все пропало и течение унесет Габриэль, он увидел, как девушка поднялась из воды и с усилием побрела к берегу.
Шляпы на ней не было, плаща тоже — очевидно, поняв, что они мешают плыть, она сумела освободиться от одежды. Сейчас она, отряхиваясь, стояла на берегу, и мокрая рубашка облепила ее тело, подчеркнув неоспоримо женственный абрис фигуры.
— Черт побери! — снова выругался Дрю, беспомощно взирая на это зрелище.
Пятеро всадников стояли рядом на берегу, потрясенно уставившись на Габриэль. Затем из воды выбрался Керби — и замер как вкопанный, разглядев ее фигуру.
Дрю как бешеный поплыл к берегу, хотя и не знал, чем может ей помочь. Выйдя на берег, он увидел, что Габриэль осознала свое разоблачение и, развернувшись, побрела прочь. Он пошел за ней, на ходу перехватив полный упрека взгляд Кингсли. Зная, что раньше или позже, но придется давать ответ, Дрю решил, что сделает это позже. И направился к Габриэль.
Он поравнялся с ней в сотне шагов от берега, возле небольшой рощицы.
— Габриэль, с тобой все в порядке? — спросил он. Обернувшись, девушка коротко кивнула. Дрю окинул ее взглядом. Она выглядела неплохо, только покашливала и упорно не хотела смотреть на него. Промокшая насквозь, без плаща, она казалась почти обнаженной и очень уязвимой. Она обхватила себя руками — и этот жест еще сильнее подчеркнул ее беспомощность и беззащитность. Дрю хотел бы что-то накинуть на нее — куртку, рубашку, — но ничего не было, и он просто встал рядом.
Они смотрели, как погонщики подняли опрокинувшийся фургон и переправили его на берег. Появилась собака и, отряхнувшись так, что брызги полетели в разные стороны, подошла поближе к Габриэль. Переправили Сэмми с его матушкой. Теленок подбежал прямо к девушке и, легонько балуясь, боднул ее.
Дрю едва не улыбнулся при мысли, что животные Габриэль явно ищут ее одобрения за то, что великолепно справились с переправой. Но тут подъехал Керби, и стало ясно, что он далеко не в благодушном настроении.
Он сразу обратился к Дрю:
— Ты об этом знал?
— Да.
— Это связано с твоим вчерашним поведением?
Дрю промолчал.
— Сукин ты сын, — пробормотал Керби. — Ты, мой друг, решил тайно провезти до Абилены женщину.
А потом гневно обернулся к Габриэль, у которой был вид промокшего под дождем щенка.
— А вы, юная леди, — проворчал он, — должны дать мне объяснение, как только закончится переправа стада.
Он пошел к лошади, затем остановился и снова повернулся к Дрю.
— Оставайся с ней, — поцедил он сквозь зубы. — До конца переправы держитесь около фургонов.
— Да я больше пользы принесу рядом со стадом, — возразил Дрю.
— Вот чертовка! — пробурчал Керби едва слышно. — Как же я мог быть так слеп?
— Она дьявольски хорошая актриса, — сухо посочувствовал Дрю.
— Ладно, а на что еще она способна?
Дрю не понравился двусмысленный блеск во взгляде скотовода. Он понял, что к чему. И, действительно, какой должна быть женщина, отправившаяся на трехмесячный перегон в обществе восемнадцати мужчин!
Вот дьявол! Он как-то об этом прежде не подумал.
— Оставайся с ней, — повторил Керби и поехал к стаду.
Неохотно Дрю последовал за совсем обескураженной Габриэль к хозяйственному фургону. И все же Дрю не мог не признать, что его гнев значительно поутих, сменившись страхом за Габриэль. Сердце у него ушло в пятки, когда девушка упала в воду, — и в пятках оставалось, пока она не выбралась, живая и невредимая, на твердую землю. Он может, конечно, злиться на нее, может досадовать, что она использовала его в своих целях… и он, конечно же, ей не доверяет. И все же Габриэль ему дорога. Он не хочет, чтобы с ней случилась беда. Если бы Габриэль не стало, то часть его души, и, возможно, лучшая часть, погибла бы вместе с ней.
Смущенный не меньше, чем сама Габриэль, Дрю подъехал к главному фургону. Девушка стояла около фургона, выпрямившись во весь рост и вздернув подбородок. Ай да женщина! И вдруг она сказала дрогнувшим голосом — куда только подавалась вся ее бравада!
— Извини…
— За что? За то, что ты едва не утонула?
Габриэль помотала головой.
— Нет, что подвела тебя… поставила в неловкое положение…
Дрю фыркнул.
— И что толку сейчас в твоем извинении?
— Так ведь он твой друг, — просто объяснила она, и в синих глазах заблестели слезы.
— Прежде это тебя не слишком-то трогало.
Губы девушки дрогнули, и Дрю заметил, что она пытается сдержать волнение.
— А сейчас — трогает.
Дрю хотел бы ей верить — но одного желания было мало. Отвернувшись, он стал смотреть, как рабочие загоняют стадо в реку.
Легкий вздох раздался у него за спиной. Он почти воочию видел, как поникли ее плечи. Все разочарования, которые он испытал в жизни, мешали ему повернуться к Габриэль. Прежние предательства навсегда ожесточили его сердце.
— Дрю… — голос ее задрожал.
Господи, как больно, что он не может сейчас просто обнять ее, прижать к себе! Стиснув зубы, Дрю повернулся к ней и взглянул, как он надеялся, холодно и безразлично.